Избранный. Гл V

ГЛАВА V

1

Когда Жека поднялся в сто восемнадцатую квартиру, то застал Душмана лежащим на полу в большой проходной комнате, с руками, закованными в наручники за спиной. Из его рассеченной нижней губы стекала кровь тоненькой струйкой.
Часть оперативников курили на лестнице, остальные разогревали чай на кухне. Егоров, дожидаясь Жеку, находился вместе с Душманом в комнате. 
По озлобленному лицу Душмана Жека понял, что задушевного разговора сразу не получится, поэтому почувствовал, что майору понадобится его помощь.

– Я так понимаю, гражданин Выжлецов пытался оказать сопротивление при задержании – кивнул Жека Егорову в сторону Душмана, войдя в комнату.

– Не поверишь, даже не пытался, просто не успел ничего сообразить, как наручники захлопнулись на его запястьях.
Да он и сейчас в глухой непонятке, за что, мол, его. Ведь ничего же такого не делал, только вышел из квартиры. Ведь так, гражданин Выжлецов?

Душман лежал, прислонившись плечами к стенке, и смотрел на все происходящее исподлобья, скрепя зубами, мозг его в эту минуту отчаянно работал, ища пути спасения.

– Ну, гражданин Выжлецов – поддержал Жека игру, начатую Егоровым – променявший честь офицера и достоинство гражданина может и не знает, а вот бандит, откликающийся на собачью кличку Душман, должен знать. И мне, товарищ майор, почему-то кажется, что он нам сейчас сам все расскажет.

– Вот только совестить, начальники, меня не надо, а то я сейчас расплачусь.
Ну, ладно, этот ментенок, который только под ногами вечно мешается, про меня ничего не знает – Душман сплюнул в Жекину сторону – но ты-то, майор, уж про меня все должен знать. И про то, как ваши, конторские, герыч в Афгане себе в одну харю имели, и про то, как меня подставили, когда я себе хотел своё, в бою добытое, взять.

– Ну, я за ГБ краснеть не собираюсь – ответил Егоров – их советская власть развратила. Она всех развратила, вон, к примеру, наплодила таких вот душманов, которых приходится теперь новой власти вылавливать поодиночке.
А с чего ты взял, что тебя подставили? На мой взгляд, там всё было по-чесноку – ты пьяный в отрубе, рядом труп гражданина Афганистана, который по словам очевидцев пришел в вашу часть за спичками, с перерезанным горлом – типичный удар ножевого боя – нож был найден у тебя в руке.
– Да в том-то и дела, что рана на трупе была не резаная, а колотая, точнехонько под кадык, а это не мой удар. Я такой удар даже на занятиях по рукопашке никогда не отрабатывал, чего время зря терять. В бою такая ювелирная техника все рано никогда не пригодится, а понты кидать, пытаться духа завалить этим ударом – это надо быть самоубийцей, себе дороже, некогда там в горло целиться и момент подходящий ловить. Куда проще всем лезвием полосонуть по горлу от уха до уха – и надежнее, и всегда живой остаешься. Тем более на граждан Афганистана у меня уже давно был выработан рефлекс. Да и вырубился я в тот раз как-то странно быстро, всего-то после стакана водки.

– Да, гражданин Душман – сделал вывод Егоров – похоже, срок ты, действительно, ни за что мотал. Видать судьба твоя такая, чтобы тебя все кидали и разводили, как последнего лоха. А все потому, что ты всегда думаешь только о себе, и свой собственный образ застилает тебе общую картину происходящего. Вот этим-то и пользуются все кому не лень.
Но случай с гебушным героином и с их подставой, похоже, тебя ничему не научил, вот поэтому судьба предоставила тебе новый урок и, как знать, может и последний.

– И кто ж меня на этот раз развел – Душман с подозрением и опаской глянул на Егорова.

– Да, твой разлюбезный Сан-Саныч.

– Ну конечно, теперь ты меня будешь на Сан-Саныча натравливать, знаю, нас этому тоже учили.

– А мне-то с какой стати? Я тебе всё, как на духу. А, что касается Сан-Саныча, так ведь это он тебе наплел про то, что ты единственный, кто может справиться с заводом немцев, избранный, так сказать?

Душман молчал, пытаясь уловить хотя бы малейший подвох в словах Егорова.

– Это ведь он тебе двоечнику безграмотному втирал, что Епифанцеву немцы подарили тридцать процентов своих акций?

– А, что, не так – моментально взревел Душман, пытаясь освободить свои руки от наручников, но обмяк, кипя злостью, убедившись, что это ему сделать не под силу.

– Тебя, что, Костя, в самом деле, ни в школе, ни в училище элементарной политграмоте не учили, и ты никогда не слыхал про контрольный пакет акций? И сам не мог сообразить, что подари немцы Епифанцеву тридцать процентов, сами могли бы остаться без контрольного пакета, при условии, что они сорок уже отдали государству.

Душман, к удивлению Жеки, соображал очень быстро.

– Вот сука, Саныч – вырвалось у него, и он опять стал пытаться освободить свои руки.
– Учили! Да, чему там нас учили – два мира, две системы, буржуи все плохие, они там у себя в Америке негров бьют, империалисты, одним словом – вот и всё учение.
Только, начальник – произнес он уже притихшим голосом, когда немного остыл – у нас с ним был базар за двадцать пять процентов.

Егоров, понял, что Душман поплыл, и теперь нельзя упускать этого момента, поэтому он тут же продолжил.

– Добро, припишем эти пять процентов несовершенству телефонного радио, но ты-то и на двадцать пять повелся. А того не знаешь, что Санычу надо было по-тихому Седого убрать – Егоров немного помедлив, добавил – а заодно и тебя.
Что ты так на меня удивленно смотришь? Или ты думаешь, что Саныч стал бы терпеть у себя под боком такую силу, как ты? Уж по истории-то тебе в школе должны были рассказать, чем обычно заканчивали все великие полководцы во все времена. Вспомни Суворова, маршала Жукова. Пока они были нужны, их боготворили, а как их руками вся черновая работа была проделана, их списывали в утиль. Вот и Саныч твоими руками намеревался свалить Седого, а уж тебя убрать, ему было бы гораздо легче – ты не их масти, не воровской.
А Саныч давно замыслил захватить весь город в единоличное пользование. Вспомни, что стало с паханами Выборгской стороны и Пушкина – их трупы до сих пор ищут, а на их территории сейчас хозяйничает Саныч. А уж свои владения, сам прекрасно знаешь, он никому не уступит.

По виду Душмана было видно, что он полностью был согласен со всеми доводами Егорова.

– Ладно, уговорил, начальник, сдаюсь без боя. Что там мне пока светит.

– Ну, по совокупности убийств, совершенных с твоей подачи,  и осуществленных тобою лично: за Седого, за Николая Плетнева, Евгения Алдонина, за советника губернатора, да за Олега Красильникова, сам понимаешь, не меньше пожизненного.

– Ну да, зато и не больше – это уже безумно радует.
А этот последний, как говоришь, Олег Красильников – это кто? Брат Ольги что ли?

Егоров кивнул головой.

– А его-то я когда успел, ты ничего не путаешь, начальник, или хочешь на меня свой глухарь повесить до кучи? – Душман подозрительно посмотрел на Егорова.
– Он сегодня вечером попил, отравленный тобою коньяк, из фляги Епифанцева, которую ты оставил в Ольгиной машине.

– Во, блин, а я ее искал, думал там, на спуске оставил. Жалко парня. – Жека увидел, что Душману действительно сожалел о случившемся. – Но ведь это просто несчастный случай!

– Согласен, но с тебя на пожизненное и первых четырех убийств хватит. А если учесть, что за Седого с тебя могут воры спросить, а за Плетнева с Алдониным ветераны…

– Ладно, начальник, дальше можешь не объяснять, я уже большой мальчик. Какие у меня варианты.

– Я подумаю, может у тебя появится еще один шанс доказать свою преданность Родине. Возможно, даже Родина пересмотрит твое первое дело с последующей твоей реабилитацией и даже восстановлением тебя в звании, сейчас все от тебя зависит. А для начала, я жду твоего чистосердечного признания по этим убийствам.

– Ну, в общем, по Седому там такой расклад – медленно начал Душман, стараясь хорошенько вспомнить все детали – Саныч вызвал меня к себе и в разговоре поставил перед выбором, либо я валю Седого, либо валят меня. И так получалось, что, вроде как, только мы вдвоем об этом знаем, вроде как, это наш с ним заговор.

– Ну, еще бы – согласился Егоров – о том, что он замыслил прибрать себе Юго-Запад, никто не должен был знать – в этом можешь не сомневаться.

– Только, говорил он, сделать это надо тихо, вроде как сам крякнул, чтобы шуму среди воров не было. Сначала дал мне время на раздумье, а потом, когда я сказал, что ничего не придумать, так как Седой последнее время вообще перестал из дома выходить, он дал мне ампулу с ядом, который вызывает сердечный приступ.
Я уже и бутылку «Hennessy» забадяжил – Седой предпочитал только это коньяк – а тут Ирка-Черная Мамба, ну это…

Егоров кивнул, мол, продолжай.

– В общем, из армии ее парень вернулся, спецназовец, разведчик, из Чечни, и она стала умолять меня отпустить ее подчистую. Вот тут-то я и решил ее использовать. Я стал ей объяснять, что я бы и рад помочь им воссоединиться, что сам был в спецназе и тоже в разведке, но я человек маленький, и с меня Седой спросит, мол, вот если она с Седым договорится, то за мной дело не станет, даю слово. Она была в таком отчаянии, что дальнейшее было не трудно предугадать. А уж как действует в подобных случаях разведка спецназа, я еще не забыл.

– А сколько было денег в сумке, которую прихватил с собой Плетнев? – спросил Жека.
– Там было ровно пол лимона.

Егоров с Жекой переглянулись.
– Смотри ка, всё поровну с Олегом поделили – заметил Жека.

– Они, что, были знакомы – удивленно спросил Душман.

– В учебке вместе служили.

– Вот ведь, как мир-то тесен – Душман на какое-то время замолчал. – Так вот, днем я убедился, что Седой готов, а ночью сказал Ирке, что ей повезло, что Седой сам помер, и теперь она свободна. Для понта дал ей денег, якобы расчет за работу, бутылку коньяка на прощание, потом сам отвез ее к ее солдату, чтобы удостоверится, что она этот коньяк с кем-нибудь по дороге не стала пить. Сказал, что мне тоже в ту сторону. Ну, остальное, наверно, вы и сами все знаете.

– А была необходимость убивать-то их? – спросил Жека.

– Тогда мне казалось, что была. Кстати, я сейчас догадался, где может быть Ирка.

– Я тоже – сказал Жека.

– Сообразительный ты летёха, кабы не твоя сообразительность…

– Кабы не моя сообразительность, то ты бы тут еще пол Питера наотравлял, а акций так и не получил бы, потому, что их просто нет в природе. А потом  и тебя самого Саныч завалил бы.

– Типа, ты мой ангел хранитель.

– И твой, типа, тоже. Лучше скажи, зачем ты к матери Плетнева приходил, неужели не мог догадаться, что деньги уже в милиции, или уж так жаба заела.

– Да это не меня, а Саныча. Я ему говорил, что это очень рискованно, что бабло, скорей всего, уже давно менты прибрали, а он, попробуй, да попробуй, мол, попытка не пытка, полагаюсь на твой профессионализм.

– А книга, как там оказалась?

– А, это ты про ту, старую. Седой, разболтал про нее Санычу, ну, и тот повелся на нее, попросил привезти, ему показать.

– А Епифанцева зачем было убивать? – спросил Егоров – если ты предполагал, что акции у Ольги?

– Сам понимаешь, он мешал, да и Ольге для наглядности, что я не шучу.
– А что, ты и в самом деле думал в элитный теннисный клуб пробраться – Егоров с удивлением посмотрел на Душмана.

– Была такая задумка, да туда хрен проберешься. Наверно, американского президента легче завалить, чем там в теннис поиграть.

– Сколько же тебе яда Саныч дал? – продолжал свой допрос Жека.

– Всего две ампулы – одну на Седого, одну на Епифанцева. Так я уже их все израсходовал.

– А ты правда стал бы убивать Ольгину мать и брата? – спросил Жека.

– Да, нет, конечно, что я зверь что ли.

– А чтобы стал делать?

– Если честно, то не знаю.

– А, кто тебе про акции сказал, Сан-Саныч? – задал вопрос Егоров.

– Нет, это мне еще Седой сказал, когда давал задание этого Епифанцева проследить, а тому сказал Саныч.

– Ну, в общем, я вот, что решил – стал подводить черту этому разговору Егоров – относительно тебя, думаю, я уговорю свое начальство дать тебе шанс послужить Родине, если ты еще не передумал.

– Да нет – пожал плечами Душман – как видишь, не передумал.

– Ну, и все остальное – Егоров подошел к Душману, нагнулся и стал расстегивать наручники, освобождая его руки – что я тебе обещал относительно твоей реабилитации, обещаю, все сделаю. Помни, у тебя сейчас появился отличный шанс начать свою жизнь заново, с чистого листа, так что не делай больше глупостей.
До утра оставайся тут, можешь считать себя пока под домашним арестом, ну, а мои ребята за тобой присмотрят. Завтра я тебе скажу, что надо будет делать. Думаю, все будет нормально – с этими словами Егоров помог встать Душману с пола и кивнул Жеке на выход.
У двери дал команду своим оперативникам относится к Душману, как к человеку, согласившемуся сотрудничать с органами, накормить, напоить чаем, спать уложить, но и бдительность не терять, на всякий случай, но ненавязчиво.

* * *
– Никита, а ты, что с Душманом-то задумал делать, уж не собираешься ли ты его руками уничтожить весь питерский криминалитет?

– Ну, вроде того – улыбнулся Егоров – вот только пока не соображу, как это сделать.

– Так ты же говорил, что профессиональные криминальные структуры еще пока нужны нашему государству, так как они стоят в авангарде новых форм развития государства. Что это, своего рода, опытная база, постоянно ищущая и предлагающая новые, передовые пути развития общества.

