Люди, которые нам дороги, которым дороги мы... Порой проходит много времени, прежде чем мы начинаем их понимать. Моя бабушка всегда была для меня примером, но понимать ее по-настоящему я стала только тогда, когда у меня самой появился ребенок, когда я по-настоящему повзрослела. И когда увидела в себе ее отражение.
Я дышу никотиновым ядом в стенах маленькой убогой квартирки, где когда-то жила она... Когда-то девочка по имени Я свято верила в свою неизменную богиню и покровительницу, теперь в нее верю я - взрослая.
...Листаю ветхий альбом, пестреющий остановленными мгновениями. И каждая страница дышит ею. Да что там страница, ею дышали и жили многие люди, и когда ее не стало, им всем словно перекрыли кислород, и в своей беспомощности они стали похожи на маленьких рыбок, выброшенных на берег. Но тогда, во время ее расцвета, стоившего ей адского труда, все было иначе. И даже у ее снимков - наполовину рисованных старинных портретов - были свои судьбы.
Фотографу так приглянулась смуглая черноокая красавица, что он выставил ее портрет в витрине своей мастерской. Вечером того же дня витрину разбили, и кто-то украл портрет. А месяцы спустя неприступная смуглянка достала из почтового ящика конверт с поздравительной открыткой (дело было под Новый год), отправленной солдатом с далекого Севера. Открытка была точной копией украденного портрета. Так раскрылась тайна маленького преступления, но сладкое слово "дембель" смешалось для влюбленного паренька с удушающим отчаянием. Она не поверила его сумасшедшей любви - вышла замуж за другого. Он рыдал у ее калитки
...Я кутаюсь в старую поношенную кофту, как когда-то куталась она. Натягиваю на озябшие ноги двое носков. Грею чай. Внутри моего мира, который когда-то был и ее миром, я имею право жить так, как когда-то жила она. Без прически и косметики, так, как удобно только мне одной. Но стоит сделать шаг через порог - и все мое одомашненное теплое существо скрывается за маской светскости и провинциального шика. Я в тысячный раз становлюсь ею, ступая по улице шагом сиюминутной королевы. Знаю, что мои глаза, как и ее когда-то, насквозь пронизывают души встречных прохожих. И я узнаю это выражение в их глазах - неподдельный интерес и немного страх...
...Было в ней нечто, так несвойственное королевам. Способность жертвовать имуществом, деньгами, душой во имя облегчения участи ближних. Я всегда поражалась ее умению в самые тяжелые времена одарить, угостить, собрать родственников в дорогу. Она экономила на самом необходимом, но в момент истины всегда удивляла подарком, необычным блюдом, новой практичной покупкой. Она раздавала - и рука ее не скудела. Я знаю, откуда родом ее бережливость в мелочах - из черных и страшных времен голодомора и войны. Могла ли знать сельская девочка, нищая дочь пастуха, носившая пальтишко из немецкой шинели, что однажды в ее гардеробе станет больше платьев, чем дней в месяце? Что каждый год она будет разъезжать по курортам, ловя завистливые взгляды искушенных столичных модниц? Думаю, нет. Но она до боли, отчаянно верила в это и очень этого хотела. Приехав в город, чтобы учиться на закройщицу, она похудела и осунулась, потому что могла купить только одну банку самых дешевых консервов в день и пила чай без сахара. Я - другая. Во мне просыпается паникерша, как только я размениваю последнюю купюру. Но ее пример помог мне жить, когда в город из своего села приехала я. И сухие макароны без масла, и несладкий чай, и рваные ботинки не казались мне страшным делом: ведь она пережила и не такое...
Что же было в ней такого, что с ее уходом поселилось во мне? Способность нести нелегкую ношу жизни и сохранять при этом королевскую осанку. На сельских танцах и на самых шикарных вечеринках она была персоной номер один, не заметить которую было невозможно. И в дорогущем платье, и в валенках и фуфайке - когда-то, после войны - она танцевала и пела одинаково живо и хорошо, и все кавалеры хотели проводить ее до дома, но она уклонялась от их ухаживаний. Она всегда была сама по себе и умела обходить распахнутые дверцы золотых клеток, но не умела избегать ярма на шею, которое находилось всегда. Ей, как и мне, патологически "везло" на иждивенцев, пользовавшихся потребностью быть нужной и важной. У нее было три мужа, и каждого из них она холила и лелеяла в ущерб себе. Я, слово в слово, строчка в строчку, сыграла все роли из ее сценария. Но ее судьба все же послужила черновиком, и я словно переписала ее начисто, без помарок. Моя жизнь стала работой над ошибками в ее жизни.
...На плите закипает вода, Я защипываю пальцами последний вареник - маленький и аккуратный, как она и учила. Она всегда учила меня вкладывать некий чудесный смысл в самое простое блюдо. Потому что главный ингредиент борща или салата - это частичка души, главный человек в доме - это гость. И даже самая заурядная посиделка дома становилась удивительной трапезой.
...Впервые отражение ее в себе я увидела еще в детстве. Мы обе пели. Не на сцене, нет. Есть голоса, звучание которых ценно только в присутствии близких, которые дают душе покой и силу жизни. У нее, спрятавшей горечь и боль в глазах и морщинках, был именно такой голос. И она заставляла меня петь...И если бы она прожила на два года дольше, то услышала бы, как я пою.
...Я до сих пор не знаю, за что она любила меня так сильно - меня, бестолковую, непрактичную, постоянно грезящую и пребывающую в мире стихов и рассказов. Она вносила в мою жизнь комфорт и благополучие только за то, что я у нее есть. Она верила в меня и в то, что я делаю. Но никогда не пыталась перекроить мою душу на свой манер, видимо, понимая, что совсем незнакома с этой душой, А стоило ей уйти - и мое сердце словно впитало ее сущность, которой я все никак не могла постичь, и мой ум принял правила ее игры, стал жить ее логикой. И я поняла: во мне появились черты, которых мне не хватало для жизни.
...Мое божество, мой пример для подражания и мой идеал - пусть для кого-то неправильный. Моя родная бабушка, ее отражение, ее продолжение будут жить во мне всегда - во мне и моих детях. Потому что такие, как она, не умирают. Просто уходят, оставаясь навечно в нас...