На что способна женщина ради подруги?
В ранней юности я был уверен, что все закадычные подружки, по правде, – самые опасные, самые коварные и хитрые враги друг (если так можно выразиться) друга. Я полагал, что вместе их заставляет держаться то же правило восточных единоборств, согласно которому противника нужно не упускать из виду и максимально приближаться к нему. Я, впрочем, не силён в восточных единоборствах. Так же, как и в западных, северных и южных.
А ведь есть-таки женская дружба. Когда я убедился в этом, то заодно узнал, что мне не присущи садистские инстинкты. Разве что мазохистские…
Чего только не придёт в голову, когда в ней такая звенящая пустота! Представьте себе: паралич. Нет, не паралич тела, - всё, вроде, способно двигаться, - а пошевелить хотя бы пальцем не можешь. Лежишь и думаешь: двадцать первый век на дворе, третье, мать его так, тысячелетие, евроинтеграция, в конце концов. Хочешь – в храм иди, хочешь – в политику. Работы полно, это тебе не девяностые. Зарабатываешь умеренно, а если б захотел – и на девушек красивых хватало бы. Хотя, они сейчас привередливые. Не представляю себя, пионера восьмидесятых, - пацаном в это время! Как бы я нынешних девчонок развлекал? Пошли погуляем в парке? Хочешь, куплю мороженое?.. Ха-ха.
С другой стороны, в наше время прикосновение руки в полумраке кинозала казалось сексуальным откровением. Мечтать о чём-то большем было смешно (или страшно). А теперь – она сама на тебя залезет, даже девственница, и презервативы купить не забудет, - по телевизору каждый день напоминают. Для неё поцелуй это что-то «детское», так тебя обработает, насмотревшись сериалов и подруг наслушавшись, что два дня враскоряку ходить будешь!..
Конечно, если «с тобой интересно». А об этом я уже говорил выше.
Впрочем, если б я одолел это оцепенение, - на фига юные девушки? Есть немало «полногрудых сверстниц», как выражается Кон, цитируя кого-то из восточных писателей. Или поэтов. Если б я захотел!.. А желания покорять, добиваться, денег заработать на них – нету. Почему?! Раньше я готов был свернуть шеи богам или подорвать Вселенную, как тот «поэт-террорист», - пусть это даже и кипело где-то в таинственной области мстительных фантазий и в горячке пьяных спичей перед окном… Что же со мной?
В такой момент, - когда валяешься на диване и диву, извините, даёшься, сколько неиспользованных возможностей, - снова посещают воспоминания.
Почему судьба так тесно связала двух женщин, девушек, которые сыграли столь значительную роль в моей судьбе? Олеся и Евгения. Друга-то я прощаю (хотя, я чуть не погиб из-за этой юношеской страсти), - в конце концов, Олеся меня всегда игнорировала и Кон был вправе… как бы это помягче… ухаживать. Ха-ха…
Как я влюбился в неё! Странно, что я выдержал впоследствии её неожиданную «атаку», вызванную женской дружбой. Видно, нет во мне того фирменно-скотского стремления овладевать, - как говорит Боря, «фундаменталично мужского». А может, и зря?.. До сих пор не могу выработать какого-то однозначного отношения к своему поступку. Да и к её поступку тоже.
Другое дело – Женя. Мне кажется, мы подходили друг другу. Или нет?.. Девушка, случайно встреченная мною в салоне троллейбуса, - самого грустного и гнусного вида транспорта, - смотрела на меня будто я молодой Александр Абдулов в какой-нибудь соблазнительной роли. А я знал, что я Веньяминов. Тот самый Веньяминов, между прочим! Но не Абдулов. Значит, чем-то я понравился ей. Говорят, у меня в глазах что-то интересное.
А для той же Олеси я был смешной задохлик, у которого можно спросить что-то из математики.
