Глава 25
Ели мы в этот вечер без обычного аппетита, во всяком случае, мы с дядей Семёном. Мама восторгалась моей гатой, - похожей на пахлаву больше, по-моему, - уплетала «за милую душу». О своём «больничном» я ей так и не сказала. Зачем? Только лишние вопросы пойдут, хлопотать вокруг меня начнёт… И отчим тайны событий на моей работе не раскрывал, он – человек сдержанный, умеет молчать и думать. Семён Васильевич ел мало, как больной, и только периодически кидал в мою сторону изучающий взгляд. Стоило ему заметить, что я также за ним наблюдаю, - и он немедля «отбегал» глазами в сторону. Как лис в винограднике! До чего же я зла на него! Чего ему не хватает? Живет, как сыр в масле катается, и все ему – мало, мало… Похоже, у него своеобразная болезнь, этакий алкоголизм афериста, - не может прекратить наращивание списка населённых пунктов, где он пенсии получает. Во множественном числе! Почему про маму не думает? А если его однажды «возьмут», вычислят или как это там называется? Мы же его так любим! Даже я к нему привязана… Зачем излишний риск?
Доели, чай выпили и я раньше обычного ушла в свою комнату. Сказала: буду читать книжку Эмиля Золя, - «Жерминаль». Вот! Пусть думают, что хотят.
Улеглась рядом с мелкими котовскими рожицами прямо на покрывало, - как была в одежде. Руки на груди скрестила, принялась рассуждать. Зря, конечно, сегодня сорвалась, выдала себя. Но не будет дядя Семён меня убивать за знание его тайны? Или…может? Лишь бы мама не узнала, - возьмёт меня и придушит спящую. Совсем не буду сегодня спать, наверно, - не шкафом же мне дверь баррикадировать..
С другой стороны, отчим меня так на работе выручил с этой ненормальной ситуацией с кражей сережки начальственной, - просто «грудью отстоял», а я на него вот так грубо…Мне следует быть ему признательной, на шею вешаться, что, благодаря его защите, меня в воровки не записали. Но ничего резкого и не сказала. Просто тон повысила. Может, он и не понял ничего? Просто списал на дурное мое настроение после вчерашнего? Однако, дядь Семён неглуп весьма…Что делать? Вот правду говорят люди старые: «Язык мой – враг мой!»
Где-то часов в десять вечера послышались шаги за дверью. Он идет?... В непонятном смятении, схватила ножницы, лежавшие рядом на столе, - ногти подрезала перед сном, - и спрятала за спину. Совсем с ума схожу, похоже…
Дверь отворилась резко, - вовсе отчим не скрывался. Вошел в комнату:
- Зоя! Ты спишь? А почему в одежде? Немедленно глаза открой, у тебя ресницы дрожат, - не притворяйся! Нам поговорить нужно: сказала «А», скажи и «Б»…
- Бэ! – почти выкрикнула я, усевшись на кровати. – О чем говорить?
- Зоя! Еще утром ты вела себя совершенно иначе. Что вывело из себя нашу Зоеньку?
- Ничего, - зевнув для виду, ответила. – Я спать хочу. А ВЫ мне мешаете!
- Зой, мы давно на «ты». Что произошло? Какая муха тебя укусила? Объясни!
- Что объяснять? Вы, Семён Васильевич, зачем в Батайск ездили? По делам?
- Конечно. Я – взрослый человек. Почему у меня не может быть личных дел?
- Не может у вас быть личных дел в другом городе, потому что вы на маме женаты, и должны в первую очередь о ней беспокоиться, а не об этих проклятых деньгах, их все никогда не заработать! Зачем Вы в Батайск ездили? Скажите! Пенсию получать или, может быть, квартиру сдавать? Вы так хорошо знакомы со счетоводством!...
