Избранный. Гл IV

ГЛАВА IV

1

В продовольственном магазине, разглядывая обилие предложенных продуктов, ласкающих взгляд красивыми упаковками, Жека долго выбирал, что ему купить себе на ужин. Пельмени порядком надоели, – рассуждал он – от «бомжовских» супов, в пакетиках стала появляться во рту оскомина. Как дальше жить? 
Слушай, Евгений Васильевич – размышлял он про себя – а может тебе жениться пора? Представляешь, приходишь поздно вечером домой, уставший, голодный, а по всей квартире запах борща наваристого разносится, аж на лестнице слышно. Ну, там, котлеты разный, огромные, в тарелку не умещаются…
А тебе вместо этого – Где был? Почему так поздно? В глаза смотреть! И чтобы я от тебя не слышала про оперативную необходимость! – И скалкой перед носом…
Нет, пожалуй, с женитьбой я пока повременю, возьму-ка лучше колбаски с булочкой, да чаю. Да, немного сурово, не расслабишься, но надежно. А, ладно, заодно и песок прихвачу – должны же быть и у меня маленькие радости в жизни.

– Здорово начальник! – Кто-то хлопнул Жеку сзади по плечу. Жека обернулся и увидел улыбающегося Звонаря. Тот был уже слегка навеселе, впрочем, Жека его никогда еще трезвым не видел. – Как жизнь молодая!

– Вашими молитвами, гражданин Звонарев.

– Ну, тогда я за тебя спокоен. Ну, как, нашел супостатов, что Николая загубили?

– А как же. У меня не забалуешь. А ты сам-то, сейчас на работе – спросил Жека, глядя на его грязную физиономию, и такие же руки, которыми он придерживал продовольственную корзинку с двумя литровыми бутылками водки – или гуляешь?

– Конечно, на работе, как же без работы можно. Но сегодня, начальник, день особый, сегодня День Автослесаря.

– Никак получку выдали?

– Вроде того, плюс подхалтурили мы с ребятами неплохо, так что, сам понимаешь, имеем полное право немного отметить это дело. И, что характерно, не в ларьке паленку берем, а лицензионную, в магазине. Если хочешь, давай с нами, угощаю.

– Не, спасибо за приглашение, в другой раз.

– Ну, смотри сам, мое дело предложить.

– Слушай – вспомнил Жека – ты про Инженера, что можешь сказать.

– А это, который с крыши сиганул – не сразу сообразил Звонарь.

– Ну, да.

– Выпивал я с ним как-то, только ты нашим не говори, особенно Пыху.

– Это, который толстый у вас, догадался Жека.

– Который. Так вот Инженер мне рассказывал по пьяни, ну если не врал, конечно, что он там, в Афгане, семь раз на караван ходил. Правда, я не представляю, много это, или мало. Мне бы и одного раза хватило, чтобы обделаться на всю жизнь.

– А с виду и не скажешь.

– Не, падлой буду – он мне и медаль за отвагу показывал – у него там, в подвале, в такой жестяной баночке из бод зубного порошка должна быть, если не пропил.
Ну, а так, мужик он был тихий, нелюдимый – всё один, да один.

Жека уже видел распечатку на Инженера – пальчики подтвердили, что покойный действительно являлся Алексеем Викторовичем Хрулёвым, который значился в справке об освобождении. Только офицером он никаким не был, в Афгане, правда, служил в составе ДШБ, но рядовым.
Все остальное с ним сделала водка – две судимости за мелкие кражи, грязный подвал, смерть в расцвете лет. Вполне возможно, что там, в Афгане, он с Душманом и пересекался, но мог еще и на пересылке, а мог и там, и там. Но почему все-таки Инженер.

– Слушай, а почему Инженер – спросил он у Звонаря.

– Да он в Афган-то попал со второго курса военного инженерно-строительного училища, ну, того, что офицеров для стройбата готовит, у нас на Каляева, который. Так думаю, не по своей воле – наверно где-то в чем-то обосрался там в своем училище, вот и напросился в Афган по убедительному совету своих отцов командиров, чтобы своей кровью смыть позор с училища.

– А ты откуда про это училище-то знаешь?

– Так я не всю жизнь автослесарем был, начинал-то я свою карьеру в таксопарке, как и все, с водилы.

– Ну, ясно. Ладно, беги, работой, повышай свой, так сказать… здоровый карьеризм – он делу не помеха.

– Ну, бывай, а то, может, со мной? Ну, нет, так нет – с этими словами Звонарь расплатился в кассе за водку и направился к выходу.

 Жека взял палку полукопченой колбасы, батон, пачку чая, пакет песку и тоже вышел на улицу.
И куда в Звонаря столько лезет? – Размышлял Жека, подходя к своему дому. – И ведь работает еще, и работу не загуливает! На это тоже, наверно, талант нужен. Да, талант действительно не пропьешь.

* * *
Подходя к своему дому, Жека увидел черную «Тойоту», стоявшую возле его парадной. Таких машин здесь сроду не водилось – отметил про себя Жека – да и приехать ни к кому из его соседей не могла. Неужели по его душу – кольнула его холодноватая догадка.
Из машины вышел мужчина чуть выше среднего роста, около пятидесяти лет, крепкого телосложения, в хорошем костюме с галстуком и встал возле своей машины, явно поджидая, когда Жека приблизится к нему. Во всем его облике чувствовалась армейская выправка, несмотря на кажущуюся непринужденность его движений.
Что-то Контора за меня крепко взялась, подумал Жека. На глазок, полковник не меньше. То, что этот господин прикатил на своей навороченной тачке по его, жекину душу, сомнений уже не оставалось, поэтому он не особо удивился, когда мужчина обратился к нему:

– Евгений Геннадьевич Колосов?

– Чем могу? – ответил Жека.

– Генерал-майор ФСБ Новожилов Валентин Григорьевич –представился тот, показав свое служебное удостоверение – у Жеки пересохло в горле, и он с пакетом в руках вытянулся во фрунт.

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор – кашлянув, проговорил он, осипшим от волнения голосом, а про себя подумал: «И во что же вы такое, Евгений Васильевич, вступить успели, что за вами, аж, целого генерала прислали».

– Вольно, товарищ лейтенант, и вообще не стоит тут смотр устраивать, не на плацу. Считайте, что мой визит к вам неофициальный, мне просто с вами необходимо побеседовать – тон его голоса не был угрожающим, но и очень дружелюбным он Жеке не показался. Он сглотнул слюну.
 
– В таком случае давайте поднимемся ко мне домой. – Жека ничего хорошего для себя не ждал от этой беседы, а проводить ее в его машине, то есть на территории генерала, было бы непростительной ошибкой, поэтому он и выбрал для разговора свою территорию, сглаживая тем самым по возможности острые для себя углы. О том, что генерал догадался об этой его маленькой хитрости, Жека понял по едва шевельнувшимся в улыбке уголкам его губ.

– Вам не о чем беспокоиться, Евгений Геннадьевич, мне просто нужно у вас кое-что уточнить, не более того. Если это для вас удобно, то давайте побеседуем у вас дома.

Ну да, знаем, проходили – небось, всем так у них говорят перед допросом – промелькнула мысль в Жекиной голове – а потом начнется – «На кого работаешь, сука! Где портфель!»

– Да, вполне удобно, я живу один, так что мы никого не стесним. Давайте поднимемся. Прошу – Жека указал на дверь своей парадной.

Когда они поднимались по лестнице, Жека про себя размышлял – Неужели дело Душмана зашло так высоко, что генералам не лень стало ко мне тащиться. А может пронюхали про книгу, которую я от них утаил. Семёныч – старый, больной, не выдержал пыток и сдал меня со всеми потрохами. Но все-таки, почему именно генерал! Неужели эта книга того стоит, впрочем, Контора – система загадочная, явно не от мира сего и земному разумению не подлежит.

Войдя в квартиру, генерал Новожилов, после мимолетного осмотра, отметил про себя, что для молодого холостяка квартира более-менее прибрана, он это оценил и одобрил в душе.
Они прошли в комнату, после того, как генерал отказался от предложенного чая, Жека предоставил гостю старое бабушкино плюшевое кресло, а сам сел на стул возле круглого дубового стола, что стоял непоколебимым монументом бабушкиной эпохи в центре комнаты.

– Я, собственно, Евгений Васильевич – начал генерал, когда они расселись – хочу узнать, в связи, с чем вызван ваш интерес к доктору Рождественскому Илье Александровичу.

Нет, это не Семёныч – подумал Жека, собираясь с мыслями – старик выдержал все пытки и про книгу ничего им не сказал. И Батя с Володькой не могли – уж они-то тоже знали, в связи с чем вызван мой интерес к доктору. Остается шеф Рождественского – этот Зельцфер, Валерий Залманович, как он мне представился. Всё сам порывался ко мне приехать и отстал от меня лишь тогда, когда я ему сказал, что мне нужен исключительно Илья Александрович, что только он один в состоянии ответить мне на мои вопросы. А может сам Рождественский? Что-то он там говорил, что имел связь с Конторой. Да, нет, он тоже не мог – ему ли не знать моих интересов к нему. Остается Зельцфер – он последний, кто занл о моей встрече с доктором. Но почему генерал?

– Видите ли, товарищ генерал – начал Жека.

– Можно просто – Валентин Григорьевич – спокойно, глядя на Жеку немигающим взглядом, поправил Новожилов.

– Видите ли, Валентин Григорьевич, – продолжал Жека, почувствовав некоторую легкость от того, что генерал дал ему понять неофициальность своего визита. Впрочем, припомнились Жеке и другие генералы, с которыми ему приходилось иметь дело, они тоже все любили поиграть в добрых дедушек. Это их стиль, их особая привилегия, поэтому особенно расслабляться не стоит, решил он.
– Я расследовал дело по факту убийства одного молодого человека, недавно уволенного в запас по окончании срочной службы в армии. – Пока Жека произносил эту нелепую длинную протокольную фразу, он думал, а стоит ли этому генералу говорить все, но быстро сообразил, что лучше рассказать, тем более, что особенно скрывать ему нечего.
Дело не совсем обычное. Расследование показало, что Плетнев Николай Михайлович, так звали молодого человека, был отравлен коньяком, в котором содержалось вот это вещество – Жека достал из своей кожаной папки заключение экспертизы, которое все еще находилось у него, и протянул генералу. – Это вещество производит эффект инфаркта миокарда, в результате чего и наступает мгновенная смерть. Знающие люди подсказали, что такой яд был в свое время  в арсенале КГБ. Вам он, случайно не знаком?
Валентин Григорьевич внимательно и очень спокойно изучил заключение экспертизы, потом произнес:

– Да, я знаком с этим ядом, но должен вам сказать, что это довольно старая модификация, сейчас, скажу вам по секрету, наши службы таким ядом давно уже не пользуются.

– Далее – продолжил Жека – расследование привело меня к убийству криминального авторитета Седова, по кличке Седой – генерал даже не шелохнулся услышав эту информацию.

– При обследовании комнаты убитого Плетнева я обнаружил сумку, в которой находилась крупная сумма денег, 250 тысяч американских долларов – генерал и на это никак не отреагировал, продолжая внимательно слушать Жеку. – Сопоставив все обстоятельства этих убийств, я пришел к выводу, что Седого убил Плетнев, прошедший войну в Чечне, и имевший подготовку войск спецназа.

– Все это хорошо – наконец, произнес генерал, но причем тут Рождественский?

– Кроме денег, в сумке оказалась книга, написанная дедом Ильи Александровича, то же доктором. Это книга уникальна не только своим специфическим содержанием, но и тем, что она имеется в единственном экземпляре. Дед Ильи Александровича собственноручно отпечатал ее на машинке и переплел. Так вот на ее страницах были обнаружены в большом количестве отпечатки пальцев вора в законе по кличке Седой. Как выяснилось, он был большим книголюбом и с детства любил читать книжки. Собственно, я и встречался с Ильей Александровичем, чтобы выяснить, как могла попасть книга его деда к Седому, а заодно отдать ему книгу, которая по праву принадлежит ему.

– Вижу, Женя – генерал перешел на «ты», отчего Жека стало как-то даже по-домашнему уютней – тебя мучает вопрос, почему сам генерал пожаловал к тебе, а не послал кого-нибудь помоложе, чтобы выяснить такой пустяк.

В ответ Жека улыбнулся, слегка пожав плечами.

– Товарищ лейтенант, то, что вы сейчас услышите, не должно выйти из этих стен – Новожилов снова перешел на официальный тон. Жека вновь собрался. – Я не стану брать с вас подписки о неразглашении государственно тайны, мне достаточно будет только вашего слова офицера.

– Да, конечно, товарищ генерал – Жека встал со стула – даю слово офицера.

– Дело в том – продолжал Валентин Григорьевич – что доктор Рождественский – человек необычный, высококлассный специалист, в своей области, новатор, разрабатывает новые, ранее неизвестные методики исцеления и много уже достиг в этой области. В связи с этим, он представляет большой интерес для службы, которую я возглавляю. Соответственно и всё, что с ним связано, представляет для нас интерес.
И это касается не только его личной безопасности, но, в основном, тех исследований, что он проводит, которые, как я сказал, представляют огромный интерес уже для всего нашего государства.
В свое время, я предлагал Илье Александровичу работать в моем отделе, но он отказался под тем предлогом, что его работа будет стеснена некоторыми границами нашей системы, и это, в свою очередь, сильно повлияет на результаты работы, которые изначально не могут быть объективными. В какой-то мере он был прав, поэтому я отпустил его на вольные хлеба, но под нашим присмотром. И, по большому счету, от нашего внимания ничего не ускользает из того, чем занимается доктор. Но об этом он не должен даже догадываться, ибо это может очень негативно отразиться на его исследованиях.

Жека кивнул головой, соглашаясь с доводами генерала.

– Рождественский – продолжал генерал – человек тонко чувствующий, чрезвычайно честный и справедливый, и очень щепетильный в вопросах чести, поэтому, узнав, что за ним ведется тотальное наблюдение… в общем, последствия могут быть самыми необратимыми. А главное его работа может приостановиться надолго, что весьма нежелательно.
Ты спросишь, почему я тебе все это рассказываю? – генерал снова перешел на «ты». Нет, это не игра, подумал Жека, видимо, тому виной мой возраст, в его-то глазах я, действительно, должен выглядеть пацан – пацаном. – Так вот, для того и рассказываю, чтобы ты своими домыслами ненароком не поделился бы с Ильей Александровичем, чтобы всегда осознавал степень ответственности в разговоре с ним. Потому что, как я понял, у тебя с доктором завязались уже некоторые приятельские отношения.

Жека снова кивнул головой, соглашаясь с генералом.

– Но все-таки – спросил он – вас, Валентин Григорьевич, привело ко мне не только это?

– Я в тебе, Женя, не ошибся. Перед тем, как приехать к тебе, я изучил твое личное дело, и все подробности расследования этих убийств и нашел, что ты просто блестяще раскрыл их, несмотря на твой возраст и отсутствия оперативного опыта. Все это говорит о твоих незаурядных способностях. И не задай ты мне сейчас этого вопроса, я бы подумал, что я впервые ошибся в человеке – Жека на эти слова лишь пожал плечами, мол, чем богат…
– Ты прав, чтобы узнать у тебя такие незначительные подробности и сообщить тебе все это с тебя бы и капитана вполне хватило, но есть еще одно немаловажное обстоятельство, о котором знают пока только двое – я сам и мой непосредственный начальник. Посоветовавшись с ним, мы пришли к выводу, что ты единственный, кто может нам помочь в нашем деле. Не хочу тебя пугать, но это дело, действительно, архи государственной важности.
Товарищ лейтенант – Новожилов снова перешел на официальный тон – вы готовы послужить Отечеству.

– Отечеству служить всегда рад – Жека снова встал со стула.

– Я в этом ничуть не сомневался, когда ехал к тебе, и ты, Женя, не сомневайтесь, прислуживаться не придется, поскольку работа предстоит серьезная.
А теперь перейдем к делу, которое касается непосредственно Генриха фон Шрайтена.
Услышав это имя, Жекины брови моментально дернулись вверх от удивления, он никак не ожидал такого оборота. 

– Вижу, Женя, тебе это имя знакомо. Скажи, в связи с чем, Рождественский упоминал его?

– Он говорил, что вчера, когда он был в Вене, в кафе к нему подсел человек, который представился Генрихом фон Шрайтеном.
Собственно, я уже завтра хотел поговорить о нем со своим начальством, поскольку подполковника Свиридова сегодня на месте не оказалось, чтобы он связался с вами, я имею в виду ФСБ, но раз вы уже здесь, и учитывая конфиденциальность этого дела…

– И что тебя насторожило – генерал слегка подался вперед.

– Не меня, лично я в действиях фон Шрайтена ничего противозаконного не нашел, а вот Илья Александрович…

И Жека рассказал генералу о том, что доктор заподозрил очень сильный, но скрытый интерес Шрайтена к книгам деда Ильи Александровича. А также рассказал об Андрее, и о том, что тот приходил к нему под видом коллекционера и заказал ему картину, но это была лишь маскировка. В разговоре с художником Шрайтен также старался выведать у Андрея, не привлекая внимания, есть ли книга в его доме, и теперь он знает, что вторая книга у Андрея обязательно должна быть.

– Завтра фон Шрайтен, по идее, должен придти к Андрею – заключил Жека – поэтому Илья Александрович распорядился, чтобы обе книги находились пока у меня. По словам Рождественского, фон Шрайтен владеет методикой воздействия на подсознание человека, и делать, таким образом, любого человека добровольным и вполне разумным своим помощником, послушным своей воле, не прибегая к гипнозу и психотропным препаратам. Поэтому Рождественский не рискнул оставить книги даже у себя.

– И что, эти книги действительно представляют собой такую ценность, что ради них стоит беспокоить ФСБ.

– В этих книгах описаны законы развития человеческого общества, и, по словам Ильи Александровича, эти знания вполне могут способствовать возрождению былой славы России. По большому счету, считает он, этими знаниями должен владеть каждый человек, чтобы нормально  жить и развиваться. Фон Шрайтен же пытается завладеть ими единолично, чтобы иметь возможность нормально развивать свой бизнес, не опасаясь периодов кризиса, поскольку к ним он будет готов заранее. По крайней мере, уверяет Илья Александрович, пока эти знания не стали достоянием всех, у Шрайтена будет огромное преимущество во времени.

– Вот оно что – призадумался Новожилов. Видишь ли, Женя, все не так просто, как может показаться на первый взгляд.
Генрих фон Шрайтен, соучредитель фирмы «Мерседес» попал в наше поле зрение значительно раньше. Нет, он не американский шпион, и своими действиями уже доказал, что в его планы не входит принести экономический ущерб нашему государству. Напротив, все его силы направлены на укрепление России, и в перспективе, он хотел бы видеть в ней только полноправного партнера Германии. Всё это, на первый взгляд, замечательно, если бы не одно «НО».
По данным внешней разведки, Генрих фон Шрайтен является членом одной строго засекреченной тайной организации, о которой нам пока ничего не известно. Мы не знаем ни программы этой организации, ни ее состав, ни ее конечных целей, но все указывает на то, что вся политика стран Западной Европы вершится с подачи этой тайной организации, а не под диктовку Америки, как это считалось раньше. Поскольку, как выяснилось, и Америка свой политический курс не сама планирует, а проводить его с подачи этой самой тайной организации. В свою очередь, как видим, интерес Америки не ограничивается только Западной Европой. Кроме этого они протянули свои финансовые щупальцы по всему миру, но всему миру диктовать свои условия еще пока не может, хотя и пытаются. Из этого можно заключить, что тайная организация стремиться получить контроль над всем миром.

– Я, конечно, слышал о неких жидо-масонах, которые управляют всем миром – призадумался Жека – но если честно, то не придавал этому большого значения.

– И правильно делал. Потому что все эти бредни про жидо-масонов, уверяю тебя, для толпы, для обывательских пересудов. И сами по себе они являются плодом фантазии толпы, ее попыткой оправдать свое бессилие справиться с житейскими неурядицами.
Вспомни, в средние века в годы неурожаев и эпидемий толпа устраивала охоту на ведьм. В начале прошлого века в годы разрухи появились «враги народа», а потом, когда все «враги» уже были уничтожены, то во всех бедах стали обвинять мафию, инопланетян и жидо-масонов, в зависимости от масштаба трагедии и обывательской фантазии. Для человека вообще свойственно в своих неудачах винить кого угодно, только не себя самого.
Что же касается того тайного общества, к которому принадлежит Шрайтен, то оно действительно существует, и это уже не досужие домыслы, а установленный факт.
Последнее время у нас, наконец, дошли руки, чтобы начать изучать те документы, которые, в свое время, были вагонами вывезены из побежденной Германии. По-настоящему работа над ними еще только началась, но уже из того немногого, что нам удалось узнать, отчетливо прослеживается след этого тайного общества и, судя по всему, след этот очень древний. Нам же пока удалось выявить само его существование и то, только по последим его делам.
Так например, в  этих документах между строк отчетливо читается,  что Гитлер, как считается, не сам пришел к власти благодаря своим незаурядным способностям, а его возвело в канцлеры Третьего Рейха это самое тайное общество. Что, управляя Гитлером, общество рассчитывало получить власть над всем миром. Но с Гитлером у них не получилось, и попытка Германией завоевать мир под его руководством потерпела поражение. Тогда они, переменили свою тактику, переметнулись на Америку. Отказавшись от единоличного лидера и больше не пытаясь завоевать мир только военной силой, они лидером сделали целое государство с широкими финансовыми возможностями, и теперь искусно манипулируя им это общество, по сути, пытается подчинить себе весь мир. Но до полного счастья им не хватает контроля над Россией и Китаем, а также рядом стран в Азии и Африки, контроль над которыми Америке получить так и не удалось. Но, главное, нас беспокоит тот интерес, который это общество стало проявлять к нам в последнее время. 
Вы очень точно описали их методы, а именно, незаметное проникновение в подсознание, подчиняя, тем самым, любого человека своей власти, хотя сам человек, при этом, совсем того не замечает. Более того, все его поступки кажутся ему правильными и себе во благо.
Теперь, с учетом вашей, Евгений Васильевич, информации, кое-что начинает проясняться. Понимаю, что об этом даже смешно подумать, но вывод напрашивается сам собой – а не хотят ли они и Россию превратить в такого же послушного болванчика, каким для них сейчас является Америка. Сами посудите, те страны, на которые не может повлиять Америка, легко находят общий язык с Россией, и, наоборот, там, куда России пока путь заказан, там неоспоримым лидером является Америка.
И заполучив знания о законах развития и, манипулируя двумя мощными свехдержавами, это тайное общество действительно может получить власть над всем миром. Вот для чего фон Шрайтену нужна информация, содержащаяся в книгах доктора Рождественского.

