Борис Рябухин
Начало см. Отцовский след 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17.
Продолжение следует
ГЛАВА III
ПИСЬМО КОНСТАНТИНА СЕМЕНОВИЧА
Борис – Володе
Без даты
Здравствуй, дорогой Володя!
Наконец-то отец прислал свою биографию. Но до конца не дописал. Не хочет. Без комментариев. Интересно, похож я на него характером, или нет?
Посылаю тебе автобиографию моего отца. Не забудь вернуть. Посмотри, почерк – похож?
Всего тебе хорошего.
Борис.
Константин Семенович – Борису
Без даты
Автобиография Константина Семеновича
Родился я в 1915 году 21 октября в городе Новоаннинске, Волгоградской области. Отец мой Семен Федорович, работал в отделении компании «Зингер» по настройке швейных машин.
Мать, девичья фамилия Буланова Полина (отчество не знаю), была белошвейкой.
В 1918 году отец вступил в красногвардейский отряд Киквидзе, а в 1919 году заболел и умер. Через две недели, после смерти отца, умерла мать, еще через месяц умер дед, отец матери, в семье которого мы жили. Бабушка, жена деда, с горя ослепла.
До 1923 года я, и моя младшая сестра Кира, жили с бабушкой, где главным кормильцем был я. Жили мы на квартире у кулака, который своими домами занял целый квартал, в середине которого находился большой двор, где хозяин хранил стога соломы, сена для скота. Бабушка дала мне наволочку, вместо сумки, с которой я ходил и просил милостыню. Особенно хорошо давали подаяния по праздникам, когда в церкви шло богослужение. Иногда у церкви я собирал много подаяний, и мне приходилось дважды в день относить домой подачки. В пять лет ведь силенок у меня было мало. Но подаяний, что я собирал, явно не хватало, и приходилось есть лебеду и другие травы. В общем, мучил и голод и холод. Иногда зимой я ночевал во дворе, зарывшись в стогу соломы, там было теплее. Позже, когда окрепла советская власть, нам стал помогать хлебом крестьянский комитет общественной взаимопомощи, как сиротам красногвардейца.
Запомнилось на всю жизнь мне еще два случая из моего раннего детства. Это кулацкая «милость». В уплату за квартиру бабушка отдавала ему все вещи, оставшиеся от моих родителей и своего мужа. Когда ему было уже все отдано, он решил выгнать нас с квартиры. Как-то весной бабушка на четвереньках (ходить она уже не могла) выползла на крыльцо дома, погреться на солнышке. В это время хозяин в смазанных дегтем сапогах подошел к крыльцу и стал требовать долг за квартиру. И только бабушка раскрыла рот, говоря: «Уплатим, уплатим», – как хозяйский сапог вдарил ее по зубам, выбив горсть зубов. Я побежал жаловаться в Совет. Помню, какой-то дядька в солдатской одежде, выслушав меня, запел песню «Цыпленок жареный, цыпленок пареный» и заорал на меня: «Брысь отсюда, цыпленок!»
Второй случай был также весной 1923 года. Отцвели недавно яблони, и на них уже стала появляться обильная завязь плодов. Лишнюю завязь, а это до 90 процентов, яблони сбрасывали, так как не в силах все их вырастить. Вот в это время голодные дети залезли в большой сад, расположенный на берегу реки Бузулук, к нашему хозяину–кулаку и стали подбирать яблоневую завязь.
Появившийся хозяин вспугнул детей, и все разбежались. На месте остался только я. Хозяин схватил меня и потащил к свежесплетенному из лозы плетню, лежащему на земле. Стащив с меня всю одежду, он привязал меня головою за руки и за ноги к плетню, животом вниз. После этого принес воды в деревянную лоханку, стоящую у плетня, всыпал туда соли и, размешивая соль, сказал мне, что сейчас будет варить меня. Я со страхом молчал. Потом он принес охапку крапивы и стал сечь меня по спине. После этого он стал окунать крапиву в соленый раствор и снова сечь спину. Помню, боль была жуткая, а кричать мне хозяин запретил, сказав, что если я пикну, он сварит меня тогда. Я закусил губу и потерял сознание. Очнулся я уже отвязанный от плетня. Хозяин стоял рядом и лил на меня из ведра воду.
И такая расправа кулака со мной произошла, несмотря на то, что я не один раз ходил за лошадью по кругу, поливая из чигиря сад и хозяйские плантации. Этой расправой кулак посеял во мне на всю жизнь жгучую ненависть ко всему кулацкому племени. Жадному и алчному зверью. Таких пострадавших в стране от кулачья было много, много раз больше, чем самих кулаков. И это является одной из причин, почему народ поддержал политику партии на ликвидацию кулачества, как класса. Правда, при проведении этой политики многие перестарались. По пословице: «Заставь дурака богу молиться, он весь лоб пробьет (расшибет)».
Второй период моего детства начинается с 1923 года по 1930 год.
В этот период я жил у сестры моего отца Абрамовой Александры Федоровны – матери умершего (на момент написания биографии отца) Абрамова Вячеслава Николаевича в городе Астрахани. Так как мужа тетки Абрамова Николая Ивановича в 1924 году командировали на учебу в медицинский университет, нам пришлось жить в казачьих станицах Сиротинской, Кагалинской, Волгоградской области. После окончания университета семья Абрамовых переехала в город Россошь, Воронежской области. В этой семье я начал учиться с 1 класса и до середины 7-го класса, одновременно помогая тетке выращивать сына, старше которого я был на шесть лет. Но сын подрос, пошел в школу, и я стал не нужен. Поэтому тетка 26 января 1931 года сдала меня в РАЙОНО.
Помню, заведующий РАЙОНО спросил меня: «Кем ты хочешь быть?» Я, подумав, ответил, что хочу быть рабочим. На его вопрос, почему я хочу быть рабочим, я выставил две причины: во-первых, я теперь должен сам зарабатывать себе на жизнь; во-вторых, рабочим дают на хлебные карточки больше хлеба.
Вот таким образом, 26 января 1931 года я начал свою самостоятельную жизнь. По направлению Россошанского РАЙОНО я был направлен в авиашколу ФЗУ № 12, авиазавода № 18 (Воронежского), расположенную в городе Умань Воронежской области, и стал учиться на слесаря. При расставании с теткой, она мне заявила: «И не пиши, и не проси. Помогать и отвечать на письма не буду».
