Гора Закарии

                Варужан Назаретян

               


               

 
                Гора Закарии









                Пролог


               Гора была в часе езды от дома. Зак обнаружил ее совершенно случайно, когда рано утром проезжал на своем стареньком пикапе по  210 фривею. Странное дело, как это  раньше он не обратил на нее внимание? Ведь ему приходилось часто проделывать этот путь.
               Каждый месяц Зак ездил в ничем не примечательный, обыкновенный и стандартный по американским меркам городок Силмар, где находился оптовый магазин  компьютерных деталей. Вот уже несколько лет кряду он приобретал здесь необходимые детали для сборки и ремонта компьютеров. Заказов у него было не так уж  много, но на жизнь хватало. Впрочем, он и не стремился к большему, ведь у него были иные интересы. Зак очень любил горы, и в свои 65 достаточно легко преодолевал средние калифорнийские вершины.
               Он то и дело поглядывал в сторону горы. Чем-то она его привлекала. Покатые склоны, чуть тронутые у подножья редкой зеленью, напоминали ему картинки из детства. В один миг он даже почувствовал до одури знакомый запах знойного лета и свежего горного воздуха, наполненного смешанным ароматом полевых цветов...
               Добравшись до Силмара и сделав необходимые покупки,  поспешил обратно.  Образ горы никак не выходил из  сознания и все так же притягивал. Он нетерпеливо нажимал на педаль акселератора, чем вызывал недовольство уставшего от жизни пикапа, который жалобно визжал и скрипел, не желая подчиняться водителю. Наконец впереди замаячила гора, и Зак сбавил газ. Вдалеке он заметил узкую змейку дороги, что вела к подножью горы. Недолго думая, он съехал с фривея и вырулил машину в сторону проселочной дороги. По пути ему попадались редкие дома, принадлежащие, вероятно, местным фермерам. А еще дальше пошли четко разлинованные поля. Зак свернул на обочину и заглушил мотор. Какое-то время пристально смотрел на гору через ветровое стекло. В сознании вновь мелькнули знакомые картинки, и на этот раз они были четче и ярче. Он вышел из машины и медленно направился в сторону горы.
                Она смутно напоминала ему четырехглавый Арагац. Правда, гора имела лишь одну вершину, схожую, быть может, с южной вершиной Арагаца. Чем ближе он подходил к ней, тем сильнее и реальней ощущал сходство с армянской горой. Отмерив на глаз высоту, он прикинул, что и здесь существует схожесть – приблизительно 3500 метров. Зак поднимался все выше и выше: ему не составляло особого труда одолеть первые 500 метров. Отдохнув минут пять, он продолжил восхождение. Он был  счастлив, ибо ощущал себя на Арагаце. Быть может, именно эта гора осталась единственным воспоминанием о родине.
               Как-то в детстве отец взял его в горы. Накануне Зак всю ночь не спал. Ему казалось, что завтра он попадет в сказочный мир, где ему удастся дотронуться до неба и  поговорить со звездами. Только под утро он уснул – и ему   приснился чудесный сон: он парит высоко в небе, а под ним, словно огромный сказочный корабль, проплывает Арагац. Он решил опуститься на одну из его вершин. Сделав вираж в небе, устремился к горе, но... услышал голос отца:
            -Пора, сынок, поспеши, как бы не опоздать на автобус.
    -А долго туда ехать?
-Думаю часа за два доберемся.
-А что мы будем делать на горе?
-Попытаемся взобраться на ее вершину.
-А зачем?
    -Чтобы посмотреть вниз, - смеясь произнес отец, потрепал его по голове и уже серьезно добавил: При хорошей погоде оттуда виден Арарат.
    Загрузив рюкзак всем необходимым, они тронулись в путь. Был октябрь. Стояла прекрасная осенняя погода. Сквозь окно автобуса Зак зачарованно смотрел на пробегающие мимо поля и леса, окрашенные в умопомрачительные цвета осенней палитры. А яркое солнце заливало представившийся взору ландшафт нежными и по-осеннему прохладными лучами. Добравшись до места, отец и сын подхватили рюкзаки и ступили на горную тропу, ведущую к вершинам Арагаца.
    В тот день им так и не удалось дойти до вершины. Не пройдя и четверти пути, они вынуждены были вернуться. Над Арагацом начали сгущаться черные тучи, и послышались раскаты грома. Дождь их застал у самого подножья. Зака душила досада, и он готов был расплакаться. Ведь так хорошо начинался день. Отец всячески успокаивал его, обещая, что в скором времени они попытаются еще раз подняться на гору.
    Такой случай представился следующим летом. Они все так же сели на апаранский автобус и сошли на той же станции. У Зака радостно колотилось сердце: на этот раз им уже ничто не может помешать покорить Арагац. Его радовало все – и знойное солнце, и чистый горный воздух, и назойливая мошкара. Но более всего притягивала вершина, утопающая в глубокой небесной синеве. Они поднимались все выше и выше. Зак чувствовал необычайную легкость в ногах, и если бы не запрет отца,  побежал бы стремглав к самой высокой точке Армении. Он шел и  время от времени повторял про себя: я должен ее покорить, я должен победить, я обязательно сделаю это, мне это под силу.
     –Не торопись, сынок, - послышался голос отца, -  сбавь  темп, а то устанешь и не дойдешь до вершины. Прибереги силы.
    Теперь они шли рядом. Вдруг отец резко остановился, схватился за сердце и стал судорожно ловить ртом воздух. Одновременно послышался протяжный стон, и Зак увидел искаженное страданием лицо отца.
    -Ух ты, как прихватило, – сказал он и начал медленно опускаться на землю.
    -Папа, что с тобой? - испуганно спросил Зак.
    -Ничего особенного, - успокоил его отец и вымученно улыбнулся: просто  прихватило. Это у меня не первый раз, думаю, скоро пройдет.
    -А мы продолжим восхождение? – с волнением в голосе спросил Зак.
    -Как только отпустит, обязательно продолжим.   
    Прошло около получаса, но лучше ему не стало. Зак был в отчаянии – он не знал, как помочь отцу.
    -Ты только не бойся, - произнес отец, - все будет хорошо. Видимо, не суждено нам с тобой побывать на вершине.
    -Но мы ведь ее покорим, - воскликнул Зак – только в другой раз.
    -Запомни, сынок, гору нельзя покорить до тех пор, пока она сама не разрешит тебе сделать это. Ведь гора – это тоже, как мы с тобой, живой организм. – Отец говорил тихо, но внятно. -  Она имеет сердце и способна мыслить. У всякой горы свой характер. Тебе просто остается подобрать к ней ключ и войти в ее владения. Гора, как и человек, требует к себе уважения.
    -Значит мы ее не уважаем, если она не допускает нас к себе?
    -Не знаю, сынок. Быть может, мы что-то делаем не так.


      
               
