Слепой

История 9. О попытках.

«Они слепые, – отвечал человек в маске,
– потому что увидели моё лицо».
(Хорхе Луис Борхес)
 
И в этот час некто, по кличке Слепой, сидел в сонливой неподвижности на подоконнике и рядом с ним, в ногах, стоял обычный кожаный дипломат.
Трудно было сказать, сидел он там давно или недавно. Он просто сидел и ничего не делал. Даже не курил. Сидел, смотрел себе в окно и думал. Он думал о девочке по имени Китси, не о том, что случится здесь через час, что случится здесь после, ему было на это плевать, и поэтому он сидел и думал о своей девочке. Иногда он улыбался или морщил лоб, или шептал что-то. Это он так думал.
Китси была его прелесть. Маленькая сладкая прелесть. И каждый, кто не импотент, пялил на неё свои слюнявые глазки. А потом пялил на него, на Слепого. И понимал, если хватало мозгов, что он это зря, то есть – пялил, что так больше не надо, и он прекращал, и отворачивался, или даже совсем уходил, чтоб не капать на нервы и не нарываться, не ждать, когда Слепой встанет и подойдёт, и сделает то, что можно только ему, Слепому.
Так думал Слепой. Он часто так думал. Или примерно так. Обо всём остальном думали за него. И это было хорошо.
Вдруг Слепой выпрямился. Он спустил ноги на пол и прищурился. Из-за крайнего кирпичного дома появился высокий человек. Весь в чёрном. От застёгнутого на все пуговицы длинного плаща, широких брюк до лёгких спортивных туфель. Впрочем, волосы его, длинные и прямые, падающие до плеч, были совершенно седые.
Слепой выпростал из рукава куртки мобилу, повисшию на цепочке, поймал на лету и, щёлкнув кнопкой, сказал:
– Угрюмый здесь.
– О'кей, - отозвались на том конце. – Ну давай, Слепой, доставай свою колотушку. – И отключились.
Слепой рассеянным движением сунул телефон обратно в рукав и окончательно встал на ноги. Потянулся, зевнул, покачался, перенося вес тела с одной ноги на другую; затем присел четыре раза, не отрывая пяток, широко раздвинув колени. Наконец поднялся, по-особому вдохнул через нос, резко выдохнул и только после, не торопясь, спокойный подошёл к окну и заглянул во двор. Знал – сквозь пыль на стекле его не видно.
Тот другой шёл мимо песочницы к дому. Не азиат и не метис, а неизвестно кто. Не то поляк, не то словак. Высокий, жилистый. С квадратной бульдожьей челюстью, с нависшим широким лбом и с кулаками, каждый из которых мог сделать из черепа Слепого суповую тарелку. Шёл, вжав по своему обыкновению голову в плечи, подняв воротник. Не оглядываясь, не глядя по сторонам, словно не замечая ничего и никого вокруг.
Слепой, прищурясь, наблюдал сверху. Он видел как тот двигался. Он бы вот так не смог. Никогда. Это его разозлило. Он почувствовал себя обделённым. Он вдруг понял, что Угрюмый, если бы захотел, взял его девочку Китси и она бы пошла с ним, и он, Слепой, даже не пикнул бы, даже пальцем не шевельнул, чтобы вернуть, и это он пялился бы ей вслед и тупо моргал, как тот поппер в своих клетчатых синих штанах, которого он сунул задницей в лужу.
То была обычная зависть. Но Слепой об этом не знал, думая, что его просто злит. И он находил применение своей злости. Когда мог. Когда не мог, то переключался, как реле у автомата. Чтоб не возникло короткого замыкания.
Но сегодня его на чём-то заклинило. Наверное, на Китси. Он не мог, он никак не мог успокоиться. Слепой напрягся и как-то очень конкретно представил Китси рядом с этим «мосластым», вспомнил её штучки и рука его сама собой протянулась к дипломату и расстегнула замок. Вот если бы ему сказали: «Ты, главное, не лезь, Ты не высовывайся. Твоё дело, Слепой, смотреть. Увидел, дай знак и передай другому». Так нет же, ему сказали наоборот: «Достань свою колотушку, Слепой».
И почему снова я, подумал Слепой, почему чуть что, так – Слепой? Он вспомнил Везунчика. Представил его здесь. Он представил его рядом с «мосластым» и подумал, что это несправедливо. Везунчик бы здесь смотрелся. Он бы здесь был бы как раз. Я им скажу, решил Слепой. Как только, так сразу. Пусть знают, суки.
