Осень Бози
Бози
Бози стоял на улице, улыбался новыми фотополимерными зубами и курил тонкую дамскую сигаретку, легкую и ароматную. Вообще Бози не курил, только по особым случаям. А сегодня именно такой и был. Намечалась грандиозная вечеринка по случаю ухода в отпуск коллектива их маленькой фирмы. Один за другим к нему подходили молодые джинсовые коллеги, жали руку, шутили бородатыми анекдотами и с удовольствием оценивали прелести нарядных по случаю сотрудниц.
Бози уже давно мог греть кости на скамейке возле своего дома, но на пенсию он не спешил. Он чувствовал себя молодым и полным сил. Джинсовые коллеги называли его между собой “старпером”, а дамы – старым ловеласом, но Бози не слышал подколов, или делал вид, что не слышит и с завидной органичностью тусил с молодежью, не чувствуя при этом никакого дискомфорта.
Несмотря на обширную эрудицию, слабость к интеллектуальным спорам с философскими выводами и болезненную страсть к поэзии, Бози не было чуждо ничто земное и человеческое. Будучи женатым раза три, а то и четыре, точно теперь никто не вспомнит, он находился в свободном поиске, надеясь-таки встретить женщину. Он даже готов был сдаться добровольно в ЗАГС в обмен на борщ на первое, фаршированный перец на второе, аккуратно расставленные баночки с огурчиками-помидорчиками в погребе, и регулярный, но ненавязчивый секс. Представьте себе, он был еще ого-го!
Красотулечки, лимпампусечки, киски и рыбаньки высыпали, хихикая, на крыльцо и дружно задымили.
- Девочки, ну, скоро там уже? - джинсовые в нетерпении продували горящие трубы.
- Все-все, покурим и садимся, - хором ответили вышеперечисленные, стряхивая пепел разноцветными ноготками.
Бози залюбовался. Цветник! Прям, оранжерея! Он пропустил вперед молодняк, ринувшийся вскрывать бутылки, ухмыльнулся сединой кокетливых усиков и медленно, с предчувствием того, что в ноздри, вот прямо сейчас, войдет сладкая пьянящая кашица из смеси их ароматов, подошел и даже на миг прикрыл веки от удовольствия. Вдохнул. Ух! Эх! Кряк! Хорошо.
- Ну, а вы что, Бози? - спросила знойная Роза, колыхнув своим четвертым с половиной размером, - идите к столу.
Бози захотелось укусить ее за сиську, ну или ущипнуть за зад, но он сдержался, галантно приложился к ручке, щекотнул усом и, вытащив из пачки еще одну тонкую сигарету, сказал, что через “пару дохлых” подойдет.
Он прислонился спиной к дверному косяку и закурил. - Где мои семнадцать лет, - промелькнуло у него в голове, но тут же испарилось, ибо он увидел ее, Гло.
Гло приближалась и быстро, и медленно. Как у нее получалось это быстро – медленно, Бози понять не мог. У нее была уверенная походка, но в то же время она будто парила над асфальтовой пылью, перебирая воздух открытыми коленками. Черт его знает, что такое, ну вот плывет же! Она нравилась ему уже давно. Красивая - но в то же время не глянцевая, простая - но и необъяснимо сложная, открытая – но и за семью печатями, умная – но и не забубенная. И еще, бог знает, что было в ней! Короче, Гло была женщиной, самой настоящей, занесенной в Красную книгу, редкой особью и вообще, вымирающим видом. Но она была окольцована и недоступна, и всем вокруг, в том числе и ему, оставалось только глотать слюни.
- Я опоздала?
- Привет, Гло. Нет, только садятся.
- Хорошо, а то я так спешила, здравствуйте, Бози. - и она вытерла со лба несколько капелек пота, пальчиком, вот как-то, раз – и все, и нет их.
- Чудо какое, - подумал Бози и спросил:
- Как мужик твой? Работает?
