Ларчик открывается ночью
1.
Весна плясала почками, обдумчиво рядила землю и безраздельно владела людьми. Природа ещё не благоухала, - лишь в девичьем смущении сулила скорую Любовь.
Время приспело, и Жека открыл на своем «ранчо» летний сезон. «Своем» - громко, конечно, сказано. Ведомственный дачный участок «принадлежал» предкам. Но сегодня среда, и поэтому оба привычно рулят в горкоме. А Жека хозяйски рулит на дачу.
Открытие «ранчо» и сезона было скромным: пара «жигулей», два ящика «жигулевского» и славное попурри чего покрепче.
Жека приехал с Ларисой, Фёдором и Кэт. На белой родительской «ниве».
Часом позже красная сашкина «шестерка» доставила квартет культурной поросли за номером два.
Первоприбытцы уже успели накидать на дощатый столик разнокалиберную демократическую снедь, где густо пристыженные крабы в укропных портупеях ободрялись слёзными срезками бледной буженины, а купольный кругляк ламбера разрывал сочную манжетку из густо напиленных медалек сервелата с «салями»… Да ещё успели почать по бутылке пива.
Партия, возглавляемая Сашей, застала «ранчоусов» в жизнерадостной полу-молчанке, где пиво лишь легонько спрыснуло то, что вот-вот потребует более жёсткого утоления.
Серсо традиционных приветствий увенчалось новым знакомством: вместе с Сашей, Сёмой и Кешей появилось лицо, известное, по всей видимости, только Жеке, Саше, ну и, естественно, дорогой уже представленное Кате с Сёмой.
Лицо было пола мужеского, причем, видно, что сильного. Рост и комплекция, характерные для персонажей американских боевиков. Волосы светлые, но жёсткие и прямые. Тип лица и характер нордический. А ещё синие, с арктическим прищуром и зверским высверком глаза. Он поочередно жал дамам руки - до первых признаков боли - и механически вздёргивал при этом подбородок.
После обмена учтивостями, компания приступила к более увлекательному размену. Вооруженные стаканами парни сходу взяли в карьер, устроив перекрёстный обстрел остротами. Да так, что сивенькая, ладно сколоченная Кэт буквально потерялась. Ладушка прибыла на пару с Фёдором, но страстный мужской накат экипажа «нивы» моментально затонировал сие недолгое светило. Да и Фёдор активно подтачивал стремительно тончающий альянс с Катюшей, переусердствовав с коньяком, к которому питал слабость и, видно, что больше физическую. Ослаб Федя...
Лишь новое лицо по имени Вадим до поры до времени не злоупотребляло пустословием. Оно неторопливо смаковало пиво, не забывая снабжать боковых сотрапезников аккуратными настругами из вяленых карпов и солёных горбуш. Вадим эффектно управлялся с ножом, шкеря и чистя рыбу с быстротой, которая в этой компании доселе не наблюдалась. Защепив шкуру с чешуёй в районе хвоста, он одним диагональным рывком «скальпировал» карпа до головы.
- Не находишь, Вадик очень надёжный парень? Ни одного непродуманного действия. – Пустил Жека шепоток в ушко Ларисе.
Разом зарумянившись, та откинула пышную русую прядь и с невнятным смыслом усмехнулась.
- Нет, Лар, Вадик, что, в самом деле, не произвел на тебя впечатления? - дивился Жека. - А мне представлялось, такие холодные и расчетливые джентльмены...
- Скорее, роботы... Роботы, а также змеи. Те же качества имеют. – Низким баском ответила Лара и с лёгким презрением прикрыла левый, ближний к Жеке глаз.
- А вот это жалко. - Искренне расстроился тот. - Вадик не местный. Аспирантуру штурмовать собрался. Мои предки согласились, чтоб он пожил у нас. А покуда тепло, хоть бы и тут, на ранчо.
- Родич?
- Кажется, да. Счёт крови сразу за дво-и-тро-юродами...
- Поздравляю.
- Спасибо. - Жека нежно чмокнул Ларису в ушко. Её глаза были туманны, ласковы, ждущи…
2.