– Всё понятно, они пытаются получить монополию на развитие.

– Совершенно верно. Эта монополия позволит управлять рождением и смертью целых цивилизаций, продлевать или укорачивать их жизнь! – от этой мысли даже видавший виды генерал слегка разволновался и ему пришлось немного ослабить узел галстука на шее.

– В таком случае – Жека посмотрел на генерала – тайному обществу нужна не только информация, как полагал Илья Александрович, и, как думаете вы – ему необходимо завладеть самими книгами, чтобы владеть Законами Развития единолично, и как можно дольше. Ведь, еще неизвестно, когда в России появится новый доктор Рождественский, который опишет эти законы, и появится ли вообще. А без таких, как он, Россия еще не скоро придет к осознанию необходимости владеть этими знаниями – через сто лет, а может, через тысячу. А до тех пор, тайное общество, заполучив их сейчас, всегда будет на шаг впереди. Поскольку будет иметь возможность раньше нас досконально их изучить и развивать это учение,  в постоянной практике.

– Постойте – Жеку вдруг осенила страшная догадка – заполучив книги, по законам жанра, это тайное общество должно будет уничтожить всех, кто так, или иначе был связан с этими книгами, читал их, или даже просто держал их в руках. И это, в первую очередь, касается художника Андрея и доктора Рождественского.

– Вот, Женя, для этого вы и понадобились нам. Нет, я имею в виду не охрану Андрея с доктором, хотя теперь и это тоже, но о них можете не беспокоиться, о них позаботятся без вас. Я говорю об этом предпринимателе, Генрихе фон Шрайтене. И это замечательно, что вы отчетливо представляете себе всю степень ответственности этого дела. 

Первоначально, относительно тебя, Женя, у нас были соображения приблизить тебя к фон Шрайтену, сделав тебя его осведомителем, а то и доверенным лицом, своего рода, его резидентом в России. Изучая методы этого тайного общества, мы пришли к выводу, что, рано или поздно, фон Шрайтену понадобится свой наблюдатель, свой человек, от которого он узнавал бы время от времени то, что происходит в нашем городе. Было бы неблагоразумно с нашей стороны ждать, пока Шрайтен сам выберет себя подходящего человека, поэтому мы решили помочь ему в этом, обратив его внимание на тебя. Но с учетом твоей последней информации относительно этих книг, наша общая задача по внедрению тебя намного упрощается. Шрайтен теперь сам захочет познакомиться с тобой. Тем более, что он будет думать, что у тебя заполучить книги ему будет проще, поскольку лично тебя с ними ничего не связывает, в отличие от Введенского и Рождественского. И пока книги будут у тебя, за жизни Андрея и доктора можно не волноваться, но мы, естественно, подстрахуем. Так же полагаю, что не сам господин Шрайтен будет занматься этой грязной работой, думаю, в тайном обществе для этого есть специальные люди.

– А почему вы уверены, что он клюнет на меня? Не проще ли было тайному обществу заслать в Россию своего, подготовленного резидента, к которому у них было бы доверия намного больше?

– Во-первых, ты для этого подходишь лучше всех. Ты молод, поэтому тебя никто не воспринимает всерьез. Не обижайся, Женя, этим я хотел сказать, что ты не бросаешься в глаза, не привлекаешь внимание, а это, как ты сам смог убедиться, для Шрайтена одно из обязательных условий его выбора.
В то же время, работая оперуполномоченным, ты всегда находишься в самой гуще самой разнообразной информации, связанной с жизнью города, его политикой, настроениями, молодежными течениями и, разумеется, криминогенной обстановкой, которая составляет особую информационную статью. Одним словом, ты находишься в гуще той информации, которую не прочтешь в газетах.
Во-вторых, готовить и посылать к нам своего человека сегдня уже не эффективно. Увы, времена Джеймсов Бондов с фотоаппаратами в зажигалках уже давно прошли, на дворе двадцать первый век, и сегодня гораздо целесообразнее брать готовый материал для работы, а не создавать его искусственно. Найти нужного человека и подчинить его своим целям сегодня намного проще с учетом современных методов воздействия. И здесь не надо тратить время и средства на его подготовку – он уже существует.
Взять хотя бы случай с тобой. Мы, конечно, могли бы заменить тебя своим подготовленным человеком, но у нас нет никакой гарантии, что фон Шрайтен не раскусит его. Потому что даже самый великий актер не сможет сыграть тебя, это всегда будет только образ тебя, твоя внешняя оболочка, но не внутреннее содержание молодого, пытливого оперка из районного отдела – это уже сыграть просто невозможно. Так же и Джеймс Бонд, какую бы он ни имел совершенную подготовку… – одним словом, ты меня понимаешь.

– Ну, с этим понятно. Теперь хочу спросить, почему, Валентин Григорьевич, вы выделяете криминогенную обстановку города в особый вид информации.

– Да, потому что  о ней можно судить, в первую очередь, о слабых местах всей нашей страны, а, во-вторых, она показывает, в каком направлении страна будет развиваться в будущем, поскольку мысль человека, его насущные потребности и желания всегда будет опережать закон. По большому счету, рамки закона нужны лишь для того, чтобы человек, в своих устремлениях, не превратил весь мир в первозданный хаос. К тому, что я сказал, можно прибавить и специфичность Санкт-Петербурга.
 Дело в том, что сам по себе наш город, кроме всего прочего, уникален еще и тем, что все будущие свершения России зарождаются сначала у нас, в Питере. Я не имею в виду научные открытия, хотя и это, в какой-то мере, тоже, но, в данном случае, речь идет о будущих внутриполитических преобразованиях России. Так вот сама идея того или иного преобразования, сначала зарождается у нас в городе, а уже потом распространяется по всей стране. На это как-то никто никогда не обращал внимания, но, как видим, тайному обществу сей феномен нашего города хорошо известен, поэтому свой интерес к России оно начало проявлять именно с нашего города, хотя обывательская логика, по идее, должна была бы им подсказать начинать с Москвы. Но Москва, в отличие от Питера – это настоящее России и, в какой-то мере, ее прошлое. Собственно, именно по этому Гитлер хотел стереть с лица земли Москву и Ленинград, ведь, тем самым, он расчитывал уничтожить будущее, насоящее, и прошлое России, другими словами, он стремился уничтожить дух и душу Россию. И в самом деле, если подумать, то парализовав сокральную составляющую России, Гитлер с ее телом расправился бы в два счета, несмотря на его огромные размеры.
Это лишь говорит о том, что на этот раз наш соперник в лице тайного общества очень и очень серьезный, вооруженный многими знаниями, о которых мы можем только догадываться.

– Вы сказали – парализовав, а не уничтожив.

– Именно так, потому что дух и душу нации уничтожить невозможно, тем более земными, физическими средствами. Поэтому я и сказал, что если бы даже Гителру удалось стереть с лица земли Москву и Ленинград, то дух и душа России очень скоро возродились бы в другом месте. И это хорошо видно на примере той же Франции или Польши, или любых других, покоренных Гитлером народов.
– Я так понимаю, Валентин Григорьевич, вы возглавляете один из отделов внешней разведки? – спросил Жека с присущей ему простотой во взгляде, на что генерал, впервые за время их беседы, улыбнулся.

– Отдел, который я возглавляю, после расформирования его в 93-м занимается изучением резервных возможностей человека, изучением тайных знаний о человеке. Вот поэтому мы опекаем доктора Рождественского. У тебя еще будет время познакомиться со специалистами моего отдела в процессе твоей подготовки. Что касается Первого Управления, то, надо думать, что его сотрудники тоже работают в этом направлении, но мне об этом известно только то, что мне положено знать.

Теперь, что касается непосредственно тебя,Женя. Сначала у нас был план познакомить тебя со Шрайтеном через Рождественского, но раз книги у тебя, то это упрощает нашу задачу. Очень скоро он сам выйдет на тебя, и при этом мы не побеспокоим доктора. Но это, думаю, произойдет не завтра, фон Шрайтен, как было установлено, очень долго готовиться ко всякому знакомству, выверяя всё до мелочей, поэтому и у тебя, Женя, будет время подготовиться.

– А почему вы думаете, что ему вообще нужен такой наблюдатель?

– Ну, это уже прописные истины.

– Да, но с этой азбукой, очевидно, и он знаком, и поэтому вполне может ожидать подобную подставку со стороны спецслужб.

– Ваша биография и послужной список его должны убедить, что вы не наш агент. И потом мы надеямся, что должно сработать постоянное соперничество, доходящее до личной неприязни между нашими ведомствами – такое наблюдается во всем мире, и мы не исключение. И, наконец, сами книги, находящиеся у тебя, должны будут сделать его окончательный выбор. Поэтому ты по-прежнему должен оставаться оперуполномоченным убойного отдела Петроградского РУВД для всех, но главное для Шрайтена. Он очень осторожен, поэтому не сразу побежит к тебе, как только узнает от Андрея и Рождественского, что книги у вас. Сначала он будет долго приглядываться, проверять и перепроверять тебя. И только потом пойдет на контакт, заведет даже дружбу с тобой, ну, а с его методами выуживать информацию, ты уже знаком. При этом, как видишь, никакой вербовки в традиционном смысле этого понятия происходить не будет, тебе не придется расписываться кровью. Пока Шрайтен будет тебя изучать, у тебя будет достаточно времени на подготовку, где тебя обучат, как себя защитить от методов воздействия Шрайтена. Там же, в процессе подготовки ты получишь и все инструкции.
Что касается книг, то я их у тебя сейчас заберу, а завтра тебе передадут их распечатки, чтобы иметь возможность знать их содержание – для Шрайтена это будет еще одна веская причина познакомиться с тобой поближе.
У тебя ко мне будут какие-нибудь вопросы?
– Да нет, Валентин Григорьевич, пока мне все ясно.

– Тогда договоримся о связи. Твой телефон мне известен, а мой – с этими словами генерал оторвал край газеты, лежавшей на столе, и своей ручкой написал номер своего телефона, положив клочок бумаги на голый стол, чтобы, сообразил Жека, на мягкой газете не появился отпечаток номера – запомни его хорошенько. Запомнил? – когда Жека кивнул головой в знак согласия, Валентин Григорьевич достал зажигалку, открыл дверцу топки, стоявшей в углу круглой печки, и поджог кусочек газеты. – Завтра тебе привезут распечатки книг и инструкции твоих дальнейших действий – проговорил генерал, глядя, как догорает кусочек газеты в печке. – На этом я тебя покидаю – генерал забрал книги и направился к входной двери.


2

– Здравствуйте, Николай Николаевич, проходите – с приветливой доброжелательностью пригласил Андрей фон Шрайтена войти в квартиру, когда тот пришел к нему, как и обещал, через два месяца, с немецкой пунктуальностью, день в день. Только сегодня он был одет в летнюю рубашку с короткими рукавами а la- Safari и светло-бежевые вельветовые джинсы, на ногах его были легкие замшевые ботинки.

– Здравствуйте, Андрей Михайлович, вижу, волнуетесь, вижу, вы меня ждали. Надеюсь, мой заказ вдохновил вас на творческий подвиг? Но, во-первых, я хотел бы извиниться перед вами за прошлое.

– Что случилось, Николай Николаевич – испугался Андрей – вы решили отменить свой заказ?

– Ни в коем случае. Наша договоренность остается в силе. Я хотел извиниться за то, что в прошлый раз представился вам Авдеевым Николаем Николаевичем. На самом деле мое имя Генрих фон Шрайтен. – Генрих заметил удивление на лице Андрея, и продолжал – Просто в прошлый раз я сильно волновался и, сам до сих пор удивляюсь, как это имя слетело у меня с языка, а потом, как говорится, отступать было поздно.

– Вот оно что – Андрей на секунду растерялся от такого признания, которого он никак не ожидал. – Хотя это несколько меняет ваш образ, родившийся у меня в голове, но, не намного. Не стоит беспокоиться, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

По большому счету, всю эту путаницу с именами с самого начала Генрих затеял для того, чтобы иметь возможность проверить Андрея, связан ли он со спец. службами, или нет. Поскольку только от них, как он полагал, Андрей мог узнать его настоящее имя. Но искренняя растерянность на лице Андрея убедила Генриха в обратном, ему было невдомек, что Андрей растерялся совсем по другому поводу – он просто никак не ожидал такого признания от фон Шрайтена.
Только сейчас Андрей обнаружил, что они все еще стоят в прихожей, и он пригласил гостя в свою мастерскую.

– А могу я узнать, каким вы меня представляли – спросил Генрих, удовлетворенный своей проверкой, когда они разместились в знаменитых креслах Андрея.
– Ну, у меня создалось впечатление, что вы сын русских дворян эмигрантов, бежавших за границу в годы революции – стал объяснять Андрей свое первое впечатление о Генрихе.

Андрей, готовясь к этой встрече, больше всего боялся, что он не сможет притворяться и изображать то, что он не знает истинного лица своего заказчика и его целей, так как артист он был никудышный, да и просто не любил лукавить. И сейчас он был благодарен судьбе за то, что ему этого не придется делать.

– Вот таким и был настоящий Николай Николаевич Авдеев – Генрих на какое-то мгновение погрустнел – мой большой друг и учитель, познакомивший меня с Россией, с ее историей и культурой, обучивший меня русскому языку. Но он, увы, давно умер…
Понимаете, Андрей, как бы вам это объяснить, тот, мой прошлый приезд был моим первым живым знакомством с вашей страной, о которой я слышал с раннего детства, и которую изучал долгие годы. Россия для меня, по сути, стала, благодаря стараниям Николая Николаевича, второй родиной. Поэтому я очень волновался, когда очутился на вашей земле. Ну а вы были первым русским, с которым я по-настоящему заговорил по-русски, ну, не считая самого Николая Николаевича. Что касается таможенников, то они говорили со мной по-немецки, обслуга в гостинице и таксисты, объяснялись по-английски или жестами и мне не захотелось разочаровывать их своим знанием русского. Встретившись же с вами, и услышав живую русскую речь от настоящего русского, я в тот момент еще больше разволновался, и имя моего учителя русского языка было первым, что всплыло в моем воображении в ту минуту, поэтому я его и произнес. Вы уж простите – это вышло не нарочно, а потом во время нашего разговора я уже не знал, как исправить свою оплошность.

– Да, я помню нашу первую встречу на улице – улыбнулся Андрей – она для меня была так же полной неожиданностью, и я в тот раз волновался не меньше вашего, правда, по другому поводу.

– Простите, Андрей, а ваша семья, почему не эмигрировала в семнадцатом? Просто я подумал, что эмиграция коснулась всех дворян, ведь, судя по вашей фамилии, вы должны быть отпрыском славной дворянской фамилии. Извините, что я затронул эту тему, можете не отвечать, если этот вопрос вам неприятен, и связан с горькими воспоминаниями. Просто история России для меня остается излюбленной темой моих познаний.

– Нет, ваш вопрос сегодня уже не кажется неделикатным, так что можете не извиняться. Сегодня это действительно часть нашей истории, и тут скрывать нечего, что было, то было.
Но хочу вас разочаровать, мои предки не принадлежали к дворянскому сословию, они были священниками, и наш священнический род, действительно, очень древний. У меня даже хранится Библия, подаренная одному из моих пращуров, служившему в Звенигороде настоятелем Собора, на Пасху 1538 года, тогдашним митрополитом Московским и всея Руси Макарием.
Мой прадед в годы революции не эмигрировал, в отличие от дворян, поскольку он не мог бросить свою паству в то неспокойное время. Но репрессии большевиков коснулись и его – он был выслан на Соловецкие острова – это на севере, в Белом море. До революции там был монастырь, большевики превратили его в тюрьму для уголовников и политзаключенных. Оттуда мой прадед уже не вернулся.
Дворяне так же не все эмигрировали из России, многие оставались здесь. Разумеется, сегодня никто не осуждает тех, кто покинул свою родину, ни тех, кто остался и не смог противостоять большевикам, сегодня это просто уже не обсуждается.

– А я вот, как вы успели заметить по моему имени, принадлежу к старинному рыцарскому роду. Наша родословная ведет свою летописную хронологию еще с Первого Крестового похода, с конца одиннадцатого века.
Как только папа Урбан II объявил о Первом Крестовом походе в Святую Землю с целью освобождения Гроба Господня от сарацин и иудеев, распявших Христа, один из моих предков, Конрад, желая освободиться от вассальной зависимости короля Генриха IV, возглавив небольшой отряд, состоящий из его младших братьев, окрестных рыцарей и просто авантюристов, отправился в Иерусалим.
Епископ, благословлявший этот отряд, назвал его Heiligen Trupp – Священный отряд, а само предприятие этого отряда он назвал: Heiligen Schritt – Священное шествие. Таким образом, у рыцаря Конрада, возглавившего отряд, появилось прозвище – Schreiten – шествующий, которое и легло в основу имени нашего рода.

– Ваш предок наверно был тамплиером? – спросил Андрей.

– Ну, это вряд ли. Орден Тамплиеров был создан французами, и состоял в основном из французов, где немцу делать было абсолютно нечего. Правда, в то время он еще не был тайным орденом, и к тамплиерам мог примкнуть любой желающий, кто искренно желал помочь страждущим христианам. Но в нашей родословной нет на то никаких указаний.
А вот в ордене Розенкрейцеров мои предки состояли, но это уже было значительно позже, в восемнадцатом веке. В то время все дворяне состояли в каком-нибудь тайном обществе, но в основном в ордене Розенкрейцеров. И было просто неприлично не быть членом тайного ордена. Но в девятнадцатом веке это увлечение прошло. Впрочем, подобная картина, я знаю, в то время наблюдалась и у вас в России, у вас так же каждый уважающий себя дворянин считал своим долгом состоять в каком-нибудь обществе масонов, поэтому масонами были все.

Так вы говорили о том, что род Введенских – это род священников?

– Да, все мои предки были исключительно священниками. По крайней мере, старший сын у отца всегда становился священником, остальные могли посвятить себя военной или гражданской службе, на их усмотрение.
Мой род не вел свою летопись, но, вероятно, один из моих предков служил в одной из церквей, построенной в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы, или даже был ее настоятелем, что, скорей всего. Поэтому к его имени стали прибавлять прозвище Введенский, а оно уже по наследству стало передаваться его потомкам, которые продолжали службу в Введенской церкви – так образовалась моя фамилия.

– Почему же вы не стали священником, или у вас есть старший брат?

– Нет, я был единственным ребенком у своих родителей. В 46-м году под Дрезденом погиб мой дед – последний священник нашего рода. На нем, собственно, священство рода и прервалось. Мой отец уже избрал себе другую стезю, он стал геологом. Что касается меня, то я вообще никогда об этом не думал, я с детства знал, что стану художником.

– Интересно, а как ваш дед очутился в Дрездене в 46-м году?

– Он служил священником в Князь-Владимирском соборе, это тут рядом – Андрей указал рукой в направлении собора – вы должны были обратить на него внимание – в ответ Генрих кивнул головой.
– Этот собор почти не прекращал свою работу после революции, и был одним из немногих действующих в нашем городе. Остальные церкви были закрыты, превращены в клубы, склады, или гос. учреждения, маленькие часовни, как правило, становились табачными лавками. Но в 43-м, году произошли некоторые изменения в отношениях церкви с государством. Сталин официально разрешил Русской Православной Церкви свою деятельность на территории СССР, в связи с чем, и в некоторых других церквях возобновилась служба, но все это происходило под контролем НКВД. При нем, для этого, был даже создан специальный Совет по делам Русской Православной Церкви. Так вот, НКВД обязало всех священников, в неофициальном порядке,  доносить им содержание тайны исповеди. Многие священники были вынуждены пойти на это, мой дед избрал другой путь, он отправился добровольцем на фронт. Превосходное знание немецкого языка помогло ему стать переводчиком при штабе полка, и войну он закончил помощником коменданта Дрездена. Он пробыл в этом качестве до апреля 46-го года, пока не погиб – ехал где-то в пригороде города на машине по служебным делам и подорвался на мине. Мне об этом рассказала моя бабушка.

– Андрей, вы не поверите! – воскликнул фон Шрайтен – мой отец в то время тоже был в Дрездене, и он лично был знаком с переводчиком коменданта. Он мне рассказывал, что первое время очень удивлялся, почему к этому младшему чину все относятся с заметным уважением и называют его отец Владимир, а не по званию.

– Вы сказали, что переводчика звали отец Владимир? – Андрей даже привстал с кресла, не в силах сдержать, охватившее его волнение.

– Так это и был ваш дед – Генрих посмотрел на Андрея, как бы пытаясь найти в нем общие черты с его дедом, которого никогда не видел в глаза. – Представляете, Андрей, мой отец мне много рассказывал о вашем дедушке. Он говорил, что знакомство с ним перевернуло всю его жизнь, всё его мировоззрение, открыло глаза на истинную суть происходящего. – Генрих на минуту умолк, собираясь с мыслями.