Школа была трехгодичная, принимали в нее с семилетним образованием. Занятия начались там 1 сентября 1930 года. Я же не окончил семь классов – и поступил 27 января 1931 года. Учиться общеобразовательным предметам мне было трудно. Занимались ежедневно четыре часа в классе и четыре часа в цеху на практике. Общежития не было. Получая 25 рублей в первом полугодии, платил за «угол» в частной квартире семь рублей, на оставшиеся 18 рублей давали талоны в столовой. А еще нужно было одеться, обуться, купить мыло, хотя бы. Но с каждым полугодием размер стипендии увеличивался, и в последнем полугодии достиг 52 рублей.
В годы учебы в ФЗУ 1931 – 1933 годах жить в стране было трудно большинству народа. Хотя некоторые жили и тогда неплохо, а именно имевшие золотые и другие драгоценности. Для них были открыты магазины «Торгсина», где можно было купить все. Купил однажды и я там один килограмм сахара. Мне его продали за обручальное материнское кольцо (единственно мое наследство).
В феврале 1933 года школа была ликвидирована, учащиеся распущены по домам, а нашу группу и другие, которые учились последний год, выпустили, выдав документы об окончании школы. Закрытие школы нам объяснили тем, что стройка завода не была включена в ударные стройки и законсервирована.
На базе оборудования школы были организованы мастерские ширпотреба, которые делали слесарные инструменты. Но летом 1933 года были закрыты и мастерские. Работая в мастерских ширпотреба, я впервые стал ударником на производстве.
Из города Умани потянуло меня на место рождения в станцию Филоново (нынче Новоанненск), где жила старшая сестра моего отца Екатерина Федоровна.
Здесь я узнал, что бабушка моя умерла в 1928 году, а сестра моя Кира попала в беспризорники и уехала неизвестно куда. Впоследствии ее следы были в городе Борисоглебске, в городе Ростове, и на этом оборвались.
(Отец просил поискать Киру. Я пробовал, но не нашел).
Уже из Быково, через милицию, на мой запрос, последняя сообщила, что по уголовным делам она нигде не проходила. Из Центрального бюро по розыску неизвестных мне сообщили, что нигде такая не значится. Так до сих пор я и не знаю, есть ли у меня сестра или умерла где-нибудь.
С июня 1933 года я работал слесарем в Бударинской МТС на территории Новоаннинского района (в прошлом Бударинского района) до мая 1935 года. После чего был направлен на учебу в школу тракторных механиков на курсы нормировщиков. После окончания курсов нормировщиков работал в этой же МТС нормировщиком до 1938 года.
В этом году было оформлено личное дело на меня для поступления на работу в органы НКВД. Однако, под воздействием своего товарища по футбольной команде, управляющего Госбанка, который сказал мне, что если я поступлю туда на работу, то должен проститься с футболом (а надо сказать, что я очень любил играть в футбол), так как там придется работать и днем и ночью. И он посоветовал мне уехать учиться на госбанковские курсы инспекторов–экономистов. Я его послушался, и через девять месяцев был направлен на должность управляющего Фрунзенским отделением Госбанка в хутор Зимняцкий Волгоградской области, где через год (в 1940 году) встретил твою мать и женился на ней.
Женился по любви, или в молодости всегда кажется, что сходятся по любви? В общем, мы оба до этого не имели ни с кем связей. Через год началась Отечественная война. Сейчас идут разговоры о том, что немцы внезапно напали на нас, что мы не знали, когда они начнут войну. Это неправда. За год до войны в армию были призваны дополнительные люди. 5 июня 1941 года я получил утвержденный Совнаркомом кассовый план Госбанка на июнь месяц, где предусмотрены были выдачи зарплаты на работы с мобилизованными в армию. Другое дело – немцы на первом этапе войны имели перевес в танках и авиации. Это нас и давило.
Призыву в армию я не подлежал по состоянию здоровья – зрению. Но, видимо, как каждый человек, имеющий физический недостаток, стремится сравняться со здоровыми людьми, так и я с 12 лет начал усиленно заниматься спортом и стрельбой из винтовки. Я из 50 очков выбивал 45 – 47 очков. Кроме того, мне стало стыдно оставаться дома, когда товарищи идут воевать. И я написал, в то время главному хирургу Красной Армии Бурденко письмо, чтобы меня взяли на фронт. Надо сказать, что в гражданскую войну Бурденко и мой отец были вместе в отряде Киквидзе. Написал о том, что я обязан защищать Советскую власть, которая из нищего подростка сделала меня человеком, и что я не хуже отца, защищавшего эту власть в гражданскую войну. К 1 сентября 1941 года пришел ответ мне и военкомату, в котором за подписью председателя Центральной врачебной комиссии бригврача Молодцова разрешили взять меня в армию в порядке индивидуального подхода.
В это время райком партии получил наряд на партмобилизацию коммунистов в армию – 15 человек. В счет этого наряда попал и я, бывший тогда комсомольцем. А 19 октября 1941 года на нашу 152 особую мотобригаду РГК обрушились немецкие самолеты, а вслед за ними – танки. Началась паника, бегущих бойцов самолеты расстреливали на бреющем полете. Это была бойня людей. Появившиеся танки стали расстреливать и поджигать брошенные автомашины. Потом танки остановились, продолжая вести огонь вдоль шоссе (63 км от Москвы). В этот момент я решил, что умирать за просто так плохо, ничего не успев сделать на фронте. И с группой в 10 человек охотников–добровольцев пополз с тремя гранатами к этим танкам. Дело было часов в 8 – 10 вечера. Когда я подполз близко к танку и стал подниматься для броска гранаты, попал сразу под огонь трассирующих пуль из танка. Первая попала в руку, я упал на землю, где немец всадил в меня очередь, разорвав мне бедро и голень. Очнулся я присыпанный снежком от взрыва наших снарядов, бивших по этому танку, который лишен был хода, а огонь вел. Танк загорелся. Стало тихо. Через некоторое время послышались шаги. Мне неизвестно, кто шел. Когда замелькали среди деревьев тени людей, я подпустил их поближе, взвел ручную гранату, положил автомат на бедро и решил окликнуть подошедших ко мне на несколько метров людей. (Думал, если свои, то отзовутся по-русски, а если немцы, то – очередь и граната). И вдруг я услышал, как кто-то сзади этих людей, в ответ на мой окрик: «Стой! Кто идет?», сказал по-русски: «Кто там еще?..» Это были разведчики. Они положили меня на плащ-палатку и утащили к своим. Ночью я попал в госпиталь в городе Подольске. Утром я очнулся, уже перевязанный, лежа на соломе в вестибюле здания. Не успела медсестра дать нам по стакану чая, как появившийся комендант госпиталя объявил нам, раненым, что госпиталь эвакуируется, наши оставляют город, железнодорожный состав стоит в двух-трех километрах, добирайтесь, кто как может.
