В стране суровой и угрюмой

 
       Береги Россию - отдыхай в Турции!

       Атаман Нижнедонского  хутора Петрович и его закадычный приятель Гоша  в буквальном смысле приняли призыв туроператора, но ощутимый урон ресторанному бизнесу им нанести не удалось.

       День пропал не зря, друзья с трудом покидали поле битвы - ресторан турецкого отеля “ Все включено, кроме здоровья!”, с сожалением оглядывая немыслимое количество еды и спиртного, оставшееся непобежденным. Сил на борьбу не осталось, с явным преимуществом победил ресторан. Они знали меру, но разве ее выпьешь?

       В душе воцарилось состояние гегемона, когда все люди - братья.
       Требовалось срочно поделиться этим состоянием с окружающими. Гоша обратился к мыслям - мысли пришли в замешательство. Что у пьяного на уме – то у Гоши на языке:
      - Петрович, а сыграй-ка на гармони, - взбодрился Гоша,- уважь публику!
       Атаман не стал ломаться, как девка на выданье, и величественно доставил  из номера привезенный с огромными трудностями  инструмент.
 
       Чтобы полюбить исполнителя, нужно сначала его услышать.

       Для удобства аудитории был выбран самый многолюдный уголок, чтобы люди не пересаживались и не создавали суету во время исполнения.  Товарищи с комфортом расположились на турецкой софе и долгожданный момент настал. Петрович, с глубоким чувством растягивая меха, выдохнул первые строки:

                Ревела буря, дождь шумел…

        Этот рев оказался инородным вкраплением в вечерней гармонии звуков. Многочисленные гости отеля были шокированы невесть откуда привалившим счастьем. Багровое от натуги лицо Петровича  намекало на отсутствие желания у солиста вступать в какие-либо обсуждения его творчества. Вряд ли в этот момент он думал о гуманизме.  Развевающиеся пшеничные усы атамана делали очевидным его сходство с моржом во время брачных игр.

                Во мраке молнии блистали…

       Ну, молнии - не молнии, а посетители все чаще бросали встревоженные взгляды в сторону самодеятельности. Не каждому от природы дано чувство тонкого восприятия музыкальных шедевров. Конфузии пока нигде не случилось, песня текла вальяжно и плавно.

                И беспрерывно гром гремел…

       Гоша втОрил. В нем проснулся талант – как долго же он спал! Ритмическая группа в его лице  мастерски вплетала в  мелодию пронзительную партию. Ничуть не расстроенный отсутствием в отеле  медного котелка литавров, он колотил ложкой  по  медному  подносу, выжимая из него ноту «соль»,  а полное отсутствие слуха компенсировал глубоким чувством, порожденным разлукой с Родиной. Прошибало слезу.

                И ветры в дебрях бушевали...
               
        Буря разыгралась не на шутку,  посетители бара опасливо съеживались  и с видимым сожалением растекались по территории. Только неотложные дела могли оторвать слушателей от столь выдающегося произведения. Да, не все  в этот поздний час испытывали неодолимую потребность  в музыке, а может, дуэт не принадлежал к кругу любимых исполнителей. А песня задыхалась в тесных оковах отеля, она росла и ввысь,и вширь, и укрыться от нее было негде. 

                В стране суровой и угрюмой…

       Недолюбливают нас иноземцы за широту.
       Если уж у наших душа развернулась – другим там  места нет.

       В умелых руках баян – это орудие массового потрясения, потрясло же присутствующих действительно до глубины души. Тоска по Родине принимала причудливые формы.

                Сидел Ермак, объятый думой…

        Исполнители чем-то потревожили Федора Ивановича, и вдохновение навалилось на них тяжким бременем. Прямодушный Петрович всецело разделял нелегкую судьбу Ермака, а тщедушный Гоша  напоминал хитрого Кучума. Все, что кипело в душе, не нуждалось в переводе.

                Вам нужен отдых, сладкий сон… 
               
        Время, как и баян, растяжимо. Казалось, только-только приступили, а уже второй час ночи. На тебе. Увлеченные нахлынувшими чувствами, исполнители не позволили бесцеремонной паузе испортить впечатление от музицирования. Пошли по второму кругу.

                Татар толпами окруженный..

       Самобытный талант исполнителя был по достоинству оценен только представителями всех служб отеля, плотным кольцом окруживших атамана. Видимо, народное творчество их глубоко тронуло, поскольку они ожесточенно жестикулировали, указывая на перламутрового красавца.

                Мечи сверкнули в их руках…

     Господь благоволит к идиотам, вот почему их  кругом  - хоть пруд пруди.
               
     Петрович небрежно бросил чужеземцам:
     -Баян!
     Сотрудники отеля, с удивлением взирая на диковинный инструмент, крутили головами и цокали языками. Ну что возьмешь с  этих бестолковых! Он снова пояснил, уже более громко и доходчиво:
     -Баян!
     Служащие  недоуменно лопотали, переспрашивая атамана:
     -Баян?

     Им не до конца было понятно, что хочет этот краснолицый. Диалог не складывался. Добрые глаза Петровича стали наливаться кровью. Издревле на Руси, когда хотели о ком-либо нелестно отозваться, говорили – «турок». Пшеничные усы возмущенно развевались, атаман отложил сверкающий инструмент в сторону, вызвав явное одобрение аудитории.
       -Что тут непонятного, БАЯН!

     Наконец отыскали   говорящего по-русски турка. Переводчик предложил под личную ответственность взять инструмент на хранение до конца отведенного срока, дабы не вводить в искушение нечистых на руку постояльцев отеля. Атаман обещал подумать.

    - Эфенди нужна женщина?
    - Соглашайся, Петрович, на премию! – бесцеремонно ввязался в тему баламутный Гоша. Его узкая крысиная мордочка почувствовала поживу. - Женщина под баян никогда не помешает!
      Атаман стал потихоньку трезветь. Турецко-подданные задали непосильную работу  его ослабленному отдыхом сознанию.
    - Я здесь со своим баяном, - начал  объяснять толмачу Петрович .
    - Я понял, понял, я изучал русские пословицы, вы хотели сказать -  в Тулу со своим самоваром?

     Верх непонимания доконал атамана, он ожесточенно растянул меха перламутрового красавца и заорал в лицо переводчику:
    - Баян! Баян!
     У контуженного инструментом турка начало проясняться в голове, он присел рядом с атаманом и  молвил:

     -«Баян» по-турецки – «женщина».

     - Петрович, ты себе женщину клянчил! - Чтобы было удобней смеяться, Гоша вытянулся на софе во  весь свой невеликий рост и ржал, как жеребец. Ржал он долго и со вкусом.
 Еле-еле, утирая слезы, Гоша выговорил:
     -Вот бардак!
     Расторопный официант тут же поднес страдальцам две стопки, а улыбающийся переводчик снова проявил участие:

    -А «бардак» по-турецки – «стакан»!