Ста-а- рая!
Она старательно зажмуривала глаза, но в открытую форточку вместе с запахом сирени влетало громкое щебетанье какой-то птички, заставляя просыпаться. А просыпаться не хотелось, потому что вот даже сейчас, когда она осознала, что проснулась, сразу почувствовала боль в вытянутой ноге. А потом заболит голова, потом локоть и вообще всё тело, которое уже плохо слушалось её.
Она открыла глаза и поняла, что лежит на левом боку – вот отчего сердце стучало во всём теле. Тяжело ему. Она медленно перевернулась на спину, посмотрела на окно, на старые часы с гирями – они остановились в половине десятого. «Сколько же сейчас времени?- подумала она, уж, наверное, одиннадцать, вон на улице – солнышко вовсю». Голова тупо заныла где-то в затылке. «От давления выпить надо, - решила она, - вот только встать». Она повернулась на правый бок, подвинула ноги к краю кровати, начала медленно опускать их на пол и садиться. Села – голова закружилась. «Не надо бы таблетки сонные пить, а то утром – как пьяная», - подумала она и окончательно села на кровати, широко расставив ноги, положила левой рукой правую на колено. В дверь комнаты постучали.
- Входи, входи, - сказала она глуховато, кашлянула.
Вошла соседка по квартире Фаина.
- Ну, Шура! С днём рожденья тебя! Не помнишь , что ли? Ты на численник-то посмотри, - Фаина подошла к календарю. – Да у тебя три листка не оторвано, - она оторвала три листка. – Вот! 25-е мая сегодня. Чего смотришь? День рожденья твой! Пировать будем, Шура!
- Да-а-а, да, - она покивала.
- Что? Нога болит? – Фаина подошла к кровати, наклонилась, поставила её ноги ровненько.
- Да чего-то всё тело ломит, Фая.
- А ты вставай да расходись, расходись. Давай руку-то. Какая сегодня болит?
- Правая…
- Ну, значит , давай левую да в ванную сбродим.
Фаина накинула на неё халат, подняла под левую руку с кровати.
Из ванной баба Шура пришла сама, села на большой сундук, стоящий у стола и напилась таблеток. Она глотала их и бормотала:
- От давления…От сердца…От суставов…От желудка, - баба Шура улыбнулась, взяв витамины. – Ото всего организма!
Она встала, подошла к окну, села на стул и толкнула створку – окно распахнулось в сад, потянуло прохладой, запахом сирени, черёмухи, влажной земли – потянуло весной. Боль в теле утихала, в голове как-то всё улеглось.
Сегодня был её 87-й день рождения.
- Восемьдесят семь! Мне – восемьдесят семь! Это же надо! Ещё три года – и девяносто будет! А как будто и не жила совсем…Нет, жила. Но как-то быстро всё прошло. И маму помню, и папку. И помню, как в школу пошла, писать научилась. И дразнилки на заборе старшим братьям писала : «Лёня – воня» , «Милястый – коноплястый». Будто вчера было, - она заулыбалась и закрыла глаза.
Сегодня придут сын, дочь, внучата, три правнука, подарков надарят. Да только не тех, что надо. Лет двадцать уже ей дарили халаты, тапочки, платки, даже лекарства и заморские витамины. Она говорила «Спасибо» и думала про себя: «Старая я. Что мне дарить-то теперь. И нечего обижаться.» Но она всё равно обижалась. Ей хотелось, чтобы подарили что-нибудь ТАКОЕ. И она жаловалась Фаине, одинокой и очень доброй своей подруге, которая была на пятнадцать лет моложе её, «Девчонка!»- как говорила баба Шура.
- Да что такого-то тебе надо? – допытывалась Фаина.
- Не знаю… Для радости что-нибудь. А от халата какая радость? От тапок?
- Нам с тобой для радости-то лет по пятьдесят бы скинуть! – смеялась Фаина, - да кто ж такой подарок сделает?
Баба Шура открыла глаза и вдруг громко и решительно сказала:
- А я сама себе подарок сделаю. Вот сегодня и сделаю! Что хочу – то и сделаю!
А хотелось ей почему-то залезть на стол и прыгнуть с него на пол. Она встала и подошла к большому, ещё маминому столу:
- Нет, сначала поем что-нибудь.