– Я и всегда это буду говорить. Вот только сейчас я посмотрел воочию на Душман, на тот мир, в котором он живет, и которым правит Сан-Саныч и иже с ним и многое понял. Я понял, что мир воров в законе с их стремлением урвать то, что плохо лежит, с их гоп-стопоми и приторговыванием марафетиком, с их блатной романтикой на лесоповале и шальными загулами в ресторанах в окружении шлюх, давно устарел и уже не годится для того, чтобы быть в авангарде развития нашего государства. Даже скажу тебе больше, сегодняшний криминалитет, напротив, уже тормозит развитие государства, являясь его обузой. А посему, от таких бандитов пора избавляться. Это, во-первых.
Во-вторых, бандиты за годы перестройки сумели сколотить себе солидный капитал и сейчас стараются больше жить за счет своего капитала, а не приобретать новый. Они стараются запустить свой криминальный капитал в общегосударственный оборот, чтобы получать с него свои дивиденды, но при этом диктуют условия своих понятий, который безбожно устарели и только тормозят сам процесс.
Другими словами, сейчас они уже развращают саму идею своей целесообразности. А такие бандиты, которые сами не шевелят своими мозгами в поисках новых, пока еще незаконных форм обогащения, по большому счету, развращают и все государство, в том числе и нас, правоохранительные органы, и мы очень быстро начинаем терять свою квалификацию. И потом, случись, что посерьезнее, мы уже будем не в состоянии контролировать ситуацию, а значит, и нас надо будет списывать со счетов.

– А как же маньяки-одиночки и прочая шпана?

– Вот, Женя, это главное, на что нам предстоит обратить свое внимание, на чем мы будем оттачивать свое мастерство и профессионализм в ближайшее время. И по большому счету сил у нас должно хватить, чтобы справиться с этой задачей. А для этого нам, то есть всем правоохранительным органам придется изменить всю нашу структуру охраны правопорядка. Ведь до сих пор, как оно существует.
Взять, к примеру, любую зону, там за порядком зорко следят воры, а за ворами администрация изолятора. Но, при таком положении вещей, не столько администрация диктует законы государства, сколько воры свои, воровские понятки. И потом это власть воровских законов, навязанная абсолютно всем осужденным, никак не способствует их дальнейшему исправлению в местах лишения свободы, но это отдельный разговор. Даже больше, под влияние их законов попадает и сама администрация, делая их, по сути, такими же ворами.
На воле же все то же самое – правоохранительные органы по-старинке просто уклоняются от своих прямых обязанностей, отдав охрану правопорядка криминалу. А не станет организованной преступности, всем придется шевелиться самим, пока не появятся организованные криминальные структуры более обновленного, более совершенного типа, которые и станут той самой опытной базой, ибо свято место пусто не бывает. Одним словом, чтобы все структуры государства прибывали в постоянном развитии, необходимо время от времени убирать всё препятствующее этому, все отработанные шлаки.
Вот я сейчас и соображаю, как использовать для этого Душмана.

– Да чего тут думать – пожал Жека плечами – сначала надо убрать Сан-Саныча. Ну, а дальнейший ход событий очевиден – бандюги, эта нечисть, в борьбе за власть, будет биться груди в груди и друг дружку изведет – пропел Жека.

– Да но как его убрать, если он всюду получается, что не при делах. Свои приказы и распоряжения он все отдавал на словах – ни единого документа, а для суда слова – это и есть слова, от которых всегда можно отвертеться, типа, пошутил. Да он даже оружия с собой никогда не носит.

– Оружия говоришь – Жека лукаво посмотрел на Егорова – но Душмана-то он придет убивать не голыми руками!

– ?!

– Схема предельно проста – начал объяснять Жека – Душман звоинит Сан-Санычу и говорит, что акции у него, не уточняя, сколько процентов – на них ведь не написано, но все, что были, толстая пачка.

– А если Саныч блефовал про акции, а сам прекрасно знает их расклад?

– Тогда скажем ему, что 25 процентов отданы городу, а двадцать, на правах будущего директора завода Епифанцев забрал себе, что об этом Душман узнал от Ольги. Так похоже будет на правду?

– Ну, так, куда ни шло. Должно сработать.

– Далее Душман говорит, что в связи с убийством высокопоставленного чиновника менты землю роют и обложили всё вокруг, что ему надо на время, пока все не поутихнет, валить срочно за бугор. Для этого он отдает Санычу акции за, скажем, к примеру, десять лимонов и сваливает на год-два, а потом, когда все устаканется, он опять появится.
Пусть забьет Санычу стрелку где-нибудь в очень глухом месте с обязательным условием, чтобы Саныч туда пришел один, поскольку в сложившихся обстоятельствах, он только одному ему доверяет. И, как ты, Никита, думаешь, поступит тогда Сан-Саныч?

– Жень, ты голова! Все правильно, Саныч жадный, поэтому обязательно явится на стрелку, причем, явиться один и с пистолетом, ведь не голыми же руками он будет валить Душмана, а на расстояние удара ножом, Душман его вряд ли к себе подпустит.
Вот с пистолетом-то на кармане мы его и повяжем. А потом он и до суда, боюсь, не доживет. По крайней мере, сначала нам всех своих оборотней сдаст и весь свой криминальный бизнес, а потом его можно будет перевести и в общую камеру. Так что и до бандитской войны за власть дело не дойдет, повяжем всех только по наводке Саныча, а уж выбивать показания мы уже умеем неплохо. Останется только проконтролировать, чтобы место Сан-Саныча и прочих воров не заняли другие воры старой формации, но это, повторяю, уже в наших силах.
Ну, а пока, самое главное, мне предстоит уговорить во всем этом своих отцов командиров.

Они уже подъехали к Жекиному дому.
– Ну бывай, Женя, приятно было с тобой поработать. Завтра ты мне уже не понадобишься, все остальное сделают уже без тебя, тем более, завтра суббота, так что отдыхай. Удачи!

– Удачи, майор! Да, чуть не забыл – с этими словами он вынул из кармана флягу Епифанцева в полиэтиленовом пакете и протянул ее Егорову – отдашь на экспертизу.

Жека проводил глазами удаляющуюся машину майора, а потом оглянулся по сторонам. Невдалеке, метрах в двадцати от себя он заметил «Волгу», которая посигналила ему фарами, как только он обратил на нее внимание. Он направился в ее сторону, «Волга» тоже медленно тронулась ему навстречу. Когда поравнялась с Жекой, то остановилась.

– Евгений Васильевич? – спросил мужчина, сидевший за рулем.

– Так точно. А…

– Вам просили передать – с этими словами мужчина протянул Жеке увесистый пакет, больше смахивающий на бандероль. Отдав пакет, он тут же уехал.


2

На следующее утро у Жеки в доме раздался телефонный звонок. Сам он проснулся где-то за секунду до звонка, поэтому, взяв трубку,  совсем не удивился тому, что ему совсем не хочет спать. Но по привычке, посмотрев мимоходом на часы, удивился – стрелки на часах показывали начало двенадцатого дня – так поздно он давно не вставал. Привыкнув с детства рано вставать, за всю свою жизнь, подумал Жека, он вставал с постели так поздно, пожалуй, раза два, ну может три, от силы, ну, если Новый Год не считать, да прочие утехи юности, в общем, можно считать, что не вставал. Да и обстановка не позволяла – в деревне день рано начинается, потом армия, академия – одним словом, особенно расслабляться было некогда.

– Алё! У аппарата.

– Привет, Женя! – голос Павла, как всегда, излучающий прилив бодрой энергии, невозможно было не узнать даже спросонья.

– Привет, Паша! Как жизнь молодая?

– Да вот, собирался сегодня загород съездить, с природой пообщаться, пока погода благоволит. Я так понял, у тебя сегодня выходной, злодеев ловить не надо, так давай со мной, вместе веселей.

– На природу, это здорово! Я и сам сегодня загород собирался махануть. Давно на природе не был, соскучился. А ты, куда собирался ехать?

– Да мне, в общем-то, все равно, лишь бы воздух был чистый, да птахи пели, а если какое-нибудь еще и живописное местечко возле тихой речушки, где спокойно можно будет небольшой пикничок устроить, то совсем красота. А ты куда собирался?

– В Вырицу.

– Ну, в Вырицу, так в Вырицу, там, кажется, тоже речка какая-то есть. Давай, забегай ко мне.

Одеваясь, Жека собрал все бумаги, которые он вчера вечером получил возле дома с курьером от генерала, обратно в пакет, и засунул его в сервант. Точнее, за исключением, нескольких листочков с инструкциями, которые он по прочтении сжег в печке по указанию генерала. В пакете остались лежать лишь информация на семью Карпухиных, начиная с Вениного деда, и распечатка книг доктора Рождественского.
Посмотрел на кобуру с пистолетом, висевшую на спинке стула, но решил взять оружие с собой, на всякий случай. Места дикие, не хоженые, подумал он, так спокойней, волноваться за легенду сорок третьего отдела нашего РУВД меньше буду. Да и потом, сегодня вечером на дежурство заступаю – кто его знает, как там все сложится, может, и времени не будет домой заскочить.

Пашка уже ждал его на улице возле своей машины.

– Ты один – удивился Жека?

– А кого ты еще ожидал увидеть?

– Думал ты с супругой?

– Да нет, что ты – конец месяца – у нее сейчас самая запарка. Она и меня-то выгнала, чтобы под ногами не путался. Занялся бы делом, говорит. А у меня и дел пока никаких. Ну, съезди, говорит тогда, с друзьями на природу, отдохнете, водки попьете.

– А она не боится, что ты куда-нибудь на лево завернешь, по бабам там?

– Ну, до сих пор я ей повода не давал для ревности, поэтому, встречая каждый раз, она не обнюхивает меня, как собака наркоманка на таможне, в поиске чуждых ей запахов и посторонних волосинок на плечах не выискивает, чтобы потом учинить мне допрос с пристрастием. В общем, она у меня умница.

– А кем работает-то?

– Издает один журнал. Моды там всякие, тачки навороченные, интерьеры офисов, квартир, загородных вилл, жрачка эксклюзивная, вина изысканные – одним словом, рекламирует элементы сладкой жизни – ну, в общем, то, что бабам нравится.
А если тебе моей компании мало, то давай еще и Андрея прихватим. А то уже лето скоро кончается, а он со своей работой еще и солнца не видел. Ходит весь бледный, как поганка.

– Давай прихватим. А даму мы по дороге разыщем, обещаю.

– Тогда прыгай, поехали.

Андрея долго уговаривать не пришлось, единственно, он попросил немного подождать Илью Александровича, который должен был к нему с минуту на минуту придти.
И в самом деле, не прошло и пяти минут, как Рождественский появился на пороге квартиры Андрея.

– Пикничок, говорите? – улыбнулся он, мечтательно задумавшись о чем-то о своем – А, где мои семнадцать лет… Уговорили, я с вами, тем более, что у меня сегодня тоже, вроде, как выходной.

* * *
– Евгений Васильевич – обратился Андрей к Жеке, когда они сели в машину – ко мне, как мы и планировали, вчера господин Шрайтен приходил, так я бы хотел посоветоваться с вами, все ли я сделал правильно.

– Только для начала, Андрей – перебил его Жека – довайте с вами договоримся, что вы меня будете называть просто Женей, а то мне как-то неудобно. Вы все-таки немного постарше меня.

– Хорошо, Женя, договорились.

– Илья Александрович – обратился Жека к Рождественскому – это и к вам относится.

– Я и сам вас хотел об этом попросить – развернулся к ним с переднего сиденья доктор – да вы меня опередили. Просто подумал, что сама идея нашего намеченного предприятия располагает к более доверительной форме обращения. Я имею в виду не только поездку на пленэр, вы меня понимаете. А посему, не желая быть в вашей милой компании белой вороной, прошу всех и меня впредь величать просто Ильей. Договорились?

Все согласились с тем, что так, действительно, будет лучше.

– Андрей – обратился Рождественский – так, что вы там про господина Шрайтена начали рассказывать?

– Не поверите, он действительно, я это специально потом отследил, весь наш разговор построил таким образом, что сразу обнажил все мои потаенные пружины, и все время, не стесняясь, нажимал на них, как искусный манипулятор. И если бы у меня в тот момент, в самом деле, находилась книга дома, то я бы отдал ему, не задумываясь.
Но может, он и не лукавил, когда говорил, что его отец был близко знаком с моим дедом.

– Ого! Любопытно! – подивился Рождественский.

– Да, представляете! Уж слишком много мелких подробностей, о которых мог знать только тот человек, который действительно был знаком с моим дедом. Так что, я не думаю, что он меня обманывал. И вообще он начал нашу встречу с того, что извинился передо мной за то, что в прошлый свой визит представился чужим именем.

– Вот даже как! – снова подивился Илья Александрович. – Ну, тогда становится окончательно ясно, откуда он знает про книгу и то, где она может находиться.
Если честно, то этот фон Шрайтен, пожалуй, второй человек в моей практике, о котором я до сих пор не могу сложить определенного мнения. Например, до сих пор не могу четко ответить, является ли он полностью отрицательным персонажем в нашей истории, или, напротив, несет в себе положительное начало. Потому что в нем как-то очень удачно сочетается и добро и зло. И что самое удивительное, эти два взаимоисключающих качества в нем нисколько не соперничают, не стремятся уничтожить друг друга, а напротив, лишь только помогают друг другу, стараясь дать своей противоположности то, что ей в данный момент не хватает, чтобы еще ярче себя проявить.

– Интересно, Илья – вдруг спросил Жека – а вы могли бы сформулировать, что есть добро, а что есть зло?

– А вы? – улыбнулся Рождественский – как человек, поставленный государством, чтобы, как раз бороться с этим самым злом во имя торжества добра. Уж вы-то должны знать ту грань, что отделяет добро от зла. Вы уж извините, что я вопросом на вопрос.

