К бабушке Тоне

Дмитрий Толстой
Но  не  к  нему  меня  тянуло  в  Курганье.  Мне  не  терпелось  посетить  могилку  бабушки  Тони.  Погоревать  там  в  одиночестве  и отдать  дань  уважения.  Оставить  ей   на  память  частицу  любви  и  признательности за  ту  ласку  и  теплоту,  которыми  так  щедро  одарила  она  меня  в  детские  годы.
С внутренней  дрожью  подходил  я  луговой  тропинкой   к  знакомому  овину  и   огороду.  Вот  он, старый  сад,  клён  и  вишня  в  палисаднике  и  какой  маленький,
неузнаваемый  домишко. Сердце  учащённо  забилось,  когда  я  взялся  за  дверную  скобу.  Всё  те  же  сени,  кадка  с  водой,  лестница  на  чердак.  И  в  глазах у  меня  потемнело.  Здесь  упала  и  разбилась  живая  и  чуткая  душа  дорого  мне  человека.
Смогу  ли  я  спокойно  смотреть  дяде  в  глаза?  Какой  он  сейчас?  Всё  такой  же  ненасытный,   алчный  или  жизнь  хоть  немного  сгладила  эти  его черты?
Отрыл  дверь  во  вторую  половину.  У стола  с  ручником  в  руках  постаревшая  Соня.  Голова  покрыта  белой  косынкой.  Увидев  меня,  ойкнула  от  неожиданности
и  бросилась  обнимать  и  целовать.
-Я же  тебя  сегодня  ночью  во  сне  видела!  Надо  же,  как  ты  вырос,  изме-
нился.  И  волосы  вовсе  не  светлые, и  щёки  не  пухленькие.  Загорел,  а на  отца не похож, на  Марусю -  тоже  не  очень.  Да  что  я  раскудахталась. Ты  же  с  дороги,  к
столу  садись! -  засуетилась  добрая  тётушка.
Быстро  собрав  на  стол, налила  по  стопочке  мне  и  себе.  Мимоходом  сообщив, что Петрусь  уехал  в  город  по  делам.  Алёшка  где-то  бегает, а  Петя  младший  гостит  у  моей  сестры,  присела.  Выпили   и  она  попросила  рассказывать  обо  всём  почти  с того  момента,  как  я  покинул  деревню  в  1938 году.
Слушала, подперев  щёки обеими  руками   и  вздыхая.  Пару  раз  всплакнула
ненадолго, когда  услышала  о  пропаже  отца,  гибели  Стёпы  и  Аркадия.  Про  жизнь  Кати  она  знала.  Хвалила  меня,  что  учусь.  Ругала  сыновей  за  леность  и  плохую
учёбу  в  школе. Потом,  полная  печали,  поведала  о  смерти  бабушки.  И  я  спросил,    
где  её  похоронили  и  как  найти  могилку.
Прибежал  Алёшка,  потный,  взъерошенный,  голодный.  Дичком  уставился на   меня  и  сопел. Не  похож  на отца  и  мать.  Светлый,  широкоскулый,  лобастый.
-Ты  хоть  поздоровайся  за  руку.  Это  же  твой  двоюродный  брат.  Тебя  ещё  в  люльке  качал.  Тебе  тогда  и  годика  не  было.  Он  у  нас  всегда  такой,  упрямец.
Весь  в  деда, моего  отца. Иди, руки  помой !-  продолжала  она,  ставя  обед на  стол.             
И  когда   Алёшка  поел,  мы  с  ним  сходили  на  кладбище,  что  находилось  в  конце
деревни.  Он  показал  мне  скромную  могилку  бабушки  с оградкой  и  скамеечкой.
