ВАСИЛИЙ ГРОЗНЫЙ КНЯЗЬ ЯРОСЛАВСКИЙ.
КНИГА ПЕРВАЯ.
ВАСИЛИЙ ГРОЗНЫЙ И ЮРИЙ МОСКОВСКИЙ.
Ирина Грицук – Галицкая
ПРОЛОГ.
1. ИЛЬБАСМЫШ – ПОСОЛ ХАНА.
- Юлдуз – звезда Востока, мой отец и повелитель, хан Тохта, внял твоему посланию и возжелал увидеть пределы своих северных владений, красоту и богатства их земель.
Сын хана Тохты, Ильбасмыш, стоял перед Ярославской княгиней Анной, не снимая шапки с бритой головы и не изъявляя желания поклониться владычице обширного Ярославского княжества, явно выражая превосходство посла Золотой Орды перед княгиней – улусницей. Он кашлянул в сторону и продолжил:
- Лодьи хана Тохты покинули южные причалы берегов Ахтубы и двинулись в свой северный улус, имея целью достигнуть твоего города Ярославля.
Анна с видимым спокойствием слушала своего племянника, и то, что он не соблюдал обычаев гостя, не ставила ему в вину. Она уже была рада тому, что, наконец – то её брат Тохта сподобился появиться в её Ярославских краях.
Ярославль, уставленный стараниями князя Федора Ростиславича, слыл самым могущественным городом на Волге, прозывали его тогда Вторым Новгородом. Одна Мологская ярмарка приносила доходы серебра в казну хана больше, чем все другие города северного улуса.
Давно, так давно княгиня Анна – Юлдуз не виделась со своим родным братом Тохтой, но всегда хранила верность ему. Их связывала давняя дружба, ведь именно Тохта выступил против могущественного мурзы Ногая, который заварил замятню в Сарае, где правил отец Анны – Юлдуз, Великий хан Менгу – Темир.
2. ЛЮБИМЫЙ, ЗАВЕРНИ МЕНЯ В ЗЕЛЕНЫЙ ШЕЛК…
Знала ли Анна, что тайно связывало её мужа, князя Федора Ярославского со столицей Золотой Орды!? Для маленькой татарской царевны сердце мужа всегда было закрыто. Высокий, красивый, могучего сложения, князь - воин и дипломат, никого не пускал в тайники своей души.
Анна помнит, как прискакал встревоженный гонец от её матери. Диджекхатунь молила о помощи и призывала зятя прибыть, не мешкая в Сарай. Федор, как гонец – стрела взвился с места и устремился из далекого Ярославля к Сараю.
Только воины Ногая опередили его, заняли столицу Золотой Орды и расправились с правителем. Потом по приказу лютого Ногая послушный убийца вонзил нож в спину прекрасной царицы Диджекхатунь.
С боем ворвались дружинники князя Федора во дворец Великого хана. Поднимая на пики врагов, рубя их на ходу, вымели из сарайского дворца ногайцев. Вкупе с полками Тохты погнали их за Волгу, в уральские степи.
Возвратившись во дворец, князь Федор поспешил в покои царицы. Черный шест высился у дверей её покоев. И стража загородила дорогу Федору, скрестив пики:
- Ярамый! Улем, улем…
Федор решительно отстранил низкорослых, но крепких татарских стражников и вошел в покои царицы. Стражники что-то прокричали в след князю, но вступить в борьбу с ханским зятем не решились.
Диджекхатунь лежала на окровавленном ложе, приподнявшись на высоких подушках, веки её слегка дрожали.
- Чичек…, - позвал Федор шепотом. Так звали её самые близкие люди, но он, никогда прежде не позволял себе этого.
Царица с трудом подняла веки, и сознание её прояснилось. Она слегка улыбнулась уголками губ:
- Я знала, что ты придешь исполнить свою клятву…
Федор уткнулся лицом в её холодеющую ладонь:
- Не умирай, Чичек! – ему казалось, что он кричит на весь мир, но голос его, схваченный спазмом, едва слышно прохрипел эти слова.
- Заверни меня в зеленый шелк, любимый, чтобы шайтан не испортил моей красоты! – голова Диджекхатуни запрокинулась и остановившийся взгляд её, устремился в Небо.