Пикник тёк. Ни шатко, ни валко, ни весело, ни грустно, ни трезво, ни пьяно. Все – на полу: -тонах, -шумах, -страстях.
Всё громче плескались акустические буруны из жекиного «Филипса». На них относительно мирно уживались кораблики отечественного рока, попа, диско: самоценный Цой с завинченным Кинчевым, а брутальный Тальков - с развязной Азизой. Лишь шквальный Шевчук, не признавая лиг и конвенций, засылал по души тоскующих мещан террориста Помидорова, но упреждающе опять же порёвывал: «Не стреляй!!!». Мело-нарезка из «твоих улыбок» для «расстрелянных генералов» и «стаканов портвейна» для «мыхочущих перемен» не шибко продвигала в плане логики и оптимизма. Зато это всё отменно било по мозгам. Под дачный выпивон – то, что надо. В ушах уже шумело, но покуда не укачивало. Сухопутная качка случается от другого, а с этим успел перебрать пока лишь один Федя…
Лариса была томна, загадочна и на медленные не отзывалась. Ввиду чего красотка Кэт с потрясающей неутомимостью латала досадные прорехи в запаске партнёрш для «медленных». Одна на пятерых!
Но вот, не постучась, из ниоткуда ворвалась и всё накрыла качка. Мужские оджинсованные зады всё прочнее припаивались к скамейкам. Погрузневшие головы всё чаще мотались и даже падали с шеи, а локти срывались со стола. Чьи-то глаза и уши вдруг оказывались в салате или извлекались из крабовых обжёвков. Разговоры, всё чаще на грани истерии, обрели перекрёстные, затем локальные оттенки, потом же и вовсе распались на два затухающих очага.
Разделительной нейтральной полосой служила ровная, прямая, налившаяся стальною статикой фигура Вадима. Нордического товарища не брало, а несуетная леность и аскетическая невозмутимость придавали ещё больше голливудской мужественности…
…Пересыпка скабрезными анекдотами давно переросла в драные тезисы об антигуманной сущности советского человека. Особенный, завистливо довлеющий акцент снискала характеристика массовых побоищ, систематически учиняемых пресловутыми люберами, казанскими и ульяновскими бузотёрами. Интеллигентные юноши смаковали изуверские подробности кровавых месилен и пряно упивались сценами насилия.
Незнамо, сколь длилась бы эта канитель, кабы не Лара:
- Мне противно слушать это. – В голосе презрение, в глазах – брезгливость. - Это гадко и... вообще животно.
Все мужские взоры дрессированно потупились.
- А вас когда-нибудь били по лицу? - неожиданно поинтересовался нордический парень Вадим и сверкнул холодно вприщур, точно фотовспышкой: оголяя, чистя от одежд.
- Стоило так долго молчать, чтобы изречь грубость. – Размеренно пожала плечами Лара, но внутри вся оледенела: появилось ощущение, что стоишь голая под объективом.
- Афронт, май френд. - Промямлил сомлевший Фёдор, не замечая рыбьей чешуи на щеке, и совсем загрустил.
- Взгляд, как лезвие бритвы. Робот настоящий. - Сообщила Жеке вполголоса Лариса.
- Как-как, май лав? - предупредительно склонился тот, выдыхая сложное амбре.
«Как-как-ка-ка-ка»…
Она не поморщилась, но слегка отстранилась и, резко вздохнув, повернула к нему чуть расстроенное лицо:
- Идём-ка целоваться, милый.
- Браво! Это мы завсегда... Только слушай... как-то это самое... Кэт оставлять одну… среди пяти мужиков...
Лариса с язвительным любопытством заглянула в его глаза и поднялась…
Уже одолели ступеньки, когда вспорхнул чечёточный фальцет:
- Вадя, я хочу с вами... Пойдёмте и не упрямьтесь. - Он принадлежал Кэт.
- Почему я? - бесстрастно спросил нордический.
