Имена людей, географические названия и описываемые события могут расходиться с реальными именами, объектами и событиями.
Взрослые звали его Борисом Федоровичем или просто Борисом. Соседские детишки и племянники – дядей Борей. Настоящее имя Бориса – Аграфтин. Но так уж сложилось в СССР, что часто сложные национальные имена заменялись русскими эквивалентами. Почему Борис сменил Аграфтина, сейчас уже вряд ли кто помнит. Борис и Борис.
Самому Аграфтину его новый именной эквивалент нравился. Очень мужественно звучало. Борис. Не какие-нибудь расхожие Сереги, Володи или Коли.
Довоенное и военное детство свое Боря почти не помнил. Голодное, холодное. Всегда хотелось есть. И всегда еды было немного. А семья большая. От старших сестер Боря часто слышал, что раньше у них было большое домашнее хозяйство. Овцы были, нутрии. Даже лошадь была. Огород большой, сад. Потом все это куда-то исчезло.
Позже, в подростковом возрасте, Борис больше узнал про коллективизацию. Оставалось только радоваться, что большую татарскую семью в те времена не отправили куда-либо в Сибирь или еще подальше. Удалось остаться в Подмосковье. В местном колхозе. Или совхозе. Борис уже не помнил точно.
В войну переехали еще ближе к Москве. Здесь было большое поселение волжских татар. Жили тут уже не в землянках, а в деревянных бараках. Зимой хорошая печка замечательно протапливала большую комнату и дома было уютно и тепло. Но это когда были дрова. А в военные годы с дровами была проблема. Приходилось топить экономно.
Перед окном был маленький садик. В дальнем его углу – деревянный туалет.
Большой общий туалет был посередине поселка. Он был ужасно грязный и семья Бориса им никогда не пользовалась.
За горой отец Бориса вырыл баню. Как землянку. В потолке бани была специальная дыра, чтобы дым и пар выходили наружу. Париться любила вся семья Бориса.
Еще вся семья вечером за столом пила горячий чай. Из самовара. Пили почти кипяток. Даже самые маленькие. В войну заваривали травы, но все равно называли напиток чаем. По привычке.
Конечно, лучше было жить в бараке, чем в землянке. И чище, и теплее, и блох нет. Но голодно было одинаково. И на старом месте и на новом. Зимними вьюжными вечерами было особенно плохо. Темнело рано. Сидеть долгие зимние вечера почти в полной темноте с пустым брюхом было грустно. Малыши плакали. Просили кушать. Мама баюкала их и пела татарские колыбельные.
Борису было жалко старших сестер и особенно жалко малышей. Хотелось сделать им что-то хорошее. Ему и самому то было восемь лет, но отец воспитывал детей мужественными. Борис никогда не плакал. Почти никогда.
Родители все время работали. На Борисе после школы были домашние обязанности – воды принести, лучины наколоть, за огородом присматривать. Часто с малышами посидеть.
Однажды, когда стемнело, Борис отправился к клубу. Клуб стоял на единственной освещаемой в поселке улочке. Тут были невысокие фонари. Но не электрические, а масляные. На чугунных столбах крепились старые тусклые масляные лампы.
Борис давно задумал одно дело. Знал он, что это дело плохое. Знал, что если поймают, то могут сильно наказать. Не его, так родителей. Но ничего поделать с собой не мог. Втемяшилась ему в голову мысль отлить из фонарных ламп немного масла. Чтобы вечером в доме горел масляный светильник. Керосин был дорогим. Керосиновую лампу мать почти не зажигала.
Борис прокрался к крайнему фонарю. Долго оглядывался по сторонам. Дождался момента, когда никого из прохожих не было видно. В такое время и в такую погоду мало кто на улице появлялся.
Подбежал к фонарю. Попытался влезть по трубе. Ноги скользили вниз, рукам было очень холодно. Но все же Борис понемногу продвигался вверх. Вот на расстоянии вытянутой руки фонарь. Борис вытягивает правую руку и хватается за лампу. Лампа опрокидывается на Борю и все раскаленное масло по правой руке льется на него.