-Ты  побегай,  поиграй  тут  или  возле  речки,  а  я  посижу,  поговорю  с  бабушкой,  погорюю. -  выдавил  я  из  себя. Он  удивлённо  на  меня  посмотрел  и,  ничего  не  сказав,  ушёл.  Слёз  не  было.  Тупая  боль  захлестнула,  сдавила  грудь.  Слово  за  словом  изливал  я  свою  горечь  над  могилкой.  Очнулся,  увидев  Алёшку
рядом,  угрюмо  смотревшего  себе  под  ноги:
-Ты  её  любил,  да?  Она  была  добрая. Я  к  ней  всегда  приходил,  когда мне
было  плохо,  когда  отец  бил  или  с Петькой  поругаемся. Я  её  тоже  любил,  очень,-
откровенно,  не  смущаясь  заявил  парнишка.
-Да,  бабушка  наша  была  очень  добрая  и  ласковая. Её  все  любили.  Не  любить  такого  человека  невозможно.  Жаль,  что  нет  её  больше.  Давай  посидим ещё  немножко  около  могилки,  погорюем. -  с  горечью  предложил  я.
Алёшка  сел рядом  и,  прислонясь  ко  мне,  заплакал.  Всхлипывая,  он  говорил  сквозь  слёзы, что  ему теперь  не  к  кому  приходить,  когда  плохо.  А  батя
ещё  дразнится,  что  нет  больше  у  меня  няньки.  Он  бабулю не  любил  и  всегда  с  ней  ругался,  обзывал  врединой.  А  когда  я  заступался,  давал  мне  подзатыльник  и
гнал  от  себя  или  заставлял  грязную  работу  делать:  навоз  из  курятника  да  от  свиней  выносить.  Так,  память  о  бабушке  сблизила  нас  в  одно  мгновение. 
Три  дня  погостил  я  здесь.  С  Алёшкой  мы  сдружились  накрепко.  Спали  вместе   на  сеновале. И  добрую  половину  ночи  я  рассказывал  ему  про  Москву,  про  учёбу  там  и  о  студенческой  жизни.  Он,  не  шелохнувшись,  молча  слушал  меня.  Я  даже  окликал   его, не  спит  ли.  Он  отзывался  и  просил  рассказывать  дальше.  Спросил,  как  мы  жили  при  немцах ?
Оказывается,  их  он  и  не  видел.  Был  ещё  мал,  да  в  этот  партизанский  край  они  наведывались  только  с  карательными  целями.  Жгли  селения  и  убивали     людей. Об  этом  он  знал  и  слыша  не  дин   раз. А  когда  я  обмолвился, что  мы, мальчишки  чуть  постарше  его,  вредили  немцам,  он  не  успокоился,  пока  я  вкратце  не  поведал  ему  о  наших  военных  похождениях. 
Алёшка  возбуждённо  вскакивал  и  выкрикивая: «Вот это да!  Я  бы  им  мину
подложил и  взорвал  всех  вместе с машинами!» Но недолго нам с Алёшкой  приш-
лось  общаться.  На  третий  день  моего  пребывания  приехал  дядя  Петрусь. Встретил  меня   с  прохладцей.  Мы  с  Алёшкой  до  обеда   ловили  рыбу  большой  корзиной,  как  я  раньше. И  тётя  Соня  успела  рассказать  мужу  все  новости,  услы- 
шанные  от  меня.
А  вечером  за  ужином  Алёшка  возбуждённо  высказался:  «Батя  а  ты  знаешь,  как  Дима  с  ребятами  немцам  шкодили?»
- Откуда  ты  это  взял ?  Пошире  разевай  хавалку!  Братец  тебе  и  не  такое расскажет.  То-то,  гляжу,  ты  ему  всё  в  рот  смотришь. -  зло  закончил  дядя  и  с  ехидной  ухмылкой  посмотрел  на  меня.  Соня,  заступаясь,  укоряла его, зачем он так
на  детей  обозлился.  А  меня  жгучей   волной  захлестнуло  зло  и  досада.
