Все, что произошло затем, отпечаталось в моей памяти в виде разрозненных, вырванных из общего контекста происходящего кадров из сюрреалистического кино, в которое обратилась вся моя теперешняя жизнь.
Было ли это ухищрение остатков здравого смысла сохранить свои последние бастионы в моем сознании, медленно, но верно оккупируемом тихим безумием?
Наверное, да. Но лишь отчасти.
Главное же заключалось в том, что события, последовавшие за возвращением Ирины, набирали обороты, словно по раскручивающейся спирали, сменяя друг друга с калейдоскопической быстротой, являя собой все новые и новый мизансцены нашей с ней странной и жуткой попытки играть в обычную жизненную рутину…
Я вышел на работу.
Справка, полученная от бывшего одноклассника и нынешнего терапевта в городской поликлинике за бутылку «Русского стандарта», надежно объясняла факт моего более чем двухнедельного отсутствия на рабочем месте.
Начальство похлопывало по плечу, высказывая удовлетворение по поводу выздоровления пусть и не бесценного, но вполне востребованного в рутинных делах компании сотрудника. Сослуживцы намекали на организацию вечеринки по окончанию рабочей недели с целью празднования моего успешного возвращения в их дружный, сплоченный коллектив, но я знал, на самом деле, им был нужен лишь формальный повод для очередной гульбы в какой-нибудь из многочисленных пивнушек нашего городишки. А Слава, пожалуй, самый близкий мне человек на работе, предложил послать и первых, и вторых куда подальше и сгонять в выходные на залив с удочками, палаткой и ящиком темного.
Но сейчас меня не интересовало ни то, ни другое.
Как, впрочем, и мои прямые рабочие обязанности, выполнял я которые тогда ровно настолько, насколько это было необходимо, чтобы не навлечь на себя гнев свыше.
Осуществляя в режиме автопилота трудовую рутину, я все время думал, что ждет сегодняшним вечером меня дома.
Что нового, обескураживающего преподнесет мне Ирина в роли среднестатистической домохозяйки…
А удивляться, местами - приходить в панику, было отчего – Ирина стала вживаться в образ идеальной хранительницы очага с рвением гончей, почуявшей след загоняемого зайца…
Сначала она взялась за обустройство моей квартиры по своему вкусу, который, как выяснилось после первых же доставок ее заказов по Интернету, оказался едва ли не диаметрально противоположным моему. Даже понимая это, сначала я все же пытался влиять на ее выбор, но она или затевала долгий разговор о несоизмеримой полезности той или иной вещи, либо обижено надувала губы, либо пронзала меня взглядом, полным безмолвной, холодной ярости. Вскоре я понял, что если буду и дальше упорствовать, отстаивая свое мнение в устройстве домашнего гнездышка, то в конце концов дождусь от нее сколь сакраментального и столь ненавистного вопроса, что рано или поздно задается женщинами в подобных ситуациях: «А любишь ли ты меня вообще, раз не хочешь потакать моим маленьким слабостям!?» И, как это уже вошло в мою привычку в последнее время, я просто сдался, отдав ей доступ на свой виртуальный кошелек с энной суммой и прекратив влиять на ее очередной выбор в многочисленных Интернет-магазинах. Лишь одно условие выдвинул я ей – чтобы курьерскую доставку она заказывала на вечер, когда я мог бы встретить ее сам. Ирина согласилась, благодарно улыбнулась и чмокнула меня в щеку.
С того времени в гостиной появились черный полированный стол с такими же мрачной расцветки стульями, цвета вороньего крыла тумба перед кроватью, увесистые, темно-синие шторы на окнах. Но самое приводящее в оторопь изменение произошло в интерьере в виде стеклянных подсвечников-чашечек цвета темной морской волны, что ютились теперь всюду – на подоконнике, серванте, книжных полках, колонках компьютера, и что каждый вечер отныне коптились огнем ароматических свечей.
- Свет должен быть естественным, - сказала она мне, когда я, вернувшись с очередного рабочего дня, впервые увидел квартиру, погруженную в полумрак пляшущих на обоях теней от огней множества зажженных свечей. – Мне стал не нравиться искусственный свет. Он мертвый. А открытый огонь так прекрасен, не правда ли? Его движение завораживает, чарует. Присоединимся к нему, Костя?– И не дожидаясь моего ответа, она взяла меня за руку и потянула за собой к кровати.
В тот вечер, истошно бултыхаясь где-то на гребне нахлынувшего на меня чистейшего безумия, я брал ее раз за разом. Жестко и бескомпромиссно. Переплетая тени, отбрасываемыми нашими бешено мечущимися в постели телами, с тенями от свечей, что выплясывали дикие шаманские ритуальные танцы на стенах и потолке…
Дальше – больше…
В один из вечеров я застал ее нагую, с головы до ног покрытую темными пятнами, держащую в руке какой-то узкий, вытянутый предмет, с которого в ведро под ее босыми ступнями что-то методично капало.