Федор, скинул с плеч зеленый коч и бережно укрыл им прекрасную Чичек.
Душа его опустела, вызывая боль. Он только сейчас понял, что не было на свете более верного соратника, чем царица Чичек, что не было более желанной женщины, чем она, и что никогда не будет у него возможности войти в её шатер и насладиться её любовью.
Сын Чичек и Менгу – темира торжественно вступил на Высокую кошму Золотой Орды, а его шурин, князь Федор Ростиславич, принеся поздравления брату жены, в великой печали ушел в пределы родного города Ярославля, не задерживаясь на ханском пиру.
3.ВЕЛИКОЕ ПОКАЯНИЕ.
Княгиня Анна помнит, как изменился её муж после похода в Сарай. Прежде, не довольствуясь победами, он жил будущими надеждами, манящими намерениями, не раз повторяя: «Всё ещё будет! Будет!» …
Оказалось, что ничего уже не будет! Охладела его душа к земной жизни. Он больше не хотел ничего. Ни власти. Ни любви. Ни богатства. «Время обмануло его? Или ещё что- то?» - думала княгиня Анна.
Слава и почет, любящая жена и добрые дети уже не радовали Великого Ярославского князя. Всё чаще стал уединяться он и отходить от людей: всё больнее давила тяжесть содеянного на сердце князя - воина.
Много крови пролито, много судов неправедно сужено, много унижений пережито. Стоит ли власть земная того, чтобы мучиться совестью под старость лет и страшиться суда Божьего?! Осталось только раскаяние.
Князь Федор вопреки уговорам княгини Анны, уединился в маленьком домике, заросшем крапивой да бурьяном в самом конце княжьего двора. О многом надо было передумать князю, многое вспомнить, ни что не забыть! …
Он вырубил дубовую колоду себе под рост. Мерный стук молотка и долота долетал до княжьего дома, и разносился окрест. «Домовину строит себе хозяин», - шептались дворовые люди, в печали и недоумении пожимали плечами.
В один из осенних дней стук прекратился. Смертельная тишина повисла над княжьим двором.
Старший сын Давид пересек двор, осторожно отворил замшелую дверь, сел на порожке, осмотрел убежище отца. Лежит старый князь - отец в дубовой колоде, руки скрестил на груди, глаза веками прикрыл: то ли жив, то ли нет…
- Батюшка…. – позвал протяжно Давид, - батюшка….
- Сыне, прикажи нести меня в Спасов монастырь, - не сразу откликнулся изнуренный душевной борьбой, князь Федор, - Упроси отца Тихона принять покаяние моё о множестве безмерных моих зол и страстей, об отчуждении и отступлении от Бога, когда страсти мои в мир устремлялись, когда держал в руце моей меч обоюдоострый! …
Федор перевел дух и продолжил:
- И разил врага своего, а он Богом сотворен, подобен мне. Земля вопила подо мной от горя… А ныне одержим отчаянием о помрачении ума моего, безмерны грехи мои и тяжки для сердца моего.
Давид с удивлением увидел перед собой иссохшего старца, но не могучего князя....
- Сыне, в церковь Господню человеки, трепеща входят, а я же без стыда входил, будто бесстрашием Божием одержим!... Грех гордыни моей, хочу умолить у Господа! …. Омой! Омой! Меня Господи! От скверны прегрешений моих!
Федор просил, умолял. Он плакал!
Давид выбежал из избушки, едва не задев притолоки. Федор прикрыл глаза, будто забылся сном.
Звон раздался от малого колокола к большому, и вдруг ударило резко, скорбно… Перед Федором пронеслась его жизнь от рождения: мучительный, долгий, путь к старости, и смерть, которая стоит тут где – то рядом. И ждет своего близкого часа.
«Перед Господом каюсь, а перед людьми….» - пронеслось в мыслях. И тут почувствовал, колода, в которой лежал он, качнулась. Поднялась… Будто настал уже час Суда Божьего. Множество рук человечьих уцепились за край дубовой домовины. Сумрак и сырость помещения остались где – то позади, а впереди был свет осеннего ласкового солнца. «Господи! Хорошо – то как на твоей земле!» – подумал Федор и вдруг услышал бабий плач с подвыванием:
- Батюшка ты наш, Федор Ростиславич! Куда же собрался ты, князюшка! На кого же ты покидаешь нас!