Сам  всеми  неправдами  и  ухищрениями  избежал  войны.   Раньше  улизнул  от  призыва  в  армию,  симулируя  какую-то  хворь.  И  этот  проходимец  с  издёвкой  насмехается  надо  мной  и  друзьями,  не  раз  рисковавшими  своими  жизнями.  Стерпеть  такое  было  невозможно  и  я  выдал  ему  в  глаза:
-Ты,  дядя,  отсиделся  в  укромном  углу. Может,  и  немцев  не  видел,  а  я  на    
своей  хребтине  испытал, да  не  один  раз,  «ласку»  фашистской  дубинки.  За  корку
хлеба  трое  суток  просидел  в подвале  даже  без  воды.  На  костре  чуть  не  сгорел по  милости  фельдфебеля - надсмотрщика.  Друзья  мои  страдали  не  меньше, и  не  могли  мы  сидеть  спокойно, как  мыши  в  норах.  Насмехаться  по  этому  поводу  тебе  не  пристало. -  еле  успокоившись,  я  замолчал  и  встал   из-за  стола.
В  полной  тишине  все  разошлись.  Я  отправился  на  сеновал.  Алёшка  в  этот  вечер  ко  мне  не  пришёл. Скорее  всего  отец  не  пустил.  Утром  он  прибежал
и  позвал  завтракать.  Я  спросил,  где  батя  - не  хотелось  с  ним  встречаться  после
вчерашнего.  Петруся  дома  не  было. Еще  с  рассвета  он  куда-то  отбыл.
За  завтраком  я  сказал,  что  мне  пора  домой.  Ведь  уже  с  первых  чисел  июля  нужно  было  приступать  к  работе  в  пионерском  лагере. Соня  собрала  мне  на  дорогу  еды  и  всплакнула,  попросив  не  обижаться  на  дядю,  мол  таким  он  уродился.  А  горбатого  только  могила  исправит.
Алёшка  провожал  меня  до  соседней  деревни.  Прощаясь, заплакал  и  просил  не  забывать  его.  Я  пообещал   написать  письмо,  как  обоснуюсь  в лагере.
Это  была  первая  встреча  и  такое  короткое  общение  с  ним.  Года  три  подряд  я  писал  ему  письма,  но  ни  одного  ответа  так  и  не  получил. Петрусь  поставил  над-
дёжный  заслон,  чтобы  оградить  сына  от  моего  влияния.
В  последних  числах  июня  получил  назначение  в  пионерский  лагерь  с  названием  «Звёздочка».  Находился  он  в  сосновом  бору  на  окраине  военного  городка  «Киселевичи». В  горкоме  познакомился  с  начальником  лагеря,  молодой  женщиной  и  старшим  пионервожатым - оба  они были  работниками  горкома,  ранее
руководившие  такой  работой.    
Первого  числа  явился  в  лагерь. Директор  и  хозяйственник  были  на  месте.
Прибытие  ребятни  намечено  на  завтра.  Несколько  часов  работали,   выгружая  из  машин  матрасы,  подушки  и  постельное  бельё  в  мешках. Директор  переругивалась  с  хозяйственником,  что  затянули   с  подготовкой.  Хорошо, хоть обедом  накормили
нас  приличным. К  вечеру  появился  парнишка,  назвался  Гариком   и  после  беседы  с директором  пришел  ко  мне  в  комнату,  где  стояло  две  койки  с  матрасами.  Получили  бельё  и  вдвоём  здесь   заночевали.
Утром  четыре  автобуса  привезли  ребят. С  ними  были  две  девушки   вожа-тые  и   наш  старший  товарищ.  Ребята  были  от  разных  организаций, которые формировали  команду   и  мы  не  стали  их  разъединять. Приехавшие  вместе одним  автобусом   составили  группу   из   двадцати  пяти  пионеров.  Всего  четыре  группы.
