Борис Рябухин
Начало см. Отцовский след 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16.
Продолжение следует
Володя – Борису
18.03.85
Дорогой Боря!
Высылаю тебе два письма дяди Саши. Наконец-то он начал писать.
Ответ на твое письмо вышлю немного позже.
Всего тебе доброго. Вова.
ПИСЬМА ДЯДИ САШИ
Дядя Саша – Володе
Белово
22.01.85
Здравствуйте, Володя и Зоя!
Наконец-то я собрался написать вам письмо. Вчера получил от вас бандероль с транзисторами и микросхемой. Почему на них обозначено по-другому, вместо КТ361 написано Б/0582, это что, какой-то шифр? Словом, мне неважно, поясни. А микросхема для меня понятна. Наверное, из нее можно что-нибудь дельное, миниатюрное сделать, для меня сюрприз. Словом, я очень доволен, выручил меня хорошо. Я тебе очень благодарен. Сколько это стоит, не стесняйся, я вышлю деньги. А микросхему подробно опиши и вышли схему.
Ну, мы с Марией Александровной съездили в Новосибирск на юбилей Августы. Ей 8 ноября исполнилось 65 лет. Было много народу и было весело, сошлись четыре брата и две сестры, все, что осталось от нашей семьи, и много наших родственников, некоторых я увидел в первый раз. С одной пожилой женщиной разговорились, оказывается, я с ней водился, когда ей было полтора года, и с тех пор я ее встретил первый раз. Владимир (младший брат) нам рассказал о том, что наша сестра Шура (сводная, ее привела в нашу семью мачеха) живет в Алтайском крае. Имеет сына, и сильно болеет водянкой, может, не поживет, надобно к ней съездить попроведать ее, на это потребуется самое малое три дня. Все же – сестра наша. И мы, я, Владимир и Аркадий, поехали. На другой день в 6 часов утра сели в электричку и приехали в Барнаул, оттуда на автобусе 70 километров, а там от остановки три километра пешком.
Был вечер, убродный снег, изрядный морозец. Аркадий в валенках – передом, а мы в ботинках – за ним. Я самый задний. Идти было тяжело, хотя и под гору. Шли долго (может быть, показалось). Я сильно устал. Большой совхоз с плохими дорогами и кривыми улицами. Пришли. Нас встретил лай собак. В избе горел огонь. Владимир занялся с собаками. Аркадий на него смотрел. И я шмыгнул на крыльцо и взялся за скобку двери. Дверь была не на запоре, и я открыл и зашел в сенки. Вторая дверь тоже открылась.
Кухня. Шура сидела за столом и ела немудреный ужин. Оглянулась на меня. Я снял шапку и тоже гляжу на нее. Боже мой, что я вижу, своим глазам не верю. Предо мной сидит изможденная старая-престарая старушка. Сердце мое так защемило. В это время входит Аркадий. Шура перевела на него свой взгляд, и Аркадий так же молчком на нее глядит, видать, тоже переживал. В это время заходит Владимир. И так громко сказал: ну, вот, Шура, я привез к тебе братьев. Принимай гостей!
Она сразу встала и сказала: проходите в комнату.
И сделала несколько шагов, поравнялась со мной. Я ее схватил в объятья и прижал к себе. Она тоже прижалась и заплакала. Я тоже заплакал. Потом так же обнялись с Аркадием. А Владимир к ним часто ездит. Он там стал что-то хлопотать насчет чая.
Шура была одна дома. Сын и сноха были на работе. Мы разделись и стали разговаривать. Я смотрю на нее – и никак не могу смириться с таким положением, и мне было очень жаль ее.
Пришли Олег и Раиса, перезнакомились. Они организовали хороший стол, и мы хорошо поужинали. Разговоров было много. Договорились, завтра день мы побудем у них, а послезавтра сразу с утра поедем обратно.
На другой день Олег с Раисой ушли, и мы остались одни с Шурой. Она повеселела, и стала все расспрашивать про нашу жизнь, и вспомнили о детстве. Все это хорошо, а как посмотрю на нее, так сердце защемит тяжело.
Ну, а Олег с Раисой как-то договорились и пришли в обед домой насовсем. Опять организовали хороший обед. И пришла ихняя дочь с мужем. Он работает заместителем директора совхоза.
Живут они неплохо. Олег – старший механик, Раиса – заведующая больницей. Квартира у них просторная. Шура занимает отдельную комнату. Сноха за ней хорошо ухаживает. Шура не нее молится. Я их поснимал немного. Шура просила меня напечатать побольше ее фотографий.
На другой день мы не без приключений вернулись в Новосибирск. Я проснулся и заболел. Мария Александровна тоже занемогла. Я хотел съездить к Владимиру, но не смог. Сели на поезд и уехали домой.