Она сходила на кухню, заварила чаю. «Зубы» надевать не стала, так размочила и сжевала несколько сухарей с маком.
Снова пришла Фаина.
-Давай, Шуронька, денег – в магазин схожу. Надо ведь прикупить чего-нибудь. Дети-внуки нанесут, конечно, но неудобно : придут, а у нас с тобой стол пустой. Я пятьсот рублей взяла, и ты давай пятьсот – вот и хватит нам.
Баба Шура встала, открыла сундук и из-под белья достала старинную хрустальную шкатулочку, доставшуюся ей в приданое от мамы, вынула тысячную «бумажку».
-Да куда тысячу-то? – ахнула Фаина,- и пятьсот хватит. Из «смёртных» берёшь?
- Пенсию послезавтра принесут – вот и доложу. Бери, чего уж ужиматься-то.
- А чего это у тебя такое красивое выставляется из « смёртного узла»? – Фаина склонилась над сундуком и потянула за сиреневый конец плотной атласной материи , выставлявшийся из большого узла.
- Покрывало это. Мне Алексей купил.
-Так было у тебя уж покрывало. Красное, чтоб под цвет гроба.
- Другое купили. Я ведь бледная буду, а на красном – так вообще жёлтая, а на фиолетовом – в самый раз. Красивее на фиолетовом-то.
-Точно. И мне надо фиолетовое купить. У меня ещё никакого нет. Вот и куплю фиолетовое.
- Ага! И будем обе, как дурочки, в фиолетовом!
- Так мы не в один день поди умрём-то?
- Ясно, не в один. Куда тебе умирать – девчонка совсем. Семьдесят два года… Я в твои-то годы…,- баба Шура махнула рукой. – И « смёртный узел» у тебя ещё не готов.
- Не готов, Шура, наполовину только. Многого ещё нет, - Фаина вздохнула. – С этой пенсии что-нибудь прикуплю. Уж ужмусь маленько. А то потом кто купит? Цены-то вон какие. Уж не до покойников – живым бы как-то перебиться. И получится – ни штанов, ни рубахи, не говоря уж об остальном. В перестройку-то помнишь, в полиэтиленовых мешках хоронили?
- Успеешь ещё. Тебе торопиться некуда.
- Ага, некуда! – встрепенулась Фаина. – А Милицу-то Васильевну помнишь? Моя ровня. Всё не торопилась, всё модилась! И покрасится «под сливу», и перманент сделает! А шляпу-то какую в прошлом годе купила весной! И губы всё красила, - Фаина вздохнула. – Да только недели три в этой шляпе всего и проходила… Хлоп – и нету!
- Жадная она до денег была, -махнула рукой баба Шура.
- Ясно, жадная, царство ей небесное, вечный покой, - перекрестилась Фаина, -напласталась в саду. А уж всё равно немолодая. Всё клубнику продавала, в город каждый день моталась – вот тебе и удар! Хорошо, что сразу умерла – не мучилась. А так бы жила ещё.
- А помнишь, как мы её за шляпу-то «кикиморой» обозвали? – улыбнулась баба Шура.
- А то! А она : « Я не кикимора, а современная женщина! А вы вот старые кикиморы и есть. Кроме платка и не знаете ничего!» - передразнила бывшую подругу Фаина.
- Когда ей год-то?
- В июне. У меня на прошлогоднем численнике записано. Помянем. Всё ж подруга… Шур, - Фаина тронула бабу Шуру за плечо, - покажи « смёртный узел».
- Так ты уж сколько раз смотрела.
- Покажи ещё раз. Уж шибко мне у тебя всё нравится.
Баба Шура взяла « смёртный узел», и они с Фаиной уселись на кровати.
