Вступление
Совсем неожиданно открыл для себя ёмкое значение библейского слова мытари.
Мытарь – сборщик податей, известно с древних пор. В Советском Союзе только налоговый агент в шутку называл себя мытарём, в других случаях слово не использовалось, но и не было под запретом.
Приходилось слышать слово - мытарим и из уст колхозников, в моём понятии оно было равно - слову горбатим, но звучало как бы в более мягкой форме – иду мытарить.
Задумав рассказать об отце, о том времени, когда он работал налоговым агентом, я открыл Толковый словарь В. И. Даля и был «сражен наповал».
В наше время Библия – одна из великих книг мирового наследия была под запретом, по каким-то непонятным причинам не издавался и Толковый словарь, возможно, считая, что при ликбезе он не нужен. Сегодня понял причину замалчивания подобных словарей.
Не буду приводить всех значений слова мытарь, любопытный читатель сам обратится к Толковому словарю, приведу лишь некоторые: Мытарь, ныне, бран. человек оборотливый, но мелочный, плутоватый, живущий неправедной корыстью; Мытарить, плутовать, обманывать или промышлять неправедными поборишками; перебиваться, колотиться, жить кой-как; Житейская мука, жизнь в суетах.
Подумалось обо всём этом в масштабах страны.
Мытарная, плутовская, лживая и обманная власть просуществовала до перестройки.
Теперь суеты тоже хватает. Ныне люди воочию столкнулись с понятием демократии и рабства, рядом других несовместимых понятий. Не будем сравнивать и анализировать. Мыслящий человек вспомнит прошлое своих родных и сам сопоставит прошлое с настоящим.
К воспоминаниям прошлого меня направила книга - сборник «Частица малая России» написанная о нашем районе, о самых сердцу дорогих и близких местах.
Путешествие по книге
Раскрываю книгу, на титульном листе – моё родное село Верхнее, моя Родина и Родина моей матери, моих дедов – прадедов по материнской линии. На площади мои земляки. Под тополями справа останавливался фотограф со своим штативом и снимал моих земляков, здесь им сделаны и мои первые фото. «Сейчас вылетит птичка». – Говорит фотограф, показывая на объектив. Как она вылетит, если там стекло, птички прыгают вон там, на ветках дерева, куда я смотрю. Шел 1942 год. Июнь.
Перед деревьями крыша дома, где жила родная сестра моей бабушки Прасковьи – Пелагия.
За деревьями на краю фото виден угол белой крыши, там ныне живёт моя троюродная племянница Ирина.
На горе за селом стояли, словно сказочные богатыри - ветряные мельницы ряжовки, там же одно из наших любимых мест, где проводили игрища.
Слева на горе - край Жуковского бора. Там дед Семён собирал валежник для печки буржуйки, чтоб отопить избу в студёную зимнюю пору.
Электричество начали проводить в 1960 году, столбы не портили вида села. Примерно там, где остановился мотоцикл, на Пасху устанавливали карусель. Это был крепкий столб с деревянным колесом на торце, куда привязывалось несколько верёвок с петлёй для сидения. Небольшой разбег по кругу и ты уже в воздухе. Визг и шутки молодёжи, озорство, но между делом и тренировка вестибулярного аппарата.
- Давай девчонок закружим! – Сговариваются ребята.
- Давай! – Снова берут разгон, отталкиваясь от земли.
Оставим в покое сельскую площадь. Словно карусель, перед каждым обращением к книге проплывают новые лица, и события родного села. Посильную ли ношу я взял, начав говорить о том, что уже сказано в этой книге. У каждого земляка была своя боль, свои впечатления о прожитом времени, свои надежды на светлое будущее.
Составитель Сергей Батуев – директор краеведческого музея брал факты из старых газет и архивных отчётов, донесений и иных материалов. За некоторыми из них есть и оборотная сторона. Пройдёмся по страницам книги.
Нижние строчки страницы четырнадцатой в книге говорят об активной деятельности председателя сельсовета Д. И. Ельцина, который позднее стал председателем колхоза, в деревнях Ольховка и Константиновка.