Так он думал, вынимая короткоствольную «LazerFOX-16», продолжая наблюдать за «мосластым», которого в Управлении прозвали Угрюмым, которого нужно было убрать, который всем действовал на нервы, который наконец дождался, допрыгался, доигрался, довыпендривался. Иванов чёрт, сволочь, скотина... Слепой опустил фрамугу, свежий воздух дунул в лицо, он посмотрел в прицел и поймал чёрную фигуру в перекрестье и прежде ещё успел подумать: «...твою!», и на выдохе мягко нажал курок. И никакой отдачи, никакого хлопка, только невидимый луч света, узкий на выходе, тоньше волоса в сорок раз, размером с кулак в фокусе – чтобы не прожечь, а сжечь, опалить как на жаровне до сморщенного блестящего шлака...
Но Слепой не стал смотреть, потому что он и так всё это не раз видел; и ещё раз смотреть он не хотел, потому что на этот раз его бы наконец стошнило, потому что он видел как входит пуля со смещённым центром тяжести, он видел и как она выходит и что после себя оставляет; но он не хотел лишний раз глядеть на что похоже лицо и как выглядит голова после выстрела из «LazerFOX-16»; и он закрыл глаза, он их зажмурил и отвернулся. Нагнулся над дипломатом, укладывая винтовку в покрытый бархатом, по форме, футляр. Защёлкнул замок, разогнулся и, разгибаясь, краем глаз, не желая смотреть, но всё же – увидел. Его. Он стоял и смотрел на него, на Слепого, живой, не доведённый до сморщенного состояния, и всё лицо его, не только губы, улыбалось.
Слепой сплюнул перед собой, поднялся. Пнул дипломат, сунул руку, достал «Magnum». Как вдруг тот, со двора, крикнул:
– Эй, Слепой, ты хочешь этой игрушкой меня убить? Да ты посмотри, что у тебя в руке. – и сказав, перестал смотреть на Слепого, сдвинулся и пошёл дальше. Но теперь он не походил на Угрюмого, потому что улыбался. Он улыбался так, как никогда – Слепой, и никто в Управлении и вообще никто. Не видел Слепой, чтобы кто-нибудь так улыбался. Даже не знал, что так можно – просто не умел по-другому.
Взглянул Слепой на свой вороненый триста пятьдесят седьмой и увидел, что не он это вовсе, а продукция «Proctl&Gembl» и по рукоятке, сверху вниз, написано: «Suum cuique»*. И тогда у Слепого перед глазами совсем потемнело, и он скатился по лестнице, выскочил из подъезда и увидел его спину, поднятый воротник, белые на чёрном рассыпавшиеся по плечам волосы. Тогда Слепой крикнул ему вослед:
– Ты сукин сын! – и поднял свою игрушку, обхватил рукоять второй рукой и, как в гангстерских фильмах, начал стрелять, стрелять, стрелять. Губы его сами собой произносили: «Пых-пых-пых». Потом Слепой отшвырнул поделку в песок и сел, обхвативши голову руками и начал раскачиваться в стороны и подвывать что-то. Потому что он понял, что всему конец. Конец ему, Слепому и его девочке Китси. И он представил, на что это будет похоже и на этот раз его всё-таки стошнило.
Тут телефон в рукаве глухо произнёс:
– Конец Слепому и его девочке Китси. Конец, конец.
Сказал и начал тикать. Как механические часы. Только очень-очень быстро. Так что стало понятно, что вот-вот он взорвётся: б-у-умм, и всё кончится – для Слепого. Но Слепой невидяще посмотрел на него и не увидел мобильник, зато увидел, что это затасканный пластмассовый брелок, потерявший цвет и форму, и висит он не на стальной цепочке, и прикреплена та не к стальному браслету, а к ремешку из-под часов. Слепой сжал брелок в кулаке, рванул и оторвал с «мясом», зашвырнул в сторону. Тиканье прекратилось.
Он собрался было встать, как из подъезда напротив, неторопливо вышли трое в строгих серых костюмах и пританцовывающей ленивой походкой, выплёвывая на ходу сигареты, двинулись в его сторону. Тогда Слепой поднялся на ноги, а на его плечо легла ладонь; и он повернул голову, чтобы посмотреть, хотя и знал кто это, и опять увидел улыбку, которой больше ни у кого не было. И Слепой попробовал улыбнуться в ответ.
И у него получилось!
 
________________________________
 * «Suum cuique» – Каждому своё
 
09/09/1996