Мне  поручил  бойких  мальчишек.  Гарику – смешанную,  состоящую  из  мальчишек  и  девчонок.  Все   ученики  четвёртых  и  пятых  классов.  С  директором   и  старшим  вожатым  составили  план работы  на  месяц.  Я  внёс  предложение  включить  в  план   военную  игру,  чувствуя  настрой  своих  подопечных  после  ознакомления  с  ними  и  недолгой  беседы.
Работали  дружно.  Моя  группа  была  застрельщиком   всех  начинаний.  По  футболу  мы  держали  первое  место.  Военную  игру  тоже  легко  выиграли,  лишь  по  волейболу   уступили  третьей  группе,  где  собралась  команда  из   высоких  и способных   мальчишек.   Месяц  пролетел  -  не  успели  оглянуться.
Прибыла  вторая  смена. А в отряде  шестеро  мальчишек  остались  на  второй  срок. Все  попросились в  первую  группу. И августе  мне  было  уже  значительно  легче  работать.  Появился  опыт  и  была  своя  опора – ребята   первого  набора.  Они  являлись  костяком  отряда.  И  поддержка   дисциплины  меня  уже  не  так  беспокоила,  как  в  июле,  пока  сколачивался  коллектив.
Директор  была  довольна  нами.  Только  во  второй  смене  заменила  одну  вожатую,  да  в  средине  августа  старшего  вожатого  отозвал  горком   и  его  работу пришлось  исполнять  мне.  Военные  игры,  пионерские  костры  по  праздникам, кон-церты  самодеятельности  сплачивали  ребят. Они  чувствовали  себя  раскрепощено. Многие  не  стесняясь  показывали  свои  способности   в  пении, декламации,  сочине-  нии  стихов. И  мы   поощряли  их,  фотографируя   для   Доски  Почёта,
Оказалось, что  и  у  меня  неплохой  голос.  А  песен  того  времени  я  знал  наизусть  множество. И  ребята  с удовольствием  слушали  их  по  вечерам. Одна  вожатая  хорошо  играла  на  аккордеоне. Хором  ребята  тоже  любили  петь  и  только    строгое  исполнение  распорядка  дня,  прерывало  наше  веселье.
Кончилось  лето. Кроме  благодарностей  за  работу  в  лагере  я  получил  приличные  деньги  и,  сложив   их  с  частью  стипендий,  купил  себе  новый  костюм,
осеннее  пальто   и  ботинки.  Шинелька  моя  московская  имела  уже  затрапезный  вид.  Да  и  остальная  одежда   поизносилась.  Матери  и  сестре  тоже  купил  обнову.
Учёба  на  втором  курсе  началась  с  некоторых  изменений.  Николая  Алексе  евича  перевели  в  райком  партии.  Директором  училища  стал   Евменов   Фёдор  Львович,  грузный  высокий    мужчина  с  громким  голосом  и  незаметной  одышкой.
Неделю  два   курса  помогали  колхозам  с  уборкой  картофеля.  Наша  группа  работа   на  полях  «Коммунара». Урожай богатый и девчатам  было  трудновато  таскать  к повозкам тяжёлые  корзины, полные  клубней.  Пришлось  разбить  группу  на  тройки  и  к  каждой  тройке  приставить  парня, либо  из  местных  ребят,  либо  из
других  организаций,  приславших  сюда  свих  людей.
Работа  пошла  веселее.  Девочки  только  подбирали  клубни,  подшучивая  над  ребятами,  стараясь  пополнее  нагрузить  корзину.  А  парням  интересно  было  смотреть  на  задорных,  раскрасневшихся  красавиц, выбирая,  которая из  них  лучше.
Здесь,  на  колхозном  поле,  произошла  неожиданная  встреча  с  бывшим старшим  пионервожатым. Звали  его Николай.  Разговорились,  вспоминая  летний  лагерь   и  весёлые  вечера,  и  я  спросил  его про  Владимира,  который  знакомясь  со
мной,  так  восхищался  ребячьими  проделками  над  оккупантами  и  обещал  написать  об этом  в  газете.  Николай  усмехнулся  и  сказал,  что  этот  Володя больше  трепач,  чем  работник. Горком  избавился  от  него,  послав  на  курсы . Так  что  не  жди  ты  никаких  статей. Лучше сам  напиши обо  всём.
