Давно Лёня не ездил в метро. Всё как-то либо на машине, либо на общественном, но исключительно наземном транспорте. Если никуда не спешишь, - а он вообще редко куда спешил – езда по городу, с тривиальной целью переместить тело «из точки «а» в точку «б» становится расслабляющим и лёгким процессом. Особенно сейчас – весной... А здесь спустился в метро, ибо на машине жена, а какие автобусы, троллейбусы или трамваи идут от офиса до центра, Лёня был не в курсе.
Ехать минут двадцать. Он зашёл в вагон, привычно достал из сумки томик Бодлера, раскрыл на заложенной страничке и углубился в чтение, изредка поднимая глаза, чтоб повторить понравившиеся строчки.
Не смотря на общий антагонизм, Лёня считал, что метро, в плане расширения читательского кругозора, – самое то, хотя, по сути, обладает всеми известными атрибутами чистилища – жуткий грохот, потная, агрессивная толпа и жара.
«На дно твое нырнуть — Ад или Рай — едино! —
В неведомого глубь — чтоб новое обресть!»
А когда напротив, как сейчас, сидит милая, очень милая девушка, точнее, даже две милые девушки, но одна всё же как-то краше, – тогда прочтённое, особенно стихи, неким образом, становится ещё более понятным и близким. И даже зарождаются в мыслях собственные аллегории и сентенции...
Лёня любил тренировать воображение, тем более, что по роду службы – заместитель начальника конструкторского бюро – оно ему требовалось постоянно. И сейчас, в очередной раз он поднял глаза от стихотворных строчек Бодлера и посмотрел на девушек. «Между прелестницами, в данный момент, свободное место – медитировал Лёня - Оно словно подчёркивает моё мироощущение. Ведь я то, по сути, никто для них, то самое пустое место, «пассажир», в сленговом смысле этого слова. А я, на самом деле, созерцатель. Можно даже сказать, безмолвный свидетель».
«…жрицы юные аттическим ветрам
Распахивали грудь, искавшую прохлады».
«Станция Шаболовская», - торжественно и участливо объявил мягкий баритон. В это время в метро мало народу, на каждой станции вне центра заходит-выходит пара-тройка человек. Так и сейчас. Сначала вошла бабулька в стареньком, точнее, старомодном чёрном плаще с капюшоном, и с не менее старым и обшарпанным саквояжем в руках. За ней в дверь ввалился явно измученный не кефиром и нарзаном, а иными напитками человек. Он прошёл в вагон и плюхнулся на сидение, как раз между девушками, аккуратно положив на колени бесформенный рюкзачок. Проведя мутным, невидящим взглядом по сторонам, человек закрыл глаза и погрузился, видимо, в оцепенение, столь знакомое тем, кто просыпается ни свет, ни заря, а потом трясётся до работы на электричках или в метро.
«В мотыльковом азарте блудниц и жуиров,
Безалаберен и одинок, как никто».
Бабка в чёрном плаще села рядом с Лёней . В момент, когда она подходила, он успел рассмотреть её лицо. Морщинистая серая кожа с мелкими коричневыми пятнами словно была натянута на череп, что мгновенно вызвало у Лёни неоднозначные ассоциации, дополняемые чёрным плащом с капюшоном. Но, как только старушка оказалась рядом, и, раскрыв газету «Неведомое», со скорбным лицом углубилась в чтение, Лёня снова обратил своё внимание на второго пассажира. Выглядел тот неважно. Опухшее лицо красного цвета, подбородок и щёки небритые как минимум неделю, грязные длинные волосы собраны в хвост. Упитанное тело было одето в тельняшку без рукавов, сильно потёртые джинсы и тяжёлые зимние ботинки. В общем, по внешнему виду можно было понять, что пассажир на свете пожил и многое видел. К таким обычно обращаются не «мужчина», и уже тем более, не «молодой человек», а «слышь, мужик». Это, конечно, исключая обтекаемые «извините», «сударь» и «позвольте». На предплечье у мужика синела татуировка в виде парашютов и надпись «ДМБ 96». Бляяять!!!
«А смертная тоска безжалостной десницей
В поникший череп мой вонзает черный стяг».
«Если парень дембельнулся в 96-м, а пошёл в армию в 18-ть, - размышлял Лёня - ему сейчас примерно 33. Не, он, конечно, мог пойти позже, хотя, как показывает практика, если сразу отмазался – то уже не пойдёшь. Значит, ему примерно 33. Это ****ец».