– Хм! – призадумался Жека – если честно, то не очень. Нет, в рамках уголовного кодекса – тут проблем нет, тут, казалось бы, все ясно. Там все четко прописано – убийство, грабеж, кража, изнасилование – это зло. Но, на деле получается не все так просто.
Вот взять, к примеру, то мое дело, где молодой парень, вернувшийся с армии, чтобы вызволить из кабалы свою девушку, убил вора в законе. С одной стороны он руководствовался самыми благими намерениями – пытался создать крепкую семью, ячейку нашего общества. Попутно избавил общество от явного злодея и убийцы, регулярно грабившего государство, и растлевавшего его граждан. Плюс, этот парень внес свою лепту по искоренению проституции в нашем городе – обратил одну проститутку к нормальной жизни, изъял ее из сетей разврата, так сказать. Одним словом, куда не посмотри, то этот парень творил добро.

– Но, при этом, он сам совершил зло – возразил Рождественский – он убил.

– В том-то и дело – подхватил Жека – то есть его добро творилось через зло.
Теперь рассмотрим фигуру самого убиенного вора в законе, чем, собственно, он занимался. Рэкет, наркотики, проституция, игорный бизнес – одним словом, наживался на пороках общества, на его слабостях, но, в то же время, тем самым он способствовал выявлению его слабых сторон и лиц, предрасположенных к проявлению этих слабостей. Ведь не все же граждане проходили через его предприятия азарта, разврата и наркотического дурмана, а только слабые духом. А если учесть, сколько при этом людей отправилось на тот свет из тех, что не смогли укротить свои слабости, кто сам являлся рассадником порока, кто, по сути, был неисаправим и совершенно бесполезен для общества. То можно смело говорить, что вор в законе по кличке Седой был, своего рода, инструментом естественного отбора и чистильщиком нашего общества. Служил, в какой-то мере, санитаром леса, избавляющим наше общество, возможно, от еще большего зла, которое могут породить человеческие слабости. То есть, и про этого вора можно сказать, что нарушая закон, неся в своих действиях природу зла, он творил добро.
С третьей стороны, он обирал слабых мелких бизнесменов, которые не могли постоять за себя, а сие деяние уже сравнимо с мародерством во время всенародного бедствия. И здесь, обирая бизнесменов, он указывал государству на его слабые стороны, но делал это, фактически, обкрадывая государство. 

– Так почему же государство, видя, что его обирают, не защищало своих бизнесменов – Спросил Пашка.

– Не все так просто – попытался объяснить Жека – во-первых, бизнесмены сами не просили помощи у государства.

– Вот, Женя – перебил его Пашка – этим все и сказано. Это и, во-первых, и, во-вторых, и, в-пятых, и, в-десятых. А все потому, что народ не видит в государстве своего защитника, а видит в нем такого же бандита, который старается не защитить сбережения граждан, а, напротив, обобрать его до нитки. Сам подумай, куда бизнесмен побежит жаловаться – в милицию? И каких защитников он там увидит – нищих ментов, которые на него, на бизнесмена будут волком смотреть, завидуя его благосостоянию, и которые за свою копеечную зарплату не бросятся, даже под приказом, под бандитские пули защищать этого бизнесмена. А все потому, что, по их соображениям, этому барыге самому самое место в тюрьме. Более того, бизнесмен тоже будет про ментов думать, что они все давно бандитам продались. А ведь у каждого предпринимателя, как у всякого нормального человека есть семья, дети, да и бизнес, которыми он не станет рисковать ради некой воображаемой законности. Но даже, если менты окажутся честными, то есть, не связанные с криминалом, то все равно они этого бизнесмена бесплатно охранять не будут, то есть, они автоматически становятся такими же бандитами, грабящими собственное государство, которое призваны охранять. Получается, что свою зарплату они получают только за то, что согласились надеть форму – для ментов, получается, это огромный труд. А уже выполнять свои обязанности, то это согласно прейскуранту, от каждого гражданина, нуждающегося в защите, по его платежеспособности.
При этом, о чести и доверии государства быть избранным охранять его граждан речи вообще не идет. Эти понятия высокого порядка никому не понятны и просто тонут в меркантильных интересах и в вопросах оценки затраченного труда каждого, причем, в иностранной валюте.

– Я все понял – сказал Жека – что нашему государству мешает стать крепким, со всех сторон защищенным, независимым и мощным государством. Нам всем просто необходимо научиться уважать друг друга. Сами посудите, уважаемому гражданину ни один милиционер не откажет в помощи, причем, будет даже рад оказать ему ее бесплатно. Как, скажем, всеми любимому народному артисту. Народ такого милиционера просто не поймет, если он будет и с народного еще брать деньги, потому что он горе уважаемого артиста будут воспринимать как свое собственное.
Вот и каждому гражданину надо жить так чтобы его все уважали, как народного, всеми горячо любимого, артиста. И не важно, кто он бизнесмен, служащий, простой работяга, или дворничиха тетя Маша, которая встает ни свет, ни заря, чтобы все утром шли на работу по чистому тротуару.
Ведь, скажем, своему отцу или матери, брату или сестре никто не откажет в помощи, а также другу или доброму соседу, причем, станут помогать бесплатно. Да по большому счету, и бандиты не станут грабить уважаемого гражданина – себе дороже. А если некого станет грабить, то они сами начнут вырождаться, как класс, стараясь, стать такими же, как все, добропорядочными уважаемыми гражданами.

– Ну, ты, Женя, завернул – улыбаясь, покачал головой Пашка – и ты действительно веришь, что это возможно?
– Теоретически – ответил за Жеку Рождественский – это более возможно, чем может показаться на первый взгляд.
Просто сейчас людям, действительно, глаза застилают деньги, они только в них видят свой успех и тоже уважение, но это происходит сейчас, во времена, которые я называю, время накопления первоначального капитала.
Но очень скоро, когда люди накопят первоначальный капитал, сами деньги потребуют от людей своей реализации. А этот процесс совершается уже по иным правилам, по иным законам, там одной напористости и грубой физической силы уже мало будет, более того, откровенное жлобство станет прямым препятствием к успеху.
Поскольку, для того, чтобы пустить безбоязненно деньги в оборот потребуется не сила, а доверие к своему бизнес партнеру, мало того, потребуется, чтобы и бизнес партнер вам доверял. И вот тут все будут стараться завоевать расположение друг к другу, причем, все будут стремиться к искреннему уважению, а не лицемерному, потому что уж слишком большой риск потерять свои капиталы. А чтобы достичь такого уважения, нужно начинать с себя самого, нужно, в первую очередь, всем доказать, что ты сам достоин уважения. А уж сам уважаемый человек, естественно захочет иметь дело только с такими же уважаемыми людьми.

– Ну, допустим – не сдавался Пашка – с людьми состоятельными все ясно. Их деньги вынудят самим обрести уважение и начать уважать других и не только таких же, как и они сами, но вообще всех, даже дворничиху тетю Машу. Потому как уважение простого народа – это всегда хороший показатель респектабельности человека. Но как быть с теми, кто не нажил себе большого состояния, как быть с простыми людьми, которым не придется рисковать своим капиталом по той простой причине, что его у них просто нет. Произойдет ли в их головах подобная переоценка, и захотят ли они стремиться к уважению себя и других? Или они так и буду  влачить свое жалкое существование, снедаемые черной завистью к богатым?

– Возможно, они даже раньше богатых поймут, что не в деньгах счастье – спокойно ответил доктор – а единственное, что у них есть – это их профессия, их семья, друзья и знакомые. Поэтому, возможно, они первые осознают, что для того, чтобы как-то утвердиться в этой жизни, им необходимо в совершенстве овладеть своей профессией, за которую, собственно, их и будут все ценить и уважать от предпринимателя, до друзей и знакомых, не говоря уж о родных и близких. А профессионал, уважающий свой труд, положивший на овладение профессией немало сил, терпения и времени, всегда с уважением будет относиться и к другим профессионалам, кто так же с любовью относится к свое работе. И это уважение будет распространяться и на своих коллег, и на честных бизнесменов, и на дворничиху тетю Машу.

– Но для того, чтобы такая переоценка произошла, потребуется большая жертва – задумчиво произнес, молчавший все это время Андрей.

– Да, Андрей – согласился Рождественский – вы правы. Чтобы обрести новое понимание сути вещей, прежде необходимо расстаться со старым.
Я пока не знаю, в какой форме будет происходить это жертвоприношение, но точно знаю, что это будет не война и не эпидемия, а, скорее всего, какой-нибудь глобальный финансовый кризис, который обесценит силу и власть денег, определив им их законное низшее место в иерархии человеческих ценностей.
Этот кризис определит всем и каждому свое истинное место в общей структуре государства. И своим местом каждый человек будет дорожить гораздо сильнее, чем просто желанием заработать много денег любой ценой, поскольку такую перспективу каждый обретет только на своем месте, предначертанном ему свыше.

– Так значит, получается, что у человека все-таки опять нет своего выбора? – резюмировал Пашка – Опять кто-то за него все решает, как ему жить, чем заниматься, диктует нормы поведения и так далее?

– Напротив – возразил Рождественский – сейчас у человека выбора стало намного больше, чем было, скажем, при советской власти.
Там была уравниловка во всем, тогда все были равны. Уж вы-то, Павел, должны еще помнить те времена, когда на колхозных полях бок о бок с колхозником трудились и студент, и рабочий, и кандидат наук, а профессора и академики писали свои труды под диктовку правящей партии коммунистов, ратовавших за всеобщее равенство. Именно сама идея равенства не позволяла никому делать свой, индивидуальный выбор, поэтому и выбора особенно никакого не было. Все жили одинаково, в одинаковых условиях, получая одинаковую зарплату, на которую могли себе приобрести одинаковый для всех небольшой набор жизненно необходимых товаров. Ни у кого не было своего индивидуального выбора, всюду правило мнение коллектива, просьба трудящихся, доходящая порой до абсурда.
И, на мой взгляд, это большое заблуждение думать, что перестройка, разрушившая идею равенства, началась из-за того, что в СССР все жили в одинаковой нищете. Ничего подобного, если бы все жили одинаково сыто и в достатке, то произошло бы все то же самое. Вспомните благополучную ГДР, немцам, проживающим в ней, грех было жаловаться, что они голодные, раздетые и разутые. Но и там перестройка началась по той же причине, что и у нас, в ГДР так же царила уравниловка, не позволявшая своим гражданам иметь свой выбор.
Сейчас у человека появился выбор, он завоевал себе право выбирать, он сейчас может позволить выбирать себе все, что ему угодно из всего многообразия существующих возможностей. Выбор предельно широк и он с каждым днем только расширяется. Но вся беда в том, что выбирать-то он еще не умеет, что этому, оказывается, тоже нужно учиться, потому что каждый выбор несет в себе определенную ответственность, на которую у человека, подчас, не хватает ни сил, ни элементарных знаний. Вот поэтому выбор каждого остановится, в конечном счете, на том, что каждому наиболее близко и понятно его собственной природе, на что у него будет хватать его сил и знаний. Но опять же, это уже будет его собственный выбор, который по сравнению с обязаловкой советских времен, уже можно рассматривать, как некий эволюционный шаг в овладении искусством выбирать.
Ну, а определив свое место в жизни, уже там, в своей нише, каждый будет дальше учиться делать выбор, будет накапливать силы и знания, будет познавать дальше науку выбирать.

– Странно – снова подал свой голос Андрей – казалось бы, всё так просто, Бог дал человеку право выбора, но в тоже время, Он Сам же его и учил делать правильный выбор. Сначала Он также поместил Адама в Раю, предоставив ему возможность самому выбирать из всего многообразия мироздания, то, что ему необходимо для жизни. Но вскоре выяснилось, что один Адам с эти не справляется и ему нужен помощник, кто бы постоянно подсказывал ему, что именно нужно выбрать. И уже начался выбор самого помощника, Адама стал выбрать себе его из всех, сотворенных Богом тварей, но не нашел себе такого, поскольку все они были не одной с Адамом природы.
Тогда Бог сотворил Адаму помощника, использовав частицу плоти Адама, частицу его природы. И такой помощник, созданный плоть от плоти Адама, помог определить человеку его истинное место в мироздании – на земле, где бы он мог и дальше совершенствовать свое умение выбирать, а вместе с этим совершенствоваться и сам, приближаясь к образу и подобию Божьему.
И опять же, сей выбор произошел через кризис, наступивший в результате столкновения двух противоречий – свободы выбирать с одной стороны, и запрета сделать конкретный выбор, с другой. Так родилось искушение – новый для человека элемент в познании им науки выбирать.
И если вспомнить, то Бог проклял искусителя, но не само искушение, поскольку оно еще очень долго будет служить человеку руководством, в овладении искусством выбирать, будет служить основным двигателем его развития.

– Да, Андрей, вы правы – согласился Рождественский – сотворив Адама, Бог дал ему разум, благодаря которому человек имеет возможность выбирать. Но и разум человека не представляет собой однородную массу, а состоит из различных умов, выстроенных в ступенчатом порядке. От самых низших инстинктивных умов его земного рассудка, сродни животным, до самых высших духовных, на которых человек достигает подобия Божьего. Поэтому и развитие самого человека происходит поэтапно, в ступенчатом порядке. И во время каждого перехода с одной ступени на следующую, более высокую, обязательно происходит некое глобальное жертвоприношение. Поскольку именно на стыке соседних ступеней разума всегда возникает противоречие вызванное несовершенством нижней ступени, которое особенно четко проявляется именно при столкновении со следующей, более совершенной ступенью.
И вы Андрей очень хорошо показали нам сейчас эти этапы и те жертвоприношения, что человеку предстоят на его пути к совершенству.

Итак, на первом этапе человек стремиться к единству с миром по плоти, поскольку плоть, самая видимая, самая ощутимая, а, следовательно, и самая понятная для всего живого составляющая природы человека. В библейском варианте Адам стремился сблизиться с миром, Богом сотворенным, по своей плоти.
Применительно к нашим дням, человек стремиться купить весь мир за деньги, поскольку для него сегодня это единственно приемлемая форма обретения.
Но Адам убедился, что сроднится с миром по плоти невозможно, поэтому для обретения себе родственной души он пожертвовал своей плотью. И это было первое жертвоприношение человека – плотское.
Так же и в наши дни еще совсем недавно происходил передел территории и сфер влияния по всей стране, унесший не один десяток, а может и сотни тысяч человеческих жизней. И эту жертву тоже можно отнести к разряду плотских, поскольку людей убивали не за идеи, не за их веру, а именно, устраняли человеческие единицы, вставшие на пути к обогащению. После этого жертвоприношения каждый боровшийся за свое место под солнцем, в результате обрел его. Можно сказать, что так же, как и Адам, каждый обрел себе место по душе, то, что соответствует его природе, каждый обрел своего земного помощника – деньги и сферу их приложения.