После  работы  в  деревне  ещё  азартнее  взялись  за  учёбу.  На  душевном   фронте  у  меня  наметилось  значительное  потепление. В  колхозном  клубе  спали  на  полу,  покрытом  матрасами,  вместе  всей  группой.  Валя  оказалась  со  мною  рядом.
То  ли  девчата  так  устроили,  зная  о  наших  отношениях,  то  ли   сама  решилась.  Шептались,  почти  обнявшись. Но  когда  я  сделал  попытку  её  поцеловать, строго  сказала:  «Если  так  будешь  себя  вести,  разговаривать  с  тобой  больше  я  не  буду!» - и  отвернулась.  Я успокаивал  её,  поглаживая.  Руки  она  не  отняла.
В  конце  сентября  Фёдор  Львович,  встретив  меня  в  коридоре,  зазвал  к  себе  в   кабинет:  «Что-то  не  часто  ты  ко  мне  заходишь.  Давай  договоримся.  Все    комсомольские  дела  и  задумки  обсуждать  здесь, у  меня.  Информируй  меня   обо  всём  и  почаще.  Тогда  мы  с  тобой  сработаемся  по –настоящему. -  Закончил  он.
И  я  сказал  ему,  что  на  бюро   было  решено  весной  провести  озеленение   территории  училища.  С  тыла,  где  был  наш  небольшой  огород,  высадить  привитые  фруктовые  деревца,  а  перед  фасадом    посадить  липы  и  клёны  с  плани  ровкой,  чтобы  получился  скверик.  Директор  даже  крякнул  от  удовольствия:
-С посадочным материалом я вам  помогу. А  что  будем  делать  со  столовой?
Кучапин,  уходя,  мне  наказ  давал. И  позвал  я  тебя,  чтобы  сказать -  дали  нам  лес.
Недалеко,  место  боровое,  сосна  строевая.  Собирай  свою  бригаду,  не  откладывая, 
пока  не   передумали  вверху.  -  И  тяжелой  рукой  хлопнул  меня  по  плечу.
Через  неделю  мы  выгрузили  во  дворе  училища  две  машины  строевого  леса,  брёвнышко  к  брёвнышку.  Фёдор  Львович  был  доволен.  Учёба  шла    дальше  без  перерывов.  А  в  начале  октября,  придя  в  общежитие  после  занятий,  застал  я  дядю  Петруся  и, признаюсь,  удивился.
  Сказал,  что  приехал  по  хозяйственным  делам.  По  каким,  уточнять  я  не  стал.  Провёл  его  в  сою  комнату,  спросил,  как  тётя  Соня,  Петя,  Алёша ?  Почему
от  Алёши  нет  писем?  Может  не  доходят,  теряются?  Дядя  успокоил  меня,  сказав,
что  все  письма  получили.  Но  ты  же  знаешь   моих  лентяев.  Их  уроки  делать  зас  тавляешь  кнутом.  Сколько  говорил  Алёшке,  чтобы  ответ  написал.  Всё  попусту.
Тут  ребята  принесли    вина  и  кое - чего  из  закуски.  Я  кивком  головы  намекнул  им  об  этом. У  меня  были   только  рыбные  консервы.  Понюхав   содер  жимое  стакана,  дядя  поморщился:
-Не  люблю  я  всякую  бурду. Лучше  беленькая  или  самогон.  Изжога  у  меня  от  вина. - Однако, сделав  первый  глоток,  вино  одобрил. - Устроился  ты неплохо,  даже  отдельную  комнату получил.  Это  почему  тебе  такая  поблажка? -  с
явной  ехидцей  и  хитринкой  в  глазах,  допытывался  он.  И  я  напомнил  ему, что  являюсь  комсомольским  секретарём.  У  меня  в  сейфе  все  документы  нашей  орга-  низации. Так  положено.