- А потому что мне с этими чревато. И многовато. – Так верещит нетрезвый лилипут. - А с тобой в самый раз. И к тебе эти ревновать не рискнут. Разве непонятно?
- Внятно и весомо. - Ответствовал Вадим, и впервые в его голосе проклюнул смехуёк.
3.
…Под копнистой головкой Ларисы безбожно затекла рука. Она примороженно немела, колюще ныла. Но Жека не смел тревожить любимую, он лишь благоговел.
…о дикий блюз незабываемой захватнической ночи и ворожейный шелест сорванных одежд, и ненасытный вой стократ оправданных надежд сладчайшие ожоги-поцелуи и шрамы счастья от порхающих ресниц и страсть и нега и томленье захлёб блаженства стон истомы пыл объятий неистощимых ласк испепеляющих утех и бурный обессиливающий приступ и жаркий перелёт в эдем и штурм по новой сил всё меньше а всё больше Сон...
…Глубоко вздохнув, он кротко перевёл влюблённый фанатичный взор на два увесистых лимона, наполовину тёмных, наполовину дымчатых, что ровно воздымались над лунной и упругой плотью… На сочный, гибкий, узкий бархатный живот с уютной пуговкой посередине… На правильный, волнующе шелкОвый клин - руном покрытый бугорок над тайной ниже, скрытой между сильных, плотных бёдер...
…и взгляд его в который раз преопьянился и вольная рука не утерпела и трепетно накрыла слабо дрогнувший лимон с едва шершавою картечиной соска оглаживающе поползла всё ниже по эмали кожи – к тайне и та эмаль скольженью в унисон заёршилась мурашно возбуждённо как плод востока то ли персик то ли дынька с бархатным пушком...
…Лариса конвульсивно содрогнУлась и, огненно плеснув глазами, затворила их. И вот всё громче возбуждённо-жаркий лепет: «Люблю, люблю... Ты понимаешь, я тебя люблю, о, Жека, милый!..» - «Да-да-да, Лариса»…
…не удержался и обрушил алчные полынные уста на эту дивную амбре дезодоранта пара и духов а также неизвестной ягодки лесной на эту духмяную мякоть, столь совершенную в пропорциях своих частей...
…А с улицы сочился монотонный бульк самых устойчивых гуляк, который то стихал на час, то вновь возобновлялся…
Вадим взял Кэт грубо, жестко, без романтических прелюдий. "ЖИВОТНО, как бы выразилась Лариса. Впрочем, нет: то она, опережая, попыталась взять инициативу. Но сумеречный викинг резко осадил: «Лежи, и дуй в тряпочку», - после чего присвоил все исходные почины...
Кэт было больно, неудобно и в то же время так необычно, так занимательно и так оригинально!
…и вот уж слезы унижения смаКнуло упоенье а тело с разумом как в лихорадке уж бьёт истерика неведомого кайфа…
Клёво-то как! Ё-мое!
4.
После ночи на «ранчо» Жека и Лара не могли друг без друга. Ни дня, ни, тем более, ночи. И можно бы сказать, что оба счастливы, кабы райские часы свиданий не омрачались то внезапными вторженьями, то закономерным присутствием Вадима.
«Терпеть его не...» - она не договаривала. С глупеньким выражением дискомфорта Жека старался успокоить её, умолял сообщаться потише. Он очень боялся, что Вадик услышит её нелестные отзывы и, не приведи Бог, обидится. Больше всего на свете Женя боялся обидеть человека. В глаза…
Как-то она явилась к Жеке чуть раньше условленного часа. Любимый отлучился за конфетами и цветами. Дверь открыл Вадим. При виде Ларисы, которую он обычно, стискивая зубы, звал «мамзелью», Вадим на этот раз надул щеки и, цинично выпыхнув воздух, процедил:
- А мадемуазель? Бонжур! Считаю, руки целовать необязательно?
И опалил сверкающей синей раздевающей молнией…
С ответной яростью в прекрасных малахитах она попыталась оттолкнуть его.
Ух, как же ты его ненавидишь!
О, как он бесил меня.
Чем?
Чем-то!..