Узел этот был гордостью бабы Шуры. Она часто доставала его и с удовольствием рассматривала содержимое. Здесь было всё для того, чтобы уйти в мир иной : во-первых, нижнее бельё – длинная сатиновая рубаха, которую баба Шура сшила сама, потому что в продаже таких, как ей надо, не было, тёплые розовые рейтузы «с начёсом», во-вторых, платье, которое ей сшили на заказ, длинное, шерстяное, тёмно-коричневое, с маленьким воротничком и длинным рядом мелких пуговиц спереди, чтобы надевать было удобнее, а ещё – толстые чулки в крупную резинку, купленные ещё до перестройки ( сейчас таких и в продаже нет), круглые резинки к чулкам, тёплый светло-коричневый платок с маленькими кисточками и тёплые, мягкие войлочные тапочки, скорее похожие на ботинки, с опушкой. Ей почему-то всегда казалось, что ТАМ должно быть очень холодно, поэтому все вещи для смерти у неё были тёплыми. Было в «смёртном узле» и всё для оформления гроба: малиновый атлас для внешней обивки гроба и крышки, белый – для внутренней, чёрная атласная лента для «оборочки» по краю крышки, наволочка для подушечки из белого сатина – в гроб ( баба Шура хотела сразу набить её стружкой, но сказали, что набивают только свежей стружкой, а то высохнет и будет крошиться), две простыни – снизу постелить и сверху покрыть, сиреневое покрывало, кулёк мелких гвоздиков для обивки, двадцать метров вафельных полотенец – в могилу спускать. А ещё в «смёртном узле» были «памятки» - подарки тем, кто придёт на похороны : мужские рубашки, платки, носки , полотенца, носовые платки. Их было очень много. «Не придёт столько на похороны»,- часто думала она, перебирая узел,- знакомых уж почти не осталось. Вот лет двадцать назад – всё бы роздали. И учеников бы полно пришло. А сейчас – и учеников-то мало осталось. А многие думают, что уж и нет меня давно.»
Как будто подслушав её мысли, Фаина сказала:
- Не придёт поди столько на похороны-то? Ты вон набрала – человек на сто.
- Ничего, по нескольку раздадут. Только уж всё раздайте. Нехорошо, чтобы оставалось.
- Ясно, что всё раздать надо, - согласилась Фаина, -что на развод-то оставлять. Шур, а я вместо нижней рубахи ведь комбинашку купила! В уцененном увидела. Их сейчас вообще не продают – не носят, видно. Красивая! Белая! Тут(Фаина показала на грудь) – всё в кружевах!
- Перед кем ты там в кружевах-то щеголять собралась? Да и холодно там.
- Ладно, холодно! А ты почём знаешь? А вдруг там жарища? Вот ты и сопреешь в своём платье! – засмеялась Фаина.
- Жар костей не ломит. Всё лучше в тепле-то.
- Шур, а ведь я тебе подарок-то не отдала! – Фаина бросилась из комнаты и скоро пришла обратно:
- Вот! – она положила на кровать свёрток и уселась рядом.
Баба Шура развернула – это была широкая, сантиметров в тридцать, чёрная гипюровая лента.
- В универмаге нашем взяла – тут десять метров. И себе такого
же взяла!
- И зачем это? – баба Шура перебирала гипюр.
- Как зачем? Бант на крышку можно сделать. Я видела – очень красиво. Или подушечку обшить.
- Спасибо, Фая.
- Шур, а что ты фотографию-то не выбрала, какую на памятник?
- Не буду я, Фая, выбирать. Пусть уж сами выбирают. На какую им приятней смотреть, ту и выберут.
- Ну, может и правильно…Ладно. Чего-то мы в день-то рожденья маленько не о том с тобой разговорились. Давай говори, что в магазине покупать.
- Сама там посмотри.
- Первое – тортик,- Фаина загнула палец, - потом - конфет дорогих, потом вино - «Мускат»…
- Уж «Кагору» лучше возьми – всё же церковное.
- Ладно, возьму «Кагору»,- согласилась Фаина. – Фруктов-то брать?
- Бери , только всего помаленьку. Черешни возьми грамм двести.
- Ещё помидорок с огурцами возьму да колбаски дорогой. Можно и грудинки маленько взять, и окорочок.
- Лучше курицу запечённую возьми.
- Ещё что?
- Да вроде всё. А если деньги останутся, конфет на все возьми ребятишкам, или фруктов ещё.
- А салат-то! – вспомнила Фаина!
- На салат грамм триста варёной колбасы возьми, горошку да банку огурчиков.