– Вы тут упомянули орден Тамплиеров – начал фон Шрайтен, слегка улыбнувшись, вспомнив что-то свое. – В начале двадцатого века у немцев снова появился интерес к орденам, только на этот раз он затронул не только привилегированные слои, в двадцатых и в тридцатых годах этим увлечением была заражена почти вся Германия, почти все слои населения.
А началось всё с великого поражения Германии в Первой мировой, с времени великих потерь, и не столько материальных и территориальных, сколько моральных.  Это было время величайшего духовного кризиса всей нации, породившего голод, нищету, безработицу. К этому можно прибавить и революцию в ноябре 18-го года, которая, упразднив монархию, фактически, обезглавила Германию, и немцы превратились в неуправляемое стадо, а для нас, для немцев – это смерти подобно.
Вот тогда-то и стали появляться группировки, пытавшиеся захватить пустующий трон Германии. Одна из них, для объединения всех немцев под своими знаменами, выдвинула идею возрождения былой славы Германии, и эти идея, как никогда, была востребована немцами. Сама идея подразумевала возврат к корням, ко временам Германариха, покорившего всю Европу до Волги, ко временам Священной Римской империи, на протяжении почти тысячи лет объединявшей территории Центральной Европы под властью германских императоров. Все эти настроения и породили идею превосходства немецкой нации над всеми остальными, идею избранности немцев управлять миром.
И чтобы эта идея не умерла в зародыше, оставаясь на уровне шатких эмоций и вспыхнувших прозрачных чувств, чтобы она приобрела устойчивую вещественную осязаемость, ее принялись материализовывать историки, которые, с немецкой педантичностью, стали доказывать происхождение немцев от ариев, народа, который они возвели ранг избранной белой расы.
Я знаю, то же самое происходило и у вас в стране, с той только разницей, что большевики в качестве своего инструмента захвата власти, а потом и покорения мира избрали рабочих и крестьян, составлявших подавляющее большинство населения России. А в качестве объединяющего фактора их всех в один мощный кулак они взяли уже готовые идеи Маркса и его друга Энгельса об угнетенных трудовых массах. Идеи Маркса и Энгельса, которые они так же расписали в своих трудах с немецкой педантичностью, тоже предполагали избранность угнетенных самим фактом их угнетения на то, чтобы, сбросив поработителей, стать полновластными хозяевами всей планеты.
Спросите, почему идеи немца Маркса не прижились в Германии, а были востребованы Россией, в то время, как в Германии отлично прижилась идея национализма, и не прошли идеи Маркса? Тут надо смотреть, на кого, в первую очередь, делали основной упор те политические силы, которые рвались к власти. И в Германии и в России рвущиеся к власти политики делали ставку не на истину, а на насущную потребность толпы, на большинство. Им всем нужны были массы, которые сами провозгласили бы их своими вождями. Их оппоненты, руководствовавшиеся здравым смыслом, которые не зацикливались на прошлых достижениях, и не уносились в своих мечтах далеко в будущее, а пытались решить насущные проблемы настоящего времени, в результате проиграли. Поскольку в решении своих проблем совсем не учитывали массы, так как себя посчитали избранными решать за народ.
В многонациональной неграмотной России – большевики сделали ставку на большинство населения – на крестьян и рабочих, которые были далеки от понимания философии Маркса, или любой другой, но они с радостью приняли его идею своей избранности, обещавшую им в личное пользование землю, фабрики и заводы.
В Германии таким большинством были сами немцы, мечтавшие разбогатеть и побыстрее стать, по выражению Маркса, буржуями. Поэтому идеи Маркса в Германии не имели бы успеха. Но немецкий народ с радостью принял идею их избранности, идею, которая им так же обещала землю, фабрики и заводы, но на территории завоеванных ими народов. Так как Германия – страна небольшая, и в ней на всех земли всегда не хватало, не говоря уж о фабриках и заводах. Но идея избранности открывала им доступ к чужим землям, узаконивала их право владеть всем миром.

Все эти идеи, и избранной нации, и избранных пролетариев, имеющих, якобы, исключительное право самим распоряжаться плодами своего труда, в конечном счете, как мы уже знаем, оказались блефом чистой воды, ничего не имеющими общего с законами природы, по которым происходит развитие общества. Поэтому, в результате, никто ничего не получил, ни землю, ни фабрик, ни заводов.
Сегодня в превосходство одной, избранной нации над всеми остальными может поверить только идиот, лишенный маломальского здравого смысла, который не может осознать, что жизнь на земле может осуществляться только за счет постоянного развития ее форм. Избранная же нация, совершенная во всем, лишена такого развития, а значит, она изначально обречена на вымирание, что, собственно, всегда и происходило со всеми цивилизациями, достигавших пика своих возможностей в развитии. То есть, как только они становились хоть чуточку совершеннее других, их развитие прекращалось, поскольку они уже не видели смысла своего развития, и они начинали вымирать.

Тоже самое произошло и с идеями Маркса, разделившего людей на угнетателей и угнетенных. Мне до сих пор не понятно, почему он сделал разделение именно по этому принципу. Ведь самого-то его никто и никогда не угнетал, и сам он никого и никогда не угнетал, но может поэтому он в своих выводах сделал так много ошибок, обернувшихся не меньшей трагедией для человечества, чем идеи нацизма.
Сами посудите, для того, чтобы рабочему или крестьянину самому распоряжаться продуктами своего труда, и иметь возможность не только их производить, но и обменивать их на деньги, ему бы пришлось быть одновременно и продавцом на рынке товаров, и заниматься транспортировкой своих товаров на рынок. Также разбираться в финансах и маркетинге, быть ученым, инженером и конструктором, и еще проделывать массу побочной работы, чтобы самому создать необходимый продукт и уметь его реализовать, но ведь у каждого только две руки и одна голова. И Маркс как-то не учел в своих трудах, что всю эту побочную работу за рабочего кто-то должен выполнять. Что ее за него делают именно те самые угнетатели, которые определили, какой именно товар необходимо производить, снабдили рабочего или крестьянина необходимыми орудиями труда, создали ему необходимые условия и не только для труда, но и для жизни, чтобы он ни в чем не нуждался, выполняя оговоренную с угнетателем работу. Главная ошибка Маркса заключается как раз в том, что именно угнетатели, обладающие необходимыми знаниями и возможностями, избранны для того, чтобы управлять процессами производства товаров и заботиться о самом угнетенном рабочем. И угнетателю совсем невыгодно угнетать своих рабочих, тем более высококвалифицированных, более того, он сам вынужден заботиться о повышении квалификации своих рабочих. И потом, любой рабочий или крестьянин, получив надлежащие знания, тоже может занять место в административной сфере производства, став, таким образом, по выражению Маркса, угнетателем.
Идеи Маркса вступили в противоречие с законами природы с самого начала, вот поэтому крестьяне земли так и не получили. Но большевики не дали развалиться идеям Маркса, этим они подписали бы себе смертный приговор, поэтому они пошли на компромисс. Земля, заводы и фабриками, согласно конституции, стали принадлежать народу, но, фактически, их хозяином являлась правящая партийная элита. И все остались довольны – рабочие производили товары, зная, что они являются хозяевами завода, на котором трудятся, и партийная номенклатура знала, что на их заводах трудятся их рабочие. При этом, согласно всем установкам Маркса нет ни угнетателей, ни угнетенных. Рабочие были свято убеждены, что они являются гегемонами, избранным классом для управления всей планетой и даже покорения космоса. 
То же самое происходило и в Германии, там так же каждый немец был убежден, что он трудится и сражается на благо Великой Германии, что он избранный, чтобы повелевать всему миру. Вот только мир оказался не согласным с такой постановкой вопроса, и указал Германии свое место.

Но это было в сорок пятом, а тогда, в тридцатые годы, идеи национализма захлестнули всю Германию, и никто на всем белом свете не смог бы переубедить немцев, что они не правы. Таким был и мой отец, как и все немцы, верящий в избранную миссию Германии в истории человечества.
Мой отец был президентом имперской палаты изобразительно искусства со дня ее основания в 33-м году, которая с 39-го года стала подчиняться непосредственно рейхсминистру Геббельсу. И до начала Второй мировой войны он был убежден, что все, что он делает, он делает для возвеличивания духа нации. Первые сомнения появились в самом начале войны, когда в Германию стали вагонами поступать художественные ценности из оккупированных стран, он никак не мог соединить высокие материи с обыкновенным грабежом.
Последней каплей стал приказ Геббельса об уничтожении Дрезденской галереи, непосредственным исполнителем которого должен был стать мой отец. Это был единственный приказ, который он не стал выполнять.

– Но ведь собрание Дрезденской галереи, я слышал, действительно собирались уничтожить, и если бы не наши войска…

– Поверьте, Андрей, если бы мой отец хотел, то он бы уничтожил, тем более, что времени у него для этого было предостаточно. Он бы, не мудрствуя лукаво, не стал бы ничего вывозить из музея, а взорвал бы все вместе со зданием Дрезденской галереи.
Но он и не собирался уничтожать то, что было ему по-настоящему дорого в разбитой войной Германии. Напротив, пользуясь своей властью, он сделал все возможное, чтобы спасти картины и скульптуру музея, и вам, как художнику, должно быть это хорошо известно. Причем, он спасал собрание музея в основном от английской бомбежки и русских артобстрелов, и ему в этом активно помогали немцы. Тяжелую скульптуру пришлось спрятать в подвале музея, а с картинами было проще, их вывезли подальше от театра военных действий, и укрыли в заброшенной шахте, в пригороде Дрездена – так было безопасней. И так было на самом деле, все остальные россказни о зверствах нацистов можете смело приписать к красной пропаганде.
Отец рассказывал, что русские танки настолько стремительно ворвались в город, что он не успел вовремя уйти оттуда, и ему пришлось остановиться на время у своего хорошего знакомого, дом которого не пострадал от бомбежек и артобстрелов. В том же доме поселился и назначенный комендант Дрездена со своим маленьким штатом, таким образом, мой отец познакомились с вашим дедом.
Он рассказывал, что они с отцом Владимиром просиживали вместе все свободные вечера. И ваш дед, пользуясь тем, что его никто из русских не понимает, свободно мог рассказывать моему отцу о пагубности идеологий коммунизма и нацизма, о тех противоречиях, что они в себе таят, и чем они опасны для людей.
Когда же мой отец спросил у моего деда, откуда он все это знает, в каких таких книгах он все это вычитал, то ваш дед сослался на некоего доктора Рождественского, его большого друга, написавшего замечательную книгу о развитии человечества. А вы, Андрей, что-нибудь слышали об этой книге.

– Да, конечно, она хранится у меня, как память о моем деде. Сейчас я ее вам принесу.

С этими словами Андрей встал и направился за книгой в другую комнату, но у самой двери остановился.

– Вот незадача. Слушал вас и совсем вылетело из головы – виновато произнес он, повернувшись к фон Шрайтену – у меня ее совсем недавно забрал один следователь, на время.

На лице Генриха изобразилось сожаление.

– А он вам ее точно вернет? – участливо спросил он.

– Этот лейтенант Колосов, хоть и молод, но показался мне честным человеком, которому можно верить. Он расследует какое-то убийство, где, почему-то, фигурирует книга моего деда, и она ему понадобилась для какой-то экспертизы. Если честно, то я сам толком ничего не понял, но почему-то уверен, что он обязательно вернет мне книгу, правда не сказал, когда именно это произойдет.

Генрих увидел, что Андрею действительно страшно неловко за то, что происходит, поэтому он не стал больше приставать к нему с расспросами о книге.

– Не стоит так расстраивать, Андрей – Генрих попытался приободрить его – собственно, ничего страшного не произошло, зато теперь у меня есть отличный повод навестить вас снова. Думаю, вы не против?

– Ну, что вы, теперь я буду всегда рад видеть вас у себя – Андрей снова сел в свое кресло. – Как все-таки тесен мир! 

– Так на чем мы остановились – спросил фон Шрайтен, предотвращая наступающую паузу.

– Мы говорили о нацизме – проговорил Андрей, думая при этом о чем-то своем. – Да, о нацизме. Я слышал, что идеи нацизма живы в Германии до сих пор?

– Сейчас это стало забавой молодых. И сегодня в эту игру играют не только немцы, она, похоже, как кубик Рубика, увлекла весь земной шар. Сегодня в нее играют и белые, и черные, и желтые, и русские, и украинцы, и даже евреи. Идея национализма устраивает всех, достигших переходного возраста, всех, кто впервые столкнулся с огромным, пугающим их миром, всех, кто чувствует себя в нем беззащитным и угнетенным. Поскольку идея национализма дает им защиту, сплачивает их, делает их сильнее, и, в перспективе, питает их надежды, что они все достойны самой лучшей участи на земле, что они все избранные. Особенно остро идеи национализма проявляются в маленьких и слабых государствах, в трущобах бедноты, там, где царят голод и лишения. Но переходный возраст быстро проходит, и тогда наступает просветление, позволяющее увидеть противоречия между величием мира и ничтожеством идеи личного превосходства, или избранности кучки недоумков.
Но мы, похоже, несколько отвлеклись. Мне хотелось бы все-таки посмотреть, как продвигается дело с моим заказом.

– Мне пока, к сожалению, не удалось увидеть замысел картины. В общих чертах он уже есть, у меня в голове, но пока это только какое-то большое размытое пятно. Просто нужно немного времени, чтобы оно проявилось, чтобы я смог увидеть и осознать все детали… Пока я могу похвастаться лишь небольшими набросками – Андрей встал, взял со стола кипу бумаг с набросками и протянул их Генриху.

После внимательного просмотра фон Шрайтен, наконец, сказал:

– Ну, что ж, вижу, что работа не стоит на месте, работа продвигается. Я пока воздержусь от комментариев относительно ваших набросков, чтобы не сбивать вас с вашего замысла. Я выскажусь в самом конце, когда работа будет готова, но уже сейчас предвкушаю увидеть нечто необыкновенное.
На этом не смею вас больше обременять своим присутствием и отвлекать вас от интересной работы.
Всего доброго.

* * *
Оказывается все так просто? – размышлял Генрих, уходя от Андрея – Книга у какого-то молоденького лейтенанта русской полиции, который даже не представляет ее истинную ценность? Но именно этот факт и насторожил Генриха. Он не верил в кажущуюся простоту, он знал, что за любой простотой может скрываться глубокая тайна.


3

– Знавал я одного Карпухина – сказал Батя, когда Жека поведал ему историю книги, найденной у Коли-разведчика – жучила был еще тот.
Лет двадцать с небольшим тому назад я начинал в шестнадцатом отделе, на Васильевском, инспектором по делам несовершеннолетних – откинулся Батя на спинку стула, предавшись воспоминаниям. – Так с Веней Карпом, так в народе звали того огольца, мне частенько встречаться доводилось.

– Что, такой был заметной фигурой в подростковом криминальном мире Васильевского острова – отвлекся Володька от своих бумаг – или просто был неудачник по жизни?

– Да, какой там авторитет – в то время сопляком он был, лет четырнадцати-пятнадцати, но уже сам себе на уме. И потом, к началу восьмидесятых всех бакланов уже успели пересажать, а новые еще не народились, поэтому кулаками авторитет себе завоевывать в то время особенно было некому, да и мода на хулиганку к тому времени уже прошла.
Зато по части фарцовки Васькин, пожалуй, одно из первых мест держал по городу. Да и Веня жил рядом со Стрелкой, так он туда, как на работу ходил, и свое рабочее место чаще посещал, чем школу, хотя и школу – основное место сбыта товара, не забывал.
Но, в отличие от других пацанов, он быстро сообразил, что на жвачке большой навар не сделаешь – так, на карманные расходы, поэтому он очень быстро перешел на шмотки. А это уже своя специфика – быстро товар получил и отвалил, по адресу скинул и можешь гулять с хорошими деньгами. Не то, что с жвачкой дело иметь – это надо целый день у автобусов с интуристом светиться, потом целый день в школе вокруг себя нездоровый ажиотаж создавать, и по деньгам, навар совсем иной.
Но к тому времени, когда Веня на шмотки по-взрослому перешел, он уже десятилетку заканчивал, оставив за плечами неплохую, для начинающего спекулянта, школу жвачки. Потом в торгово-экономический институт поступил.

– Серьезный гражданин – заметил Володька.

– Веня, конечно, и сам был не дурак, но без папашки, точнее, без его бабла Веня бы по конкурсу не прошел, хотя, в то время, официальный конкурс в него был еще небольшой – торгаши в особом почете еще не были, не то, что артисты, но у торгашей на всё свои ритуалы – им без взятки никак нельзя – не поймут.

– А кто у него был папа? – спросил, молчавший до той поры Жека.

– А папа у него был заведующим леновощторга Василеостровского района, фурами воровал, но при Андропове подсел и дали ему очень много. Правда, весь срок отмотать ему была не судьба.
Как папы не стало, и Веня притих, а ведь я полагаю, что его интерес к тому времени распространялся уже не только на шмотки, но и на валюту. Мама его уборщицей стала работать, а у него своя машина появилась. Но с того момента наши с ним пути дороги разошлись. Я перевелся сюда, а где теперь Веня обитает, но думаю, что живет там же, на набережной Макарова. Такие со своим добром никогда не расстаются, и если ты говоришь, что на эту квартиру в свое время Венин дед глаз свой положил, то значит, она ему была особенно дорога. Эта бережливость передалась и сыну – при его-то деньгах, ведь мог бы обменять и на более комфортабельную, ан нет. Вот и Веня, поди, за эту квартиру руками и ногами, и вовсе не потому что она для него дорога, как память о его предках – чихал он на них, а просто жалко, как может быть жалко потомственному хапуге. Ему просто обидно до слез расставаться с тем, что уже вросло в него и стало неотъемлемой его частью.
Так что можешь, смело записать его координаты: набережная Макарова, дом 10, квартира 14.

– Ну да, это примерно там и должно быть, на набережной Макарова, недалеко от Стрелки – согласился Жека, фиксируя адрес в голове – не думаю, что в том районе могут жить два одинаковых Карпухиных.
Слушай, так папашка-то должен был с конфискацией подсесть.

– О, еще с какой! Одна дача в Репино чего стоила – не дача, а дворец эмира. Да золота и ювелирных украшений тыщ на шестьсот, старыми. Своих-то сбережений он не делал – стремно, да и не выгодно, поэтому всё честно наворованное в ювилирку вкладывал – в золото, да камни. Представляете, у него дома на письменном столе статуэтка стояла – верблюд, отдыхающий под пальмой, и всё это из чистого золота, почти на килограмм. В общем, ОБХСС инкриминировало ему хищение на сумму чуть больше лимона, но суд, учитывая его чистосердечное раскаяние и добровольную помощь следствию, вышку ему не дал. А вот воры не только приговорили его к смертной казни, но и привели приговор в исполнение. Видать, кого-то он по запарке лишнего сдал, да и взять с него после конфискации ворам уже было нечего, вот он и повесился ночью в камере на пересылке. Для Родины он тоже уже был отработанный материал, поэтому никто особенно не стал копать – сам он повесился, или помогли, но и так было видно, что сам бы он веревку из газеты сослюнявить не смог бы, тут опыт нужен не одной ходки. 

– Так и Веня, поди, тоже активно помогал следственным органам, раз его до сих пор не посадили – сделал вывод Жека.

– Стучал на своих друзей-приятелей за милую душу, и уговаривать не надо было. Ну, а с учетом того, что он с возрастом на валюту перешел, и на свободе оставался, да еще на машинах стал разъезжать, то надо думать, что его Контора в своих разработках стала задействовать.

– Да, похоже, преданность идеалам социализма – это у Карпухиных в крови – чему-чему, а стучать, их учить не надо было – подытожил Жека.

– Здорово, опера! – поздоровался со всеми майор Хвостов, заходя в комнату. – Жека, дуй к Главкому, за чем-то он тебя к себе вызывает.

– А за чем, не сказал? – поинтересовался Жека, вставая.

В ответ Хвост лишь пожал плечами.

– Разрешите, товарищ подполковник – произнес Жека, входя в кабинет Свиридова, в котором уже сидел майор Егоров из ФСБ.

– Да, товарищ лейтенант, проходите, присаживайтесь – Жеке на мгновение показалось, что Главком как-то странно посмотрел на него, то ли с подозрением, то ли с одобрением. – Я вас пригласил к себе, вот по какому вопросу.
Сегодня утром на набережной Макарова был обнаружен труп помощника губернатора Епифанцева Станислава Георгиевича, без явных признаков насильственной смерти.
Только что вспоминали эту набережную – мелькнуло у Жеки в голове – долго жить будет.

– А в каком месте? – уточнил он у подполковника.

– На спуске к Неве, тот, что ближе к Биржевому мосту, недалеко от Стрелки Васильевского острова.

Ну, точно, долго будет жить.

– Этим делом, сами понимаете, занимается непосредственно ФСБ, – продолжал Свиридов, глядя на то, как Жека его внимательно слушает, повернув к нему свою голову – но от них к нам поступило предложение подключить к этому делу и вас, товарищ лейтенант. Поэтому я командирую вас в распоряжение Никиты Родионыча, вам его представлять не надо. Вы уж не подведите там наш отдел.

– Буду стараться, товарищ подполковник – отчеканил Жека, встав со стула.

Егоров, видя, что официальная часть уже заканчивается, тоже встал со своего места.

– Ну, вот, собственно, у меня все – развел руками Главком – в курс дела вас введет товарищ майор.

– Евгений Васильевич – обратился Егоров к Жеке – я буду ждать вас в машине – с этими словами он направился к двери.

– Вы свободны, товарищ лейтенант. И, Жень – попросил Главком Жеку, когда Егоров скрылся за дверью – не в службу, а в дружбу, позови ко мне Юру Хвостова.