В общем то, номинальное открытие, не требующее особых дедуктивных способностей, произвело на Лёню тот самый «эффект разорвавшейся бомбы». ВОТ ТАК ВЫГЛЯДИТ ЧЕЛОВЕК, КОТОРОМУ 33 ГОДА!!! Да. Ну и что? – спросил бы кто-то. «А то, что мне – 36!!! - внутренне негодовал Лёня - У меня, все атрибуты тридцатишестилетнего мудака. Любимая жена, дети, квартира, машина, работа, которую я ненавижу… А так же, я понимаю, что уже никогда не полечу в космос, не стану президентом и чемпионом мира по кёрлингу, футболу, хоккею... да по любой ***не не стану никаким чемпионом. Даже двора. Даже, блять, подъезда!!!» Но это не вся правда, которая была открыта Лёне до этого момента.
«Вот дух и плоть мои. Пошли мне, Боже, силы
На наготу свою глядеть без тошноты».
Ещё пять минут назад, садясь на этот дерматиновый диван, Лёня ощущал себя молодым. Нет, то есть, он и сейчас молодой, но вдруг, внезапно, вместе с отвратительной, кривозубой улыбкой сидящего напротив пассажира, которому, видимо, снилось что-то хорошее, Лёня увидел звериный оскал своих прожитых лет. «Я «мужик», как вот этот – спящий передо мной – думал Лёня - Конечно, выгляжу я, наверняка, получше… Но я такой же – «взрослый», и, даже наверное «старый». Поживший, ссука...»
Девушка, которая понравилась Лёне, сидит слева от пассажира напротив. Она очень похожа на Натали Имбрулию, только девчонке, в отличии от Имбрулии, лет двадцать. До этого момента, в известных обстоятельствах, Лёня был вовсе не прочь завести с ней знакомство «со всеми вытекающими и втекающими». Но теперь он понимал, что, например, в ресторане, он будет смотреться рядом с ней, как те старые козлы, которые ебут молоденьких тёлок. И всем будет понятно, что тёлке в нём интересен отнюдь не внутренний мир, как, собственно, и не внешний. «Я уж не говорю про дискотеку и круг её друзей, - подавленно думал Лёня - Бог ты мой! И как, наверное, уёбищно смотрятся на мне эти модные джинсы и рубаха навыпуск в сочетании с кроссовками. Теперь эта девочка для меня – персона нон грата. Нечто невозможное».
«При взгляде на тебя, на куклу в балагане,
Меня от жалости и нежности к тебе
Стошнило памятью о собственной судьбе
И горлом хлынуло мое воспоминанье».
С недавних пор Лёня начал сравнивать свой возраст с великими. Наверное, чтобы постоянно напоминать самому себе: «Старик, у тебя всё ещё впереди!». Каждый возраст находил новых героев и новое оправдание, что самое главное ещё только должно произойти. «*** с ним, что Билл Гейтс в двадцать лет создал Майкрософт, Есенин в двадцать три был уже известным поэтом, а Тулуз-Лотрек , в те же двадцать три, признанным художником, - говорил себе Лёня – И поебать, что в двадцать пять Гарибальди - капитан торгового судна, а Дюрер - автор бессмертного «Святого семейства с кузнечиком». Хули с того, что в двадцать семь Гагарин полетел в космос, а Дисней придумал Микки Мауса? В тридцать лет Галич написал пьесу «Вас вызывает Таймыр», а Кэрролл - «Алису в стране чудес». Да и похую. Равно как и то, что Пугачёв в тридцать два года поднял народное восстание, а Гумилёв издал «Романтические цветы». В тридцать четыре Робеспьер - один из предводителей Великой Французской Революции, а Ломоносов - профессор Санкт-Петербургской Академии наук. А в Лёнины тридцать шесть Бодлер, этот наркоман Бодлер, был уже известным поэтом. Хуй бы с ними со всеми. Потому что Шекспир написал свои самые известные трагедии, только разменяв пятый десяток. Равно как и де Лаперуз сделал свои открытия, когда жизнь перевалила за сорок. Декарт создал свою философию, когда ему тоже было за сороковник. А Монтескье – так вообще за полтинник. У меня всё ещё впереди!» – так всегда говорил себе Лёня.
«Пытается жизнь людская
Выписывать вензеля».
Лёня никогда не думал, что может стареть, а сейчас понимание этого пришло с жуткой неотвратимостью. В доли секунды он постиг смысл слов, которые так часто произносят с экранов и пишут в книгах. Слов, сказанных, в том числе, и одним его приятелем, который как-то по пьяни угодил в аварию, из-за чего лишился обеих ног: «Я никогда не буду прежним. Та жизнь закончилась». И Лёня теперь никогда не будет прежним. Тем молодым, лёгким и искромётным. Он будет жить с ощущением времени. И выглядит он тоже – с поправкой на время, прожитое на этой земле.
