Глава 3
Она высасывала из меня кровь, будто разрывала невидимые нити, которые поддерживали во мне жизнь, будто хотела меня убить. Ведьма обладала мною через кровь. Я судорожно вздохнул и попытался ухватиться за столбик кровати, но, промахнувшись, мягко упал вместе с ней на ворох цветов. Наши волосы запутались в розах.
Под ее бесцеремонным натиском я почувствовал, что с кровью вливаю в нее свою жизнь – сырой замок в провинции, Париж, бульварный театр, мое похищение, каменная башня, Магнус совершает надо мной обряд, огонь, одиночество, сиротские стенания, сокровища; смеялась ли она? Я видел ее зубы, вонзенные в мое сердце, в самое сердце.
Я отпрянул, ошеломленный, цепляясь за ускользавшие от меня столбики, и уставился на нее.
Дьяволица!
Она смотрела на меня сияющими глазищами. Ее губы слегка испачканы кровью, но боль ушла, и наступил Момент, момент свободы от боли, свободы от страданий, свободы от страхов.
Она просто не могла поверить в это.
Во время превращения, когда человек уже не человек, но еще и не вампир, она дышала глубоко и свободно, голодный гибрид, проклятый гибрид. Ее кожа лучилась здоровой сытостью, иссохшие щеки чудесным образом разгладились, налились губы, под глазами пропали тени, наконец, ее груди приподнялись, обозначившись под хлопковой тканью пижамы, а руки приобрели прелестную округлость, такую очаровательную округлость… Да, я сластолюбивый мерзавец.
Она снова вздохнула. Вздохнула в экстазе и посмотрела на меня. Да, знаю, я очень хорош собой.
И еще я знал, что теперь она сможет пройти через Темный обряд.
Квинн пребывал в состоянии шока. Захлебывался от любви к ней.
С дороги. Я оттолкнул его.
Это все мое!
Я приподнял ее с цветочного ковра. Сосуд с моей кровью. Посыпались лепестки. Поэтические строчки зашелестели на ее губах «…как будто для того была я создана…» Я прижал ее к себе. Я хотел испить из нее свою кровь. Я хотел ее.
- Маленькая ведьма, - прошептал я ей в ухо. – Ты думаешь, знаешь все, что я умею делать?
Я безжалостно сжал ее. И услышал чудесный сладкий смешок.
- Давай же. Покажи мне, – сказала она.
Я больше не умираю.
Квинн выглядел испуганным. Он обнял ее, коснулся моих рук. Он пытался заключить нас обоих в свои объятия. Было так тепло. Я любил его. И что? Она была моей.
Я заскользил зубами по ее шее.
- Я собираюсь заполучить тебя, малышка, - прошептал я. – Ты затеяла опасную игру, красотка.
Ее сердце колотилось. Все еще на пределе.
Я вонзил зубы и почувствовал, как напряглось ее тело.
Восхитительная неподвижность.
Медленно я пил ее кровь, смешанную с моей собственной.
Теперь я знал ее. Прелестное дитя, нимфетка, школьная заводила, с которой не пропадешь, пробуждение талантов, пьющие родители, веснушчатая и смешливая, сорвиголова, и все время полна идей, ищет пароли, чтобы завладеть биллионами Мэйфейров, хоронит отца и мать и с этой стороны больше нет тревог, любовница стольких мужчин, что сбилась со счета, беременна… Теперь я вижу это! Кошмарные роды. Ребенок – монстр.
Только посмотрите! Ребенок – взрослая женщина! Морриган.
«Этот ребенок уже может ходить», - говорит Долли Джин.
Кто эти люди? Что это за существо, которое ты показываешь мне?
«Думаешь, вы единственные монстры, которых я знаю?»
Морриган навсегда потеряна, чудовищное дитя.
«Кто этот мутант, вырастающий, едва успел родиться, кто требует, чтобы ты дала ему свое молоко?»
Талтос! Исчез, навсегда искалечив ее тело, оставив ее умирать. Она должна найти Морриган! Изумруд болтается на шее. Посмотри на изумруд!