Когда Жека вернулся в свой кабинет, Хвост все еще находился там.
– Ну, что там? – участливо спросил он.

– В командировку отправляют – лаконично ответил Жека, открывая сейф и доставая из него свой легендарно зачищенный ПМ.

– Куда, В Чечню? – удивился Володька.

– Хуже – в ФСБ. Они там сами уже не справляются, вот и попросили меня подсобить им. Мне-то, что, мне не впервой. Кстати, Юра, теперь, Главком тебя к себе зовет.

Все переглянулись.

– Слушай, Юра – спросил Свиридов доверительно, приглушив свой командный голос, когда Хвостов явился к нему и сел рядом, – что ты думаешь, про нашу подрастающую смену.

– Про Жеку, что ли? – понял Хвост, о ком завел речь подполковник.

– Про него.
– Да нормальный парень, я бы с ним на дело пошел, не задумываясь – такой не подведет. Да он и сам не раз это доказывал.

– Я не о том – гнул свое Свиридов – темный он какой-то. Сам посуди, по документам – вырос в деревне, мать доярка, отец плотник, и вдруг, Академия МВД, или вот сейчас, за него ФСБ пришло просить, чтобы он принял участие вместе с ними в расследовании одного дела по их части.

– Ну, с Академией, там все в порядке, я сам этот вопрос в свое время вентилировал. Его из армии туда направили по рекомендации командира его полка – он ведь в наших войсках служил, в МВД – спортсмен, отличник боевой, стоит на твердых гражданских позициях, имел награды и массу поощрений – кого, как не его было направлять. А ком полка, глядишь, плюс, за воспитательную работу получил, вот он и направляет в Академию, время от времени, самых достойных.
И с ФСБ, видимо, по той же причине – приглянулся он им своей расторопностью и умением принимать самостоятельные неординарные решения. Возможно, его для себя уже стали готовить. Глядишь, оглянуться не успеем, а Жека и нами командовать начнет – усмехнулся Хвост.
А ты, Аверьяныч, вижу, подумал, а не стукачек ли он засланный. Нет, тут можешь быть спокоен, я к Жеке с первых дней приглядываюсь – порода не та. Жека, мент по жизни – такие раз в сто лет рождаются.

– Да у меня, вроде, претензий к нему никаких нет – стал оправдываться Свиридов – так, пошептаться решил – одна голова, сам знаешь… Ну, дай-то Бог, дай-то Бог.

* * *
– В общем, так, Евгений Васильевич – начал майор Егоров, когда Жека сел в его машину, «Опель» цвета металлик – мне мое начальство дало указание подключить вас к расследованию причин гибели Епифанцева и оказывать вам всяческое содействие. Если честно, то лично я в этом большой надобности не вижу, поскольку криминалом там вообще не пахнет, но, как говорится, начальству виднее. Поэтому сразу ввожу вас в курс дела.
Епифанцев Станислав Георгиевич являлся советником нашего губернатора и был ответственным за международные связи, был, своего рода, министром иностранных дел Санкт-Петербурга.

– И чем занимался господин министр? – спросил Жека со свойственной ему непосредственностью, чем сразу расположил к себе майора.

– Последнее его дело заключалось в том, что он заключил контракт с немецкой фирмой «Мерседес» на постройку у нас филиала их фирмы, завода по сборке автомобилей марки «Мерседес» из комплектующих узлов и деталей.

– И что с ним произошло? – Сегодня утром одна гражданка вывела на набережную свою собачку погулять, часов в шесть утра, и на спуске обнаружила тело мужчины. Первыми прибыли опера из шестнадцатого, в кармане обнаружила удостоверение – вызвали нас. Пока врачи по внешним признакам определили инфаркт.

– Ну, тогда, давайте, съездим, место обнаружения трупа осмотрим.

– Давайте – Егоров завел мотор, и они поехали на Васильевский остров.

– Евгений, а вы давно на земле? – поинтересовался Егоров, когда они остановились на очередном светофоре.

– С месяц, как после Академии. А то дело у меня вообще было первым.

– Ого – непроизвольно вырвалось у майора – начало хорошее. Далеко пойдете. Чувствую, что с вами срочно нужно задружиться, поэтому предлагаю перейти на «ты». Не против?

– Я не против – пожал плечами Жека – мне так даже привычней.

– Ну, вот и договорились. Я ведь, Женя, тоже с земли начинал, вот таким же, как ты выпускником школы милиции. Увидел тебя и что-то родное мне в сердце ёкнуло. Как будто все вчера происходило, да мне и сейчас-то всего тридцать два.

– А со стороны фирмы «Мерседес» кто этим проектом занимается – неожиданно спросил Жека.

– С немецкой стороны, всем этим заправляет господин фон Шрайтен, как соучредитель фирмы.

Жека почему-то с самого начала, как только он услышал про фирму «Мерседес», почувствовал, что он услышит имя Шрайтена, поэтому на этот раз нисколько не удивился. Глядя в окошко с безразличным видом, он спросил:

– Ну, и чо он за человек?

– Да, немец, как немец. Русский хорошо знает, да и в своем бизнесе плавает, как рыба в воде. В Питере бывает наездами. Кстати, сейчас он в городе, но, думаю, он нам не понадобится.

– Да, я так спросил, просто интересно стало, как подобные операции происходят – в общем-то, ничего необычного, всё, как всегда.

Они уже проехали Биржевой мост, и свернули на набережную Макарова. Проехав немного, остановились возле гранитного спуска к Неве, декорированного статуями двух лежащих львов.
– Вон там внизу на ступеньках, прислонившись к стенке, он и сидел – Егоров рукой показал место возле боковой стенки набережной.

– Ну, да, с моста его там видно не должно было быть – Жека стал внимательно осматривать место обнаружения Епифанцева – поэтому постовой на мосту никак не мог случайно обратить внимание на человека, всю ночь просидевшего в одной позе на спуске.

– Остается праздно гуляющая молодежь? – сообразил Егоров, куда клонит Жека – парочки там разные очень даже любят в Белые ночи время проводить на спусках к реке. А других свидетелей пока не предвидится, напротив-то, вона, Пушкинский дом, Институт и Музей русской литературы – там в июле месяце и днем-то с огнем никого не сыщешь, а уж ночью… Так что сторожам там спать никто не мешает.

– Постой, но ведь молодежь, как правило, не всю ночь гуляет. Погуляет, часиков до трех, а потом спать по домам разбредается. Только единицы еще остаются шататься. Ну, а влюбленные парочки могли и не вникнуть – видят место занято, они и отваливали. Никита, уточни-ка время смерти.

– Ты это к чему?

– А к тому, что этот Епифанцев уже давно вышел из возраста, когда по ночам от безделья шляются, да еще и в одиночку. И если у него сердце прихватило вечером, то это кто-то просто обязан был видеть, и, хотя бы, один из десяти, да вызвал бы неотложку. А если он здесь действительно появился лишь ночью, то, скорее всего, ближе к утру, но не раньше часов трех – четырех, иначе заметили бы. Спрашивается, что он делал до этого и как тут появился, ведь не пешком же, в самом-то деле, пришел.

Егоров достал свой телефон и набрал номер. Выяснив, всё, что ему надо, он хлопнул Жеку по плечу.

– Женя, ты прав! Смерть наступила между восьмью и девятью часами вечера, точно они сказать не могут, потому как вскрытия не проводили.

– А где сейчас тело, у вас?

– Нет, в морге Первого Мединститута.

– А почему вы его себе не забрали?

– Епифанцев там время от времени обследовался на кардиологическом отделении Первого Мединститута. У него там свой лечащий врач, он-то, осмотрев тело, и сделал свое заключение – обширный инфаркт миокарда. Надобность во вскрытии отпала сама собой.

– Это хорошо, что в Первом, у меня там тоже свой патологоанатом. Полетели тело смотреть.

– А, что у него было обнаружено в карманах? – поинтересовался Жека, когда они направлялись на машине в морг Первого Мединститута.

– Мобильный телефон, записная книжка – стал перечислять по памяти Егоров – «Parker» с золотым пером, бумажник, часы, ключи от дома – в общем, обычный джентльменский набор. 

– А лекарства какие-нибудь были?

– Да, в руке у него была баночка с валидолом, но, похоже, он им так и не успел воспользоваться.

– А на чем он ездил? Машина-то его, где сейчас.

– Там у них, у избранников народа, как-то раз мозга за мозгу заскочила на метро прокатиться, ну, чтобы быть поближе к народу.

– Бывает – согласился Жека, думая о своем.

– Так вот, все по разу проехались, и снова дружно на свои машины пересели, зато теперь у них никто про метро даже не заикается.

– Да, свой опыт – великая вещь.

– Ищут машину, дорожные инспектора все стоянки обнюхивают, все улочки и закоулочки, а угнать не могли, такие машины не угоняют, даже пацаны, чтоб покататься.

– А спутникового маяка на ней не стояло?

– Похоже, не стояло. Самое смешное, что у него  и ключей-то от машины при себе не было – вспомнил Егоров.

– А гаражи и автосервисы вы проверяли?

– Да у них, у губернаторских, свой гараж, им еще от девятки* в наследство достался. Но пока никто и ничего не видел.

– А своего шофера, я так понял, у него не было?

– Не было. Да мужик-то молодой еще был – всего-то 53 года – сам управлялся. И потом ему, видать, перед фирмОй было не удобно. У них-то там на западе демократия во всю… Их чиновники уже давно от личных шоферов отказались.
Знаешь, случай был. Один наш профессоришка какую-то книжку по истории Франции написал, хорошую книжку, толковую, вот за это и был приглашен туда мэром Парижа, чтоб тот лично смог отблагодарить профессоришку за книжку и компьютер ему подарить, от лица всей Франции, так сказать. Ну, тот прилетает в Париж, его какой-то мужичок невзрачного вида в аэропорту встречает. Здрасти – здрасти – мужичок подхватил его чемоданы и к машине. Ну, профессоришка думает – шофер его встретил, мол, весь официоз с мэром еще впереди. Вышагивает так важно налегке рядом с тем мужичком, который с его чемоданами усерается. А потом видит у этого мужичка на лацкане пиджака маленький значок, означающий, что он является офицером** Ордена Почетного легиона, ну, маленький такой, неприметный, навроде нашей орденской планки, и понял профессоришка, что это сам мэр с его чемоданами карячился. Конфуз произошел.

– Да, демократия дело тонкое – согласился Жека – так что нашим чиновникам еще не раз придется в метро спускаться, чтобы у народа поучиться этой самой демократии.

*9-е управление КГБ занималось охраной руководителей партии и правительства (прим. автора).

** Офицер Ордена Почетного легиона – 2-я степень отличия из трех данного ордена. Имеются три степени наград – кавалер, офицер и командор, и два звания – великий командор и кавалер Большого креста.
Ордена Почетного легиона является высшей наградой Франции, присуждается президентом республики за военные или гражданские заслуги (прим. автора).


* * *
Жека надел резиновые перчатки, предложенные санитарами, подошел к телу Епифанцева, после небольшого внешнего осмотра он приподнял его веко и стал изучать зрачок.

– Все ясно – заключил он. – Никита, оставайся тут, я мигом – и направился в лабораторию Семеныча, располагавшуюся по соседству.
Семеныч в это время пил чай с домашними пирожками.

– Здравствуйте, Михал Семеныч – поздоровался Жека – приятного вам аппетита.

– А, Женечка – обрадовался Семёныч – здравствуй дорогой. Присаживайся, попьем чайку вместе. Устал, поди, все бегом, да бегом…

– Некогда, Михал Семёныч, чаи распивать, лучше пойдемте, я вам чо покажу.

Они с Жекой вернулись в комнату-холодильник с выдвижными ячейками и подошли к трупу Епифанцева. Жека снова приподнял веко мертвецу.

– Узнаете, Михал Семеныч? Знакомая картинка, не правда ли?

– Да уж, похоже, наш случай – разогнулся Семёныч после внимательного обследования глаза покойного.

Егоров, наблюдавший эту сцену, переводил свой взгляд от одного к другому, пытаясь разобраться, что, собственно, происходит, но по его лицу было видно, что это ему никак не удавалось.

– Михал Семёныч, а у вас сейчас много работы? – спросил Жека со свойственной ему непосредственностью.

– Так, как ты на повышение пошел, так у меня работы и вовсе не стало, но сейчас, вижу, вспомнил меня старика, появился, теперь уж думаю, что скучать мне не придется.

– Правильно, Михал Семеныч, мыслите, за что я вас и ценю. Забирайте тело и, по полной программе. Все формальности мы берем на себя. Я прав, товарищ майор? – обратился он к Егорову.

– Постойте, объясните хоть, что тут происходит.

– А происходит то, товарищ майор Федеральной Службы Безопасности – Жека лукаво подмигнул Семёнычу, но так чтобы Егоров не видел – что гражданин Епифанцев помер не своей смертью, а его отравили. Причем, отравили ядом, который нам с Михал Семенычем хорошо известен – Семёныч утвердительно кивнул головой. – Из этого следует, кому, как не ему проводить вскрытие.

– Ну, теперь все ясно. Согласен. Вскрывайте, Михаил Семёнович. Все формальности я утрясу.

– Ну, и мы теперь, по полной программе. Никита, надо бы мобильник усопшего пробить, особенно последние звонки. Распорядись.

Михаил Семенович подкатил каталку.

– Ребята – обратился он к Жеке с Егоровым – подсобите – все втроем они стали переносить тело.

– Какие наши дальнейшие действия, лейтенант? – спросил Егоров.

– Да надо бы для разгона с лечащим врачом покалякать.

– Лечащий врач это я – раздался голос от двери, прозвучавший довольно внушительно, в облицованном кафельной плиткой, холодильнике.

Все обернулись. В дверях стояла миловидная девушка, лет двадцати трех – двадцати пяти. Жеке даже показалось, что он ее даже где-то видел. Небольшого роста, прямые каштановые волосы спускались ей на худые плечи, явно напоминали ему Ирку-Черную Мамбу, какой он себе ее представлял, но вот лицо напоминало кого-то другого.
– Что здесь происходит? Вы кто такие? – в ее голосе слышались не только строгие нотки должностного лица, но и гнев собственника, обнаружившего чужих в своих владениях.

– Мы забираем тело на вскрытие – Егоров с Жекой предъявили свои удостоверения, но и это не оказали на нее должного действия.

– На каком основании вы собираетесь делать вскрытие? У вас есть разрешение? – ее голос стал выше и требовательнее.

– Вас как зовут, представьтесь, пожалуйста – Егоров взял на себя улаживание этого назревавшего конфликта.

– Красильникова Ольга Сергеевна, как я уже сказала, я была лечащим врачом Станислава Георгиевича. Причину смерти с вашими коллегами мы уже установили, поэтому я запрещаю вам делать вскрытие. Оставьте хоть тело его в покое, дайте хоть похоронить по-человечески, а не искромсанные куски мяса – Жека видел, как наливаются слезами ее глаза. И тут она разрыдалась, закрыв лицо руками.

Егоров с Жекой переглянулись, и по их лицам можно было прочитать, что они и сами были бы не прочь полечиться у такой заботливой докторши.

– Успокойтесь, Ольга Сергеевна – Жека вынул из кармана рубашки и протянул ей свой чистый носовой платок, а потом слегка приобнял ее за плечи.

– Видите ли, открылись обстоятельства – стал он успокаивать девушку, как маленького ребенка, вкладывая в свой голос как можно больше нежности и тепла – которые позволяют нам сделать это вскрытие. Поймите – это просто необходимо. Уверяю, наш патологоанатом сделает всё очень аккуратно – Жека хотел было добавить: «Как самому себе», но вовремя одумался.

– Ну, раз в этом есть необходимость – проговорила докторша, сдаваясь, но все еще продолжая шмыгать носом. Потом она вышла в коридор. Вслед за ней вышел и Жека.

– Постойте, Ольга Сергеевна…

В коридоре, освещенном ярким светом, Жека заметил, что к ним приближается парень в парадном комуфляже десантника с аксельбантами, свернутый в трубочку голубой берет был у него в руке. Жека сразу узнал его – это был сослуживец Николая Плетнева – Красильников Олег Сергеевич. Теперь он понял, кого ему напомнила Ольга Сергеевна брат с сестрой, действительно, были очень похожи.
Олег, увидев Жеку, сначала остановился, но потом, встряхнув головой, как бы прогоняя наваждение, подошел к Жеке.
Увидев брата, остановилась и Ольга, но он сначала обратился к Жеке.

– Слыш, пацан, ну, ты меня напугал. Ты так на одного моего сослуживца похож… Он погиб в Чечне. А тут ты, да еще в таком месте.

– Я так понял, на Евгения Алдонина.

– Во! Ты его тоже знал? Ну, братан, держи краба – с этими словами он протянул Жеке свою пятерню.

– Олег, я из милиции, расследовал убийство Николая Плетнева – спокойно, глядя в глаза десантнику, стал объяснять Жека, пожав, протянутую руку Олега – мне его мама, Валентина Александровна, показывала дембельский альбом сына, и обратила внимание на мое сходство с Алдониным.

– Вона чего, а я как раз Кольку хоронить пришел. Вот, заскочил к сеструхе, тачку у нее попросить. Слышь, Оль, дала бы ключи, сама понимаешь, с кладбища надо бы по-человечески Колькину маму до дому довезти. Ты, чо, плакала, обидел, кто? – он посмотрел на Жеку.

Ольга вынула из кармана и протянула брату ключи от машины – Иди, без тебя тут своих забот хватает, у меня всё в порядке.

Машинально Жека по брелку определил, что у Ольги «Ауди». – Возможно, мы могли бы познакомиться и раньше – подумал он.

– Ну, ладно. Я ее тебе вечерком подгоню, к дому – с этим словами он направился к выходу.

Потом Ольга  обратилась к Жеке:

– Вы что-то еще хотели у меня узнать?

– Да, всего пара вопросов. Как давно вы были знакомы со Станиславом Георгиевичем?

– Года два. Да, в двухтысячном он появился у нас на кардиологическом.

– У него, действительно, были серьезные проблемы с сердцем?

– Ничего серьезного, скорее возрастные страхи, обусловленные переходным возрастом. У нас он проходил лишь профилактическое обследование, и ничего больше. Своим консультантом по вопросом своего здоровья, он выбрал меня. Но, скорее всего, я ему приглянулась не как опытный кардиолог, а просто, как симпатичная девушка.

– А какими лекарствами он пользовался обычно?

– Да вообще никаких лекарств не принимал. Я, по крайней мере, ему ничего не назначала. Говорю же, он был вполне здоров, для своего возраста.

– А почему вы пытались наших врачей ввести в заблуждение, сказали, что у него слабое сердце, и всё такое.

– Я вашим врачам ничего такого не говорила. Я лишь по внешним признакам подтвердила их первоначальный диагноз. Я только сказала им, что вскрытие вряд ли откроет им что-то новое. Просто не хотела, чтобы его без надобности патологоанатомы кромсали, а потом штопали сикось-накось. Бррр – Ольгу передернуло – Но к работе Михаила Семёновича, вашего патологоанатома я нормально отношусь, может, потому, что знаю его тыщу лет.

– Вижу, к Станиславу Георгиевичу вы тоже не равнодушны.

– Волей-неволей привыкаешь к людям, которых давно знаешь. А Станислав Георгиевич еще был и хороший человек, ко мне по-доброму всегда относился, можно даже сказать, по-отечески. Я действительно не видела смысла во вскрытии. А про состояние его здоровья меня вообще никто не спрашивал, Вы первый, кто поинтересовался. Видимо ваши врачи сами решили – раз лечащий врач кардиолог, значит, он был сердечником.

– Спасибо, Ольга Сергеевна, вы нам очень помогли.

Когда Ольга удалилась, Жека достал свой мобильник и набрал номер своего кабинета. Трубку как всегда снял Батя.

– Слушай, Степаныч, у нас еще сохранились те списки владельцев черных «Ауди»? Отлично. Будь другом найди там Красильникову Ольгу Сергеевну и посмотри номер ее тачки. Ага, буду ждать твоего звонка.


4

– Ну, Женя, с тобой действительно не соскучишься – покачал головой Егоров, когда Жека вернулся к нему. – Так ты действительно думаешь, что Епифанцева отравили тем же ядом, что и твоего десантника? – серьезно спросил он.

– Мало того, яд этот не простой, я узнавал – он раньше значился за вашей Фирмой, но уже давно ею не используется. А вот у Душмана откуда-то появился.

– Как раз у Душмана он и мог появиться – бандюги, в основном, с бывшими нашими коллегами дело имеют, соответственно, и яд от них, тем более старая разработка.
Допустим, с десантником мне все ясно, Душман его руками устранил Седого, а потом зачистил свидетеля. Но зачем ему нужно было валить помощника губернатора?

– А мне вот непонятно, какую роль в этом играет его врачиха, Красильникова.

– А ты думаешь, и она тоже?

– Смотри, как она убивалась, не позволяя делать вскрытие – такое не сыграешь.

– Ну, может, она к нему действительно испытывала чувства. Мужик он был еще не старый – с бабами такое иногда случается.

В эту минуту раздались позывные Жекиного телефона.

– Да, я слушаю. Какой, говоришь, номер? Ага. Спасибо, Степаныч, могу тебя поздравить, это наша с тобой «Ауди». 

– Ну, вот, что и требовалось доказать – Душман был напрямую связан с Красильниковой. По крайней мере, чтобы свою тачку не светить, для своих дел он брал машину Красильниковой. На ней он был замечен в момент убийства десантника, и на ней же приезжал к его матери за деньгами.

– Я чего-то ничего не пойму. Какая может быть связь между Душманом и Красильниковой, Душманом и Епифанцевым и, наконец, Епифанцева с Красильниковой?

