1947 год. Время послевоенное, трудное. Женька холостяком жил с матерью и замужней сестрой. Миша, брат его старший, отдельно жил, женат был. Так в семье их и называли - Женька и Миша.
С войны вернулся Женька с перебитым сухожилием левой руки. Пальцы всегда были растопырены, а когда сжимал кулак, все знали, что там убойная сила. Но никогда не применил эту силу в драке – гвоздь мог забить кулаком, ударить – это уж нет.
Работал водителем, трудился много от зари до зари, зарплату отдавал в общую кружку.
Когда решил жениться на девчонке-соседке, сначала отговаривали, а потом сказали: Женись, но денег на свадьбу нет и на костюм тебе тоже.
Свадьбу организовала невестина семья, а костюм попросил взаймы у старшего брата.
На второй день рано утром, молодые не успели еще подняться с постели, Миша стоял у кровати: - Я пришел за костюмом и за деньгами. Ну, вам же подарили. Мне они нужны уже сейчас.
Говорят, что подаренные на свадьбу деньги, не одалживают, а здесь забрал брат абсолютно все, даже не в долг, а потому, что «нужны», и потом об их возврате никогда не было речи.
Родились в Женькиной семье две дочки, точно, как и в Мишиной.
Братья трудились в одной автобазе. Шоферили. Оба были на хорошем счету. Только Женька, как балагур и весельчак, готовый поделится последней копейкой. А Миша – общественник, профорг – поможет машину новенькую получить, чтоб со старыми ЗиЛами да МаЗами не иметь мороки, на квартирную очередь имел влияние, на путевки в санатории, да детям в пионерские лагеря.
Беспартийный Женька в две смены возил бетон, раствор, песок, чтобы семья ни в чем не нуждалась. На уборочную уезжал с июня по сентябрь. Домой присылал посылки с яблоками – ароматными, краснобокими, на картинках таких не рисовали! Привозил с уборочной муку, картошку, лук, мед, сахар. И в счастливом настроении с женой и дочками делил все это добро на всех родственников: у тех детей нет – кто поможет, у тех детей много - как не помочь, тот болеет, тот стройку затеял, а денег у всех маловато.
Миша – коммунист идейный, прорабов возил, а потом и вовсе стал освобожденным профоргом – автобаза большая, ордена Ленина треста «Черноморгидрострой».
Однажды ночью проснулись Женькины дочки от громких слов папиных и от маминых всхлипов. Никогда раньше не ругались родители, что там случилось?
Женька кричал: Брат мой, понимаешь, брат, сказал, что раз я был в плену, значит – предатель, и таких, как я стрелять надо!
И рассорились братья. Навсегда. Много лет прошло. Дочки повырастали, внуки родились. Женькины дочки образование получили хорошее, работу по душе, чего у Мишиных не вышло. Одна профукала квартиру, ту, что папа ей, как бог профсоюзный сделал, бомжевала, а потом узнали, что умерла, где-то в чужих краях. Другая - поменяла престижную папину квартиру на две. И деньги на чарку есть и комнатка в полуподвале. А Мише досталась комнатушка в общежитии. Дачу у самого синего моря младшая внучка забрала себе.
Женька умер в шестьдесят семь. На похоронах людей было море, как у артиста какого-то известного. Устроитель церемонии в похоронном зале обратился к народу:
- Родственников прошу стать слева, друзей и сотрудников справа.
Много родственников у Женьки, близких, далеких, жена, дочки, зятья и внуков четверо, младший из которых Женечка. Почти все сотрудники стали слева, потому, что кумовьями с Женькой были и друзьями-побратимами.
Миша стал справа.
Немало слов сказали хороших о Женьке и родственники и сотрудники.
Брат молчал.
Миша ушёл в девяносто четыре. Последние годы этот старый, больной, одинокий человек жил и знал, что никому не нужен. Если выходил потихонечку в парк, то старался идти повыше подняв голову. И думал, наверное, что сохранил гордую осанку честного коммуниста.