МОЛИТВА
Бог свидетель: не хотелось мне ехать. Хоть и пришла долгожданная весть, что обнаружены следы дальневосточного леопарда в заповедном районе, где когда-то он обитал. И вдруг сплошные сомнения. Но куда деваться – поехал.
Как чувствовал: вместо следов редчайшего зверя следы обыкновенной рыси. Целый день прошел напрасно! Останавливаюсь в задумчивости. Чем же сейчас заняться? Возвращаться на кордон неохота: никакого интереса сидеть в избушке одному, а потом готовить ужин для себя и сотрудников, которые придут затемно. Скучающе оглядываю обступившие со всех сторон сопки и неожиданно понимаю, что с утра шумевший ветер куда-то исчез, захватив с собой сероватые зимние облака. Близкий купол неба словно опирался на вершины седых сопок и светился ослепительной лазурью. Розовеющее вечернее солнце приятно пригревало и ласкало застывшую за зиму землю.
-Хорошо то как, Господи! Да ведь сегодня Первый День Весны! Наполненный желанием отрешиться от забот человеческих и воспарить над суетой земной, поднимаюсь по склону сопки и с удивлением обнаруживаю все признаки новорожденной весны: пряные проталины, осевший голубоватый снег, набухшие почки, прошлогодние зеленые травинки, робко выглядывающие из-под ледяных кристалликов.
-А краски-то, краски какие вокруг!
Путь загородила сухая валежина, словно приглашая присесть, дать отдых уставшим ногам и насладиться в полной мере тишиной, весной, природой, да записать впечатления дня в дневник. Строчки неторопливо ложатся на розовые от закатного света страницы. Последнее предложение, но рука испуганно дернулась от громкого звука треснувших рядом сучьев, наискось прочертив от незаконченного слова через весь лист. Сквозь густой кустарник полыхнул на солнце бок зверя. Тигр! Совсем близко! Я замер, надеясь остаться незамеченным. Все мысли и чувства заполнило только одно – передо мной тигр!
А он, выйдя из зарослей, сразу же заметил меня. Мгновенно подобрался, уши стали торчком, глаза блеснули зеленым светом. Этот леденящий взгляд проникал в самую душу. Вот это зверюга! Меня вдруг затрясло от громовых раскатов тигриного рыка. Словно гигантские каменные глыбы перевернулись, сталкиваясь друг с другом и оглушительно грохоча. Казалось, все вокруг трясется от такого звука. Вот это глотка! Влажно блестевшие клыки были четко видны в приоткрытой пасти. Они будто нацелились на меня и, покачиваясь в такт быстрым шагам, стремительно стали приближаться. А у меня никакого оружия -–только ножик перочинный!
Ноги мои подбросили тело в боксерскую стойку, обреченно задрожали. Ладони беспомощно замельтешили перед лицом, отгоняя непрошеное видение. Голос, отчаянно вырвавшись из сдавленного страхом горла восхрипел:
-Уходи! Уходи отсюда! Я тебе ничего плохого не сделал! Уходи!
Не дойдя до меня несколько шагов, тигр… остановился. В памяти моей лихорадочно вспоминалось все услышанное, прочитанное о поведении человека при встречах с крупными хищниками.
-Взять себя в руки! Не поворачиваться к тигру спиной! Не отводить взгляд! Не делать резких движений! Не переставать с ним разговаривать!
И отчаянный, бессмысленный монолог побежал с моего языка и, казалось, лился тигру в морду холодной струей:
-Киса, ты же умница, большая, сильная, зачем тебе меня трогать? Ну давай разойдемся. Я – туда, а ты – в другую сторону. Я тебе ничего плохого не сделаю, у меня даже оружия нет. Ну, уходи, пожалуйста! Отпусти меня!
Тигр не двигался. Глаза его пожелтели, темные зрачки уменьшились и смотрели мимо меня. Понемногу успокаиваюсь и я. Закаменевшие мышцы мои медленно расслабляются. Сердце, колотившееся в горле и где-то в ногах, опускается, поднимается, соединяется в одно, возвращается на место. Успокоенными толчками дает мозгам способность рассуждать. Улеглись и волосы, недавно от ужаса безысходности рвущиеся вверх и, казалось, отрывающие макушку.
Пока говорю, тигр не собирается нападать, пока смотрю ему в глаза, он не смотрит на меня. Может, рискнуть уйти? Дрожащая нога медленно приподнимается. Шаг назад. Сухой хруст сминаемых листьев пробился через беспрестанный разговор с тигром к его ушам. Резкий поворот тигриной головы и мех замерцал при каждом шаге заходящего за мою спину зверя.
Неотрывно следя за действиями таежного владыки и поворачиваясь к нему, пытаюсь подальше отогнать страх, перехватывающий горло. Понемногу перестают дрожать колени; монолог, превратившийся в молитву, звучит уверенней, спокойней.