Простуда эта хуже гриппа, и мы проболели долго, до 5 декабря. Нужно было ехать в Новосибирск на юбилей к Аркадию. Я поехал, Мария Александровна не поехала, она еще плохо себя чувствовала.
Там также собрались четыре брата и две сестры, да дочь с мужем. Провели тоже весело. Пофотографировались, и утром я пошел на автовокзал и поехал на автобусе в Кемерово.
Часов пять я был в Кемерово у Петра. И туда же случайно приехал Алеша с Юрой (мой правнук). А дома у Алеши осталась с матерью дочка Аня (мне будет внучка). Алеша уехал домой, а Юру оставили у них гостить. Я с ним быстро подружился. Он еще мало говорит, но понимает все. Я купил много ему детских книжек и стал ему читать сказки, а он слушает. Он заставляет читать. А вечером он запросился домой и никак нипочем не хотел спать. «К маме…» - и все. Они хотели его уложить спать. Не тут-то было. Я вижу, дело неважное, подошел к нему и позвал его к себе. Он пошел ко мне, и я стал с ним ходить по комнате. Он затих, и все равно просился: «К маме…» Я подошел к двери, открыл дверь, оттуда пошел сильный холод. Тамара сказала: простудишь еще…
Я закрыл дверь и сказал: видишь, как на улице холодно и темно. А мама далеко. Ух, замерзнешь. Пойдем со мной ляжем спать.
Он не захотел. Тогда я стал с ним ходить и запел песенку:
Бедный мальчик, весь в огне.
Все ему неловко…
Он слушал и задремал. Тамара взяла его на руки, и продолжала петь другие колыбельные песенки. А потом он спокойно уснул. И на другую ночь он спал без капризов. Я сказал: вот видите, и вовсе он не капризный. К каждому ребенку нужен индивидуальный подход.
Света стала намного спокойнее. Юрку не любит. Отбирает у него все игрушки. Я сказал: зачем ты это делаешь?
А зачем он вредничает? – говорит.
Так он же ребенок, говорю, ему нужны игрушки.
Она свое: он их разбрасывает, а не играет. Он вредный, и я не дам их ему.
Ты бы посмотрела на себя, когда ты была такая же маленькая, сказал я. Вот это действительно была вредная.
Она удивилась: я была вредная! Мама, я действительно была вредная?
Да, уж, действительно, вредная. Ты замучила всех нас и Алешку, – сказал Тамара.
Я сказал: а теперь тебе самой не нравится, что Юра вредный. И всячески обижаешь его.
Она ничего не сказала, отдала все игрушки Юре, а потом стала с ним играть. Бегала от него, а он догонял ее, и так зазорно хохотал. Я даже сказал ей: вот, видимо, с ним можно поиграть, а ты говоришь – вредный.
Я не знаю, а может быть, что-то хорошее, полезное дошло до ее сознания.
На другой день я уехал домой. Было очень холодно, но я не простудился, потому что был хорошо одет. Приехал домой первым, взялся за снимки. Потя мне дала свой фотоаппарат «Зенит-Е» отремонтировать. Я там тоже снимал, Света заставляла. Я еще сказал: у вас же свой есть аппарат.
Он не работает, говорит.
И вот я разобрал его. Была заряжена пленка, и посередине – изорвана. Я ее осторожно снял, чтобы не засветить, и прибрал. Аппарат разобрал, и ничего не нашел в нем испорченного, прочистил, смазал, собрал и зарядил обрывок пленки. Несколько снимков сделал, но не всю заснял. Так пока оставил.
Я не занимался фотографией около десяти лет, и у меня ничего нет из фотоматериалов, а бумага вся испортилась, от 13 до 16 лет давности, и места нету, где заниматься этим.
В Доме культуры была фотолаборатория, там все удобно, и я там больше обрабатывал. Дирекция сменилась, и фотолабораторию закрыла – нужен склад. Там было очень много фотоматериалов, и Кузьмич Головин все оттуда забрал к себе. Теперь он там не работает, но я с ним в хорошем отношении. Я пошел к нему, принес три пленки проявить. Он хорошо приспособился дома. Я его спросил: фотоматериалы у тебя есть?
Есть, говорит, я все забрал, мне на всю жизнь хватит. Хочешь, и тебе дам?
И дал мне, на всю мою жизнь хватит. Кроме бумаги.
