Сука любовь

Амир Салихов
Не нужен мне, ни прокурор и ни судья,
своей судьбе, я не ищу и адвоката.
Автор.



- Я же тебя любил и люблю сейчас, люблю больше всех на свете.
- Борис, поверь, это не то, что ты думаешь.
- Люба, что ты со мной делаешь?
- Он, правда, приходил последний раз, мы сидели, просто разговаривали.
- Ты же мне сказала, что вы обо всем договорились, и все выяснили… Я ж тебя простил.
- Я правду тебе говорю.
- Зачем ты тогда пустила его в дом, если ты мне правду говоришь?
- Ну, он пришел, я же не могла с ним говорить на лестничной площадке. Прости, - с этими словами Люба попыталась подойти к мужу и обнять его.
Борис  простил, он уже готов был обнять любимую, желанную жену, но халат на ней распахнулся.., а  под ним не было ничего, кроме голого тела.
Все  произошло мгновенно.  Охотничий нож, который долгими ночами в далеком Архангельском тюремном лагере делал Борис, лежал на книжной полке, и как назло, оказался под правой рукой. Он схватил  и взмахнул им перед супругой, которая порывисто кинулась к любимому, что бы обнять его. В следующее мгновение острое лезвие, которым можно было бриться, с легким хрустом полосонуло ее по шее.
Что-то теплое плеснуло в лицо, в то же мгновение руки Любы обвили шею Бориса, и она навалилась на него. Он непроизвольно обнял почему-то  безвольно отяжелевшее тело и вместе с нею упал на пол. Свитер, который она ему связала, стал липким и влажным. Он пытался нежно отодвинуть ее, но она безвольно сползла и как-то неестественно задергала ногами.
Борис увидел, как из надреза между левым ухом и гортанью фонтанчиками пульсирует кровь  заливая паркет. Ему еще не верилось, что это случилось. Он просто не мог в это поверить и, схватив первую попавшуюся тряпку, которой  оказалась  блузка дочери,  попытался заткнуть порез.
- Любонька, что ты наделала! Люба, милая! Этого не может быть, Любочка! – кричал Борис, пытаясь поднять и положить ее на диван, но скользкое от крови тело выскользнуло, громко ударившись головой о пол, и он понял, что все кончено, человек, потерявший столько крови, не может быть живым.
Ее лицо, еще несколько минут назад полное жизни, лицо, которое он готов был целовать часами, стало синеть. Нос заострился. И всегда весёлая Любочка, вдруг стала серьезной. Нет не так, ее лицо стало умиротворенным. На нем не было выражения боли, в ее раскрытых глазах не было растерянности, той, которая была тогда, когда она открыла дверь. Но еще удивительнее было то, что все вокруг было забрызгано кровью, а на ее лице не было ни капли.
Борис все понял. Он тяжело встал с колен. С пальцев стекала кровь.  Он прошел в прихожую, взял цветы, так тщательно выбранные им на Центральном рынке. Это были любимые Любины белые розы. Вытащив из целлофана,  аккуратно положил цветы на ее обнажённую грудь. Потом поднял злополучный нож, прошел в ванную и вымыл руки. Первое желание было убить себя этим же ножом. Ударить в сердце и лечь рядом. Пройдя в спальню, он открыл шифоньер и достал толстый плед, чтобы подстелить. Взгляд его коснулся постели, она была разобрана. Что-то поднялось у него внутри, заполнив все тело. Он представил, как этот наркоман и она валялись здесь, и этот ублюдок про себя, наверное, смеялся над ним.
Нет, из-за этой…он не будет себя убивать,- с этими мыслями он бросил плед на кресло, прошел на кухню, взял из холодильника бутылку водки и залпом выпил ее из горлышка, затем взял телефон и набрал номер 02.
- Алло, милиция слушает, - раздался в трубке неприятный женский голос.
- Приезжайте по адресу Грибоедовский переулок, дом 12, квартира 24, я убил свою жену, - неестественным, как будто чужим голосом сказал Борис и положил трубку. На столе стояла пепельница. В ней было четыре окурка «Кент», которые курила Люба и шесть  «Парламент», значит, они сидели долго, домыслил Боря.
Прошло минут пятнадцать, которые тянулись вечность. Он прошел в зал, где в баре была ещё  водка. Выпив  полный фужер, он еще раз позвонил. На этот раз ответил мужчина, он сообщил, что вызов принят, ждите. В трубке послышались короткие гудки.
В голове был хаос, он не мог зацепиться ни за одну мысль, перед глазами была его Люба. Он  правда, любил её, любил по настоящему. Вспомнилось, как они познакомились.