Дядя Семён на меня уставился как на умалишенную, - глаза у него округлились, щеки покраснели, ноздри раздуваться начали. Чисто как в кино! Ну, думаю, сейчас душить начнет, что правду сказала, - крепче острые ножницы правой рукой за спиной сжала. Да только отчим не стал меня душить, - он вдруг как захохочет! Не знаю, кто из нас сумасшедший, - верно, дядя Семён всё-таки… Смеялся он минуты две, если не больше. Даже слёзы на глазах показались. Успокоился, говорит:
- И давно ты про мои «подвиги», Зоечка, всё знаешь? В таких подробностях?
- Да с середины осени. Или чуть раньше. Какая разница, - это правда!
- Знаешь, - и молчишь, значит? Не торопишься бежать докладывать в милицию о моих отлучках и их цели, - не показываешь и вида, что такая умная… играешь в невинного, несмышленого ребенка… А сама – Холмс в юбке, значит? Да… Удивила ты меня, скажу честно, едва инфаркт не хватил от твоего заявления с моим билетом в руке. Просто дар речи у меня сперва отнялся… И что побудило тебя именно сегодня выругать старика как школьника? Почему этот несчастный Батайск так воспламенил юную душу? Объясни, не томи! Сколько думаю, - не нахожу ответ!
- Что тут думать? Батайск – тоже часть Ростовской области, а это нелепо – получать несколько пенсий в одной области. Потому что…
- Что? Слушай, милая падчерица, по-моему, эта мудрость – про разные райцентры Ростовской области, - не твоя. Ты, может, и великий сыщик, но такие тонкости только люди старые и опытные могут знать. Так и вижу за твоею фразою твою бабушку… Ах, вы заговорщицы: выследили родственника, и ни о чем не хотите его предупреждать. Но, так понимаю, вы заявлять никуда не намерены были, с самого начала, да? Так зачем тогда шпионили? Зоя, не молчи как Пиноккио невырезанный!
- Сами Вы – Пиноккио! А у меня нос – маленький, нечего тут, - забурчала я и тут рассмеялась, поняла: шутит отчим. Вовсе он не зол на меня. Он был испуган какое-то время, но теперь уже пришел в себя, и еще шутит надо мной, глупой! – Шпионили, чтобы удостовериться, что Вы – не какой-нибудь там убийца!...
- Вот спасибо!...
- Не грабитель бедных старушек…
- Покорнейше благодарю! Так вы во мне видели столь низкого человека сперва?
- Не гуляка непутёвый, шутя разбивающий сердца десяткам женщин, - шутки ради. Честно говоря, с ваших первых отъездов во мне сидела мысль, что вы – изменщик коварный!... Вот я и моталась за Вами, как флаг на бане, - чтобы опровергнуть или отвергнуть эту мысль. Словом, убеждена: Вы, Семен Васильевич, - прекрасный семьянин и маму любите. Но мне очень страшно за Вашу будущность, потому что другие люди могут оказаться гораздо злее глупой Зойки, которая «ничего не знает»!
И что тогда? Знаете ли Вы, что Вам грозит? Я – знаю, все прочла в законодательстве.
Очень бы не хотелось, чтобы с Вами подобная беда приключилась. А потому прошу, - мы с бабушкой Вас просим, - не играйте ТАК в Ростовской области! Вот получаете одну пенсию в Сальске, - и довольно. Если мало денег, - езжайте в Сталинградскую область или в Краснодарский край, или хоть на Целину, или под Мурманск, - слова не скажу, - но не по Ростовской земле, пожалуйста!
Похоже, дядя Семён все-таки не вник до конца в смысл бабушкиной мудрости, - так и не понял: почему нельзя еще и в Батайске пенсионером быть, - умный, а тупой!...
- Перестраховщица твоя бабка, Зоя! Славная, однако, у меня теща… Может, мне самому за ней проследить? Неспроста она так мудра! Да шучу, шучу… Ладно, падчерица: я подумаю над твоими словами, но не нахожу в них ничего серьезного.
А знаешь, я ведь хотел вам с Грушенькой подарок новогодний сделать…
- Это какой еще?- спрашиваю, но мягче, не совсем «Ксантиппой». – Что задумали?