Я купил малогабаритную вспышку, питается от сети. И я первый раз в жизни снимал со вспышкой. Купил маленький фотоаппарат «Киев-30» – та же «Вега», и пристроил к нему вспышку. Вот такой аппаратурой я и снимал. Мы стали проявлять пленки. Первую большую испортили – недопроявление сильное. Чуть заметные, прозрачные снимки. Вторые мы стали проявлять маленькие, ничего не получили, совершенно не заснятые. Потом узнал – заводской брак. Вспышка работала не синхронно. Я сильно переживал – сколько работы пропало. Вновь переснять-то это нельзя, особенно переживал за Шуру. Она-то вот надеялась, и вот результат. Дня четыре ничего не делал, потом успокоился. Сделал так же, как у Кузьмича, в туалете, получилось неплохо. Нашел проявитель – рецепт в книге, проявлять недодержанные негативы, то есть печать с них. И кое-что напечатал, немного успокоился. Я еще разыскал негативы, когда-то – в 1975 году снимал на похоронах мамаши и до сих пор не напечатал. И я в этот раз напечатал их немного. И уже получил заказ напечатать их больше. А юбилей, хоть немножко, получилось, и я успокоился.
Кто-то срезал общую антенну на здании, и мы остались без телевизора, на комнатную очень плохо он принимает. Я прибавил напряжение на телевизоре – можно смотреть, но телевизор не выдержал и начал сыпаться, и совсем отказался. Мне пришлось с ним повозиться: сменил все лампы, поднял накал на кинескопе до 8 v. Сгорел кадровый транзистор, сменил режим, все нарушилось. Провозился с ним целый месяц. Осталось заменить все электрические конденсаторы в блоке питания (высоком), а их нигде достать нельзя, они все двойные. Сейчас смотреть можно от комнатной антенны. Но слышен фон переменного тока. Сделал свою антенну и поставил на крыше. А с ней хуже, чем с комнатной (двойное изображение). Поворачивать антенну холодно – зима. Менять телевизор не хочу, дотяну как-нибудь до цветных телевизоров новой конструкции.
Совсем лишился я зубов. Сейчас хожу на примерку, делают протезы. Вот такие дела. Буду продолжать писать.
Крепко обнимаю и целую, твой дядя Саша.
Дядя Саша – Володе
Белово, 3.03.85
Здравствуй, Володя! Привет Зое.
Сегодня у меня день письма.
Как лето было суматошное, так и зима. После поездки по родине я занялся фотографией. Никакого оборудования у меня не было, потому что я работал в фотолаборатории в ДэКа. Я там был своим человеком, и сейчас – тоже. Но при новом директоре фотолабораторию закрыли, и сделали там склад. И мне пришлось оборудовать место для фото дома. Я это сделал и поработал с недельку. Конечно, не так удобно.
А тут забарахлил телевизор. Сперва кто-то спилил общую антенну, я перешел на комнатную. Плохо прибавил напряжение – и посыпалось все. Сменил много ламп, сопротивлений и конденсаторов – и полетел селеновый выпрямитель 5ГЕ40Ф и трансформатор кадровой развертки и видеодетектор В-20. Я прямо растерялся – тут он остановился, показывает сносно, а то хоть новый покупай. Я не хочу. Хочу дождаться телевизор новой конструкции, про который пишут, что он в два раза легче и в шесть раз надежней, качеством на много выше и электричества берет меньше. В Ленинграде и Воронеже заводы уже перешли на его изготовление. Может быть, дождусь и я. Целый месяц провозился с ним, и ничего не поделаешь. Мне не хватает прибора, которым можно бы замерять конденсаторы и генератор промежуточной частоты. И я решил сделать такой прибор, чтобы он был малогабаритный и замерял бы ток, напряжение, переменное и постоянное, а также чувствительность была высокой до МКВ, и замерял сопротивление и емкость, индуктивность пока не требуется. Но генератор промежуточной частоты, промодулированной низкой в 1000 гц, тоже нужен. В магазине подсмотрел коробочку, купил ее и вмонтирую в нее маленький вольтметр индикатор, от записи стрелку переделал – и получилось хорошо. Вместе с ним вмонтировал панель фольгированную для схемы – получилось оригинально, и коробочка закрывается. Стал подбирать схему (у меня их достаточно), и тут я заметил, что я ошибся. В чем? Большая схема в коробочку не влезала, а маленькая – ненадежная и капризная. Я перепробовал десять схем, и ни на одной не остановился. А время угробил, весь февраль. Вот черт!
Зима уже прошла, а я ничего не сделал, жалко, сколько у меня пропало времени. Только одно успокаивает – во время эксперимента у меня случайно заработал трехфазный мультивибратор. Он был обычный. Я собирался сделать генератор для измерения емкостей, и удивился, что он берет мало, а работает очень устойчиво. Я взял да добавил к нему еще транзистор, и он заработал так же устойчиво. Я замерил на каждом транзисторе токи и напряжение – везде все одинаково. Почему же до этого у меня никогда не получалось? Получилось, что каждый транзистор сдвигает фазу на 120;, а не 180;, как обычно, если эту частоту закрепить и заставить крутить электродвигатель без коллектора. И еще синхронно с этим можно достигнуть идеального постоянства оборотов. Простота-то какая! Это насколько проще бесконтактного батарейного электродвигателя. БДС-02 М – ужас, какая сложность, и он очень капризный, часто выходит из строя, и не вдруг найдешь повреждения. Сразу японцы взяли лицензию на него, и стали выпускать у себя. Это может не осуществиться, но я этот мультивибратор подобрал и сохраню его. Еще займусь им вплотную и изучу.