– Вот это нам и предстоит выяснить. Что там с телефоном Епифанцева?

– Пробивают. Должны перезвонить.

Теперь зазвонил телефон Егорова.

– Да, слушаю. Так, спасибо. Подгоните туда сторожей всех смен, я сейчас подъеду. Уже послали за ними? Благодарю за оперативность.
Нашелся «Мерс» Епифанцева – кивнул Егоров Жеке, пряча мобильник в свой карман – И знаешь, где? – Жека вопросительно посмотрел на майора – на Стрелке есть платная стоянка рядом с Военно-Морским музеем. Поехали туда, со сторожами поговорим.

– Никита, ты иди пока к машине, а я тут, на минутку, еще в одно место загляну.

Когда Егоров удалился, Жека набрал номер телефона генерала Новожилова.

– Здравствуйте, Валентин Григорьевич.
– Здравствуй  Женя – отозвалось в трубке – уже наслышан о твоем рвении. Помощь нужна?

– Да, Валентин Григорьевич, мне нужны данные на Карпухина.

– На него и на всю его семью информацию получишь вечером с человеком от меня.

– С семьей я потом разберусь, меня сейчас интересует непосредственно Вениамин. Я так понял, он последнее время с вашим ведомством был тесно связан. Хочу его допросить, но меня он может и послать, одним словом, нужен компромат, чтобы прижать его.

– Понял. – Секунду подумав, генерал проговорил: – Ты скажи ему, что Сеня Розенблит на зоне, чтоб скостить себе срок, стал давать новые показания, в которых фигурирует и его фамилия.

– Всё ясно. Спасибо, Валентин Григорьевич.

Когда они подъехали к автостоянке, все трое охранников уже, дожидаясь их, грелись на солнышке.

Жека посмотрел на Егорова, и тот кивнул в их сторону, мол, действуй лейтенант, а сам направился к инспектору ГИБДД, одиноко дожидавшемуся их приезда возле «Мерседеса» шестисотой модели. Тот козырнул ему и представился, увидав корочки майора.

– Слушай, капитан – обратился Егоров к инспектору после короткого внешнего осмотра машины – а как бы в салон заглянуть.

– Дык, ключей-то нет – инспектор посмотрел на просительное выражение лица майора, потом оглянулся с опаской по сторонам и полез за пазуху, достал из внутреннего кармана стальную проволочину.
– Только ради вас, товарищ майор.

– Действуй, капитан, последствия беру на себя.

Тот немного поковырявшись, открыл переднюю дверцу.

– Прошу – сказал капитан, отключив сигнализацию.

– Здравствуйте – подошел Жека к охранникам, предъявив свое удостоверение – кто из вас был на дежурстве этой ночью.

– Ну, я – вызвался один из них, плотный мужик, лет сорока, по виду отставной прапорщик Российской Армии.

– Что вы можете сказать про тот «Мерс»?

– Да, чо про него говорить, тачка, как тачка. А вот хозяин машины здесь ее всегда только на вечер оставлял и никогда на ночь. Всегда в будний день, раз в неделю, но регулярно, каждую неделю, ни разу не пропустил. Иногда, правда, и два раза в неделю, но это редко, обычно один раз и всегда в будний день. Часам к шести вечера поставит, вызовет такси по телефону и уезжает, а часам к девяти, к десяти так же на такси приезжает, и уже отваливал на своем «Мерсе».

Остальные охранники закивали головами, подтверждая его слова.

Вот и вчера, как обычно, часов в шесть подкатил, поставил тачку на стоянку, и укатил на такси, вот только назад уже не возвращался. Я еще тогда подумал, не случилось ли чо с ним.

– И что вы обо всем, об этом думаете.

– А чо тут думать, сразу видно, шишка какая-то, а раз в неделю, какую-нибудь элитную проститутку посещал, ну, из тех, у которых всё расписано по часам. И приезжал он весь лоснящийся от счастья как блин на масленицу, особенно в последнее время, ну, сразу видно, что от бабы.

Его сменщики закивали головами еще активнее.
Жека не стал разубеждать народ. В конце концов, подумал он, пусть чиновники сами этим занимаются, своими делами доказывают, пользы больше будет.

– И давно он такие маневры со свое машиной совершал.

– Ну, я тут уже три года, четвертый пошел, где-то последние года полтора – он повернулся к сменщикам. Те снова закивали.

– Спасибо, вы нам очень помогли.

– А чо хоть случилось-то?

– Да помер ваш клиент. Сердечный приступ. Так что его можете больше не ждать.

– Чо, правда, большой шишкой был?

– Ну, на нас, пожалуй, на всех хватит, и еще останется – с этими словами Жека направился к Егорову, махнув охранникам на прощание рукой.

– Ну, что тут, Никита, у тебя хорошего.

– Да, ничего, в смысле вообще ничего, ни хорошего, ни плохого. В бардачке пусто, только карта дорог, да и в салоне никаких посторонних предметов. Я уже вызвал человека, чтобы отогнали машину к нам.
Капитан – обратился он к инспектору ГИБДД – дождись нашего человека и можешь быть свободен – тот в ответ козырнул.
– Да поступила информация – Егоров отвел Жеку в сторонку – один из последних исходящих звонков с телефона Епифанцева был около шести часов.

– То есть, еще при жизни владельца телефона – уточнил Жека – то есть, можно предположить, что он сам звонил.

– Да, сам. И знаешь кому?

– Неужели Ленину? – по привычке отреагировал Жека на подобный вопрос.

– Почти – улыбнулся Егоров – Бери выше! – Красильниковой Ольге Николаевне. Разговор длился полторы минуты.

– То есть, можно смело предположить, что он договаривался с ней о встрече.

– Вполне.

– А последний звонок был к кому?

– А последний был около восьми к себе домой, скорее всего, жене, и разговор длился полминуты.

– То есть, можно смело предположить, что он всех своих дам всегда извещал о своем скорейшем прибытии.

– Почему ты думаешь, что с Красильниковой он вчера встречался, а супруге не сообщил, что задержится?

– Мне тут мужики поведали – Жека кивнул в сторону охранников – что он свою тачку раз в неделю у них оставлял. В шесть вечера оставлял, а в девять, десять забирал обратно, и по его лицу было видно, что он это время с бабой проводил. И так раз в неделю, в течении последних полутора лет. Теперь ты понял, почему Красильникова была против экспертизы?

Жека достал свой телефон и набрал номер. Дождавшись, когда на другом конце ответят, он произнес:

– Михал Семеныч, будьте добры, проверьте, пожалуйста, была ли у нашего клиента половая связь, накануне его скоропостижной кончины. Что, уже? И что? Спасибо, Михал Семёныч. Хорошо, скоро будем.

– Ну, вот, и наука подтверждает наши смелые предположения – подмигнул Жека Егорову – трахался покойник так, что пух и перья летели, а вы – Сердечник! Сердечник!
Ну, что? Погнали к Семёнычу?

– Слушай, Никита – сказал Жека по дороге в морг – надо бы и с женой Епифанцева побеседовать.

– Надо бы, только я заранее знаю, что она нам скажет. Понимаешь, Женя, сейчас, оставшись без поддержки мужа, она будет вынуждена рассчитывать только на свои силы. Но сначала она из имени своего супруга постарается выжить всё, что только можно. Она постарается создать вокруг его имени ореол кристально чистого и на редкость честного человека, всю свою жизнь радевшего о благе Отечества.

– С чего ты взял?

– Так поступают все вдовы крупных чиновников, не думаю, что она станет исключением. Вот увидишь, скоро начнет мемуары  издавать, где будет описывать, как они, будучи молодыми, преодолевая нечеловеческие тяготы и лишения, холод, голод и тучи комаров, жили в палатках, питались у костра, но, несмотря на это строили железную дорогу, в которой так нуждалась в то время страна. Именно тогда закалился их характер стойких борцов за правое дело демократии.

– А она, что, действительно ее строила?

– Вряд ли. Максимум, со строй отрядом съездила разок на БАМ, карьеры ради, но жила там совсем не в палатке, и питалась не у костерка, отгоняя комаров. А саму железную дорогу только на митингах и видела, посещая студентов-строителей в плане своей комсомольской работы. Да, это и не важно. Их губернские журналюги, в плане личной халтуры, так распишут ей ее героическую молодость – Павка Корчагин отдыхает.
Я все это к тому говорю, что нам она про своего мужа, и о его любовных похождениях ничего не скажет, хотя ее и будет подмывать выплеснуть наружу всё, что накопилось у нее за годы их совместной супружеской жизни.

– Ну, а о его привычках, к примеру, она сможет нам рассказать?

– Какие тебя интересуют?

– Ну, где он, к примеру, ключи от машины обычно оставлял, приходя домой.

– То есть, ты хочешь сказать, что придя к Красильниковой, он мог оставить свои ключи на похожем месте, например в прихожей на тумбочке у зеркала.

– Ну вроде того. И хорошо, если Ольга Сергеевна их еще не обнаружила.
Кстати, дай команду, чтоб узнали, где она живет, давно ли там живет, ну, и так далее. Сдается мне, что года полтора тому назад Епифанцев купил ей квартиру для своих интимных встреч с ней.

Егоров достал свой телефон.

* * *
– Да, да, входите, открыто – оторвался Михал Семенович от окуляра электронного микроскопа и развернулся к двери.

– Ну, как наши дела, Михал Семенович, еще раз, доброго вам здоровьица – входя в кабинет Семёныча, приветствовали эксперта Жека с Егоровым.

– А, ребята, прибыли уже, заходите, заходите. Может, все-таки чайку попьем, а то всё бегаете, бегаете.

Жека с Егоровым переглянулись.

– Уговорили, Михал Семеныч – махнул рукой Жека – а ведь и в самом деле, пора уже.

– Так, я, может, в магазин сбегаю – предложил Егоров – куплю чего-нибудь к чаю?

– Не стоит беспокоиться. У меня тут пирожки имеются – целую роту накормить можно, так что… Женечка, не стой, займись чаем, тебе-то тут ничего объяснять не надо, а…

– Никита Родионович, можно, просто Никита – представился Егоров.

– А за Никитой, уж позволь мне самому поухаживать, доставь такую радость старику.

– У, какие у вас пирожки-то вкусные – похвалил Жека, откусив один из них, помешивая чай ложечкой в пол-литровом химическом стакане – наверно сами пекли, Михал Семеныч? – подмигнул он Егорову, так, чтобы Семеныч не видел.

– Что ты, Женечка – улыбнулся польщенный Семёныч – мне ли до таких изысков. Это всё моя благоверная печется о моей фигуре – похлопал он себя по округлому пузику.

– Так, что вы там такого интересного обнаружили, Михал Семёныч? – спросил Егоров, активно пережевывая пирожок.

– Ну, во-первых, время смерти – восемь вечера, начало девятого.

Жека с Егоровым переглянулись.

– Подучается, как только позвонил жене, то тут же на месте и скончался – озвучил Жека немой вопрос Семёныча. – Так, а что еще?

– А еще, Женечка, у покойного в канале пениса была обнаружена сперма.

– Вот с этого момента, Михал Семёныч, поподробнее, пожалуйста – Жека отхлебнул чая – что сие должно означать?

– А то, Женечка, что покойный перед смертью, как я тебе уже говорил по телефону, имел половую связь, поскольку поллюцию и онанизм я исключаю сразу, сами понимаете – возраст у покойного был уже не тот для подобных радостей.

– Я слышал, Михал Семёныч, что непроизвольное семяизвержение происходит у мужчин во время смерти.

– Такое, Женечка, случается, но при асфиксии. Поэтому казнь через повешение во все времена и во всех странах считалась позорной.
Здесь же совсем другой случай, да и потом, эякуация у трупа произошла еще при его жизни. А уж потом наступила смерть от употребления покойным коньяка с ядом, вызвавшим обширный инфаркт. И между смертью и половым актом прошло не так уж много времени.

– Что, наука даже до этого дошла, что может установить время семяизвержения? – спросил Жека.

– Наука здесь не причем – чисто житейское наблюдение – просто покойный после полового акта не успел помочиться перед смертью. Да и вообще подмыться не успел, хотя и презервативом не пользовался.

– Выходит – заключил Жека – можно даже предположить, что своей благоверной он звонил прямо из неостылой постели жрицы любви – предупреждал, чтобы не волновалась.

– Ну, где-то так. В общем, у меня есть образец вагинальной мокроты. Так что, когда разыщите пассию безвременно усопшего, ведите ее ко мне, если в этом будет необходимость.
В остальном, всё, как и в прошлый раз. Яд содержался в коньяке, только марка коньяка другая. Я не успел формулу коньяка сверить с таблицей, но опыт подсказывает, что это был армянский, коллекционный.

– Да у него, что там, целый коньячный погреб с отравленными коньяками, на любой вкус – удивился Жека.

– Ну, не обязательно – сказал, молчавший до этого Егоров, налегая на очередной пирожок – яд могли влить в уже имеющийся коньяк.
Знаешь, у чиновников последнее время мода появилась, таскать с собой маленькую плоскую фляжку во внутреннем кармане, из нержавейки. Могли в нее влить, пока он упивался любовью.

– Но у убитого таковой при себе не оказалось – заметил Жека.
– Вот это-то и настораживает.

– То есть, ты хочешь сказать, что покойный после бурного секса сразу заторопился домой, ни поссав на дорожку и, даже не подмывшись. Извлек из кармана мобилу и позвонил супруге. Потом положил мобилу в карман и тут, вспомнил про коньяк во фляжке, находившейся во внутреннем кармане пиджака, отхлебнул и был готов.

– Ну вроде того – утвердительно кивнул головой Егоров, откусив очередной пирожок – по крайней мере, по времени так получается.

– Это, если он совокуплялся не раздеваясь. Но я так понимаю – стал Жека разъяснять майору – нормальные люди перед сексом сначала раздеваются, снимают пиджак, брюки и всё остальное. Потом нормальные люди после секса сначала бегут в ванну, потом одевают брюки, потом пиджак, в котором находят мобилу и звонят жене, потом, в том же пиджаке находят коньяк и травятся на веки вечные.

– А и то, ведь покойный, встав с ложа своего морального падения, не побежал подмываться в ванну, а сразу надел брюки и пиджак. Может, в самом деле, заторопился куда – потянулся Егоров за новым пирожком.

– Да и презервативом, он не пользовался. О чем это говорит, Михал Семёныч? – обратился Жека к патологоанатому – у меня к вам вопрос, как к многоопытному эксперту. Почему покойный не подмывался? Он что, экстримал, или неприкасаемые чиновники у нас застрахованы и от всех сюрпризов природы?

– Говорят же тебе – вмешался Егоров – не успел.

– Это, Женечка, скорее всего, говорит о том, что свою супругу он не боялся заразить ни гонореей, ни сифилисом, ни даже СПИДом, по той простой причине, что со своей законной супругой усопший уже давно не вступал в половую связь и, похоже, не собирался. И сам он не боялся подцепить заразу, потому что полностью доверял своей сексуальной партнерше, поскольку она у него была постоянная, практически, вторая жена. Поэтому он с ней не пользовался презервативом и даже не подмывался – есть мужчины, которые от этого получают дополнительное сексуальное наслаждение. То есть, можно даже предположить, что профессиональной проституткой она не была. Более того, кроме Епифанцева ни с кем больше в половые сношения не вступала, по крайней мере, покойный был в этом уверен на все сто процентов.
Так же не боялся он и того, что она может забеременеть, либо знал о своей неспособности иметь детей, либо, напротив, мечтал о своем ребенке от нее. Ведь, своих-то детей у него, насколько я знаю, не было.

– Лихо закручен сюжет – проговорил Жека, беря со стола очередной пирожок – тогда, что у нас получается с коньяком. Либо он его, уже отравленный, принес с собой во фляжке, либо ему посошок на дорожку преподнесла его пассия, из имевшихся у нее дома припасов.
Надо бы у вдовы покойного про фляжку разузнать – обратился он к Егорову – думаю, на этот-то вопрос она в состоянии будет ответить.

Майор достал свой телефон и набрал номер.

– Да – проговорил он в трубку – поезжай к вдове усопшего, успокой ее, если сможешь, в ее безутешном горе, но главное выведай, где покойный оставлял ключи от машины, когда приходил домой с работы, и таскал ли он с собой маленькую плоскую фляжку с коньяком. Ну, знаешь, такие, из нержавейки. Ага. Ну, и вообще про коньяк, какой предпочитал, часто ли употреблял и т.д. Добро. До связи.

– Михал Семеныч – обратился Жека к Семёнычу, лениво доедая очередной пирожок – а, что вы можете рассказать про лечащего врача покойного, про Ольгу Красильникову?

– Ну, с Оленькой я уже давно знаком. Серьезная девочка, умненькая, работящая, целенаправленная. Она еще, когда в медучилище училась, то подрабатывала санитаркой на кардиологическом отделение. Вот с того времени мне приходилось с ней часто встречаться, так как на кардиологическом люди чаще помирают, чем на других отделениях, а тела в морг отвозить приходится в основном санитаркам.

– А зачем ей это было надо?

– Как она сама объясняла: во-первых, чтобы быть поближе к избранной профессии – она кардиологом с детства мечтала стать. У нее отец от инфаркта умер, и мать сердечница, вот она и решила посвятить себя этой проблеме.
Ну, и потом, она была не из богатой семьи – деньги на учебу были нужны – мать-то была ей в этом не помощник, да еще, я знаю, брат у нее малолетний был. В общем, девочка училась и работала за всех не покладая рук. Так она окончила училище, поступила в институт и его окончила. Сейчас вот уже в орденатуре второй год.

– Сколько ж ей лет-то тогда? – удивился Егоров.

– Считайте сами – четыре года в училище – Оленька сразу после восьмого класса пришла, ей лет пятнадцать было. Да пять лет в институте, два в аспирантуре, да между ними еще пару лет накиньте – получается, что ей сейчас, лет двадцать восемь.

– Надо же! – покачал головой Егоров – Хорошо сохранилась, я думал, ей двадцать два – двадцать три, еще удивился – такая молодая, а уже лечащий врач у Епифанцева. 

– Нет, Оленька у нас по всем статьям молодец – похвалил ее Семёныч, явно довольный за своего коллегу.

– Махал Семены, а откуда у нее машина, да и сережки с бриллантиками в ушах и цепочка на шее золотая с камушком, перстенечек не из дешевеньких? Неужели заработала, будучи санитаркой? Ведь она еще не стала кардиологом с мировым именем, гарантирующим большие гонорары.

– Вот об этом я и собираюсь тебе, Женечка, поведать. Слушай и не перебивай старших.
Года полтора тому назад, да, где-то после Нового Года, приезжает Оленька на работу в шикарной черной «Ауди». Хотя удивляться особенно не приходится.
На кардиологическом, как правило, лежат состоятельные пациенты и денег на свое здоровье не жалеют, это тебе не травма, где одна переломанная голь перекатная. И медперсоналу на кардиологическом тоже перепадает толика малая. Вон полюбуйся, все санитарки там, в золоте ходят. Но понятное дело, все эти подарки, что делают больные санитаркам – в сущности, слезы, и на них «Ауди» не купишь. Тут надо полагать, что один из больных, выздоровев, стал Оленькиным спонсором, или, другими словами, взял ее на содержание.

– А кто конкретно?

– Об этом тут языком трепать не принято, чтобы не отбили, да и потом, чисто из деликатных соображений – народ там, находящийся на излечении, в основном, не молодой, у всех семьи, положение в обществе…
Но всё указывает на то, что этот гостинчик ей сделал господин Епифанцев. Чуть больше двух лет тому назад он сюда лег на обследование, а Оленька стала его лечащим врачом. Вот тут и началось. Цепочки с кулончиками, «Ауди», поступление в ординатуру и прочие блага цивилизации в одном флаконе.

– В таком случае – подвел итог Жека – все указывает на то, что покойный, вчера вечером, пронзенный стрелой Амура, находился на душевном излечении у своего лечащего врача.
Но, спрашивается, нахрена ей было травить его?

– Это, Женечка, уже по твоей части, я свою работу сделал.
Я так понял – обратился Семёныч к Егорову – дела никакого заводиться не будет, поскольку это может нанести непоправимую моральную травму вдове усопшего. Так, может, и отчеты экспертизы не понадобятся.

– Нет, Михал Семёныч – поправил его Егоров, допив свой чай – вот тут вы не правы. Демократия, как говорил классик – это прежде всего учет, тем более в нашем демократическом ведомстве. Поэтому пишите, всё пишите и для нас, и для истории. Родина вас не забудет. И с вдовой ничего не случится, она еще всех нас с вами переживет, такие вдовы непотопляемы. 

– Спасибо Михал Семеныч за чай, за ценную информацию – Жека медленно поднялся со своего места – и мы вас вместе с Родиной не забудем, особенно за чай и пирожки. И супруге огромное спасибо.

– Хорошо, передам, она будет рада.

– Постой, Женя, сейчас-то ты куда собрался – спросил Жеку, разомлевший от чая с пирожками, майор.

– Дык, Оленьку надо брать за теплые места, пока не остыли.

– И, что ты ей предъявишь? – Егоров с удивлением посмотрел на Жеку – Связь с Епифанцевым? Так она скажет: Да, мол, вчера заезжал по своему обыкновению на пару палок – дело житейское, криминала в том никакого. Но мачо он уже потрепанный, и его надолго не хватило, сделал свое дело и отвалил часиков в семь. А где он потом перед своей кончиной болтался, и кто его отравленным коньяком угощал, то она про то ничего не ведает.

– А машина? А Душман? – не сдавался Жека.

– А машину могли угнать, она и заяву в ГИБДД уже подавала, к примеру. Или ее братец мог Душману одолжить – сам же видал, как он запросто ключи от машины у сестры берет.

