ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
1
Командировка в Париж пришлась Раевскому как нельзя более кстати: в библиотеках французской столицы он надеялся найти редкие материалы для исследовательской работы в избранной им области биологии. Кроме того, появилась возможность вовремя вручить последнему командиру Дроздовской дивизии генералу Антону Васильевичу Туркулу собранные среди пражских дроздовцев денежные пожертвования на венок скончавшемуся в Брюсселе главнокомандующему Русской армией генералу Врангелю.
Встретился Раевский с Туркулом в два часа пополудни в небольшом уютном кафе на окраине Парижа. Это место было выбрано генералом из соображений безопасности – ему стало известно о буквальном нашествии на французскую столицу агентов НКВД, главной задачей которых являлась ликвидация вождей антибольшевистской белой эмиграции. В этих условиях повышенная осторожность представлялась необходимой и оправданной.
Расположились они за небольшим столиком в дальнем углу зала, откуда хорошо просматривалась входная дверь. Едва гарсон, приняв заказ, удалился на кухню, Раевский достал из своего старенького сафьянового портфеля обернутый в плотную бумагу и перевязанный шпагатом пакет с деньгами.
- Вот, ваше превосходительство, - сказал он, протягивая пакет Туркулу. – Здесь вся сумма, которую вы просили собрать на венок генералу Врангелю.
- Благодарю, капитан. Вы все так же четко и оперативно работаете, как это было на фронте и в Галлиполи. Я весьма доволен тем, что наши офицеры и в гражданской жизни остаются офицерами.
- Я, ваше превосходительство, ни на минуту не забываю о своем офицерском звании, хотя сейчас я только студент Карлова университета и Французского института.
- Знаю, знаю. Это выше всяких похвал. А давайте-ка, Николай Алексеевич, отрешимся от субординации и будем обращаться друг к другу просто по имени-отчеству.
- Слушаю, Антон Васильевич.
Туркул улыбнулся. В это время подошедший гарсон молча поставил на стол запотевший графинчик охлажденной на льду водки, тарелочки с семгой, гусиным паштетом, всевозможными салатами, и так же молча удалился.
- Прошу вас, - генерал жестом указал на графинчик. – Наливайте!
Когда Раевский наполнил рюмки водкой, Туркул, стараясь не привлекать внимания сидевших за соседними столиками людей, тихо произнес:
- Помянем по русскому обычаю главнокомандующего Петра Николаевича Врангеля, безвременно ушедшего от нас в Божью обитель, не завершив великих дел своих на пользу России. Упокой, Господи, его чистую душу воина, на поле брани за веру и Отечество живот свой положившего! Мир его праху и вечная память! Аминь!
- Аминь! – повторил Раевский, и минуту спустя, когда выпили и закусили, спросил у генерала:
- Антон Васильевич, из ваших слов следует, будто барон Врангель скончался не своей смертью...
Туркул вытер салфеткой губы и грустно несколько раз кивнул.
- Да, Николай Алексеевич, я в этом уверен. Уж слишком тяжелый и быстротечный туберкулез его неожиданно сразил. А ведь это был совершенно здоровый, полный сил сорокадевятилетний мужчина!.. В этом деле есть одно странное обстоятельство. Нам стало известно, что за несколько дней до болезни Петра Николаевича в его доме появился матрос, назвавшийся родным братом денщика генерала. Так называемые «братья» разыграли перед хозяевами дома сцену радостной встречи после долгой разлуки. Им поверили, и этот матрос провел на кухне генерала вместе со своим «братом» несколько дней, после чего исчез. Как позднее выяснилось, он был матросом, вернее, чекистом под видом матроса со стоявшего в Антверпенском порту торгового судна Совдепии.
- Вы полагаете, что этот матрос что-то подсыпал в пищу Петру Николаевичу? – спросил Раевский.
- Безусловно, я так полагаю. Этого же мнения придерживаются и все члены РОВСа. А подсыпал он не что-то, а вполне определенную субстанцию – концентрат туберкулезных бактерий, выращенных на Лубянке. Это, Николай Алексеевич, война не на жизнь, а на смерть, война всего сатанинского мира большевизма против нас, белой эмиграции. И главнокомандующий Русской армии погиб на этой войне, не посрамив девиза, начертанного на фамильном гербе Врангелей – «Rumpo non plecto» - гнусь, но не ломаюсь!
- А какой диагноз поставили доктора?
- Скоротечный туберкулез. Это действительно был туберкулез, действительно скоротечный, но, я считаю, туберкулез искусственный, выбранный красными упырями в качестве тайного оружия против вождей белой эмиграции.
- Денщика арестовали?
- Нет, пока поняли что к чему – его уже и след простыл. Исчез в тот самый день, когда советское судно снялось с якорей и срочно покинуло Антверпен.
- Да... – задумчиво произнес Раевский. – Краснопузые работают подло, но крайне эффективно...