У Марии Александровны заболели глаза, врачи установили катаракту, и верно. Сейчас у ней один глаз совсем не видит, скоро будут делать операцию. После операции ей с полгода ничего нельзя делать. А там второй глаз – еще с полгода, и так – целый год. Вот мне еще прибавится нагрузка. Мария Александровна взялась за починку… тогда все починила. Заставила меня выбелить квартиру. Я выбелил, она все помыла. Все перебрали, вытрясли все паласы и ковры, посуду перебрали и прибрали все. А то это тебе все пришлось бы делать, говорит. Сделали – успокоились.
Вот какие у нас дела. В прошлом письме я писал, чтобы ты прислал мне микросхему и попросил прислать ее схему. Схему я нашел у себя в книге. Она от ЭВМ. Куда же я ее могу применить, не понимаю. Помоги мне.
Теперь о моей биографии.
Мы жили в новом доме на Советской улице. Мельница молола вовсю. К тете Матрене мы регулярно возили хлеб и давали деньги.
Она как-то приехала к нам и попросила меня у отца, чтобы я ей помог перестроить дворы и отремонтировать что-нибудь по дому. Отец сказал ей: если Шура согласиться, пускай едет.
Она стала уговаривать меня. Я ее уважал, это для меня была лучшая тетя. Говорили, что она была моя крестная мать, по-французски называется Леля. Наши ребятишки все называли ее Леля. Мне так хотелось поступить работать в Новониколаевске в депо, а там у нее работал родственник. Я это знал и спросил её: сможешь меня устроить в депо работать учеником слесаря?
О, это просто! Ответила Леля. - Вот, все там у меня устроишь – и поедем в Новосибирск (Новониколаевск), я тебя устрою. И на квартире там у своих будешь жить.
Я согласился, и мы поехали, захватили еще с собой Серафима. У меня была гармошка, и ее я взял с собой.
И вот мы в Дубровино. Село Дубровино находится на реке Оби, ниже Новосибирска 75 километров. Расположено оно по обе стороны реки. На правой стороне – все Дубровино, а на левой стороне – только домов 30, и там жиля Леля.
Дом большой, красивый, с подвальным помещением. В подвале была кухня, и были маленькие окна на улицу и ограду. Дом – как бы двухэтажный, но нижний этаж – наполовину в земле, внутреннего прихода не было. Входы были сразу на улицу с верхнего этажа с высоким крыльцом, и внешнее крыльцо – обычное, с лестницей вниз. У верхнего этажа было второе крыльцо. За оградой – прямо на улицу вход в магазин. Леля еще торговала всяким пустяком: солью, веревкой, ведрами, шапками, гвоздями, спичками, свечками, посудой, керосином, фитилями и т.д. В подвале, кроме кухни, были еще комната и кладовка, там жил квартирант Горлов, делал лодки–долбянки 6-, 7- и 8-ми метровые.
В ограде был небольшой пятистенный хороший домик, который называли «молоканка». При дяде Паше там специально пропускали молоко от населения. Сепаратор пропускал сорок ведер в час, крутили его два человека. За молоканкой был большой навес – крыша, под ней был настлан деревянный пол. Раньше там был склад кустарных изделий. Скупалось от населения: не окованные сани, тележные колеса, бочки – кадки, деревянные лопаты, дуги, колодки от хомутов и т.д. За навесом начинались дворы большие, туда можно было поместить целое стадо коров. Может быть, дядя Паша и скотину скупал? Не знаю.
За дворами была пасека – доходила до 500 колодок. Колодки были – старинные долбянки и ящечные, сколоченные из пилочных осиновых досок. Эти колодки были больше похожи на современные, в них были крупные пчелиные семьи, много меду. Но таких колодок было немного, и две колодки, выписанные из-за границы, как современные, с магазином сверху, фирмы Дани Блата. Такая пасека была при дяде Паше. Я уже видел гору наваленную долбянок и больших ящиков. А живых пчел – не более штук 5 – 6 в больших ящиках. Вся пасека погибла без хозяина.
С другой стороны ограды, начиная от дома – небольшая крыша, там стояли тесли и телега. Оттуда был вход, большие двери, в подвал. Там – широкая и пологая лестница из толстых досок сделана, спускаться довольно глубоко под землю. Там – снова большие двери. Заходишь в большой просторный и сухой подвал, выложенный из дикого камня, со сводами из камня. Видимо, хорошая вентиляция, подумал я. Висят два фонаря «летучая мышь». Зажгли фонарь – полки, ящики все пустые, немного картошки и моркови да редьки – и все. Еще дверь открыли – там прохладно и сыро. Половина второго помещения отгорожена высоко толстыми досками.