- Поедемте-ка мы с вами, девочки мои, в Москву-столицу, - на Новый год! Прогуляемся по зимней Москве, в мавзолей и на ёлку сходим, в рестораны, по магазинам пробежимся, - развлечёмся… Думал, и тебе после событий вчерашнего дня неплохо бы переменить обстановку… Как думаешь?
- Неплохо бы, конечно, - пробормотала я тоном сданной крепости. – Давно в Москве мы с мамой не были… Забавно Вы Мавзолей Владимира Ильича и Ёлку новогоднюю в один ряд поставили… Звучит как-то странно…
- А что такого? Для Москвы Мавзолей – зрелище привычное, особых чувств не вызывающее, и Елка – тоже развлечение, тоже зрелище… Конечно, склеп не должен превращаться в столпотворение для зевак, но власти сами такое сотворили… Короче: хочешь ехать? Или… мне идти билеты сдавать? Купил уже три, - в купе.
- Как? А нас не спросили? А мне надо будет к Марье Сергеевне идти, больничный лист продлевать или закрыть, и маме – нужно на работу после Нового года…
- Не беспокойся: с начальством твоей матери я уже договорился заранее, а Марья Сергеевна мне всегда навстречу пойдёт, поможет…Значит, едем? По рукам?
- Едем! По рукам! – Я вытащила руку из-за спины, с зажатыми в ней ножницами, - они вывалились и со звоном упали на пол. Отчим их поднял, на стол положил, только что у виска не покрутил, с намеком на мои умственные способности. Только… дядя Семён…Надеюсь, в Москве вам пенсию не начисляют?...
- Уверяю: нет! Москва – город серьёзный, собесы там недешево «стоят», - то есть их работники, и справки с мест работы в Москве активнее проверяют. И охоты особой не было каждый месяц совершать паломничество в «белокаменную…» Так что держи своё знание при себе, Зойка, а уже ежели приключится что: «твоя хата с краю, - ничего не знаю!» Потому как ввиду твоего «знания» ты автоматически становишься моей соучастницей, - или укрывательницей преступника. Недеяние в нашей стране – один из вид преступлений. Так что постарайся забыть обо всём, считай, что свои деньги я заработал долгим, упорным трудом на Севере…А насчет моих «нетрудовых» доходов, - ты не беспокойся: скоро, через год или два, или три, - они прекратятся: я ведь болен, Зоя, смертельно болен. С кровью у меня не в порядке. Не совсем я тогда выздоровел, да и возраст серьёзный, не детский. Как помру, так основной приток денег и прекратится… Надо бы что-то с квартирами моими придумать, - все их в дома частные «превратить», что ли… Не знаю… Нужно с твоей бабушкой посоветоваться, вот что! Может, что и подскажет, чтобы такие деньжищи не пропали задаром… И тебе, любопытной девочке, придется доверить тайну моих «захоронок», потому что Грушенька – существо такое эфемерное, наивное, она только работать по-честному умеет, зато Зойка у нас – умеет и думать, да? Думаю, тебе вполне можно доверить тайну «прятанки», - ты будешь молчать сарганкой, - рыбка такая славная водится в Черном море…
А начал я свои подвиги знаешь, с какого момента? У меня тогда жена умерла, - первая, - скоропалительно, в муках, я был бессилен ей помочь, и так рассердился… Представляешь: на государство разозлился… Смешно: все равно, что на небо плевать, так и сердиться на советскую политическую систему, в которой все – винтики, и никто ни за что не отвечает…Столь успешно начал я это оформление пенсионных документов, словно прозрел на старости лет: оказывается, наша бюрократия, - от низов до крупных чинуш, - насквозь продажна, в чем ты можешь убедиться, - на основе моих начисленных взяточниками-бюрократами, ставящих себя выше закона, - двадцати пенсий.