Взглянув на Туркула, Николай Алексеевич только сейчас заметил сквозившую в глазах генерала усталость. По сравнению с молодцеватым видом времен Гражданской войны или даже безрадостного сидения в Галлиполи, Туркул заметно сдал, в его черных прежде усах и густой шевелюре появилась проседь, а рассеченный в бою подбородок уже не бросался в глаза героическим окрасом свежего шрама. И все же это был прежний легендарный командир Дроздовской дивизии, проведший сотни победных боев на фронтах Гражданской войны, вызывавший неизменное восхищение белого воинства и злобное уважение со стороны красных врагов.
Неизбывная ненависть генерала к революции и большевикам была обусловлена, в первую очередь, тревогой за будущее России, попавшей под кровавый каток красного террора. Спасение страны генерал видел только в решительном военном поражении большевизма с непременным физическим устранением его самых влиятельных вождей.
Но не только это питало ненависть Туркула. Раевский знал, что за время Гражданской войны генерал потерял трех своих братьев, и каждого из них при самых бесчеловечных обстоятельствах. Старшего, лечившегося после ранения в госпитале Ялты, революционные матросы прямо с больничной койки подняли на штыки; среднего брата за малиновые дроздовские погоны еще живым бросили в костер; насчет младшего Антон Васильевич вообще никогда не распространялся – видимо, его кончина была еще страшнее...
Разлив по рюмкам водку, Туркул обратился к Раевскому:
- Ваше слово, Николай Алексеевич!
- Помянем добрым словом основателя нашей дивизии Михаила Гордеевича Дроздовского! Помянем командира Первой офицерской батареи, бесстрашного полковника Туцевича! Помянем юнкеров и гимназистов, отдавших свои чистые юные жизни за избавление России от красной чумы! Особо помянем нашу незабвенную галлиполийку Марию Владиславовну Захарченко, погибшую в прошлогоднем бою с чекистами на территории России... Вечная память всем убиенным воинам!..
- Вечная память!.. – повторил Туркул. - "Всех убиенных помяни, Россия, егда приидеши во царствие Твое..."
Потом они долго еще вспоминали отдельные эпизоды гражданской войны, радость побед при наступлении на Москву и бесславное отступление к Новороссийску, разгром красного корпуса Жлобы и беспримерную эвакуацию из Крыма, героическое возрождение Русской армии в голодном Галлиполи и постепенное растворение ее водовороте приютивших стран.
- А мне уже пора! – вдруг спохватился Туркул, бросив взгляд на вынутый из карманчика жилетки швейцарский брегет. – У меня срочная встреча с генералом Миллером, потом нужно собраться в дорогу. Я ведь живу в Софии, а в Париже нахожусь по служебным делам... Кстати, вы не знакомы с женой генерала Миллера, госпожой Натальей Николаевной Шиповой?
- Не имел чести.
- Истинная красавица, скажу вам! Унаследовала имя и красоту от своей родной бабушки, Наталии Николаевны Ланской, по первому мужу – Пушкиной.
- Вот как?
- Да-с!.. Ну, Николай Алексеевич, еще раз благодарю за собранные денежные средства!.. А напоследок хочу услышать ваше мнение по такому вопросу: как, по-вашему, в чем основная причина победы большевиков в Гражданской войне? Как вы это себе представляете?
Раевский немного задумался, вспоминая свои бесчисленные мучительные раз-мышления на эту тему, потом сказал:
- Я считаю, что их победа, в первую очередь, была обусловлена четко выраженной и доведенной до масс системе идей, чего не было у белого движения. Комиссары упорно насаждали одну примитивную мысль: Белая армия воюет за возвращение в страну ненавистного народу самодержавия! И никто с нашей стороны не разъяснил, что на самом-то деле в Белой армии ориентировались не на монархию, а на будущее Учредительное собрание! В некоторых частях за исполнение «Боже, царя храни!» могли ведь и расстрелять! Мы хорошо помним галлиполийский эпизод зимы двадцать первого года, когда офицеры нашего полка открыли огонь по палаткам штаба лагерного сбора, где во время ужина оркестр посмел сыграть этот монархический гимн. Наконец, почему солдаты нашей армии симпатизировали генералу Врангелю? Потому, что знали: Врангель царю трон, а помещикам землю не вернет! Но, к сожалению, пропаганда большевиков оказалась более эффективной!
- М-да!.. Пожалуй, вы правы... – Туркул жестом подозвал гарсона, рассчитался с ним и, взяв Раевского под локоть, направился к входной двери. – На прощание вот что я вам скажу, Николай Алексеевич: вам непременно нужно закончить в Праге образование и защитить диссертацию, потому что, когда мы отберем у большевиков власть, нам в России потребуется совершенно новый тип университетских ученых, свободных от либеральной плесени нынешней профессуры. Ну, а если вдруг вы потребуетесь нам в качестве артиллериста – сами знаете, что делать.
- Знаю, Антон Васильевич. А пока... к десятилетию Добровольческой армии я набросал небольшое эссе.
- Где оно? – спросил Туркул.
- Здесь, в портфеле.
- Дайте, посмотрю.
Раевский достал из портфеля несколько листков исписанной бумаги, подал генералу.