Это для ледника, – сказала Леля. Я заглянул туда – там никакого льда не было. Набивали снегом, да и он уже растаял. Но прохлада еще чувствовалась.
Рядом с погребом стоял большой высокий амбар. Зашли туда – там так же все пусто. Лежит прямо на полу сепаратор разобранный.
А наверху, рядом с амбаром, во дворе была конюшня теплая, стойл там было много, и комната для сбруи и хомутов, окно, стол, небольшая печь и кровать.
А печь зачем? – спросил я. – Как же, для сбруи надо тепло, - ответила Леля. - Да и отремонтировать и починить можно. А на койке можно отдохнуть и переночевать. А когда лошадь или корова телиться начнет, – то и подежурить.
За конюшней был хлев для кур, гусей, уток, а там еще стайка, где жили свиньи, и отдельно – для коров, когда телятся. А там – уже общий двор
Двор был огорожен плотным забором из толстых досок и горбылей, а сверху был покрыт жердями и соломой. Осенью на эту крышу метали сено.
Какое большое хозяйство можно приобрести за свою жизнь! Но со смертью хозяина – гибнет все хозяйство. А ведь все крепко сделано, все ново – и все рушится. Это не только у дяди Паши, он бездетный. Но и с наследниками – не лучше, даже хуже. Наследники начнут все делить, и еще быстрей все разрушат.
Вот она – индивидуальная жизнь. Веками жили, а продвижение быта и культуры топталось на месте. Но вот появился новый строй, строй советский. Строй, который с самого начала старался уморить, задушить, уничтожить! Не смотря на это, за шестьдесят семь лет он сумел из руин возродить могучее содружество народов Советского Союза. Даже можно судить по одной операции. В Советском Союзе изготовляют за год столько обуви, сколько ее изготовляют Америка, Япония и Франция, вместе взятые. Я, конечно, этого тогда еще не знал.
Позже за столом у Лели я сказал: когда я сделаюсь самостоятельным человеком, заведу семью, то никогда не буду иметь своего дома. Буду жить в казенной квартире…
Так оно и получилось.
Кроме меня с Серафимом у Лели жили: Августа – наша, Нюра – дочь дяди Степана, на два года меня моложе, и бабушка Мальчиха – богатырь женщина, ей тогда было 84 года и жила она в молокане. Вот таков коллектив.
На этой же стороне, в деревне Черномыс, жил дядя Зена Мальцев, брат Лели. А за рекой жил дядя Ваня – самый младший брат Лелин, у него было два сына Виктор и Аркадий. Я часто встречался с ним и был дружен. У дяди Зены была большая семья. Дядя Зена был громадного роста и могучей силы, самый сильный из родни, в мать уродился. Женился на крупной женщине. Теперь представь себе, какие дети у него пошли – богатыри сыновья и дочери. Сыновья: Василий и Иван – женатые. Василий – крепкий мужик. Иван – младше, но сильнее Василия. Петр – самый младший, на один год старше меня, но гораздо крупнее и сильнее меня. Я с ним подружился, очень странный человек. Потом он оказался самым сильным человеком, как дядя Зена.
Василий как-то приехал к нам и увидел у меня гармошку двухрядку.
Ну-ка покажи, как играть, - попросил он. Я сказал: я на ней играть не умею, только на однорядке играю.
Он ее взял и начал играть. И говорит – у нас есть однорядка, давай меняться. Я согласился и сменялся.
И вот начал я хозяйничать. Я начал с дома. Подправил рамы, вставил разбитые стекла, наладил ставни, двери, полки, крышу над сенками, расчистил ограду, починил ворота. Сделал топорище, собрал какой-никакой инструмент, привел его в порядок, наточил поперечную пилу, сделал верстак, починил табуретки… Словом, все по хозяйству: лопаты, вилы, грабли… Запряг лошадь и стал возить пчелиные колодки, свозить в ограду, сделал козлы и испилил колодки на дрова, дров получилось порядочно. Прочистил дымоходы в печах и поправил наверху трубы. Во всем мне помогал Серафим, а где – и Нюра.
Сено все вышло, кормить лошадь нечем, мы их выпускали на луг. Потом я направил литовку и стал с Серафимом ездить в поле косить траву. Привезем домой, разбросаем на крышу двора и подсушим.
Когда мы испилили все колодки пчелиные, стали разбирать двор и тоже пилили на дрова. Дров этих напилили – на несколько лет хватило.
Каждый вечер мы выходили на улицу, и Нюра с нами шла, познакомиться с молодежью. Было весело. Я играл на гармошке, они пели или плясали. Гармошка была только у меня. Еще один человек умел играть на гармошке, он играл лучше меня, и я кое-чему у него научился. Но он был женат, и не всегда выходил на улицу.