Фаина ушла, а баба Шура собрала «смёртный узел», убрала его в сундук и закрыла крышку. Она долго стояла у стола, раздумывая, как бы ей на этот самый стол взобраться, потом села на сундук, посидела и решила : сначала надо сесть с ногами на сундук, потом перевернуться и встать на коленки, потом взобраться на стол. Всё это она медленно проделала и очутилась на столе, стоящей на коленях и руках. Что делать дальше – она не знала. Посмотрела со стола вниз – было высоко. Но почему-то не страшно, а весело. « Ничего себе! Ай, да я!!! Глаза боятся, а руки делают! – вспомнила она свою любимую поговорку. – И ноги сделают! Надо как-то встать», - решила она.
Решить-то она решила, но сделать это было непросто. Она повернула голову и оглядела стену – держаться было абсолютно не за что, даже гвоздика никакого не было. Она прогнула спину вниз (хрустнуло в пояснице) и выгнула её дугой( хрустнуло ещё раз) – опять почему-то стало весело, как не было давно. Перебирая руками по столу, она встала на колени и выпрямилась, посмотрела вниз, оглядела с высоты свою комнату. И опять появилось какое-то молодое чувство озорной радости и гордости за себя. Она была уверена, что встанет на ноги.
Держась за стену, она поставила одну ногу на ступню и попыталась встать – не получилось. Она проделала то же самое с другой ногой – не получилось. Тогда она снова встала на руки и колени и поставила обе ноги на ступни, потом, перебирая руками, села на корточки и начала подниматься, держась за стену. Ноги дрожали, сердце «ухало», но она медленно поднималась. И встала! Пусть стояла она на полусогнутых дрожащих ногах, пусть покрылась вся липким потом от страха, но она встала! Баба Шура закрыла глаза, задышала ровно, чтобы унять противную дрожь во всём теле, а когда открыла глаза и повернулась, прислонившись к стене, то прямо перед собой увидела свой любимый зелёный абажур, купленный ещё в пятидесятые годы, удивилась тому, какой он старый, а снизу казался ещё ничего , подумала, что правильно говорили сыновья – сменить его давно надо; увидела маленькую паутину по углам и сломанный крючок на гардине…
Она стояла, прислонясь к стене, а надо было подойти к краю стола и прыгнуть вниз.
Прыгнуть вниз… Как тогда в Крыму. Она стояла на скале, закрыв глаза, и собиралась прыгнуть вниз. Баба Шура снова закрыла глаза и попыталась вспомнить тот волнующий запах моря, нагретого солнцем камня… Потянула носом и как будто ощутила его, вспомнила и горячий ветер, который развевал волосы, и как будто услышала издалека голос мужа : « Сашка! Не прыгай! Ты что?! С ума сошла?!!». Она заулыбалась.
- Шуронька?! Ты чё? С ума сошла?!
Она открыла глаза и увидела стоящую в дверях комнаты Фаину с двумя пакетами в руках.
- Шура! Стой! Не шевелись! – Фаина бросила пакеты на пол и проворно забралась сначала на сундук, а потом на стол, обняла бабу Шуру и запричитала:
- Да что же ты удумала? Да рази можно! И что, что девяносто скоро? Да рази это хорошо? Грех-то какой! А ребята придут? Да ты что, подруженька ты моя милая! А я-то одна-одинёшенька остануся-а-а! – в голос зарыдала Фаина, уткнувшись в бабишурино плечо.
А баба Шура сначала тихонько, а потом всё громче смеялась. Фаина резко оборвала плач, выпрямилась и недоумённо посмотрела на неё:
- Ты чё, Шура? Давай «Скорую» вызовем, что ли?
- Да не надо , Фая, «Скорую».
- Как не надо! Ты жисть свою порешить хочешь – и не надо! Где верёвка-то?
- Какая верёвка?
- Дак ты ить вешаться собралась?
- На абажуре, что ли?- баба Шура хихикнула.
- И хихикаешь странно как-то, не по-старушечьи.- Фаина оглядела абажур. – Да, на нём не повесишься. Дак зачем ты на стол-то тогда залезла?
- Спрыгнуть я со стола хотела, Фая, - снова хихикнула баба Шура.
- Зачем?!!!- Фаина села на стол и схватилась за сердце. – Убиться хотела?! И как ты забралась-то? То встать сама не можешь, а то – вон на какую верхотуру залезла! И смеёшься ты как-то…
- Как? – опять засмеялась баба Шура.