- Скольких? – у меня голос упал. – Как двадцати? Я меньше насчитала…
- Мой милый сыщик, мне лучше знать суммы своих доходов…- отчим засмеялся и спать пошел, еще и спокойной ночи мне пожелал так-то ласково. Мысли мои были в разброде. Оказывается, дядя Семён всё-таки болен, только виду не подаёт, не жалуется, значит, пустила в его организме свои страшные корни лучевая болезнь! Вон как он изменился за последние месяцы, - морщин прибавилось, словно на десять лет постарел, и чуб поседел, и залысины начали намечаться стремительно, - не так, как это бывает естественным путем. Маина-фельдшерица что-то говорила о необходимости постоянного наблюдения за кровью отчима, но разве его заставишь лечиться? И есть ли лечение от его болезни? Или мы вначале выдумываем новые беды, связанные с научным прогрессом, лишь после стараемся подыскать противоядие новым открытиям, разрушающим мир и человека. Да и находим ли? Читала, многие японцы, павшие жертвой бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, до сих пор страдают от последствий лучевой болезни. И дядя Семён умудрился подцепить то же самое в нашей самой лучшей Стране Советов! Может, ему следует сменить место жительства? Наш суховейно-степной климат – не самый лучший вариант: ему, верно, нужен морской воздух… Вот же вцепилась мама в эту свою работу как клещами… Наверное, нужно им на море ехать жить… Или в горы куда-нибудь, - там все люди становятся старожилами, в благодатном воздухе.
Однако, одна мысль светила всех ярче: мы поедем в Москву на праздник! И с этой радостной мыслью и чудесными воспоминаниями детства, - была я в Москве восемь лет назад! – провалилась в сон. Снились мне Красная площадь, Кремль, дома, о которых читала, но не видела, - так называемые «сталинские высотки», их начали возводить в разных частях столицы лет пять-шесть назад, еще при Сталине… Вот бы пожить несколько дней в таком доме, в настоящей «сталинке» с высокими стенами...
Подошли новогодние праздники. Неожиданно о моём существовании вспомнили оба моих ухажера: даже Грант объявился. Они с Тарасом поочередно посетили почту, и, обнаружив, что я – «больна», пришли в гости в родительский дом. С подарками для «болящей»: с апельсинами, мандаринами, конфетами шоколадными, - все дефициты выгребли. Хорошо еще, что не вместе приходили. Пришлось мне Тараске и Гранту объяснять, что не так уж я и больна, - просто последствия бронхита затянувшегося; главное – на работе был конфликт,- таким образом я его «погасила».
Тараска удивлялся, недоумевал, тряс рыжим чубом, считая, что правду нужно отстаивать, а не скрываться от неприятеля, - но Грант понял меня гораздо лучше, он в этом смысле куда современнее, - не зря за несколько месяцев исхитрился на машину заработать, играя и исполняя песни в ресторанах Армении. Отчим о Гранте отзывается не иначе как «ушлый», и этим у него всё сказано. И добавляет, что с таким как Грант, «будешь как за каменной стеной, он всегда выплывет»…Любовь – дело молодое, но с мужем и в старости жить нужно, и разговаривать с ним, - хорошо, если уровень образования одинаков, позволяет супругам понимать друг друга и не скучать вместе. Но мне, глупой, больше нравится Тараска, высоченный и вихрастый, с горящими веселыми глазами. Сердцу женскому не прикажешь…
Грант пытался пригласить меня в свою семью на Новый год, и отчим советовал принять его предложение, но я отказалась. Сходила к ним 31 декабря, сказала, что мы «завтра рано утром уезжаем в Москву «на каникулы»». Грант понял, не обиделся, - надо же собрать вещи необходимые, дорога – дальняя. Сам к нам придти отказался на Новый год: у армян принято этот праздник только с родней встречать, - думаю, это правильное поведение, способствующее укреплению семей.