Успокаивается и тигр. Он останавливается, как-то равнодушно оглядывается вокруг, словно рядом нет никакого человека, но его подвижные уши не отвлекаются и сторожат меня. А я умоляю и умоляю царственного зверя освободить меня от его присутствия, уйти и больше к человеку так близко не приближаться!
Язык послушно работает, а голову распирает один-единственный вопрос:
-Что делать? Что делать? Что делать?
-Зажечь спички? Хорошая мысль! А может, закурить? Вдруг запах дыма убьет его желание познакомиться со мной поближе?
Рука тихонечко заползает в карман, нащупывает коробок спичек и извлекает эту маленькую надежду на свет божий. Пустой! А запасные спички есть в рюкзаке, в боковом кармане. Спиной ощущаю, как они там лежат уютненько, завернутые в полиэтиленовый пакет.
Попробовал скинуть с плеч лямки, но это движение вывело тигра из спокойного состояния, и он с угрожающим видом сделал несколько шагов ко мне, опять норовя зайти со спины. Поворачиваюсь к нему, уговариваю, умоляю одуматься и понемногу снимаю рюкзак. Вот он, родимый, уже в руках! Но под моей ногой вдруг громко треснула веточка. Резкий поворот ко мне – и тигр, низко пригнув голову, решительно двинулся на меня. На спине его, при каждом шаге, поднимались и опускались бугры лопаток, словно отсчитывая каждый метр. Хвост полосатым удавом извивался то с одного бока, то с другого, подстегивая своего хозяина подойти ближе, еще ближе. Он словно передавал состояние натянутых до предела тигриных нервов, выписывая в воздухе дикую диаграмму. Прижатые уши тигра красноречивее всего свидетельствовали о серьезности его намерений. Мои руки, стиснувшие рюкзак, онемели, неспособные остановить полосатого дьявола…
Но тот опять остановился, опять не смог перейти границу, вымоленную мной у всех возможных богов и очерченную человеческой волей. Тигру не дано, оказывается, долго быть с натянутыми до отказа нервами. И неожиданная зевота исказила мгновение назад такую хищную и решительную морду. Челюсти словно отталкивались друг от друга, и из глотки вылетал рокочущий стон нервного расслабления. Алый язык выгибался, слюна тягуче шлепалась на сухие листья. Клинки громадных клыков янтарно светились на солнце. Они раздвигались, подрагивая в зевоте и, с хищным лязгом, смыкались. Во время зевка глаза его меркли, закрывались, но как только захлопывалась пасть, вспыхивали удивленной желтизной от нескончаемой монотонности человеческой молитвы.
Но вот зевота прошла и тигр… стал тереть антенны усов и бакенбарды о прутья лещины, снимая нервное напряжение. Откусил веточку и, легонько ею похрустывая, стал гонять по пасти, словно щекоча каждый зуб.
А может кинуть изуверу что-нибудь? Рука нащупала в рюкзаке банку тушенки.
- На-ка говядинки!
И банка, сверкнув жестью, подкатилась к ногам супостата. Розовый нос закружился над банкой, глаза заискрились, словно отражая блестящую жесть. А ноги мои сами: шажок, другой, третий. Великое волнение овладело зверем, а рука моя уже стянула с головы шапку и швырнула на растерзание.
-На, ирод, чтоб ты подавился!
Лохматая, теплая, пахучая шапка осторожно сдавилась клыками. Заторопившиеся ноги, стремясь унести меня подальше от тирана, скользнули вдруг на крутом подтаявшем склоне и я… падаю!
От неожиданности тигр вздрогнул, изготовился к прыжку. Отчаянье подбросило меня на ноги и выплеснуло с новой силой из опустошенной уже души заклинанье против этой нечистой силы, что неотвратимо надвигалась со вздыбленной шерстью и оскаленной пастью…
Ему остался только шаг. Уверенно и злобно его глаза смотрели прямо в мои. Этот взгляд вывел из моего повиновения все, кроме языка-спасителя, не давшего мощью человеческой речи сделать этот шаг.