- А так!!! – и Фаина зло покрутила пальцем у виска.
- Ничего я , Фая, не собралась. А просто вот давно хочу залезть на стол и спрыгнуть. А ещё хочу стойку на стенку сделать. Знаешь, так вот - раз – на руки. На руках стоишь, а ноги – на стене.
Фаина смотрела на неё подозрительно:
- И зачем тебе это надо?
- А низачем. Так. Вот хочется – и всё! Не знаю, почему. Просто так. И всё равно спрыгну. Ты уйдёшь – я и спрыгну!
- И убьёшься! Сразу! А ну, слезай! Слезай давай! Я помогу!
- Не слезу я, Фая. Прыгну. Что, я не человек?
- Да какой ты человек! Старая ведь ты! Ты как банка стеклянная! Сразу вдребезги разобьёшься! Потом вся в гипсе лежать будешь. Слезай давай!
- Не слезу, уж раз залезла!
Фаина замолчала, потом махнула рукой, решаясь:
- Ну ладно, давай вместе спрыгнем! В «травме» вместе лежать будем – всё веселей!
Она снова залезла на стол:
- Погоди, Шура, надо на пол подстелить что-нибудь. Вон даже спортсмены – и то не на голый пол прыгают.
Фаина посадила бабу Шуру на стол, сама слезла на пол и скидала перед столом с кровати бабы Шуры сначала подушки, потом одеяла, поверх – матрац, снова залезла на стол, помогла встать бабе Шуре, и они, взявшись за руки, подошли к краю стола. Баба Шура улыбалась, а Фаина, прикинув расстояние до матраца, попятилась назад:
- Погоди, Шуронька. Мало мы подстелили. Садись опять. Я за своей периной сбегаю.
Она проворно убежала и притащила подушки и перину со своей кровати:
- Вот на перину я спрыгну! Перина-то – пёрышко к пёрышку! Сама делала!
Она укладывала четыре огромных подушки и перину перед столом. До края стола осталось сантиметров тридцать.
Фаина залезла на стол, помогла подняться бабе Шуре. Они взялись за руки и подошли к краю стола.
- Ну, с Богом! Давай, Шура!
И они «спрыгнули» - шагнули со стола на перину и , не удержавшись на ногах, упали сначала на колени, потом вперёд – на вытянутые руки, молча полежали так.
- Жива? Шура?
- Жива, - баба Шура улыбалась.
- И не болит нигде?
- Не-а! Фай, а давай ещё раз прыгнем?
- А давай!
Они снова залезли на стол. Баба Шура была счастлива. Она улыбалась, да и Фаина развеселилась:
- Ну, Шура, кому скажи – не поверят! Скажут – с ума сдёрнули! Давай руку!
Они подошли к краю стола и уже вместе считали, радостно и задорно:
- Разз! Двва!..
В это время в дверях комнаты показался старший сын бабы Шуры Алексей. Счёт прекратился. Алексей вытаращил глаза, переводя взгляд со стола, на котором стояли счастливые старухи, на нагромождение из постельных принадлежностей перед столом, на голую панцирную сетку кровати, и ничего не понимал.
- Мам, тётя Фая, вы что тут делаете-то?
- А мы, Алёшенька, со стола прыгаем, - счастливо улыбнулась баба Шура.
- Прыгаем вот. Уж второй раз собираемся, - поддакнула Фаина.
- Как это – прыгаем?!!
Баба Шура толкнула в бок Фаину, и, не успел Алексей опомниться, они снова «спрыгнули» на перину.
На этот раз прыжок их был менее удачным : потеряв равновесие, они упали не вперёд, а в разные стороны. Фаина стукнулась головой об сундук, а баба Шура – об стул.
- Да вы что?!!! – Алексей бросился к матери и увидел, что она трёт лоб и …улыбается.
- Мам! Ну как тебе не стыдно?!! Я лекарств тебе новых полный пакет набрал, витаминов! Беспокоюсь! А ты – со стола прыгаешь! Ведь старая ты! Пойми – ста-ра-я уже!
Он поднял мать, посадил на голую кровать, а она, прижавшись к нему, заплакала:
- Ста-а-рая, Алёшенька! Ста-ра-я! А ещё ведь тоже человек..., не покойник…