               
                Бунтарь               
   
          1       
    -Все забываю тебя спросить. Кто тебя так назвал?
    -Ну, кто еще? Конечно же, родители.
    - Какое смешное имя. А почему Зак? Оно что-то означает?
    -Да нет, ничего не означает. Просто деда моего звали Закария, а меня назвали в его честь.
    -Это армянское имя?
    -Может быть. Во всяком случае, среди армян я встречал имя Закар...
    -А у русских – Захар. Почему...
    -Тебе не кажется, что достаточно  вопросов? Уж не в КГБ, часом, работаешь?
    -Может, и работаю. А что?
    -Да ничего. В любом случае, мне это не помешает поцеловать тебя.
    -Именно ради этого ты и завел меня на эту гору? Неужели мы не могли поцеловаться где-нибудь в городе, скажем, в кафе или у тебя дома.
    -Но здесь же ведь романтичнее... 
    -Тут  везде камни. Даже сесть некуда. Да еще и жара...
    -Сядь ко мне на колени
    -Не хочу. Зак, поедем к тебе домой.
    -А как же вершина?
    -В другой раз, прошу тебя.
    -Что ж, придется подчиниться требованиям женщины. Тем более, что я не привык отказывать им.
    Свернув с проселочной дороги на Апаранское шоссе, они направились в сторону Еревана. Зак то и дело  украдкой поглядывал на нее. С Белой он познакомился совсем недавно, и с каждым разом подмечал в ее облике что-то новое. К примеру, он раньше не замечал дивной белизны ее длинной шеи и покатых нежных плеч. Ему нравились ее чуть вздернутый нос и чувственные губы.
     Бела училась на четвертом курсе механико-математического факультета Ереванского университета, где он преподавал теорию чисел. На одной из лекций он заметил на себе ее пристальный взгляд. Вначале не придал этому значения. Мало ли, подумал он, может она просто заинтересовалась лекцией. Но с каждым разом ее взгляды становились более настойчивыми и интригующими.
    -Что ты на меня так смотришь? – послышался вдруг ее голос. - Нравлюсь?
    Он кивнул и привлек ее к себе.
    -Зак, а ты знал, что все наши девушки влюблены в тебя?
    -Не слыхал...
    -Ты просто не представляешь как они завидуют мне.
    -Было бы за что.
    -Да ладно тебе, не прибедняйся. А чья эта фотография красовалась на прошлой неделе в «Коммунисте»? И заголовок был такой броский: «Триумф советской науки». Тебя там назвали отцом советских мини-ЭВМ.
    -Ну-у-у, - махнул он рукой, - здесь автор здорово приврал. Я всего лишь изобрел новый метод программирования. Помнишь, на одной из лекций я рассказывал о широких возможностях микропрограммирования...
    -Помню, - прервала она его. -  А еще помню, как ты первый раз меня поцеловал. – Она крепче прижалась к нему и сладостно прикрыла глаза. - Зак...
    -Что?
    -Ты меня любишь? - тихо спросила она.
    -Ты мне очень нравишься. Ты - необыкновенная девушка...
    -Я хочу, чтобы мы были вместе. Ты позволишь?
    Зак молчал. Он не знал, что ответить. Бела  действительно ему очень нравилась, но был ли он готов связать с ней свою судьбу? Этого он не знал. В конце концов, вся его жизнь, все мысли и дальнейшие планы были связаны с наукой. В свои 30 лет ему удалось  добиться небывалых для советского ученого успехов. Его знала вся страна, о нем писали в центральных газетах, с ним связывали будущее советской науки. А в одном из научных изданий автор отметил, что открытие Закарии Мидоянца имеет все шансы вывести советскую вычислительную технику в авангард мировой науки. И тем самым, продолжал автор, наконец-то удастся утереть нос этим американцам.
    Зак не собирался останавливаться на достигнутом. Он вынашивал грандиозную идею наладить массовое производство персональных ЭВМ, превосходящих по своим техническим данным лучшие западные аналоги. Поэтому не смел и думать о создании семьи. Но была еще и другая причина, по которой он не мог определиться в отношениях с Белой. У него была другая женщина, с которой его связывал многолетний вялотекущий роман.
     В отличие от Белы, Анаит ничего не требовала от него. Так уж вышло, что их обоих устраивал ни к чему не обязывающий статус их отношений, и они не собирались что-либо менять. Анаит была его однокурсницей на факультете прикладной математики.  Именно тогда у них и завязался роман. А после окончания учебы они одновременно поступили работать в НИИ математических машин, причем, в один и тот же отдел. Почти одновременно защитили кандидатскую, после чего в качестве старших научных сотрудников работали над одним и тем же проектом, руководителем которого в дальнейшем назначили Зака. Он так давно знал Анаит, что иногда ему казалось, будто они  знакомы с самого детства. Как человек, она бесспорно была интересна ему, но с годами их отношения превратились в привычку.
     Бела же в одночасье перевернула его жизнь. Она была непосредственна и по-детски наивна, ненавязчиво капризна и до умиления нежна. А встретились они  случайно на художественной выставке его друга. В галерее было людно и душно. Официант разносил теплое шампанское и подозрительные на вид бутерброды. Заку стало скучно, и он собрался было уходить, как кто-то осторожно прикоснулся к его плечу.
    -Здравствуйте, товарищ Мидоянц, - застенчиво произнесла Бела и опустила от смущения глаза.
    -Здравствуйте, студентка... - тут Зак запнулся, пытаясь вспомнить ее фамилию, - Вердян, если не ошибаюсь.
    -Бела Вердян...
    -Да-да, - улыбнулся он. - Вердян Бела, третий курс. Верно?
    -Вообще-то, четвертый, но это неважно. Как вам понравилась выставка?
    -Я особенно не разбираюсь в живописи. Честно говоря, терпеть не могу посещать галереи.
    -Так почему же вы здесь?
    -Друг пригласил... А вот, кстати, и он сам. Знакомьтесь. Тигран, Бела...
    -Он пока не превратил тебя в один из блоков своего ЭВМ? - на полном серьезе поинтересовался Тигран. – Советую  быть с ним поосторожней. У него есть привычка использовать мозг молодых красивых девушек  в системе памяти своих машин.
    -Как это? – подыграла ему Бела.
    -Он делает трепанацию черепа и достает оттуда мозг. После он подключает к нему электроды...
    -Хватит трепаться, Тигран, - воскликнул Зак, - лучше выпей с нами шампанского.
    -Это всегда пожалуйста. Кстати, как вам экспозиция?
    -Я, как всегда, ничего не понял, но мне понравилось, - сказал Зак и отхлебнул из своего бокала. – Никак не врублюсь, почему на твоих картинах все шиворот навыворот – глаза на затылке, а вместо рук грабли.
    -Ну вот, пожалуйста, никогда не поймешь, что у него на уме, - рассмеялся Тигран. – Знаешь, что я тебе скажу – не для средних это умов. А как тебе понравились мои работы? - обратился он к Беле.
    -Я, как Зак. Впрочем, все это очень интересно и ново. Я нигде не видела таких картин.
    -Все понятно, он уже успел и тебя «заинтегралить». Ну да ладно, черт с вами. Никуда не уходите. После выставки приглашаю вас на маленький сабантуйчик у себя в мастерской. Лады?
    Тигран отошел, а Зак и Бела переглянулись и одновременно засмеялись. Заку вдруг стало легко и радостно на душе. Побродив  с четверть часа по залам галереи, они решили зайти в соседнее кафе. Усевшись за столик,  какое-то время молчали и просто смотрели друг на друга. Зак буквально был очарован ее улыбкой и легкими ямочками на щеках. Бела то и дело смущенно отводила глаза, но потом их взгляды вновь встречались.
    -Итак, вы действительно используете мозги молодых девушек в своих ЭВМ-х, - со смехом сказала Бела, чтобы прервать их молчаливый диалог.
    -Можешь не сомневаться. Только Тигран малость перепутал. Я в черепа красивых девушек вставляю запрограммированный мною электронный мозг, и после этого они полностью подчиняются моей воле.
    -То есть они превращаются в роботов?
    -Совершенно верно.
    -А если я скажу, что и без того согласна подчиниться вашей воле. Что вы на это скажете?
    -Я подумаю. Дело в том, что женщины имеют непостоянный характер...
    -Вы в этом уверенны?..
   
          2   
    Тигран был одним из тех художников, кого власти недолюбливали и даже боялись. В советско-партийной иерархии он так и не стал своим. Если многие художники ради карьерного роста объявляли себя соцреалистами и писали картины рабоче-крестьянского толка или использовали революционные сюжеты, в центре которых обязательно фигурировал образ вождя, то Тигран считал себя авангардистом и ратовал за свободу творчества. Разумеется, его картины со стороны партократов от искусства были причислены к разряду буржуазной культуры. В советской прессе его то и дело клеймили, называя формалистом и безыдейным декадентом. А одна из газет даже предложила приостановить его членство в Союзе художников СССР. Но его не исключили  по одной простой причине:  никто из критиков так и не взялся назвать его абстрактное искусство антисоветским. И действительно, сделать это было трудно, поскольку советская пропаганда  официально признавала искусство Пабло Пикассо, члена французской компартии, лауреата Международной Ленинской премии. В конечном итоге, Тиграна назвали бездарным подражателем и на какое-то время о нем просто забыли.
     Мастерская Тиграна выглядела довольно убого:  замызганная комната в Черемушках с обшарпанными стенами и протекающим потолком. Посреди ее стояла главная достопримечательность – мольберт. В углу  расположились видавший виды массивный диван с выступающими пружинами, пара стульев, низкая табуретка и небольшой кухонный стол. Остальное пространство было заполнено картинами. Они стояли на полу, висели на стенах, свисали с потолков, лежали на антресолях. После выставки у Тиграна набралось много народу – коллеги-живописцы, скульптор, два театральных актера, один кинорежиссер и еще мастер по изготовлению кукол. Было много вина,  мало закуски и уйма веселья. Зак и Бела примостились на диване и с интересом наблюдали за происходящим.

    Из донесения гражданина Кима.
               
   
    В мастерской гражданина Т. присутствовали: художник М., художник С., художник Р., скульптор Г., режиссер В., актер И., кукольник Ж. и ученый З.
    Художник Т. говорил о бездарности деятелей советской культуры. Художник Р. поддержал его, а режиссер В. добавил, что это является следствием тоталитарного режима. Актер И. сказал, что не все деятели бездарны, и среди них есть действительно талантливые люди, которые не имеют возможности проявить себя. При этом он указал на художника Т. и сказал, что, в отличие от придворных художников, он не изменил своим принципам и остался честным. Потом скульптор Г. показал свой новый эскиз к бюсту.  На бумаге был изображен наш Генеральный секретарь с двумя огромными грудями, на одной из которых был изображен серп, а на другой молот.   Кукольник Ж. предположил, что одна грудь кормит рабочий класс, а другая - крестьян. А как же интеллигенция, поинтересовался он? Но в правительстве, воскликнул скульптор, заказывали только бюст.
    Говорили также о последних событиях в Чехословакии. Действия нашей армии были названы оккупацией. Художник С. поднял бокал и предложил тост за свободолюбивый чехословацкий народ, который нашел в себе силы противостоять советской агрессии. Он также предложил поднять свой голос, то есть голос армянской интеллигенции в поддержку чешских друзей. Тут же было подготовлено соответствующее воззвание, под которым подписались все присутствующие.
     Об интересующем вас гражданине З.  скажу, что, в принципе, он в разговоры не вступал.  Лишь однажды  высказался в том духе, что кроме науки его ничего не интересует, и уж тем боле он не собирается тратить свое время на болтовню о политике, поскольку в нашем государстве ничего изменить нельзя. Присутствующие с ним не согласились и отметили, что, дескать, ему и незачем портить отношения с властями, ибо от коммунистов он получил абсолютно все – почет, уважение, две квартиры, «Волгу» и право свободного выезда  за границу.