Мона цепляется за Квинна, полная любви к нему, рассказывает ему все. Нет! Не стихи Офелии питают ее душу, помогают сердцу биться, дают силы дышать, умирающую так долго.
«Ты понимаешь, что это?»
«Я понимаю! Понимаю!»
«Не останавливайся, не отпускай меня!»
«Кто хочет разъединить нас с тобой? Я знаю этот призрак! Дядя Джулиан! Он приходил ко мне. Злобный фантом. В середине моих видений. Он в комнате?»
Этот длинный беловолосый мужчина накинулся на меня. Пытался оторвать ее от меня. Кто ты, черт тебя возьми? Я отшвырнул его, отправив в стремительный полет, и вот он уже только точка. Проклятье, отпусти ее!
Мы лежали на ворохе цветов, она и я, в объятиях друг друга, вне времени.
Но посмотри! Он возвращается! Дядя Джулиан.
Я отпрянул, будто ослепленный. Разорвал запястье снова, прижал к ее рту, неуклюже разбрызгивая кровь, не имея возможности хорошенько видеть, чувствуя ее железную хватку, навалившееся тело.
Дядя Джулиан, тебе здесь ничего не светит!
Она пила и пила.
Лицо дяди Джулиана исказилось от ярости. Поблекло. Рассеялось.
- Его больше нет, - прошептал я. – Дядя Джулиан ушел.
Слышал ли Квинн?
- Заставь его уйти, Квинн.
Я терял сознание, отдавая ей свою жизнь, осознавая это, осознавая все, видя неприглядную суть за пределами сожалений. Ну же! Ее тело становится сильнее, пальцы требовательнее вцепляются в мои руки, когда она пьет мою кровь. Ну же, возьми это! Вонзи зубы мне в душу! Сделай это, теперь я, лежащий здесь без сил. И нет пути к отступлению, маленькая жестокая девочка. Вперед! Где я был? Дай ей напиться снова и снова. Я не могу… Я прижимаюсь к ее шее, открываю рот. Нет сил…
Наши души закрыты друг для друга. Полное безмолвие между создателем и созданием означает, что новый вампир готов.
Мы больше не сможем читать мысли друг друга. Ты испила меня до дна, красавица, и теперь не нуждаешься во мне.
Мои веки сомкнулись. Я погрузился в дрему. Дядя Джулиан плачет. Ах, как все печально, правда?
Вот он, среди теней, маячит, закрыв лицо ладонями, и проливает слезы.
И что это? Монумент Совести? Не смеши меня.
Итак, забудь определенность…
Она пила, пила и пила. А я лежал, предоставленный самому себе, в полусне, самоубийца с кровоточащими запястьями в ванной. Мне виделось: идеальный вампир, уникальная душа, воспитанная быть сильной, не оглядываться назад, подняться над страданьями, принимающая мир без угроз и жалоб. Я видел блестящую выпускницу школы выживания.
Я видел ее.
Призрак вернулся. Высокий и злой. Собрался быть моим гонителем из Рая?
Скрещенные на груди руки. Что тебе нужно? Понимаешь ли ты, против чего ополчился? Мой безупречный вампир тебя не видит. Убирайся прочь, призрак. У меня нет на тебя времени.
Прости, дядя Джулиан, но она готова. Ты проиграл.
Она отпустила меня. Она должна была это сделать. Я потерял сознание.
Когда я открыл глаза, Мона стояла рядом с Квинном, и они оба глазели на меня. Я лежал среди цветов, но шипов у роз не было. Время остановилось.
И не имел значения отдаленный шум в доме. Она была завершена, вампир из моего сна. Безупречна. Поэзия Офелии ей больше не нужна.
Она была подобна новорожденной богине, потерявшая дар речи от свершившегося чуда и безмолвно взиравшая на меня, обеспокоенная, что со мной сталось, как когда-то очень давно другое мое дитя, которого я создал жестоко, продуманно, с риском для себя самого.