«Прямо Уайльдовский «Портрет Дориана Грея» - горько усмехнулся Лёня - там, правда, герой конченный гандон, но суть явления раскрывается вполне. Так же, и на моё лицо важные события жизни наносят свои отпечатки: смерть любимого пса в детстве, и первый, довольно стрёмный, секс с одноклассницей, - принялся вспоминать Лёня - первая любовь, которая закончилась ничем, и провал на экзамене в институт. Смерть отца, а позже – и матери. Служба в армии. Женитьба. Присутствие на родах у жены. Гибель двух гастарбайтеров на одном из объектов… и даже операция по удалению аппендицита – всё это – морщины на моей душе. И - следуя известной формуле Цицерона – на моём лице».
«Изменился Париж! Неизменна тоска.
Все родное становится иносказаньем».
«Когда едешь в центр – то остановки объявляет мужской голос, а из центра – женский. Говорят, это сделано для слепых, чтоб не лопухнулись и не уехали в ****я. Видимо, я пропустил момент, когда сменился голос – думал Лёня – точнее, просто не обратил на это внимание. Проебал тот самый миг, когда меня перестало колбасить от обращения Леонид Сергеевич, и оно стало нормальным и привычным, куда даже более привычным, чем просто Лёня. Не уловил, когда именно мне перестали говорить «молодой человек», а как-то так спокойно, и понимая, что речь идёт обо мне, стал оборачиваться на «мужчина». Вот так едешь, зачитаешься каким-нибудь Бодлером, думаешь что кольцевая, что ещё далеко, что вот-вот будет твоя счастливая остановка, где ты задержишься надолго, и потом продолжишь свой путь, при этом постоянно выходя на станциях, поднимаясь наверх, узнавая новое, знакомясь с удивительными людьми и совершая потрясающие дела... А потом, после очередного объявления, произнесённого добрым женским голосом «Юго-западная» или «Речной вокзал», похлопает тебя по плечу старушка в чёрном плаще с капюшоном, типа той, что сидит рядом: «Голуба! Речной вокзал! Конечная станция! Уважаемый пассажир, просим покинуть вагон. Катер по маршруту Стикс-Аид отправляется через пять минут. Напоминаем, стоимость проезда 1 обол. Капитан катера Харон желает вам счастливого пути». И ****ец. Тогда и выяснится, что всё в этой поездке по метрополитену ты проебал.
«Смерть — ты гостиница, что нам сдана заране,
Где всех усталых ждет и ложе и обед!»
Леонид Сергеевич захлопнул книгу. Хлопок, должно быть, был очень громким, но, из-за шума, который сопровождает движение поезда по подземелью, его никто не услышал. За окнами волнами пролетали толстые электрические кабели. «Однако, пора выходить». Он тяжело поднялся и проследовал к выходу, иначе можно и остановку пропустить - пока поезд ехал по центру, народу прибавилось. Леонид Сергеевич не без труда протиснулся среди людей и встал напротив дверей.
- Молодой человек, вы на следующей выходите?
Леонид Сергеевич обернулся. Позади него, у левого плеча, стаяла та самая бабулька с лицом смерти. Теперь она казалась ему вполне милой и интеллигентной старушенцией.
«Оппа. Старушка то, видать, из Питера, или из какой другой провинции – подумал Лёня – в Москве обычно не спрашивают, «выходите или нет» – выносят к ***м собачьим, если стоишь на пути».
- Да выхожу, спасибо – сказал Леонид Сергеевич.
- За что спасибо то, любезный? - спросила бабулька.
- А... да просто так....
- Тургеневская, переход на Люблинскую и Сокольническую линии, - женский голосок был ласковым и добродушным. От него, и от обращения старушки Леониду Сергеевичу внезапно стало легко и светло на душе. Ему вдруг захотелось скорее покинуть это мрачное подземелье и подняться наверх – к весне.
«Она, как море,
с каждою волною
Несет туда,
Где теплится
за тусклой пеленою
Моя звезда».
Глоток свежего весеннего воздуха действительно был тем самым необходимым аргументом, который неизменно ставит точку во всех внутренних противоречиях, постоянно возникающих в голове любого человека. «Нихуя я не проебу, - подумал Лёня - я слинял с работы, чтобы прогуляться по центру. Просто так, без всякой цели. При этом, я люблю свою работу. Я люблю свою жену (что, надо сказать, редкость я нашем противоречивом мире). У меня прекрасные дети. Я учу английский язык, и когда-нибудь я обязательно поеду в Америку. Почему в Америку? Да *** знает. Это просто прикольно – поехать куда-нибудь далеко, на другой конец земли. Я мечтаю написать книгу, и, самое главное – снять фильм. Да. Снять фильм. ****атый и неформальный – не хуже Тарантино. Я люблю жизнь. Я люблю весну. Я обожаю Есенина, Шекспира, Галича и Гумилёва. А Бодлера… Да ебись он в рот, этот Бодлер. На любителя».