Однако, когда почти все уже выбрались из госпиталя, для нас, лежачих, пришли санитарные машины, и нас подвезли к эшелону. Потом был госпиталь в городе Сталинске (ныне Новокузнецк) Кемеровской области, где мне уже приготовились отрезать гниющую ногу (отложили до 1985 года). И остановило врачей только то, что забыли согласовать с начальником хирургического отделения хирургом Грековым. Позвали Грекова. Он сказал, что резать нельзя, так как у меня разорвано было бедро и ягодица, а выше резать нельзя, и я умру. Врачи, которые приготовились отрезать ногу, сказали ему, что я и так умру. Но Греков сказал им, что без операции я, может быть, выскочу от смерти. Так оно и получилось. Через полгода меня выписали из госпиталя и направили в батальон выздоравливающих в город Новосибирск, где я месяц ходил на перевязки в санчасть. Однако рана на бедре все время лопалась и не закрывалась. Меня направили на гарнизонную комиссию, и я был отпущен в долгосрочный отпуск.
В госпитале я получил телеграмму о твоем рождении, чему был очень рад. В мае 1942 года я приехал домой к вам с мамой. Ты в то время уже начал ходить около ведра с водой, стоявшего на полу, и все пытался поднять его за дужку. Пыхтел и поднимал дужку ведра.
Через две недели, после моего приезда домой, мама уехала с тобой в Астрахань. На этом и кончилась моя первая семейная жизнь.
Через три года я, потеряв надежду на возвращение матери, женился в другой раз. Прожил с женой 39 лет, до ее смерти.
До 1946 года (я) жил и работал управляющим отделением Госбанка в хуторе Зимняцком, там, где ты и родился. Потом переехал в город Серафимович, в связи с болезнью (функциональное расстройство нервной системы, неврастения в обостренной форме в связи с переутомлением). Ведь в годы войны мне приходилось работать до 18–20 часов в сутки без выходных и отпусков. Случалось в шесть утра уходить с работы, а к девяти утра – снова на работу. Это меня и доконало.
В Серафимовиче прожил до 1955 года, работал директором промкомбината, правда, полгода, так как отказался бесплатно обшивать и обувать районное начальство. За что и был повышен властями в должности, переведен по решению исполкома райсовета на должность начальника городского коммунального отдела. Через год в г. Серафимовиче был организован детдом для сирот, потерявших родителей в годы войны (это был 1947 год) на 150 человек. Помещений свободных в городе не было. Выход был – в уплотнении жильцов, а это можно было сделать только при условии, если это уплотнение начинать с начальства, о чем я и заявил на бюро райкома, со мной согласились. И первую я выселил из дома тещу председателя горсовета. Пострадал и еще кое-кто из начальства. Детей 150 человек разместили. Народ понял необходимость уплотнения. Но мне пришлось в дальнейшем, в скором времени, уйти из горсовета по собственному желанию … председателя.
После этого я проработал три года начальником районной инспекции Госстраха, до 1951 года. В 1951 году был избран депутатом Серафимовичского райсовета депутатов трудящихся и секретарем исполкома райсовета. В 1953 году снова был избран депутатом этого совета и председателем бюджетно-финансовой постоянной комиссии, секретарем же райсовета я отказался быть наотрез, так как к этому времени я окончил заочный финансово-экономический техникум и хотел работать по специальности. С 1953 по 1955 год работал в Серафимовиче заведующим районной центральной сберкассы. В конце 1955 года оттуда был переведен на должность управляющего Быковским отделением Госбанка, где проработал до 1963 года.
Работая в Госбанке, видны мне были многие неблаговидные дела отдельных работников района и тот вред, который они наносят обществу. Поэтому спокойной жизни у меня не было. Так, через полгода работы в Быковском отделении Госбанка, меня решили в райкоме убрать оттуда, предложив должность начальника районной ремстройконторы, в ответ на мою докладную (записку) о нарушениях устава в одном из колхозов. Предлог был выбран благовидный – шло переселение райцентра на новое место, в связи со строительством Сталинградской ГЭС и очисткой водохранилища.
В 1957 году я был утвержден на бюро райкома председателем райпотребсоюза, так как вскрыл кражу 100 тысяч рублей в райпотребсоюзе. Но я три месяца не выполнял решение и не пошел работать в райпотребсоюз. Через три месяца бюро райкома партии вынуждено было отменить это (прежнее) решение, тем более я на бюро заявил, что перекрою все закрытые каналы их снабжения товаром, и их жены будут стоять в очередях у магазинов. Наверное, это и поколебало членов бюро, и они большинством в один голос отменили свое решение сделать из меня председателя райпотребсоюза. Потом через год проворовался друг первого секретаря райкома – директор заготконторы райпотребсоюза на арбузах. Меня решили сделать директором заготконторы. Но до бюро райкома здесь дело не дошло, так как я сам упредил удар. Встретив первого секретаря райкома, я заявил ему, что расценю этот его ход как попытку зажима критики, о чем я сообщу в ЦК партии. Трусоват был секретарь.