Бабы падали, ударяясь оземь. Мужики смахивали слезы с длинных бород и усов. Подходили косцы с поля, подставляли широкие плечи под край колоды, подменяя других носильщиков. Стон и плач усилился, когда поднесли домовину к деревянному мостику с дубовыми переводинами, что вел через Медвежий овраг прямо на монастырский двор.
Гроб – колоду осторожно опустили на паперть. Вышел владыка Тихон, спросил строго:
- Почто прибыл, княже, к порогу Божьему?
- Час смерти своей чую, владыка. Прими покаяние моё перед Богом и перед людьми.
Наступила тишина.
- Говори, раб Божий, Федор , – Тихон был суров.
- Сперва перед людьми….- голос Федора был слаб, но говорил он внятно, - Горшеня, - отыскав глазами ремесленника в толпе, окружившей гроб, проговорил кротко, - Прости меня, что семью твою не заступил перед врагами … Я ведь всю жизнь об этом жалел… всю жизнь…
- Бог бы простил, княже. А я прощаю….-Горшеня засуетился, переложил из одной руки в другую свою старую шапку, и смахнул слезу.
- Усыня, и ты прости, что сманил тебя с добрых Можайских земель, а тут сколь пришлось тебе оратать, чтобы тощую землицу нашу обрядить. Ты пенял мне как-то в этом , так прости…
- Эка, чего вспомнил! Княже! Как же я без тебя – то бы обрядил хозяйство своё. Прости и ты меня за язык мой вредный….
Богатырь Усыня отвернулся, чтобы не показывать слезы свои, махнул рукой и отошел в сторонку, сникнув.
Будто, никого не видя, к гробу протиснулась Настя – дурочка. Она широко отрыла глаза, удивившись увиденному, забормотала:
- Ныне взошла я на гору высокую, увидала бездну глубокую, а там мать – сыра земля….
Тоненько заплакала, завыла протяжно:
-Господи…. Прими раба Божьего во чрево своё…
Верный слуга Федора, старый Матвей, оттеснил блаженную от гроба:
- Иди с Богом, странница.
Взгляд Федора прояснился, он узнал ту, чья жизнь была сравнима с судьбой страдающей Руси…
- Настя, прости за жизнь твою скорбную…. Не уходи. Страшно мне. Твои молитвы, слезы теплые послушает Христос и, может, подаст прощение грехам моим…
Настя улыбнулась рассеянно:
- Любя, Сын Божий наказует…. Любя и милует…
Федор прикрыл глаза, видно было, что говорить ему было тяжко. Он только повторял:
- Простите, люди добрые….
Ярославцы медленно, соблюдая порядок, проходили мимо княжеской домовины, каждый повторял:
- Прости и ты, нас, княже, пусть и Бог тебя простит.
Княгиня Анна приблизилась к изголовью, поддерживаемая сыновьями. Черты лица её обострились. Глаза неотрывно, с отчаянием смотрели на мужа.
Федор открыл глаза:
- Анна, прости меня, много взвалил я на плечи твои хрупкие. Теперь вот ты всему госпожа, как управишься, родная? Не думал, что так рано оставлю тебя, а сам один дальше пойду….
- Не насытится око зрением, любимый мой! Не уходи далеко! Возьми меня с собой! – она упала на грудь князю.
Анну подхватили с двух сторон, отстранили от гроба.
- Давид! – обратился Федор к сыну, - Береги город наш. Временщиков хищных не допускайте до власти. Городу нашему цены нет! А промеж собой живите дружно. Что татарин, что русский, что булгар, все мы дети Господни.
Владыка Тихон шепотом отдал приказ. Колоду подняли, внесли в храм. Тихон приказал всем выйти из храма. Когда двери закрылись, и люди оказались на воле, вдруг стало ясно, нет больше великого человека – защитника и заступника, любившего сей город и народ его так, как никто в веках любить не сможет, ибо для этого надо иметь сердце Федора, его ум и отвагу.
Вот это всё вспомнила Анна, отстраненно глядя на посла хана Тохты, на своего племянника Ильбасмыша.
4. ПОХОД ДО НОВГОРОДА.