    Они покинули мастерскую Тиграна где-то за полночь. Зак завел машину, но не тронулся с места.
    -Как тебе мои друзья? – поинтересовался он.
    -С ними очень интересно. Они такие веселые, и все время говорят умные вещи.
    -Просто болтают. Выпили вина больше, чем надо, вот и развязали языки.
    -Ты с ними не согласен? – незаметно перешла она на «ты».               
    -Понимаешь, я как-то не думал об этом. Может, оно все так и есть, но для меня важнее заниматься наукой.  Честно говоря, не вижу никакого толку в этих богемных разговорах.
    -А по-моему, все намного серьезнее, чем мы предполагаем.
    -Почему ты так думаешь?
    -Знаешь, в 1947 году репрессировали моего отца. Я  почти его не помню...
    -Извини, я не знал. Но теперь ведь иные времена?
    -Ты уверен? Я так не думаю...
    -Давай лучше поговорим о другом. Например, что бы ты сказала о чашечке кофе у меня в берлоге?
    -С удовольствием. Но с одним условием.
    -Каким?
    -Обещай, что моя черепная коробка останется в целости и сохранности.
    Зак засмеялся и они поехали. Бела оказалась совсем другой – трепетной, страстной... Ах, как он желал, чтобы эта ночь не кончалась! Теперь он  понимал романтиков,  которых совсем еще недавно не воспринимал всерьез.
    За окнами забрезжил рассвет. Первые скупые лучи солнца проникли через шторы и слабо осветили профиль Белы. Она мирно спала, положив голову на его плечо. Зак слегка прикоснулся к ее волосам, но тут же оттдернул руку, чтобы не нарушить ее сон. Затем он нежно прильнул губами к ее уху и прошептал: «Я тебя люблю».

          3
    Они возвращались с Арагаца домой. Малость ныло тело и клонило ко сну. Слышался равномерный гул мотора  машины и шуршание шин по асфальту.
     Он все еще же не знал, что сказать Беле. С тех пор, как они познакомились, прошло два месяца и он все больше к ней привязывался. Однако ясно понимал: свяжи он с нею свою судьбу, ему придется забыть науку и похоронить главное дело всей жизни.
    Еще во время учебы в университете Зак поставил перед собой задачу – состояться в жизни и максимально реализовать себя, то есть покорить одну из жизненных вершин. У него из памяти не выходили слова отца о том, что нельзя покорить вершину, если она того не захочет. И он решил для себя, что добьется благосклонного отношения жизни к себе, и  упорно шел к этому, отмахиваясь от жизненных соблазнов. Школу в свое время он окончил с золотой медалью, а в университете был удостоен красного диплома. Каждый его шаг в науке сопровождался большими и малыми успехами. Он чувствовал, что находится рядом с вершиной, оставалось пройти совсем немного, но тут в его жизни появилась Бела и ввергла его в смятение. Точно как в тот раз, когда непогода помешала ему с отцом дойти до вершины горы.
          -Где ты витаешь? - услышал он ее голос.       
     –Я очень тебя люблю, и мы обязательно будем вместе. Но не сейчас. Мне нужно завершить начатое дело, иначе я сам перестану себя уважать. Ты меня понимаешь?
    -Да, я подожду. Я буду ждать, сколько потребуется, хоть всю жизнь. Ты мне веришь?
    -Верю...
    Они застали Ереван в сумерках. Зак очень любил это время суток, наполненное таинственным излучением, исходящим, наверное, из космоса. При этом он ощущал очень знакомые ему запахи, природу которых не мог определить, но четко знал, что родом они из детства. Начал накрапывать дождь. Город зажигал фонари, свет которых причудливо отражался на мокром асфальте. Зак включил дворники – тик-так, тик-так - заработали они, словно часики.
    Было уже совсем темно, когда они подъехали к ее дому. Бела попрощалась и скрылась за дверью подъезда. Зак посмотрел ей вслед и развернул машину. К себе он ехал в подавленном настроении. Кажется, впервые в  жизни он почувствовал неуверенность.


          4
   Дома его ждала Анаит. Зака это не удивило, а даже, обрадовало. Ему нужно было с кем-то поговорить, поделиться мыслями. Словом, ему нужен был человек, который согласился бы его выслушать. Он знал, что Анаит это умеет делать, как никто другой.
    -Ну здравствуй, Зока (так она называла его еще с университета), - приветствовала она его, - как говорится, если гора не идет к Магомету...
    -Как хорошо, что ты здесь, мне с тобой надо поговорить.
    -Какое совпадение – мне тоже нужно тебе кое-что сказать. – Надеюсь ты не в обиде, что я воспользовалась ключом?
    -Погоди, погоди Анаит...
    -Наверное, тебе опять не удалось подняться на Арагац...
    -Нет, не то. Понимаешь, я в полной растерянности... Даже не знаю, с чего начать. Я встретил девушку...
    -Ты имеешь в виду свою студенточку?
    -Как, - удивился Зак, - откуда тебе это известно?
    Анаит расхохоталась и потянулась за сигаретой.
   -Какой же ты наивный. Разве можно что-то утаить в нашем маленьком Ереване. О ваших амурах говорит уже весь институт.
    -Наверное, ты меня осуждаешь? Прости, я хотел сказать тебе об этом раньше, но...
    -Зока, не надо оправдываться. Ты не обязан этого делать. Каждый имеет право на личную жизнь.
    -Значит, я тебя не огорчил. - обрадовался Зак и, не дожидаясь ответа,  уверенным тоном продолжил. – Я, кажется, не на шутку втрескался...
    -Поздравляю, - ухмыльнулась она, -  это уже что-то. Быть может, эта девочка сможет растопить твою черствую душу, - уставшим голосом произнесла она и прикурила сигарету. После короткой паузы пристально взглянула на него и произнесла. – А, знаешь, если честно,  мне ее жаль. Ведь бросишь ты ее...
    -Все не так просто...
    -Да ладно тебе, - махнула она рукой, - знаю тебя как облупленного. Ты ради «вершины» готов всё и вся принести в жертву. Пойми, пока ты не одолеешь ее, не будет покоя ни тебе, ни тем, кто  рядом с тобой. – Анаит глубоко затянулась и чуть погодя изящно выпустила тонкую струйку дыма. – Ну да ладно, это все лирика. Я хотела бы поговорить с тобой на более реальные темы. Сегодня была у Никитича.
    Зак насторожился.
    -Так вот, - продолжила она, - пока ты лазил по горам, я очень мило общалась с нашим дорогим директором и отстаивала твой проект.
    -Постой-постой – как это отстаивала? Ведь все уже давно решено и подписано. Если не ошибаюсь, еще месяц назад из Москвы дали добро на финансирование проекта.
    -То месяц назад, а теперь кое-что изменилось. В принципе, Москва не отказывается финансировать, но она требует некоторых изменений в проекте.
    -Что за чушь. Какие еще, к черту, изменения?
    -Сегодня наш Никитич произнес «гениальную» фразу. Когда речь зашла о перспективности твоего изобретения, он изрек: «Нам кулибины не нужны».  А дальше  начал распространяться о том, что страна наша находится на стадии интенсивного развития, что требует повышения производительности абсолютно во всех областях. А как же наука, поинтересовалась я? Пока вы тут во главе с товарищем Мидоянцем занимались наукой, сказал он, американцы на порядок опередили нас в создании ЭВМ, а французы уже выбросили на рынок свою вычислительную технику.
    И тут я поняла, что именно повлияло на решение министерства. Помнишь, пару месяцев назад в Москве состоялась международная выставка ЭВМ, на которой были представлены современные французские машины САВ-500? Так вот, как мне кажется, побывал на этой выставке некий партийный функционер из союзного министерства и решил, что нашей стране нужны именно такие модели.
    -Чушь, чушь и еще раз чушь. - гневно прокричал Зак,   -Неужели они хотят, чтобы я просто скопировал эту машину? Но ведь я же предлагаю лучший, рациональный вариант. Они забывают, что САВ-500 –  машина последовательного действия, эффективная работа ее возможна лишь при использовании памяти большого объема. А для этого, как ты знаешь, нужны  суперсовременные магнитные барабаны, производство которых у нас, при нашей допотопной технологии, невозможно наладить. Неужели они этого там не понимают? – Зак перевел дух и продолжил. – Я же им предложил идеальный и простой вариант – создать машину параллельного действия. Надеюсь, хоть ты-то понимаешь, что  машина будет считывать числа сразу всех разрядов, а не порязрядно, как это имеет место в этой чертовой французской машине.
    -Я-то прекрасно понимаю, но ты объясни это Никитичу. Ты же знаешь, для него любая министерская директива – это закон. Но я, кажется, придумала что надо делать.
    -Да что уж тут сделаешь, - в сердцах махнул он рукой.
    -Главное, что Москва не приостановила финансирование. Скажем Никитичу, что мы готовы внести изменения в проект. На самом же деле группа продолжит разработку новой машины. Я понимаю, это рискованно. В случае неудачи нас всех будут ждать крупные неприятности. А в случае удачи... Сам понимаешь – победителей не судят. Как тебе моя мысль?
    Зак какое-то время потирал виски и нервно ходил из  угла в угол.
    -Мысль неплохая, - наконец произнес он, - но...
    -И никаких но... Неужели ты струсишь?!
    -Дело не в этом. Просто при неудачном раскладе весь наш проект окончательно полетит в тартарары и тогда прощай, ЭВМ нового поколения.
    -А ты забудь о неудаче. Если бы люди так думали, то, скажем, Гагарин не полетел бы в космос...
    -Хорошо, - бодро произнес Зак, - завтра же зайду к директору и поговорю с ним. А дальше будет видно. 
    Анаит подошла к бару, достала  бутылку вина и два бокала. Наполнив их до половины, подошла к Заку.               
    -А теперь, мой дорогой Зока, гений советского эвеэмостроения, давай выпьем за успех нашего дела.
    Она села к нему на колени и левой рукой обвила его шею.
    -Надеюсь твоя новая пассия не будет против, если я тебя поцелую?  Ты, конечно же, паразит и предатель, но все равно я тебя люблю.
    -Анаит...
    -Молчи, - сказала она и прикоснулась пальцем к его губам, - ничего не говори. А то скажешь какую-нибудь глупость, о которой потом пожалеешь. Знаю, что ты влюблен в свою студенточку. Но ведь ты сам прекрасно понимаешь, что это ненадолго. Сколько у тебя было таких  романчиков?
    -Но это совсем другое...
    -Я это уже слышала. Скажи что-нибудь новенькое. Например, что собираешься жениться на ней.
    -Не исключаю такой вариант.
    -А как же «вершина», твоя докторская?
    -Анаит, давай переменим тему, прошу тебя...
    -Но ты же сам просил поговорить?
    -Да, просил, но сейчас я очень устал...
    -Ах да, я совсем забыла, ты же сегодня покорял гору. Ну да ладно, Бог с тобой. - сказала она и спустилась с его колен. – Ты меня отвезешь домой?
    -Анаит, прости, я не хотел тебя обидеть. Да и вообще, зачем тебе домой? Оставайся у меня.
    Зак так и не смог заснуть. Еще несколько дней назад рядом с ним находилась Бела. Они предавались любви, и он шептал ей нежные слова. Сегодня же он делил ложе с другой женщиной, с которой его связывали многолетние отношения. Он любил эту женщину, но по-своему. За долгие годы общения она стала для него всем – матерью, другом, коллегой, соратницей, любовницей.  Она отдавала ему всю себя, а взамен ничего не требовала. Но главное заключалось в том, что она помогала ему в работе, и без нее ему было бы достаточно сложно упорядочить свою жизнь. Несколько раз, по разным причинам, он уходил от нее, но всякий раз возвращался. Он ее любил и осознавал, что и на этот раз не сможет уйти. А как же Бела? Ведь он ее тоже любит, причем, любит страстно... Впрочем, может Анаит и права. В конце концов, страсть недолговечна.. И потом, готова ли Бела разделить с ним его непростую жизнь? В итоге, Зак совсем запутался, ибо вопросов оказалось больше, чем ответов. К утру ему, наконец, удалось ненадолго уснуть, а, проснувшись, он обнаружил, что Анаит ушла. Остался лишь тонкий аромат ее духов.