Не буду устанавливать конкретного родства с Российским президентом, но оно существует! Они с одного села на Урале.
Первого пьяницу на селе избрали председателем сельсовета, так как люди не верили новой власти, «пусть власть с этого голодранца Митьки Ельцина и спрашивает». Здесь он и проявил себя, почувствовав вседозволенность власти. Неугодные крестьяне, за причиненные ему мелкие обиды, подлежали раскулачиванию. Конфискованные дома, скот, одежду – в колхоз, семена и продукты делились на «своих людей». Одного из его дружков-собутыльников - Мишу упыря зарезали в пьяной драке. (Упыри – это вредоносные духи, оборотни, сродни вампирам).
Ольховка и Константиновка ныне не существуют "благодаря" укрупнению колхозов.
Наступил 1941 год.
Ретивого председателя колхоза отправили на фронт. При первой возможности он сбежал, не доехав до фронта. Молодец был среди овец – так говорит пословица. Дезертира поймали и расстреляли.
Страница 18-19. «в Магнитогорск было отправлено более 6 тысяч человек из Куртамышского района, а сотни других куртамышан строили Беломорканал».
Как строили Магнитку и Беломорканал теперь известно. Это была трудовая повинность или принудиловка. Один дед Николай из Мензелинска говорил, что он на всю жизнь запомнил Магнитку. Работу и жизнь на стройке контролировали десятники. Однажды, укладываясь в бараке на ночлег под нарами, так как другого места не было и согласно существующей «лагерной» иерархии, место ему было назначено там, Николай тихо сказал:
- Коммунарам хорошо – коммунизм плохо! – Его слова услышал десятник.
- Что ты сказал?!
- Я говорю; кто на нарах – хорошо, а кто ниже – плохо!
- Смотри у меня, я покажу, где плохо!
Далее Николай рассказывал, что десятник был неплохой человек, сам был подневольным и своей резкостью предостерегал нас от необдуманных поступков. На работе десятник шутил:
- Ребята, вы не торопитесь, но берите лопатой побольше, и кидайте чаще, а торопиться не надо. – Ребята понимали его шутку, смеялись и с большим усердием налегали на заступ лопаты, всегда выполняя план.
Наша мать почти год пряталась от вербовки в Сатку на лесозаготовки, так как ее отец и брат и дядя с семьей уже трудились на стройках социализма принудительно.
- Найдут – больше года не дадут, как дали Анне Зубовой в Нижней. – Так мать решила.
В 1932 году Мария Бурнашова – сельская учительница уговорила родителей нашей матери, чтоб отпускали её на курсы ликбеза. Мать проходила два месяца весной, и на этом её обучение закончилось. Она стала читать по слогам и понимать прочитанное, писать.
Что говорить об учёбе, если нужно было зарабатывать кусок хлеба, да готовить пряжу на домотканую одежду. Бурнашова сама наняла маму на работу – побелить потолок и стены к Пасхе.
- Маша, ты хорошо белишь, сделай мне потолок.
Мама, вспоминая, говорила:
- Я белю, а она стоит над душой, «тут подмаж, да здесь подделай», я и так всё на совесть делаю. Когда на второй год попросила, так я не пошла, в работе мне не надо указывать!
Просматривая статью «Люди и время» вновь и вновь уношусь к виденным событиям прошлого, вспоминаю услышанные рассказы от родных и близких людей. Каждый абзац наводит на новые размышления.
Красавец архитектуры, кирпичный храм Ильи Пророка был построен на средства прихожан и освящен патриархом в 1918 году, если не ошибаюсь. Храм видимый со всех сторон, располагался на горе, украшал село, был его визитной карточкой, с его утратой начались в селе перемены не к лучшей жизни. Не знаю какое чувство испытываете вы, а для меня небеса над селом поблёкли, небо стало мрачным и низким. Храм устоял в годы советской власти, был разрушен в годы перестройки. Ниже того места, где он был, установили крест, но он не заменит утраты. Сами собой в душе сложились строки:
Возвращение
Храм Ильи Пророка
На горе стоял…
Совет свалил жестоко
России идеал,
И злобой поперхнулся…
Сам превратился в пыль,
А храм крестом вернулся
Рассказывая быль!