- Так-так... «Война продолжается, - вполголоса начал чтение Туркул. – Десять лет тому назад небольшой отряд офицеров и солдат румынского фронта начал вооруженную борьбу против Советской власти. Немногим раньше раздались на Дону первые выстрелы Добровольческой армии. Ее последние выстрелы гремели на Перекопе семь с лишним лет тому назад. Последние ли? Нет, не последние... Весь мир услышал выстрелы в Лозанне и в Варшаве» Так-так... прекрасно!.. «Для нас, добровольцев, несомненно одно – советская власть может пасть только в результате вооруженной борьбы... Бросить думать о вооруженной борьбе – значит, для нас признать, что советская власть утвердилась навсегда. Помириться с этой мыслью мы не желаем и не можем...» Очень хорошо, Николай Алексеевич, очень хорошо! « ... советская власть падет только тогда, когда станет возможной вооруженная борьба изнутри. Я говорю о борьбе массовой и решительной... Конечно, свержение большевиков не есть только вопрос военно-повстанческой техники. Наша борьба есть борьба военно-политическая... ближайшей целью является подготовка революции в советской России... Война против советской власти продолжается. Николай Раевский»... Превосходно! С вашего разрешения, Николай Алексеевич, я возьму этот материал, и мы опубликуем его в нашей печати.
- Буду рад, Антон Васильевич.
- Прекрасно. А теперь попрощаемся. Вам куда?
- Я... просто пройдусь по этим дивным местам.
- Что ж, в таком случае – честь имею!
- Честь имею!
Они коротко, по-армейски, кивнули друг другу, и Туркул сел в подъехавший автомобиль, дверцу которого проворно открыл выскочивший с переднего сидения мускулистый телохранитель.
2
Почти весь месяц Раевский провел в парижских библиотеках, наполняя сафьяновый портфель тетрадками с многочисленными записями и зарисовками анатомии насекомых. Только в конце командировки, перед самым отъездом в Прагу, он посетил несколько музеев, погулял по Елисейским полям и зашел в шикарный парфюмерный магазин, чтобы купить нашумевшую новинку последней парижской моды – духи «Шанель №5». Этим редким подарком он хотел удивить и порадовать Софью Петровну, симпатичную молодую заведующую русской библиотекой в Праге, которой время от времени оказывал знаки внимания, получая взамен очаровательную улыбку и доступ к дальним книжным шкафам.
Едва Раевский появился на пороге магазина, к нему, словно к старому знакомому, подскочила улыбчивая служащая.
- О, месье, приветствую вас в нашем торговом доме! Меня зовут Мари. Что месье желает приобрести?
- У вас есть «Шанель №5»?
- О, конечно, месье! Мы только что прямо с фабрики получили большую партию этого изумительного детища Габриель Шанель. Оцените сами его неподражаемый, ни на что не похожий аромат, который вскружит голову любой женщине! Вы русский? – неожиданно спросила она, и, не дождавшись ответа, продолжила: - О, да! По легкому акценту я сразу поняла, что вы русский! Так вот, скажу вам по секрету, «Шанель №5» - это плод любви нашей великой Габриель и русского великого князя Дмитрия Павловича, покинувшего Россию после революции. Оцените, оцените этот аромат любви! – и она поднесла к носу Раевского надушенную тыльную сторону ладони.
Головокружительный запах, мгновенно проникающий во все уголки сознания, неожиданно вызвал к жизни образ Софьи Петровны, причем в тот самый волнительный момент, когда однажды, стоя в библиотеке рядом с ним, она неожиданно коснулась грудью его руки. Это прикосновение, наряду с исходившим от нее дурманящим ароматом «Шанели», сладостно обожгло его суровое сердце воина, привыкшего за годы нескончаемых сражений лишь к твердости пушечной стали и приторному запаху сгоревшего артиллерийского пороха.
- Ну, как? – спросила Мари. – Не правда ли, в этом аромате есть нечто загадочное, абстрактное, как в живописи Малевича или Кандинского?
- Да, пожалуй... – неопределенно ответил Раевский, на самом деле не знавший ни того, ни другого.
- Берете? – уже деловым тоном спросила она.
- Конечно, конечно!
- Позвольте теперь спросить вас, месье, для кого предназначен подарок – для матери, жены, любовницы? В зависимости от вашего ответа мы по-разному сделаем подарочное оформление покупки.
Немного подумав, Раевский ответил:
- Для... одной милой женщины.
- Ага!.. Значит, для любовницы. Поздравляю, месье, вы сделали для нее прекрасный подарок! Она будет вам чувствительно благодарна...
Через несколько минут, расплатившись с Мари и бережно уложив в портфель перевязанный шелковой лентой пакет с духами, Раевский с приятным чувством исполненного долга вышел из магазина, обогнул Триумфальную арку, затем медленным шагом прошелся по Елисейским полям и, наняв пролетку, отправился к себе, в общежитие Французского института, чтобы неспешно и спокойно собраться в обратный путь.
На следующий день он покинул Париж.