* * * М. Омбышу-Кузнецову
Труднее астматика дышит пейзаж на картине,
В ней вязнет внимательный взгляд, как комар в паутине.
«Грачи прилетели» - конец ледяной эпопеи,
«Не ждали» - грустнее последнего мига Помпеи.
Свет солнца художник смешал с электрической мглою,
Махая беспомощно кистью, как дворник метлою:
На подвиг любви уже сил остается немного,
И слезы с корнями из глаз вырывает изжога.
Тупик Колыванской и Каинской, блеск Сибревкома
Ты, вспомнив, подавишься вдруг подкатившимся комом,
И сразу откроется прошлого светлая эра,
Ничтожными кажутся слава, богатство, карьера…
Когда погибает в оковах рассудочных Гойя,
На холст низвергается слякоть дорог Уренгоя.
В кошмарном сплетении труб, арматуры и балок,
Как беден душой человек и физически жалок.
Изношена вера в людей из бетона и стали,
И лодка тоски по Вокзальной плывет магистрали…
Ужели горбатого выпрямит лучше могилы
Энергия красно-зеленых икон Михаила?
Будь, Омбыш, свободен от ренты животного страха,
Профессорской лаской питая студентов из НГАХА.
Для них, если надо, расходуя время и нервы,
Ты мощной рукой школяров превращаешь в шедевры.
А кто самого тебя лечит от подлых ударов?
Рембрандт и Иванкин да хмурый подвижник Бухаров.
Они в День рождения твой остаются на страже,
Развесив картинок пасьянс к четвергу в «Антураже».
От оргии с красками месяц очей не поднимешь,
А как не поднять: принуждает пророческий имидж.
Гоняешься мыслью за кисточкой, сросшейся с птицей,
С вибрацией света, сиренью, жуком, плащаницей…
Но бьет прямо в сердце, прицелившись углем и краской,
Тоска совершенства, чреватая участью рабской,
А может надежда устроить простому народу
Из душной культуры триумф возвращенья в природу?
Лишь гений, тщеславия чуждый, закупорив уши,
В бессмертие рвется сквозь дебри чудовищной чуши.
Я думаю ночью, укрывшись до глаз одеялом:
Кто ж все-таки правит художником: Бог или дьявол?
А он, пребывающий в самозабвенном восторге,
Рискует очнуться в дурдоме, а может быть, в морге.
И встречный боится его необузданной прыти,
А как же еще утолять ему жажду открытий.
Блажен живописец в объятиях умственной лени,
Приученный чернью за деньги копировать тени.
Шумит на цветных фотокарточках пойманный тополь,
А тень его бурей ветвей осеняет акрополь.
На улице Ленина в зарослях душного мрака
Давно караулит художника тень как собака,
Такими красивыми кажутся в сумерках очи,
А тополь, торчащий в глазу твоем, вянет без почвы,
Уставший творить пусть использует водку и опий
Для самоспасенья от хищного натиска копий.
Так тени теней размножают художники в рамах,
А тени людей о спасении молятся в храмах.