Без 10 минут 12 ночи под Новый, 1963 год я был вызван на бюро РК КПСС и утвержден, несмотря на мой протест, главным экономистом совхоза. Областная контора Госбанка и ее управляющий товарищ Добрынин (брат секретаря ЦК партии) не выдержал эту атаку райкома и решил перевести меня в Средне-Ахтубинское отделение Госбанка, на что я согласился. Но, промучившись там без квартиры, я решил проститься с Госбанком. Пришлось для этого обратиться в обком партии за содействием. Я снова возвратился в Быково. Где я прервал свой трудовой стаж (непрерывный), так как мне не разрешали нигде работать. Меня райком партии лишил права на труд. И только под моей угрозой, что я сообщу в ЦК партии, мне разрешили работать слесарем в совхозе. Правда, проработав полгода слесарем, меня стали просить – главным бухгалтером, что и стало моей основной профессией до выхода на пенсию. Работал в разных организациях. Правда, теперь уже после смены первого секретаря РК КПСС, меня уже использовали, как затычку там, где создавались трудности в организациях с бухгалтерским учетом: племпредприятие, заготзерно, строительные организации, в которые меня переводили.
(Больше не написано.)
ПИСЬМО ДЯДИ САШИ
Володя – Борису
Без даты
Боря!
Высылаю тебе последнее письмо дяди Саши ко мне. По письму можно немного понять характер человека.
Поэтому высылаю.
Володя.
Дядя Саша – Володе
Белово
26.03.85
Здравствуй, дорогой Володя, привет Зое.
Первое письмо получил и был им очень обрадован. Я уже думал, что там у вас что-нибудь случилось плохое, уже забеспокоился. Письмо ваше меня успокоило. У нас еще зима настоящая с 20-градусными морозами по ночам. Но и днем плюсовой температуры не бывало. На Мичуринске снег лежит нетронутый. В прошлом году в это время уже было сухо, и я обрезал деревья. В поселке кое-где начинает подтаивать. Словом, нынче весна недели на две запоздала. Мое здоровье для старика хорошее, а вот у Марии Александровны неважное. Ко всему этому у нее заболели глаза (катаракта), завтра она ложится на операцию с одним глазом, очень волнуется. Да и я беспокоюсь, проболеет долго.
Про микросхему я посмотрел в журнале «Радио» и хорошо разобрался. Мне понравилось – индикатор за несколько часов можно собрать. Может быть, я это сделаю. По транзисторам все понятно. По мультивибратору посмотрел в журнале, какая сложность сделать – трехфазный ток, и электродвигатель не менее сложный, и сделан он к проигрывателю высшего класса. Все – к одному, мне это не нравится. Я высылаю тебе схему трехфазного мультипликатора, который я собрал. Я с ней еще не экспериментировал и не могу о ней еще ничего сказать. Но я там еще начертил схему электродвигателя, который должен работать от этого мультипликатора. Катушки электродвигателя могут быть включены вместо нагрузочных сопротивлений в коллекторах, больший КПД получится. Транзистор нужно брать соответственно мощности электродвигателя. Обмотку можно сделать 6-полюсной, чтобы полюса получились сквозные. И постоянные магниты всегда должны иметь только два полюса. Простота и надежность. Теперь осталось только выполнить на практике, а времени у меня нет. Я занимаюсь с авометром, схемы подобрал, проверил и половину выполнил.
На улице становится тепло, нужно собирать машину и готовиться к поездке в саду. А тут еще М.А. ложится в больницу. И все это – на мои плечи. А я стар, все делаю медленно. Так устроена природа, ничего не попишешь. Но в панику я не бросаюсь. По своей возможности, буду делать все.
У тебя был еще один вопрос. Радиолюбительством занимаюсь давно. А приборов, кроме тестера, никаких нет. Я работал в таких учреждениях, где было много всяких приборов, к которым я имел свободный доступ, и я не нуждался ни в чем. Я и сейчас имею доступ к приборам, но приборы все большие, тяжелые, и телевизор тоже тяжелый. А я стар. Мне кажется, что и мой заводской тестер тяжелый. И я решил сделать легкий и замерять им малые токи и емкости. И для меня это очень важно. Удобство, экономит время. Все это отдаляет на задний план озвучивание любительского кино. Вот так складывается жизнь. Машина нужна позарез. Без нее тяжело ухаживать за садом. Очень много я переделал работы за последние два года. Понемногу все же я подвигаюсь вперед.
Ну а теперь – продолжение жизни в Дубровино.
Я все задворки ликвидировал, сделал только небольшой дворик для сена да загородку, куда можно временно выпускать погулять на солнце (он не закрытый) корову, свиней и овец. Теплая конюшня была просторная, я в ней сделал перегородки: для коня, коровы, свиньям и овцам. Лели это очень понравилось, и она сказала: вот и появился у нас настоящий хозяин.
Я, действительно, чувствовал себя, как хозяин. Меня никто не заставлял ничего делать. Во всем была моя инициатива. И даже Леля меня слушалась. И соседи относились ко мне, как к хозяину. Я хорошо организовал покос. Дядя Ваня Мальцев, родной брат Лели, помог мне, а так же я ему – на его покосе. Покос был недалеко, и я все сено вывез летом под крышу и на крышу. Конечно, я бы, действительно, мог бы быть хозяином этого большого хозяйства, и пасеку вновь бы возродил. Там я ни одной минуты не имел свободного времени. Что же я делал? Только наводил порядок в хозяйстве. На другое ни на что у меня времени не хватало.
Вечера были свободные, которые я проводил на улице с такими, как я, с молодежью. И там встретил девушку, которая сильно мне понравилась, Нюра Бехтерева, дочь лесника. Одна в семье. Училась в школе, должно быть, в девятом классе, последнем, тогда были девятилетки. И может быть, у нее был в школе грамотный поклонник. Я чувствовал, что она меня выделяет среди молодежи, и часто мы оказывались вдвоем. Разговор у нас всегда клеился, и мы засиживались допоздна. Она была не избалована, умела делать все без исключения. Платье себе сама шила, вязала, вышивала и даже ткала холст. Я удивлялся ее трудолюбию. Ростом, правда, не большая, но и не маленькая, аккуратная. Я бы не прочь жениться на ней. Но жениться я не собирался, я считал, что жениться могу только тогда, когда я буду самостоятельным и при деле. Я к Леле приехал только для того, чтобы поступить в Депо учеником. При моей способности я мог бы быстро стать самостоятельным слесарем, дорога уже будет открыта на самостоятельный путь – и жениться можно. Такими мыслями я хотел поделиться с Нюрой. Она не разобралась и дала мне решительный отказ. Я был ошеломлен. Она ушла, я остался на скамейке один. Встал потихоньку, пошел домой. Дома спокойно, все спят. Я сел за стол и просидел до утра. Утром Леля увидела меня, удивилась, спросила, что со мной. Я сослался на головную боль и ушел.