«Олеся из университета» и «Женя из троллейбуса». Это прозвучало бы как формула драматического сюжета, если б я и сейчас был такой, как раньше. Как в те далёкие времена. Когда мне казалось, что ночные кошмары, горькие и возвышенные вечерние думы, вдохновенное пьянство, рефлексии на унитазе, суицидальные мысли в ванной и снисходительно-эмоциональные споры с друзьями – это борьба, война, путч, революция, восстание, сражение, битва, пытка, клич победы и боли, ярость и азарт, восхищение и патетическое отчаяние, сладость муки от того, что банальное для всех духовное ярмо – нельзя одеть на тебя! Ты свободен в кандалах принудительного бытия!!
Короче, Женя растопила моё самоуглублённое байроновское сердце. Я принял её в свою жизнь, - конечно же, не уступив ту часть Веньяминовой души, где я был божественно и счастливо одинок. Ох, как любят мужчины, когда женщина смотрит с обожанием! Её можно полюбить уже за это… и забыть всех «университетских Олесь», когда-то разрывавших тебя на части одним своим существованием…
Хреновая история получилась. Много я читал подобного, - и всегда казалось: вот глупость-то! И тут это происходит со мной. Сестра моя в то время сожительствовала с одним пожарным, который в своей трёхкомнатной квартире по вечерам учил её, за бутылкой коньяка, как надо бросать пить, - поэтому я предложил Жене пожить со мной. Месяца три так жили. Как супруги.
В общем, застукал я как-то её с каким-то худеньким музыкантиком (кошмар! в моём, ****ь, доме!). Я физически не очень развит, но его мог бы в говно превратить… Он так струсил, или, скорее всего, так застыдился подлости ситуации, что и агрессия у меня пропала. Я сказал: «Пани Евгения, будьте столь любезны, - удалите СИЕ отсюда. Вместе с самоё собою.» Я паясничал. Я ощущал пустоту. Это не боль измены, а всего лишь униженное мужское самолюбие. Я думаю, мне было не так больно, потому что я всегда чувствовал, что она слишком красива, слишком эффектна, слишком нежна для меня. (Пусть и не оформляя в слова эту неприглядную мысль, я постоянно помнил о ней.) Но именно это ещё больше унижало меня. То бишь, я сам себя унижал, выходит? Бред какой-то.
Они ушли. Позже выясняется: Женя беременна. Я на смерть перепугался, что - от меня; о рождении детей мне думать противопоказано, - всё время мерещится Веньяминов-младший, пьяно выкрикивающий со слезами на глазах седому или плешивому Веньяминову-старшему, опирающемуся на палку: «ЗА ЧТО ты меня сюда родил?? Что я тебе сделал, папа?!!» Но, надо отдать ей должное, Женя не стала лгать. От него, говорит, от скрипача. А скрипач удрал к родственникам, аж, прости господи, в Коми (это очень далеко от нас). Там он и остался.
И вот тут интересно. Олеся, которая была соседкой и подругой Жени от горшка, приходит ко мне. Вся, блин, в розовом. Стыдно вспомнить. Я-то возомнил!.. Сколько лет вздыхал об этой девушке, чуть себя не убил, с Коном смертельно поссорился… Стоит она, улыбается, глазки опустила. Прелести приподняла, - вздыхает, дескать, томно. У меня даже в штанах зашевелилось. Говорит она: «Может, вы поженитесь? Одна - с ребёнком…»
Что я мог сказать?! Только глаза вытаращил. И тут Олеся снимает это своё розовое… «Ты хотел меня вседа, я знаю. Я отдамся сейчас, если ты обещаешь жениться на Женичке.» - «Откуда ты знаешь, что я не воспользуюсь, то бишь, не пересплю с тобой, а потом всё равно ни фига не выполню обещания?» (я запутался в этих сложных «НЕ») – «Ты на это не способен, Даниил.» - «А я думал, ты не знаешь и не думаешь, на что я способен или не способен, и вообще, - что я такое.» - «Я заслужила эти упрёки. Пожалуйста, прошу тебя, - считай, что так я возвращаю тебе долг… Иди ко мне, Данечка!»
Мне хотелось сказать то ужасное и жгучее (жгущее до сих пор!) на счёт «попки», но я сдержался. Стыдно стало. Я выставил её вон, чувствуя ужасное смятение в сердце и в голове.