- А ещё хан Тохта стремит увидеть тебя, княгиня Юлдуз – Анна, свою любимую сестру и выразить тебе свои почести. И потому мой отец и повелитель приказывает тебе идти ему на встречу и ждать его у Новгорода, что на Волге.
Анна сошла с высокого трона, подошла к племяннику, и широко расставив руки, обняла его могучие плечи:
- Благодарствую, хан Ильбасмыш, за весть радостную. Ты, сын моего брата, будь моим почетным гостем за нашим столом.
Анна взяла Ильбасмыша за руку и повела в широко открытые двери трапезной палаты ярославского княжьего дома. Она с достоинством поднялась на две ступени, что высились в передней части палаты, и показала рукой ханскому послу, на почетное место возле себя.
- Мой отец, а твой дед, хан Менгу – Темир всегда сажал возле себя моего мужа, князя Федора и доверял ему наливать вино в ханские чаши. Я хочу выразить тебе самый высокий почет, и уважение, как равному мне по крови, - княгиня знала, что рискует навлечь гнев племянника, указывая на кровное равенство, но увидела довольную улыбку Ильбасмыша, и поняла, что ей удалось сохранить достоинство русской княгини и ханской дочери перед высокой властью.
Ни Ярославский князь Давид Федорович, ни его мать, княгиня Анна, не ожидали такой оказии – похода на Нижний, потому не были готовы к водному путешествию.
И все – таки, ярославский отряд из нескольких лодей, да плоскодонок со съестными припасами и подарками для хана Тохты и его жен, отправился вниз по Волге до реки Оки.
На передней лодье был устроен шатер для княгини Анны и навес для внука, княжича Василия.
Василий Давидович был непоседой отчаянным, отстать от бабушки Анны, и не поехать с ней по Волге до Нижнего, такого и быть не могло.
Он хотел знать и видеть всё.
- Право, зуда! – ворчал старый дядька княжича Матвей Дормак, видя, как любопытничает питомец. Сам старик, служивший ещё князю Федору, любил, когда юный наследник выспрашивал у него: что бояре приговаривают, и что в письменах написано, и что в лесу деется, и как лебедей прикармливают на Которосльной запруде и о многом другом, что рождалось в любознательной голове Василия. Мудрый Матвей рассказывал всё обстоятельно, зорко вглядывясь в разумные глаза воспитанника. И одобрительно поглаживал свою окладистую бороду. А когда видел, что Василий не уразумел сказанного, больно ковырял большим заскорузлым пальцем макушку юнца, приговаривая:
- Никак в темя колочен!
- Не колочен! – бодается головой княжич, уворачиваясь от дядькиного ногтя.
С Василием в поход по Волге напросился его верный друг Романчук, внук князя Глеба Васильковича Белозерского. Романчук гостил в Ярославле частенько, потому как был он внуком Федора Чермного, от его старшей дочери, выданной замуж за князя Белозерского. После смерти Глеба Васильковича произошла распря в кругу ростовских наследников. Братья Борисовичи, сыновья старшего ростовского князя Бориса Васильковича, изгнали из Белозерска своего двоюродного брата Михаила Глебовича и его семью. Этого им показалось мало. Тайно, ночью, изринули они из семейного склепа, что хранил останки пращуров долгие века в Ростовском Успенском соборе, труп дяди своего Глеба Васильковича, и тайно схоронили в Княгинином монастыре на окраине Ростова Великого.
Тяжело перенес кощунство над прахом отца и своё изгнание князь Михаил Глебович Белозерский. Лихолетье переживала семья Михаила в Ярославле, на родине его жены. Вот и подружились княжичи – Василий и Романчук.
Василий, умел плавать, как рыба. С ярославскими отроками переплывали Которосль не один раз на день, а вот Волгу ещё ни разу не осилил. До середины плавал, а дальше, духа не хватало.
В походе, отроки, нарушая покой бабушки Анны, ныряли с лодьи, и вынырнув, догоняли судно, бойко идущее по течению. Княгиня Анна только руками взмахивала: упаси Господь, не утопли бы наследники!