А жизнь идет своим чередом. На Нюру смотрел обычно, как будто между нами ничего не произошло. Но она мне нравилась еще больше и недоступней.
Я стал присматриваться к людям, и замечал характерную черту русского человека: он радуется беде соседа, рассказывает об этом, как анекдот, со смехом, да и смешные анекдоты все построены на этом. Правда, там осмеивают хохла или еврея, но больше всего попа. Это даже в стихотворение проникло: «И друзья мальчишки, стоя надо мной, весело хохочут над моей бедой». Ведь это же ненормально. Я помню, как там рассказывали ребята: поймали одну девку и изнасиловали ее в очередь, ночью под конец толкнули на нее родного брата, и он узнал ее и сказал: «Это же Танька». С каким азартом и с каким хохотом это рассказывали! Это же варварство. Ужас!! Считалось нормальным.
И так проходило лето. Однажды я что-то делал дома в кухне. Лели дома не было. Смотрю, заходит к нам Нюра, поздоровалась. Я ей сказал, что тети дома нету.
Я не к Лели, я к тебе, говорит. - Ко мне? – удивился я. – Да, папа на той стороне Оби, просит меня, чтобы я перегнала лодку на ту сторону за ним.
На улице был сильный ветер, и дул он против течения Оби, поэтому были большие волны. И на лодке плыть рискованно. Бехтерев – умный мужик, пожилой, неужели не понимает, что в такую бурю плыть опасно. Вероятно, у него какое-то срочное дело.
Почему это ты пришла ко мне? – спрашиваю. - Рядом с вами Егор. Что, он отказался?
Я обошла весь поселок, и никто не согласился ехать, отвечает.
Посмотрел я на нее, какая же она хорошая. И виновато смотрит на меня. Никто не согласился, подумал я, а я соглашусь. Плавать хорошо умеем, поди, не утонем. Хорошо, поехали, – сказал я. – Но только с условием: ты должна ехать только в одной рубашке, а я – в рубашке и коротеньких штанишках. На случай, если лодка перевернется, нам легче выплывать и держаться за лодку, друг к другу не подплывать. (Я видел такой случай. Лодка перевернулась, люди бросились друг на друга и утонули. А лодка была рядом.)
Она согласилась. И вот мы на берегу и выбираем лодку (лодки все на этом берегу). Лодки были большие с четырьмя веслами, и маленькие с двумя веслами. Мы взяли поменьше. Я сел за весла, она на корму – правила лодкой небольшим веслом. Править веслом она могла очень хорошо. А мне одному на два весла – тяжеловато. Было бы два человека, то мы легко бы переехали. Я хоть и здоровый, но весла тяжелые и широко разнесенные – неудачно. А тут еще лодка высоко сидит без груза над водой, и ее ветром бросает в разные стороны и удержаться поперек волны тоже трудно. Сперва мне показалось не так уж тяжело, и скорость лодки подходящая, и мы ехали довольно благополучно. Выехали уже на середину Оби, я почувствовал усталость и сбавил ход. Управлять лодкой стало труднее. Нюра сказала мне: Греби!
После такого слова у меня, вроде, силы прибавилось, и я начал сильнее грести. Но не долго. Я вновь услыхал: Греби!
Я начал грести. В глазах у меня начало темнеть со всех сторон, и светлое пятно сперва занимало большое пространство, потом стало постепенно сужаться. Я не стал ничего слышать.
Греби! - И я греб, какими силами – не знаю. И светлое пятно все сужается и сужается. Наконец оно сделалось только в лицо Нюры. Я уже и Нюры всей не вижу, – только ее лицо. И слышу только: Греби!
Наконец и слово «Греби!» не помогло. Я остановился. В одно мгновение лодку перевернуло. Я оказался под водой, быстро вынырнул. Усталости – как не бывало. Все стал видеть, все стал слышать. Быстро подплыл к лодке. Гляжу – а Нюры нигде нет, слышу стук под лодкой. Я быстро перебрался по лодке к корме, сунул руку под лодку, поймал Нюру за рубашку и вытащил наружу. Она бросилась на меня. Я ей кричу: держись за лодку! Она все равно лезет на меня, схватилась за волосы и окунула меня в воду. Я стал барахтаться с ней в воде и не могу от нее оторваться. Откуда у нее взялась такая сила. Вспомнил про ту лодку, где так же утонули люди. Вспомнил, что я могу долго, с минуту, находиться под водой, но нужно хорошо вдохнуть. С большим трудом мне удалось вынырнуть из воды и хоть немного схватить воздуху. Она-то не схватила воздуху – и скорее потеряет сознание. Поглубже нырнул и не стал сопротивляться. Она крепко держалась за мои волосы и толкала меня вглубь. Все ее движения были неосмысленно-хаотические. Я попробовал освободить ее руки из моих волос – это было невозможно. У меня уже – весь запас воздуха, мне уже нужно вынырнуть. Она не пускает, вероятно, инстинктивно. Вот она смерть – из-за моей глупости!
Но в этот момент она лишилась сознания – и я вылетел, как пробка. Как ее руки освободились из моих волос – я не знаю. Только я держу ее крепко за ее руку. Каково было мое удивление, что я вынырнул рядом с лодкой. Мы были метрах в пятидесяти от берега. Нас несло. Люди бегут по берегу. Здесь Обь поворачивалась – и перед нами был высоченный яр, и нас несло прямо на берег. Здесь было тихо. Я схватился одной рукой за лодку, в другой руке была рука Нюры. И ногами, сколько было мочи, направлял лодку к берегу – и быстро причалил. Люди сразу бросились к лодке, и Бехтерев – тоже. Перевернули лодку, весла все целы. Они вылили воду из лодки. У лодки был свой поводок довольно длинный, за который они стали буксировать ее вверх по реке.