И теперь в силу вступает второй этап совершенствования. Если вспомним, то Адам со своей женой на втором этапа своего развития жили душа в душу, даже не замечая своей наготы. И душою они смогли соединиться со всем миром – деревьями, зверями и птицами, созданными Богом, но не с самим Творцом. А вот когда пожелали стать равные Богу, то сразу столкнулись с явным противоречием между своим несовершенством, своей наготой, и величием Создателя. Поэтому на втором этапе жертвоприношение уже имеет душевную природу – Адаму и Еве пришлось пожертвовать райским садом, с которым они срослись душой, ради обретения подобия Божьего. И эта, вторая жертва была уже пострашнее первой.
Таким же образом и для нас, живущих в настоящее время, должна скоро произойти некая глобальная жертва, которая отвратит людей от любви к деньгам, от душевного единения с ними, ради обретения своего человеческого лица по образу и подобию Божьему.


3

– Теперь все более-менее становится на свои места – стал подводить итог Жека. – Паша вот тебе и ответ на твое замечание. От себя добавлю, что у ментов уже появился свой выбор, и они теперь, не дожидаясь просьбы трудящихся бизнесменов, защитить их, сами взяли на себя роль правоохранительных органов. И главное, почему мы это делаем, так только для того, чтобы застолбить за собой свою сферу деятельности, занять свою нишу, принадлежащую нам по праву, которую мы не хотим ни с кем делить, тем более с бандитами.
Да, пока этот процесс еще проходит через взятки должностным лицам, через подкуп судов и так далее, но тем не менее, процесс завоевания свой ниши уже пошел. И уже не за горами то время, когда только правоохранительные органы будут решать все спорные вопросы граждан, а не бандиты и не сами граждане, не доверяя правоохранительным органам.
Ну, а со временем, правоохранительные органы убедятся в неэффективности единения с народом только по телесно-денежному принципу. Настанет время, когда условия жизни вынудят всех и народ, и правоохранительные органы перейти к более доверительному, душевному сближению. Вот тогда для этого правоохранительным органам придется принести в жертву свое тело, свое пристрастие к деньгам, чтобы обнажить перед народом свою душу. Вот тогда и мы будем вынуждены стараться, завоевать уважение народа, и народ, в свою очередь, будет стараться быть уважаемыми, законопослушными гражданами.

– Да, ладно, Жень, не смеши – усмехнулся Пашка – чтобы народ с ментами чаи гонял за душевной беседой? Да не в жизь не поверю.

– Напрасно, Паша, напрасно – возрозил Жека – правда, для того, чтобы такое произошло, действительно должно что-то такое ужасное произойти, какая-то общая для всех беда, которая и объединит народ с правоохранительными органами.

– Илья – обратился Андрей к Рождественскому – вы тут начали говорить о некоем глобальном финансовом кризисе, который изменит отношение всех россиян к деньгам. Нельзя ли поподробнее, а то мне как-то не совсем все понятно, о каком кризисе вы говорите, ведь мы и сейчас до сих пор находимся в состоянии перманентного финансового кризиса. Неужели он станет еще глубже?

– Ну, этот кризис, что связан с перестройкой, и принесением в жертву идей коммунизма о всеобщем равенстве, ради обретения права своего выбора, можно сказать, подходит к концу. О чем красноречиво говорят показатели снижения роста инфляции. Время накопления первоначального капитала, можно сказать, завершается, и теперь наступают времена относительного затишья.
Мы укрепили свое тело – свои капиталы, о которых мечтали, начиная, с последних лет советской власти, и теперь будем какое-то время наслаждаться властью своего тела, властью своих денег, проявляя ее, где только можно. Будем покупать всё, что продается: прислугу, учителей, врачей, судей и прокуроров, дворянские титулы и почетные награды, предметы искусства и самих художников и даже любовь, по крайней мере, в животном, телесном ее варианте.
Но очень скоро придет отрезвление от эйфории, вызванной, внезапно раскрывшимся возможностями для тела, и похмелье будет ужасным.
Выяснится, что купленную прислугу оказывается можно всегда перекупить, да вдобавок, она еще и ворует, не стесняясь, в доме своего хозяина.
Выяснится, что учителя за деньги не способны донести до ученика сокровенные знания, и вообще их мало заботит, усвоил ученик хотя бы те поверхностные знания, что они попытались формально вложить в него в отведенные им для уроков часы, или нет. Поскольку на первом месте в этом процессе обучения для них будет стоять их заработок, их оплачиваемые учебные часы.
И среди платных врачей никто не отыщет ни одного кудесника, а те формальные услуги, что они смогут оказать за деньги, никого уже устраивать не будут.
Вскоре самих судей и прокуроров не будет устраивать то, что они за деньги оправдывают преступников. И не только потому, что эти преступники, благодаря им, могут безнаказанно совершать свои преступления, создавая потенциальную угрозу, в том числе, и им, судьям и прокурорам. Но, главное, что судьи и прокуроры, идя на должностное преступление ради денег, будут лишаться своей ниши, своего законного выбора, становясь такими же преступниками. Но и преступная среда их не примет себе, поскольку они нужны им только в качестве продажных судей и прокуроров. В результате, у них появится опасность оказаться на свалке в числе жертв естественного отбора.
Теперь художники. За деньги они будут заниматься только наведением внешнего лоска, внешней бутафории, не стараясь наполнить создаваемые образы хоть маломальским смыслом. И, возможно, они первыми столкнуться с явным противоречием между поверхностным приукрашиванием, которое будет им навязывать за деньги заказчик, и глубинным пониманием прекрасного, составляющим основу их внутреннего мира. Андрей, вы со мной согласны?

Андрей, улыбнувшись, кивнул головой.

– Истинные дворяне – продолжал Рождественский никогда не примут в свою среду жлоба, купившего себе титул за деньги, для них он всегда будет чем-то вроде клоуна. Да он и сам среди истинных дворян по крови всегда будет чувствовать себя не в своей тарелке, всегда рядом с ними будет испытывать комплекс своей неполноценности. В результате, сам скоро поймет, что благородную кровь невозможно купить за деньги, поэтому он вряд ли захочет передать свой «титул» по наследству.
Тоже самое и с наградами. Очень скоро «орденоносцам», купившим свои Георгии за деньги, станет просто стыдно стоять рядом с теми, кто заслужил их, проливая свою кровь.
Что же касается продажной любви, то скоро все поймут, что кроме скверных болезней от нее никаких плодов ждать не приходится.

Одним словом, очень скоро люди начнут понимать, что миром правят не деньги, а нечто большее, чего невозможно купить за деньги. Произойдет понимание того, что за деньги можно обрести лишь видимую, осязаемую часть мира, его внешнюю оболочку. Можно купить художника, врача или учителя, но невозможно купить их талант, их душу; можно купить тело проститутки, но невозможно купить любовь женщины.
И такой трезвый взгляд на весьма скромные возможности денег и на те убогие плоды, что они в состоянии принести, в результате, обесценят сами деньги, и они утратят свою силу.
И вот тогда произойдет то самое плотско денежное жертвоприношение. Плоть в виде золотого тельца, сам миф о несокрушимой силе и власти денег будут принесены в жертву, ради того, чтобы обнажить то самое нечто большее, чем деньги, чтобы раскрыть душу, дав ей возможность проявить свою власть и силу. А уже власть и сила души позволит человеку, наконец-то, обрести земной мир, Богом сотворенный, поскольку с миром нас объединяет родство душ, а не тел. И сие соитие возможно только через родство наших душ с миром. В свою очередь душевное единение с миром позволит напитать наши души благотворным душевным смыслом мира – собственно, ради этого человек всегда и стремится овладеть всем миром.
И когда человек душою породнится с миром, то в этом душевном земном раю простые граждане обязательно будут чаи гонять за душевной беседой, как вы Павел выражаетесь, с ментами, и не для кого сие не будет чем-то удивительным.

– Прямо, как на сусальных картинках евангелистов, изображающих рай – задумчиво улыбнувшись перспективе подобной идиллии, прокомментировал Пашка слова доктора – где детишки гуляют по зеленой лужайке среди львов и тигров, и все счастливы.
Да, но как же экономика ведь без денег умрет и экономика. Экономику, что же, тоже придется приносить в жертву?

– Напротив – возрозил Рождественский – именно раскрывшаяся душа позволит возродить и укрепить нашу многострадальную экономику.
Спросите, почему? Да все очень просто.
Сегодня наша экономика на телесно денежном уровне может быть только сырьевой, то есть, берется то, что легче всего взять, а потом легче всего продать. Одним словом, самый примитивный способ обогащения – получение максимальной прибыли при минимальных затратах.
Но, понятное дело, вечно такое продолжаться не может, очень скоро всем станет очевидно, что такое разбазаривание своей сырьевой базы очень и очень чревато. Мало того, потребности у народа растут не по дням, а по часам, и уже вырученных денег за нашу нефть, наш лес и другие полезные ископаемые, будет просто напросто не хватать. А это значит, что государство при огромном потенциале своих возможностей снова будет вынуждено влезать в долги. Сами понимаете – это полный абсурд.
В связи с этим остро встанет вопрос о возрождении отечественной промышленности. Причем промышленности, которая смогла бы обеспечивать товарами не только всю страну, но и быть вполне конкурентоспособной во всем мире. И о том и о другом уже позаботятся непосредственно законы рынка. Согласитесь, какой смысл выпускать дорогой и некачественный товар, когда дешевый и лучшего качества можно приобрести за рубежом.
Но главная проблема, с какой столкнутся энтузиасты возрождения отечественной промышленности, будет заключаться в том, что на телесно денежном уровне этого сделать будет просто невозможно. По той простой причине, что производство товаров – это процесс творческий, а значит, требует максимального вложения в него душевных затрат, а не денежных. Это, как зачатие детей – там одной физикой этот вопрос никак не решить, в этом деле без любви, без душевного участия никак не обойтись. Кстати, помяните мое слово – с появлением развивающейся промышленности в нашей стране, повысится и деторождаемость.
Но это новые промышленники поймут не сразу. Вначале они будут стараться построить свой промышленный бизнес всё на том же телесно-денежном уровне. Но львиную долю их денежных средств будет сжирать коррупция – это, во-первых. Во вторых, сам предприниматель будет стараться так же, как и при сырьевом варианте, при минимальных затратах получить максимальное количество товаров. А это значит, что сырье он будет стараться покупать самое дешевое. Плюс к тому, он будет стараться своим рабочим платить как можно меньше, по этой причине он не будет заинтересован в повышении квалификации рабочих. Ему будет гораздо выгоднее нанимать на работу самых низкооплачиваемых рабочих, ну, скажем, тех же гастарбайтеров на короткий срок. Соответственно, и о конкурентоспособности такой продукции на мировом рынке не может идти речи изначально. Просто глупо требовать от неквалифицированного рабочего, работающего за гроши высококачественного товара, изготовленного из отбросов.
В конце концов, и для такого денежного предпринимателя очень быстро наступит кризис жанра, который заставит его отказаться от производства товаров ради обогащения любой ценой, который вынудит распахнуть свою душу ради раскрытия своего творческого потенциала.
И тогда он сам будет отбирать самое высококачественное сырье, привлечет к работе не только высококлассных специалистов, но так же будет заботиться о постоянном повышении их квалификации, ибо этого будут требовать законы рынка. На него будут работать талантливые ученые и дизайнеры, мастера и специалисты, также вкладывающие свою душу в общее дело. А он, в свою очередь, всегда будет заботиться о том, чтобы его сотрудники ни в чем не нуждались, чтобы ничто не отвлекало их от работы.
И вот только тогда, только при таких условиях, товары такого промышленника не будут знать себе равных на мировом рынке. И вот только тогда уже все станут говорить не о китайском, а о русском экономическом чуде.

– А как же коррупция? – спросил Жека.

– Самое удивительное, но те товары, которые станут неоспоримыми лидерами на мировом рынке, коррупция будет обходить стороной. Более того, чиновники сами будут заинтересованы в продвижении такого товара, давая ему всюду зеленый свет. Ведь это будет касаться, в первую очередь, престижа страны на мировой арене, а значит, ставить чиновникам препоны продвижению таких товаров, будет себе дороже, они просто будут опасаться потерять свое место.

– То есть – заключил Жека – мы опять сталкиваемся с тем, что зло, творимое коррупционерами, в какой-то мере, способствует процветанию страны.

– Ну, в какой-то мере – улыбнулся Рождественский – выходит, что и они государев хлеб не зря едят, способствуя естественному отбору в промышленности.
Ведь было бы смешно даже подумать, что, допустим, тому же Фаберже приходилось давать кому-то взятку, чтобы получить заказ императорского двора, шедевры его гения в этом не нуждались.

– Да, но, чтобы стать таким, как Фаберже – заметил Пашка – одной души, раскрывающей талант, мало, тут еще что-то надо.

– Совершенно верно! – воскликнул Рождественский – Вот для этого предпринимателям потребуется из своего душевного рая спуститься на землю, чтобы здесь, на земле вкалывать, как ломовая лошадь, чтобы в поте лица своего добывать хлеб свой насущный. Ведь и Адаму, когда он пожелал сравняться с Богом, пришлось пожертвовать раем – царством душевного умиротворения. Ибо талант, данный Богом, можно закрепить, развить и раскрыть до состояния Божественного озарения только непосредственно своим собственным трудом.

– И однажды произойдет чудо – продолжил мысль Рождественского Андрей, пребывая, при этом, в каких-то своих размышленьях – глазам гения предстанет материализовавшийся Бог, сошедший с небес, чтобы просветить духовный разум гения, наполнить его Божественной мудростью, посвятить гения в таинство Царства Небесного.