– Да, вот о брате я как-то не подумал, а разыскивать его сейчас на кладбище – дохлый номер. И потом. Михал Семёныч – обратился Жека к патологоанатому – нам надо бы портрет этого Душмана. Залезьте со своего компьютера в нашу базу данных и шлепните нам его портретец, пару экземпляров.

– Сейчас сделаю. Как его фамилия?

– Выжлецов Константин Викторович – сообщил Егоров Семёнычу, а потом Жеке – пойдем ка пока свежим воздухом подышим и решим, что нам делать дальше.

– Никита ты на своей службе, собственно, чем занимаешься – спросил Жека, когда они вышли во двор. – Ну, в смысле, почему занимался убийством Седого?

– Так он был на моей земле. Я ведь для того и поставлен государством, чтобы за бандитами Юго-Запада приглядывать, стало быть, он за мной числился.

– А Епифанцев тут при чем? – допытывался Жека.

– Так он свой заводик, ну, тот, насчет которого он с немцами контракт заключил, должен был на моей земле строить. Да, собственно, там уже работы ведутся – расчищают, замеряют… Вообще-то Епифанцевым не только я один занимаюсь, к этому делу, скажу тебе по секрету, многие наши службы подключены, интересы которых так или иначе затрагивала сфера деятельности Епифанцева, вплоть до внешней разведки.

– А сфера деятельности Епифанцева, так или иначе, часом, не затронули интересы Седого – все-таки заводик-то и на его земле.

– Ну, ты скажешь тоже, что Седой самоубийца что ли, чтобы на завод наезжать, у которого федеральная крыша. Нет, ничего такого не было. Ни Седой к Епифанцеву не приставал, ни Епифанцев к Седому, в общем оба сохраняли по отношению друг к другу единодушный нейтралитет и невмешательство в интересы друг друга. Это подтверждает и визуальное наблюдение за Седым – никаких поползновений в сторону завода.

– Да, но как видишь, у Душмана к Епифанцеву интерес образовался.
Слушай – Жеку осенила вдруг идея – а тебе такая фамилия, как Карпухин, в связи с Седым не попадалась?

– Веня Карп, что ли? – удивился Егоров.

– Ну, да.

– Есть такой жучила. На моей земле его антикварный магазин, а Седой его крышевал. И больше у них никаких дел быть не могло.

– Я вот, что подумал, а поехали ка, а навестим ка Веню Карпа, я думаю, он больше вашего знает и про Седого, и про Епифанцева.

– Так он тебе всё и рассказал – держи карман шире. А прижать его, мне, если честно, нечем.

– А кто такой Сеня Розенблит?

– Сеня, Сеня… Точно был такой барыга, занимался скупкой краденного. Ну, в общем, проходил он по одному делу, связанному с крупным хищением золота и бриллиантов с ювелирной фабрики. Дали ему, кажется, пятнаху. Так это когда было! Он уж, поди, пол срока почти отмотал. А, что?

– Тогда, Никита, погнали к Вене, нам есть, чем его прижать – подмигнул Жека Егорову – он нам сейчас всё выложит.

– Ну, Женька – покачал головой Егоров – ты меня с каждым разом удивляешь все больше и больше. Погнали, забежим только к Семенычу. Кстати, зачем тебе портрет Душмана?

– Да, подумал, Красильникова его может и не знать ни по имени, ни по кличке, а уж от портрета точно не отвяжется.

– Хм!



* * *
– Здрвствуйте, Никита Родионович – расплылся Веня радушием, на какое только был способен, когда Жека с Егоровым вошли в его небольшую комнатенку, служившую Карпухину кабинетом в его антикварном магазине, находящимся на проспекте Стачек.
– Ах, какие люди, какие люди к нам пожаловали! – не переставал он умиляться. – Давненько вы к нам не заходили.
А молоденький лейтенант с вами, я так полагаю, смену себе готовите, на повышение идете? Поздравляю, от всей души поздравляю.
Дело у вас, какое ко мне, или так просто, мимо шли?

– Ты вот что, Веня – оборвал его Егоров – поведай ка нам за Седого.

– А что я про него могу рассказать? – удивился Карпухин. – Да, крышевал он меня, вы же знаете, так он тут всех крышевал, куда ж от него было деться. Так, как вам, Никита Родионович, известно, завалили его. Фраер какой-то залетный завалил, на общак позарился, так и фраера того, как я слышал, тоже завалили. А больше, хоть убейте, я ничего такого про него сказать не могу, не моего полета птицей он был – где он, а где я.

– Веня, а ты хорошенько подумай – напирал на Карпухина Егоров – может, еще чего-нибудь вспомнишь.

– Ой, Никита Родионович, да хоть налоговую на меня засылайте, хоть пожарниками с СЭСом травите, ну, ей богу, мне нечего вам больше сказать.

– А чего ты Веня так боишься? – не отступал Егоров.

– Да как же тут не бояться, Никита Родионович? Может, вы за Седого у кого-нибудь другого поспрошаете?

Видя, что всеми доступными методами от Карпухина ничего добиться нельзя, Егоров посмотрел на Жеку.

– Слушай, Веня, сюда – подражая Хвосту, напустил на себя строгости Жека – тут дружбан твой, Сеня Розенблит – он заметил, как Веня при упоминании этого имени моментально собрался, сбросив с себя всю показную невинность – он уже свои пол срока отмотал и теперь на УДО* готовится. В общем, суровое наказание пошло ему на пользу, и он решил покаяться во всех своих прегрешениях перед Родиной – Жека сделал ударение на слове «всех». – Так вот он стал давать новые чистосердечные показания, в которых промелькнула и твоя фамилия.
Уж не знаю, правда, обрадует тебя это или нет, но ты подумай хорошенько, все ли ты в свое жизни сделал, чтобы наша Родина стала могучее и прекрасней.

Реакция Карпухина на Жекины слова была моментальной. 

– Я тут сейчас подумал – начал он осторожно, промокнув платочком пот со лба – что может эта информация вас заинтересует. В общем, я слышал, один наш чиновник, фамилия его, кажется, Епифанов, но могу и ошибиться, так вот он непосредственно участвовал в заключении контракта с немецкой фирмой «Мерседес» на постройку у нас завода этой фирмы по сборке их автомобилей из комплектующих. Завод уже начали строить, тут, неподалеку. А этот Епифанов, взяв на себя обязательства обеспечения бесперебойной работы завода, федеральной крыши и сбыта товара на российском рынке, поимел с немцев тридцать процентов акций будущего завода. Так вот, я слышал, что последнее время Седой проявлял очень большой интерес к этим акциям.
Теперь всё, хоть убейте, больше мне нечего про него сказать.

– Вот видишь, Веня, ведь можешь, когда захочешь, Родине послужить – похлопал его по плечу Егоров.

– Родина – это для меня святое – с облегчением вздохнул Карпухин, видя, что отделался лишь тем, что стал вечным бесплатным осведомителем. Веня снова стал входить в роль добропорядочного гражданина. Стучать ему было не впервой.

--------
*УДО – Условно-досрочное освобождение. Освобождение от отбывания наказания и замена неотбытой части наказания более мягким видом наказания (прим. автора).

* * *
– Ну, и что ты, Никита, про всё, про это скажешь? – спросил Жека, когда они вышли из магазина Карпухина.

– А, что тут можно сказать! – развел руками Егоров – Не могли немцы за здорово живешь подарить этому Епифанцеву половину своей прибыли будущего завода, ведь процентов сорок акций, они по любому отдают городу, вот и считай. Максимум, на что мог рассчитывать помощник губернатора это только на девять процентов, так как только при таком раскладе у немцев сохранялся бы контрольный пакет.

– Ничего не понимаю – закрутил Жека головой – объясни толком, а то одни цифры в голове, в которых я чего-то ни бельмес.

– Что тут непонятного – стал объяснять Егоров – сто процентов акций будущего совместного предприятия, как правило, распределяется следующим образом: шестьдесят процентов немцы оставляют себе, а сорок процентов отдают городу, в котором будет работать их завод.
Получается, что Епифанцеву они могли отдать эти тридцать процентов либо из своей доли, либо из городской. Но, такой расклад не нужен ни городу, ни, тем более, им самим. Ведь, отдав из своих тридцать процентов Епифанцеву, они рискуют потерять контрольный пакет, поскольку у них будет постоянная опасность, что советник отдаст или продаст свои акции городу, и тогда у города будет уже семьдесят процентов против тридцати немецких. Сам понимаешь, немцы не дураки и уж чего-чего, а свои капиталы всегда считать умели. И потом, при раскладе 30-30-40 у завода не было бы единого хозяина, а это всегда чревато. А посему, как не крути, а этого просто не могло бы быть, потому что этого не могло бы быть никогда.
И даже на девять процентов Епифанцев не позарился бы.

– А что, для него это мало что ли?

– Для него это слишком много, чтобы лишиться всего, что он уже имеет и без этой головной боли. Не забывай, что у советника за плечами старая школа нашего Совкового дипкорпуса, а уж там, поверь мне, хорошо учили, как свою шкуру сохранять.

– Все ясно – Жека рывком развернулся в направление к машине – погнали к Ольге, пока она еще домой с работы не свалила – успел бросить он на ходу.


5

– Объясни, что случилось? – нервозная поспешность Жеки передалась и Егорову, который судорожно вставлял ключ в замок зажигания, когда заводил свой автомобиль.

– Ольге угрожает опасность.

– С чего ты взял? – Егоров запустил мотор.

– Сейчас объясню, только я сначала хотел бы всё насчет Душмана уточнить. Вот он после того, как место Седого занял, выходит, на повышение пошел? Он теперь, фактически, завладел всем Юго-Западом, а значит и завод теперь принадлежит, как он считает, по праву ему одному. Он теперь, что, тоже, наверно, стал вором в законе, или он где?

– Разбежался. Нет, он как ходил в положенцах, так им и остался. Ну, как в армии – звание не обязательно может соответствовать занимаемой должности. И, как правило, на должность назначают офицеров со званием ниже, чем предполагает должность. Это, для вновь вступившего в должность, своего рода, испытательный срок, а потом, ну ты же должен знать, примерно через год этого офицера повышают в звании, в соответствии с занимаемой им должности.

– А положенец – это у нас кто? – серьезно спросил Жека.

– Ну, это навроде кандидата в члены партии. А, молодой ты ыщо – сокрушенно покачал головой Егоров. – В общем, раньше, чтобы человека в партию приняли, ему надо было год в кандидатах отходить, ну, что-то вроде тоже испытательного срока. Вот и у них так же – сначала в положенцах  ходят, а потом, если косяков никаких нет, то и в воры коронуют.

– Так, значит, и над Душманом кто-то есть?

– А ты думал, он на Юго-Западе вольным атаманом стал, как Седого убрал? Нет, над ним стоит смотрящий города, есть там такой Сан-Саныч. А в качестве законодательного органа их воровской епархии всем заправляет воровской сход, состоящий из таких вот, как Душман, смотрящих районов, а на местах они уже являются исполнителями. В общем, всё, как у людей – свой губернатор, свой горсовет, свои исполнители на местах.

– Получается, государство в государстве.

– Ну, вроде того.

– А куда же тогда само государство смотрит – ведь это ж какие бабки мимо казны идут.

– Да работаем мы, Женя, работаем, тоже, сложа руки, не сидим. Но не все так просто. Как бы тебе это объяснить?
Вот, к примеру, у любого нормального человека кроме его явных желаний и устремлений есть еще и тайные, которые он может даже сам не всегда отслеживает. И если покопаться в любом человеке, какой бы он внешне кристально чистый ни был, то обязательно можно отыскать в его недрах подсознания такое, что даже у закаленных людей волосы дыбом встанут. Любой, явно проявленный отморозок, на фоне этого кристально чистого, просто ангелом покажется.
Но кристально чистый тем и отличается от отморозка, что он способен управлять своими скрытыми желаниями и контролирует в себе свою низменную сущность. По крайней мере, над теми негативами, которые он может отслеживать, он имеет власть, а те, в свою очередь, не дают проявляться тем негативам, которые человек уже не в силах отслеживать, которые спрятаны у него глубоко в подсознании.
Так и общество людей, государство, по сути, оно отражает самого человека, в котором есть всё и доброе, светлое, конструктивное начало, и некая его низменная составляющая. И, что самое удивительно, эти два начала не могут существовать друг без друга. Поскольку светлое начало способно укрепляться и развиваться только в борьбе с темными силами. А если светлое начало окончательно победит темное, то оно прекратит свое развитие, а, значит, начнет деградировать, ибо третьего не дано, и, в конечном счете, исчезнет с лица земли. Я уж не говорю о деструктивном темном начале, которое, если одолеет светлое, то само себя уничтожит. В результате жизнь на земле исчезнет.
Вот, чтобы этого не произошло, в природе так устроено, что деградация светлого начала всегда будет способствовать развитию и укреплению темного начала – вспомни начала девяностых.

– Да горячие были деньки.

– А уже темное начало, в свою очередь, начнет активизировать, еще окончательно не деградировавшее светлое, и вся борьба за выживание, а за ним и процесс развития общества начнется сначала.
С одной стороны у нас достаточно сил, чтобы всю эту криминальную братию покрошить из автоматов в винегрет, но чище наше государство от этого не станет, поскольку на смену им вылезут наружу еще более страшные проявления человеческой природы. Повылезают изо всех щелей всякого рода маньяки, педофилы, людоеды и прочая мразь, не считая прочих отморозков и мелкой шпаны. Ты должен помнить, в конце девяностых, когда между бандитами шел передел сфер влияния, то самой популярной темой по всей стране были серийные маньяки. А вот с ними справиться пока государство не в состоянии, сам знаешь, нет у нас пока эффективных методов борьбы с одиночками-психопатами. В то время, как организованная преступность, в плане сдерживания этих проявлений, с этим отлично справляется, причем, только одним своим существованием. Не говоря уже о том, что и мелкую преступность они способны контролировать. Ну, а нам, государству, остается только контролировать организованную преступность, чтобы и она не переступала границы ей дозволенного.
В общем, как говорил классик – У них там, в Англии, тоже воруют не меньше нашего, но эффективность правоохранительных органов государства заключается как раз в том, чтобы умело пресекать правонарушения.

– Ну, тогда наша задача несколько усложняется – задумчиво произнес Жека, глядя куда-то себе под ноги, потом резко повернув голову к майору он сказал – теперь нам надо не только обезопасить Ольгу, но и обезвредить Душмана, пока он дров не наломал.

– ?

– Смотри сам – начал Жека раскладывать всё по полочкам – Кто-то, правда, пока не понятно, кто и зачем, развел твоих бандитов, как последних лохов, запустив дезу про якобы незаконно имеющиеся у Епифанцева акции. Судя по всему, воры решили прибрать эти акции себе к рукам – тут, надеюсь, ничего объяснять не надо – воры всегда стараются заполучить то, что плохо защищено, то, что является легкой добычей. А такие акции, существуй они на самом деле, мало того, что сами по себе лакомый кусок, так еще и вне нашего закона, а значит вне нашей защищиты. Согласен?

– Ну! – согласился Егоров в предвкушении продолжения Жекиных объяснений.

– Ихний воровской совет во главе с Сан-Санычем дают команду Седому, поскольку завод на его территории, заполучить эти акции. Седой, в свою очередь, дает команду Душману провернуть все это. Вот поэтому, твоя наружка и не зесекла никаких поползновений самого Седого в сторону советника. Ведь за Душманом-то никто, я так понимаю, особенно не следил?

– Ну, где-то так – согласился майор – да, кто ж знал!

– Вот Душман своими мозгами профессионального разведчика и рассудил, что Епифанцев не станет хранить свои акции ни у себя дома, ни в банке – поскольку это рискованно, а отдаст их на хранение своему доверенному лицу.
После длительного наблюдения за советником, Душман убеждается, что таким доверенным лицом для него может стать только Ольга Красильникова, доказавшая свою, по большому счету, бескорыстную преданность ему на протяжении долгого срока. Квартиру, он, считай, для себя самого приобрел, да и машину у него Ольга вряд ли просила, скорее советник сам решил произвести на нее впечатление широтой своего размаха. Я уж не говорю о мелких цацках – я заметил, Ольга к ним тоже равнодушна, и носит их больше для того чтобы повысить свой авторитет врача в глазах пациентов, для их же блага – авторитетному врачу больные больше доверяют.

– Согласен. Только почему ты исключаешь жену советника?

– Да потому что и ты, и я, и уж, конечно, Душман – мы все знаем, что система дипломатического корпуса женит своих людей вовсе не для того, чтобы они жили мирно и счастливо, и умирали в один день. А для того чтобы иметь надежный и постоянный контроль над ними. Ему, как профессиональному разведчику, должно быть хорошо известно, что жены дипломатов – это первые информаторы контрразведки, и что об этом так же прекрасно знает и Епифанцев, поэтому он никак не мог бы доверить жене акции, если бы они у него были. В общем, на своей жене Епифанцев уже давно поставил жирный крест, еще, наверно, тогда, когда их вместе поженила система дипкорпуса. И своим помощникам он по той же причине не смог бы доверить. Остается только Ольга.
Ну, а сам механизм получения акции довольно прост. Для этого Душман сначала убирает главное препятствие – Епифанцева. От него толку все равно никакого, поскольку акций у него все равно нет, а геморрой можно заиметь не слабый.
А уж получить акции у Ольги… В общем, убрав Епифанцева, он рассчитывал максимально упростить себе получение этих акций
Кстати, где Ольга живет?

В этот момент у Егорова зазвонил мобильный телефон. Посмотрев по определителю, майор воскликнул:

– О, легки на помине – долго жить будут. Да! Внимательно. Так, так, во даже как! Ну, благодарю за службу. Отбой.
– Значится так – стал он докладывать Жеке – Епифанцев Ольге аж четырехкомнатную купил на Комендантском, на Королева, дом 12, квартира 91, как ты и предполагал, полтора года тому назад – в голосе Егорова послышались нотки уважения к молодому лейтенанту.

У Егорова снова зазвонил мобильник. Он посмотрел на определитель.

– О, и эти долго будут жить. Да. Внимательно. Ага. Так. И где? Хм. А что там с коньяком? Так. Так. Спасибо. Отбой.
Ну вот, вдова, вся убитая горем, поведала, что у советника действительно была привычка, приходя домой, свой ключ от машины вешать на специальный крючок в прихожей рядом с входной дверью. Вот только лично мне не понятно, для чего он это делал.

– Ты знаешь – Жека посмотрел на Егорова – я кажется знаю, для чего. Когда я был маленький, мой батя, приходя домой, ставил свою сумку с инструментами – он у меня плотником был – тоже в прихожей. Я его как-то спросил, чего он ее в прихожей оставляет, а не уносит в сарай, где все инструменты. А он, еще помню, посмотрел на меня так хитро, подмигнул мне и говорит: подрастешь – поймешь. Теперь я понял, что, таким образом, он всем домашним давал понять, что хозяин пришел домой, и любой приходящий с улицы мог увидеть, что хозяин дома. Понял?

– Что, хочешь сказать, что и советник, таким макаром, метил свои владения, когда туда являлся.

– Ну, вроде того. Так, а что там с флягой?

– Во! – вспомнил Егоров – фляга действительно была. Ему ее, кстати, немцы подарили, пару месяцев тому назад, когда контракт подписывали, целый набор в таком небольшом кожаном кейсе, эксклюзивный по заказу. Только фляга там не из нержавейки, а серебряная. Там еще пара стаканчиков в наборе имеются, тоже серебряные и воронка, но он весь набор, жена говорит, с собой не таскал, а вот с флягой никогда не расставался.  Пил, говорит, по чуть-чуть, для расширения коронарных сосудов, у него ведь, сокрушалась она, было такое слабое сердце.

– Во, дает! Либо советник ей втирал про сердце, либо его супруга уже в роль начинает входить.

– Так вот – продолжал Егоров – заправлял он свою флягу всегда исключительно армянским коллекционным, и другого не признавал.
А какие дрова, ты говоришь, Душман может наломать.

– Вот, самое-то главное, про Душмана – вернулся Жека к продолжению начатого разговора – его надо брать. Я так полагаю, эти акции основательно вскружили ему голову. Кстати, по деньгам это сколько приблизительно?

-– Это цифра, Женечка, с семью, а то и с восьмью нулями.

– Вот видишь – продолжал Жека – такие цифры и экономически грамотному человеку глаза затуманят, а уж бандитам и Душману…
В общем, всё указывает на то, что Душман решил стать единоличным хозяином этих акций и ни с кем делиться ими не хочет.

– С чего ты взял?

– Об этом говорит, тщательно спланированное им убийство своего шефа – Седого. И о том, что это его рук дело, похоже Сан-Саныч со своей братией не догадывается, иначе не отдали бы ему Юго-Запад, а закатали где-нибудь в асфальт, согласно их законам.
Возможно даже, Душман планировал с Седым расправиться после, но тут ему уж больно удобный случай подвернулся, который он не хотел упускать.

– И что потом?

– А потом, он так же разделается и с остальными ворами, хотя бы даже не ради акций, а ради собственной шкуры. Ведь он отлично понимает, что воры, посылая его добыть акции, рассчитывали, что он по-любому первый потом ляжет, что ворам его не жалко, ведь он не их воровской масти, а армейский, а это почти, что мент. Если добудет акции, то первый и попадет под замес в битве за эти акции, а если не добудет, то авторитет потеряет, а это для него тоже считай покойник.
 Вот он и будет мочить всех воров подряд, но и сам не сможет сохранить власть – кишка тонка. И тогда тут в городе начнется такое! Сам понимаешь, Душмана пора брать.

