Дорога в Никуда. Гл 4. Суровые будни - 32

Николай Аба-Канский
XXXII
15/XII – 1967
ФЕРГАНА
Наталье Рыбаковой

                Здравствуй, Наташа!

Поздравляю тебя с наступающим Новым Годом! Желаю здоровья, успехов в учебе и хорошего жениха в Новом Году!
Майю я не увидел, в Забайкалье не улетел, а сижу, как сидел, в цирковом оркестре и продолжаю играть. Не жизнь, а оперетта. Так что пиши не куда-нибудь, а в Фергану.

Завтра в нашем цирке начинают работать артисты высочайшей пробы, они объездили, наверное, полмира. Это семья Запашных, акробаты-вольтижеры на лошадях и воздушные гимнасты. Самый старший из братьев Вальтер от семьи отделился, работает дрессировщиком тигров. Никто не верил, что артисты такого полета приедут в нашу зачуханную передвижку, клоун Покерман, этакий желчный толстяк, даже острил во время представления по поводу замешкавшегося на конюшне инспектора манежа: «Ясно! Артистов Запашных встречать поехал!» Но, несмотря на его желчь, те все же приехали.

И целую неделю цирк на ушах стоит: репетируют новый парад, там третий брат Мстислав заправляет, он даже разразился для народа самодельными, довольно наивными стихами, репетируют номера с оркестром (кстати, Мстислав окинул нашу команду бурлаков удивленным взглядом и протянул: «Приятная неожиданность! Передвижка – и такой хороший оркестр!»), цирковой плотник Вася Лыков и самоотверженно помогающий ему шофер по фамилии Авакян, не щадя сил, времени и казенного материала укрепляют толстыми досками внутреннюю сторону барьера, потому что лошадки у Запашных – ого-го! одно копыто с добрую тарелку.

Всего братьев было четверо, осталось трое. Вот из-за этого «осталось» они и попали в Фергану вместо Токио или Будапешта. Уж что-что, а подробности, которые я узнал от коллег в первую очередь, тебе  пересказывать не буду, потому что эта семья мне нравится. Многие же артисты в глаза им хоть и лебезят, а за глаза чем только не обливают. Они, видите ли, все жестокие. Наверное, так, но в искусстве без этого делать нечего. Без жестоких отца-Паганини и отца-Бетховена не было бы и Никколо, и Людвига. И еще без жестокости к самому себе ничего не добьешься. Как будто Сарасате, ежедневно ворочая смычком по восемь-десять-двенадцать часов, жмурился от удовольствия. Но в основном – зависть. Зависть лодырей к успеху, блеску, красоте, деньгам наконец, вечных и жестоких к себе тружеников.

С Ферганы в нашем цирке работает исключительный артист Саша Алешичев. Нет ничего «примитивнее» его номера, но успех – неизменный и, главное, заслуженный. Саша – клоун-мим и художник-моменталист. Выйдет в манеж с огромным блокнотом, пройдется по кругу, высмотрит характерную зрительскую физиономию и толстым фломастером нарисует в три секунды веселый и необидный шарж. Покажет рисунок зрителям – от хохота шапито ходуном ходит. Вырвет аккуратно лист и подарит оригиналу шаржа. Оригиналы буквально немеют от счастья, видела бы ты, как бережно складывают и свертывают рисунки.

И у меня есть его рисунок! Когда написал заявление, то перед представлением зашел к нему в вагончик и попросил: «Саша, нарисуй на память!» «Садись». Сажусь, а самому совестно отнимать время занятого человека… Не успел и додумать этой мысли! «Готово!» Я онемел. Рисунок изумительный. Даже мой приятель Вова Штан задумался, глядючи. «Это, – говорит, – твоя истинная сущность нарисована!» Он и Вову нарисовал на картонке, но тот попросил сделать рисунок в виде шаржа.

Саша рассказывал, что в цирковое училище поступил легко: показал свои рисунки, их посмотрели, попереглядывались и прокатился он по экзаменам, как по маслу. Правда, все рисунки куда-то подевались. Ну что ж, я первый слимонил бы их.

Дочь и зять Лаврентия Лаврентьевича так и продолжают надменно кивать на мои приветствия. Вот бы уж кому не следовало о себе много понимать.

Расскажу тебе душещипательную собачью историю. С детства чуть не наизусть знаю всего Джека Лондона (не считая, конечно, дребедени вроде «Лунной Долины» или «Маленькой хозяйки большого дома») и хорошо помню, как ревновали ездовые собаки свое место в упряжке. Теперь представь в нашем цирке номер с дрессированными собачками и представь такой вот трюк: две собачки везут тележку, а третья, акробат, прыгает на тележке сальто. Но либо устала собачка-акробат, либо состарилась, так что Сосин (дрессировщик) выучил прыгать другую. И вот как та, первая, увидела, что ее место заняла эта, новая – она не завыла, она заплакала! Даже Сосин был поражен и опустил руки. Кажется, он пристроил пенсионерку тащить эту самую тележку, хотя в новой должности она оказалась довольно бестолковой.

У меня уже почти месяц новый фасон бороды. И останется, наверное, на всю жизнь. В первый или во второй день по приезде в Фергану пошел в парикмахерскую и попросил мастера подбрить ее, он окинул клиента орлиным оком, даже немного отступил, подправил бритву и через десять минут я себя не узнал. Выхожу из парикмахерской, как картинка, и для своего мастера каждый раз припасаю новенький, блестящий, юбилейный рубль. Борода теперь стала мусульманской: от подбородка двумя острыми клиньями по скулам! Хозяйка квартиры, где мы с приятелем поселились, старая узбечка, смотрела, смотрела, потом подала мне чалму и халат. Руками всплеснула: «Чистый узбек!»
 
Все бы ничего, но спасу не стало от уличных прохожих. Каждый второй за квартал выпучивает глаза, бесцеремонно разглядывает и даже оглядывается вслед. Вспомнилось, как в Ермаковском был принят за цыгана, как любопытства ради рекомендовался татарином, евреем, армянином и никто в рекомендациях не усомнился. А кто по профессии – писатель? музыкант? Музыкант. А кто – музыкант? Балалаечник? Саксофонист? Гитарист? Бродяга, анархист, огонек, блуждающий в тумане…

Впрочем, вот кто я. Стою, стало быть со своей новой бородой, а мои в некотором роде приятели, силовые акробаты, разглядывают ее восхищенно и цокают языком. Потом говорят: «С таким-то лицом – и что ты делаешь здесь? Иди в духовную семинарию, там твое место!» Другой добавил: «Была б у меня такая рожа – работал бы я в цирке?!»
Напоследок еще одна литературная реминисценция. «О, не верьте этому Невскому проспекту!» Не то, чтоб успокоился после Джамбула, а немного взял себя в руки, но теперь, как художник из повести, жду не дождусь ночи, чтобы в полусне снова увидеть Сашу, согреться ее горячим телом. Наверное, на короткие секунды наши разорванные души слетаются и сливаются в одну, потом снова – одиночество.

Передавай привет Валерке, скажи, что поздравляю его с Новым Годом. И передай привет Люде Янко.


До свидания.


Твой друг – Вадим.