          5
    Зак показал пропуск охраннику и прошел через проходную в институт. Привычным маршрутом  поднялся на второй этаж и достал из кармана  ключи от своего кабинета. И тут  вдруг заметил что-то странное и непривычное – институт будто вымер, в коридорах - ни души. Зак приостановился и на миг задумался: неужели сегодня выходной или, быть может, праздник? Нет, конечно же, сегодня среда, обыкновенный будничный день, сказал он сам себе, и вставил ключ в замок. Не прошло и пяти минут, как он услышал быстро приближающиеся шаги. В дверях появился лаборант Сако.
    -Товарищ Мидоянц, - обратился он к нему, переводя дух, - секретарь парткома зовет вас на политзанятия.
    -Что-о-о? - удивился Зак. – Какие еще к черту политзанятия. Мы же ведь договаривались не отвлекать ученый состав института политзанятиями и сбором картошки.
    -Дело в том, - краснея произнес Сако, - что на этот раз политзанятия общеинститутские, и на них присутствует сам директор. А еще к нам пожаловал секретарь горкома...
    -Ну и черт с ним...
    -Так и сказать?
    -Можешь так и сказать, но не советую. Мне-то ничего не будет, а вот тебе дадут по шапке.
    Актовый зал института был переполнен до отказа. В первом ряду сидело руководство института, за кафедрой стоял секретарь парткома Макич Григорян (называли его просто Макич), а рядом с ним за столом сидел секретарь горкома партии Зурабян. Зак хотел было примоститься в конце зала, но тут его заметил Никитич и знаком подозвал к себе.
     Тем временем Макич с воодушевлением рассказывал о достижениях советского народа во всех отраслях народного хозяйства. Он говорил о рекордном сборе урожая зерновых, фантастических надоях молока, успехах тяжелой и легкой промышленности и т.д. И все это под чутким руководством КПСС и лично Генерального секретаря товарища Леонида Ильича Брежнева.
    Наша страна, продолжал он, адекватно реагирует на грязные происки врагов социализма, и примером тому может служить факт братской интернациональной помощи дружественному нам чехословацкому народу. Ведь все мы прекрасно понимаем, что вся эта провокация в Праге устроена горсткой двурушников и провокаторов, служащих силам империализма. Между тем, грозно произнес он, среди нас имеются некоторые товарищи, которые осуждают действия воинов Советской армии, выполняющих свой интернациональный долг....
    Заку стало скучно, и он начал озираться по сторонам. В самом углу сидела Анаит и отрешенно смотрела вперед. Он все пытался поймать ее взгляд, но ему это не удавалось. Тогда он начал жестикулировать, пытаясь привлечь ее внимание.
    -Товарищ Мидоянц, - вдруг он услышал зычный голос Макича.
    От неожиданности Зак на миг растерялся, но успел взять себя в руки.
    -Да, товарищ Григорян.
    -Уверен, что вас, как ведущего ученого, должна интересовать эта тема.
    -Простите, какую тему именно вы имеете в виду – урожай пшеницы, надои или, быть может, производство утюгов?
    В зале послышался легкий смешок.
    -Мы конечно, - улыбнулся секретарь, - высоко ценим ваше чувство юмора, но  собрались здесь не ради шуток. В мире нынче сложилась достаточно сложная политическая обстановка, и все мы просто обязаны быть бдительными. Вы не согласны со мной, товарищ Мидоянц?
    -Разумеется, согласен – обстановка ни к черту. Но я не могу понять, при чем тут мы? Политикой пусть занимаются политики, а мы давайте займемся нашим делом. Я очень уважаю чехословацкий народ и мне нравится чешское пиво, но заниматься их внутренними проблемами у меня, простите, нету времени. Только посмотрите, сколько человек вы оторвали от работы.  Из-за чего? Чтобы сказать нам о том, что мы и так каждый день читаем в газетах? Прошу меня простить, но у меня сегодня очень много дел, я должен спешить, - сказал Зак и встал с места.
    -Прекрасно осведомлены о ваших делах, - холодно произнес Макич. – Лазите по горам и проводите время с молодыми студентками...
    -Очень сожалею, что вы лишены такого удовольствия, - парировал Зак и быстро направился к выходу.