В Колывани не было так весело, как там. Почему-то все ребята и девчата были очень дружны, многие ухаживали друг за другом. И мне очень понравилась одна девушка – Нюра Бехтерева. Оказывается, не мне одному она нравилась. Ко мне подходит один паренек и просит написать ей письмо от него. Я написал, она ему отказала. И так я многим написал письма, и всем она отказала.
Я, конечно, не ученый, и писать письмо девушке не буду. Но я старался в играх быть поближе к ней. Станем купаться (мы купались вместе – девчата и ребята, раздевались раздельно, но все равно все видно, а купались вместе, никаких плавок и трусов не было), и я сразу к ней плыву, она – от меня, но, вижу, – для виду. Как она здорово плавала! Я тоже хорошо плавал, но она – лучше. Я ничего плохого не позволял, потом она привыкла и стала сама меня искать – вместе плавать. Ихний дом был на самом берегу Оби. Отец ее был лесником, и она была единственной дочерью у него.
Зашел я как-то раз к Горлову, нашему квартиранту, который делал лодки долбленки. Живет он неважно. Спросил его: как это ты так быстро делаешь лодки? С утра поедешь, к вечеру лодку везешь. Что там у тебя, завод какой есть?
Никакого завода у меня нет, говорит. - Если хочешь, то поедем со мной, и сам посмотришь.
Мы договорились, и в 6 часов утра уже поехали на место – остров на Оби. Приезжаем туда, а там уже новая лодка заготовлена. Толстое осиновое бревно с обоих концов затесано, как у лодки. Пока я смотрел, он принес три тесли, топор и коловорот со сверлом. Положил все на сухое место размечать бревно, где будет сверлить отверстия. Я ему стал помогать крутить бревно, и он разметил все.
Теперь ты сверлом будешь сверлить отверстия, а я буду делать шпильки, – сказал он и показал, как сверлить.
Я стал сверлить, а он делать шпильки. Шпильки имеют определенную длину, она равна толщине корпуса лодки.
Когда будешь долбить лодку, говорит, и додолбишь до шпильки, значит, дальше долбить не нужно.
Забили шпильки и начали долбить, тесать внутри бревна. Он-то опытный, натренировался. Я – зато здоровше его, и у меня из рук топор тоже не выпадет. Я – в черновую, он – в чистовую, и мы быстро выдолбили. Я даже не успел опомниться, как уже нечего долбить. Я тут понял, как из сравнительно тонкого бревна сделать широкую лодку. Вот посмотри на рисунок и сразу поймешь: на костре бока расправляют и разворачивают постепенно, ставя распорки. Осталось только развести костер, распарить бока и развести, поставить дуги – и лодка готова.
Давай спилим еще одну осину, - говорит Горлов. - Я буду заготавливать другую болванку, а ты собери сушняк на костер. Вон там площадка.
Я стал брать топор.
Погоди! – говорит. - И дай мне другой топор.
Я пошел таскать сушняк. Сколько там его много – целые завалы. По-видимому, в половодье льдом наворотило. Я быстро натаскал, и он подошел, болванку уже заготовил. Костер тоже нужно уметь, как раскладывать. Разожгли костер. К костру положены два бревна, на которые положили лодку. И он стал двигать к костру лодку – ближе, дальше, смотря по огню. Он в фуфайке, и шапка на голове. Распорок там целая куча. Я ему их подавал и следил за костром. И здесь время немного ушло. Потом я пошел вырубать дуги, а он сделал лозу, чем привязать дуги лодки. Хорошая получилась. Сидение было готово, только подогнали. Мне захотелось поехать на новой лодке. Мы сюда ехали против течения, и взяли с собой два весла. Сказал ему – он согласился. И поехали домой. Время было обеденное, мы не стали кушать, заторопились домой.
Горлов ехал впереди, а я сзади. Плывем мимо какого-то острова, а на нем – малина. Я проголодался, и так сильно захотел малины. Я крикнул Горлову: давай поедим малины и с собой возьмем.
Оставайся, ешь, бери, - согласился Горлов. - А я поеду домой.