– Ну захватить Душман власть действительно не сможет, для этого ему бы пришлось уничтожить для начала всех воров России, а не только Питера – уберет этих, придут другие – свято место пусто не бывает. А это значит, нам придется начинать все сначала – устанавливать с ними контакт, внедрять своих агентов, определять сферу их деятельности, их связи, выявлять оборотней и прочее, и прочее.
А потом ему нужно будет создать новую криминальную структуру, так как только она будет способна защитить его и его акции, а это тоже защитник весьма не надежный. Но криминальная структура необходима ему для того, чтобы та могла контролировать процесс денежного оборота с акций. Одним словом, как не крути, а на все у Душмана кишка тонка.

И потом, на чем ты собираешься брать Душмана? И ты и я, мы оба знаем, что на его совести, как минимум, четыре убийства. Ан, поди ж, возьми его – все зубы до корней сотрем доказывая в суде его причастность, и нечего не добьемся. Любой адвокат на наши доказательства с десяток контраргументов предъявит и будет, наверно, прав, поскольку все наши улики против него довольно зыбкие.

– Он нам сам во всем чистосердечно признается.

– ? Жень, я не ослышался?

– У нас есть чем его прижать – спокойно ответил Жека. – Во-первых, он убил вора в законе – пообещаем ему, сдать его ворам.

– А что если устранение Седого – это их внутренние разборки и производилось с подачи того же совета во главе с Сан-Санычем?

– Хорошо, есть второй вариант. Кроме Седого он убил двух ветеранов войны – пообещаем сдать его на суд ветеранов – им, как и ворам, доказательств много не надо.

– А что если у Душмана есть контраргументы, и суд ветеранов признает его действия оправданными?

– Какие проблемы, есть и третий вариант. Мы представим все так, будто он с этими акциями собирался свалит за бугор, продать их тем же немцам, а на вырученные деньги с восьмью, девятью нулями спокойно встретит свою старость – выдвинул Жека новую версию.

– Хм! Вот это больше похоже на правду. В таком случае, его действия мы можем представить, как явную угрозу финансовым интересам города, поскольку тогда у немцев будет 60 процентов и контрольный пакет. Но вся беда в том, что этих акций в природе не существует.

– Но Душман-то об этом не знает! И ему все равно, кому мы такой вариант представим ворам, или твоей Фирме – ему в любом случае крышка. Так что, думаю, он пойдет на чистосердечное, чтобы отмазаться и избежать пожизненного. Ну, а когда узнает, что его сделали по полной, как последнего лошару то, думаю, жаловаться не побежит.

– Теперь остается только взять его, а пока займемся Ольгой.
Вылезай, приехали.

* * *
Ольгу на отделении уже застать не удалось, и опера поехали к ней домой. Подъезжая к ее дому на Комендантском аэродроме, они увидели ее, идущую с автобусной остановки. Обогнав ее и подождав, когда она подойдет к своей парадной Жека с Егоровым вышли из машины.

– Ольга Сергеевна – окликнул ее Жека на правах старого знакомого – а мы снова к вам.

– Ну, что вам еще от меня надо? – на ее уставшем, от дневных волнений лице отобразилось чувство досады – ведь итак уже все ясно и понятно.

Странно, подумал Жека, никакого страха гражданка Красильникова явно не испытывает.

– Вскрылось ряд обстоятельств, которые необходимо обсудить. Пригласите нас к себе? – Ольга на какую-то секунду заколебалось.

– Или желаете, чтобы мы пригласили вас к себе? – вставил свое веское слово Егоров. Но на Ольгу его слова не произвели никакого впечатления.

– Да, конечно, давайте поднимемся ко мне – уставшим голосом произнесла она – приглашаю.

Когда вошли в квартиру Красильниковой, Жека первым делом поискал глазами крючок в прихожей, на который Епифанцев должен был вешать ключи от своего «Мерседеса», и сразу нашел его – ключи были на месте.

– Ольга Сергеевна – обратился он к Ольге, демонстративно снимая ключи с крючка, давая тем самым понять, что ему все известно – а почему вы не сказали мне, что господин Епифанцев был у вас вчера?

– Так вы и не спрашивали – пожала она недоуменно плечами – а мне об этом рассказывать как-то и в голову даже не пришло. Поскольку Станислав Георгиевич человек государственный был – она немного запнулась на слове «был» – и мы нашу с ним связь старались не афишировать. Сами понимаете – по ней было видно, что теперь уже она не собирается скрывать даже их интимные отношения.

Из коридора они сразу прошли в просторную проходную комнату, служившей, по-видимому, гостиной, от которой двери шли еще в две комнаты.

– Покажите, а где вы храните свой коньяк? – неожиданно спросил Жека, уводя разговор в другое русло.

– Я вообще спиртных напитков в доме не держу – она искренно удивилось вопросу Жеки, говоря об этом, как о чем-то само собой разумеющимся – сама не употребляю, а гостей, кроме Станислава Георгиевича у меня никогда не бывает.

– А ваш брат?

– В основном, поэтому и не держу. Имеет он слабость, а ему нельзя.

– А машину свою давать ему не боитесь?

– Боюсь, конечно, но как отказать, брат все-таки, я ему, почитай, вместо матери была, вот по привычке и балую – Жека представил себе, чем могла баловать своего маленького брата эта полунищая девочка – но он меня еще ни разу не подвел, всегда трезвый машину брал и трезвый ее возвращал. Да и армия его кое-какой дисциплине научила.

– А последний раз, когда он ее у вас брал? – Жеку слегка растрогало редкое в наши дни такое душевное отношение старшей сестры к своему брату, но он быстро пришел в себя.

– Шестнадцатого днем – немного подумав, сообщила Ольга – я запомнила, потому что в тот день у меня ординатура была и я после нее, вот, как сегодня, возвращалась на автобусе. Он так же заехал ко мне в больницу, взял ключи от машины, но семнадцатого утром машина уже стояла у моего подъезда, и он был трезвый, когда отдавал мне ключи.

– А после этого он ее у вас не брал?

– Нет, его вообще в городе после этого несколько дней не было, он только вчера вечером вернулся с дачи – мама просила его чего-то там ей помочь на участке, она сейчас на даче отдыхает.

– А больше Станислав Георгиевич у вас ничего не оставлял? – Жека перешел в наступление.

– Нет, как будто бы ничего. А что вы имеете в виду?

– Ну, например, свою серебряную фляжку – Жека заметил, как Ольга слегка вздрогнула от испуга, при упоминании о фляжке – плоскую такую – наседал он – с армянским коллекционным коньяком?

– Не было никакой фляжки – отрезала Красильникова – он ничего такого с собой не привозил.

Жека с самого начала почему-то особенно и не рассчитывал на чистосердечное признание Ольги, и все свои вопросы он задавал в плане артподготовки, чтобы вывести ее из равновесия перед решительным наступлением.

– А в каких вы отношениях с Душманом? – пошел он на штурм, видя, что ряды Красильниковой дрогнули.

– А кто это? – искренность Ольги не оставляла сомнения.

– Может, он вам больше известен, как Константин Выжлецов?

– Я понятия не имею, о ком вы говорите – Жека видел, что с Душманом Красильникова действительно не знакома, по крайней мере, она точно не знает ни его имени, ни его блатную кличку.
– Тогда, может быть, это вам кого-нибудь напомнит – с этими словами он вынул из своей кожаной папки  портрет Душмана.
Ольга снова вздрогнула, но на этот раз ее лицо еще и побледнело, но она быстро взяла себя в руки.

– Нет, я этого гражданина вижу впервые – категорично заявила Красильникова, давая понять, что эта тема исчерпана.

– Боюсь, Ольга Сергеевна, – подал свой голос Егоров, наблюдавший за тем, как Жека толково, по всем правилам проведения дознания, раскручивает Красильникову – что вы не представляете всей серьезности происходящего момента. Я даже не говорю о том, что ваше имя будут связывать со смертью высокопоставленного чиновника – это особый разговор, к которому мы еще вернемся, но речь сейчас идет о том, что вам самой угрожает смертельная опасность. Да вы и сами об этом прекрасно знаете, но почему-то упорно не хотите себя спасти, отвергая нашу помощь. Поймите, без вашего содействия мы не сможем вас защитить.

– Я ничего не знаю – упорствовала Ольга – если у вас есть улики против меня, то арестовывайте, если нет, то прошу на выход. А все, что вы тут мне наговорили – я расцениваю, как плод вашей фантазии.

– Ну что ж – Егоров посмотрел на Жеку – на нет и суда нет – мы с вами, Ольга Сергеевна, еще не прощаемся. Мне почему-то кажется – Егоров говорил медленно, глядя Ольги в глаза – что мы еще вернемся к нашему разговору и очень скоро – майор кивнул Жеке на выход.

– Нет, ты видал – заговорщицки проговорил Жека, когда они вышли на лестницу – она узнала его.

– Узнала, Жень, узнала – так же шепотом ответ майор – только, похоже, Душман ее чем-то сильно напугал, так что она сейчас умирать станет, а ничего не расскажет. Видал, даже, опасность сесть за решетку по обвинению в соучастии в убийстве Епифанцева на нее не подействовало, даже угроза собственной жизни.

– Никита, ты бы поставил своих людей понаблюдать за ней – кивнул Жека головой в направлении двери квартиры Ольги – как бы не случилось чего.

– Уже дал команду.

– Когда ж успел-то? – удивился Жека.

– Да, еще, когда ты отливать ходил после чая.

– Ну что ж, оперативненько – согласился лейтенант – и где же твои соколы до сих пор летают, почему я их здесь не заметил.

– Работа, потому что у них такая, неприметная. Сядем в машину, я их тебе покажу.
Вон, видишь – показал Егоров, когда они сели в его «Опель» с затемненными стеклами – двое с мужиками в домино играют, один играет, другой рядом стоит.

– Как бы ни заигрались, а то знаю я эти доминошные игры во дворах.

– Еще двое где-то поблизости должны быть на подстраховке, так, что не пропадут – коллектив поможет.

– А ведь она знает, что Епифанцева убили, и, наверняка, догадывается, что это Душмана рук дело. Чем же он ее таким прижал?

– Ну, любовь я сразу отметаю, хотя Душман парень видный, девки по таким кипятком ссат, но все-таки свою собственную жизнь с баловством не путают. Единственное, чем он мог прижать Ольгу – это только страхом за жизнь ее близких, особенно матери. Прием старый, но вряд ли Душман будет приводить свои угрозы в исполнении, он итак должен был видеть, что его угроза отлично работает. Поэтому за жизнь Ольгиной мамы и Олега можно не опасаться, ему ведь не они нужны, а акции, а их у Душмана больше шансов получить, пока они все живы.

Ну, что, пока по домам, а завтра, как говорится, будет день, будет и пища. Давай я тебя до дома подкину.

– Поехали.

* * *
Подъезжая к своему дому, возле Колиной парадной Жека увидел Ольгину «Ауди», за рулем которой кто-то сидел, наверно Олег, подумал Жека, но ехать он, почему-то, никуда не собирался.

– Смотри – указал Жека на машину – на ловца и зверь бежит. – Пойдем ка с братцем потолкуем. Мне не терпится у него спросить, где это он катался на этой машине в ночь с шестнадцатого на семнадцатое.

– То есть, ты хочешь сказать, что Олег помогал своему однополчанину в качестве водилы Седого валить?

– Есть такое гнусное подозрение.

Егоров поставил свою машину перед машиной Ольги, так чтобы Олег не смог выехать, но тот, сидевший в машине, на это никак не отреагировал.
Жека с майором вышли из машины и направились к нему, но уже через лобовое стекло они увидели причину.

Голова Олега была запрокинута назад, а его, успевшие остекленеть глаза, уставились застывшим взглядом в потолок салона. Лева рука повисла вдоль туловища, а правая, упавшая к нему на колени, сжимала серебряную плоскую фляжку, из которой по капельки еще стекал смертоносный коньяк ему на комуфляж.


6

– Ну что – спросил Егоров – ты своих вызывать будешь, или я своих?

– Вызывай лучше ты своих, Душман ведь твой клиент. Только распорядись, чтобы труп в морг Первого Медицинского отвезли. Вам он все равно ни к чему, а там хоть Ольга о нем позаботится.

– Договорились – Егоров достал мобильник и стал звонить.

– Интересно, откуда фляжка тут-то появилась – почесал затылок Егоров, кладя телефон в карман.

– Да вон, видишь – бардачок открыт – кивнул Жека.

– Да, бардачок-то я вижу, а вот, как она в бардачок попала.

– Либо Душман ее там специально оставил, как улику против Ольги, когда труп советника на набережную отвозил, либо просто бросил там, да забыл о ней впопыхах. Но скорее всего, что забыл, ведь он мог и не знать, что Коля действовал не один, а с Олегом. – Жека призадумался – Но о том, что Олег брат Ольги, он не знать не мог.
Нет – это авантюра – размышлял Жека вслух – а Душман профи, поэтому он не мог полагаться на авось, он никак не мог знать, что именно на днях Олег попросит у Ольги машину, а потом полезет в бардачок, где обнаружит фляжку с коньяком. И подставлять сейчас Ольгу, пока он не получил с нее акции, ему тоже нет резона, значит, просто бросил и забыл про нее. И на старуху бывает…

– А с чего ты взял, что Душман советника на набережную отвозил, да еще именно на этой машине?

– Да, больше и некому – Жека удивленно пожал плечами – мог, конечно, и брат помочь Ольге, но он тогда не стал бы пить из этой фляги. И вообще эту флягу Ольга попыталась бы побыстрее уничтожить, особенно ее содержимое от греха подальше. Ну, а одной ей с девяностокилограммовым телом советника по-любому не управиться, остается только Душман. Отвез его на ее тачке, чтобы свою не светить – в случае чего мог ее и бросить вместе с советником – не жалко. Но в четыре утра у всех самый сон, поэтому с трупами в машине можно разъезжать свободно, хоть в обнимку.

– Жень, ты так про Душмана лихо рассказываешь, будто все это время рядом с ним находился. Вас, что там в Академии, никак стали медитативным методам обучать.

– Да, нет – засмущался Жека – просто целый день думаю про этого Душман, кумекаю про себя, как бы я на его месте поступил в данной ситуации.

– Это, Женя, называется концентрацией внимания на объекте, то бишь, медитацией.

– Ну да, про все, про это у нас были факультативы в Академии, я даже помню, упражнения там всякие пробовал делать, лупаглазил в одну точку, да мне это как-то быстро надоело.

– Вижу, твои занятия не пропали даром, на практике пригодились. Так как ты себе представляешь убийство Епифанцева?

– Тут все очень просто – начал Жека делиться своими соображениями. – Душман стал следить за советником, установил его регулярные еженедельные поездки к Ольге, и уже все внимание сосредоточил на ней, поскольку она являлась самым слабым звеном в его замысле получения акций.
Думаю, что он даже снял квартиру рядом с ней, а то и две, таким образом, чтобы иметь возможность наблюдать, что делается в квартире Ольги с помощью той же подзорной трубы.

– А почему две?

– Окна ее квартиры выходят и во двор, и на улицу – пояснил Жека. – Ты бы дал команду…

– Уже даю – Егоров достал свой мобильник.

Алё, вы там в домино играйте, а заодно квартирку напротив ее окон попытайтесь вычислить, в которой наш фигурант предположительно может находиться. Сейчас уже темнеть начинает, поэтому вам это сделать будет не сложно – в нашей квартире свет гореть не должен. Возможно, где-нибудь мелькнет блик бинокля или подзорной трубы. Не исключено, что квартир может быть две – одна во дворе, другая через дорогу, на другой стороне проспекта. Сами ничего не предпринимайте – только наблюдение. Скоро сам буду. Всё. Отбой.

– Так мы остановились на том, что Душман наблюдал за квартирой.

– Да и вполне мог установить порядок посещения советником квартиры Ольги.

– Ну да, советник уже не молод был, и для импровизаций прыть у него была уже не та, поэтому все действия у него должны были выполняться уже автоматически, на рефлекторном уровне, все состоять из привычек, выработанных многолетней практикой. Об этом говорит и специальный крючок для ключей от автомобиля в прихожей Ольги. И Душману было не сложно просчитать все, своего рода, обязательные ритуалы его действий – где он снимал верхнюю одежду, где нижнюю, в какой позе предпочитал, и что после этого всегда делал. Вот только, как и когда он отравил коньяк?
В этот момент у Егорова зазвонил телефон.

– Хм – обронил он, взглянув на экран определителя – кто бы это мог быть. – Вас слушают.

– Простите – произнес вкрадчивый женский голос – я сейчас разговариваю с майором Егоровым?

– Да, это я.

– С вами говорит Зинаида Аркадьевна Епифанцева.

– Добрый вечер, Зинаида Аркадьевна, я уже догадался. Примите мои глубочайшие соболезнования.

– Да, смерть Станислава Георгиевича это огромная потеря для всех нас – проговорил в динамике скорбящий голос. После небольшой паузы Зинаида Аркадьевна продолжила, как ни в чем не бывало – Собственно, товарищ майор, мне сказали, что расследованием причин гибели моего супруга занимаетесь непосредственно вы, вот поэтому я и звоню вам, чтобы сообщить нечто важное, связанное с убийством моего мужа.

– С чего вы взяли, что его убили.

– Ну, об этом было не сложно догадаться по тем вопросом, что задавали мне ваши люди. В частности, их интересовала фляга для коньяка Станислава, в связи с ней я вспомнила один интересный случай, произошедший неделю назад, может, чуть больше. Но об этом я расскажу вам только при личной встрече.

– Хорошо, я подъеду к вам завтра.

– Нет, майор, время не ждет, дело в том, что мне кажется, я видела убийцу, разговаривала с ним и могу его описать, поэтому приезжайте сегодня, сейчас.

– Да, но сегодня для вас итак был трудный день, и вы, наверно, устали за день от всех волнений и переживаний – попробовал увильнуть от этого свидания Егоров – может, отложим до завтра.

– Какое устала! О чем вы! Убийца должен быть пойман, какой уж тут может быть отдых. Записывайте адрес.

– Говорите, я запомню.

– Первая Березовая аллея, дом 16. Через сколько времени вас ждать?

– Я думаю, минут через сорок. Только, с вашего позволения, я буду не один. Со мной будет мой помощник, лейтенант Колосов, с которым я веду это дело.

– Хорошо, приезжайте.

– Ну, что, поехали убитую горем вдову развлекать, а то ей бедняжке скучно что-то стало, в детективов, на ночь глядя, решила поиграть. А от нее сразу к Ольге. Тем более, вон, кажется, наши едут. Сейчас дам распоряжения и трогаемся.

– Поехали, заодно ей флягу предъявим для опознания – Жека вынул из безжизненной руки Олега серебряную фляжку, поискал на полу автомобиля пробку, завинтил и уложил ее в целлофановый пакет, взятый у подъехавшей бригады.
* * *
На Крестовском острове, где стоял, утопая в зелени, скромный домик скромного чиновника Епифанцева, было необычайно тихо и безлюдно. Жеку с Егоровым встретила сама хозяйка, облаченная в домашнее, но, по случаю траура, черного цвета платье, хотя она совсем не казалась убитой горем.
Зинаида Аркадьевна, хоть и была женщиной бальзаковского возраста, но не выглядела безобразно располневшей от безделья праздной светской львицей. Напротив, ее фигура еще сохраняла следы былой стройности, а лицо былой красоты и свежести. Вся ее внешность говорила о ней, как о натуре деятельной, энергичной, не привыкшей раскисать ни при каких обстоятельствах.

– Проходите, товарищи офицеры – пригласила она в дом.

– Выпить не предлагаю, поскольку вы, Никита Родионович, я вижу, за рулем, а молодой человек, похоже, небольшой любитель горячительных напитков. Да и я после восьми часов вечера не употребляю, поэтому перейдем сразу к делу.

Вот это глаз, подумал Жека, сходу всех просчитала.

– Так вот, полторы недели тому назад, когда Станислава не было дома – он с утра уехал в теннисный клуб, а после позвонил и сказал, что задержится со своими друзьями-приятелями по клубу. Как раз в его отсутствие к нам домой приезжал молодой человек, лет тридцати пяти, высокий, спортивный, знаете, эдакий мачо. Такие мужчины девчонкам во все времена могли голову вскружить, потому что в нем не было приторной слащавости – в нем чувствовалась сила.
Этот молодой человек показал мне коньячную фляжку и сказал, что Станислав Георгиевич забыл ее в теннисном клубе, а он завез ее, чтобы отдать, так как ему было по пути. Но все дело в том, что это не была фляжка моего мужа, и я ему так об этом и сказала. Эта фляжка, говорю, из нержавейки из стандартного набора, а наша серебряная, эксклюзивный заказ фирмы «Viron». Молодой человек извинился и уехал.

– Скажите, Зинаида Аркадьевна, этот человек к вам приезжал? – с этими словами Жека вынул из своей папки портрет Душмана.

– Да, это он – внимательно посмотрев, спокойно сообщила вдова – тот же холодный взгляд и шрам на правой брови – это определенно он.
Знаете, я только после ухода ваших людей поняла, что он приезжал только лишь затем, чтобы узнать, что собой представляет фляга Станислава, а я сдуру ему расписала ее во всех подробностях. Я, так понимаю, его уже ищут.

– Да, нам, практически все о нем известно и его арест дело скорого времени. Так что опасаться особенно вам нечего – говоря это, Жека поймал себя на мысли, что он почему-то и сам в это верит, но как бы то ни было, он заметил, что, главное, он смог убедить в этом хозяйку дома.
– У меня еще один вопрос – с этими словами Жека вынул из кармана флягу – эта вашего мужа?

Вдова покрутила флягу со всех сторон, потом вернула ее Жеке.

– Да, это наша. Там, снизу имеется небольшая гравировка на немецком языке – дарственная надпись. Я так понимаю, отравленный коньяк находился в ней?

– Да, в ней – Жека утвердительно кивнул головой.