– Именно так оно все и будет – как-то без особой охоты продолжать эту тему, проговорил Рождественский, и было видно, сколь интимной она для него была. Но, пересилив себя, он продолжил.
– Действительно, укрепившаяся и развившаяся в неустанных трудах душа, будет способствовать раскрытию духовного видения гения настолько, что он сможет созерцать и слышать живого Бога. И Бог Сам снизойдет с неба к гению, чтобы помочь ему стать богом.
И это обязательно произойдет, но, после того, как избранный Богом гений, впитав в себя Божественную Премудрость, для достижения окончательного духовного просветления, принесет в жертву материальное воплощение Бога.

После этих слов в машине на какое-то время воцарилось гробовое молчание.

– Но ведь Христа распяли не Апостолы – первым нарушил молчание Пашка – а иудеи.

– Да, иудейским первосвященникам и фарисеям Иисус явился лишь в виде тела, потому что они, в силу своего рационального видения мира, ничего другого в Нем не видели. Поэтому единственное, что они могли себе позволить, это только распять Христа чисто механически, на материальном уровне, поскольку Его тело, Его фигура, как считали они, смущала народ и препятствовала, тем самым, их материальному обогащению и получению прочих земных благ в виде почестей и славы. Но, главное, материальное присутствие Христа всегда смущало их самих, и они сами в его присутствии начинали понимать все свое несовершенство. По большому счету, иудеям это было надо, чтобы глубже проникнуться в душевную составляющую своего верования. Хотя, принося тело Христа в жертву, они этого еще не понимали.
На душевном уровне Христа распял народ. Ведь это они кричали: «Распни Его, распни!». Находясь рядом с Ним, внимая слова Его проповедей, они в тот момент уподоблялись Адаму в Эдеме, они также в тот момент пребывали в раю. Им было хорошо с ним: больные исцелялись, слепые прозревали, голодные насыщались. Но пришло время и они сами на практике возжелали испытать силу Учения Христа, поэтому они были вынуждены принести в жертву царство душевного умиротворения, что создавало Его земное присутствие.
На духовном уровне его принесли в жертву сами Апостолы. Ведь это с их молчаливого согласия был распят Сын Божий, а Апостол Петр, так тот и вовсе отрекся от Него, причем, отрекся от Учителя, но не от Его Учения. Но Апостолы были вынуждены пойти на это, потому, что, только удалив от себя своего Учителя, можно рассчитывать на то, что зерна Его Учения прорастут и дадут богатые всходы. Представьте себе сеятеля, который бы только сеял и сеял – эдак он усеял бы все поле зерном в несколько слоев, но так и не дождался бы всходов. Потому что зерна верхнего слоя заглушили бы зерна нижнего слоя, но и сами засохли бы на солнце, не имея возможности своими корнями дотянуться до благодатной почвы. Поэтому, после посева в один слой сеятель оставляет поле до жатвы.
Вот для чего Иисус Сам взошел на Голгофу, Бог Сам принес Себя в жертву, ради спасения всех и иудеев, и народ, и Своих учеников, своей смертью даровав жизнь каждому, раскрыв каждому перспективу его дальнейшего душевного и духовного совершенствования.

И для иудеев это не было каким-то злодейством, ведь, по большому счету, они в жертву принесли не столько тело Христа, сколько свое материально-рациональное видение мира, чтобы, освободившись от него, раскрыть свои души для истинного единения с миром.
Так же и народ, принося в жертву Иисуса, стремился к утверждению себя в Его Учении. А равно с ними и Апостолы, жаждавшие просветления своего духа.
Но, главное, Сам Иисус, придя в мир, соблазном для одних, смущением для других и искушением для третьих, принеся Себя в жертву, дал новый импульс развития каждому. Он наполнил новым смыслом существование каждого, кто не остался к нему равнодушным, как Иуда, предавший, в отличие от Петра, не Учителя, а Его Учение.
Его Иисусу не удалось ни соблазнить, ни смутить, ни искусить, он к Сыну Божьему остался равнодушен, поэтому и не получил от Бога смысла своего существования. Его соблазнили лишь тридцать серебряников, но и в них он вскоре не увидел никакого смысла, а, не имея смысла своей жизни, он удавился. Но этот случай уже можно отнести к естественному отбору.

И тут, Женя, возвращаясь к началу нашего разговора, мы можем видеть, что добро и зло, в тривиальном понимании этих понятий, всегда идут рука об руку, и, что одним только уголовным кодексом невозможно разграничить одно от другого.

– Да – отозвался Жека – после ваших объяснений, мне многое становится ясным.

– И я – подал свой голос Андрей – теперь глубже стал понимать смысл жертвоприношения.

– Так, выходит – пришел в себя от услышанного Пашка – и к нам скоро явиться Мессия?

– Думаю, что очень скоро – как-то загадочно улыбнулся Рождественский – мы с вами, по крайней мере, еще вполне сможем дожить до Его пришествия.

– То есть, с Его появлением конца света, я так понял, не произойдет? – сделал вывод Пашка.

– Ну, конец света если и произойдет, то только для нашего прежнего представления о мире, и лишь оно канет в Лету.

– Как коммунистическая идеология – оживился Пашка.

– Совершенно верно – подтвердил доктор. – Наши старые понятия об устройстве мира придется принести в жертву, чтобы освободить место для нового, более жизненного представления о мироздании, которое принесет нам Мессия. Этим жертвоприношением ознаменуется наш следующий этап развития.

– Ну вот, вижу, подъезжаем – заметил Жека. – Паша возьми от того указателя влево.


4

Ольга довольно точно описала Жеке место расположения их дачи, поэтому отыскать ее среди сотен аналогичных в этом дачном поселке, особого труда не составляло.

– Жень – спросил Пашка – может объяснишь, наконец, почему мы именно сюда приехали, или это государственная тайна?

– Помнишь ту ночную таинственную незнакомку?

– Она, что, здесь скрывается?

– По моим подсчетам, должна быть здесь. Больше ей быть негде.

– Женя – остановил Жеку Рождественский, который уже открыл дверцу, чтобы выйти из машины – я так понял, речь идет о той самой Черной Мамбе?

– О ней родимой – улыбнулся Жека.

– Женя, если вы не против, я бы тоже хотел с ней переговорить.

– Илья – удивился Жека – а вам-то она зачем.

– Дело в том, что у этой девочке незаурядный ум и не ординарные способности – стал объяснять доктор – и было бы просто преступлением разбрасываться такими людьми, как она.
Я так понимаю, после всех случившихся с нею злоключений, она еще не выбрала, чем будет заниматься дальше. Так вот было бы разумней, направить ее незаурядную умственную энергию в мирных целях. Вы со мной согласны?

– Собственно, я за этим сюда и приехал – пожал плечами Жека. – Не знаю насчет ее умственных способностей, но то, что она не дурра – это даже мне видно. Ну, и я тоже хотел бы, чтобы она свои таланты не обратила на какое-нибудь новое преступление. А то, начнет мстить всей мафии России, за свою погубленную ими любовь.

– Не стоит беспокоиться, этого уже не произойдет. То, что с ней и с ее парнем произошло, должно было послужить ей хорошим уроком и, в результате, она должна была уже принести в жертву свою зависимость от тела и денег, осознав их ненадежность. А лишившись силовой поддержки своего парня, она сейчас настроена только на свои силы, так как поняла, наконец, что по-настоящему можно рассчитывать только на них.
Но вы правы, оставлять эту мартышку с гранатой самой решать, на что ей употребить свой потенциал, ни в коем случае нельзя. Поэтому я и хочу ей предложить работу в нашей клинике. Тем более, что у нее большая предрасположенность к нашему профилю.

– И вас не смущает ее прошлое – удивился Жека.

– Нисколько. Повторяю, что в прошлом своем положении она была лишь жертвой обстоятельств, а не очутилась там по велению сердца, или потому, что больше ничего в жизни не умеет делать. И не сладкая, красивая и легкая жизнь ее туда привела, а, скорее, ее врожденное самосознание рабыни, быть всегда и от всех зависимой.
Но сейчас, когда она свое тело, а вместе с ним и сознание рабыни принесла в жертву, то возврата к старому не может быть по определению.
Если же вы беспокоитесь за реноме нашей клиники, то, думаю, своими делами, своим талантом эта девочка никому не позволит бросить тень на репутацию детища господина Зельцфера. А уж раскрыть ей ее талант, я помогу.

– Ну, в таком случае, я спокоен – согласился с доводами Рождественского Жека – я тогда пойду первый, а вы, минут через десять подходите. Договорились?

Илья Александрович кивнул в знак согласия.

Оставив компанию возле машины, Жека направился в дом, машинально обратив внимание на свежие следы от протекторов, недавно въезжавшей и выезжавшей легковой автомашины из ворот садового участка.
Позади него стали раздаваться восторженные возгласы: «А воздух-то, какой! Красотища!».

Обычный садовый деревянный домик с застекленной верандой, еще советской постройки, казался необитаемым. Жека постучался в окно и позвал хозяев, ответа не последовало. Неужели все уехали, подумал он и уже собирался возвращаться, как вдруг сзади из-за большого куста смородины вышла девушка, стройная невысокая с каштановыми волосами чуть ниже плеч, в общем, такая, какой ее описал Пашка и какой представлял себе Жека. И одета она была так же, как описывал Пашка, только вместо туфель на шпильках сейчас на ней были одеты домашние тапочки, и куртки на ней не было. Она появилась так неожиданно, что Жека даже на какое-то мгновение растерялся. Ну, точно, Черная Мамба, мелькнуло у него в голове.

– Вы за мной? – спросила девушка.

– Не стоит беспокоиться, Ирина Владимировна – доверительную форму беседы с Иркой Жека выбрал еще заранее. Но видимо, то ли от легкого волнения при ее внезапном появлении, то ли от того, что Ирка сразу распознала в нем мента, у него это получилось несколько официально – мне с вами нужно лишь немного поговорить.

И все-таки она заметно изменилась, заметил Жека, разглядев ее повнимательней. По крайней мере, та девушка, что стояла перед ним сейчас намного отличалась от того образа, что рисовало ему его воображение по тем незначительным данным, что он о ней располагал. Доктор прав, подумал он, от Черной Мамбы уже не осталось и следа.

– Я и сама собиралась к вам придти, да боялась.

В ее облике не чувствовалось ни хитрости, ни скрытого коварства, ни желания спасти свою шкуру любой ценой, напротив, в глазах этой юной девушки читалась мудрость зрелой женщины, которую можно обрести лишь ценой больших потерь. 

– Да, на трусиху вы что-то не очень похожи – искренне удивился Жека, поскольку видел, что Ирина не лукавит, и уж тем более не собирается с ним кокетничать, как это принято у представительниц ее прошлой профессии.

– Нет, я боялась не милицию, а Душмана. Он бы меня и в тюрьме достал – серьезность ее голоса не оставляла сомнения. – Но сейчас, после смерти еще и Олега, у меня уже больше нет сил прятаться дальше. Да и смотреть в глаза его матери, скрывать от нее, кто я и как сюда попала, тоже уже не могу.

– Не стоит беспокоиться. Гражданин Душман обезврежен, и даже… в общем, в данный момент он ни для кого опасности не представляет.

– Вы это точно знаете? – как-то недоверчиво покосилась на Жеку девушка, и ему показалось, что это спросила не теперешняя Ирина, а вопрос прозвучал из какой-то далекой прошлой жизни Черной Мамбы. Он улыбнулся.

– Я лично принимал участие в его задержании.

– Я вам верю – перед Жекой вновь стояла, умудренная тяжелыми испытаниями Ирина – это я так спросила, не знаю, по привычке, что ли.

– И для того, чтобы посадить вас в тюрьму – продолжил Жека – вы еще пока ничего противоправного не совершили. На это указывают и факты, и свидетельские показания Душмана. Так что вам теперь нечего и некого бояться. Седой мертв, Душмана вы вряд ли, когда-нибудь еще увидите, да и убивать вас у него больше нет причин, а всем остальным, по большому счету, вы совершенно не нужны. Так что можете теперь больше не прятаться. Начните новую жизнь, только постарайтесь больше не возвращаться туда, откуда пришли. Сами видите, чем все это заканчивается. Собственно, ради того, чтобы сообщить вам это, я и приехал.

– А как же деньги? – удивилась Ирина.

– Вы имеете в виду долю Олега?

– Ну, да.

– Если честно, то мне они не нужны. Мне бы пришлось очень долго объяснять своим начальникам их происхождение. И в результате этих объяснений, выяснилось бы, что было совершено преступление, в котором вы, Ирина Владимировна, принимали непосредственное участие.

– А Душман? Ведь он дал показания, что я не виновна?

– Да, он признался, что вас он использовал в темную, и вы не сном, ни духом…  Но, тут есть один нюанс. Колину долю я уже сдал, а про долю Олега никто не знает, а значит и про Олега в этом деле ничего нет. Все выглядит так, будто Николай действовал один, движимый личными настроениями, не посвятив вас в свои планы.
И если вы сейчас придете с этими деньгами в милицию, то сразу всплывет имя Олега, это, во-первых, а заодно и в вашей непричастности у следствия будет повод сильно засомневаться.

– Почему?

– Да, потому что была убита не простая старуха процентщица, а вор в законе, и это дело уже получило очень широкий общественный резонанс. А когда вы принесете деньги, то это преступление из разряда убийства одиночки, совершенное, практически, по личным мотивам, перерастет в разряд особо тяжких – в убийство гражданина Седого с целью грабежа по сговору группой лиц. А это уже совсем иной уровень, это уже организованной преступностью попахивает – а это значит, что следователям и прокурорам можно ожидать от него повышения по службе, чины и награды.
И тогда вам в этом деле, скорей всего, отведут роль, как минимум, наводчицы, а если брать по максимуму, то и организатора, если учесть, что этого никто ни подтвердить, ни опровергнуть уже не может, так как два непосредственных исполнителя уже мертвы.
И ни вам, ни Душману никто не поверит, более того, никто не позволит вам, за неимением остальных участников преступления, выступить в этом деле в роли случайного свидетеля, вам обязательно отведут исключительно роль организатора. А вот против Душмана никаких улик нет, и его привязать к этому делу вообще невозможно, поэтому его и спрашивать никто не станет.
Поверьте, Ирина, прокуратура сразу ухватится за это, практически, раскрытое дело, чтобы отрапортовать о том, как она беспощадно борется с организованной преступностью, поэтому запросит у суда для вас максимальное наказание. Адвокаты не станут этому препятствовать, чтобы не портить себе отношений со своей основной клиентурой – бандитами, поэтому суд влепит вам, как организатору, на полную катушку. Но и на зоне, с учетом того, что был похищен воровской общаг, и убит крупный воровской авторитет, вы бы долго не протянули.
Отсюда следует, что для вашей безопасности будет лучше, если вы деньги оставите себе, тем более, что сейчас они вам больше пригодятся. Надеюсь, у вас-то хватит благоразумия никому не рассказывать, откуда они взялись? Общаг тоже никто искать не станет, потому что Душман уже успел доложить Сан-Санычу, что все деньги в милиции. Но, повторяю, если вы еще принесете в милицию деньги из этого общага, то… Советую даже маме Олега о них ничего не говорить. Или она уже знает о них?