          6               
    С тех пор, как Зак познакомился с Белой, его мысли были заняты ею, и он не мог сосредоточиться на проекте. С большим трудом ему удалось уговорить директора проект не зарубить. Тот же обещал не рапортовать министерству, но сроку дал до конца года. То есть если в указанный срок Зак не успеет сдать новый образец машины, Никитичу придется закрыть проект и сделать так, как того требует Москва.
     Но Зак никак не мог заставить себя хоть на время забыть о Беле и довести дело до конца. А тут еще она предложила провести вместе октябрьские праздники в Дилижане, где пустовала квартира ее тети. Поразмыслив некоторое время, он все же решил принять предложение Белы. Все равно, успокаивал  себя, два-три дня ничего не решают. А вот после поездки возьмусь за проект с тройной силой, и если надо будет, стану работать  и ночами. Уж очень хотелось ему утереть всем нос, особенно Макичу , к которому питал особую неприязнь. В свое время, лет этак пять назад, именно Макич рьяно выступал против его продвижения, поскольку считал его «ненадежным».
     Заку было всего десять лет, когда он вместе с родителями репатриировался из Сирии в Армению. И именно это обстоятельство не давало покоя секретарю парткома. Все «ахпары»(от армянского слова ехпайр – брат. Так местное население называло репатриантов, прибывших в Армению в 1946-47 годах) говорил он, буржуазные прихлебатели и пособники капитализма, а, значит, потенциальные предатели родины. Его даже не убеждал тот факт, что отец Зака был коммунистом, причем, коммунистом со стажем. Знаем мы, с сарказмом говорил он, тамошних, закордонных коммунистов. Все они -   агенты ЦРУ и засланы сюда с одной-единственной целью – развалить наше государство. Но ведь, объясняли ему, их никто не засылал. Зарубежные армяне приехали в Советскую Армению именно по призыву Советского правительства. Значит, не унимался он, сделали это внутренние враги народа.
     Разумеется, его слова никто всерьез не воспринимал, но Макича боялись, ведь ему ничего не стоило на любого накатать телегу, после чего этот любой мог, в лучшем случае, потерять работу, а в худшем пополнить ряды советских неблагонадежных со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однако, несмотря на свое коммунистически-патриотическое рвение,  Макич порядком всем надоел -  как в самом институте, так и в партийных инстанциях, но его не трогали, поскольку он был очень удобным инструментом для наказания того или иного опального сотрудника.
     В свое время хотели наказать и Зака. Руководству института не нравились его высокомерие и откровенные высказывания о деятельности института. Ему ничего не стоило публично подвергнуть критике главного инженера или самого директора. Авторитет Зака среди советских научных кругов был настолько высок, что его боялись трогать. Его ценили и уважали в Москве, уж не говоря об особой расположенности к нему министра обороны СССР.
    И тогда в институте решили действовать согласно расхожей поговорке: «Если не можешь победить врага, сделай его другом». А реализовать план, конечно же, доверили Макичу. Был день рождения директора, и чуть ли не пол-института собралось в ресторане «Армения». Когда все уже были навеселе, к Заку неожиданно подошел Макич и протянул ему руку, чем вызвал немалое удивление присутствующих.
   -Послушай, дорогой, - с широкой улыбкой произнес он, - не держи на меня зла. Признаюсь, ошибался я на твой счет. Ну кто теперь не ошибается? Ведь на ошибках учимся...
    -Никакого зла я на тебя не держу, - мирно ответил Зак.
    -Ну вот и прекрасно. Я рад, что все так хорошо закончилось. А еще я рад тому, что собираюсь сообщить тебе прекрасную новость.
    -Какую еще новость? - насторожился Зак. 
    -Наша первичная партийная организация решила предложить тебе вступить в ряды Коммунистической партии Советского Союза, - нараспев произнес Макич и от удовольствия аж покраснел. – А предложение это внес я сам, так что...
    -Подожди, подожди! - нетерпеливо воскликнул Зак. – Ты предлагаешь мне стать коммунистом? Верно я тебя понял?
    -Совершенно верно. Думаю, ты достоин этого.
    Тут Зак изменился в лице, глаза его заблестели, он что-то хотел сказать, но вместо этого расхохотался. Несколько успокоившись, взял Макича за плечи и, глядя прямо ему в глаза, произнес:
    -Знаешь ли ты, что я потерял веру в коммунизм и коммунистов именно из-за тебя? Если бы не такие, как ты, может, я бы и вступил в партию. Но как подумаю, что мне пришлось бы вместе с тобой состоять в одной организации... – тут Зак щелкнул пальцами, пытаясь подобрать нужные слова, но так и не найдя их, по- братски хлопнул Макича по плечу и сказал: шел бы ты своей дорогой. Да и сдались тебе эти ахпары... Ты же считаешь нас людьми второго сорта, отщепенцами, изгоями общества и даже врагами народа. Так вот,  если народ – это ты или подобные тебе, то я сознаюсь в том, что товарищ Мидоянц враг народа.
    Конечно же, Макич не ожидал такого поворота. Он стоял весь белый как полотно и не знал, как ему отреагировать. Наконец, несколько оправившись от перенесенного шока, прищурил глаза  и сквозь зубы процедил:
    - Ну, товарищ Мидоянц, вы мне ответите... Вы мне за все ответите...
     Но Зак его уже не слушал.


               

                Сторожка

          7
    В Дилижане шел дождь. Утренний город был окутан нежным прозрачным туманом, в котором меланхолично растворялись мокрые деревья, а с веток грустно свисали капли дождя. Было тихо и спокойно, если не считать монотонного шороха падающего дождя и шелеста пожухлой листвы.   В машине было тепло и уютно, а по лобовому стеклу равномерно скользили дворники.
    -Помнишь, Зак, как мы с тобой возвращались с горы? Тогда тоже шел дождь, и дворники  так же тихо шуршали по стеклу. И голова моя, как теперь, покоилась на твоем плече, и любили мы друг друга...
    -Помню. Только вот не пойму, почему ты говоришь о любви в прошедшем времени?
    Она отвела голову от его плеча и прошептала:
    -Мне кажется, что скоро мы расстанемся.
    -Глупенькая, - нежно проговорил Зак и вновь притянул ее к себе, - с чего ты взяла? Откуда вообще тебе в голову могла прийти такая мысль? Какое-то время мы действительно будем видеться с тобой редко, потому что мне нужно закончить проект. А потом...
    -А потом, - прервала она его, - ты задумаешь новый проект.
    -Давай не будем загадывать. Нам же так хорошо сейчас. Разве не так?
    -Так, милый, - улыбаясь произнесла она и попросила остановить машину за углом. – Мы уже доехали. Можешь припарковать машину.
    В квартире пахло одиночеством и столетней пылью. По всему было видно, что здесь давно никто не жил. Не снимая плаща, Зак прошелся по комнате, оглянулся и плюхнулся в кресло, которое под тяжестью его тела жалобно скрипнуло и чихнуло облаком пыли.
    -А мне здесь нравится,- воскликнул он и удобнее устроился в кресле.
    -Зак, - жалобно простонала Бела, - ты что, не мог потерпеть, пока я вытру эту несносную пыль?
    -Значит, не мог, - сказал он и взял ее за руки. - Оставь ты эту пыль в покое, я голоден как черт. Давай где-нибудь пообедаем, а заодно и осмотрим здешние достопримечательности. Если мне не изменяет память,  здесь я был с отцом, лет 15 назад а, может, и больше. Помню, как был  очарован  древним храмом Агарцин, который показался мне сказочным дворцом. Мы должны обязательно там побывать. Я как раз прихватил с собой аппарат.
    -Может, чуть-чуть отдохнем с дороги, - сказала она.
    -Никаких отдыхов, успеем еще, - решительно произнес он и вскочил с кресла.
    Через каких-то 15 минут они сидели в кафе и аппетитно уплетали сочный бифштекс, запивая его красным армянским вином. На улице все так же лил дождь, капли которого тонкими ручейками сползали с оконного стекла.
    -Посмотри, посмотри! - воскликнула Бела, – как удивительно смотрится природа через мокрое стекло. Правда, похоже на полотна импрессионистов? Боже мой, глянь в окно - это же вылитый Писсарро...
    -Не-а, - отрицательно покачал он головой, - ты ничего не смыслишь в живописи, и уж тем более в импрессионистах: это вылитый Моне. А если точнее - Сезанн...
    -Зак, - озорно улыбнулась Бела, - с каких это пор ты начал разбираться в живописи? Как мне помнится, ты не любишь посещать галереи?
    -Посещать не люблю, но этот факт никак не мешает мне иметь свое мнение о творчестве художников.
    -А я-то думала, ты разбираешься только в цифрах и интегралах.
    -Хм... Мир цифр и, как ты изволила выразиться, интегралов весьма схож с миром искусства. Это только на первый взгляд математику можно причислить к точным наукам. На самом деле, математики имеют дело с абстрактным миром чисел, как, скажем, художники или музыканты в своих произведениях создают виртуальные образы.
    -Так ты, оказывается, еще и философ?
    -Да нет, я самый простой технарь, который в последнее время стал еще и влюбленным романтиком.
    -Понимаю... Ты полюбил женщину...
    -Ты угадала...
    -И кто же она?
    -Она из рук вон плохо разбирается в импрессионизме и не может отличить Сезанна от Писсарро. А еще она самая красивая девушка Еревана и его окрестностей.
    -А как ты думаешь, любит ли она тебя?
    -Не спрашивал... Не знаю...
    -А почему бы тебе не спросить... 
    -Боюсь... А если она ответит отказом...
    -Так ты еще и трус, - рассмеялась Бела и взяла его за руку. – Хотя ты и из рук вон плохо разбираешься в женщинах и не можешь отличить хорошее вино от плохого, я все равно тебя обожаю.
    Зак поднес ее ладони к своим губам и прошептал:
    -У нас все будет хорошо.
    -Почему же будет, - удивилась она, - у нас уже все хорошо. Важно то, что мы в этот самый миг сидим  в этом премилом кафе и поглощаем бифштексы и, надо полагать, скоро нам подадут кофе и мы выкурим с тобой по сигарете. А на улице, заметь, идет дождь... Разве не романтично? Знаешь, я запомню этот день на всю жизнь.
   

