Как только человек начинает строить, когда приходит знание - как можно построить, он
сразу начинает рушить. И строить. Рушить и строить, оттачивать своё умение в поисках
идеала. Останавливается на мгновение, отходит на шаг, любуется и уже наступает ногой и
снова создает. И всё от того, что… Хотя нет. Давай начнём чуть пораньше.
Когда-то, помнишь, наверное, уже рассказывал, жил я в городе, потом перестал, но ночами
он мне снился. В диких пропорциях, чудных переплетениях, разными цветными масками, но
это был он. Он жил у меня внутри. И мне казалось, что и город во сне видит меня, пусть
как сквозь кривое стекло, но видит и помнит. А потом я приехал туда наяву и понял, что
этому городу я не нужен, он вполне может без меня, и уже забыл того мальчика, который
скакал по его зеленым улицам. Быть городом тогда пожелал я. Но это невозможно.
Человек всегда остается человеком, одиноким человеком, который тащит свой рюкзачок по
жизни, распихивая воспоминания и цветные фантики по кармашкам. И ничего больше нет.
Точнее всё есть, всё и даже больше, но этому всему не нужен какой-то конкретный
человечек. В принципе этому всеобщему и всеобъемлющему ВСЕМУ ничего конкретно ненужно,
оно всё забывает и всё у него проходит и важно ему лишь только ЕГО существование. И вот
посреди этого всеобщего ВСЕГО бегают очень конкретные и одинокие люди. Бегают, ходят,
лежат, сидят, спят и едят, едут и говорят… и всё это в попытке себя с чем-то
отождествить, стать неотъемлемой частью чего-нибудь ещё, кроме себя. Вырезают на дереве
сердечки, кора затягивается, пишут на скале «здесь был Петя», дождь смывает краску,
строят дома, они рушатся, говорят «я тебя люблю», а любимые в ответ уходят. Вся жизнь
этих существ – постоянное оправдание своего рождения. Живут и извиняются, подыскивают
причины, чтобы задержаться и в конечном счете просто уходят под даты, с тире посередине.
И потом появляюсь я.
Я иду по Преображенскому кладбищу и читаю фамилии, читаю эпитафии, считаю
продолжительность жизни. Но даже здесь, даже в этих буквах и цифрах, последних и по сути
единственных, которые остались от людей, нет ничего, что бы связывало их с этим миром,
они просто ушли и просто перестали быть. Остались слова и цифры, которые я читаю.
Никаких Петь и Вась и даже ни разу ни Андреев.
Я иду по Преображенке и думаю, что всё это, если разобраться и посмотреть сверху, ну,
например, со шкафа, похоже на сумасшествие, а каждый человек похож на обычного
трогательного в своей глубине и глупости человека. Ну, может быть ещё на песок и океан…
Впрочем , ладно…
Вывел формулу одну. 79 лет живет, за 5 минут закапывают. Это, наверное, нормально.
Конечно, нормально, даже правильно. И вовсе не хотелось бы, чтобы наоборот, или чтобы
временные промежутки были хоть как-то соотносимы. Всё так и должно быть. Это
бессмысленная с точки зрения практики, с постоянно меняющимся коэффициентом формула.
Просто грустная, по своей сути. Ну да дело не в ней.
Ты знаешь, крышку теперь не забивают, её завинчивают. Тихо и удобно. Нет звука в ушах,
как предпоследнего прощания, набата нет больше. Нет музыки. Нет четкого запаха дерева.
Ничего этого нет. Кучка людей, заведя руки за спину, стоят и смотрят. Попрощались,
кинули горсть, подождали, съели по конфете, венки, цветы положили и пошли по слякоти к
машинам. Я иду другой дорогой, не люблю машины, ты помнишь. Всё тихо, поле, ветер,
только деревья вдалеке шелестят. Потом всё обычно. «Помним, хороший человек, не забудем,
земля пусть пухом.» Всё кончится и лишь посуды гора, да фотография со свечкой. Всё
правильно и всё нормально. Как и формула эта. И лишь дед, время спустя, услышав тугим
ухом, что документы оформляют, промямлит «всё, вычеркнули…» и заплачет, по стариковски
морщинисто, недолго и совсем беззащитно. Дед, так и не свыкшийся с этой арифметикой
света.