Где бы ни был я в России
Среди разных мест
Для души успокоение –
Православный крест.
Не менее массовой была кампания по выявлению «вредителей и врагов народа».
Одним из членов «тройки» НКВД был Позёмин Георгий Андреевич. Он рассказывал:
- Тройки были составлены из двух солдат и офицера. Я был солдатом, наш офицер полковник. При рассмотрении какого-либо дела, он начинает голосовать первым, поднимает руку «ЗА», мы тоже голосуем «ЗА», иначе нельзя – самому пришьют «контру». Было, что и безвинно пропадали люди, были и расстрелы.
В 1935 году за тайный помол на мельнице получали пять лет заключения. Мало что изменилось и через десять лет. После войны мы также тайно мололи на ручных мельницах каждую горсть зерна. Кроме них были в ходу жернова и деревянные ступы. Было бы зерно, которое приходилось порой выгребать из мышиных нор.
Есть в моих архивах ранее написанный короткий рассказ - воспоминание на эту тему.
Много вас…
Словно после большой грозы притихли разоренные военными лихолетьями деревни, три года минуло после её проклятой, а улучшения жизни всё нет. Колхозники с трудом убрали урожай и сдали хлеб в закрома Родины, себе остались палочки в записной книжке бригадира – те, что называют трудоднями. Сколько грамм зерна выделят на трудодень – ещё не известно. Время идёт, а кушать хочется.
Всё лето питались лебедой, крапивой, диким луком. Репейные корни и те по всему селу выкопали, рогоз весь из Кузина болота, да из озера повыдергали. С подножного корма сил мало прибавляется, хлебушко нужен, а где его взять? Как быть единоличнику, если его огород урезают с каждым годом, стараясь загнать его в колхоз?
Забегает как-то в дом Капитолина – девушка лет девятнадцати и говорит:
- Прасковья Ивановна, я знаю, что и вы голодом сидите, как и мы, колхоз уборку закончил, даже колоски школьники собрали. Поля чистые, теперь ругаться не будут. Мы с Нюрой собрались к Антошкину колку, может, колосков сколь найдём. Отпусти ребёнка с нами, может, и он что найдёт, глаз у него зорче, да и вырастёт – кормильцем будет.
Разрешение получено. Бабушка вручает мне коричневый трёхлитровый бидончик с отбитой эмалью ниже горловины:
- Иди, кормилец!
На поле мы разбрелись в разные стороны. Анна направилась ближе к коровинской дороге, Капа идёт «змейкой» по средине поля, а я по правой стороне вдоль упомянутого колка.
Первым моим трофеем были пять колосков пшеницы найденные за большим комом земли.
Приблизилась Капа, заглянула в бидончик:
- У тебя совсем ничего, а у меня чуть побольше. – В её ведре лежало колосков пятнадцать – семнадцать. – Ты возьми палочку и если увидишь мышиную норку, разрой её, там зерно бывает.
Я так и сделал, уже в первой норке оказалось два с половиной литра отборного зерна, вот это удача!
В тот же миг, на краю леса что-то случилось. Вижу всадника на коне избивающего Анну плёткой, мелькает её белый платок, слышны крики и проклятья.
- Бегите!!!
Разве от верхового убежишь?
После Анны досталось Капитолине и всадник уже над моей головой. Я прикрыл голову рукой, но плётка просвистела мимо, возможно, увиденное им зерно спасло от прямого удара.
Этот гад спешился, вырвал из моих рук бидончик, и сильным ударом колена отправил меня в полёт, так, что при приземлении я пробороздил лицом по влажным комьям убранного поля, не успев, выставит рук.
-Вот Ирод, ребёнка тебе не жалко!
- Что жалеть, много вас…
С поникшими головами, думая каждый о своём, мы молча разбрелись по домам.
- Что с тобой, где бидончик? – Встретила вопросом бабушка.
- Отобрали.
- Кто?
- Бригадир Петро на лошади.