– Нет, что вы, Олег боялся показать их своей маме. Она бы не поняла, а здоровье у нее слабенькое. Он и мне наказал о них ей ничего не говорить.
А как он погиб?

– Несчастный случай – лаконично ответил Жека, не вдаваясь в подробности – просто нелепая случайность.

– А ведь он чувствовал свою смерть, я это видела, но тогда этого еще не понимала. Утром, когда я провожала его на похороны Николая, он, вон там, у калитки, как-то странно посмотрел мне в глаза, будто прощался со мной навсегда. Взял с меня слово, что его мать ничего о деньгах и откуда они взялись, никогда не узнает. Подмигнул мне на прощание, но при этом в его глазах была какая-то странная грусть, я тогда еще подумала, что это, наверно, связано с похоронами Коли, и особого значения этому не придала. Но теперь понимаю, что это он со мной так прощался… и с этим миром… Потом сказал: «Живи, малыш, не поминай лихом!», и пошел на электричку. А у меня до сих пор перед глазами его удаляющаяся фигура в свете утреннего, пригревающего солнца.
И я теперь, если честно, то сама не знаю, как мне поступить с этими деньгами. Отдать их матери Олега не могу, мне бы пришлось очень долго объяснять ей, откуда они взялись у него, но все равно, боюсь, она так бы ничего и не поняла. И у себя их оставить я тоже не могу, они бы мне постоянно напоминали о смерти ребят… Теперь, вот даже в милицию и то не могу отнести…

– А Олег-то вам о них, когда рассказал – перевел Жека разговор в другое рксло.

– В ту ночь – начала рассказывать Ирина, тщательно подбирая слова, стараясь восстановить все детали – перед тем, как погиб Коля, Душман заехал за мной в бар. У него в машине, он сказал мне, что теперь я свободна, ну я у него была…

– Да, да, я знаю. Дальше, пожалуйста.

– Так вот, он сказал, что Седого больше нет, что его убили какие-то отморозки. Я еще тогда подумала, что, видимо, есть Бог на свете.
А уж Душман-то как был рад, что для нас с Колей все так удачно получилось. Я еще тогда подумала, чего это он за нас-то так переживает, с какой стати, на него это никак было не похоже. А тут денег дал, бутылку «Hennessy», все торопил меня, чтобы я побыстрее позвонила Коле, обрадовала его. Всё беспокоился, чтобы мы поскорее встретились, сам даже вызвался довести меня до Колиного дома.
Я уж потом, когда увидела, как Николай за сердце схватился и повалился навзничь, моментально поняла всё. И почему Душман так расстарался, чтобы наша встреча с Колей побыстрее произошла, и почему он подвез меня не к скамейке, где меня дожидался Николай, а остановил машину на соседней улочке. Но, главное, я сразу поняла, кто были те «отморозки», что завалили Седого, и сообразила, что я тоже не жилец.
В тот момент моя голова стала ясной и работала, как никогда. У меня в памяти в одну секунду промелькнули все события, связанные с Душманом. Я сразу вспомнила, как он упорно переводил стрелки на Седого, когда я просила его отпустить меня, и то, как он радовался, сообщая мне, что Седого завалили. Вспомнила и то, как он, почти заставил меня, взять тот злосчастный коньяк, когда я ему говорила, что это лишнее, что Николай у меня не пьющий, а я в одиночку тоже пить не собираюсь. А ведь Коля-то и выпил его, чтобы только мне сделать приятное…
Так вот – через секунду продолжила Ирина – я вспомнила и то, как он подвез меня только до соседней улочки, и тут же вспомнила, что когда направлялась от машины к Коли, то не слышала, как Душман отъезжал. Значит, поняла я, он за нами все это время наблюдал.
Дальше я все делала быстро и чисто автоматически. Проверив пульс, убедилась, что Коля действительно мертв.

– Ира, а вы что заканчивали? – перебил ее Жека.

– Медучилище. Тоже, что и Ольга, только она намного раньше. Она  тогда уже в институте училась. Мы встречались с ней в больнице, когда у нас практика была, но тогда еще знакомы не были. Она сегодня утром за своей мамой приезжала и очень удивилась, увидев меня здесь. Мама ей объяснила, что я девушка сослуживца Олега, что Олег попросил ее приютить меня на время. На том и расстались. Они и уехали-то совсем недавно, часа не прошло.

– Ну и, что было дальше?

– А дальше я поняла, что для Душмана я очень опасный свидетель, и перед ворами за Седого, и перед ментами за Колю, простите, вырвалось.

– Ничего, ничего, продолжайте.

– Так милиции мне бы еще пришлось доказывать, что это не я его коньяком отравила. Поэтому, чтобы, случайные прохожие милицию не вызвали раньше времени, чтобы мне успеть убежать, я Колю посадила в такую позу, ну, он, вроде, как уснул за столом. А сама проходными, подальше от Душмана, пока он сам за мной не бросился.
Все пролетело у меня перед глазами в одно мгновение, я только опомнилась, когда водитель такси спросил, куда меня везти, а тачку я уже на проспекте поймала, на Каменноостровском. Хорошо, что у меня с собой мобильник был, а в нем телефон Олега. Меня с ним Коля познакомил, мы как-то гуляли все вместе. По телефону я не стала объяснять, почему я ему звоню среди ночи, но он сказал – приезжай. Я приехала к нему домой на Охту, рассказала ему все, а он уже утром отвез меня сюда, сказав, что уж здесь-то меня точно никто не найдет.
А как вы-то меня нашли?

– Ну, это было не так сложно, как думали вы с Олегом.
Сами посудите, девушка вы не глупая, а значит домой и к своим старым друзьям-приятелям, где вас легко можно найти, не побежите. Остаются только новые друзья, о которых никто не знает, а таким мог быть только Олег, Колин сослуживец, потому что других близких друзей у него не осталось. Ну, а когда я вычислил и причастность Олега к убийству Седого, и узнал, что Душман об этом ничего не знает, то догадаться было не трудно. Вы ведь, когда ехали к Олегу, еще не знали о том, что они вдвоем с Николаем устраняли Седого?

– Да тогда еще не знала, если бы знала, то наверно не поехала бы к Олегу, испугалась бы. Но когда Олег мне все рассказал, я сама поняла, что Душман об Олеге ничего не может знать и успокоилась. Олег же мне рассказал, как они с Колей вдвоем выследили Седого, как просчитали все возможные варианты, остановившись на единственном. У Олега дома оказалось альпинистское снаряжение, он после армии увлекся альпинизмом, даже в какой-то клуб записался. Так вот, прихватив из дома веревку, на машине Ольги они все и провернули, да еще и целую сумку денег Коля умудрился у Седого забрать.

– А почему Коля убивал спицей, а не тем же ножом?

– Этих подробностей я не знаю, но думаю, спицей в ухо безопасней – и шума меньше, и наверняка – другого-то оружия у них не было, кроме ножей. Но ножом, это я вам, как медик говорю, была опасность, что Седой мог спросонья от боли вскрикнуть. Потом, нож оставляет большую рану, из которой могла брызнуть кровь на Колю. Опять же, отпечатки пальцев на ноже и характерный след от самого ножа в теле – все это дополнительная головная боль – спицей проще и надежней. Видимо, их там, в армии, сейчас этому уже учат.
Когда Олег мне все это рассказал, тогда же и деньги показал, сказав, что вторая половина у Коли, но про нее лучше забыть, так как ее, скорей всего, теперь милиция заберет у него из дома…

– Ира, а где та бутылка «Hennessy»?

– Я ее уже у Олега дома в унитаз вылила, от греха подальше. А бутылку в мусоропровод сбросила, где она и разбилась при падении, я сама слышала.

Жека видел, что все эти воспоминания могут скоро довести ее до слез. Но слез не последовало, вместо этого ее понесло в свои воспоминания, и ее уже было не остановить.

– Да, я и к Душману-то попала, сама того не желая – быстро начала говорить Ирина. – Подруга, сука, уговорила взять кредит в банке на пару под ее дачу, ну, а я дура согласилась. Потом она кинула меня на бабки, и тут сразу братки подвалили – или отрабатывай, или на счетчик поставим – куда было деваться. Мне уже потом сказали, что эта подруга с таких дур, как я, свой процент имела. Правда недолго, потом я узнала, что она и братков хотела продинамить, в общем, ее в Германию, в какой-то портовый бордель отправили… Тогда радовалась, а сейчас мне жалко эту дереху.
Мне-то еще повезло. Я раньше спортивной гимнастикой занималась, значок КМС есть, так меня в бар определили вокруг шеста вертеться. Клиентов, если честно, то по пальцам пересчитать…

В этот момент к ним подошел Рождественский.

– Не помешаю – спросил он.

Ирина при виде незнакомого человека сразу умолкла и отвернула свое лицо в сторону, а Жека в ответ пожал плечами, мол, собственно, он уже почти закончил.

– Здравствуйте, Ирина! Извините, не знаю вашего отчества.

– Здравствуйте! – она повернула к Рождественскому удивленное лицо – Вы разве тоже из милиции?

– Нет, я не милиционер – Илья Александрович был рад, что не ошибся в Ирине, и в ее незаурядных способностях читать людей с первого взгляда. О чем свидетельствовало ее удивление по поводу того, что она в нем не увидела милиционера.
– Я врач, а с Женей мы просто давние знакомые. Здесь я чисто случайно, но с вами я немного знаком – Рождественский заметил, как у девушки при этих словах моментально сузились зрачки, будто она пыталась разглядеть в докторе своего бывшего клиента. – Нет – успокоил он ее – мы раньше с вами никак не встречались, я знаком с вами заочно, и, признаться искал встречи с вами.
Я так понимаю – продолжил Илья Александрович, видя, как Ирина начинает смотреть на него с любопытством – перед вами сейчас стоит вопрос выбора своего дальнейшего жизненного пути. Или я ошибаюсь, и вы для себя уже все выбрали?

– Как раз об этом я и собирался расспросить Ирину Владимировну – ответил за нее Жека.

– Вы правы – девушка немного смутилась, отвечая обоим сразу и никому конкретно – как раз об этом я сейчас постоянно думаю, но что-то определенное пока в голову не приходит. Я так понимаю… – повернула она голову к Рождественскому.

– Илья Александрович – тут же представился доктор.

– Я так понимаю, Илья Александрович, вы мне хотите сделать предложение и совсем не руки и сердца – в ее глазах снова появился прищур сомнения.   

– Вы правы – легкая улыбка скользнула на губах Рождественского. Теперь он воочию убедился, что Ирина уже принесла в жертву свою рабскую зависимость от денег, а вместе с ней и свою зависимость от любых других обстоятельств. Теперь она желала быть независимой от всего, даже от уз брака, желала сама распоряжаться своей судьбой, желала делать свой выбор.
– Рука и сердце вам сейчас совсем не нужны, ни мои, ни чьи либо другие. И мне в вас нравится именно то, что вы прекрасно отдаете себе в этом отчет и не стремитесь идти по пути легкого сопротивления, зная, что такой путь очень и очень обманчив.
Вот поэтому у меня и именно к вам вполне деловое предложение, но сначала я бы хотел знать, есть ли у вас сейчас силы и желание учиться.

– Желание есть, только я толком еще не определила для себя на кого мне учиться.

– А на кого бы вы хотели?

– По большому счету, на психолога, но туда не так-то просто попасть. Мало того, что конкурс очень большой, так сейчас еще и большой блат нужен. Вдруг стала очень востребованной сама профессия, даже деньгами этот вопрос невозможно решить.

– Да, вы правы, но профессия, если честно, не столько востребованная, сколько модная. Теперь я убедился, что я в вас не ошибся, психология это, действительно, ваша стезя. Скажу даже больше, вы просто рождены для этой профессии, поэтому я просто считаю, своим долгом протянуть руку помощи молодому дарованию. С институтом я вам помогу. А попутно предлагаю вам поработать в нашей частной клинике, пока правда не знаю кем, но, думаю, определимся по ходу пьесы, во всяком случае, работа для вас всегда найдется.

– В принципе я готова – как-то неуверенно ответила Ирина, еще до конца не веря своему счастью.

– А что это за клиника, где находится?

– На Зверинской… – Илья Александрович собирался дальше объяснять про свою клинику, но Ирина его перебила.

– Клиника Зельцфера?

– Да, она самая – удивился доктор – не знал, что в народе ее уже так стали называть. А вы про нее откуда знаете?

– Года полтора тому назад я собиралась устроиться к вам на работу, да обстоятельства…

– Ну, вот видите – Рождественский не стал выяснять подробности обстоятельств, помешавших девушке, а лишь сказал – Это лишь подтверждает то, что от судьбы не уйдешь.
Так значит, договорились. Жду вас в клинике, в понедельник к десяти часам. Спросите доктора Рождественского – это я.

– Ой – глаза Ирины раскрылись от восхищения – тот самый – но она быстро пришла в себя – простите, не ожидала, просто я раньше много слышала о вас и о вашем методе. И то, что вы мне предлагаете работать с вами… я даже согласна уборщицей. Надеюсь, швабра с тряпкой в вашей клинике найдется?

– Специально для вас что-нибудь отыщем – улыбнулся Илья Александрович.

– Тогда, может, давайте я вас чаем угощу, с вареньем?
– Ну вот, а Павел сомневался, что народ не станет с милиционерами чаи гонять за душевной беседой – усмехнувшись, заметил Рождественский.