Гло посмотрела ему прямо в глаза, помолчала ровно грамм, будто взвешивая его на невидимых весах, и ответила:
- У меня нет мужика. Уже давно. Мы расстались.
Бози опешил, не совладал с лицом и, сотворив гримасу упавшими кончиками усов, ляпнул:
- А что ж ты раньше молчала!
Гло улыбнулась, чем-то, но точно не блеском, покрывающим ее губы, и прошмыгнула внутрь. А Бози почему-то опоздал на первый тост.
Свободна! Он смотрел на нее с другого края стола и не мог оторваться. Она будто бы вся переливалась гранями, от грусти на ресницах - до Моцарта в смехе, от грации в изломе тонкого запястья - до “блять” в резком повороте, когда кто-то, толкнув под руку, пролил на цветы ее платья кровавую каплю. Бози уже представлял, как он пригласит ее на медленный танец и осторожно, почти не касаясь шелка, проскользит рукой по тонкой талии, потом вверх по спине, до бугорка у основания шеи и вниз, к крепкой упругой полусфере. А потом он прочтет ей что-нибудь из Шекспира, сонет например, и она оценит, заплачет и поцелует. В губы. И еще. И еще. А потом они поедут к нему. Он зажмурился и вспотел.
“ Все страсти, все любви мои возьми,-
От этого приобретешь ты мало.
Все, что любовью названо людьми,
И без того тебе принадлежало……..”
Бози открыл глаза, и хотел было уже встать со стула и ринуться на абордаж, потому как сонеты толпились в голове, а уста готовы были изрыгнуть их переводом Маршака на ее маленькие благодарные ушки. Но, сколько Бози не озирался, Гло нигде не было. Она свалила незаметно, по-английски. И, если бы Бози знал или хотя бы догадывался, что пока он напивался в ставшей вдруг скучной компании джинсовых недоучек и недомерков, Гло трепетала в жарких объятиях влюбленного в ее тело мачо - он бы все равно напился, но, плюнул бы и забыл. Но, Бози не знал и возмечтал о ней, прекрасной Даме, годящейся ему в дочери, как именно о Даме мечтает Поэт. С эрекцией от одной только мысли о ней и прочими ночными недомоганиями, типа бессонницы.
- Кх - кх, алле, это Гло?
Гло с трудом разлепила глаза и скинула со своей красивой попки ласкавшую ее всю ночь руку.
- Кто это? - это были первые, произнесенные ею сегодня слова, и хрипя ими в трубку она поняла, что перекурила и хочет пить. И писать. И спать.
Бози нервничал, как старшеклассник, и переминался с ноги на ногу, мня в мокрой ладони бумажку с ее номером, который выведал у кого-то вчера.
- Доброе утро, Гло, - он старался, чтоб голос его звучал нежно и таинственно, - Это я, Бози.
- Кто? - Гло даже проснулась и спустила на пол ноги со смятого ложа любви.
- Бози.
- А, Бози… что случилось?
- Ничего – ничего, я так, Гло…, - Бози занервничал сильнее, заерзал и уронил телефон, - Я это…
- Бози, говорите быстрей, а то я сейчас описаюсь, - Гло как раз нащупала ногой трусики, завалившиеся под кровать.
Бози задохнулся, но дав себе ладонью по загривку, чтоб не закашляться, промычал уже не так нежно, как задумывал:
- Гло, приходи в гости. Посидим, пошушукаемся. А?
Гло скривилась и сморщила лобик. - Еще чего не доставало, - фыркнула она про себя. Но Бози был хорошим человеком, к тому же пожилым, и обижать его ей не хотелось, она включила сожаление и проскулила:
- Ой, Бози, не смогу, ну никак, я ж завтра на юга отбываю.
- Ааа, - Бози как-то сразу обмяк, - Море, это хорошо.
- Ладно, Бози, как-нибудь потом, о’кей?
- О’кей. Я позвоню тебе после отпуска, можно?
- Да, Бози, пока!