А я – с Нюрой: взял ее на руки, как пушинку, вынес на берег. Там лежала суковатая когда-то свалившаяся сосна (с обвалом), на ней уже не было коры, она была чистая и сухая. Я сел на гладкое место, на коленях лежала недвижимая Нюра. Я ее посадил на колено, посмотрел на ее бледное лицо, и не знал, что делать. Открыл ей рот и подумал, что, должно быть, она нахлебалась воды, нужно ее вылить. Я ее положил животом на колено и подавил – вода не шла. Открыл ей рот и пошевелил пальцем язык – вдруг язык выпал на руку весь, я испугался. И сколько я ни старался всунуть его обратно, он не входил. Я снова положил на живот – из нее немного вышло воды, а потом пошли слизь и пена. И тут задрожал язык, и сам ушел в рот. Вдруг я почувствовал, ее тело тоже задрожало, и почувствовал ее тепло. Я ее посадил на колени, вытер рот. У нее появился румянец на щеках, и она очнулась. Я обрадовался невообразимо. Сколько раз я намеревался звать на помощь, так и не успел. Я, наверно, все это делал очень быстро, и я не мог оторваться, чтобы позвать на помощь. Первое, что она произнесла, – не слово, а стон и сильно прижалась ко мне. Я был весь в жару и мокрый. Потом она посмотрела кругом и сказала: где лодка?
Лодку уже отбуксировали вверх, говорю.
И мы тут же услышали: где вы там застряли?
Пойдем! – сказала она.
Я понес ее на руках. Нести было легко, но острые камни резали ноги. Тогда я пошел по краю воды, там меньше было камней. До лодки было довольно далеко. И Нюра стала проситься, чтобы я ее повел. Я ее поставил на ноги, и она с большим трудом сделала один шаг.
Давай лучше я тебя понесу, говорю. Но она не согласилась и стала мучиться – шагать, потом шаг ее стал тверже. И когда мы подошли, она совсем оправилась. Одежда на нас высохла, но мы сильно замерзли. Сильный ветер продувал наше одеяние. Отец Нюры посмотрел на нас, засмеялся, снял с себя брезентовый дождевик и сказал: садитесь вон в нос, и закутайтесь брезентом.
Мы сели и закутались. Стало тепло и приятно. Всю дорогу мы не разговаривали. Нюра была болезненна. Когда мы вылезли, мы в этом брезенте дошли до ее дома. И я сказал: сейчас ложись спать и хорошенько укутайся – иначе заболеешь.
Я тоже думаю. Выходи в воскресение, – сказала она. Это значит – выйти вечером в воскресение на игрище.
Когда я пришел домой, Лели дома не было. И я об этом происшествии ничего никому не говорил.
Еще произошел забавный случай. Там жила одна старушка вдовушка. Но хозяйство у нее было хорошее. И она даже держала работницу. Долго она у нее жила, вышла замуж, и муж ее бросил, она снова пришла к ней. Старушка посмотрела на ее живот и догадалась, что она беременна, и не взяла ее. Так и стала жить эта старушка одна. Она была подружка Лелина, и часто ходила к ней что-нибудь сделать. Старушка эта была довольно крепкая, но почему-то ходила с палочкой. И по ягоды ходила с палочкой.
И вот однажды она брала малину. И увидела корову – лижет малину с другой стороны куста. Она рассердилась на корову и ткнула своей палочкой в морду корове и крикнула:
– Цыля!
А это был медведь. Он как заревет – и наутек. Старушка испугалась еще сильнее медведя – и тоже наутек, без палочки. Это было недалеко от поселка, метров 500. Она их так быстро пробежала. У самого поселка был заливчик из Оби. После снижения до уровня, в заливчике оставалась тина. Через тину очень трудно пройти. Она пробежала по тине, как по воздуху. А тут крутая гора. Возле горы она упала с криком: Медведь! Медведь!
Сперва ребятишки набежали, потом взрослые. Кое-как добились, что случилось. Схватили, кто ружье, кто вилы, топор или хорошую палку, нож – и побежали. Я тоже побежал, безо всего. Пришли на место, а медведь лежит мертвый и теплый. Там трава тощая и песок, и было хорошо видно испражнения медведя – дорожка, как он бежал. Разрыв сердца. Тут же его стали потрошить. А ребятишки обнаружили испражнения старушки, в другую сторону, куда она бежала. Вот смеху-то было. Когда сказали старушке об этом, она не смеялась, а сказала: стало быть, это я медведя убила, шкуру я возьму себе, а мясо разделите себе.
Так и сделали. Она эту шкуру постелила себе в комнату. Большая шкура, всю середину комнаты закрыла. Мне тоже дали кусочек медвежатины. Вид мяса противный, сало – как сопли. А когда сварили – вкус свинины.
Случаев много.
Как-то раз я неудачно провалился между жердями с крыши. Сапог застрял – и я перевернулся вниз головой и ударился головой об оглоблю, и было сотрясение мозга. Сильно болела голова. Врачей нигде нет. Баня была хорошая, по белому, как в комнате, все выбелено. Я в бане парил голову - это не помогало. Хотел уже ехать в Колывань, там врачи были. За лето-то я несколько раз ездил домой. Нагребу целый воз муки, зерна для кур и охвостьев смолоченных для свиней и привезу туда, и мы там сыты, жить было можно неплохо. И на этот раз хотел то же самое по пути сделать.
Гляжу, бабушка Мальчиха сидит на лавочке и смотрит на меня. Я подошел к ней. Вообще-то она неразговорчивая была, ела отдельно.
Ты че, все ходишь, морщишься? – спрашивает. - Че, у тебя, голова болит, што ли?
Ужасно болит, бабушка, говорю.
А че, поди, ушиб где, што ли? - Я провалился с крыши и ударился головой об оглоблю. – О–о! Ты это, мозги стряс. Подь на кухню и принеси мне сито.
Я принес. Она велела взять сито зубами за обечайку и крепко держать. Потом стала козонками стучать по обечайке.
Когда почувствуешь тепло в голове, скажи.
Я не сразу почувствовал приятную теплоту в голове. Сказал ей. Ну, вот и все, - говорит. - Ни к каким духторам ходить не надо.
И действительно, голова перестала болеть.