Но поймите, для Лестата это временная опасность. Небольшая проблема, мальчики и девочки. Взгляните на нее.
Да, она – ослепительное создание. Недаром Квинн так фатально потерял от нее голову.
Принцесса Мона из семейства Мэйфейров.
До самых корней ее рыжих сияющих волос - лучший образец Крови. А лицо ее – безупречный овал, с идеально округлыми щеками и полными губами, в глазах ни признака лихорадки. Эти ее бездонные зеленые глаза…
Да, она сбита с толку недавно обретенным вампирским зрением, но больше всего новой силой, от которой вибрирует каждая клеточка.
Она стояла передо мной, энергичная и живая, не сводя с меня глаз, пышущая здоровьем, которым в такой полноте никогда еще не обладала. Больничная пижама натянулась и теперь откровенно подчеркивала соблазнительные формы.
Я стряхнул прилипшие ко мне лепестки. Поднялся на ноги.
Голова все еще кружилась, но это должно было быстро пройти. Сознание туманилось, однако ощущение было скорее приятным: восхитительно сплетающиеся потоки тепла и света в комнате. К тому же меня переполняло чувство любви к Моне и Квинну, и проникновенное предчувствие, что мы будем вместе. Да, мы, все трое.
Передо мной из дрожащего сияющего тумана вырисовалась фигура Квинна.
С самого начала он очаровал меня открытостью в сочетании с уверенностью в себе – качества, достойные наследного принца.
Любовь всегда будет помогать Квинну. Потеряв тетушку Куин, он держался тем, что продолжал боготворить ее. Единственную, кого он ненавидел, он убил.
- Можно я дам ей свою кровь? – спросил он.
Он приблизился ко мне, сжал мое плечо, потом наклонился вперед и, после небольшого колебания, поцеловал меня.
Как он смог отвести от нее взгляд осталось вне моего понимания.
Я улыбнулся. Выпрямился. Дядюшки Джулиана в пределах моего видения не было.
- Его нет, - подтвердил Квинн.
- О чем вы говорите? – спросила ослепительная новорожденная.
- Дядюшка Джулиан, я видел его, - мне не следовало это говорить.
На ее лицо набежала тень.
- Но его остановили, - сказал Квинн. – Я видел его на похоронах тетушки Куин, он как будто хотел предупредить о чем-то. Это его обязанность, но что это может означать теперь?
- Не давай ей свою кровь, - сказал я Квинну. – Держите свои мысли открытыми друг для друга. Конечно же, вы можете положиться на слова, неважно, как часто вы обменяетесь образами, но не обменивайтесь кровью. Это слишком много. Вы потеряете возможность взаимной телепатии.
Она протянула ко мне руки. Я обнял ее, крепко сжал в объятиях, восхищаясь ее чудесной силой. Я преклонялся перед магией Крови даже больше, чем гордился своим прогрессом в этом деле. Она поощрила меня негромким смешком, когда я поцеловал ее, подарив очаровательный поцелуй взамен.
Если в ней было что-то, способное обратить меня в раба, то это были бы ее глаза. Я даже представить не мог, насколько их затуманивала болезнь.
Отстранив ее от себя, я заметил, как по ее лицу рассыпались веснушки, а когда она улыбнулась, блеснули белоснежные зубки.
Она была миниатюрным созданием со всей ее силой и вновь обретенным здоровьем и вызывала во мне нежность, что удавалось очень немногим.
Но пришло время заканчивать эпические песни, как бы сильно мне не хотелось продолжать.
Реальность стучалась в двери.
- Хорошо, любовь моя. Но ты должна испытать еще немного боли. Квинн поможет тебе с этим. Отведи ее в ванную, Квинн. Но сначала приготовь ей одежду. Подожди. Лучше это сделаю я. Я скажу Жасмин, что ей нужны джинсы и блузка.
Мона почти истерически рассмеялась.
- Да, в нас всегда уживались магии и проза жизни, - отозвался я. - Привыкай.