И она повесила трубку. А он выкури пол пачки сигарет.
С ним такое бывало раньше, лет тридцать назад, но с тех пор, как он расстался со своей последней большой любовью, симптомы этой страшной болезни его больше не посещали. Он думал, что излечился навсегда, но признаки заболевания были на лицо. Ему вдруг стало не нужно ни борща, ни фаршированных перцев, ни огурчиков-помидорчиков, (да и вряд ли она могла своими тонкими розовыми пальчиками закатывать банки), а только ее саму. И тогда ему стало страшно.
Он стоял в одних плавках перед зеркалом и критически оценивал свое отражение. Усы – сбрить! С пивом – завязать! Гантели из кладовки – достать!
Сказано – сделано. И Бози стал другим человеком. Через три недели, за пару дней до выхода на работу, он, гладковыбритый и постройневший, по памяти набирал ее номер.
Гло
Гло хотелось умереть. Она держала в руках телефон и жала на кнопки, перечитывая уже раз пятнадцатый полученное сообщение, будто бы надеясь, что она чего–то не поняла или что–то пропустила. Но содержание его не менялось. Оно было, как смертный приговор, без права на помилование. Все. Конец. Пи…дец. Приехали.
Руки ее дрожали, а ноги превращались в вату. Она чувствовала себя раздавленной, как блоха. Он, тот, который так любил ее тело, мачо, сука, бросил ее. Полюбил другую. А она думала, что он не умеет любить. Трус! Не дождался нескольких дней. Полюбил, бля! Щас! Захотел другое тело. Гло еще никогда никто не бросал. Всегда уходила она. Сама. Она не терпела лжи и любила секс. Но! Она могла спать только с тем, кого любит. Не тело. А по - настоящему. Она любила мачо. Именно так. По–настоящему. Всей душой.
Гло пила и плакала. Плакала и пила. Весь вечер и всю ночь. Она привыкала к мысли о потере. Любой, кто знал мачо лично, сказал бы ей, что пить надо с радости, а не с горя. Что он, мачо, порядочное дерьмо, и что ей, прекрасной Гло, страшно повезло, что эта байда не зашла слишком далеко. Но она зашла. Зашла так далеко, что ей неважно было, насколько он дерьмо, она любила его просто так, со всем гнусным и смердящим содержимым. Она выплакивала свою боль. И под утро она дала себе слово, что больше ни за что, никогда и никого! Она понимала, чем это ей грозит. Жить без секса. Но она была скалой, а не бьющейся о нее волной. Она знала, что со временем, когда вытравит дустом, хлоркой и скипидаром все живое внутри себя, она сможет трахаться и без любви.
Бози
Бози постриг ногти, помыл посуду и побрызгался во всех местах одеколоном. Шампанское, коньячок, “пармезан” и виноград украшали натюрмортом клеенку на кухонном столе. Он еще раз осмотрелся, и не найдя изъянов в обстановке, пошел заводить свой старенький “форд”.
Гло опаздывала, как и положено даме. Бози держал за спиной руку и впивался пальцами в колючки заготовленной им красной длинноногой розы.
- А вдруг не придет? – жужжало у него в голове, но он гнал предательские мысли вон и вглядывался вдаль.
- Привет, Бози, - прозвучало у него над ухом, - Я здесь.
Бози развернулся и машинально завел руку за спину, не сообразив, что она уже увидела розу.
- Гло! А я думал, ты будешь идти с той стороны…
Гло улыбнулась.
- А где ваши усы? - она с любопытством рассматривала его новое лицо.
- Я это… сбрил. Надоели.
- Понятно. Ну, давайте вашу розу. Или это не мне?
- А- а, розу… Тебе, конечно! - и он жестом фокусника явил ее взору длинноногую.
- Спасибо, Бози, но это совершенно лишнее, ей богу, - и она опустила носик в лепестки. - Ну, что, поехали, или так и будем стоять тут?
Бози засуетился.
