XLVI
2/III – 1968
ФЕРГАНА
Майе Доманской
Бесценный друг мой, Майя!
Прежде всего поздравляю тебя с праздником! Что тебе пожелать? Вот что: ничего тебе не буду желать, меж нами особых сиропных нежностей никогда не водилось, а просто мысленно целую тебя в губки. Между прочим, первый раз на них облизнулся еще в те баснословные времена, когда познакомился с вашей канской бандой на банкете в честь зачисления партизанской вольницы в части регулярной армии Абаканского музыкального училища. Поделился сим благородным желанием с Валеркой, а он, подлец, развил мысль до пределов совершенно непозволительных. Майка, а у нас были бы красивые дети, чтоб мне пропасть!..
Спасибо за поздравление, хотя из меня воин, как из Тамерлана завклубом. Даже военкоматские комиссии приводят в состояние ступора, а что б делал в армии – не представляю. Не переношу ничьих команд и сам командовать не хочу.
Мой друг, Рудольф Изатулин, уехал и, чувствую, мы с ним никогда больше не увидимся. На память от него остались три шарика и жонглерская наука. Затягивает она неудержимо, удивительное наслаждение. Если бы не музыка… Никого больше не выспрашиваю о новых трюках: увижу или услышу и разбираюсь сам, как репетировать.
Конечно, Рудольфа никто не заменит, но все же подружился с нашим бухгалтером Толиком Расторгуевым, он чуть младше и тоже страдает без подходящего общества. В Абакане он неосторожно женился (помню: провожала его, и девушка очень славная), а теперь кается и, по примеру Равиля, «потерял» паспорт со штампом и получил новый без такового. Мы с ним не так давно решили изобразить белых людей и посетили вечером кафе. Но кафе явно рассчитано на туземцев в набедренных повязках, а скорее даже и без таковых: бифштекс – исключительной гнусности и лучше не знать, из чего навертели для него фарша, картошка – холодная и частично непрожареная, но зато скользкая от кислого подлива. А верхом издевательства явилось пойло, называемое ромом. Просили кубинского, угостили румынским, да и то, скорее, не ром, а закрашенная ромом дрянная водка. Меня от паскудного рома тошнит еще с декабря прошлого года. Мрак, короче. Банановая республика. Уж и ругались мы, сгрызая и выпивая все это!
Грянула музыка и начались танцы. Бр-р-р!.. Что за рожи! Что за па! И вдруг… Толкаю Толика коленом под столом: «Смотри! Откуда эта птица райская в вороньей стае?» И смотрим мы на стройную девушку в черном платье, с распущенными волосами, легко и красиво танцующую с весьма невзрачным кавалером. Мы ее усиленно обстреляли взглядами, она это заметила и ободряюще улыбнулась. Танец кончился, но едва зазвучал следующий, как Анатолий Александрович оказался тут, как тут, вернее – там, как там! и пригласил диву.
Я бы ни за что не решился пригласить незнакомку, да еще из чужой, неизвестно что за компании. И вообще, почти во всех историях с участием вашего распрекрасного пола ваш благородный друг частично исполняет роль женской стороны. А когда сам развиваю предпринимательскую деятельность, то обычно ни черта не получается. С этой точки зрения мерзавки вы обе, что ты, что Наташка. Куда смотрите?!!
Но вот будет история, если Толик на Вальке женится! Со своего места он бы ее ни за что не увидел. Ушли мы из кафе, когда они сговорились о встрече.
А я анашу курил! Выпотрошил сигарету, смешал эту дрянь с табаком, кое-как набил патрон обратно, в результате – поплевался, поругался и решил, что хватит с меня сухого вина и трубочного табака «Золотое руно». Вот только он больше не попадается, а когда-то было десять пачек, специально из-за него выучился курить. Где взял анашу? Ну, слушай, то бишь, читай.
Иду довольно поздно домой и как раз мимо цирка. Дай, думаю, зайду на огонек в вагончик к Рамизу, он в цирке электриком теперь числится. Ко мне цирковые пролетарии относятся терпимо, потому как часто ссужаю мелкими суммами то одного, то другого пропившегося или оголодавшего ханыгу. Рамиз живет в вагончике, я несколько раз бывал у него в гостях, так сказать, и сейчас слышу глухой гомон. Поднялся по ступенькам и открываю дверь.
В вагончике – человек шесть незнакомых личностей жутковатого и разноплеменного вида, дым коромыслом и паника при появлении незнакомой бородатой ряшки. Но Рамиз успокоил свою шайку-лейку: «О! Ва-а-адик! Не баи-и-ись! На гитаре играть бу-у-удешь!» И влип я. Резко уйти побоялся – братва уже, как модно сейчас выражаться, «торчала», пришлось взять дрянную Рамизову гитару и завыть «Вот мчится тройка почтовая…», тщательно зажевывая слова «как злой татарин» – парочка Рамизовых приятелей явные татары.
Картинка! Тусклая, трущобная конура, красные огоньки сигарет с планом и лица – паноптикум! Один, пацан почти, в надвинутой на глаза кепке, позеленел весь, клюет носом себе в грудь и молчит. Тол-стомордый с простоквашными глазами татарин чему-то улыбается и временами коротко хохочет в никуда. Еще один валялся на лежанке ничком и страстно умолял гитариста: «Играй!.. Играй!.. Еще!.. О-о-о…» Его боялся больше всей остальной шоблы и пропел «Тройку» раз семь, пока он не укурился в полный отруб. Когда и остальные добрались до той же грани тогда лишь и осмелился улепетнуть, а на прощанье один из наркоманов одарил тапера двумя катышками дури.
Не помню, как дома очутился, а на другой день думал, думал, что делать с неожиданным подарком, то ли выбросить, то ли искурить, ну и решил испробовать запретного удовольствия. Припомнил, как вчерашние ребята действовали и – вперед!
А удовольствия-то, как раз, и никакого. Не знаю, что бы случилось, будь анаши с литровую банку, наверное, привык бы в конечном счете, но, думаю, нет у наркотиков надо мной власти. Сколько лет практиковался, пока уловил вкус сухого вина, а только все равно: есть оно – хорошо, напьюсь, нет его – тоже неплохо, посижу у настольной лампы, письмо в Красноярск сочиню. А трубку курил только заради «Золотого руна», но кончилось «Руно» – кончилось и курение. Так что не ужасайся: наркоманом не сделаюсь. Вся власть – у музыки и книг, на долю остального – ничего не осталось.
Вот пока и все. Скучна жизнь.
Еще раз целую тебя и поздравляю! Дай тебе бог удачи и счастья!
До свидания.
Вадим.