Больше Борис ничего не помнил.
Очнулся в каком то темном большом помещении. Вся правая сторона тела горела огнем. Мучительно хотелось пить.
Сначала не видел ничего. Потом за закрашенными в белое стеклами окон начался рассвет. В помещении стало чуть светлее и Боря увидел, что вокруг него на стеллажах лежат покойники. Наверное, мальчик опять потерял сознание от боли и страха.
Часы шли за часами. Борис терял сознание и вновь приходил в себя. Сколько прошло времени не известно. Вроде за окном опять потемнело.
Где то послышались шаги. Открылась дверь. Между рядами шли какие-то люди. Наверное, они кого-то искали. Вдруг один из них посмотрел в сторону Бори и вскрикнул. Он увидел широко открытые темные глаза мальчика. Мальчик не издавал ни звука, но смотрел на фонари. Взрослый что-то крикнул. К нему подошли остальные и он им что-то сказал, показав на Борю.
Люди забегали, потом принесли носилки и переложили в них мальчика. Быстро понесли его в ординаторскую. Там его осмотрел врач и сказал, что надо ампутировать правую руку и ногу.
Дальше Борис ничего не помнил. Время от времени «выныривал» из небытия и вроде бы видел лица матери и сестер. А может, все это было в бреду.
Через много дней Борис устойчиво пришел в сознание. Но много радости это не принесло. Он начал осознавать, что теперь у него нет руки и ноги.
Как ему жилось потом, как он учился в школе и вообще существовал, Борис даже не хотел вспоминать. И никогда никому не рассказывал. Осознавать, что он калека без будущего было жутко.
Годы шли. Трудности только нарастали. Когда Боря заканчивал школу один добрый человек сказал ему:
-Сейчас, Борис, ты - никто. Но если у тебя будет машина, ты будешь человеком!
Что-то произошло в голове у юноши. Он сильно задумался. Кажется, у него появилась цель. Машина. Любой ценой.
Но в СССР купить машину было ох как не просто. Для покупки Москвича 401 нужно было иметь деньги – почти девять тысяч рублей. При пенсии в двести рублей. В точности цифр я не ручаюсь, но порядок примерно такой. И сами машины распределялись поштучно. Руководству среднего звена и ударникам производства.
Но у Бориса уже была цель. Он ходил голодный и в опорках экономя на всем. Ему помогли устроиться на низкооплачиваемую должность на автобазе. Здесь Боря находился сутками, работая и изучая матчасть грузового и легкового автотранспорта. Через пару лет он разбирался в машинах не хуже любого автомеханика на автобазе.
После войны прошло не так много времени, и инвалидов тогда было очень много. В сотни раз больше, чем маленьких "москвичей", попадающих через распределение в частные руки.
Но Борису помогали и общество инвалидов, и профсоюз, и руководство базы. А самое главное – родня. Старшие сестры хорошо вышли замуж. И пошли по торговой части. Появились связи, без которых ничего решить в СССР было нельзя.
Всем миром собрали Борису недостающие деньги, и нашли Москвич401, который достался по справедливости ветерану и инвалиду войны, живущему неподалеку. Тот так и не научился ездить на машине и после долгих уговоров продал свой Москвич Борису. По какой цене не знаю. Знаю, что машина была в отличном состоянии, хоть и стояла на приколе несколько лет.
Борис построил недалеко от барака гараж. Со смотровой ямой. Машина уже была с ручным управлением, но все же с одной рукой и одной ногой управлять ею было нелегко. Но Борис все преодолел.
Вокруг гаража закипела жизнь. Все окрестные ребятишки ходили у дяди Бори в помощниках. А он разрешал им под своим приглядом помогать ремонтировать технику. Чужую. Он брал со всей округи заказы на ремонт. На слесарку, жестянку, по моторной части. Желающих было много. Цены у Бориса были божеские.