-Ишь  ты!  В начальство  выбился.  А то, что  батька  твой  был  судимый,  ты небось,  скрываешь? -  в  открытую   пошел  он  в  наступление,  может,  надеясь  на  мое  покаяние. Не  терпелось  ему  прижать, унизить  меня  за  прошлогоднюю  отповедь.  Жгла  она  его  порочное  нутро.
-Не  волнуйся,  дядя. Все, кому  нужно,  знают  об отце  моём.  И в  анкете  при      
поступлении  в  комсомол  я  указал  об  этом.  Не  мне  же  отвечать  за  отца,  если  он
что-то  натворил. -   Охладил  я  напористость  его.
-Много   ты  в  политике  разбираешься. -  не  унимался  тот.
-Для  меня  достаточно.  Сам  видишь. -  не  уступал   я  дяде.
-Ладно.  Не  лезь  в  бутылку.  Бойкий  ты  на  язык,  племяш.  Лучше  рассказывай,  как  мать  там  одна  мается. – И  дальше  пошла  у  нас  спокойная  беседа.  От  выпитого  вина  он немного  захмелел,  стал,  вроде,  помягче.  Вечерело  и  я  проводил  его.  На  прощанье  он  сказал,  что  как  закончит  все  свои   дела,  пригла  сит  меня  к  свояченице,  у  которой  остановился.
Через  пару  дней  он  был  в  общежитии  днём  и  оставил  мне  записку  с  адресом.  В  ней  просил   вечером  придти  попрощаться.  Бутылка  хорошей  водки,  богатый  стол  меня  удивили.  А  дядя  был  заботлив  и  внимателен.  Всё  нахваливал  меня  и  подливал  в  рюмки.  Тётя  Шура  пила,  не  отставая  от  нас.  И  когда  бутылка  быстро опустела, он спросил  нет  ли  у  неё  чего  добавить. Получив  отрицательный  ответ, собрался  в  магазин  неподалёку.
-Петрусь  и  вправду  твой  родной  дядька? -  удивлённо  спросила  она. –И
жадина  же  он.  Привёз  на  базар  сало  и  мясо  борова  не  мене  шести  пудов.  Ни  кусочка  не  преподнёс  мне. А  ведь  свояк.  Про  тебя  мне  такого  наговорил.  Ужас !
За  столом  же   расхваливал  на  все  лады.  Хотелось  мне встрять  и  выдать  ему  по  заслугам.  Да  жаль  Сонечки.  На  ней  же  отыграется, сволочь. -  разгневалась  тётка.
Пришёл  дядя   и  начал  хвастать  своим  хозяйством, своей  хваткой  и  умением  всё  улаживать.  Тётка  и  я  пить  больше  не стали.  Только  поддерживали  беседу,  пригубливая  свои  рюмки.  Через  полчаса  Петрусь  понёс  околесицу  и на  полуслове  замолчал.  С  тёткой  Шурой   отвели  мы  его  в  коморку  и  уложили.    
-Он  тебе  хоть  кусочек  сала  принес, когда  приходил? – Я  отрицательно  покачал  головой. -  А  ведь  стол  накрыла  я  всем  своим.  Он  просил: «Ты  уж  не  поскупись,  Ляксандра.  Потом  рассчитаемся» -  Сквалыга!  -  сердилась  тетка.
Прощаясь,  я  поблагодарил  тётю  Шуру  за  гостеприимство  и  поцеловал  ей  руку.  Она  не  ожидала  такого  и  смутилась,  мы  тепло  расстались  с  ней.  Петруся  я  с  тех  пор   больше  не  видел.  Писем  от  Алёши   по-прежнему  не  было.  Жалел  я  мальчишку,  но  что  можно  было  поделать,  чем  и  как  помочь ?
                март  2008 г.