Мгновения томительно тянулись, складывались в секунды, десятки секунд…
Голова тигра стала наклоняться, испытующий взгляд его слился с моим обреченно-отрешенным. Шевельнулись мышцы его груди и крючья когтей потянулись к моей ноге…
Руки мои медленно опускали рюкзак – призрачную преграду для мощной тигриной лапы…
Безысходность. Всего меня поглотившая безысходность. Минута. Другая. Третья…
Неожиданно взгляд зверя дрогнул. Задрожали над глазами длинные, утолщенные в середине волоски. Узкие ноздри осторожно вдохнули запахи рюкзака. Упругие усы громко зашуршали по грубой поверхности брезента. Воздух наполнился густым кошачьим ароматом, перебиваемым тошнотворным смрадом из тигриной пасти. Шаг назад и… зверь-исполин мирно улегся у моих ног…
Величавую грудь парадно украшала горностаевая белизна царского воротника, чистоту которого будто высвечивали сбегавшие к середине груди черные полосы. Огненным жаром полыхал мех на плечах и боках. Эти цвета подчеркивали необыкновенность роскошного меха. Словно сигнальными лампами светила белизна пятен тыльной стороны ушей. Мощные мускулистые лапы придавили жухлый ковер прошлогодних листьев, поблескивая сталью смертельных когтей. На широком лбу отпечатался замысловатый иероглиф, он очень четко выделялся на светлом фоне.
Протяни руку и трогай таежное чудо. Это высшее совершенство семейства кошачьих отряда хищных. Но тронь попробуй! И попробуй уйди!
Чудо лежало совершенно спокойно, внимая моему голосу, который сменил тему с молитв на современное состояние и перспективы охраны редких животных и, в частности, его – тигра. Как оказалось, очень неблагодарного, бесчувственного, злого. В общем, настоящего узурпатора. Неожиданно померкли краски цветастой шкуры: скрылось солнце. Яркий мех набирал синеву сумерек и на глазах растворялся в густоте вечерних красок, превращая тигра в невидимку.
Ночь в тайге рядом с тигром?! Только не это! Немедля нужно уходить! Потише, аккуратней, без резких движений, с уверенностью в голосе. Только уверенный голос может спасти, защитить от нападения. И отвлекать тигра, откупаться от него всем, что есть в рюкзаке и на мне.
При первом же моем движении красавец встал и с угрозой ко мне потянулся. Стою, говорю – он не двигается, стоит, слушает. Делаю попытку шагнуть, – с угрозой обнажаются клыки. Нога шагает от тигра, тигр тянется ко мне, а сумерки спускаются к тигру.
И голос мой зазвучал на полную мощь, неестественный и чуждый в этом сумеречном застывшем мире. Маскируя и заглушая шум моих движений и держа на расстоянии настырного хищника, делающего угрожающий выпад при каждом треске сучьев под моими ногами.
Наконец, шажок, другой, третий. Ухожу! Ухожу с этого проклятого места, хоть и под беспрестанным вражьим наблюдением. Неуклюже пятясь, спотыкаясь и натыкаясь спиной на кусты и деревья.
Качнулась чернеющая небесная синь. Падаю! Проклятый подтаявший за день склон! Свободная рука отчаянно ухватилась за ближайшую ветку. Поздно! Тупая боль медленно заполнила тело, вошла в голову. Наваливаются со всех сторон тусклые силуэты деревьев. Вдруг, из них вырисовывается что-то очень знакомое, ужасно знакомое… Оно плавно приближается, становится все больше, больше, заслоняет небо… Голова тигра! Рука отмахивается от ужасного видения, из нее почему-то вылетает моток веревки. Залетает прямо в пасть, сдавливается клыками. Ноги сами оттолкнулись от склона и я – стою. Одна рука крепко прижимает к груди рюкзак, вторая вцепилась в дерево. Рядом тигриные челюсти увлеченно откусывают по кусочку от прочнейшего капронового фала.
В голове исчезает боль, возвращается нормальное восприятие, а ноги, спасительницы-ноги, потихонечку: шажок, другой, третий. Рука шарит в рюкзаке новую дань. С новой силой заработал язык, заклиная чудовище:
- Прекрати, наконец, издевательство над человеком!
Рука вытаскивает из рюкзака меховую душегрейку-безрукавку. Новая светлая овчина привлекла внимание тигра. Легкое движение – и душегрейка вырвана из рук, отнеслась, беспощадно терзаемая в сторону, безвольно трепыхнулась в клыках туда-сюда, роняя вырванные клочки овечьей шерсти. Клыки разжались, – и меховушка покорно легла беспомощным ковриком у ног таежного царя. Занятная штука: пахнет человеком, с виду очень знакомая, шерсть такая мягкая, только уж очень светлая. С таким бы удовольствием располосовал на клочки и разбросал вокруг! Но настоящий живой человек-то уходит: еще несколько шагов – и скроется за бугром этот шумливый и неуклюжий двуногий.
Сумерки ложатся на землю, обостряя охотничьи инстинкты тигра, подталкивая расправиться со странным незнакомцем. И охота началась!