- Да, конечно, поехали, чего стоять, - и он открыл перед ней дверцу “форда”.
Бози был в ударе! Сначала он показал ей свои владения, он жил за городом в собственном доме. Гло, хоть и была на тонких каблучках, с удовольствием следовала за ним, высоко поднимая стройные ножки, переступая грядки. И даже съела прямо с куста несколько поздних ягод малины.
Бози хвастался!
- Смотри, какие патиссоны в этом году!
- О! Действительно.
- А помидоры! Не успеваю собирать!
- Ну, надо же!
- А это моя гордость! Попробуй! Рви, не стесняйся! - и он, отодвигая листья, указал ей на крупную виноградную гроздь.
Потом он провел экскурсию по дому. Дом у него и правда был хорош! Большой, со следами свежего ремонта.
- Гло, выбирай, где тебе больше нравится - там и накроем стол.
- Знаете, Бози, а давайте на кухне!
Бози открывал шампанское, а Гло, совершенно по – домашнему, нацепив на бедра полотенце, нарезала “пармезан” и сырокопченую колбасу.
- Какая женщина! - думал Бози, любуясь ее спиной, - Я буду не я, если не уломаю!
Гло была немногословна. Но, как она умела слушать! Бози, повидавший немало женщин на своем веку, знал, какое это редкое качество. И, окрыленный вниманием и хорошим коньяком – Бози заблистал! Он читал стихи и целые прозаические отрывки, сыпал анекдотами и смешными историями из жизни, вовремя подносил зажигалку и обновлял содержимое бокалов. А потом, осмелев от выпитого и опьянев от ее глаз, сказал:
- Гло, давай выпьем на брудершафт!
Гло засмеялась.
- Бози, я не смогу называть вас на “ты”!
- Ну, прошу тебя!
Гло помолчала и подняла бокал. “ Ты” – это не главное в ритуале. Главное – это поцелуй! Бози проглотил слюну. Три поцелуя!
Они скрестили руки, и глядя в глаза друг другу, выпили до дна.
Бози сложил губы трубочкой и потянулся к лепесткам ее влажных губ, но она ловко увернулась и, не касаясь его щеки губами, быстро поцеловала воздух возле его уха – чмок, потом с другой стороны – чмок, и – чмок.
- Это все?
Гло засмеялась и посмотрела на часы.
- Бози! Поздно уже! Вызовите мне такси.
Бози обдало холодным потом.
- Никакого такси! Я тебя никуда не пущу!
- Бози, вы что!
- Не вы, а ты! - он понимал, что если она уйдет – все! Он умрет!
- Бози-и! Вы напились!
- Ты – напился, - поправил Бози, - Ну, скажи – “ты”.
- Хорошо. Ты. Ты напился.
- Я не напился! Я не хочу, чтобы ты ехала домой неизвестно с кем! Я завтра сам тебя отвезу!
Гло вздохнула и посмотрела ему в глаза.
- Ты же будешь приставать.
А про себя подумала: - Вот, старый потаскун!
- Я? - на лице Бози было искреннее недоумение, - Ты что! Не бойся, Гло! Я – никогда! Я ж тебе – как отец!
Гло захохотала.
- Ну, вы, то есть ты, и смешной! Ладно, переночую у вас. Тьфу ты, у тебя!
Бози засуетился, в глазах опять забрезжила надежда.
- Квалификацию потерял, что ли, - думал он, убирая со стола, - обычно после Петрарки все идет, как по маслу… А брудершафт – вообще, шаг прямиком в постель! Ох, не простая штучка! - и от этого всего, ему захотелось ее еще больше!
Гло
Гло лежала на чужих чистых простынях и слушала тишину. В последнее время она плохо спала, мучимая одолевавшими ее воспоминаниями о мачо и жалостью к себе. Днем она собиралась в кулак, и замазав круги под глазами тональным кремом, казалась такой же, как всегда. Гордой, позитивной, дорогой конфеткой Гло. Но, только она одна знала, чего это стоит!