Я нашел удобное место, вылез. Малина – сплошь. Надо будет приехать, набрать здесь малины на варенье. Я быстро наелся и набрал полную кепку домой. Сел в лодку и полегоньку поехал вдоль берега. Почти как несет вода. Смотрю вперед и вижу – два медвежонка на смытом дереве лакают воду. Мне вздумалось их напугать, и я норовился веслом ударить по воде, чтобы их обрызгать. Они сразу оказались в воде и сильно завизжали. В это время медведица как прыгнула в воду с двухметровой высоты и вынырнула возле моей лодки, против меня встала на задние лапы, вода ей по пояс. Разинула пасть, да как рыкнет на меня. Мне показалась пасть с двухэтажный дом. Весло из рук выпало. А медведица сразу повернулась и бросилась к медвежатам, схватила одного за загривок и хотела схватить другого, а этот выпадает. Она снова – за другого, покуда один сам не убежал по дереву. И меня уже далеко унесло. Я очнулся – где же весло? Оно оказалось у лодки. Я схватил его и начал сильно грести на середину Оби. Потом одумался, что же я гребусь, ведь за мной никто не гонится? Перестал грести, посмотрел кругом, взял нужное направление и потихоньку поехал, успокоился. В каком опасном положении я был, совершенно беспомощным! Медведица могла бы только ударить меня лапой – и мне конец. Что же меня спасло? Она сама меня напугалась. Ведь я видел, как она неумело спасала своих детей. Уже стал подъезжать к Дубровино, почувствовал, что у меня под задницей мокро. Должно быть, все же плеснула на меня водой. Посмотрел кругом – нет, сухо. Откуда же мокро? Оказывается, меня прослабило. Вот и медвежья болезнь, от страха. Когда же это, я не заметил. Даже чудно. Стыдно стало. На мне были коротенькие штанишки и все. Не доезжая до деревни, я заехал в протоку, искупался и вымыл штанишки. И когда они высохли, тогда поехал домой. Там меня встретил Горбов и говорит - долго же ты собирал малину.
Мне стыдно было признаться, и я сказал: да я искупался и полежал на берегу.
Дома я тоже ничего не говорил об этом случае. Только сказал, что на одном острове очень много малины, можно съездить и набрать.
На каком острове? – спросила Леля. – На втором вверх по Оби, говорю.
Там же медведица живет, - говорит. - Как она тебя не задрала? Туда никто не ходит – вот и малины много.
Медведица?.. А как же Горбов мне ничего не сказал? – не признался я.
Он-то должен знать, говорит Леля. - Странно.
Я взялся за сепаратор и стал его собирать. Две штуки диска не хватает. На их место я кусочек кожи положил, и получилось хорошо. Когда стал ставить на место барабан – а он в подшипниках болтается.
Не годится, – говорю Леле. Она сказала: у нас есть новый подшипник.
Все я собрал, сепаратор установил на место, опробовали – работает хорошо.
Соседи узнали. Леля сказала: не надо подогревать молоко. Сразу парное, можно без подогрева обрабатывать.
Чуть не весь поселок стал вечерний удой пропускать (через сепаратор). И половину обрата оставляли нам. Мы им поили корову, теленка и лошадь. Так сепаратор и остался.
Я уехал домой. О жизни в Дубровино еще будет в продолжении.
Крепко обнимаю и целую. Привет Зое.
ВОЛОДЯ - БОРИС
Борис – Володе
09.10.85
Здравствуй, Володя!
Наконец-то, сел за ответ на твои письма.
На письмо от 18.03.85.
Мы привыкли к выражению, что на ошибках учатся, и удивляемся, почему нас не слушают дети, допуская те же ошибки. А дело все в том, что учатся на примерах. Если это ошибка – то повторяют ту же ошибку. Если это доброе дело – повторяют доброе дело. Запомни – учатся на примерах, подражая им, волей или неволей. Если педадог учит на ошибках, то ты не запомнишь, как делать хорошо. Я читал немного Спока, Сухомлинского и Макаренко. У Спока запомнилось только одно: мать интуитивно знает, что нужно ребенку и как это выполнить. Учителя – это лишь частица обучающей тебя жизни, меньшая, чем, например, твой собственный опыт обучения. Хотя ты никогда не был учителем по профессии, но при разговоре и в письмах любишь поучать (требовать, чтобы люди поступали так, как ты где-то прочитал, и додумался якобы сам).
Я, наверное, балую сына, но добрые дела не балуют, а, как пример, учат. Сын вряд ли может пожертвовать сейчас чем-то большим ради меня, и испытывать не нужно. Для жертвы надо вырасти духовно и физически. И жертву заслужить. Но на маленькие жертвы я его подвигал с самого раннего детства. Поделиться вкусной конфетой, придти самому ко мне, когда я болен, хотя он был еще маленьким, и т. д. Требовать большей жертвы, чем сын может, – это эгоистично.
Твой тезис: чем больше тебя понимают, тем быстрее ты поймешь других – не афоризм, а ошибка. Я понимаю поведение Андрюши, потому что я умнее в данный момент. Но разве ему легко понять меня во всем взрослом житии? Я понимаю тебя, но ты меня во многом не понимаешь. Что же нам не мешает рассориться? Видимо, точнее сказать: хорошо, когда тебя понимают. Но надо быть милосердным в понимании, и не требовать от людей непосильного понимания твоих мыслей, они могут быть просто не готовы умственно и духовно тебя понять.