          8
    Зак проснулся, когда было еще совсем темно. Рядом, свернувшись калачиком, спала Бела. Наверное, она замерзла, подумал он, и укутал ее потеплее.
     Зак подошел к окну и ахнул – крупными хлопьями падал снег и белым ковром ложился на землю. Сквозь предрассветные сумерки он заметил покрытые снегом деревья, которые излучали бледный синеватый свет. Он закурил сигарету и принялся восстанавливать в памяти проведенный с Белой день. Впрочем, особенно ему память утруждать не пришлось, их длительная прогулка и так ярким полотном развернулась перед глазами.
     Больше часа они шли к затерянному в горах храму Агарцин. И чем дальше отдалялись от города, тем гуще становился туман: им даже пришлось взяться за руки, чтобы не потеряться. Сразу им не удалось обнаружить храм, поскольку тот был плотно окутан низко стелящимися облаками, и только лишь вплотную подойдя к его стенам, они обнаружили темно-бордовую кладку строения. Обойдя храм со всех сторон, собрались было зайти внутрь, как их кто-то окликнул. Это был священник.
    -Туристы? – поинтересовался он.
    -Что-то вроде этого, - сказал Зак и поздоровался с ним.
    -Наверное из Еревана?
    -Из Еревана...
    -Ну как там погода, тоже дождит?
    -Дождит...
    -Вы, видимо, хотите зажечь свечки?
    -Хотелось бы...
    -А вы здесь работаете? - спросила вдруг Бела.
    -Я не работаю, а служу Господу нашему. А вы верите в Бога? - неожиданно поинтересовался он.
    -Вообще-то, - замялась она, - я комсомолка.
    -А  разве вера в Бога мешает вашему комсомолу?
    -Да я... – Бела растерялась и умоляюще посмотрела на Зака.
    -Отец, - вступил в разговор Зак, - ну о каком Боге может идти речь в наш космический век? Вы, сидя здесь, даже не знаете, что сегодня происходит в мире и каких успехов достигла наука...
    -Но вы же ведь верите в своего Бога? – улыбнулся священник.
    -Какого еще такого Бога? – недоуменно спросил Зак.
    -Как какого? – удивился он, -  В коммунистического...
    -Ошибаешься, отец. Мы верим в человеческое счастье, и никакой Бог не может его дать, кроме как сам человек.
    -Что ж, да пребудет Бог с вами, - сказал священник, улыбнулся и, неопределенно махнув рукой, удалился.
    На обратном пути их застал проливной дождь. Кругом был только один лес, и им негде было укрыться. Вдруг Бела заметила домик – маленькое зеленое дощатое строение с миниатюрным крылечком. Недолго думая, они побежали к нему. Постучав в дверь, и не услышав ответа, Зак толкнул дверь, которая с готовностью распахнулась перед ними. Внутри никого не было. Посреди комнаты стояла дровяная печь,  рядом с ней аккуратно лежали поленья. Печка была еще теплой.
    -Наверное, хозяин ушел совсем недавно, - предположил Зак, - и как мило с его стороны было оставить нам дрова.
    -А с чего ты взял, что именно нам?
    -Потому, что сегодня наш день, и весь мир, включая эти дрова, принадлежит нам с тобой, - сказал Зак и принялся разжигать огонь в печке.
    Через несколько минут в помещении стало настолько жарко, что пришлось приоткрыть дверь. В углу комнаты стоял маленький шкафчик, в котором аккуратно были расставлены коробки с сахаром, солью, чаем и другими бакалейными продуктами. Зак также приметил пол-литровую бутылку с прозрачной жидкостью.
    -О-о-о, представляешь, я обнаружил кизиловую водку! Ну-ка понюхай – пахнет свежим кизилом, словно его только что сорвали с куста. Вот теперь мы с тобой и отметим наш  день и назовем его...
    -Днем кизиловой водки, - выпалила Бела.
    -Гениально и, подумай, до чего просто. Молодец. Итак, - торжественно сказал он, - сегодняшний день, а именно 7 ноября 1968 года я официально провозглашаю Днем кизиловой водки и постановляю каждый год в этот день отмечать сию знаменательную дату в этой прекрасной избушке распиванием сего чудесного напитка.
    Зак наполнил стаканы, они чокнулись. Хмельной напиток жаром разлился по телу. На душе стало легко и спокойно, и показалось, что не было никакого прошлого и не будет никакого будущего, а есть только сегодня - и весь мир заключен в этом маленьком зеленом домике, за стенами которого одна иллюзия. Он привлек Белу к себе и вдохнул аромат ее волос, которые пахли осенним дождем... Весь мир, казалось, канул в бездонную пропасть. Зак перебирал ее волосы, ласкал плечи, груди. Потом стал торопливо расстегивать кофточку, но Бела мягко оттолкнула его и прошептала: «что ты делаешь, в любую секунду может вернуться хозяин». И действительно, за дверью послышались шаги. На пороге стоял невысокого роста старичок в помятом пиджаке и кепке. Он совсем не удивился непрошеным гостям и приветливо поздоровался.
    -Городские? - поинтересовался он и подбросил поленьев в печку: она радостно загудела и заискрилась огненным дождем. – Ну и погодка выдалась сегодня! - сказал он, потирая ладони.
    -Вы здесь живете? - спросила Бела.
    -Живу-то я, вообще, в деревне. Сам я лесничий, а в сторожку наведываюсь по необходимости. А вы-то кем будете?
    -Я студентка, а Закария ученый.
    Старичок внимательно посмотрел на Зака.
    -И какие же науки вы изучаете, если не секрет?
    -Да разные, - уклончиво ответил тот...
    -Это хорошо, - понимающе закивал головой дед. – Мой внук тоже занимается наукой. Правда, пока он учится в институте, но, скажу я вам, способный малый.
    -А в каком он институте? – спросила Бела
    -А в каком же еще? – удивился дед, - в сельскохозяйственном... На агронома учится. Как только закончит, вернется в деревню, чтобы по-научному вспахивать поле, выращивать овощи и фрукты, разводить скот и птицу.
    Тут он сделал паузу и потянулся за бутылкой.
    -Что же это вы не пьете? Я тут, как раз, и поесть принес. Вот, угощайтесь – мацун, сыр, лаваш, свежие яички. Таких продуктов в городе нету, так что закусывайте.
    Они выпили по стопке водки и закусили деревенскими продуктами.
    -Так вот, о чем я хотел спросить. Вы человек ученый, а поэтому знаете больше меня. Как по-вашему, нужно ли для того чтобы вырастить хороший урожай, заканчивать институт? Вот, допустим, у меня три класса образования, но я понимаю в земледелии лучше, чем всякие там академики. Вы уж поверьте мне на слово. Еще при Хрущеве приезжал сюда какой-то ученый-почвовед и агитировал засеять все поля кукурузой. Понимаете... Если бы мы его тогда послушали, сегодня вместо кизиловки вы пили бы кукурузную водку и закусывали вареной кукурузой. Я и внуку своему говорю, что учиться необходимо, но никакой институт не научит его земельной науке. Для этого нужно жить и работать в деревне, то есть на земле. Что вы на это скажете?
    -Разумеется ты прав отец. С кукурузой Хрущев малость перегнул. Но теперь же все не так...
    -Кто вам сказал, что не так? А как вы объясните, что богатая  Россия покупает хлеб в Канаде?
    «Ну и ну, - подумал Зак, - а дед-то не промах, соображает».
    -А я вам скажу, почему, - продолжал лесничий, -  во всем виноваты академики, которые сидят у себя в кабинетах и знать ничего не знают о деревне, но зато, по их словам, выращивают хлеб по-научному. Вот они-то и довели страну до такого позора. Другое дело, американские или канадские фермеры. Они, насколько мне известно, университетов не оканчивали, но зато хлеба в этих странах в достатке.
    -Может ты и прав, отец, - сдался Зак.
    -Конечно, прав. Да кто слушает нас, деревенских. Им бы только пятилетний план перевыполнить... Эх, - в сердцах воскликнул он и махнул рукой, - да что уж там говорить.
    Выпив еще по рюмочке, Зак и Бела собрались было уходить, но старичок предложил им переночевать в сторожке.
    -Куда же вы пойдете в такой дождь, - справедливо заметил он, - оставайтесь здесь. Правда, условия здесь не ахти какие, но одну ночь можно и перетерпеть.
    -А как же вы? - спросила Бела.
    -Обо мне не беспокойтесь. Я тут недалеко живу -  минут 30 ходьбы...
    -Но дождь ведь? – не унималась Бела.
    -Мы, деревенские, привыкшие и к дождю, и к снегу, и к солнцу... Так что, не беспокойтесь. Дров вам, как я погляжу, хватит, и покушать имеется...
    Дед надел кепку и направился к двери.
    -Как же тебя звать, отец? – вдруг окликнул его Зак.
    -Аракелом зовут...
    Начало светать. Туман рассеялся, и первые лучи солнца коснулись верхушки заснеженных деревьев. Кругом было тихо и лишь изредка слышался хруст ломающихся веток под тяжестью снежного покрова. Никогда еще у Зака не было так мирно и спокойно на душе. Ему хотелось остановить поток мыслей и полностью отдаться созерцанию природы. Хотелось отключить суетливое сознание и ощутить вечность. И, наконец, он желал думать лишь о Беле, он хотел заполнить ею всего себя. Ему вдруг показалось настолько мелким и бессмысленным то, чем он занимается у себя в институте. Единственный смысл, думал он, - это Бела, его любовь к ней. А все остальное – никчемная возня, поскольку люди, ради того чтобы занять себя, строят города и машины, заводы и плотины и, черт знает, что еще. Они выдумали легкую и тяжелую промышленность, капитализм и социализм, партсобрания и политзанятия, концентрационные лагеря, инквизицию и крестовые походы, военное противостояние, геополитику и прочее. Не суть ли всего этого суета? И лишь только космос, природа и любовь не выдуманы человеком, а посему эти категории наделены вечным смыслом и бесконечной, непреходящей красотой. Возможно, прав дед Аракел, для которого земля является единственным смыслом жизни, самой высокой ее вершиной.
    Зак неслышно подошел к Беле. Она еще спала. Осторожно прикоснулся к ней. Ее веки чуть дрогнули, и она открыла глаза. Увидев Зака, улыбнулась и потянулась к нему.
   