По всем правилам тигриной науки приземистое тело прижалось к земле, слилось с лесной подстилкой, заструилось фантомом среди деревьев. Выдавая свою материальную суть лишь легким потрескиванием сдавливаемых кристаллов старого отмякшего за день снега, да осторожным шорохом сухих листьев. Наперерез. Привычный выход наперерез и прыжок из удобного места на спину жертвы. Но жертва почему-то не стремится скрыться, убежать. Она не сводит своего пронзительного взгляда, она не перестает забивать уши своими монотонными звуками, которые несут растерянность и беспокойство, отгоняя привычную ярость. Смешными лапами достает из своей оболочки-шкуры незнакомые предметы, пахнущие собой, такие занятные и удивительные. И никак не зайти со спины. Скорее бы ночь затушила взгляд человека, наполнила обычной тигриной бесцеремонностью повелителя этих мест. А пока не давать ему сойти с сопки к ключу, за которым дорога ведет к человеческому жилью. Но слишком неторопливы весенние сумерки…
Крутой склон сопки еще круче изгибался, заросшим уступистым обрывом спускаясь к ключу. Идеальное место для прыжка сверху. Что делать? Насколько видно, этот обрыв тянется далеко, а медлить нельзя, пока снег отражает слабеющий свет вечернего неба. Пока вижу тигра, надо уходить!
Цепляясь за молодые дубки, соскользнул на ближний уступ, что когда-то образовался на склоне вместо упавшего великана-кедра, поверженного одним из тайфунов и поднявшего своими корнями тонны земли. И сразу же на место, где только что стоял, мягким прыжком опустился тигр, готовый в следующее мгновение прыгнуть в последний раз: напряженные лапы собраны вместе, спина выгнулась дугой…
Мой отчаянный возглас вывел тигра из равновесия: что-то в нем дрогнуло, лапы скользнули и громадная кошка беспомощно съехала прямо к моим ногам…
Растерянность и величайший конфуз обозначились на тигриной морде. Он отвернулся и, с видимым облегчением, позволил мне спуститься до самого конца обрыва.
Ровное место, невдалеке за деревьями шумит ключ, но темнота как-то неожиданно навалилась со всех сторон, и тигр растворился в ней. Может быть ушел? Да, нет: слишком решительно он спускался с обрыва следом за мной. Наверняка где-то рядом подкрадывается. Шум воды глушит все шорохи. Глаза до боли всматриваются в темный лес. Ничего подозрительного. Только сбоку появился просвет между деревьями. Минуту назад там просвета не было. Рядом медленно возникло призрачное пятно. Тигр ползет ко мне! Легкие мои набрали побольше воздуха, уставшее и охрипшее горло с усилием выпустило очередную молитву, нелепо и неестественно пробивающую густую темень. Молитва, казалось, с усилием пробиралась через ночной лес, так же, как и человек, натыкаясь на невидимые ветки, норовящие попасть в глаза, на каждом шагу спотыкаясь о корни, валежины, пни, проваливаясь в ямы. Тигр лежал на расстоянии прыжка и не шевелился. Что его удержало, уже в который раз, от последнего движения? Почему, в который раз, он останавливается в самый неудобный момент на грани жизни и смерти своей жертвы?
Делаю полукруг, обходя затаившегося тигра. Он перебежками сокращает расстояние, постоянно исчезая в темноте, все выбирая удобный момент для нападения. Каким-то неизвестным чутьем угадываю где он находится, что предпринимает. И, делая круги и петли по ночному лесу, каким-то чудом избегаю встречи с ним.
Вдруг тигр исчез. Чувствую, что нет его поблизости. От этого стало страшнее. Что он замыслил? Где поджидает? Осторожно подхожу к ключу, обходя все подозрительные места, где может затаиться тигр. Уже виден просвет между деревьями, поблескивает вода. Внезапный прыжок и темный силуэт возник передо мной. Из последних сил выкрикиваю уже ругательства, вне себя топчу ногами шумливую листву и трескучие сучья большой проталины, руками ломаю ветки и швыряю в сторону замершего зверя. Темнота скрывает подробности тигриного облика, не дает разглядеть выражение морды, виден только его решительный силуэт. Силуэт удлиняется, становится выше и… тигр уходит в сторону.
Торопясь и спотыкаясь на скользких валунах перехожу ключ, уговаривая ноги не оступиться, не поскользнуться, чтоб не упасть на глазах стерегущего тигра. Перешел. Вглядываюсь в противоположный берег: тигр подошел к воде, нагнулся к ней, шумно полакал. Высоко подняв голову, он внимательно следил, как я, спотыкаясь, преодолевал последние метры до дороги.
Дорога. Ноги торопливо зашагали по ровной поверхности. С каждым шагом спадало внутреннее напряжение и наваливалась нечеловеческая усталость. Только в голове сидело навязчивое: ”Тигру молился – тот жить оставил, теперь Богу помолиться, чтоб из прилетевших тучек снег до утра не высыпался, следы все не спрятал, а то ж коллеги не поверят, засмеют…
Никогда так не каялся, никому так не молился…”