Я распустил хвост как павлин, и давай пудрить мозги. Она такая хитрющая, глазки заблестели.
– А, правда, что ты мне стихи писал? А почему ты мне не читаешь? А, что ты с ними собираешься делать?
Разыгралась, спрашивает и спрашивает, ответа не дожидается. Остановил ее;
– ты, что хочешь заморочить мне голову. Всему отряду вскружила тебе мало.
– Не нравятся мне парни. У них одно на уме чуть, что-то позволишь, они сразу руки распускают, и заклинивает их только на одном.
– Ты, думаешь, меня заклинивает, на другом?
– Ты покрайней мере хоть не показываешь.
– Кстати ты знаешь? У богини Венеры нет рук потому, что натурщица, только и твердила скульптору, убери руки да убери руки.
– Знаю, на что ты намекаешь, что и детей может не быть.
Про мое стиха плетение, можно сказать, что это было наверно восторг души настроение отличное. Иногда люди говорят, душа поет. Вот наверно это и было. Я их потом забыл наглухо. Тема была исключительно Дон Жуанская, лишь бы мозги запудрить и конечно, что бы было смешно. Запомнился такой случай. Перебираем с ней продукты, а там все яички разбиты. Вот тема, и намек можно вставить.
Перебиты куриные яйца
Гоголь-моголь, я сделать не прочь
Как хотел бы за ласку конечно
Вам сегодня на кухни помочь
Натаскаю дровишек я к печке
И мыслишку в душе затая
Что делишки намного, полегче
Вечерком ты найдешь для меня
У меня, их было уже порядочно. А Мария бывший наш повар говорила, приедешь с поля, приноси их мне, я тебе книжку наберу. Ну а сейчас они были при мне, я ей их перечитал. И о, женщины. Она заявила то же, что и Жужелица и потребовала их себе. Я отдал без сожаления.
Так примерно болтая, мы пришли к леднику. Залюбовались восхитительной картиной переднами. Ниже нас большое ровное плато, которое заканчивается как бы обрывом. Ниже лес, озерки, речка и наша палатка, угадывается. Это все, так далеко оказалось. Дальше ровная зелено-желтая равнина, переливается под лучами заходящего позади нас, за горами солнца. А у нас, его уже нет. У нас восточный склон, за горами на западе садится солнце, начало смеркаться. Такое наверно можно увидеть только в горах Урала, сразу и свет и тень. Заторопились, скорей домой. Пока спускались на плато, солнечное освещение с равнины пропало, и мы увидели мерцающие огоньки Лабытнангов, а до него более пятидесяти километров. Стоя на краю плато, я стал, усилено включать, свой внутренний компас, глядя на исчезающую в сумерках палатку.
Я не мог решить, что делать, спустившись придется в темноте пробираться по зарослям, кустам и прочим препятствиям. Опять же не видя, каких либо ориентиров, можно вообще уйти, вникуда. Но и здесь, на плоском камне, сидеть всю ночь, то же не фонтан. Что бы не сидеть ей, на камнях, пригласил ее на колени. Села, прижалась, притихла. Стала серьезней, нести чушь перестали. Палатка исчезла, на ее месте я вдруг, увидел колеблющийся огонек. Танюшке говорю,
– ты видишь огонек?
– Да вижу.
– Это видно ребята нам сигналят, указывая направление.
Увлекшись этим видением, я также вдруг, краем глаза увидел, как кто-то в стороне от нас, вылез, снизу на плато. У меня хоть и похолодела в груди, я подумал сразу, что это наши. Крикнуть удержался, репутацию Татьяны сберегая, все же на коленях она сидела, лишние разговоры. А, приглядевшись, увидел, это торчащий куст. Я мог бы побожиться, что раньше его не было. Куст, фонарь, все это подвинуло на решительные действия. Одна мысль не уйти с направления, взялись за руки и вперед. Татьяна молодец ни сомнения, ни страха не проявила, доверилась полностью моим решениям, да и я не спрашивал ее, все сомнения были у меня внутри. Я ни разу не спросил себя, правильно я иду? Тем более, что огонек я несколько раз видел. К речке мы, все-таки вышли, остался последний и решающий все вопрос, где лагерь справа или слева? Решили, рассудить;
– Таня, если взять тебя за предмет любви, то мои действия, женатого человека естественно указывают налево.
Метров через двести увидели, знакомый широкий плес, где мы уже бродили. Нас встретили руганью, и одновременно с радостью. Но кто светил фонариком, нам не признались, и заверили, что ни кому это и в голову не влетало, за вами собирались на зорьке. Мы все же были вдвоем, что мы тогда видели, так и осталось тайной.