Заходим как-то с Серафимом в молоканку. Бабушки где-то не было. Гутя сказала, что она ушла в церковь. А в молоканке все разбросано, замарано, и пол грязный. Что это?
А там была Надя – двоюродная сестра, дяди Степы дочь. Она еще раньше приехала к Леле жить. Хорошая девушка, молодая, трудолюбивая. И вот почему-то она не убрала. И мы с Серафимом все починили, вычистили, вымыли пол и стали прибирать кровать. А там под периной полно сухарей – мы собрали чуть ли не два ведра и унесли в конюшню. Мы мечтали, как она нас станет хвалить… И вот она пришла. Мы с Серафимом побежали в молоканку. Она как раз открыла дверь. Лицо сердитое, глядит на меня.
Это ты все здесь прибрал? – Я. – Вот как козонками-то ударю тебя в чело, будешь знать. – И ударила, как поленом. У меня даже потемнело в глазах. Я присел на крыльце.
Вот так бабушка, 84 года тогда ей было, а мне 19-й год шел.
Куда девал сухари?.. – спрашивает. – В конюшне. – Принеси.
Я побежал к Лели, сказал ей. – Она уже выжила из ума, - говорит. - Не связывайся с ней, принеси ей обратно сухари.
Я принес. Но почему-то уважать ее не стал. Она прожила еще 20 лет, а всего жила до 104 лет. Жила, как отшельница. Мне бы так не прожить. Мне-то она родная бабушка, ничего похожего у меня от нее нет.
Сидим как-то за обеденным столом, кроме нас почти всегда бывают посторонние старушки. Зачем иметь такой большой дом, разве мало работы нужно затратить, чтобы держать его в хорошем состоянии, одних дров не напасешься. Ну, для чего это? Когда стану самостоятельным человеком, никогда не буду иметь своего дома, буду жить в государственном. Я вот живу в этом хозяйстве, и я считаю себя рабом этого хозяйства. Я не имею ни одной свободной минуты даже отдохнуть, книгу почитать некогда.
Леля сказала: тебе не нравится жить на всем готовом? После моей смерти это все может перейти к тебе. Я знаю, за которой девушкой ты ухаживался. Нюра Бехтерева. Какая хорошая девушка, трудолюбивая. Какая хорошая пара бы получилась. Только живи на всем готовом. И половина мельницы будет тоже твоей. Ну, как, Шура, согласишься?
Я вот этого и боюсь, отвечаю. Сейчас время-то не то. Задушило меня это хозяйство. Я и у отца думал, семья у нас большая, нужно что-то делать. Крестьяне стали жить хуже, мало-помалу что-то нужно принимать. Нужно переходить к рабочим. Рабочие стали жить лучше. И вообще, в городах стали жить лучше. Я и к тебе, Леля, приехал только за тем, чтобы поступить в Депо, а не хозяином к тебе. И вот снова задаю вопрос: хозяйство я тебе восстановил, теперь твое обещание: когда поедем устраиваться в депо?
Она посмотрела на меня зло и сказала: березовой каши тебе, а не депо.
Ах, так, говорю, то я завтра еду домой. Серафим может остаться и Августа тоже.
Обед нарушился. Леля стала меня уговаривать, в слезы. Я остался непоколебим. Обмануть можно только один раз.
На другой день было воскресение. Я утром рано встал и стал собираться домой.
Леля, должно быть, сбегала к Бехтеревым и сказала Нюре, что я уезжаю, и чтобы она, во что бы то ни стало, задержала меня. Иначе как бы она могла узнать? И вот Нюра пришла в это время. Никого не было.
Я ей сказал: поедем со мной в Колывань, на мельницу. Я нагребу там муки, продуктов. И ты вернешься сюда одна без меня.
Кончу я письмо стихотворением:
И вот она ко мне приходит
И тихо руку подает.
Домой, однако, Шура, хочешь? –
Домой, прощай, душа моя.–
Как, ты совсем бросать нас хочешь?
А как же, Шура, как же я? –
Что, Нюра? – Ты забыл, однако,
А помнишь ли весной скамью?
Ты говорил: магнитна я-то.
Нельзя ль составить нам семью? –
О, Нюра, что вы говорите?
Зачем смеяться надо мной?
Я вас люблю. Вы как хотите.
Прощай же, еду я домой.
Но тут такое приключилось,
Что описать пером нельзя.
Ко мне на грудь она склонилась,
Промолвила: люблю тебя.
Я на недельку жить остался.
О, как был счастлив я тогда.
И где бы я ни находился,
То не забуду никогда.
И вот, как видишь, я не забыл, и даже стихотворение сочинил. Письма мы не имели привычку писать. За продуктами оттуда приезжали. Нюра всегда передавала мне поклоны, и я всегда посылал ей ответный поклон. Так тянулось года три. И заглохло. Мы жили плохо.
Крепко обнимаю и целую. Твои дядя Саша и А.М.
ВОЛОДЯ - БОРИС
Володя – Борису
14.01.86
Здравствуй, Боря!
После долгого безмолвия, сел наконец-то кое-что написать тебе. Кое-что? Потому что очень трудно мне писать свои мысли, трудно сосредоточиться, так как другое в голове мешает и отвлекает – работа и дела дома. На твои вопросы сегодня ответить не могу. Письмо твое от 9 октября прочел с интересом, как всегда. Особенно биографию твоего отца. Что-то с биографией отчима совпадает
Очень жаль, что выбранная мною область деятельности не дает возможности посвятить себя на длительное время чтению книг, переписке с тобой, своим записям чужих мыслей, до своих я еще не дошел, а дойти смог бы, очень жаль – это очень и очень интересно – все о Человеке. У меня острое желание как можно больше знать о человеке, все о нем. Но это только желание – нет времени (время дороже денег) даже на электронику, все уходит на нее: работа, свободное время. И жизни, наверно, не хватит – слишком это обширная область. Уже думаешь о районе этой области, как бы его освоить.