Квинн же был воплощением сосредоточенности и серьезности. Он подошел к столу, набрал номер кухни и отдал распоряжение Большой Рамоне насчет одежды, велев оставить ее перед дверью.
Мило. Все роли в Блэквуд Мэнор отыгрываются безупречно.
Тут лицо Моны стало задумчиво-мечтательным, и она вдруг заявила, что хотела бы белое платье, и нет ли такого платья внизу, в комнате тетушки Куин.
- Белое платье, - говорила Мона, будто вновь угодила в сети поэтических образов, таких же сильных, как когда она вошла в роль умирающей Офелии. – И какое-нибудь кружево, Квинн, такое, что никто не будет возражать, если я его надену.
Квинн повернулся к телефону снова, сделал распоряжения. Да, касательно шелков тетушки Куин, которые отвечали всем требованиям.
- Все белое, - мягко и терпеливо объяснял он Большой Рамоне. – Ты знаешь, Жасмин никогда не станет носить белое. Да, для Моны. Ты знаешь, если мы не распакуем их, то они так и останутся запакованными. На чердаке. Тетушка Куин любила Мону. Не плачь. Я знаю. Я знаю. Но Мона не может ходить в отвратительной больничной пижаме. И когда-нибудь, лет пятьдесят спустя, Томми и Джером обнаружат эти вещи и не смогут решить, что с ними делать и… Просто принеси сюда что-нибудь прямо сейчас.
Когда он повернулся к нам, его глаза были на Моне, и он явно забыл, о чем только что говорил или думал. Казалось, он не верит тому, что видит, и болезненная гримаса исказила его черты, будто только сейчас он понял, что произошло, и что мы наделали.
Он что-то бормотал насчет белого кружева. Я не хотел читать его мысли. Потом он шагнул вперед и обнял Мону.
- В тебе умирает смертная, Офелия, это не продлится долго. Я встану под душ с тобой, буду поддерживать тебя. Мы будем декламировать стихи. А потом. Больше не будет боли. Бывает жажда. Но никогда не бывает боли.
Он не мог обнимать ее крепче.
- А я всегда буду видеть, как сейчас? – спросила она. Слова о смерти ничего для нее не значили.
- Да.
- Я не боюсь, - сказала она.
Она действительно не боялась.
Но на самом деле она все еще до конца не понимала, что произошло. В глубине души я это знал. Души, которую я закрыл от Квинна, и которую не могла прочитать Мона. Она не представляла, через что ей еще придется пройти. Почему меня это так волнует? Почему я делаю из этого проблему? Потому что я убил ее душу. Вот почему.
Я привязал ее к земле, как все мы были привязаны, и теперь мне необходимо было видеть в ней безупречного вампира из моего краткого, но отчетливого сна. Теперь же, когда она совсем проснулась для нового существования, она могла запросто сойти с ума. Как я говорил о Меррик?
Те, кто прошел через обряд с готовностью, сходят с ума быстрее тех, кто, как я, не желал этого.
Но сейчас было не время для подобных умозрений.
- Они здесь, - сказала Мона. – Они внизу лестницы. Вы их слышите?
Она выглядела встревоженной. И, как это обычно происходит с новорожденными вампирами, каждая эмоция была чрезмерной.
- Не бойся, красотка, - заметил я. – Я позабочусь об этом.
Речь шла о грохоте, идущем снизу из фойе.
Мэйфейры вступили на свою территорию. Жасмин, раздраженно меряющая шагами гостиную. Маленький Джером, пытающийся съехать по изгибающимся перилам. Квинн тоже мог все это слышать.
Это были Ровен Мэйфейр и отец Мэйфейр, священник, помилуй Господь его душу. Они прибыли вместе со скорой помощью. Медсестра с ними, чтобы найти Мону и отправить обратно в больницу или, на худой конец, констатировать смерть.
Вот в чем дело. Я все понял. Поэтому они тянули время. Они ждали, когда она умрет.
Что ж… Они не ошиблись в расчетах. Она была мертва.