В тот вечер в метро было особенно многолюдно. Заканчивался праздник, и пассажиры спешили разъехаться по домам, чтобы вернуть на место мозги, съехавшие набок во время увеселительных мероприятий. По настоящему праздник должен был закончиться дома, а в вагоне у всех было приподнятое настроение. Несчастные и не догадывались, что на этот раз вагоновожатый Балабин решил изменить направление поезда.
Неожиданно вагон тряхнуло. Это Балабин свернул на одну из боковых веток, которые всегда его манили, когда он проезжал мимо. Пассажиры удивленно переглянулись. За стеклом вместо привычно мелькавших фонарей то и дело стали появляться красные восклицательные знаки. В вагоны полезли странные неприятные запахи и люди заволновались. К тому же давно должна была быть станция, а поезд мчался с бешеной скоростью неизвестно куда. Один Балабин чувствовал себя великолепно. В упоении скоростью и новыми впечатлениями он позабыл, что вместе с ним едут несколько сотен обеспокоенных людей, среди которых женщины, старики, дети... Он упивался победой над повседневностью. Он превзошел себя. Маленький человечек перешел границу дозволенного и чувствовал, как увеличивается в размерах. Он ощущал себя Лениным, выступающим с броневика Финляндского вокзала, летчиком Гастелло, решившимся, наконец, на таран, космонавтом, летящим в неведомые миры. К действительности его вернул голос пассажира, нажавшего кнопку пожарной сигнализации. Он спрашивал, что означает это сверхскоростное движение и скоро ли будет станция, и какая? Балабин возмутился. Он включил переговорное устройство и, возвышая голос, обратился к пассажирам: «Эй, вы! Вы присутствуете, можно сказать, участвуете при историческом событии. Это
сверхскоростной перегон от станции Белорусская в Неизвестность. Наши имена попадут в газеты, как имена Папанина и Чкалова. Вся страна узнает нас. Мы переживем незабываемые ощущения. Может, МЫ погибнем, но жизнь МЫ проживем не зря. Верьте мне”. На этом красноречие Балабина споткнулось, и он услышал волчий вой пассажиров, потерявших человеческий облик, беспорядочно нажимавших кнопки в разных вагонах и требовавших от Балабина немедленно остановить поезд, грозивших ему милицией и тюрьмой. “Ах, вот вы как?” - прорычал в микрофон Балабин. Милицию? Так я вам покажу милицию. Хотите знать, какая будет следующая станция? Объявляю: «Следующая станция Кульпякная, ха-ха”. Я ее сам так желаю звать, я уже ее так назвал... А вы идиоты, ублюдки, скоты, не хотите совершать подвиг, что ж, я совершу его за вас!”
Тем временем в вагонах происходило что-то невообразимое: у кого было съестное, огромными кусками запихивали в рот, разнополые, а то и однополые ожесточенно пытались совокупиться, кому не досталось пары, перешли на самоокупление, некоторые жгли деньги. Все старались исчерпать хоть что-нибудь, пока еще есть секунды жизни. И лишь один пассажир спокойно дремал. Это был автор рассказа. Лишь, когда поезд накренился и понесся вниз под все более увеличивавшимся углом, он встал, рванул рукоятку стоп-крана, и вернулся на свое место. Но было поздно. Поезд влетел в какую-то трубу, где в окна хлынули моча и кал. “Канализация, - ужаснулись пассажиры и бросились задраивать окна. К счастью, это им удалось, и теперь они плыли, словно в подводной лодке, разглядывая экскременты, подплывавшие к стеклам, наподобие любопытных рыб. Но вернемся к Балабину. Очнувшись в канализации, он не сдрейсрил, а напротив, воспрянул еще больше. Главное было сделано. Он понял, что на какую неизвестную ветку не сворачивай, обязательно попадешь в дерьмо. Дерьмо было везде, а, следовательно, не нужно было никуда стремиться, а достаточно было быть там, где ты есть. Вот к какому открытию пришел для себя Балабин, когда услышал нестройный хор голосов, поющих Интернационал. “Товарищи! - сказал Балабин в микрофон. Не валяйте дурака. Мы не на Варяге, и куда-нибудь да выплывем, а кингстоны открывать я вам не советую. Не успел Балабин произнести сакраментальную фразу, как поезд, проломив какую-то стену, с лязгом и грохотом в сопровождении нечистот, выполз поперек зала на залитую огнями станцию метро Маяковская. В этот момент кто-то душевно сказал Балабину в микрофон: “Мудак ты, бля...” Балабин вылез из кабины и, пошатываясь, побрел в подсобку. Послышалась музыка. “А, ведь, это я сочинил”, - подумал Балабин.