Вадим Ильич был бы заурядным гражданином, если бы не одна радость и не одна проблема. Радостью была давняя дружба с профессором Фекленским, всемирно известным, талантливым нейрохирургом. Проблема же крылась в полном непонимании собственной личной жизни. «Зачем я изменяю жене? Почему с ней до сих пор не развелся? Как я могу в свои три десятка слепнуть в объятьях заигравшейся красотки? И как допускаю таких бесперспективных семейных уз?». Другие жили с этим и не тужили, а Вадим Ильич не мог. Самоанализ, этот злобный червь, всю жизнь точил ему мозги, выбрасывая то в безрассудность, то в осторожность, и все больше убеждая: с каждым годом его чувства становятся для него все большей загадкой. Но однажды радость и проблема познакомились друг с другом.
— …Феромоны, — говорил профессор Фекленский. — Самки бабочки, испуская эти вещества, привлекают тысячи самцов со всей округи. Насекомые строили свою личную жизнь исключительно по ним. Мы же, имея гораздо большие мозги, возомнили себя умными и списываем чувства на что угодно, только не на них. На самом же деле, каждый человек чует феромоны особенным аппаратом — вомероназальным органом. Он находится в носовой перегородке и не связан с основным обонянием. Проблема в том, что позыв от этого органа не поступает непосредственно в кору мозга, а значит, не воспринимается сознанием. Эти вещества действуют на нас, но мы не чувствуем этого. Мы можем любить и ненавидеть, но при этом не знать, за что. Вот самое большое предательство эволюции в нашем организме.
— А можно как-нибудь… ну это… переподключить этот ваш орган? Чтобы ощущать…
— Как-нибудь? Как-нибудь нельзя. Надо предельно аккуратно и точно. Иначе…
— Значит можно? Нет, серьезно! Для меня это очень важно, я устал жить в потемках! Сколько?
В любом случае операция для Вадима Ильича была гораздо более верным средством, чем всякая там психология. Ради такого можно пойти и на траты, и на риск. Профессор долго не решался, слишком скрупулезно изучал анализы, томографию, читая «пациенту» лекцию о том, как непросто перенаправить сигнал с «вомера» в основную обонятельную луковицу, чтобы мозг не удивлялся абсолютно новым ощущениям. Сам успокаивал себя. Медлил. Однако, операция прошла успешно. Вадим Ильич чувствовал себя превосходно. Последний рубеж безрассудства готовился рухнуть.
«Теперь куда? К жене или к любовнице? К любовнице или к жене? К любовнице! В конце концов, самцу бабочки нужна самка бабочки. Если в этом плане она сильнее — все, развожусь!
Майя никогда не тосковала по мужескому полу. Не красавица, но нравиться умела. Начиная от деловых встреч и кончая постелью, она никому не позволяла разочароваться. Карьера, деньги, семья и отдых… для нее не существовало неразрешимых проблем. Вадим Ильич это знал. После клиники, докторов, наркоза и волнения он хотел расслабиться, побыть доверчивым и глупым. С кем если не с ней?
— … Вадим, это ты? Проходи. Я слышала, ты был в больнице. С тобой все в порядке?
— Да, кисёнок. Все нормально. Я в норме, в полнейшей норме! Ты, я вижу, свободна эту ночь? Это очень хорошо. А у тебя это… холодильник не сломался, нет?
— Нет. А что?
— Да так, ничего. Сейчас, разденусь, душ приму… можно?
Нет, в квартире определенно пахло гниением. Наверно, из окон, раз даже в спальне заметно. Майя прикрылась краешком одеяла, но скрыть возбуждения не могла. Вадим Ильич бросился к ней. И только в метре от ее тела с ужасом осознал, что гнилью разит от нее. Да так разит, что затошнило. Лицо любовника исказилось как кожа сухофрукта. Вместо очаровательной хозяйки воображение рисовало потемневший труп, зомби, ожившую мумию — все что угодно, но только не живую женщину.
— Что с тобой, Вадим? – тревожно воскликнула Майя. — Куда ты?!
Вадим Ильич выбежал из дому, тяжело вдыхая прохладный поздневечерний воздух. Вместе со свежестью в его мозг приходило осознание. Ужасное, катастрофическое осознание.
«Профессор, ешкин кот, ты в какое место мне впиндюрил этот свой во…няльный орган?! Как мне теперь жить? Вообще с женщинами не общаться?!»
Как прибежал в родной дом, он не помнил. Он не желал туда, но было поздно, да и ноги несли тело, не слушаясь гнева рассудка. Жена встретила его с открытым ртом. Таким жалким она его еще не видела. Он же стал у порога, смотрел ей в глаза, готовясь в любой момент выбежать обратно и прыгнуть с ближайшего моста.
…А потом прильнул к ее телу, обнюхивая, ощупывая, тыкаясь носом как верный пес. Он ничего не чувствовал. Ничего, кроме трепета в теле не посвященной в его тайну супруги. И тогда он понял. Он вспомнил, как они познакомились в институте исключительно из общих интересов. Как из-за них же он предложил ей руку и сердце. Из-за них и из жалости. Он вспомнил, что кроме него на девушку не обращал внимания ни один парень, не смотря на красоту, доброту и очевидную женскую зрелость. Шутки, комплементы — пожалуйста, но влечение — нет, хоть убейся. Она не убилась, она смирилась. Не могла поверить жениху, готовая вдобавок никогда не простить, если роман окажется игрой. Роман не оказался игрой. Она поняла это перед свадьбой, он же — только сейчас.
— Вадим, да что с тобой творится?! Почему так поздно? Или ты не у Фекленского гостил?..
— Все нормально, не беспокойся. Ты не поверишь… но я больше не буду пропадать. Вообще, никогда. Потому что ты моя любовь, надежда и судьба. Нет, я не пьян! Понюхай. А знаешь, у нас в носу есть такой орган… Впрочем, не важно. Дай тебя обнять…