 Это было после первого срока в тюрьме. Друг детства позвал его на день рождения своей подруги. Как только он зашел в квартиру, где еще была суета, перед тем, как сесть за стол, ему в глаза бросилась блондинка с веселыми глазами. Она помогала матери именинницы, разносила салаты, ставила посуду на стол, делала это так грациозно и уверенно, что ею можно было залюбоваться. На вид ей было 19-20 лет, но ее природная красота, должно быть, интересовала буквально всех мужчин.
Борису показалось, что она на него как-то мило посмотрела, аж мурашки по спине пробежали. Но он понимал, что сердце такой девушки не просто завоевать, тем более ему, отсидевшему два года в тюрьме и вышедшему на волю без денег, без определенных перспектив, где его ждала только больная мама и голоштанные друзья. Он даже не успел никуда устроиться, а в его карманах было всего пятьсот  рублей. Модная расческа, платок и нож с выкидным лезвием, который ему сделали в тюрьме, – вот все, что у него было. Он не мог даже пригласить ее в ресторан. Но девушка, напротив, проявляла к нему определенный интерес. На самом деле, Борис недооценивал себя, он был ростом чуть выше среднего, строен, аккуратен, но самое главное, у него было симпатичное лицо. Симпатичное не в том плане, что красивое, журнальное, а, напротив, в его двадцать два года оно  выглядело мужественным, уверенным. Но самое главное - его глаза. Они как будто бы иронически смеялись, нет, улыбались, над тем что происходит вокруг, и от этого невозможно было не обратить на него внимание. Видно было, что человек, несмотря на свою молодость, изведал немало испытаний и поэтому на всю эту суету смотрел как бы сверху.
И вот, он пригласил ее на танец,  произошло то, чего он не ожидал. Он влюбился, неожиданно, непонятно, без остатка,  так, что никому и не снилось. А Люба… Люба сошла с ума, она тоже не могла жить без него. Она ничего не замечала: ни ухаживаний других мужчин, ни подруг, ни родителей. Она никогда не думала, что существуют такие мужчины как Борис. Все, что были раньше, были мелочны, самовлюбленны. А он был другой.  Борис был честен во всем, казалось его жизнерадостная душа, была открыта всему миру. Да у него ничего не было: не было ни денег, ни работы, но он пытался устроиться куда-нибудь, пытался работать водителем.  Его начали посылать в командировки, а он не мог жить без Любы, поэтому  ушел из  организации, где к нему очень хорошо относились.   Он взял и, ни чего не объясняя, уволился.
Его любимая была спортсменкой, мастером спорта по гандболу, и частые выезды она тоже переносила с трудом.
Как-то ее на целый месяц послали на сборы в Турцию. Через неделю Люба вернулась домой, разругавшись со своим тренером.   Ее отчислили из команды,  но это ее не волновало. С Борисом, она готова была идти на край света, только чтобы быть вместе.
У Любиных  родителей, в одной из деревень недалеко от города, остался дом  родителей отца. Там никто не жил, хотя дом был довольно-таки добротный. Влюблённые решили  пожить в деревне. Практически все жители занимались парниками, выращивали помидоры, огурцы, цветы, редиску. Родители в принципе были не против, хотя и не очень довольны такими быстрыми и кардинальными изменениями в жизни дочери, но ничего поделать не могли. Дочь даже слушать ничего не хотела, если разговор касался ее Бори. Чем больше она его узнавала, тем больше в него влюблялась. И если бы, не дай Бог, что-то с ним случилось, она бы, не задумываясь, отдала за него жизнь...
Раздался телефонный звонок, Борис нехотя поднял трубку.
- Алло, алло, - но в трубке была тишина, скорее всего это был «хмырь», который выскользнул из квартиры, когда он приехал.
- Я ее убил, ты слышишь, тварь, я ее убил… - в трубке послышались гудки.