– Спасибо, Ира – ответил Жека – в другой раз. Мы, собственно, ненадолго, приехали природой полюбоваться, мне еще вечером на дежурство заступать. Лучше подскажите, где у вас тут речка поблизости?

– Я покажу, тут недалеко. Так может я с вами – было видно, как Ирине не хотелось уже больше с ними расставаться – а потом вместе в город, а то мне одной в электричке, с деньгами.

– Тогда собирайтесь, мы подождем.

– Да, я быстро, только записку маме Олега напишу, чтобы не волновалась, и заскочу к соседке, ключи ей оставлю.

Спустя некоторое время, на берегу тихой небольшой речушки можно было видеть, как Жека с Пашкой, скинув свои кроссовки и засучив джинсы до колена, бродили по мелководью. Жека с азартом что-то рассказывал Павлу, наверное, что-то из своего деревенского детства, а Павел то смеялся от души, то вдруг становился задумчивым, то сам вставлял какую-нибудь реплику, отчего они уже вместе заливались жизнерадостным смехом.
Рождественский с Ириной сидели на бережку и тихо беседовали о чем-то, о своем. Неподалеку, раскинув руки, лежал в густой траве Андрей и наблюдал за причудливой игрой кучевых облаков на небе.
Казалось, все были счастливы.


5

– Генрих, мой мальчик, рад тебя видеть – Магистр, стоявший у окна и, наблюдавший, как подкатил к парадному подъезду его замка «Mercedes-Benz» 540K, отошел от своего наблюдательного пункта, чтобы обняться с появившимся в дверях дорогим сердцу учеником.
– Как доехал? – участливо спросил Магистр – Днем у нас в горах шел дождь, а мокрый асфальт в этих местах всегда очень обманчив, всегда таит в себе угрозу. Я волновался за тебя. 

Сами слова Магистра не вызвали у Генриха тревогу, они не были фальшивыми, прозвучавшими лишь, как формальная учтивость, как некий фон обязательного ритуала, Магистр вообще избегал фальши, а с ним и подавно. Единственно, зная, что Учитель никогда ни о чем не говорит просто так, для красного словца, что каждое его слова несет в себе определенный подтекст, несколько насторожился – упоминание об опасности в пути явно было не спроста. 

– Я ехал с предельной осторожностью – так же с сердечным участием стал уверять его Генрих – ну, может, на подъезде я несколько утратил бдительность, залюбовавшись нереальной красотой вашего замка на фоне горного пейзажа. Но в целом, все обошлось без приключений, да, и дорога, не показалась мне утомительной.

– Да, ты прав, в сентябре горы здесь особенно красивы – Магистр сделал небольшую паузу, но не стал останавливаться на красоте гор в начале осени, посчитав это излишним. А перешел к следующему пункту их встречи, в которой все роли, казалось, была расписаны до последнего слова, без права на какую-либо импровизацию.
– Приведи себя в порядок с дороги, мой мальчик, и будем ужинать. Сегодня я приказал накрыть в гостиной.

Направляясь в ванную комнату, Генрих отметил про себя, что в сегодняшней пьесе Магистр совсем не отвел место для пейзажной лирики. И еще его удивило, что ужин будет в гостиной, а не как обычно, в библиотеке. Может, будут еще гости?

Приведя себя в порядок, Генрих вошел в небольшой зал, в центре которого стоял круглый стол, накрытый белой скатертью. На столе стоял большой подсвечник на двенадцать свечей, которые, собственно, и освещали помещение, прозрачный графин с вином и два бокала. За столом, кроме Магистра, больше никого не было. Он указал Генриху сесть напротив него.
Налив себе в бокал вина, отливавшего загадочным рубиновым мерцанием, и подождав, пока Генрих наполнит свой, он приподнял бокал, но пить не стал.

– Генрих, мой мальчик, я не случайно упомянул тебе об опасности в пути – начал он. – Я хочу, чтобы ты всегда знал, что у палки два конца и, как бы ни был гладок путь, чтобы ты всегда помнил о подстерегающей тебя опасности, и всегда был готов к встрече с ней лицом к лицу.

Учитель сделал паузу.

– Я сейчас вспоминаю – продолжил он, посмотрев на бокал с вином – точно такой же ужин здесь, в этой гостиной, с твоим отцом ровно восемьдесят лет тому назад. Тогда мы были молоды, особенно твой отец, и нам казалось, стоит нам только чего-нибудь захотеть, то во всей вселенной не отыщется силы, способной помешать нам, осуществить задуманное.
Наши цели тогда, в двадцать втором, были намного скромнее, чем сейчас. Нам нужно было лишь объединить Германию, которую мы мечтали сделать великой, и мы своего добились без особых усилий.
Но аппетит разгорается во время пути – и это был первый подводный риф, который мы тогда не учли. Быстрый успех вскружил наши юные головы, и мы несколько утратили бдительность. А слепой азарт еще никого не делал победителем, Ника – богиня Победы всегда склоняет голову и отдает предпочтение здравому смыслу, а не болезненной страсти. Запомни это хорошенько, мой мальчик.

Далее все шло по нашему плану – мы объединили всех немцев под знаменами Третьего рейха в один мощный боевой кулак, и одного этого было достаточно, чтобы, почти, без боя захватить всю Европу, ну, или почти всю.
Но что такое Европа без русского сырья – так, клочок земли, не более того. Да и русские вначале также не оказывали нам сколько-нибудь серьезного сопротивления, и, самое любопытное заключалось в том, что они испугались не немецкой военной машины, но тот страх, что внушили им их комиссары был пострашнее страха перед военной мощью Германии.
Ты бы только видел, что творилось в начале русской компании – русские миллионами сдавались к нам в плен. И это были, в основном, всё физически крепкие солдаты регулярных войск Советов, а не пушечное мясо из ополченцев, давно не державших в руках винтовку. Эти воины не только могли держать в руках оружие, но и сражаться и даже побеждать. Но своих комиссаров с их расстрельными заградительными отрядами они боялись больше, чем наши пули и позор плена, поэтому и бежали к нам целыми ротами, батальонами, полками и даже армиями.
Казалось, победа близка, но вот тут вдруг случилось непредвиденное. Этот незаконнорожденный монастырский выкормыш, этот жалкий ефрейторишка, который только и мог, что горлопанить на митингах, да позировать перед объективами, вдруг возомнил себя Наполеоном. Окрыленный головокружительными успехами первых лет войны, он решил сам возглавить победоносный марш на Восток, он сам стал корректировать планы военных, подстраивая их под свои политические амбиции, и мы уже никак этому не могли воспрепятствовать. В слепом азарте мы напоролись на первый риф.
Запомни, мой мальчик, там где в стратегию и тактику предстоящей операции вмешивается лживая и продажная политика, не стоит ждать победы.

Когда вся германская военная машина покатилась с завоеванных земель обратно в Германию, все вдруг вспомнили про здравый смысл. И с тех пор все военные операции стали больше напоминать хорошо продуманные шахматные партии, не оставлявшие врагу, казалось бы, ни малейшего шанса на победу. Но было поздно, враг к тому времени стал хитрее и изворотливее нас, и на каждую нашу хитроумную комбинацию отвечал нам своим каким-то немыслимо неожиданным решением, ставившим нас в тупик. Русские воевали дерзко, рискованно, не считаясь с потерями, вопреки всем мыслимым правилам и здравому смыслу, но, главное,  было в них что-то, чего не было у нас.
И мы поняли, что полагаться только на здравый смысл, было нашей второй серьезной ошибкой. Мы поняли, что в любом противоборстве исход решает не сила, и даже не мастерство – все это ничто, если оно не подкреплено верой в свою правоту. А у русских она была, и не только тогда, когда они воевали на своей территории, но и тогда, когда их танки взрывали своими гусеницами немецкую землю. И, что самое удивительное, чем ближе их танки приближались к Берлину, тем сильнее росла в них уверенность в их правоте. А вот у немцев наоборот, ее уже не было, они уже не чувствовали себя хозяевами мира, избранной нацией, и чем ближе русские войска приближались к Берлину, тем стремительней таяла в немцах вера в их исключительное право вершить судьбы мира. В конечном итоге всю Германию поглотило мертвое безверие в свои силы. А после того, как их обожаемые вожди, которым они верили больше всего на свете, один за другим отправились на тот свет, бросив их на произвол судьбы, у немцев появилось и полное безразличие к своей дальнейшей судьбе. Но и это еще был не конец, не самый последний подводный риф, с которым нам пришлось столкнуться.

После войны обессиленную Европу стала подминать под себя Америка, которую война, практически, не коснулась, не считая того, что их немного помяли японцы в самом начале войны. Но уже когда война кончилась, когда Германия уже признала свое поражение, Американцы сбросили на Японию атомную бомбу. Нет, точнее было бы сказать, что они сбросили ее не на Японию, сбрасывать ее на Японию у американцев особой нужды не было, Япония итак уже была на последнем издыхании. Американцы сбросили ее на весь мир, и мир вынужден был склонить перед ними даже не головы, а свои покорные спины. Но, главное, те две бомбы, сброшенные на Японию, прогремели у нас, в Германии, разорвавшись в головах немцев, и уничтожив в них последнюю каплю робкой надежды на то, что все ужасы, связанные с войной для них уже закончились. Все сразу поняли, что для них все кошмары еще только начинаются, и всех немцев охватил чудовищный страх перед надвигающимся Судом Божьим, так что потом судебный процесс в Нюрнберге показался всем легким шлепком по попке.

Вот видишь, сколько мы всего не учли на своем пути! – Магистр слегка повысил свой голос, но потом продолжал также спокойно, как и прежде – А знай, мы сразу, что этот неврастеник подведет нас. Или, что американцы давно ведут свою игру за обладание миром, и что у них давно был разработан план, как поставить весь мир на колени при помощи атомной бомбы. Для чего они специально позволили японцам разбомбить свой флот у Пёрл-Харбор, чтобы развязать себе руки для демонстрации своего чудовищного оружия. Типичная тактика евреев.
Да, мой мальчик, не удивляйся, все всегда считали, что Америкой правят американцы, и никто не знал, даже сами американцы, что ими давно управляют евреи. Ну, если и не со времен Колумба, то, по крайней мере, со времен их ставленника Линкольна – это точно. Но американцам Линкольн не понравился, как официальное лицо Америки, и они его убили. Вот тогда-то евреи, чтобы не дразнить гусей, стали управлять Америкой тайно. Об этом и сейчас еще мало, кто знает, но мы об этом знали всегда, но, как видишь, тоже недооценили их. А недооценивать своих противников – это последнее дело.

– Они правят Америкой по примеру нашего Братства? – спросил Генрих.

– Да, примерно. Но до нашего Братства им далеко, потому что у них есть весьма вредная привычка хвастаться своими достижениями, они без этого никак не могут, такова уж их натура. А поэтому, они нет-нет да вылезают, время от времени, наружу, не так, так этак, это их и губит.

Генрих и раньше замечал, что Магистр относился к евреям несколько предвзято, и не понимал истинной причины этой нелюбви. Но теперь ему становилось ясно – американские евреи доставили ему в свое время немало неприятностей.

– Уничтожить всех евреев в Германии – это была идея Братства? – снова спросил Генрих.

– Не совсем. Скажем так, с нашего молчаливого согласия, хотя мы предлагали лишь их депортацию, поскольку навлекать на себя гнев той же Америки в самом начале мировой войны, не входило в наши планы. Всё же остальное – Холокост, газовые камеры – все это на совести не только рейхсминистра пропаганды Геббельса, но и всего Рейхстага. Геббельс ратовал за чистоту расы, потому что этого требовала государственная идеология, а евреи никак не вписывались в объединение Германии по национальному признаку. Промышленники опасались подпускать евреев к казне, поскольку финансовые потоки, так или иначе всегда обязательно проходят через них. Генералы, планируя вступление в войну Америки в качестве потенциального противника, не желали оставлять евреев у себя в тылу, подчиняясь здравому смыслу. И так было во всех областях деятельности Рейха, как не крути, а евреям совсем нигде не нашлось места в Германии.

– Но я продолжу. Так вот, говоря об Америки, у нас под боком за время войны вырос сильный конкурент – продолжал Магистр – а мы, увлеченные своими победами и поражениями здесь в Европе, этого даже не заметили. Ну что ж, подумали мы, не получилось через Германию и ее военную мощь управлять всем миром, должно получиться через Америку и их доллар. Правда, это было не совсем то, что мы хотели, но это было все же лучше, чем ничего. Но сначала нужно было восстанавливать, разрушенную войной Германию, и нам это быстро удалось за счет Америки. В конечном счете, мы намеревались придти к своей цели на плечах американцев.
Мы знали, что долго они не протянут и очень скоро американские евреи в погоне за барышами сами погубят Америку, отравив ее долларовым ядом. Такое было уже не раз, начиная с Ордена Тамплиеров, и кончая строительством коммунизма в России. И наше Братство прекрасно знало, что там, где появляются евреи со своими идеями, там не стоит ожидать продолжительного успеха. Потому что они все свои самые светлые идеи всегда стремятся обратить в бренный презренный металл, который очень скоро начинает душить их самих.
Они всегда очень громко начинают, так было и с революцией в России, и с бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки. Но потом, спустя некоторое время, запустив свою машину, и добившись некоторого успеха, они не знают, что им делать дальше. Они не могут и дальше поддерживать нормальную работу своей машины, потому что не знают, как это сделать, выясняется, что они просто не знакомы с ее устройством. И такая машина молотит без остановки, пока из нее не начинают сыпаться износившиеся болты и шестеренки. И все это происходит оттого, что они совершенно не знают законов развития.
Да, евреи хороши на старте – тут им цены нет. Но сделав первый рывок, всегда останавливаются на достигнутом, даже не пытаясь что-то предпринять, в надежде на то, что течение и сопутствующий ветер, созданные ими, сами вынесут их на морские просторы. Но, как правило, течение их выносит в сточную канаву, а ветер надувает паруса совсем других кораблей.
Знания нашего Братства намного глубже, поэтому мы можем себе позволить править миром вечно. Сейчас как раз настал такой момент, когда стоит поговорить о смене лидера в мировом господстве.