- Пойду, схожу, неужели совсем совесть потерял.
Вернулась бабушка с потемневшим от гнева лицом:
Сына на войне угробили, второй израненный, а эта сволочь с ребёнком да бабами воюет, бидончик отдал, зерно себе оставил. Всё говорит: «Много вас…». Пусть лучше мышам достанется, чем людям. Ничего, внучек, Бог даст - выживем. Ты не будь таким жестоким к людям, делай добро, и оно к нам вернётся. На зло отвечай добром.
- Я всё понял, бабушка!
Мы выжили, и я всё помню.
- Советская власть – не наелся и вылазь. – Как ты говорила в то время, ныне закончилась. Началась перестройка, реорганизация и так называемая «демократия», во время которой бывшие советские руководители стали капиталистами.
Расскажу ещё одну историю, что рассказывал Павел Харлампиевич друг нашей семьи:
- Голодно, хлеба нет. Я никогда не воровал. Жить надо, кушать хочется. Решил пойти тёмной осенней ночкой на ток, который был рядом с ветряной мельницей, на окраине села. Расстояние километра полтора. Сам не из трусливых, а тут в жар бросает, страшно, вдруг увидят. Подхожу к току, прислушался. Охраны не слышно.
В темноте наткнулся на мешок с зерном, взвалил на плечи и понёс к деревне. Вначале думал, что силы ещё есть – донесу. А как прошёл пруд – силы оказались на исходе. Чувствую, если опущу мешок на землю, то мне его не поднять, что делать? Уже и до дому недалеко.
Дошёл до первого дома и прислонился мешком к стене, надо передохнуть.
Слышу в темноте звук шагов. Идёт навстречу человек. Меня заметил, подходит. Остановился и молча смотрит в лицо. Узнаю председателя сельсовета. Думаю: всё, попался! Время тянется – он не уходит.
Молча ушёл своей дорогой.
Что мне делать с мешком? Бросить. Так дом уже рядом, столько труда и нервов стоило.
Понесу домой! Принёс, бросил в сенках, все равно утром придут и найдут, ночью не спалось. Утро. Проходит день – другой, ни кто не приходит. Начали потихоньку молоть на жерновах. – Так закончил рассказ о своём воровстве наш друг. Ел и я его гостинцы, что греха таить, но об этом узнал после.
* * *
К странице 20. Всесоюзная перепись скота проводилась не только в 1941 году, и укрывательство скота от переписи не единичный случай. Что двигало этими людьми?
Помню подобное в послевоенные годы. Год 1953.
Это непосильное бремя налогов. Имеешь корову – сдай мясо и молоко, молоко можно заменить маслом. Кто мог – сдавал, оставаясь сам на воде или обрате. Кто-то покупал масло в магазине, придавал ему вид домашнего, сдавливая его руками в круглый комок. Соседка добавляла в молоко воду, но это ничего не меняло, лишь больше литров обезжиренного молока надо было сдавать приёмщику.
Наша Чернуха давала молоко жирностью не менее чем 4,2%, и мы раньше справлялись со сдачей, но вот незадача; у нас был бычок и за него надо сдать определённое количество молока. Нет молока – сдай мясо. Есть поросёнок – сдай шкуру и мясо, если есть овцы – сдай шерсть. Помните фильм «Чапаев», где один крестьянин говорит: «Куда податься бедному крестьянину»?
Куда подашься, если паспорт не дают, справку из колхоза тоже. Это уже после войны.
В первые дни войны наши родные и близкие, земляки ушли на фронт.
Не буду себя привязывать к страницам сборника, так как его у вас перед глазами нет или вы с ним не знакомы. Страницы, цифры, статистика были и для меня когда-то скучны, теперь выглядят по-другому, возможно потому что человек с годами набирается опыта, становится внимательнее и мудрее.
Странное дело, но те, (не поднялась рука написать слово люди, их людьми нельзя назвать – это нелюди) кто проводил репрессии в жизнь, до конца своей жизни не чувствовали вины перед народом. Из мелких трусов они превращались в больших подлецов. Об их самодурстве расскажем позднее.