Для меня твои письма – разрядка, отдых от электроники, все равно что для тебя сходить на концерт классики. По твоим письмам, с тобой очень хочется иногда поспорить. Мой тезис: если человек будет понимать поступки, слова, желание другого и будет это взаимно, тогда будет мир на земле, – но это практически невозможно – люди редко понимают один другого, тем более взаимно – поэтому очень хочется, чтобы каждый хоть понял одно, что он должен стараться понять другого, прежде чем осудить его. Ведь большинство даже этого не может понять. Стих Р. Киплинга понравился, если попадется, пришли. У философов было время для философии, поэтому они и философы. А наша жизнь крадет наше время, потому что без хлеба насущного голова перестает работать, вот почему время дороже денег, но если бы были деньги, было бы и время – наследство нужно, капитал, – чтобы жить полноценно, чтобы время стало твоим достоянием, а – не государства.
Вот если бы написал: хочу сыну подарить набор деталей для сборки магнитофона, тогда бы я понял, что ты приучаешь сына к технике, а так… другой подарок – это баловство – и больше ничего. Книга, по-моему, лучше, в данном случае, чем магнитофон.
Из Сибири не пишут – жду. Очень жду.
Извини за нескладное письмо. Хочу писать чаще – попробую. Обязательно ответь, так же коротко, если мало времени.
Обнимаю, Вова.
Борис – Володе
18.02.86 – 19.02.86
Здравствуй , Володя!
Наконец-то, я в отпуске. Вот поэтому и собрался ответить на твои письма. Нахожусь в доме отдыха «Вороново» под Москвой. Поэтому не могу напечатать письмо с копией. Так что ты мне его верни. Весь 1985 год был у меня колготной. Принимали в партию, исполнял обязанности начальника (без доплаты) 11 месяцев. Наконец, прошел все собеседования, и меня сделали редактором отдела культуры, членом редколлегии журнала «Молодость». Но многие сотрудники моего отдела против меня. За место не держался и не держусь. Устаю по страшному. Кое-как укомплектовали штат.
И самое главное – я женился. Моя жена Валя, Валентина Алексеевна, инженер, 1946 года рождения, немного похожа на меня. В январе была регистрация, приезжала моя мама. У Вали есть отец, мать, сестра с мужем и двумя дочками. Есть кооперативная однокомнатная квартира. Будем съезжаться. Она ездила в Астрахань туристом на пароходе, и ее приглашала мама домой, где Валя всех сразу повидала и всем моим родным понравилась.
Теперь ответы на твои письма.
Письмо дяди Саши от 26.03.85
Как прошла операция Марии Александровны (глаза)?
Дядя Саша пишет, что заметил черту русского человека: «Он радуется беде соседа». Это черта не только русского человека, это черта невежественного, прежде всего, необразованного, завистливого человека. Именно – варварство. Но так как дядя Саша был сметливым человеком, то, живя среди необразованных, он и заметил это качество варвара. Люди же образованные умели и тогда щадить человеческое достоинство других. А как ты считаешь?
Володя, помнишь, в этом письме дядя Саша писал о бабушке Мальчихе? Это твоя прабабушка. Она прожила 104 года.
Очень трогательные стихи написал дядя Саша. Но прозой у него получается лучше. Вот бы таким слогом и так детально он написал тебе об отце.
Теперь ответ на твое письмо от 14.01.86.
Твой тезис: люди должны понимать друг друга, но это невозможно – не совсем точен. Люди должны понимать хотя бы интуитивно справедливость, правду, истину. И каждый человек, ориентируясь на это понимание правильного, может понять – насколько близок или далек от истины близкий или чужой человек. Только знающий много, талантливый душой человек близок к истине, ему и легче понять других.
Время не дороже денег. Это фраза для деловых людей, хапуг. Если бы были деньги, то было бы и время, – заблуждение. Будь у тебя миллионы, они бы заставили тебя экономить каждую секунду. На деньги нужно тратить много времени. На то же наследство – чтобы оно не распылялось, требуются большие затраты времени и сил хозяина, предпринимателя. Самое интересное в твоем письме то, что ты выразил мечту человечества будущего: «чтобы время стало твоим достоянием, а не государства». Время – уже сейчас твое достояние, только ты не научился рационально им пользоваться. Скажем, много делаешь пустых дел, вручную, без мастерства, и пр. 7 часов – сон плюс 8 часов работа, равно 15 часам. 9 часов – свободного времени, хотя бы для того, чтобы думать о своем. Сделай хронометраж дня, запиши – и схватись за голову, что ты делаешь варварски со своим временем!
Обнимаю тебя, твой Борис. Привет твоему семейству.
Поздравляю вас с праздником Советской Армии! Мирного вам неба, мира, лада дома, мира и лада в душе. Борис.
Володя – Борису
19.03.86
Здравствуй, Боря!
Поздравляю с законным браком!
Желаю вам с Валентиной Алексеевной счастливой жизни, хорошей дружбы и взаимопонимания! (Того понимания, о котором я тебе твержу, а ты не можешь меня понять в этом вопросе, и все время критикуешь).
Первый листок твоего письма я кое-как понял, а в твоих ответах на мои письма многое не разобрал, поэтому не смог понять – перепечатай.
Был в командировке 7 дней в Тбилиси в феврале, грузины понравились. Самое интересное – встретил парня из Чебоксар, тоже командированного – полная твоя копия: твой внешний облик, тембр твоего голоса, даже жесты некоторые твои. Одно отличие – он белый, волос белый, глаза голубые.
(Я тоже в детстве сначала был белый и кудрявый.)
Поразительное сходство, никогда не думал, что могут быть так похожи два человека.
(И такое сходство не в первый раз: я видел кинофильм о враче в Подмосковье – копия я, даже голос такой же. А меня друзья школьные ведь звали поступать в медицинский институт. Находились похожие на меня в Киргизии, в Узбекистане, в Венгрии и других местах.)
Прочитал там (брал с собой) Даниила Гранина «Река времен». Очень советую тебе прочитать, особенно его «Эта странная жизнь». Он пишет о жизни реального человека – поразительная система жизни этого человека, не образ жизни, а именно система, та, по которой он жил всю жизнь и благодаря этой системе смог очень многое сделать.
Из Сибири молчат.
Молодец Горбачев – нашелся человек, который ответил на половину моих вопросов, которые я когда-то тебе задавал. Твой ответ мне не подходил. Горбачев все объяснил, хотя вторая половина вопросов все-таки осталась.
Договоримся – будем писать не менее одного раза в месяц – согласен?
Обнимаю, твой Вова.