Билеты, купленные отчимом, были на 1 января Нового 1958 года. Он так нарочно сделал: чтобы спокойно встретить в домашних условиях новогоднюю ночь, по-семейному, уютно, с домашней едой, музыкой патефонной, тихим весельем…
Вечером, под Новый год, пришел Тараска, - с бутылкой «Абрау-Дюрсо», разными банками и конфетами. То есть я ему, конечно, говорила, чтобы приходил, но он не был уверен, какую смену ему поставят в автопарке. Мама не была против его прихода: еды много, и мне будет с кем потанцевать…
И бабушка пришла со своим «молодым дедком», - все-таки они с ним расписались. А что время тянуть в таком возрасте?... И танцевали «старики», пожалуй, лучше нас, молодых, так танго отплясывали, - мы засмотрелись.
Ближе к полуночи заявилась незваной Катька, которую мы шутя, «за глаза», называли теперь «сектанткой». Отчим пару недель назад провел с ней беседу воспитательную, рассказал про визит милиционера, сказал, что её «неразумным» поведением заинтересовались, следует быть осторожнее. Отговаривать ее от общения с новыми людьми, убеждать в неправильности чуждых каждому советскому человеку, - и даже православным старушкам-богомолицам, - идей заморских сект, - он не стал: мудрый человек, не захотел оттолкнуть Катьку от нашего дома сразу. Потому как пропаганда должна идти постепенно, неназойливо… Катька его в некотором роде послушалась: во всяком случае, листовки в наших почтовых ящиках появляться перестали, - очевидно, она передала своим «друзьям» информацию об «интересе» к ней участкового, - и те «освободили» Катьку от обязанности разбрасывать брошюрки по ящикам. Наверно, теперь их кидают жителям других улиц другие активисты секты, стремящиеся… К чему? Грустно…
Мама Катьку приняла как родную: накормила кроликом с картофельным пюре, угостила колбаской брауншвейгской, шампанского ей налили, - гостья мигом повеселела, начала смеяться и даже танцевать пошла с моим Тарасом. Мне это не слишком понравилось, а тут еще и бабушка на ушко зашептала:
- Ты смотри, Зоенька, за этой «бедолажкой» - в оба: не нравится она мне, эта женка Мишки-выпивохи. Она в жизни настрадалась, теперь жаждет свое урвать. Не считай людей лучше, чем они есть… мой вам совет – гони её в шею, не пускайте вы ее в дом, не позволяй ей с твоим парнишечкой «сокорить», - она опытная женщина, не то, что ты, - теленок наивный! Больше думай головой, а не детской добротой!
Посмеялась над бабушкиными опасениями: Катька не может быть врагом, она – такая милая, добрая, «подельчивая»: вечно фрукты-овощи нам «тащит» как родне… Ну как ей на дверь укажешь? Повода не даёт… И маме она нравится…
Оказалось, что Катька особенно танцевать не умеет, - она попрыгала-попрыгала, ноги отдавила Тараске, - и снова танцплощадка стала принадлежать мне. А Тараска хорошо танцевал, - просто удивительно хорошо, так ритм чувствовать – это чудо… Век бы я ним кружилась без устали… Но ночь закончилась неожиданно быстро. Гости разошлись. Бабушка пожелала нам счастливого пути, велела отчиму следить за «девочками» в Москве, одних не бросать… У отчима с бабушкой воцарился молчаливый нейтралитет: он делал вид, что ничего знает о бабушкиной осведомленности, отказываясь идти с нею на серьёзный разговор. Бабушка за глаза уже его «трусиком» обозвала, но не настаивала: пусть живет, как хочет.
Ехали в поезде – замечательно. В купе, кроме нас, никого более не подсадили, вагон был полупустой, несколько холодноватый. Проводницы – ласковые, старательные, каждые два часа приносили чай в подстаканниках, - обедать ходили в вагон-ресторан, вкусно там накормили, неожиданно вкусно - для поезда…Жаль, в окошки почти ничего видно не было: стёкла заиндевели от мороза, покрылись диковинными зимними узорами. Узорочье русское…
В Москву приехали почти ночью второго января. На Павелецкий вокзал. Именно сюда прибывают поезда из южной части СССР. Красивый кирпичный вокзал: высоченные окна, мансарды над боковыми выступающими частями, наружные стены – толстенные, в два с половиной кирпича, фасад тесаным камнем облицован. Построен в далеком 1900 году по проекту некоего архитектора Красовского, для обслуживания Рязано-Уральской железной дороги - это нам всё отчим рассказывал. Название вокзал получил по посёлку Павелец, что на Рязанщине.
