"Я умираю каждый день: умираю, сидя в троллейбусе и находясь дома,умираю радуясь новому дню и считая капли дождя во время грозы, каждая секунда может быть
последней.
А еще какой-то астролог написал, что в прошлой жизни я совершила нечто ужастное: какое-то тяжкое преступление, за которое теперь расплачиваюсь сейчас.
Пусть мне плевать на то, что пишут о рыбах другие люди, но в чем-то они, наверняка, правы.
Вобщем-то ситуация запуталась. Хотя не стоит принимать плохой конец слишком рано, быть может возможно исправить что-нибудь. Остыть.
Главное, не ощущать себя мусорной свалкой общества, даже если тебя уже начали так называть другие или только так думают про себя.
Я не буду несчастлива и не проживу меньше тридцати лет. А, когда состарюсь, придется няньчится со внуками и наблюдать их маленькие ручонки и большие щочки.
И никто никогда не заставит поднять на них руки или держать их под железным занавесом.
Пусть другие перешептываются за спиной. Это мое личное право.
И хотя в существовании судьбы или по-иному злого рока меня не переубедить, потому что , даже интуитивно чувствуя истину, никак не защитишь ее от чужого мнения,
остается надеяться, что бог припас не самую худшую из возможных комбинаций для меня." - написав это на листе бумаге, для того, чтобы потом сжечь,
удовлетворила я свои потребности в высказывании мыслей.
Постепенно Ригма (моя кошка) стала не чуть ли самым любимым существом во всей семье. Видно было, как она не отпускала меня из вида ни на минуту, даже
забегала со мной в ванну, несмотря на то, что , как обычные кошки, боялась воды. Ночью ее запирали в кухне, а утром, где-то в шесть, кошка выбегала и приходила в
мою комнату, забиралась чеще всего на живот или на ноги и лежала так долго, порой мяуча жалобно.
Но нормально существовать долго не пришлось. Буквально за две недели до окончания четверти я заболела бронхитом. Так что спать было просто не выносимо.
Пробивной кашель, от которого капали слезы из глаз, будил даже маму, что за коридор от нас с Бэтманом.
Поняв бесполезность идеи о здоровом сне, я сидела до трех- четырех утра, занимаясь в первую очередь биологией и литературой. Рыбкам как раз не мешал свет.
Они спали и со включенной настольной лампой.
Почему-то лечиться не хотелось, только если пить пектусин и доктор мом. А на уроках отпрашиваться в туалет и там, сидя на коленях возле унитаза откашливать
слизь.
- Девочка, что это с тобой?- обратилась как-то ко мне уборщица.- может тебе в медпункт сходить?
- Нет, спасибо. Ничего.
- И все-таки загляни туда.
- Хорошо.
Тогда из того туалета на 1-м этаже пришлось смываться незамедлительно.
Девчонки звонили на домашний вечером, как и Дима, но получали в ответ: "Прости, сегодня никак. Занята."
Вскоре нас поменяли партами и так получалось, что на алгебре с геометрией мы с Настей и Анжелой сидели на разных рядах. А за мной - Ира.
- Ну что ты не поворачиваешься? Эй!- говорила она, тыкая в мою спину линейкой.
- Ты что плохо слышишь, Смышляева?- продолжалось на самостоятельной.
А на перемене любимым занятием оставалось по-прежнему задирать юбки, пока не вошло в моду расстегивать сзади лифчик.
- Что тебе опять нужно? - негодовала я при очередном таком надругательстве, терпя такое хамское обращение шесть дней на неделе.
- Покажи, что ты там написала.
Однажды, случаем я села на одном подоконнике с парнями из нашего и другого классов. Одно неосторожное движение и...
- Дура, дура.- завопила Иринка, подняв юбку.
Свидетелями стали не просто избранные девушки нашего, но и парни "з" класса.
Ей удалось- таки навести на мою репутацию несмываемое пятно.
- Вы не видели? Самое интересное пропустили.- декларировала она только что пришедшим.
Человек десять стояли надо мной и с восторгом ржали, особенно парни.
- И почему у тебя всегда белые трусы?- надрывала живот обидчица.
- Ты больная. - выговорила я, до того находясь в полнейшем шоке от происходящего, убегая.
После с большим трудом, с красно-опухшими глазами, открывала дверь в аудиторию.
Взгляды были прикованы ко мне.
- Опаздываешь, Вика?- произнесла Елена Павловна.
- Извините, не успела дойти вовремя.
- Садись быстрее. Ты мешаешь.
Закрывшись тетрадкой, заслонивши колени сумкой, отводя глаза в сторону, я продолжала жалеть себя, ненавидя Тесмееву больше, чем мать в минуты гнева.
- Какая же ты жалкая. Не приятно шлюхой быть, да?- донеслось с задней парты.
"Мама, мамочка. Забери меня отсюда, пожалуйста."- разрывало мое сердце. "Я люблю тебя, и Бэтмана и Ригму"
По дороге домой Анжелка пыталась поднять мое упавшее настроение. По виду напоминавшее чахоточника.
- Не обращай на нее внимания. Она только того и ждет. - прижимаясь к моей спине, продолжала Анжела.
- Я понимаю. Не беспокойся.
Слезы в такой момент непроизвольно начинали капать, их было не остановить.
- Успокойся. А то придешь домой вся заплаканная. Ирка стерва. Мы ей еще припомним.
Настя же в тишайшем молчании, похожем на похоронное, шла сзади.
И уже у лифта спросила:"Пойдем завтра в кино?"
- Позвонишь утром.
И , помахавши рукой, выходя на 7-м она вложила мне в руку маленький брелок с обезьянкой.