Тишина была необыкновенная, какая бывает только ночью за городом. Она пощипывала иголочками и звенела колокольчиками, тонко – тонко: динь – динь, ти – ди – ти - ли. Гло чувствовала, как усталость окутывает ее тело паутиной, нежной, баюкающей, примиряющей усталое тело с толкающимися уже кое - как, по инерции мыслями. Она закрыла глаза и полетела навстречу большому экрану, показывающему уже виденное ею когда - то кино, только в ускоренном темпе и без звука. Она смотрела и удивлялась удивительной работе режиссера, так необычно смонтировавшего жизнь, и игре актеров, так естественно эту жизнь сыгравших. И тут она поняла, что это она, она играет главную роль! Она и есть звезда этого фильма! Горячие слезы выкатывались из уголков ее сомкнутых глаз, потому как она знала, что будет в финале. Она готова была отдать все, чтобы изменить концовку, но это было невозможно. Фильм был снят и запущен в прокат.
Бози и Гло
Гло проснулась от ощущения, что на нее кто–то смотрит. В первую секунду она не могла понять, где она. Она села в кровати и открыла глаза. Перед ней стоял человек, вернее – силуэт человека. Гло подтянула простыню к подбородку и вспомнила.
- Который час?
- Гло!
- Пора вставать?
- Какая ты красивая!
- Вы что, смотрели на меня?
- Гло! Я просто не спал… и… я решил… может, ты тоже не спишь?
- Бози, я спала!
Бози подошел к кровати и опустился на колени.
- Можно я посижу с тобой рядом, Гло?
- Бози, я хочу спать!
- Я не буду мешать, я просто…
- Вы же обещали!
- Можно я тебе массаж сделаю?
- Бози, вы что, обалдели? Идите спать!
- Я не могу спать, когда ты рядом. Я с тобой тут на краешке, можно?
И пока Гло открывала рот, чтобы послать его куда подальше, он прыгнул на кровать.
- Бози!
- Не бойся, спи – спи.
- Вы с ума что – ли сбрендили?
- Ты забыла? Мы на “ты”.
- Иди в задницу, Бози!
- Нет, я не пойду, там темно, - Бози захихикал.
Гло натянула на голову простыню.
- Вот это да, - думала она, - Еще этого мне не доставало. Сходила в гости, блин!
- Массаж… давай, а? Я хорошо делаю…
- Бози-и!
- Но ты ведь уже все – равно не спишь…
- Я сплю.
- Гло-о!
- Я сейчас уйду, Бози!
И Бози понял, что она не шутит. Она действительно может уйти! Уйти, когда их тела отделяет друг от друга только тонкая ткань простыни. Бози не мог этого допустить, не зря же он мечтал о ней так долго, почти месяц! Он чувствовал, что это безумие, но больше он терпеть не мог. Он обхватил ее и начал целовать через крахмал бязи, жадно, как голодный волк, дорвавшийся до мяса.
- Я люблю тебя! Люблю! Гло! Люблю! Если бы ты знала! О, Гло!
Он сорвал с нее простыню и коснулся ее горячего тела. Какая! Руки его тряслись от желания, он задыхался, захлебываясь в ее свежести. Он сходил с ума, проваливаясь в какую – то другую реальность, где не было ничего, только ее тело и его руки. И ее губы! Они где – то рядом! Впиться в них поцелуем! Проглотить ее всю, целиком! Он добрался до ее лица и замер.
Гло плакала. Она дрожала, мелко, как осенний листок на ветру. Слезы сделали ее лицо таким беззащитным, будто бы она была сейчас не обнаженной шикарной женщиной, а маленькой девочкой. Бози испугался.
- Прости меня! Я тебя обидел! Я сделал тебе больно?
Гло трясло. От его прикосновений в ней открылась плохо зарубцевавшаяся рана. Бози заглянул в ее мокрые глаза, близко – близко, они почернели, огромные зрачки съели их зелень. И ему показалось, что она умирает.