Вышли на перрон, - обомлели, чтобы не сказать больше. Так хорошо было ехать в купе: уютно, спокойно, отчим анекдоты рассказывал. Здесь же – столпотворение, несмотря на ночное время, все куда-то бегут, торопятся, других не замечают. Чистый ночной кошмар. Даже радость от прибытия в столицу несколько отдалилась: захотелось скорее выбраться из этой сутолоки на простор. Подбежал носильщик с тележкой, предложил «транспортировать» наши вещи до стоянки такси. Отчим рукой махнул: вези, мол! И мы в три минуты оказались стоящими в очереди, - оказывается, чтобы сесть в такси, нужно еще и в очереди стоять. Это вам не Сальск!
Наконец, подошла наша очередь. Уселись в старый, видавший виды автомобиль, явно трофейного происхождения, Lancia Astura, - я его название знала, потому что видела такую картинку в журнальчике. Там еще статья была, что на таком авто некогда Бенито Муссолини ездил…Эти машинки выпускали с 1931 по 1939 годы, - и нам выпало счастье проехаться на таком допотопном чуде до нашей гостиницы… Наверно, не меньше четверти века нашей «Антилопе-Гну», - она хоть на дороге не разваливается, интересно? Аккуратно разместив наши вещи в немалом багажнике, таксист открыл дверцы. Мы расселись по местам, - и мотор заурчал.
- Куда прикажете, гости дорогие? – Таксист спросил этак ласково, с легким южным акцентом. Явно кавказец, но не армянин. Скорее, принадлежит к одной из малых наций или народностей Кавказа. – Куда едем? Машина – зверь!
- Вези в гостиницу «Москва», дружочек, - сухо ответил отчим. Как резко изменился его тон: похоже, таксист не понравился. Вполголоса, дядя Семён проинформировал нас, что эта гостиница считается крупнейшей гостиницей столицы, ее возвели на месте снесённой в 1930 году церкви святой Параскевы Пятницы. Мама удивилась, зачем было церковь сносить? Отчим так на нее посмотрел, что она мигом умолкла. Похоже, у них – полное взаимопонимание в некоторых вопросах…
- Что мы так долго едем, любезнейший? – спросил отчим таксиста минут через сорок. – или ты полагаешь, что я – первый раз в Москве и только с гор спустился? Ну-ка, быстро закругляйся, - вези нас в гостиницу прямой дорогой!
- Так там проезд закрыт, по прямой-то… - заюлил хитрый шофер, но мне уже ясно стало, что он – тоже аферист своего рода: нарочно возит доверчивых приезжих по самым дальним объездным дорогам, крутит баранку подольше, чтобы больше денег снять с беззащитных «гостей Москвы». Вот в маленьких городах такое – невозможно, но в Сочи мы с бабушкой однажды стали жертвами подобного обмана.
Наконец, добрались до «Москвы». Шофер заломил несусветную сумму, - свыше семидесяти рублей: «по счётчику». Отчим отказался платить, сказал: грабеж посреди ночи. Таксист пообещал позвать милиционера: приезжие отказываются платить сумму по счетчику, - катались по «всей Москве», а теперь не желают расплачиваться. Отчим рассвирепел, говорит вежливо:
- Проедемте, гражданин таксист, в милицию! И кого послушают: меня, -русского, фронтовика, советского человека, посещавшего Москву сотни раз, знающего город, как свои пять пальцев, - или тебя! Дамы - свидетели: ты нас кружил по закоулкам, чтобы насчитать завышенную сумму. Поехали! И пусть тебя снимут с работы и выгонят из столицы взашей, - таким рвачам в Москве – не место! Что молчишь?
Короче, заплатили мы двадцатку с копейками, и вошли в вестибюль отеля.