Рука потянулась к бутылке. Выпив, он поднес рукав, чтобы занюхать. Рукав был  мокрый от крови, со злостью он впился в него зубами и начал сосать кровь того человека, которого любил всей душой и которого только что убил. Он  тихо заплакал, как будто бы боялся, что кто-то его услышит. Борис не помнил, когда в последний раз плакал, с детства стеснялся, считая что плачут только девчонки, но сейчас почему то был рад слезам. Слезы капали  на ножку фужера и, смешиваясь с кровью, оставленной его рукой, стекали алым подтёком, на скатерть…
Жизнь в деревне была счастливым пятнышком в его судьбе. Он устроился водителем, часто ездил в город проведывать маму. Получал небольшие деньги, зато была машина. Молодую пару сразу полюбили в посёлке. Женщины помогали Любе ухаживать за хозяйством. Они купили цыплят, посадили помидоры, картошку, капусту и все такое. Когда было время, Борис помогал жене по хозяйству, влюблённые прижились, и очень понравились односельчанам. Уверенный, знающий цену своим словам парень, никогда не отказывал, если надо было кому-то  привезти зерно, кому-то отвезти навоз.  Но вот беда, денег не давали, а рассчитывались самогоном. Вот и стал он пить. Он даже не знал, что Люба беременна, когда однажды ночью сосед попросил его привезти с поля двадцать мешков зерна. Он врезался в дерево, будучи сильно пьяным. Приехавшая милиция нашла ворованное зерно, а так как он был из тех мужчин, которые не выдают, ему пришлось поехать в тюрьму, на целых пять лет…
…Снова зазвонил телефон. Опять, наверное, этот наркоша. Подняв трубку, он начал протяжным голосом говорить то, что он о нем думает, но в трубке раздался добродушный голос, который спросил:
- Это вы вызывали милицию по поводу убийства?
- Да, да, да, я ее зарезал, ты понял, мент поганый, сколько можно ждать?
-Ждите, мы выезжаем.
- Паскуда, - сказал Борис и снова выпил водки, не затрудняя себя переливанием в фужер, осталось еще чуть-чуть. Рука потянулась к пепельнице затушить сигарету, взгляд вырвал снова ненавистные окурки  бывшего сожителя Любы. Он швырнул пепельницу на пол и снова заплакал…
Еще когда он сидел в далеком Архангельске, ему сказали, что Люба сошлась с каким-то парнем, хотя три с половиной года ждала Бориса. Когда был суд и оглашали приговор, в тот самый день Люба родила дочь, и он не понимал, то ли радоваться этому событию, то ли расстраиваться  из-за такого большого срока, но он был уже судим, это усугубило его положение. Судья был не приклонен, пять лет строгого режима. 
Дочь он видел только на фотографиях. Когда ей исполнилось два годика, Люба хотела приехать с ней к нему на свидание, но Дашенька заболела, и она приехала одна. Затем смерть сначала отца, а через восемь месяцев матери, окончательно выбила из колеи Любу. Она осталась совершенно одна в этом неприветливом мире. Родители умерли, муж в тюрьме, специальности никакой, и маленькая дочь. Как-то ей встретился бывший друг, тоже спортсмен, но теперь занимающийся каким-то бизнесом. Сначала он просто помогал, а затем взял и переехал к ней. Любе он нравился, но любила она только Борю, и это чувствовал новый сожитель, поэтому у них со стороны была видимость прекрасных отношений, но когда они оставались одни, воцарялось гнетущее непонимание.   Михаил, так его звали, любил ее и готов был носить на руках, но Люба не могла перебороть себя, а через некоторое время она узнала, что Михаил начал колоться, и она поняла, что это из-за нее, из-за холодного отношения к нему,  любящему ее человеку. И тогда она тоже первый раз укололась.
Борис, когда узнал, что Люба сошлась с другим мужчиной, хотел умереть, затем он хотел убежать из лагеря, но его поймали, и ему еще повезло, что не добавили срок. Но его срывало по всякому поводу, он кинулся драться на охранника, за что получил двадцать суток карцера. Он ничего не мог поделать, даже умереть. В таких условиях боль заглушилась, но не исчезла. Борис, наверное, миллион раз перечитывал последнее письмо Любочки, где она просила простить ее и готова была ждать его вечность, но жизнь диктовала свое, и она не может по-другому, ей надо воспитывать дочь, а одной ей не под силу.
И вот, как-то он, читая письмо, обратил внимание, что  в некоторых местах буквы расплываются. И тогда он представил, как Люба три с половиной года мучилась без него, он понял, какие трудности она перенесла, и сейчас же перед глазами у Бориса предстала картина глубокой ночи: она сидит, пишет ему письмо и плачет, а слезы, стекая по ее милому лицу, капают на бумагу. Вот тогда-то он понял, что не имеет права винить ее, а если кто-то и виноват, так это он сам. Он не уберег то счастье, которое было в его руках, он сам его разрушил своим безответственным поведением. Тогда он задумался и понял, что это  должен просить у нее прощения за все: за то, что попал сюда, за то, что поломал ей жизнь, за то, что полюбил ее.  Ее, которую не имел права любить.
