… А на улице снова дождь. Я, как всегда, сижу на подоконнике второго этажа, смотрю на людей. Суета, люди куда-то спешат, о чём-то спорят, попутно пытаясь укрыться под маленьким зонтом. А дождь, будто бы злясь, что он противен людям, бьёт с новой, ещё большой силой. А люди снова бегут, спасаясь от слёз дождя.
Помнишь, в тот день тоже шёл дождь. Тот день для меня всегда останется в памяти, хотя мне его хотелось вырвать из неё, словно бумажный лист с толстого, забитого рисунками, альбома. Мне хотелось скомкать этот лист и сжечь, порвать, раздавить, испепелить, искрошить на мелкие кусочки, чтобы потом, даже и если сильно захотеть, было невозможно собрать эти осколки в единое целое, невозможно было склеить. В тот день я поняла, что в жизни вещи, которые можно твёрдо считать постоянными, могут перекочевать в папочку с именем «..Хм, а ты уверена, что это постоянное?..»… Казалось, что в мире стало как-то пусто, мерзко, и холодно.
Каждый человек имеет право на банальность. Семья, работа, дети, быт – именно на эту банальность имеет право каждый человек. И каждый человек стремиться к этой банальности. А я… Я потеряла и эту банальность. Кто-то на папке «семья» нажал кнопку Delete. И при чём без надежд на восстановление.
А ты… А ты был рядом. Ты всегда был рядом, когда мне было тяжело. И даже в этот день, когда я узнала о том, что теперь лишилась даже такой банальности, как Семья. Мне стыдно было показывать тебе мои слёзы. Я стояла молча у окна, глядя в окно, а в голове было пусто, туманно… Ты подошёл сзади, обнял… «Только ничего не спрашивай»,- услышала я собственный голос. Какой-то дрожащий, глухой и сдавленный. «А я всё знаю…»,- он нежно прижался к плечу…
Что-то горячее располосовало мне мою щёку, это же горячее обожгло мои губы, и продолжала рассекать подбородок. Слёзы казались настолько злыми и не моими, что я и не понимала, что это горячее на моём лице?.. Я хватала воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег сетями. Я боялась открыть глаза, и попытаться что-то понять… Хотя в этом случае было лучше что-то понимать, чем упорно всё отрицать.
А за окном, вместе со мной плакал дождь. Он будто тоже сожалел о том, что случилось. Его косые слёзы падали на асфальт и погибали со звонким шумом. Мы долго стояли молча, и смотрели, как за окном плакал дождь.
«Посмотри на стекло… Ты не думал о том, что капли дождя похожи на судьбы людей? Смотри, некоторые из капель бегут по стеклам окна в одиночестве, оббегая множество капель, чуть призадерживаясь около них, но продолжают бежать дальше, в конец оконной рамы, где и умирают тоже в одиночестве. А посмотри на эти капли… Они бегут по одиночке, но заметив другую капельку – сливаются, и дальше уже бегут вместе, тонкой, но уверенной струйкой до конца оконного стекла, где так же, вместе и погибают… А Погляди, погляди на эти. Они бегут по оконному стеклу вместе, уверенной, не такой уж и маленькой струйкой, но, на половине пути вдруг из этой струйки отделяются две, совершенно разные капли, и продолжают свой путь по одиночке. Кто-то из этой пары ещё найдёт себе свою капельку, а кто-то так и останется каплей-одиночкой.»
Он долго молчал, прислушивался к моему дыханию, всхлипыванию носом, и , в конце концов сказал: «… А… Твои родители… Это именно третьи капельки? Да?...»
Я молча развернулась к нему лицом, посмотрела в глубокие голубые глаза, совершенно серьёзные в тот момент. «Да»,- сказала я, кротко улыбнувшись: «Именно третьи капельки.». «А мы с тобой? Вторые?» Я задумалась. Опустила ресницы… «Нет. Мы с тобой четвёртые капельки. Те, которым ещё только предстоит упасть на оконное стекло и определиться, к каким же каплям мы хотим принадлежать…»
А за окном тихо плакал дождь…