- Прости меня, старого дурака… я не думал… я не хотел… Гло, миленькая, ну успокойся…
Боль. Он физически ощутил ее боль. Она разрывала ее сердце и выливалась слезами на простыни. И Бози понял. Понял, что не он причина ее слез. Что – то другое… Возможно он спровоцировал, но… это не из-за него.
Он просунул руку под ее острые лопатки и, приподняв, прижал к груди. Она повисла, как тряпичная кукла, не имеющая сил удержать свой собственный вес. Бози гладил ее по спутавшимся волосам, как отец, как старый заботливый друг.
- Ну – ну, поплачь, деточка, если хочется, пусть выйдет то, что застряло… что же с тобой случилось такое страшное… расскажи Бози, не бойся…
Она еще долго не могла говорить, а потом, всхлипывая, рассказала ему о своей потерянной любви. А он, утешая, качал ее, как дитя. Маленькую бедную девочку, которая так искусно маскировалась под сильную женщину.
Утро перевернуло страницу ночи петушиным криком и первыми робкими лучами солнца, улыбнувшимися в окно. Гло чувствовала себя выжатой, как лимон, но почему-то ей было хорошо и спокойно. Боль вытекла из ее сердца, испарилась, освободив место для чего-то нового. А новое всегда лучше старого! Гло решила больше никогда не пересматривать фильм, в котором так реалистично сыграла главную роль. Потому что в нем – плохой конец, а она любила фильмы с хэппи – эндом.
Они сидели на кухне и пили кофе. Он - маленькими глоточками, она - большими глотками. Они набирались сил и храбрости, которая нужна была им обоим. Ведь начать новую жизнь - не так-то просто. На это надо решиться.
Бози отвез Гло домой, а она поцеловала его на прощание в щеку. И в руке у нее была красная роза на длинной ножке.
- Пока, Бози. Спасибо. - Она задумалась на мгновение и добавила, - Тебе.
Гло удалялась и быстро, и медленно одновременно, как у нее получалось это быстро - медленно, Бози так и не мог понять. С каждым шагом походка ее становилась уверенней, а голова выше. Плывет же, ну, ей богу, плывет! Женщина! Она оказала ему честь, позволив быть рядом в момент своей слабости. Он видел ее настоящей, такой, какой ее не видел никто и, возможно, уже не увидит.
- Не бойся, детка, Бози никому не скажет.
…………………………………………………
Солнце садилось медленно, тяжело, неповоротливо. Где – то брехали собаки. Кот – гуляка, спрыгнув с забора, жадно набросился на мойву, поджидавшую его в миске у порога. Бози сидел на скамейке возле дома и щурясь, смотрел на солнце, которое зацепилось краешком за крышу соседского дома, еще мгновение и оно сорвется вниз под тяжестью своего упитанного тела. Он думал о Гло. Он завидовал ей, ее молодости и ее слезам. Сколько их еще будет! И каждый раз ей будет казаться, что эта любовь – самая – самая! А потом – боль разочарования… а потом – все по новой! Эх! Кряк! Хорошо!
Бози пощупал коленную чашечку, покрутил по часовой стрелке. Надо растереть на ночь, поскрипывает чегой – то… видать к дождю… Он потянулся и встал. Прохладно, однако. Вот и осень. Почитать перед сном! Овидия, что – ли? Или, вот Тит Лукреций Кар стоит на полке, пылится…
Он оглянулся, солнце уже спряталось за дом. Пора и в люлю. Он хлопнул себя по карману. Там, аккуратно сложенное, лежало сочиненное им сегодня заявление об уходе. Все. Пора на пенсию. Хватит. Пусть молодые, вон, крутятся. А у меня книжки не читаны и огород не убран. И, громко зевнув, он по-хозяйски выключил свет на веранде и закрыл на крючок дверь. На улице резко темнело. Лето закончилось. Наступала осень.