Вернёмся к древнему слову – мытарь.
2 октября 1939 года наш отец был принят налоговым агентом в Пепелинский сельсовет, 22 июня 1941 освобождён от должности в связи с уходом на фронт.
1 декабря 1945 года принят налоговым агентом в Косулинский райфинотдел и работал в этой должности до 26 февраля 1952 года. Это время запомнилось мне не плохо.
Принудительно – добровольная подписка на заем восстановления разрушенных войной городов и заводов, на поднятие сельского хозяйства – это одно, но и от уплаты налога ни кто не освобождал. Крутись крестьянин – налоговый агент от тебя ждёт уплаты, ходит по дворам. Налогового агента тоже ждут; начальство в конторе, разбой на дорогах. Тёмными ночами поджидают и у собственного дома.
Мама несколько раз будила меня при непонятном шуме в кустах малины, что буйно росла вокруг нашего дома. Пытались вытянуть пробои, на которые с раннего вечера закрывали ставни окон. Однажды «караульщики» проспали, заметили отца слишком поздно, когда он уже перемахивал через бревенчатый забор, мать услышала и быстро открыла ему двери.
После этого он стал брать меня с собой «для охраны», в надежде, что с ребёнком его не тронут.
Отец возвращался из поездок всегда разными дорогами, путая следы. Говорил в деревне, что едет в Жуково, сам ехал полевой дорогой в Новоспасовку, или из Маслово в Пепелино едем не прямой дорогой, кстати, их было две, одна вокруг озера, вторая прямо – через залив, мы едем через Гореловский кордон на Жуково или Сорокино. В борах иногда шалили волки, но нас Бог миловал. Бывало, возвращались заброшенной дорогой по Ржавку, вдоль Долговской пади, жизнь не малина - всё было.
Мои друзья всегда удивлялись; откуда я знаю все тропинки в округе, если мало жил на родине, но я им всегда отвечал какой-нибудь шуткой.
Однажды, на праздник Дня Победы мы приехали в село Верхнее. Решили выехать на одно из любимых мест на берег речки на еланку к Светлому роднику. Троюродный брат по матери – Пешков Иван Андреевич пригласил Степана Столбова – бывшего бригадира, Ивана Ельцина – одного из родственников того самого Ельцина, Марусю Бурнашову и нас с Родионовной. Отдохнули не плохо. Шутили, вспоминали прошлое, выпивали «по маленькой».
Степана не приходилось видеть много лет, но он меня признал сразу по портретному сходству с отцом, но на всякий случай спросил полувопросительно:
- Ты же внук деда Семёна, сын Игнатия Александровича? – Я утвердительно кивнул.
- Игнашу я помню, он умел собирать налоги. Как он сам выкручивался, этого я не знаю.
Придёт и требует уплату, а где денег взять – ума не приложу. А он говорит:
- Бутылка будет, тогда ещё немного обожду. – Пошлю жену по деревне на поиск. Выпьем вместе, тогда отстанет до следующего раза. Я его не виню, время такое было.
Степана я запомнил с детства, как он бегал часа в три утра по деревне, стучал батогом по воротам или изгороди палисадника, наряжая на работу баб.
- Лушка, сегодня под гору, на свеклу, Наташке тоже передай! – а со двора доносится:
- Отстань, окаянный! Дай хоть корову подоить да в стадо выгнать! – Бригадир слышит, но не отзывается, он уже стучит в Наташкины ворота и даёт наказ: Лушку захватить.
Книга напомнила мне о многом, как и сохранившиеся фотографии из фронтовой планшетки нашего отца.
О Павле Харлампиевиче коротенько рассказал. На нижней фотографии; в центре Зоя –
её взяли на воспитание эти люди после смерти родителей. Была ли она в родстве с ними – этого я не знаю, фамилию их тоже не помню, об этом может рассказать сама Зоя, она до сих пор живёт в Маслово. Дед партизанил в Гражданскую войну, для отца он был надёжным человеком, и мы всегда останавливались у него, даже с ночёвкой.
Их крестовой дом стоял вторым или третьим с правой стороны, на выезде из Таволжанки.
