СЕРЕНАДА
Павел Колобов — водитель классный. Пожалуй, немного найдется шоферов, способных добраться по тундре к любой буровой — не по зимнику, а по зыбкой снежной целине. На Севере он уже с десяток лет. Его знают на всех буровых, на всех подбазах, и он всех знает. И когда зайдет речь о нем, непременно закончат разговор так: «Мужик Паша золотой. Что бы мы без него делали! Беречь его надо. Эта его музыка...»
Да, именно музыка сделала его известным на весь Север. Десять лет не расстается он с трубой. Она с ним в дороге, и в холостяцкой комнате в общежитии, и на всех праздниках в клубе. Говорят, по первости ему житья не давали. Правда, он тогда только учился играть. Представьте, легли водители отдыхать на подбазе, а тут Павел с трубой — начинает дуть. Звуки хриплые — мороз по коже, особенно у кого нервы слабые. Начнут его крыть кто почем. А он молча встанет и уйдет из балка в кабину. «Артистом» его в насмешку прозвали. А он хрипел-хрипел — и выучился. Упорный мужик оказался. Так потом упрашивали его уже: «Сыграй, Паша, будь другом!» Он не ломался, тут же открывал футляр, доставал сверкающую, изумительно красивую трубу, вставлял мундштук, бережно подносил к губам и играл. Ах, как он играл! И те мужики, которых в отпуске на аркане не затащишь на концерт какого-нибудь виртуоза, которым рев двигателей лучше всякой музыки, — здесь они не просто слушали затаив дыхание — они словно плыли на волнах мелодии. Они как-то по-детски, распахнув глаза, смотрели на трубу, словно на чудо. А Паша играл еще и еще. Играл с наслаждением, весь отдаваясь музыке, и, казалось, пьянел от звуков. Возбужденно блестя глазами, стерев пот со лба, он говорил почти с досадой:
—Эх, оркестр бы сюда. Есть такая красивая вещь. Серенада для трубы с оркестром. Сперва вступает оркестр, — начинал он. — Там-ба-а-бба, тум-ба-а-бба, — энергично дви-гая губами, изображал он оркестр. — Затем поднимается солист, — пояснял Павел.
—Па-ппа...па-па-па-а-а, — самозабвенно выводила труба.
Доиграв свою партию, тяжело дыша, он выкрикивал:
—И снова оркестр, громко, всеми инструментами: та-та-та-та-та-а-а! — звенел его голос. — А затем последний аккорд подхватывает труба. Оркестр умолкает... — Павел делал крохотную паузу, успокаиваясь.
—Та-та-а-а...Та-та-та-та-а-а... — высоко-¬высоко звучала труба.
«Серенаду» он играл очень редко, по настроению. Вместе с последними звуками, казалось, уходили у него все силы. Он падал на скамейку и говорил севшим голосом: все, больше не могу.
Мужики понимали. Никогда никто не просил: сыграй еще. А когда, пожелав от чистого сердца отблагодарить Пашу, наливали ему, бывало, водки, он смущенно, но твердо говорил: «Мне нельзя, ребята. У меня же инструмент! Это конец музыке». Понимали и не настаивали, говорили со значением: «Нельзя так нельзя. Понятно, артист».
Иногда у Павла спрашивали: «А что ты не поступишь никуда учиться музыке? Или в оркестр какой-нибудь? С таким талантом и баранку крутить?» Павел смеялся: «Какой из меня ученик? Уже под сорок мне». Или спрашивал полушутя: «А кто же вам играть будет?» Этот аргумент действовал безотказно.
Однажды утром вызвал Павла начальник автохозяйства и говорит: «Вы, Колобов, артист — хоть на зимнике, хоть на сцене. И потому у меня к вам большая просьба. В райцентр приехал известный эстрадный оркестр. Мы с поселковым Советом уговорили дать один концерт в нашем клубе. Нужно привезти их в целости и сохранности. Только вы и сможете проехать по зимнику. Берите новую вахтовку и действуйте».
—У них же большой оркестр.
—Они к нам приедут малым составом. Мы обговорили этот вопрос, — улыбнулся начальник автохозяйства и, подмигнув Павлу, добавил: —Только, чур, с ними не сбеги, если переманивать начнут.
До райцентра он домчал за два часа. Подкатил к самому крыльцу гостиницы, нашел дежурную, и через час все артисты вместе с инструментами поднимались в красно-белую вахтовку. Руководитель оркестра сел в кабину.