Милиция на частную деятельность Бориса смотрела сквозь пальцы. Что называется в положение входили. Без подробностей. Был Борис в дружбе со всей милицией от Лобни до Дмитрова.
Вечерами Борис занимался частным извозом. С вечерней электрички из Москвы часто сходили люди, которым ждать рейсового автобуса было долго. Либо их автобус уже ушел. Плохо тогда с рейсами на противоположный берег канала им. Москвы было. Люди кооперировались в двоем-троем, а то и вчетвером. С трудом набивались они в Борисов Москвиченок. Зато за один два рейса набирались неплохие деньги. Для семьи.
Да, для семьи. Женился Борис в начале шестидесятых. На русской девушке Саше. Саша училась в железнодорожном училище и по окончании стала работать на станции дежурной. А вскоре у молодых и дочка родилась.
Дела у Бориса шли неплохо. Крутился он как белка в колесе. Поменял свой Москвич сначала на 407 модель, а в начале семидесятых на Волгу ГАЗ21. Переехал из барака в новую квартиру.
Правда, перед этим развелся. Но потом вторично женился и сейчас у него трое или четверо детей. А внуков и не сосчитать.
К чему я все это. К тому, что многие из нас с руками и ногами при жизненных проблемах гнемся под тяжестью обстоятельств. Да тут еще и кризис.
Саша, жена дяди Бори, она же моя тетушка, даже после развода говорила о нем так – Настоящий человек. Который сам себя поднял из руин. На курсах повышения квалификации она писала сочинение на тему «Повесть о настоящем человеке». Взяла и написала не про Маресьева, а про мужа Бориса.
Получила пятерку. По закону не правильно, а по смыслу верно. Понятно, что не за Родину Борис ногу и руку потерял. Но вот эта любовь к жизни и вера в жизнь были у дяди Бори колоссальной силы.
Да, можно сказать, что боролся за жизнь Борис для себя. А можно сказать, что и не только.
Был он конечно очень прижимист в деньгах, но если надо было помочь, тут он был человеком. Однажды друзья его попросили перевезти из Средней Азии умершего там ребенка. Борис после своего детского случая с моргом покойников боялся и даже на похоронах родни всегда стоял в стороне. К покойникам близко не подходил. Но тут у друзей было большое горе. Борис трое суток по жаре гнал машину с маленьким гробиком. Разумеется, бесплатно.
Как он себя превозмог, свою боязнь к покойникам я не знаю.
Еще несколько лет назад, будучи уже почти не ходячим, старенький Борис Федорович руководил торфяным кооперативом. Сейчас предприятие в руках у старшей дочери.
Для меня же навсегда останется перед глазами картина. Солнечный день. Мы с мальчишками выкатываем из гаража старенький Москвич, который дядя Боря подрядился отремонтировать. Вокруг машины кипит работа. Кто-то роется в моторе, кто-то подкачивает колеса, кто-то разводит краску. Человек десять мальчишек разного возраста. Всем дела в гараже хватает. Что-то вроде кружка. Старшие ребята все уже умеют водить. Дядя Боря научил и иногда дает машину поездить по поселку.
А напротив, у барака, трое мальчишек бездельников сидят на лавке и орут во всю глотку под расхожий японский мотивчик:
У моря у синего моря
Сидит Фантомас дядя Боря,
И солнце светит ему в левый глаз,
Дядя Боря – Фантомас!
Ну, про Фантомаса спели двое. Третий спел слово, хорошо рифмующееся, но не столь безобидное.
Дальше дядя Боря выскакивает из гаража и грозит бездельникам палкой, с которой в силу инвалидности никогда не расставался. Балбесы, заливаясь счастливым смехом, убегают прочь, продолжая распевать псевдо японские куплеты.
Дядя Боря и сам еле сдерживает смех.
Ребята, чинящие машину, грозят убегающим бездельникам кулаками.
- Дядя Борь, мы с ними потом разберемся.
Всех помощников дядя Боря провожал в армию. У всех потом гулял на свадьбах.
Здоровья тебе, Борис Федорович!