Василий с Романчуком, отпросился у княгини на вторую лодью, туда, где, развалившись на мягком ковре, и открыв своё могучее тело всем волжским ветрам и солнцу, покачиваясь на волне, шел богатур Ильбасмыш со своими воинами. И Василий, и Романчук хорошо знали татарский язык, ведь бабушки их, татарские принцессы, были женами русских князей и, хотя приняли христианскую веру, язык свой и обычаи не забывали и дети их и внуки тоже были обучены обычаям и языку татарского народа.
Василий первым вплавь добрался до судна Ильбасмыша и тот, перегнувшись через борт, поймал Василия за руку и легко, как котенка, втянул в судно. Василий сиял от гордости и счастья, он дорожил дружбой с богатырем Ильбасмышем, и радовался случаю, который ему послала судьба.
Да кто бы мог подумать, что поход этот окажется опасным и надолго изменит жизнь княжича Василия Давидовича Ярославского и друга его Романчука Михайловича Белозерского.
5. У ВОЛКА ПАСТЬ ВСЕГДА В КРОВИ.
Караван судов Великого хана Тохты растянулся далеко по течению Волги – реки. Многочисленные жены, родня, вельможи, чиновники, прислуга и пленные рабы делали речное путешествие хана похожим на военный поход.
Гребцы – рабы мерно взмахивали высокими веслами, преодолевая великую реку против течения. По берегу шла конница, сопровождавшая поход хана, готовая в любое время придти на помощь, если хан захочет сменить неспешное движение лодьи на быстроходного скакуна
Хан Тохта во время всего путешествия был настроен благодушно. Он слыл грозным и отважным правителем, спорить с которым за власть не осмеливался никто в пределах Золотой Орды. А пределы его улуса простирались от берегов Болгарии Дунайской до берегов
соленого озера Балхаш и от берегов южных морей до северных земель обширной Руси.
Ногайцы после смерти своего господина Ногая ушли на восток за реку Итиль в бассейн Нижнего Яика, на кочевку племени мангыт и, кочуя там, вели себя мирно и покорно.
Русские князья довольствовались тем, что над ними существовала сила, способная судить, разбирать распри, поставлять их на престолы. Русь уже не представляла опасности для Сарайского хана, она была покорной и преданной, как хозяйская псина.
Тохта помнил, что в далеком волжском городе Ярославле живет его сестра Юлдуз – Анна. Оставшись вдовой, Анна затосковала по брату, прислала ему поклон с особым гонцом и просила Тохту сняться с места и откочевать в сторону Ярославля. И ещё передал ярославский посол хану, что желает княгиня Анна принять родного брата, как дорогого гостя, чтобы почувствовал он тепло кровного родства, да и заодно посмотрел северные пределы своего улуса.
У степняка хана Тохты взыграла кровь. Пройти по Волге, посмотреть новые города, потешить душу поклонением людским, это ли не развлечение для царской души!
Всё дальше вверх по Волге шел караван нарядных судов, увозя хана в окружении сарайской знати, на север. Вслед за весельными судами шли плоскодонные лодьи, груженные припасами для жен и свиты хана. Эти суда тянули шедшие по берегу рабы, обвязанные веревочными лямками. Упираясь ногами в землю, и тяжело отталкиваясь от неё, пленные русские мужи под свист бича медленно продвигались против течения русской реки. Они не роптали, ибо лелеяли надежду, что, в конце пути, окажутся в своих, северных пределах, может, увидятся с родными, а Бог даст, и свободу заполучат.
На пути каравана стоял Булгар. Великолепный город с множеством мечетей и минаретов. Там, в Булгаре правил родственник Тохты, тоже чингизид, хан Узбек. Волжская Булгария еще в 922 году приняла учение Магомета и была исламской землей.
Весь народ Булгара сбежался на берег Волги, чтобы приветствовать хана Тохту. Сам Узбек припал к ногам Великого хана и, приложив руку к груди, пригласил Тохту пройти во дворец.
Прием, оказанный Великому хану Тохте, не вызывал никаких сомнений в искренности, с которой Узбек выражал свои верноподданнические чувства. Поэтому Тохта много пил и ел, предвкушая ещё большие удовольствия, когда его проведут в шатер для сна, где его ждут молодые булгарские наложницы. У них светлые власы, и чистая прозрачная кожа, огромные глаза цвета сливы, у каждой вздернутый носик и припухлые приоткрытые губы, готовые шептать нежные слова и ласкать господина жаркими поцелуями.