Он написал ей письмо, в котором за все просил прощения и просил ни о чем не волноваться и что после освобождения он постарается посвятить жизнь дочери, плоду их любви. Он написал много, как никогда. Наверное в первый раз за последние годы он смог выразить  свои мысли …  И стало так легко. Когда он понял, что потерял Любу, смысл жизни исчез, а сейчас он вдруг осознал, что у него есть дочь, и ему необходимо жить, чтобы помочь любимому человеку, о котором он думал ежесекундно, ему надо вырастить их дочь. С той самой минуты он стал мечтать о встрече с ней. В лагере он был чернушником, то есть делал разные предметы быта вручную: нарды, четки, шахматы и все такое. Но самое, что у него получалось,  так это ножи, которые он вытачивал, калил, шлифовал, инкрустировал, из его рук выходили настоящие шедевры. Дни начали лететь быстрее, и он начал считать каждый из них  до свободы.
Пришло письмо от Любы, в котором  она снова и снова просила прощения за то, что она сделала.
Борис встал, наполнил фужер, закурил сигарету и прошел в зал. Кровь на полу уже загустела. Он взглянул на синеющее тело Любы и сел на диван, придвинув кресло и положив на него ноги, откинулся, держа в одной руке фужер, в другой тлеющую сигарету.
Потом плавно поднес к губам фужер и потихонечку выпил, затем смачно затянулся и, откинув голову на спинку дивана, уставился в потолок…
…Когда он освободился, сразу же с вокзала позвонил ей. Она с радостью с ним встретилась. Сначала разговор был ни о чем, как повелось после долгой разлуки, но затем, она ему все рассказала, что  кроме него никого не любит и что готова сегодня же сказать Михаилу, чтобы он ушел и все, все, все. Борису показалось не естественность в поведении Любы, он внезапно задрал ей рукав и увидел то, что и  предполагал. Так называемую «дорогу», вену, сплошь покрытую уколами от шприца.
- Давно?
- Да нет, Боря, несколько месяцев, - не удивившись, как будто была готова к вопросу.
- Кто присадил, он? – с горечью в голосе спросил Борис.
-…Нет, я сама захотела.
- Теперь послушай, я все понимаю, - решительно, как будто бы очнувшись после долгого сна, начал Боря, - ничего мне сейчас не говори. Я съезжу на четыре дня к матери. Когда вернусь, ты определись окончательно,  не хочу никого ни в чем  винить,  для себя я все решил и, если ты решишь остаться с ним,  ни слова не скажу. Только разреши мне видеться с дочерью, - с этими словами он передал ей сумку с игрушками и поделками, которые сделал своими руками.
- Но если ты решишь, чтобы я вернулся, то прошу тебя, сделай все, чтобы мне ничего не напоминало о нем.
- Да ты что, любимый мой, даже речи не может быть, только ты, - в ее глазах заиграл огонек, который целых пять лет тлел и вот наконец-то загорелся. -  Даже не думай, я тебя жду в любое время, он завтра же уедет, он только ждет моего решения, он все знает. Он знает, что я люблю только тебя.
Борису было до невозможности приятно, но он привык за долгие годы заключения к разного рода обманам, сердце его зачерствело, загрубело, подобно мякине хлеба, оставленного на подоконнике. Тем более Люба была наркоманкой и то, что сказала, что колется несколько месяцев, это был обман, он-то знал, что такая «дорога» образуется, если колоться регулярно, минимум год. Но Борис был полон решимости. Поговорив еще немного, он посадил ее в такси.
Проведав  мать, он не  смог выдержать больше двух дней.  Борис не находил себе места, не мог думать ни о чем, тем более она сказала, что  ей хватит одного дня, чтобы тот, он его не мог никак называть, съехал. И вот он представил, что она сидит теперь одна, ждет его, а его не будет еще два дня. Наскоро попрощавшись с мамой, он поехал на Центральный рынок, а затем, не помня как, оказался возле Любиной квартиры, оставшейся от родителей, и позвонил.
Долго никто не отвечал и вот, когда он уже хотел уходить, дверь открылась, из нее выскользнул какой-то хмырь, на бегу сказал «здрасьте», а в дверях он увидел растерянную Любу…
…Дверь открылась, Борис тяжело повел головой и увидел людей в милицейской форме.
- Вот и все, вот и вся жизнь прошла, лучше бы я убил себя, - подумал когда-то веселый, уверенный в себе молодой человек, - больше никто, никогда не увидит в его глазах радости.
Он понимал, что будет дальше, и его это не пугало. Он знал, что жизнь теперь не имела никакого смысла. Дальше не было любви, а без любви жизнь пуста, как пустой кокон, из которого только что вылетела бабочка.