Для сбора налогов инспектору не всегда в Райфо давали лошадь, чаще приходилось добираться до дому на попутных подводах, с надёжными людьми.
Фотографии и книга напомнили о многих событиях, которые мы в повседневной жизни не замечаем. Заглянув в свои архивы, я нашел короткие заметки из рассказов матери.
Вернёмся к первому председателю сельсовета – Д. И. Ельцину. Мать их с собутыльником всегда называла только по кличкам: «Митька Теляшь, да Мишка Упырь». - Говорила о них всегда с презрением и ненавистью. - «Мишку Упыря зарезал ножом Василий Булатов, в одной из тех драк, которые всегда начинали по пьянке Теляш да Упырь».
О других земляках и своём хозяйстве мама говорила с любовью, нежностью и лаской в голосе. Не помню, чтоб кого-то в селе ещё называли по кличке, кроме этих двух.
«Буско, Бусочко» - так называла выездного жеребца забранного в колхоз. Буско долгое время помнил своих хозяев, когда на нём проезжали мимо двора, он всегда подворачивал к знакомым воротам. Мать видела в его глазах слёзы, плакал конь, плакали и хозяева.
Коня колхозники угробили быстро, кто-то разгорячённого коня напоили холодной водой. «Он был ездовой, сильный, дельный»! – Говорила мама.
Позволю себе прервать рассказ о своих близких небольшой вставкой.
Сегодня зашёл разговор по нашей теме с пожилым соседом. Он рассказал вот что:
- В нашем селе Большая Шильна жила одна могучая женщина, вызывает её в контору уполномоченный по налогам и требует уплаты, а у ней, как говорится «шаром покати», ни чего нет. Тот стучит пистолетом по столу, орет: «Плати! Ты что, на фашистов работаешь»? Довёл бабу до того, что она, придя, домой накинула верёвку на крюк и готово. Вот так у нас было. – Закончил Иван Еромасов.
В наших краях такого не помню.
Виной отцовых выпивок были фронтовые сто грамм, да русское гостеприимство, когда люди наливали спиртное в надежде отсрочить уплату налога, отец это понимал и помогал, как мог. Мало кто говорили о нём плохо. Он и сам понимал, что у него на шее многодетная семья и её надо кормить, старался держать себя в руках, ума не пропил, не спился. Так и крутился наш мытарь меж двух огней, семьей и беспокойной работой.
Хочется рассказать о некоторых своих товарищах из того времени, об их жизни, так сказать – отдать дань памяти ушедшим в мир иной.
Лёня Крокодинов. С ним мы учились до третьего класса, хотя он был меня старше лет на шесть – семь. Отец его не вернулся с «финской», В войну было не до учёбы, так как надо было помогать матери водиться с сестрой, которую она где-то нагуляла.
Избёнка их стояла на краю ложка, под высокими деревьями, в Масловском конце. За ними, на самой окраине, жил тот самый бригадир Петро.
С Лёней мы встречались на пути в школу, дожидаясь друг – друга в определённом месте. Однажды мой спокойный и задумчивый друг говорит:
- Давай остановимся, постоим. – Мы остановились у добротного дома, оставшегося без хозяев, и зияющего пустыми глазницами окон, обращенными к пруду. Лёня спрашивает:
- Как дальше жить? Что мне делать, подскажи. Я так хочу учиться! Стать грамотным человеком, но нет условий и возможности. Приходи ко мне в гости, сам увидишь.
Вечером, после школы, я пришел к нему. Матери дома не было. В люльке орал голодный ребёнок, по избе носилась бесшабашная девчонка лет пяти с самодельной куклой.
За люлькой, в переднем углу стоит голый стол с простенькой керосиновой лампой. Справа от входа голая печь. Одежды ни где не видно, за исключением знакомого лёгкого пальтишка моего друга на вбитом в стену гвозде.
- Федя, как мне уроки готовить в этой обстановке? Мать ушла по своим хахалям, придёт к утру, а эти будут орать до полночи. Что мне делать?