В тусклом, трепещущимся по углам комнаты свете от чадящих свечей я подумал сперва, что на теле ее – кровавые разводы, а в ладони – нож, с которого сочиться все та же кровь.
В жутком осознании происходящего сердце мгновенно прыгнуло к горлу.
Но Ирина улыбнулась и сказала:
- Костя, я побоялась пачкать одежду. Ты же знаешь, что въедливо, потом сводиться с большим трудом.
И тут все встало на свои места - страх, что секундой назад приливной волной затопил все мое сознание, также быстро схлынул, и глаза прозрели, увидев очевидное: пятна на ее теле были потеками подсохшей, пепельно-синей краски, пальцами она сжимала кисть, с которой в ведро у ее ног сочилась все та же краска.
- Как тебе?
Я огляделся.
Уж не знаю, каким образом она, с виду хрупкая и нежная, двигала мебель в комнате, но добрая половина стены была уже выкрашена, а другая часть зияла бетоном из-за полностью содранных с нее моих светло-зеленых обоев.
И над всем этим витал тошнотворный запах нитрокраски вперемешку с чадящими ароматами горящих свечей.
Распахнув глаза и откинув челюсть, я, стоя на пороге, лишь неопределенно пожал плечами.
- Ничего, когда я закончу, тебе непременно понравится. А сейчас помоги мне, пожалуйста, милый. Там на кухне пакеты с обоями. Вынеси их на помойку. И возвращайся – будем ужинать.
Я, подобно роботу, кинул дипломат на тумбу в коридоре, прошаркал на кухню, подхватил не менее пяти туго набитых целлофановых пакетов для мусора с пола и повернул в сторону входной двери.
- И, Костя, будь осторожен – время уже темное, а я за тебя переживаю. Приходи скорее, – вдогонку, во вздрогнувшую спину донеслось из комнаты, и я вышел на лестничную площадку…
- Вы что-то сказали?
Я дернулся все телом.
Остановился, словно уперся в невидимую преграду на пути к подъезду своей пятиэтажки.
Заозирался по сторонам в поисках источника неожиданного прозвучавшего рядом со мною голоса.
Но никого не было – лишь ночной ветер лениво шуршал раскисшей от каждодневных дождей листвой под ногами, да слепо всматривались в сумерки тускло светящими глазами-лампами фонарные столбы, стоящие в ряд в стороне, вдоль проезжей дороги.
Я поймал себя на мысли, что совершенно не помню ни как дошел до мусорных баков за соседним домом, ни как избавился от пакетов с остатками обоев и пошел обратно.
И вдруг осознал, что так бы и брел дальше к себе домой, не помня и не осознавая себя, если бы не этот голос, что вернул меня в реальность промозглой осенней ночи.
Я поежился. И от холода, и от нервной дрожи, лихорадочно решая, что лучше: быть психически невменяемой сомнамбулой или слышать голоса рядом с собой и не видеть, кто их говорит.
Чувствуя себя полным идиотом – вроде героя дешевого американского трэша, забравшегося ради смеха темной ночью в помещение морга и услышавшего странные шорохи со стороны аккуратно складированных по полкам в холодильнике трупов, я произнес:
- Кто здесь?
Естественно, мне никто не ответил. Лишь вдалеке, на соседней улице, вяло завыла бродячая собака.
Я хмыкнул.
Сознание, потихоньку начиная приходить в норму, выдало туманное воспоминание – вот я иду от мусорных баков и что-то бормочу себе под нос.
Я напрягся, пытаясь подслушать шепот своей собственной памяти.
В какой-то короткий миг мне показалось это даже забавным.
Я криво ухмыльнулся.
- Вы что-то сказали?
На этот раз я даже не вздрогнул. Нет ничего страшного в голосе. Точнее не так страшен голос, как может быть ужасен его обладатель. Так что, в сущности, бояться мне еще было нечего.
- Да, было дело, - ответил я. – Я сказал, что она выходит из-под контроля. Вот, что я сказал. Я велел ей делать заказы с доставкой на вечер, чтобы мог принимать их сам. Но краску, кисти она заказала на день и сама приняла заказ. Сама. Ставя под угрозу и себя, и меня. Хотела, видимо, сделать мне сюрприз…
- Вы так думаете?
Я хохотнул. Взахлеб. Будто лошадь, которой внезапно во время ржания перерезали глотку.
- Нет, конечно. Она просто выходит из-под контроля. Я же сказал. И с этим надо что-то делать.
- Да, надо.
Я стряхнул с себя оцепенение, взъерошил волосы на голове и твердым шагом направился в сторону своего чернеющего во мраке ночи подъезда.
- Удачи…- прошелестел на прощание голос, а, быть может, ветер, играющий могильным дерном из опавших листьев на умершей в цепких объятиях осени земле.
- Спасибо, - ответил я, ступая на подъездную дорожку. – Она мне пригодится…