И в инфернальной размытости этого «чем-то», похоже, самая его главная, непостижимая, необъяснимая и непростимая вина. Перед кем?
Перед ней - перед тобой – передо мной? Или…
Виноват! Ты опять не смогла определить: «чем же?», а оттого снова и снова злишься!
Но отдадим должное «роботу»: с гаденьким прищуром сам посторонился и даже отвесил как бы поклон.
Она стала разуваться и вдруг почувствовала на плече тяжкую хватку его узких нервных пальцев. Это было что-то новое, непонятное...
Растерявшись, оглянулась. В глазах откуда-то (откуда?) рябь, резь и слёзы то ли обиды, то ли недоумения, то ли боли.
Синий лёд его глаз не колол искрами, он глыбно давил. Они впервые смотрели без барьерного прищура, не ввинчиваясь, а цепляли хищно, затягивая и пожирая. Левый уголок губ поддразнивал клюквенным торчком – она ещё ни разу не видела его языка. Атлетическая лапа скользнула ниже, схватывая её подмышку с лопаткой. Лариса дёрнулась, и тут же скривилась от жгучей боли – в девичью кожу впились острые жёсткие ногти.
- Ненавижу... Подонок... Каналья... - закусывая губы, морщась и лиловея, с размаху ударила его по щеке. Примерилась вторично и взрыдала от боли в перехваченном запястье. Лицо Вадима не изменилось. Лишь побелело как гипс, и ещё от угла рта стрельнула кровь.
Он внушал тревогу, граничащую с ужасом. Она испугалась. Она была совершенно беззащитна, сломлена и раздавлена. Это был, правда, викинг или Тарзан - зверь, который повинуется зову инстинктов, которого в силах остановить...
…наверное, одна только смерть…
Вот теперь он может с ней сотворить всё, что угодно. Она ещё стоит, но уже распластана, она ещё собрана, но уже истолчена у его ног.
Спасла дверная звонница.
Вадим мрачно вспыхнул, резко отстранил её и прошагал к своей – дальней - комнатке. Мало во что вникая, она провела сухой ладонью по лбу, продолжительно сощурилась в широкий затылок страшного молодого человека и отлипла лишь после пятого звонка. Когда он скрылся, беззвучно выдавила: «Скотина».
- Что с тобой, Ларчик? - уставился Жека, церемонно выставляя цветы. То ли слышал, то ли просто вид у неё такой.
Не замечая букета, девушка чудачливо стюльпанила губы и тряхнула плечами.
- С Вадимом что ль поцапались? - допытывался Жека, хмурясь.
- С этим роботом... - тихо, без интонаций проронила она и снова, слишком медленно, повела плечами.
Жека подозрительно покосился на неё, потом на наглое лицо, что вынырнуло из дальней каморки. Ничего не сказав, проследовал в их спальню.
Она зашла в душевую и приспустила со спины шёлковое – одуванчики на травке – платье. В зеркале алели две подпалины: первая пятнала смуглый эластик правой руки, вторая - белокожье от лопатки до подмышки.
Тронула отёки, сжала зубы от щиплющего жженья и бережно обвела левым мизинцем пылающие колеи на правой кисти и боковинке левой груди...
5.
День рождения Ларисы отмечали тесным кругом на том же «ранчо». Общество было немногочисленное, но изысканное и щедрое. Дарили цветы, духи, монисто, браслет...
За последние недели отношения между Ларой и Вадимом столь откровенно ужесточились, что напряжение перекинулось и на его контакты с Жекой. В итоге, Вадима не позвали. Это никого не удивило: о взаимной нетерпимости викинга и Лары знали все. К тому же, Вадим мало импонировал сильной половине, которая на его фоне чувствовала себя слабаками.
День рожденья катился мирно, но не без задора. Шутки были изящные, темы – ввиду предварительного отбора - обтекаемые, но не без шарма. Словом, ничто не нарушало эстетического натюрморта, даже присутствие Кэт, которую вызвали в последний момент для единственного юноши, оказавшегося вдруг без пары.