          9
    Он все еще пребывал в растерянности. Любовь к Беле застала его врасплох. Еще пару месяцев назад неожиданно возникшее чувство он воспринял как очередное легкое увлечение, а посему не придавал ему особого значения. Теперь же и дня не мог прожить без мысли о Беле. Она присутствовала во всех уголках его жизни. Даже во время работы он не мог заставить себя не думать о ней. Зак допускал мысль о женитьбе, но так и не смог определить для себя, сможет ли он сделать ее счастливой? Да и будет ли у него время на то, чтобы создать семью. Он также понимал, что долго так продолжаться не может. Придет время, и обстоятельства вынудят его сделать окончательный выбор. Впервые в жизни Зак не знал, как ему поступить, какое принять решение. Впрочем, не совсем впервые, ибо лет десять назад оказался в подобной ситуации.
    Тогда он впервые предпринял самостоятельное восхождение на гору. Зак дошел до того рокового места, где  отцу стало плохо. Он остановился, и на него нашло некое мистическое оцепенение. Он вспомнил белое, как мел лицо отца и его охладевшие ладони. Осознав, что с ним случилось самое страшное, он стремглав бросился обратно в деревню и вернулся с группой сельчан, которые и спустили тело  отца с горы.
    Долгое время Зак даже думать боялся о горе. Ему казалось, что именно Арагац убил отца, чтобы не допустить его к вершине. Ведь он прекрасно помнил слова отца о том, что невозможно покорить гору, если она сама того не захочет. Значит, рассуждал Зак, отец в чем-то провинился перед ней, если она его убила. Возможно и я, думал он, не имею права на восхождение. Однако прошли годы, и Зак решил бросить вызов горе.
     Но ему так и не удалось преодолеть черту, ставшей последней для отца. Он стоял и с мистическим ужасом взирал на вершину, которая в совершенно ясную и солнечную погоду стала постепенно исчезать за возникшими невесть откуда темными облаками. Преодолев оцепенение, Зак все же решил идти дальше, но, пройдя несколько метров, почувствовал сильное сердцебиение и вновь остановился. А еще через несколько минут до него дошли грозные раскаты грома. Сжав ладони в кулаки, он с ненавистью посмотрел в сторону вершины и что есть мочи закричал: «Скажи мне,  в чем наша вина?». На какие-то считанные секунды туман рассеялся, и он увидел почерневший склон вершины. Зак не хотел признавать поражения и  готов был продолжить восхождение, но его не покидало чувство тревоги. Кроме того, он вынужден был признать, что его сковал страх.
    В тот день он так и не решился одолеть вершину. Как и  не мог принять окончательного решения по поводу дальнейших отношений с Белой. Его страшило будущее.   

               
               
                Час Макича


          10
    В Ереване стояла пасмурная погода. Тяжелые серые тучи касались мокрых крыш. Было сыро и неуютно. Зак подвез Белу домой, а после отправился к себе. Уже с порога своей квартиры уловил знакомый аромат духов Анаит. Стало досадно: ведь ему, как никогда, хотелось побыть одному и спокойно привести в порядок свои мысли. Он вошел в комнату, но там никого не было. Анаит не было и на кухне. Он вернулся в комнату и заметил на столе записку: «Зак (он почувствовал недоброе, ибо обычно Анаит звала его Зока), где тебя черти носят? Вчера Тиграна и еще нескольких твоих друзей забрали в КГБ. Не знаю, в чем там дело, пытаюсь выяснить. Во всех случаях, будь осторожен. По-моему, будь ты в городе, они забрали бы и тебя».
    Зак схватился было за телефон, но сразу же отдернул руку: наверняка телефон прослушивается. Он стал лихорадочно думать о том, что могло произойти. Быть может, Тигран опять сболтнул что-то лишнее? И тут он вспомнил вечеринку в Черемушках, подписанное воззвание и прочее.
    Зак прошел на кухню и принялся варить кофе. Прикурил сигарету, глубоко затянулся... Его мысли прервал звонок в дверь. На пороге стояла Анаит. Не поздоровавшись,  стремглав прошла в комнату и плюхнулась в кресло.
    -Я не знаю, что ты думаешь о Тигране, - начала она, - но он полнейший кретин.               
     Зак промолчал и закурил следующую сигарету.
    -Ну что ты молчишь, - обратилась она к нему, - тебе не интересно узнать, что здесь произошло, пока тебя не было?
    -Тебе удалось что-то узнать? - с наигранным безразличием спросил он?
    -Конечно же удалось. Пару дней назад твои друзья устроили самую настоящую демонстрацию с плакатами, транспарантами и призывами. Они требовали вывода советских войск из Чехословакии. И, что любопытнее всего, демонстрация проходила не где-нибудь, а на площади Ленина, и не в обычный день, а именно 7 ноября, во время праздничного парада.
    Зак сначала ухмыльнулся, а потом, совсем неожиданно для Анаит, откинувшись в кресле расхохотался.
    -Да, - еле сдерживая смех, произнес он, - это в духе Тиграна. Какого хрена сдалась им эта  Чехословакия? Но, если честно, идея вовсе  недурна. Это же надо додуматься... На центральной площади... А в это время на трибуне...
    Зак вновь расхохотался.
    -Чему ты радуешься, - воскликнула Анаит?
    -Знаешь, я тут подумал, что кагебешники просто обязаны по достоинству оценить чувство юмора нашего Тиграна.
    -Зак, что ты говоришь?!
    -А чего ты ждешь от меня? Что я должен сказать? Что попытаюсь, используя свой авторитет, вызволить его? Или, быть может, мне тоже записаться в ряды бездельников-диссидентов? Ты только скажи, я могу и революцию устроить.
    -Не разводи демагогию...
    -Какая еще демагогия? Надеюсь, ты не забыла, что мое дело – наука, и я должен создавать вычислительные машины?
    -Он же твой друг...
    -То-то и оно, что друг. Разумеется, я попытаюсь помочь ему, но не уверен, что у меня получится. Если бы его забрала милиция, я бы его вытащил без проблем, но тут замешан КГБ, а это уже другая история.
    -Кстати об органах. Я тебе еще не все сказала.
    -О Господи, что там еще?
    Анаит на миг задумалась.
    -Не томи, - с нетерпением в голосе произнес Зак.
    -В институт пожаловал человек из Комитета. Он хотел встретиться с тобой.
    -Ну и что?
    -Да ничего. Просто он имел долгую беседу с Макичем...
    -Опять эта крыса. Я же просил тебя не произносить этого имени в моем присутствии.
    Пропустив его реплику мимо ушей, Анаит продолжила.
    -А еще Макич отправил письмо в деканат факультета, на котором учится твоя пассия.
    -Что-о-о!? – нечеловеческим голосом заорал Зак, - что ты сказала?
    -То, что слышал. И не ори так, криком делу не поможешь. Лучше давай думать, как нам действовать в сложившейся ситуации. Надеюсь тебе не надо объяснять, что нынче пришел час Макича, и он не остановится ни перед чем, чтобы свалить тебя. Впрочем, он уже начал действовать. Представляю, что он наговорил кагэбешнику...
    Зак, казалось, не слушал Анаит. Его мысли были заняты Белой.
    -Я понимаю, - продолжала Анаит, - сейчас ты думаешь о ней, но необходимо переключиться. В конце концов, надо спасать Тиграна и проект...
    -Какой еще проект? - бормоча произнес он.
    -Как какой!? – недоуменно воскликнула Анаит. – Что с тобой происходит? Неужели эта студенточка так вскружила тебе голову?
    -Не смей ее так называть...
    -А вот и посмею. Ты хоть понимаешь, эгоист проклятый, сколько людей трудилось над твоим проектом, сколько времени и средств угрохано на него...
    -Мне плевать, - невозмутимо произнес Зак и закурил очередную сигарету.
    -Скажи, что ты неудачно пошутил, - раздраженно сказала она.
    -Анаит, - все так же спокойно обратился он к ней, - после того, что произошло, мне совсем не до шуток. Пойми ты наконец, они пытаются проникнуть в мою личную жизнь. Они хотят полностью поработить меня и подчинить своей воле.
    -Постой-постой, - перебила его Анаит, - кого именно ты имеешь в виду?
    -Да все тех же макичей и ему подобных. Ты верно заметила – пробил  час Макича, и он действительно постарается раздавить меня, но поверь мне на слово, не по собственной инициативе, а по указке сверху. Однако самое любопытное  в том, что у них ничего нет против меня, и именно поэтому они решили нанести удар рикошетом – через близких мне людей.
    Зак принялся нервно ходить из угла в угол.
    -Они не дадут мне закончить проект. Это ясно как день.
    -Ты это знаешь наверняка?
    -Этот кагэбешник, о котором ты говорила, не случайно приходил в институт. Дело в том, что совсем недавно мы с друзьями собрались у Тиграна в мастерской. Ну, выпили... А потом подписали обращение к армянам осудить ввод советских войск в Чехословакию. Свою подпись поставили и я, и Бела... Мне-то ничего не будет, но вот она может пострадать, причем крупно.
    -А как же это стало известно органам?
    -Ну, ты как с луны свалилась, - рассмеялся Зак, - у нас же каждый третий стукач.
    -И ты догадываешься кто это?
    -Пока нет. Но обязательно узнаю... и давай больше не будем об этом. Чувствую, что предстоит тяжелейшая неделя, а посему предлагаю расслабиться по полной программе.
    -Что ты имеешь в виду?
    -Мы пойдем с тобой в ресторан и напьемся там до чертиков.
    -Ты это серьезно?
    -Разве я похож на несерьезного человека? – торжественно и со значением произнес он. – Назло надменному соседу... устроим пир на весь мир... во время чумы... прорубим окно... за родину... за Сталина... Ну что там еще у нас в арсенале? Напомни...