Надо же – произнесла она – такая нелепая смерть! И это на самом взлете его жизненных сил и возможностей.
Единственно, мне пока не ясно, кому понадобилось убивать моего мужа. С его работой это никак не могло быть связано там его некому, а, главное, не за что убивать. Да и его личная жизнь ничьих интересов не затрагивала. И вообще, он последнее время ни от кого не получал никаких угроз, и ничто не предвещало несчастья. Напротив, последние месяца два он был в особенно приподнятом настроении. Сначала он заключил очень выгодный для города контракт с немцами, а совсем недавно он узнал, что наконец-то скоро станет отцом.

Жека с Егоровым переглянулись.

– Вижу, товарищи офицеры, вы немного удивлены. Вы, наверно, хотите знать, знала ли я о его связи с Оленькой Красильниковой – его лечащим врачом? Разумеется, знала. У нас с мужем не было секретов друг от друга. Более того, я сама обратила его внимание на нее.
Дело в том, что после перенесенной мною операции года два тому назад, я, как женщина, стала уже никакая, в то время, как мой супруг, войдя в возраст, естественно, стал поглядывать на молоденьких девушек. Мне просто было бы спокойней за него, зная, что он посещает какую-нибудь одну постоянную, надежную во всех отношениях девушку, а не бегает, не ищет приключений. Поэтому ни его, ни меня не устраивал вариант с девицами легкого поведения одноразового использования.
Еще, находясь в больнице, я приглядела молоденькую врачиху с кардиологического отделения.
Я в людях неплохо разбираюсь, например вам, молодой человек, я могу уже сейчас сказать, что вас ждет большое будущее. И я искренне верю, что и это дело, товарищи офицеры, вы успешно завершите и в самое ближайшее время.

Егоров с Жекой заулыбались, польщенные. 

– Вот и в Оленьке я увидела девушку серьезную, увлеченную свое работой, не замужнюю, после чего уговорила Станислава лечь к ней на отделение, на обследование. А недели три тому назад, он сообщил мне, что скоро станет отцом.
Оленька, действительно, славная девушка, поэтому я нисколько не жалею, что познакомила их. Собственно, это благодаря моим стараниям Оленька поступила в ординатуру. Я уговорила Стаса купить ей машину, потому что, согласитесь, так ей гораздо удобней. А когда стало  окончательно ясно, что Оленька ждет ребенка, то я уговорила Станислава переписать и его завещание, по которому половина его состояния перейдет ей и нашему будущему ребенку. Но и на этом я не собираюсь расставаться с Оленькой, честное слово, она мне уже, как дочь стала, в будущем я собираюсь заняться и воспитанием малыша.

– Да, Зинаида Аркадьевна – восхитился Егоров – вы героическая женщина! О такой жене только мечтать и мечтать.

– Да, бросьте вы, Никита Родионович, какое уж тут геройство. Просто мы со Стасом прошли тяжелую школу выживания и давно поняли, что, только помогая друг другу во всем, мы можем быть по-настоящему счастливы. И поверьте мне, я и сама, помогая мужу и Оленьке, всегда получала больше радости, чем, если бы я терзала себя в муках ревности и неведения его поступков, если бы знала, что и он мучается, обманывая меня.
Так все-таки, может, вы назовете мне причину его смерти?

– Позвольте, Зинаида Аркадьевна, сначала встречный вопрос? – спросил Егоров, размышляя, стоит ли ей все говорить, а потом решил, что Зинаида – баба железная, свой человек с гэбушной школой за плечами – такая не подведет, да и не в ее это интересах.
– Скажите, а как распределились акции завода фирмы «Мерседес».

– Пятьдесят восемь на сорок два – удивленно ответила вдова.

– И при этом лично Станиславу Георгиевичу ничего не перепадало?

– О чем вы, разумеется, нет. Все 42 процента акций перешли городу. Естественно, он получил свои примиальные от сделки, да вот этот злосчастный набор с флягой для коньяка. А почему вы спросили.

– Да, дело в том, но это между нами, у нас с Евгением Васильевичем – Егоров кивнул в сторону Жеки – появилась версия, что кто-то, только нам пока непонятно кто именно, в бандитскую среду запустил дезинформацию о том, что ваш муж утаил себе от сделки с немцами 30 процентов акций будущего завода. Эти акции якобы преподнесли ему немцы за надежную и бесперебойную работу завода в будущем.

– Но ведь это же полный бред! – воскликнула вдова – И вы это прекрасно понимаете.

– Да, мы-то понимаем, а вот бандиты, похоже, поверили. Вероятно, они решили, что свои акции Станислав Георгиевич хранит у своей любовнице, у Ольги Красильниковой, поэтому его они и убрали, так как рассчитывают, что у нее получить их, им будет гораздо легче.

– Боже, в каком чудовищно диком мире мы еще живем! Элементарная экономическая безграмотность и, пожалуйста, человека нет и, возможно еще будут жертвы. Чего же вы ждете, почему вы до сих пор еще здесь, бегите, спасайте Оленьку и нашего малыша!

– Не волнуйтесь – улыбнулся Егоров – Ольга Сергеевна под надежной охраной, да и мы уже едем туда.

* * *
Ну, и что ты обо всем этом думаешь? – спросил Егором, когда они ехали к Ольге.

– Теперь всё срослось. Итак, Душман, изучая маршруты движения советника, обратил на его привычку посещать в определенное время теннисный клуб. А также, узрел в подзорную трубу, что советник всегда таскает с собой флягу с коньяком, из которой, для расширения коронарных сосудов, он любил отпивать всякий раз после физических нагрузок.
Возможно, первоначально, он хотел устроить так, будто советник скончался от инфаркта сразу после игры в теннис, или во время. Я видел как-то в кино, они там любят прикладываться во время игры, хотя я этих их понтов, если честно, совсем не понимаю – физические нагрузки и спиртное, на мой взгляд, вещи не совместимые, но после игры вполне мог. 
В принципе, так Душману было бы даже удобней. Во-первых, куча свидетелей, которые подтвердят под присягой, что они видели, как он за сердце хватался. А, во-вторых, не надо с телом возиться. Вот поэтому, он и решил запалить ему коньяк, пока он ракеткой на корде машет. Но, чтобы не перепутать фляги, а то они там все с ними таскаются, он подкатил к Зинаиде, которая по доброте своей душевной, во всех мелочах ему ее и описала. 

– Да, но тут – возразил Егоров – вся фишка в том, что все его усилия оказались бы напрасны – клуб элитный, только для небольшой кучки избранных, и посторонним туда даже за очень большие деньги не попасть.

– В том-то и дело – воодушевился Жека, видя, что майор его понимает – там даже прикинуться простым разносчиком полотенец Душман никак не мог. Поскольку там обслуга вся из ваших, и в чине майора, не меньше.

Егоров улыбнулся.

– И еще надо учесть – продолжал Жека – что Душман при этом здорово рисковал, что из этой фляги по запарке мог еще кто-нибудь отхлебнуть и окочуриться.

– Ну да, инфаркт штука не заразная, от него эпидемий не бывает, подозрение сразу бы пало на коньяк и Душмана быстро бы вычислили. И тогда он похерил этот план.

– Правильно! – воскликнул Жека – поэтому он траванул коньяк советнику, пока тот расширял свои коронарные сосуды с Ольгой, увеличивая численность нашей необъятной Родины.
Да, несколько рискованно – могли засечь и крик поднять – тогда бы пришлось валить советника старым дедушкиным способом – ножом, удавкой или пистолетом, но это опять шум визг и гам, а там соседи, милиция… Но опытный разведчик все сделал как надо – влил яд в коньяк, а сам стал дожидаться эффекта в соседней комнате, чтобы иметь возможность сразу появиться в момент смерти, усиливая, тем самым, и без того напряженную ситуацию. Уж, правда, не знаю, какой разговор потом произошел у Душмана с Ольгой, могу только догадываться, что он ей стал говорить, что он не шутит, и если она не отдаст ему акции, то он тоже самое сделает с его мамой и братом. 
Потом, под покровом ночи, он отнес тело советника в машину и отвез его на набережную, посадил на ступеньки и сунул ему в руку валидол. Чтобы создалось впечатление, будто он от своей машины отошел прогуляться, присел на ступеньках, расчувствовался, обозревая плавное течение реки, и вот результат – обширный инфаркт миокарда. Все верно рассчитал, даже валидол с собой прихватил. А флягу, видимо просто забыл, а если положил специально, чтобы таким образом завалить и Олега, падкого на спиртное, то остается тогда просто снять шляпу перед профессионализмом Душмана.

– Если на самом деде было так, как ты говоришь, то тогда, действительно, всё срастается. Ну, а мелкие детали, думаю, нам сейчас Ольга сама расскажет.

– Слушай, Никита – вдруг спросил Жека – а для чего советнику с женой были нужны все эти сложности с тайной любовницей, чего они просто по-человечески не развелись.

– Да, кто ж их разведет – улыбнулся Егоров – советник был человек государственный, тем более на таком посту, где разведенному делать абсолютно нечего. Да и ЗАГСы у нас пока тоже государству принадлежат – вот и думай.

* * *
Егоров остановил свой «Опель» не доезжая до дома Красильниковой, и достал свой мобильный телефон.

– Я тут рядом стою, на улице – проговорил он в трубку – подойди, доложи обстановку.

Через некоторое время из-за дома Ольги со стороны двора вышел молодой человек спортивного вида. Он на ходу достал из кармана пачку сигарет, вынул одну из них, потом похлопал по карманам, ища зажигалку и остановился, оглядываясь по сторонам, ища кого-нибудь, кто бы дал ему прикурить.

– Похоже, они засекли Душмана – прокомментировал Егоров – и окна его наблюдательного пункта выходят как раз сюда, на улицу.
Не обнаружив среди редких прохожих курящих, молодой человек направился к одиноко стоящему «Опелю».
Он подошел со стороны Егорова и пригнулся с сигаретой в руке.

– Докладываю, товарищ майор. Наблюдатель с подзорной трубой обнаружен в доме напротив, через дорогу, в квартире на седьмом этаже, номер 118.
Егоров с Жекой машинально поискали глазами окна предполагаемой квартиры, в которой мог находиться Душман.

– Ага, вижу – сказал Егоров, заметив квартиру без света в окнах – одна из немногих во всем доме и единственная на своем этаже, не ошибешься.
Ну что ж, думаю пора его брать. Сколько нас? – быстро прикинул он – получается шестеро. А группа захвата – это и ждать долго, Душман может их и не дождаться, да и шуму от них на весь Комендантский будет. Но самое главное, они ребята безбашенные, могут по запарке и Душмана завалить, а он нам нужен живой. Так что, приказ всем, в случае чего, стрелять только по конечностям.
Тогда делаем так – обратился он к своему оперативнику – вы втроем звонитесь в квартиру, только предлог какой-нибудь правдоподобный придумайте по обстоятельствам, а не проверку счетчиков в одиннадцать вечера и не протечку потолка. Если откроет, то втроем справитесь. Один будет со стороны двора, пусть пока притаится у него под окнами, а если заметит, что он пытается через окно уйти, то тогда пусть выдвигается так, чтобы Душман его видел. Пусть там делает вид, что он с целым отрядом спецуры ждет Душмана внизу.

– Никита, а ты думаешь, он с седьмого этажа прыгать будет? – удивился Жека.

– Прыгать, не прыгать, а, наверняка, все пути отхода просчитал и альпинистскую веревку на всякий случай приготовил. Мы, по крайней мере, не должны этого не учитывать.
Ну а мы с тобой спрячемся под теми окнами, что на улицу выходят.

– А если он вообще дверь не откроет – соображал Жека. – Ломать – под его пули ребят подставлять. Ведь они у тебя, поди, без бронников. Да и соседи любопытные обязательно сбегутся, а это всегда дополнительная помеха в работе, да и жертвы могут быть незапланированные со стороны любопытных граждан. Кто его знает, может он еще и гранаты начнет метать.

– Ну, и что ты предлагаешь?

– Он сам из квартиры выйдет, когда увидит, как Ольга мне одному дает полный расклад на него – порешит, что с нами с двумями – со мной молодым и уж тем более с ней он всяк управится. Сам выскочит из квартиры – вот тут-то вы его тепленького на лестнице и вяжите.

– Толково. Так и сделаем. Давай подтягивай своих к 118 квартире – стал давать указания Егоров – только скрытно, огородами, и я сейчас туда подойду. Когда все перекроем – повернулся он к Жеке – дадим знать, начнешь действовать.

Дав, наконец, прикурить своему человеку, майор отпустил его. Через некоторое время вышел и сам.

Через некоторое время, Жека получив подтверждение по мобильному телефону, что всё готово к проведению задуманной операции, вышел из машины и направился к дому Ольги, прихватив свою кожаную папку. Сидя в машине, он уже прокрутил в голове ту роль, которую ему предстояло сыграть.

– Это опять вы – в голосе Красильниковой, открывшей дверь Жеке, уже слышалось раздражение – пришли меня арестовывать?

– Пока, Ольга Сергеевна, в этом нет необходимости – лицо Жеки было серьезно, как никогда – мне нужно сообщить вам нечто очень важное – он сделал паузу – для вас. Давайте пройдем в гостиную.

Они прошли в большую комнату, посреди которой стоял стол со стульями по бокам, стенка с книгами, чайным сервизом, хрусталем и телевизором, диван, в общем, все как обычно в таких комнатах. Шторы на окнах были раздвинуты, и это избавляла Жеку придумывать какой-нибудь повод, чтобы раскрыть их.

– Ольга Сергеевна – медленно начал он, подбирая слова – два часа тому назад скончался ваш брат…

Красильникова посмотрела на молодого опера ничего непонимающими глазами, потом ноги ее подкосились. И если бы не Жека, вовремя подхвативший ее, то она бы рухнула тут же на ковер. Лейтенант помог ей сесть на диван, так, чтобы ее хорошо было видно Душману. Какое-то время она сидела, ничего не соображая, уставившись куда-то в пол, но потом стала приходить в себя.

– Как это произошло? – тихо спросило она.

– Он отхлебнул коньяка из фляжки Станислава Георгиевича, которую Душман заботливо оставил в бардачке вашей машины.

– Сволочь! – вырвалось у Ольги – Сволочь и гад! – Жека заметил, как сильно сжались ее кулачки. – А, что с моей мамой – она посмотрела на опера с надеждой.

– А вы, Ольга Сергеевна, когда последний раз были на даче – в свою очередь спросил Жека.

– Я вообще там в этом году еще не была. Как Олег пришел с армии – она снова замолчала, осознавая случившееся, но потом продолжила – в общем, в основном он ей стал помогать по даче.

– Ну, тогда, думаю, с мамой ничего не случилось – успокоил ее Жека. – Но расслабляться не стоит. Сейчас, Ольга Сергеевна, во избежание еще одной трагедии, в ваших интересах рассказать мне все, что вам известно об этом человеке – с этими словами Жека снова вынул из своей папки портрет Душмана, но стал показывать его Ольге с таким расчетом, чтобы его можно было видеть и через окно. В принципе, подумал он, Душман должен разглядеть, с хорошей оптикой с такого расстояния газету читать можно.

– Да, теперь, после смерти Олега, я все про него расскажу, только обещайте мне, что вы обеспечите безопасность моей маме.

– Разумеется, Ольга Сергеевна, и вы и я, мы оба с вами люди системы, поэтому можем действовать только на основании веских причин. Вы же не сразу делаете операцию больному, а только на основании диагноза? Вот и у меня, опираясь на ваши показания, будут все основания обеспечить безопасность вашей мамы. Кстати, где ваша дача?

– В Вырице – Ольга стала быстро говорить адрес своей дачи и как туда удобнее проехать.

Жекина память и без того автоматически фиксировала все данные, но чтобы Душман убедился, что Ольга дает показания, он вынул из кармана рубашки свой драгоценный блокнот и стал демонстративно записывать в него адрес дачи, отрываясь, чтобы уточнить некоторые детали. Со стороны, подумал он, это должно было выглядеть убедительно.

– Так я вас слушаю, относительно Душмана – не выпуская блокнот из рук, продолжил он это представление.

– Этот – начала Ольга – которого вы называете Душманом, неделю назад пришел ко мне, сюда, домой. Нет, не позвонился в дверь, как вы, а сам ее открыл своим ключом.

Или отмычкой, подумал Жека, прописывая во всю щирину листа длинную загагулину. Он представил, какой эффект должно было произвести на Ольгу такое его неожиданное вторжение.

 – Я тогда очень испугалась – продолжала Ольга. – Вы бы видели его глаза – это же был взгляд убийцы хладнокровного и беспощадного. Уж мне-то всякие глаза доводилось видеть, и я знаю, как выглядят глаза у человека поведавшего смерть, и для которого человеческая жизнь потеряла уже всякую ценность.
Нет, он не стал мне представляться, он только сказал мне:

– Мне нужны акции, которые тебе Епифанцев дал на хранение.
– Я пыталась возразить, объяснить ему, что я ни о каких акциях ничего не знаю, но он не стал меня даже слушать и продолжал:

– Ты мне акции, а я не трону твою мать и брата. Если хочешь, чтобы они остались живы, ты сделаешь все, как надо. Даю тебе на всё три дня и о нашем разговоре ни слова. Будь благоразумна, помни о ребенке. И с этими словами ушел.

Ольга от волнения даже не обратила внимания на то, что Жека не переспросил ее, о каком ребенке идет речь. Ему же самому ее рассказ был и не особенно важен, поскольку все, что она говорит, он итак прекрасно знал. Единственно, его стало смущать отсутствия звонка от Егорова до сих пор. По его прикидкам, Душман уже должен был отреагировать.

– А потом, в тот же день – продолжала Ольга – когда Олег вернул мне утром машину, семнадцатого, вечером он взял у меня ключи от нее. Сказал, что скоро отдаст. И отдал только позавчера вечером, когда я с работы пришла, машина стояла под окнами, а ключи лежали здесь на столе.

– А, что было вчера? – спросил Жека.

– А вчера, как обычно, в шесть часов позвонил Станислав Георгиевич, и в половине седьмого он уже был у меня. И мы удалились в спальню. Ну да, я была у него на содержании, почти как жена. Он и его жена для меня очень много сделали, и она знала о наших взаимоотношениях и не была против. Вам это может показаться странным, но Станислав Георгиевич не мог, да и не хотел разводиться с Зинаидой Аркадьевной…

– Да, я знаю, что было дальше – перебил ее Жека, не выпуская свой блокнот из рук. Звонка всё не было, это начинало раздрожать.

– Потом он вышел из спальни, я пошла в ванну, а он стал одеваться.

– Извините, Ольга Сергеевна, за интимные подробности, а где он раздевался? – снова перебил ее Жека, продолжая рисовать в своем блокноте разные каракули. Невольно, он стал прислушиваться к входной двери, стараясь услышать слабое поскрёбывание отмычки в замке. 

– Пиджак он всегда снимал в этой комнате и вешал его на спинку этого стула – Ольга показала на один из стульев, стоявших рядом со столом – Станислав Георгиевич говорил, что это ему напоминает детство, что его отец всегда так делал – вешал пиджак на спинку стула. Этот элемент, действительно, несколько одомашнивал атмосферу в доме, делая квартиру еще уютнее. Мне это тоже нравилось. А брюки и все остальное он снимал уже непосредственно в спальне.
Так вот, когда я уходила в ванну, он тоже встал с кровати и стал одевать брюки. А когда я вышла из ванной – Ольга на секунду закрыла лицо руками – он уже лежал вот тут на полу, в пиджаке. В руке он сжимал свою флягу.

Жека сунул руку под куртку и, чтобы не пугать Ольгу, незаметно снял с предохранителя свой легендарный ПМ и взвел курок.

– Я не помню – увлеченная своим рассказам Ольга не заметила Жекины манипуляции – кажется, я упала рядом на колени, стала смотреть его пульс, хотя всё указывало на обширный инфаркт. Потом я почувствовала, что рядом кто-то стоит, подняла голову и увидела этого, Душмана.
Он хладнокровно подобрал флягу, завинтил ее крышкой и сунул себе в карман. – Как видишь, девочка, сказал он, я совсем не шучу.
– Я ему стала объяснять, что у меня акций никаких нет, и никогда не было, что он ошибается. Но он в ответ лишь цинично ухмыльнулся и сказал, что он никогда не ошибается, и что следующими будут мои родные, брат или мать, он еще пока не решил. А пока, чтобы я еще раз хорошенько подумала, мол, это было только предупреждением.
Я ему стала объяснять, что мне негде взять эти чертовы акции, а теперь, после смерти Станислава Георгиевича, мне даже спросить о них не у кого. Он же в ответ, говорил, что он мне не верит, что я просто не хочу с ним поделиться ими. Я же ему говорила, что я пыталась о них разузнать у Станислава Георгиевича, но он мне ничего на это не ответил, отделавшись какими-то шутками, давая мне понять, что все это не моего бабьего ума дела.
Это продолжалось часов до двух ночи. Устал и он, и я, под конец, он забрал у меня ключ от машины, труп, так будто помогает пьяному добраться до дому, и вышел из квартиры. Утром, когда я проснулась, машина стояла под окнами, а ключ лежал на столе в гостиной.

Звонка всё не было. Жека закрыл блокнот и сунул его в карман рубашки. Не вынимая руки из-под куртки, он взялся за рукоятку пистолета. В этот момент раздался звонок его телефона.

– Не дергайся начальник – услышал он насмешливый голос Егорова – всё пучком. Душмана взяли, вон, весь в браслетах он лежит упакованный.
А с блокнотом – это ты здорово придумал, я аж залюбовался, наблюдая за тобой. Но вижу, вы там уже закончили, так, что поднимайся к нам.

Они там развлекались, в сердцах сплюнул Жека, в трубу любовались,  а я тут весь извелся. Смежнички, блин.


(продолжение следует)