Что я мог посоветовать своему старшему другу, если и у нас обстановка была лучше не на много, отличалась лишь тем, что я мог готовить уроки спокойно. Что я понимал, будучи ещё сам ребёнком?
- Не знаю, Лёня.
Он мучился два дня. Молчал. Ходил с опущенной головой. На третье утро мать, вернувшаяся после ночной услады, увидела его лежащим у ножки стола с бечёвкой на шее.
Лизка такого парня загубила, сожалела наша бабушка Прасковья.
В морозное воскресенье, я глянул в окно. По дороге идёт измождённая лошадь, запряженная в сани. На санях гроб, на нём сидит мать Лёни с поникшей головой.
О чём думала Лизка – я не знаю. Вскоре она покинула дом и уехала в город Челябинск, знать её выдали справку и к выезду препятствий не чинили.
Бывая на Пепелинском погосте, я невольно вспоминаю своего первого школьного друга.
В селе Верхнее была подобная картина.
Толя Набоков пригласил меня однажды в гости:
- Я к вам прихожу, а ты у нас ни разу не был, пойдём!
Подошли к дому. Дверь на большом висячем замке.
- Утром мы рано ушли, мать на замок закрыла, а ключ не знаю где. – Сказал друг, поискав ключ в потаённых местах. – Наверное, не оставила, да ничего, я всегда в окно лажу, пойдём.
Мы подошли к окну со стороны улицы, Толя вынул стекло в нижнем углу рамы, юркнул в дом и протянул мне руку.
- Давай!
Непривычный приём гостеприимного хозяина немного обескуражил, но я влез в окно, взяв его за руку.
Толя пошарил по конику, заглянул в шкаф, что-то искал.
- Ты что ищешь? – Спросил я его.
- Хотел тебя угостить, прости, даже корочки хлеба нет.
- Толя, я не хочу, а где вы спите?
- Вот здесь, на деревянной кровати.
В углу, встроенная в стену стояла деревянная кровать, сверкая отполированными досками, как и свежо вымытый не крашеный пол. Поразительная чистота, как бы подчеркивала бедность этой семьи.
-Чем укрываетесь?
- Мы не раздеваемся, а если холодно – маминой телогрейкой. – Толин отец погиб на «финской» войне, по воле наших агрессивных политиков.
Толя рос без отца, мать держала себя в строгости, не давая повода для сплетен.
Пришла повестка на призывную комиссию. Толя категорически заявил:
- В армию не пойду! Отца там угробили, а я должен защищать наших политиков? Нет!
Ребята говорили, что он сделал тонкой иглой проколы в ушной перепонке и его оставили в покое. Я не понимал его действий, а друзья жалели и относились слегка снисходительно. Помню его глуховатый решительный голос:
- Нет!!
Толя до конца своих дней трудился в колхозе, как и его мать.
Другой товарищ говорил:
- Надо идти в армию или в военное училище, там хоть и дисциплина строгая, но кормят и одевают, а что здесь?
Не будем осуждать поступки людей, критиковать или ругать те времена – каждый из людей был по-своему прав. Каждый человек живёт в своё время, в разных экономических и политических условиях. У каждого времени, как и у людей – своя судьба.
Мы не оцениваем и не понимаем многих событий происходящих вокруг нас, как можем судить о прошлом, хорошим оно было или плохим?
Мы творцы своей жизни, потомки тех мытарей, что выжили в трудные годы или пали на полях сражений, так творите жизнь так, чтобы потомки могли гордиться делами вашими, не судили ваше прошлое слишком строго.
* * *
В восьмом классе мы задумывались о выборе профессии, я как-то спросил Сашу Зуева:
- Кем ты хочешь стать после школы?- Ответ одноклассника меня поразил.
- Вором!
- Тебя же посадят!
- Посадят – выпустят, мать ворует в колхозе, и я буду воровать, не у тебя, а у государства, оно нас довело до такого состояния. В тюрьме теперь много великих умов сидит, не пропаду, там многому научат, лучше чем в школе.
Саша был судим за кражу три раза, сидел в тюрьме, затем я упустил его из вида.