Павел вел машину осторожно. Настоящих артистов он вез впервые. По дороге разговорились. Руководитель оркестра расспрашивал о Севере, о работе. Павел охотно отвечал, сам спрашивал и все никак не мог ввернуть к слову, что он тоже музыкант. И только когда уже въехали в поселок, Павел в ответ на приглашение посетить концерт сказал-таки: «Конечно, приду! Я сам играю на трубе». — «Вот и хорошо. Тем более вам будет интересно», — разглядывая балки и аккуратные деревянные домики поселка, проговорил руководитель.
Концерт был назначен на восемь вечера. Павел, передав артистов на попечение начальства, быстрехонько выгладил парадный костюм, сбегал даже в баню и уже в шесть часов, благоухающий, нарядный, вышел из комнаты. Он спустился в холл, и в это время в общежитие влетел возбужденный Валя Зотов, механик, и прямо с порога энергично выпалил:
Я к тебе. Давай, пока публики нет, бери свою трубу и беги в клуб. Мы договорились с артистами, что они тебя прослушают и сыграют с тобой серенаду для трубы с оркестром.
Павел махнул рукой:
—Ты что, Валя, очумел? Я же самоучка.
—Во дает! Там же тебя ждут. Пять минут на сборы тебе, — возмутился Зотов.
—Нет, Валь, не пойду. Что я позориться буду?
—Ну ты точно артист! — изумился Зотов. — Мне что, ребят привести, чтобы они тебя унесли в клуб?
Павел отнекивался, но прибежали еще мужики и чуть ли не силой заставили Колобова взять трубу и идти в клуб. Пришел Павел, а там уже ползала сидит, чуть не все автохозяйство. И оркестр уже на сцене. Руководитель улыбнулся ему: что будем играть?
—Серенаду для трубы с оркестром Бабаджаняна, — ответил Павел. — Сможете?
—Она у нас в репертуаре.
Зазвучал оркестр. Сочно, слаженно. Вот вступила труба.
—Стоп, стоп! — остановил руководитель. — Паузу нужно выдержать, — обратился он к
Колобову. — Не торопитесь. Начали.
Вот вступила труба. Павел приоткрыл глаза. Красиво выводит, самозабвенно. А музыканты переглядываются, плечами пожимают.
—Стоп, стоп, стоп! — опять кричит руководитель. Подошел поближе и спрашивает: — Скажите, вы когда-нибудь с оркестром играли?
—Нет, — смутился Павел, — никогда. Я самоучка. Услышал эту серенаду по радио. Понравилась она мне очень... Вот выучил...
Руководитель растерянно развел руками.
—Все, конечно, неплохо. Но без серьезной подготовки, без репетиции с оркестром вы не сыграете. Тем более такую сложную вещь. Вы только не обижайтесь.
Да я понимаю.. .что мне обижаться... — переступая с ноги на ногу и вытирая капельки пота на лбу, тихо говорил покрасневший Колобов. — Это ребята наши затеяли: «Сыграй с оркестром!»
Павел пришел в гримерную, положил трубу в футляр, немного постоял и побрел медленно назад. Остановился на крыльце клуба, оперся о перила и стал сосредоточенно рассматривать сверкающие в лучах прожектора снежинки. Кто-то тронул его за плечо. Павел обернулся. На крыльце стояли ребята.
—Мы тут решили, ну его этот концерт. Подумаешь, артисты, — громко сказал Валя.
—Да вы что? — возмутился Павел. — В кои веки приехали настоящие музыканты — а вы? Это же такой оркестр, ребята! Отличный оркестр!
Павел рассмеялся, хлопнул Вальку по плечу и вошел в клуб. Зал был забит до отказа. Два с половиной часа без антракта шел концерт. Зрители отчаянно хлопали, кричали «браво». А «Серенада для трубы с оркестром» была встречена овацией.
Утром Павел отвез артистов в райцентр. Вернулся он возбужденный и всем показывал яркую афишу с фотографией оркестра и с надписью фломастером «Павлу Колобову на память о концерте». Стояла дата, а дальше шли автографы.
.. .И снова на подбазах, в общежитии, на буровых звучала музыка.
—Правильно сказал их руководитель, — говорили Павлу, — тебе бы порепетировать с
оркестром — всех бы за пояс заткнул. Артистам-то что? Они целыми днями играют, у них
работа такая. Им по зимникам не мотаться.
Юрий Пахотин