Совет старейшин нашего братства, рассмотрев твой новый способ устранения конкурентов руками самих конкурентов, в целом, одобрил его. Им понравилось то, как ты ловко подбросил местной мафии в Санкт-Петербурге, создававшей угрозу вашему будущему заводу, дезинформацию о якобы имеющихся акциях завода у частного лица. Твой эксперимент удался – питерской мафии не стало.
Мало того, твой простейший способ устранения потенциальных конкурентов, похоже, пришелся русским спецслужбам по душе, и они стали успешно применять его по всей России.
В связи с этим, хочу тебя спросить, каким ты видишь наш дальнейший диалог с Россией?

– Устранив свою мафию – стал спокойно отвечать Генрих на вопрос Магистра, ответ на который у него был уже давно готов – Россия лишит себя своей теневой экономики, которая во все времена являлась кузницей передовых идей в экономической сфере. Но, чтобы профессиональный, организованный криминалитет не появлялся у них снова, они будут вынуждены оградить себя от поползновений криминала законами, за соблюдением которых они будут зорко следить.
Таким образом, сковав свою экономическую деятельность окончательно, они никогда не смогут развить производственную сферу своей экономики, потому что производство требует большей свободы деятельности. В связи с этим, русские будут вынуждены довольствоваться лишь своей сырьевой базой.
Мы же в свою очередь и впредь не будем оставлять им иного выбора, потому что нас Россия, как вы верно подметили, устраивает именно как источник сырья, и только используя ее именно в таком качестве возможно постоянное сотрудничество с нею.

– Но ведь они итак снабжают нас своей нефтью и газом и не только нас, но и всю Западную Европу – возразил Магистр.

– Всё это так, всё так – невозмутимо отвечал Генрих – но потребности России с каждым днем только растут, и очень скоро их нефть будет не в состоянии накормить их всех досыта.
Вот тут-то и выступим мы – немцы со своей более совершенной экономической моделью, построенной на основе производственной экономики, которую русские просто обязаны будут принять.

– Почему ты  думаешь, что они ее обязательно примут, а не попытаются развить свое собственное производство? – спросил Магистр, заинтересовавшись мыслью Генриха.

– Да, потому что – со стороны могло показаться, что Генрих отвечал, как прилежный ученик, хорошо выученный урок – для развития своего производства необходимо время, деньги и талант, помноженный на терпение, а ничего этого в России никогда не было, и нет и поныне. Русские постоянно куда-то торопятся, вечно боятся куда-то опоздать, поэтому им всегда не хватает времени. Стараться всюду успеть, постоянно находиться в погоне за призрачной мечтой, растрачивая себя, таким образом, по мелочам – это как раз в их природе.
Отсюда и денег у них никогда не будет, потому, что они не знают их истинную цену. Они не умеют по-настоящему их зарабатывать, не умеют их хранить, правильно распределять, напротив, они вечно спешат расстаться с ними. Где-то, как-то, любой ценой по-быстрому урвать себе немного денег – это единственное, на что они способны. Ну, а те деньги, что быстро приходят, также быстро и заканчиваются, и вся их суетливая возня в погоне за богатством начинается сначала. Поэтому сырьевая экономика для них самый оптимальный вариант обретения средств к существованию, уготованный им самой природой, чтобы они все не умерли с голоду.
Так же и их талантов хватает лишь на первое озарение, но развить возникшую идею, довести ее до логического конца, у них порой не хватает элементарного терпения. В этом они чем-то похожи на евреев, может быть поэтому евреев всегда тянуло в Россию, и в России они смогли добиться большего, чем даже в той же Америке.
Но в отличие от евреев, у русских и к деньгам особое отношение, обусловленное их менталитетом. Русские готовы свои быстро заработанные деньги тратить не на развитие своих, порой, гениальных идей, а, как папуасы, начинают тратить их на стеклянные бусы и прочую мишуру. Думая, что их идея никуда от них не уйдет, и, полагаясь на свой авось, рассчитывают на развитие своей идеи где-нибудь, как-нибудь, что-нибудь, когда-нибудь урвать. В результате, за неимением нормальной производственной базы и нехватки средств для воплощения своих идей, все их идеи, если и имеют свое материальное воплощение, то предстают все в довольно-таки жалком, куцем виде.

– Но ведь свою оборонную промышленность русские смогли довести до ума?

– Это, пожалуй, единственное исключение из правил, и то, продиктованное им жесткой необходимостью. И потом, не стоит забывать, что оборонная промышленность русских всегда находилась под строгим контролем государства, тогда, как остальные виды промышленности оно передало в частные руки. Ну, а у частного лица ответственности всегда меньше, чем у всего государства, отсюда и свободы у частного предпринимателя меньше, чем у государства.
Но даже их оборонная промышленность не спасет всю Россию, и никогда не сможет удовлетворить все чрезмерные потребности русских.
Но именно их высокая потенциальная возможность создать у себя высокоразвитую промышленно-производственную экономику, подталкивает нас не допустить этого. Сами посудите, если их товары будут также пользоваться спросом на мировом рынке, как их танки и самолеты, то это разорит всех, и нас, немцев, в том числе.

– Согласен. Теперь у меня будет к тебе вопрос относительно русского сырья. Без их сырья и наша экономика может встать. Ты не боишься, что они нам скоро начнут навязывать свои условия?

– Русским это будет не выгодно. По той простой причине, что на их нефти свет клином не сошелся, и в мире есть другие источники получения этого важного для нас сырья. Поэтому, если они начнут навязывать нам свои условия, то они просто рискуют остаться без покупателя, без рынка сбыта своего товара.
Да, закупка сырья в других регионах, возможно, будет для нас чуточку дороже, но и товары, произведенные нами, тогда станут чуточку дороже для той же России.
И потом производственная экономическая модель всегда была, есть и будет совершеннее сырьевой – это даже дети в школе понимают. Поэтому и Россия всегда зависела, и будет зависеть от немецкого производства, а не мы от их сырья.

– Ну, хорошо – Магистр поставил свой бокал на стол, который он до сих пор держал в руках – остальной сценарий, который ты предлагаешь, мне, в общем-то, ясен.
После того, как у русских ничего не выйдет с собственной промышленностью, которая никогда не сможет конкурировать с развитой промышленностью Германии, а нефтяная труба уже будет не в состоянии удовлетворить все их возросшие потребности, мы предложим им свою экономическую модель. Как это будет выглядеть, Генрих?

– Русские с радостью начнут строить на своей территории филиалы наших заводов, потому что это будет для них единственный шанс обзавестись своей промышленностью. И с этим больших проблем не будет, если учесть, что у немцев уже есть богатый опыт строительства своих заводов в России, также, как и у русских, иметь свою промышленность за счет нас, немцев.

– Но, те немецкие заводы, что строились при русских царях, очень быстро становились русскими – снова возразил Магистр.

– Да, но только не стоит забывать, что при этом самой Россией управляли немцы – парировал Генрих.

– Но самой Германии от этого не становилось легче – казалось, приводя свои контраргументы, Магистр испытывал план Генриха на прочность.

– И не должно было – спокойно отвечал Генрих – поскольку сама Германия еще не была объединена.
Сегодня, благодаря нашему Братству, Германия представляет собой единое государство, так же как и Россия, благодаря идеям Маркса и энергии евреев в их претворении на территории России. Сегодня наши страны уже могут себе позволить вести более конструктивный диалог, затрагивающий интересы обоих государств целиком, а не только частных лиц и компаний, как это было при наших Францах и Леопольдах и русских Александрах и Николаях.
И первые шаги к нашему сотрудничеству уже сделаны – в Германию проложена русская нефтяная труба, а в России уже строится первый наш завод.
Со временем, таких заводиков должно стать больше, намного больше. Наши заводы должны полностью охватить собою весь промышленный сектор русской экономики, не позволяя им даже пытаться создавать свою промышленность.
А при условии распределения прибыли наших совместных с Россией предприятий, при котором Германия будет получать шестьдесят процентов, отдавая сорок русским на их вечные забавы, мы, немцы, всегда будем не только материально обеспечены, но и иметь возможность создавать условия для развития своей промышленности, привлекая для этого тех же русских гениев, которые никогда такой возможности не имеют и не будут иметь у себя на родине. Это станет вторым шагом в нашем диалоге с Россией.
За ним последует третий шаг – очень скоро встанет вопрос об едином центре управления нашей совместной экономической модели. Но, поскольку, контрольные пакеты акций всех совместных предприятий будут находиться в наших руках, то и решающее право голоса в этом вопросе останется за нами.
И, наконец, чтобы сохранить эту устойчивую и продуктивную экономическую модель на века, останется только закрепить это положение соответствующим законом – это и будет четвертый, завершающий этап нашего диалога с Россией.

– Да, такое положение вещей – Магистр, наконец, удостоверился в серьезности плана Генриха, и его право на жизнь – действительно, должно настолько серьезно укрепить Германию, что очень скоро она станет лидером на мировом рынке товаров. Но, что ты, Генрих скажешь про остальных конкурентов Германии, той же Америке, Японии, набирающем мощь Китае?

– Что касается Америки – Генрих стал говорить об этом, как о само собой разумеющемся – то, судя по всему, она уже исчерпала все свои возможности, о чем свидетельствует тот факт, что их идеи демократии начинают входить в серьезный конфликт с их извечной жаждой наживы. Еще лет десять и Америка будет представлять собой довольно жалкое зрелище. В свою очередь, за эти десять лет должны будем окрепнуть мы, так что мир не осиротеет без Америки, и даже не заметит ее потерю.
С Японией несколько сложнее. Лишившись американского сырья они будут вынуждены искать его у той же России, поэтому нам нужно будет приложить не мало сил, чтобы у них не образовался альянс, подобный нашему. Но, скорее всего такого альянса не произойдет. У Японии никогда не возникало сколько-нибудь серьезного интереса к России, их экспансия всегда была направлена в сторону Китая и Кореи.
С самим же Китаем несколько сложнее. С одной стороны, их промышленность год от года только набирает свои обороты, но, с другой стороны, они никогда за всю свою историю никому так и не создали серьезной конкуренции. Они всегда умели находить свою свободную, еще никем не занятую нишу, и всегда вольготно в ней себя чувствовали, зная, что они сами этим никому не мешают и, что им никто не сможет составить конкуренцию. Такое положение вещей позволяло им пребывать на плаву многие века.
Что касается остальных государств Евросоюза, то Германия, окрепнув в союзе с Россией, сможет очень скоро занять в нем лидирующее положение. И нам всем предстоит подумать о том, как прибрать к рукам ослабевшую Америку, пока тоже самое не сделали ее ближайшие соседи.
Собственно, в этом и заключается мой план, если в двух словах.

– Ну что ж – лицо Магистра стало серьезным и, как показалось Генриху, с некоторой долей торжественности во всем его облике – я вижу, мне удалось воспитать тебя достойным преемником. Меня радует, что я в тебе не ошибся. Ты смог не только хорошенько усвоить все те знания, что я в тебя вложил, но и дать им достойное продолжение.
А посему – Магистр встал со стула. Со своего стула поднялся и Генрих, наблюдая за Магистром, предчувствуя серьезность момента – я объявляю тебе, что ты переходишь на следующую ступень посвящения в таинство нашего Братства, и отныне становишься одним из двенадцати его Магистров. – С этими словами он снял с указательного пальца золотую квадратную печатку, в центре которой сверкнул маленький рубин, подошел к Генриху и надел ее на его указательный палец.
– Не нужно ничего говорить – остановил он жестом Генриха, который попытался, было произнести ответные слова благодарности и заверения в своей преданности Братству – не нужно растрачивать свою энергию на дежурные фразы. Поверь, в твоей преданности братству итак никто не сомневается, иначе тебя бы здесь вообще не было.
И вообще Братство не любит пышных церемоний – все они слишком привлекают к себе внимание посторонних, поэтому и твое посвящение, как и мое и всех остальных за всю историю существования Братства происходило без пышных парадов и патетических речей.
Всегда учитель объявлял своему ученику о том, что он перешел на следующую ступень вот, как я тебе сейчас – это право самого учителя решать, когда его ученик готов к посвящению, и ему не надо в этом вопросе ни с кем советоваться. А его самого уже поднимает на свой уровень его учитель.
Единственно, чем я мог обставить этот волнительный для нас обоих момент, так только тем, как видишь, что устроил это торжество в гостиной. Скрепим же твое возмужание глотком вина – с этими словами он взял со стола свой бокал и, отпив от него, оставил его в руке.
Отпил из своего бокала и Генрих. Хотя для него все происходящее было полной неожиданностью, но он старался ничем не выдать своего волнения, зная, что Учителю это может не понравиться. Он не стал расспрашивать его ни о чем, зная, что Учитель сам всё расскажет, что ему необходимо знать в данный момент. И Генрих не ошибся, после небольшой паузы Учитель продолжил:

– Уровень Магистра, позволяет тебе войти в круг магистрата, и скоро ты познакомишься с остальными магистрами, с которыми, впоследствии, будешь встречаться по работе, но еще раньше, на совете магистрата, где ты всем изложишь свой план. Некоторых из них, ты и сам должен неплохо знать, про кого-то, возможно, слышал раньше. Но среди них будут и те, о которых ты ничего никогда не знал, поэтому постарайся не удивляться.
И еще – Учитель снова взял паузу – ранг магистра дозволяет тебе познать и секреты долголетия, но ты должен будешь сам всегда определять, применять эти знания к себе, или оставить вопрос срока твоего дальнейшего пребывания на земле, решать Богу. Твой отец так и не стал магистром, хотя сделал для Братства не мало, возможно, даже более других. Но он был неплохой тактик, тогда как уровень магистров предполагает иметь в своих рядах, исключительно, стратегов.
Со временем, ты должен будешь найти и своего Адепта, достойного продолжить наше дело, и тут тебе никто препятствовать или навязывать своих учеников не будет, повторяю, его ты должен будешь найти сам.

Ну, а теперь давай ужинать – с этими словами Учитель взял со стола серебряный колокольчик, и по залу разнеслась его игривая трель.


(продолжение следует)