У каждого из нас своя дорога, какой путь изберёшь – по нему, и будешь идти всю жизнь, трудно будет свернуть с избранного пути.
Я выбрал путь строителя и не сожалею об этом. Хотелось украшать землю, давать тепло людям.
Друзья мои требуют продолжения моих рассказов о прошлом, им не верится, что всё так было, они знают, что я не приукрашиваю события, так сказать – местные истории без прикрас. Выполним просьбу друзей, продолжим, так как неожиданные встречи сами просят такого рассказа.
Вы помните, как я бороздил носом землю за зерно, взятое из мышиной норы? Помню и я. Фамилия бригадира была Голованов. Неожиданно встречаю вблизи Набережных Челнов жену его младшего брата Митьки, он по чьей – то протекции получил паспорт и уехал из села. Куда? Мне было неизвестно. Но мир тесен, встреча с его женой напомнила мне многое. Не стал ей рассказывать старой истории, ей это будет неприятно, да и мне не к чему.
Митька уехал в Челябинск. С Дусей познакомился на стройке. Поженились. Жили в районе Челябинской ГРЭС, в бараке. В городе жизнь тоже не малина – тяжело.
Михаил - средний брат Головановых был военным и пригласил Митьку на службу в НКВД, так как он, имея не малый чин офицера мог устроить брата на работу в органы, как помог ему в своё время уехать из деревни. Сам Михаил инспектировал многочисленные лагеря заключённых, месяцами не бывая дома. Семья егожила в Зубовой Поляне, имели трое детей: Диану, Людмилу и Розу, особо не бедствовали, и Митька согласился.
Службу нёс он в одном из лагерей Карелии. Служил не очень долго. Уволился или уволили, мне того не ведомо, только Митька вновь оказался на гражданке и мотался по стране, не находя себе места. «Говорят – там хорошо, где нас нет».
После его смерти Дуся объявилась в Татарстане. Встреча мне была не очень приятна, и я не стал расспрашивать об их мытарстве.
Это ещё не всё! Поражает теснота нашего мира!
Наш сын женился в Дмитровграде. Жена его оказалась внучкой того самого Михаила Голованова - офицера из Зубовой поляны! Нам невольно пришлось знакомиться с новой «роднёй» с тремя дочерьми Михаила. Роза Михайловна заразилась на даче мышиной лихорадкой и скончалась через несколько часов. Две её сестры жили в Бишкеке. После смерти Розы, Людмила переехала в Дмитровград и купила квартиру, Диана уехала в Израиль. Теперь всё в прошлом. Страсти улеглись. После гибели нашего сына мы стали снохе не нужны, связь прервали, с ними не общаются.
Забыта ныне и Зубова Поляна, одно упоминание о которой наводило страх на заключённых. Один бывший заключённый говорил, что особенно свирепствовал там ваш земляк Голованов. Вот и дошла мышиная лихорадка до рода Головановых во втором колене. Я не злорадствую, Боже упаси, нечаянно подумалось об этом две минуты назад.
Подумалось ещё вот о чём:
Роза Голованова вышла замуж за такого же нелюдима, как и отцовская родня.
Он был специалистом атомщиком. Снова хочется сказать, что мир тесен. Мы с ним встречались, когда он был ещё студентом. Ехал он с друзьями с сессии, и мы оказались в одном вагоне. Познакомились.
- Жора. – Я рассмеялся, и как бы продолжил:
- Подержи мой макинтош, меня сейчас п… ть будут! – Шутку они не приняли.
В дороге мы почти не разговаривали. Так как посчитали, что эксплуатационники, выше нас строителей электростанций.
После повторного знакомства я его узнал по голосу и старой фотографии. Жора стал Егором Степановичем. Мы вспомнили нашу первую встречу.
Пытался Жора командовать мной в бытовых вопросах, но я его резко поставил на место, он понял, и мы при встречах мирно и молча сосуществовали.
Нашему сыну было не легко, но и он не давал садиться на шею.
Сашин друг Женя напомнил, с какой неприязнью относился Жора к нашему сыну.
* * *
На фото: Отец в солдатской гимнастерке.