Лариса с Женей, в основном, целовались и были заняты исключительно друг другом. Что не мешало им следить за ходом беседы, и не воспринималось, как обида, гостями. В связи с полным комплектом полового партнерства, те следовали той же непритязательной программе.
…Было уже темно, когда за цветником скрипнула калитка. Заскучавшая от интеллигентских штучек Кэт проворно обернулась и странно разомкнула челюсти. Её растерянность не осталась незамеченной. Стало тихо, и все уставились на цветник. Оттуда, по плиткам, казавшимся чище и хрупче фаянса, шествовал Вадим. Несмотря на зной, он был облачён в белую поблёскивающую тройку, крахмальные гетры и матовые лакированные туфли. Рука его провисала под тяжестью белой сумки. Незваныш шёл прямо к столу, не сворачивая и не уклоняясь - резал линкором, безжалостно расчищая фарватер от мелких канонерок. Вот, словно цыплят, отстранил он Сашу с его подругой, втиснулся между ними, с притушенным звяком взгромоздил на скамейку сумку и медленно, крайне медленно извлёк роскошную хрустальную вазу в виде лебедя. Затем поклонился и лишь после этого протянул имениннице подарок. Ларисины глаза выпукло затвердели.
А дальше… С умыслом или случайно, но ваза до Ларисы не дошла. Серо и неуклюже Вадим уронил её между столешницей и скамейкой. Хрустальный лебедь брызнул колючим фонтаном, и миллион тревожин разбился по сердцам.
Смущенно хмыкнув, Вадим картинно помедлил, потом запустил руку в сумки и неспеша достал вторую вазу, в форме ладьи. Движение руки к столу… У гостей перехватило дыхание. И… Вздох облегчения: подарок водружён рядом с именинницей.
Впрочем, Вадю не волновали чьи-то эмоции. С удручающей педантичностью он вытащил объёмный пакованный сверток, небрежно и методично растерзал верх. Бутонным фейерверком взорвался кустик… роз, красных и белых, в пропорции:1\2.
Лариса взирала испуганно, не мигая, остолбенев. Что делать, когда букет протянется к руке?
Ещё сюрприз – цветы ползут к ней, но на полпути замирают и обрушиваются… В лАДьЮ!
Гости ждут и зрят. Насторожённо и заворожённо. Что дальше? Дальше сильная рука ныряет в сумку, выныривая с парой шампанского: офольжённые горлышки между пальцами. Всё это молча. Ни звука в заповедной тишине.
Двумя рывками пальцев Вадим откупорил обе бутылки и резко, с двух рук, выплеснул в цветы. Входя в кураж, сгрёб в кучу все подарочные букеты и с силой втиснул в вазу, после чего грохнулся на колено, отхлебнул из ладьи и протянул её Ларисе.
…Глаза его не были ледяными. Они вакхически горели, маняще сверкали, сумасшедше постреливали искрами. Её губы задрожали. На нижние ресницы влажно набрякли. Она сделала судорожное движение ладонями вперед, на миг ладони повисли, а затем стремительно закрыли лицо…
Жека возмущённо встал и смешно споткнулся о скамью. Вадим снисходительно осклабился, его рентгеновская ухмылка прочитывалась навскид: «Что? Презираете? Ну-ну...».
Ровно солонку, тремя пальцами приподнял он непринятую вазу, выплеснул шампанское с цветами на газон, добыл из сумки третью бутылку, отбил ребром ладони горлышко, радетельно нацедил в вазу и с вызовом бросил: «Что ж не пьёте забесплатно, господа аристократы?», - задом-задом сделал три шага. Глаза общества впились в гаревую кляксу на белоштанном колене. Вадим душевно плюнул и растворился в густеющем мраке...
6.
Свежий вечер, на душе покойно. Луна сощурилась в утлую дужку.
Сегодня он и она решили, что завтра подадут заявление в загс.
Всё в их жизни устаканилось, обрело просчитанный уют, казалось безмятежным, тихим, вечным, как Млечный путь над головою...