Ласки юной булгарки утомили Тохту. Хан откинулся на подушки и подумал, что такого с ним не случалось, неужели старость подступила к порогу его шатра!? Внезапно рвота потрясла его тучное тело. Тохта застонал и изрыгнул принятую днем пищу. Нутро его содрогнулось спазмом и испражнилось на шелковые покрывала.
- Пить, - простонал Тохта, но его никто не услышал. Булгарки исчезли, а стража оставалась за пределами шатра и не имела права входить в ночное обиталище хана.
Только утром стало известно, что Тохта умер. Узбек велел оказать почести умершему хану, весь вид хозяина Булгара выражал горе:
- У покойника нет пороков, так гласит народная мудрость, - вновь и вновь повторял он с кротостью.
Приближенные хана Тохты не смели ничего говорить, ведь у волка пасть всегда в крови, и многозначительно молчали…
А Узбек по праву чингизида провозгласил себя претендентом на Великую кошму.
Со смертью хана Тохты окончилась история монгольской державы Бату - хана. Далее Золотая Орда выбрала иной путь развития, который привел её к полному распаду.
6. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ БОГАТУРА ИЛЬБАСМЫША.
На стрелке двух рек Волги и Оки собралось множество народа. Анна заметила, что люди были вооружены мечами, и суровые взгляды их были устремлены на караван, прибывающий из Ярославля.
Не сразу поняв, что это не охрана, посланная братом навстречу ей, а строгий конвой, ярославская княгиня поднялась по узким неудобным сходням на берег, где её сразу взяли в окружение вооруженные воины. Она беспомощно оглядывалась назад, силясь увидеть, где её внуки, но плотное кольцо вооруженных воинов не давало ей сделать этого. Внезапные крики: «Атас! Атас!» ….- разнеслись в воздухе. Анна узнала голос Ильбасмыша. Конвой заколебался, и рассыпался , перестраиваясь в атакующую стену. Тут Анна увидела Василия, и Романчука. Отроки испуганно жались друг к другу. Анна шагнула им навстречу и обняла широким размахом рук, как степная орлица. Прижавшись к бабушке, Василий во все глаза смотрел на берег Волги, от которого они только что отошли под конвоем. Там, на крутом берегу, горстка людей, вступила в бой с вооруженными бойцами. В центре сечи размахивал кривым мечом богатырь Ильбасмыш.
- Бабушка Анна, что это? – испуганно глядя на Анну, допытывался внук.
- Тихо, Василий, тихо. Так встречает гостей хан Узбек….. Господь милостив, может всё уладится, - успокаивала Анна внука, и ещё крепче прижимала детей к себе.
- Жеяден атучи, жеяден атучи! – кричал татарский воевода, призывая к себе лучников, - Атарга! Атарга! Ату! Ату!
Мимо Анны пробежали стрелки, на ходу натягивая тетивы упругих татарских луков. Тоненько запели стрелы….. Одна из них вонзилась в грудь Ильбасмыша. Сын Тохты будто запнулся, удивленный, он в последний раз взмахнул мечом и тяжело, медленно, опустив руки, упал, опрокинувшись на спину.
«Это замятня, крамола, мы в ловушке» - пронеслось в голове Анны. Её вновь окружили вооруженные воины и, подталкивая вперед, повели к шатру Узбека.
7.ГОРЬКОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ.
Ярославская княгиня Анна возвращалась в Ярославль верхом в сопровождении малого отряда ярославских дружинников. Каждого из своих людей отпрашивала, выторговывала, она у нового хана Узбека. Всё отдала, чтобы вернуть ярославцев домой, а вот внуков не смогла отстоять. Узбек забрал в аманаты княжичей Василия Ярославского и Романчука Белозерского.
Жить им теперь в Орде, служить у хана Узбека, при его дворе и набираться ума – разума пока не сочтет он нужным отпустить их восвояси. «Хану служить – возле смерти ходить – так русская пословица говорит» - думает Анна и вздыхает: «Как сыну, Давиду, сказать о том, что наследник в аманатах остался!»
« Горе, вот уж горе – то!» - кручинилась Анна, правя поводьями.