Я вспоминаю, с каким нетерпением в детстве ждали весну, разрешения снять тяжелое ватное пальто и валенки. Это случалось, когда земля освобождалась от снега, подсыхала, и можно было надевать ботинки. Долгожданные каникулы после самой длинной четверти, кораблики из деревяшек, запускаемые в бурные мартовские ручьи. Не могу объяснить, что притягивало нас к воде, но весной и летом любимым занятием савинской детворы было строительство плотин, которые мы называли запрудами. Весной нам не удавалось перекрыть воду, несущуюся с холма, а летом, перемазанные и счастливые, мы перегораживали камнями и песком дождевые потоки, и часами болтались в тёплых лужах, устраивая морские бои.
Вторым увлечением у девочек была игра в классики. Едва подсохшая от растаявшего снега площадка у дома расчерчивалась на квадраты, по которым мы прыгали, подбивая ногой набитую песком банку из-под сапожной ваксы. Играли до изнеможения, подпрыгивая с немыслимыми оборотами. Мальчишки играли в «буцу» на деньги. На земле прочерчивалась прямая линия, в центре устанавливался столбик из монет разного достоинства. Свинцовой битой, она и называлась буца, старались попасть на кон. Счастливчик, угодивший в монеты, сразу забирал всю выручку, если не получалось, право разбить кон было у того, кто уложил буцу ближе к деньгам. Смысл игры заключался в том, чтобы битой перевернуть монету с решки на орла. Биты или буцы изготавливали мальчишки постарше, у каждого в кармане была своя, приносившая удачу. Свинец воровали у рабочих, прокладывавших кабель. Иногда они просто отдавали нам обрезки в свинцовой оболочке. Монеты в наших карманах всегда были изогнутые, потемневшие от земли. В этом был особый шик, мы дорожили ими.
Ещё более популярной была игра в жёсточку. Изготавливали её из меха, со свинцовой пломбой в центре для тяжести. Игра заключалась в том, чтобы внутренней стороной ступни ударять по ней, как можно дольше удерживая её в воздухе. Сейчас такие упражнения проделывают на тренировках футболисты с мячом. Интерес к игре мы утратили довольно быстро. Моего друга примерно наказали за попытку отхватить кусочек меха от воротника материнского пальто. Летом самым притягательным местом была река. Малыши ходили на Маленький мостик, неглубокое ответвление Северского Донца, напротив камышитового завода. Сейчас недалеко от того места построен мост по объездной дороге, связывающей старую часть города со студенческим микрорайоном. Проезжая иногда там, я пытаюсь отыскать место, где мы купались и загорали, где провели самые счастливые дни.
Привычный маршрут пролегал через железную дорогу мимо угольного склада. Рядом с ним хранились запасы льда, куски его мы прихватывали на обратном пути, надеясь, что в наших погребах он не растает. Фёкла Семёновна с высокого крыльца зорко следила, чтоб мы с Лёнькой не проникли со льдом в погреб: «Ишшо сырости натащуть неслухи, лягушки вас там покусають, идите отсюдова». Лед неудержимо таял, хотя мы и присыпали его песком. По уши перемазанные и счастливые, мы неслись домой, передавая ледяные куски друг другу, когда немели от холода руки. На следующий день всё повторялось, но теперь мы тащили лёд в лопухах. Я вспомнила, что мама покупала маленькую лепешку сливочного масла у хозяек и приносила её завернутой в чистый промытый лопух. Холодильников в ту пору не было. Дома масло заливали холодной водой, которую регулярно меняли.
Любили русскую лапту и городки с собственноручно изготовленными брусками из дерева. Главным развлечением детворы послевоенной поры были военные игры. Мы постоянно копались в земле, строя землянки и блиндажи, с упоением рисовали карты сражений, сносили найденные в лесу каски и гильзы, мастерили пистолеты, сначала деревянные, позже - отлитые из свинца. Кто-то из старших ребят научил нас делать самодельные гранаты. Мы целый день соскребали серу со спичек, начиняя ею пространство между двумя болтами, соединенными гайкой. Рвануло в самом деле так, что выскочили родители, и бежали мы с Ленькой почти до Пролетарской улицы, боясь оглянуться, потому что за это досталось бы по-настоящему. В то время часто случались подрывы детей при попытках разминирования найденных в лесу боеприпасов. Когда я уже училась в институте, погиб мальчик, живший в квартале от нас. Савино содрогнулось. Несколько младших братьев моих друзей чудом остались живы. Сейчас, проезжая мимо торгового комплекса «Пуляевский» в Старом городе, я вспоминаю одного из них, выжившего и другого, навсегда оставшегося подростком.
Зимой войны прекращались. Мы целыми днями катались на коньках, привязанных к валенкам, играли в хоккей на собственноручно залитых катках, гоняли с горы на самодельных санках, фабричных в ту пору не было. Они появились позже, яркие, лёгкие, нарядные, но на них невозможно было соревноваться на скорость спуска, как на самодельных, укладываясь на живот и притормаживая ногами. Если не успевал затормозить, мог лбом протаранить соперника. Едва заметный шрам на лбу от подставленных другом санок остался на всю жизнь. Ощущение скорости, обжигающего морозного ветра, восторга от того, что удалось обойти всех и вырваться вперед, заглушало страх врезаться в угол дома или в водопроводную колонку. Горку на углу улиц им. Калинина и 3 Интернационала, пополам рассечённую автодорогой, мы, несмотря на запрет родителей, поливали водой, чтобы нестись быстрее ветра по ледяной дорожке, лихо проскакивая перед редким в ту пору автотранспортом. Высшей доблестью было дождаться подъезжающую машину и проскочить в метре от неё. Иногда приходилось удирать от разъярённого водителя. Перед этим участком дороги они всегда снижали скорость, не зная, какую очередную каверзу выкинет савинская ребятня. Сколько разбитых носов, оглушительного рёва и споров проигравших видели и слышали славные савинские старушки, прижимавшиеся поближе к калиткам, чтобы успеть вскочить во двор, когда неслась сверху улюлюкающая орава.
Было ещё одно средство передвижения. Изогнутые особым образом полозья с приваренными подножками, на которых катались стоя. Они были довольно устойчивыми на небольших горках и легко управлялись. С больших залитых льдом горок осмеливались кататься на них только отчаянные смельчаки, среди них - Володька Горбачев, заводила и кумир савинских мальчишек, погибший впоследствии от нелепой случайности. После работы, летним вечером вышел погонять мяч с друзьями на пришкольной спортплощадке, подтянулся на футбольных воротах - и они упали, размозжив ему голову. Володьку до больницы не довезли. Мама, сопровождавшая его на «скорой помощи», вернулась, вошла во двор, швырнула сорванный по дороге цветок ромашки и сказала: «Он умер». Из мальчишек нашей детской кампании, моих ровесников, в живых остался только Лёнька. Извечная российская болезнь давно свела в могилу друзей детства, из которых лишь один переступил полувековой рубеж. Работать на транспорте никто из наших товарищей не пошел. Их отцы-железнодорожники, пережившие войну и голод, прожили вдвое дольше сыновей.