- Пойдем выкупаемся.
- А давай! – одобрила она и подарила губы.
Он смиренно помогал раздеваться. Она отвечала пикантной, будоражащей грацией.
Затем он быстро разделся сам, как и она донага, тщательно свернул одежду и сложил её на врытой в песок скамейке.
Заплыли далеко. Поверх журчащего затишья крылато резвился смех.
- Ой, Жека, кто-то сел на нашу лавку. – Понизив вдруг голос, она от неожиданности ушла с головой и, слегка наглотавшись, обеими руками впилась в его крепкое плечо.
- Да... Ты вот что... – Отфыркиваясь, он пытался оценить ситуацию. - Поплыли скорее, а то случаются шутники ещё те…
- Ага. Буль-буль, ой, а как же нам выйти? Без всего?
- Выйду я. Ты притаись у берега.
... В нос пахнуло перегаром.
- Вадим?
- А что, кто-то ослеп?
- Чего ты нас выслеживаешь?
- Ну, ты и дурак!
- Может, соблаговолишь отвернуться?
- Зачем? Я нудистов не вижу ни в фас, ни в профиль.
- Ларчик, держи купальник...
- А что это мы застеснялись, ножонками засучили?
- Встань, ты на одежду сел… Ты чего? Не понял! Сойди вон…
- А вот хамить не рекомендую. Я так вам слова поперёк ни разу не вставил... Э, дружок, зачем толкаться-то?
- Щас в тык полу…...
«Тык»…
Лариса вытаращила глаза. Точно в замедленном кино, его мускулистое, облитое месяцем тело жухлым листиком оторвалось от песка и, получив ускорение от короткого взброса длинной ноги, с лениво обвисшими членами отлетело к воде…
…Она кинулась к нему. Он не шевельнулся. Она хотела присесть и, закричав, отрезвляюще отхлестать по вытянувшимся щекам...
…Ничего она не сделала. Она даже не закрылась. В глазах лишь тревожно полыхала Луна, которая стала втрое жирнее и ближе. А потом всё застил вздыбленный конус груди. Его груди…
- Дерьмо, ублюдок... - удивлённо прошептала она и, охватываемая сдержанным бессилием, уже не раз испытанным в присутствии этого человека, шатнулась. - Животное...
И он слапал её. В последний раз девушка дёрнулась в тисках и стихла. В левом уголке рта знакомо и похотливо взблёскивал язык. И язык этот, змеясь, искал её губы, чтобы развести их, её зубы, чтобы разъять их, её язык, чтоб обжечь и затолкнуть его вместе с летевшими оттуда бессвязными обидами, которые больше походили на разворошённые клочья ласковых признаний.
Она почувствовала страдание от сдавки пружинных пальцев и стала медленно, картинно оползать к его ногам. И он неспешно последовал за ней и отыскал её горячие губы, её прохладный язык...
Спустя четверть часа она изнеможённо мотала головой, шепча:
- Когда, когда я помешалась?.. Когда я так, втрескалась в тебя, как раба... точно собака… Вадик, а я ведь думала, что терпеть тебя не… Ненавидела, брезгала, презирала... Вадик, сладик…
А он всего лишь улыбался синими обдирающими кожу лезвиями и больно мял в ладонях эту вожделённую… всего час назад такую чужую и ставшую теперь безраздельной его собственностью… эту пышную… эту пленительную… эту хмельную… эту ароматную… эту податливую и неистощимую… на чудеса… мякоть и гибкость – эту плоть. Её плоть… Тело, это ж с ума сойти, ЕГО Ларисы. Или нет: самого непостижимого существа, выдуманного Всевышним - нежной и мятежной, трогательной и дерзкой, страстной и изменчивой, прекрасной и развратной… женщины…
Рассвет занимался со скрипом. Скрипом притворялся дальний гром на Западе...
…Жека мотал головой в разлетающейся галактике брызг или звёзд… Его вздыбленная правая дырявила небо ржавым прутом, выхваченным из прибрежного песка...
…ЛАР…
…ЧИК!!!
???
1989