Читать философов никогда не поздно. Это способ мыслить. Все нас заставляет мыслить, а философы учат мыслить. Тогда ты все меньше и реже будешь сваливать в кучу все насущные вопросы мира и требовать краткого ответа на них. На такие краткие ответы был горазд Соломон, например: «И это пройдет».
Не нашел переписанное стихотворение «О, если!..» Р. Киплинга, поэтому для начала пишу по памяти, а как найду, вышлю точнее.
О, если ты спокоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг;
И если можешь быть самим собою:
При короле – с народом связь хранить,
И, уважая мнение любое,
Главы перед толпою не клонить;
И если ты готов к тому, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть – и все начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел;
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь;
И если можешь думы, чувства, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами покидают силы
И только воля говорит: держись;
И если можешь мерить расстоянья
Секундами, пускаясь в дальний бег, –
Земля – твое, мой мальчик, достоянье,
И более того – ты Человек.
На письмо дяди Саши от 22. 01.85.
Как хорошо, что дядя Саша пишет о том, как они навещали сводную сестру. Ты посмотри, как пожилым людям тяжело, и сестра-то не родная, но идут, пешком, по плохой дороге, в мороз. Лишь только испугаться старого вида женщины, поплакать над тем, что делает жизнь с людьми, прижать к груди маленькую частицу родного (сводная сестра), вспомнить совместную жизнь (в детстве и ранней юности). Вот поэтому их так много – сестры, и братья вместе. Это и тебе урок: хочешь родниться – не забывай никого. Может быть, тебе все же надо нарисовать генеалогическое дерево Сливкиных и мне копию прислать? И написать на каждую веточку карточку, что знаешь об этом человеке. Ты делал, но не на каждого. Около сотни наберется, уверен. А копии карточек пришлешь мне. А то мне придется составлять генеалогическое дерево по письмам, но я не знаю ветвей Никитиной (твоей мамы), Рябова (отчима), и много другого. Так что, хорошо бы дождаться ответа от Галины Баландиной, может, опять напомнить?
Не послал ты дяде Саше фотобумагу и фотопринадлежности?
На письмо дяди Саши от 03.03.85.
Ты смотри, как внес в жизнь дяди Саши что-то необычное. Он начинает: «Сегодня у меня день письма». Сколько воспоминаний сразу нахлынет, когда он садится за дело, на которое мы его подвигнули. Я радуюсь за него. Ведь он заново проживает свою молодость.
(А у меня сейчас глаза «на мокром месте», когда заново проживаю свою молодость в воспоминаниях. У дяди Саши – так много оптимизма, а у меня – одна тоска.)
Дядя Саша, видимо, хорошо разбирается в электротехнике. Пишешь ли ты ему о новинках, о своих схемах, откликнулся ли на его радость, что у него получился этот мультивибратор? Как с глазами у Марии Александровны сейчас после операции? Смотри, какая нравственность здоровая, перед операцией на глазах, она делает генеральную уборку в доме, вдруг беда – хоть чем-то облегчить жизнь мужу: «а то все тебе пришлось бы делать. Сделали – успокоилась» – вот любовь на деле, а не на высоких словах. Помог ли ты дяде Саше со схемой? Такие вопросы тоже имеют прямое отношение к нашей теме, так как, найдя отца, ты не бросаешь жизнь его семьи, а включаешься активно в эту жизнь. Был бы жив твой родной отец, он бы попросил тебя прислать дяде Саше эту схему.
Володя, вот рассказывает дядя Саша свою биографию, но забывает два момента: 1 – примерный год, дату; 2 – что делал в это время твой отец Африкан. Попроси его вспоминать это, если, конечно, он вспомнит. Какая здоровая жизнь! Как он ладно поднимал осиротевшее без мужика хозяйство Лели. Никакого тщеславия (человек лучше умеет играть на гармошке – Саша у него учится), никакой эгоистической ревности (всем ребятам помогает написать письма к полюбившейся ему девушке Нюре, а сам просто старается быть поближе к ней в играх, и этим выигрывает).
Пока на этом приостановимся.
Получил от тебя крышку магнитофона. Большое спасибо. Все работает. Хочу подарить этот магнитофон Андрюше на день рождения. Пусть привыкает к технике. Уже 15 лет будет.
На работе дела идут понемногу. Повысили зарплату на 20 рублей. Назначили научным редактором. Заведующего пока нового не дали. Справляемся сами. В отпуск не смог пойти в сентябре, а сейчас много личных дел, да и на работе говорят – потерпи. Разложил своего «Александра Антонова», потихоньку обдумываю. Работы – прорва. Ну, да глаза стращают – а руки делают. Что нового у тебя, Володя? Как семья?
Всего тебе хорошего.
Обнимаю, Борис.