                Дуэль

          11
     Ресторан «Ереван» был излюбленным местом Зака. Сюда он наведывался довольно часто и по любому поводу:  назначал все свои важные встречи, встречался с друзьями или просто любил побыть в одиночестве и понаблюдать за ресторанной публикой. И обращались к нему тут не иначе как товарищ Закария, разве что, за исключением пожилого метрдотеля Шота Дадиани, грузина по национальности, который гордился своей принадлежностью к старинному княжескому роду и, быть может, поэтому позволял себе некую вольность, называя его без официальной приставки, но зато с подчеркнутой торжественностью.
     Шота эмигрировал в Армению из Франции, и никто толком не знал, каким образом он оказался в Париже и почему решил оставить этот великий город и поселиться, скажем, не в Тбилиси, а именно в Ереване. Рассказывали, что он работал шеф-поваром в лучших парижских ресторанах и был достаточно состоятельным человеком, что позволило ему в дальнейшем приобрести собственный ресторан. Однако в 1946 году он неожиданно продает свое заведение и решает навсегда покинуть Францию. Говорили, что здесь не обошлось без большой любви... 
     У Зака был в «Ереване» свой постоянный столик, находящийся в мраморной нише, вдалеке от эстрады, громкой музыки и танцующей публики. Он неизменно заказывал красное сухое вино, армянский деревенский сыр с лавашем и зеленью и небольшой кусок хорошо прожаренного бифштекса с картофельным гарниром.
    -Приветствую вас и вашу даму, уважаемый Закария, - услышали они голос метрдотеля, - ваше место, как всегда, ожидает вас. – Он чинно провел их через весь зал и усадил за столик. – Как обычно...
    -Нет, на этот раз не-о-бы-чно, - с расстановкой произнес Зак. – Дорогой Шота, мы сегодня будем пить только водку. – Метрдотель вскинул брови и удивленно посмотрел на него. – И не надо удивляться, просто у нас сегодня день необычный.
    -Что-нибудь случилось? - осторожно поинтересовался тот.
    -Знаешь, Шота, в жизни всегда что-то случается. Все дело в том, что мы не всегда бываем в состоянии адекватно реагировать на те или иные жизненные ситуации. И, скажу я тебе, отсюда все наши беды. Понимаешь, я решил вызвать своего противника на дуэль. Кстати, согласишься быть моим секундантом? – Шота на миг растерялся, но быстро взял себя в руки.
    -Всегда готов помочь благородному человеку, - уверенно сказал он и подал ему руку. – Какое оружие изволите выбрать?
    -Дорогой мой, позволь этот вопрос оставить на твое усмотрение. Я полностью доверяю твоему вкусу. – Метрдотель коротко кивнул и удалился.
    Анаит не проронила ни слова. Она изучала меню и изредка поглядывала на Зака. В этот вечер он вызывал у нее смешанные чувства. Никогда еще она не знала его таким решительным в суждениях и смелым в решении житейских проблем. Что касается работы, то здесь ему не было равных – он был самым умным и инициативным, напористым и непоколебимым. Зак мог в минимально короткие сроки решить поставленную задачу. Но в повседневной жизни  оказывался иным: с легкостью позволял другим решать за себя те или иные бытовые проблемы. Когда он находился вне работы, в его глазах часто можно было  заметить легкую грусть и отрешенность, а подчас и безразличие. Неужели, думала Анаит, этой студенточке удалось всего лишь за два месяца так изменить его? Разве можно поверить в то, что из-за нее он готов драться «на дуэли»? А еще ради нее он готов забыть свой проект и докторскую. Честное слово, этой Беле здорово повезло... ей даже можно позавидовать.
    Анаит  тихо наблюдала за Заком. Он то и дело наполнял рюмку и тут же залпом выпивал. Глаза его несколько захмелели, но при этом искрились каким-то непонятным, доселе незнакомым  для Анаит светом. Она ухмыльнулась, подняла рюмку и обратилась к Заку:
    -Так ты у нас теперь кто -  Пушкин или Дантес?
    -Все зависит от того, кто из нас останется в живых, - сказал он и опорожнил очередную рюмку, - надеюсь, это буду я. – Анаит еще раз ухмыльнулась. – Понимаю твою ухмылку и ничуть не комплексую от того, что могу оказаться в роли Дантеса. Да, Дантес убил гения, но сама гениальность может вовсе и не быть залогом добропорядочности.
    -Что за чушь ты городишь, Зока? Получается, что Макичу ты отводишь роль Пушкина.
    -А почему бы и нет? В своем деле он самый настоящий Пушкин. Понимаешь меня? – Он хотел еще что-то сказать, но тут к ним подошел метрдотель. В руках он держал  коробку прямоугольной формы, накрытую сверху большой матерчатой салфеткой. Чуть склонившись над столом, он медленно открыл ее и показал содержимое Заку - тот, казалось, потерял дар речи. Ему лишь жестом удалось обратить внимание Анаит, которая от удивления чуть не поперхнулась косточкой от маслины. А поразиться действительно было чему. На дне коробки в красном бархате лежали два пистолета образца середины 18 века. Они были изящно инкрустированы и выглядели так, словно только что вышли из-под рук мастера.
    -Что это? – наконец смогла произнести Анаит, – ты их из музея выкрал?
    -Таких там нету, - с достоинством произнес Шота. – Эти пистолеты принадлежали еще моему прадеду Амирану Дадиани. Отец рассказывал, что его дед был известным сердцеедом и отъявленным дуэлянтом. – Шота нежно поглаживал пистолеты, словно это были женские руки. – Вот вы и пригодились, - обратился он к ним, - вам представилась большая честь сослужить службу благородному человеку...
    -...и, похоже, - продолжил Зак, пристально вглядываясь в глубь зала, - это произойдет именно сейчас, ибо настал час возмездия, - пафосно произнес он, - причем, намного раньше, чем я предполагал. Ты только посмотри, - обратился он к Анаит, - кто к нам пожаловал. Черт возьми, мне сегодня явно везет.
    Анаит обернулась и пошарила взглядом.
    -Надо же! – только и смогла произнести она, глотая слюну и медленно переводя взгляд на Зака. – Прошу тебя, остынь, - перешла она на шепот, - не делай глупости, лучше уйдем...
    -Ну уж нет, - воскликнул Зак и встал из-за стола, - сегодня должно свершиться правосудие.
    -Зока, - попыталась она его остановить, - опомнись. – Но он ее уже не слушал. Подойдя вплотную к столику, где, вероятно с друзьями, сидел Макич, Зак на весь зал громко и с расстановкой воскликнул: «Макич Григорян, вы подлец и негодяй. Я вызываю вас на поединок, и стреляться будем прямо здесь и сейчас». Зак обернулся и жестом подозвал метрдотеля, который чинно и с достоинством, пройдя через весь зал, остановился рядом с Макичем и открыл перед ним коробку с пистолетами. Макич привстал с места и растерянно посмотрел по сторонам.
    -Что за шутки, товарищ Мидоянц? – с идиотской улыбкой обратился он к Заку. – Вы не на маскараде...
    -Ха-ха-ха, - рассмеялся Зак, - вы правы, я действительно не на маскараде и мне абсолютно не до шуток. Если вы готовы к поединку, то прошу выбрать пистолет. – Макич вновь посмотрел по сторонам, словно ища поддержки. – Надеюсь, милостивый государь, - обратился он к метрдотелю, -  пистолеты заряжены. – Тот кивнул. – Тогда к барьеру, - воскликнул Зак и с пистолетом в руках принялся отмерять шаги. – Раз, два, три...
    Посетители ресторана словно потеряли дар речи. Они даже не знали, как им реагировать на ситуацию. Создавалось впечатление, что здесь снимается кино, но почему-то без камеры и освещения. Некоторые попытались уйти, но любопытство взяло верх. Другие же с интересом наблюдали за развитием событий. И лишь один гражданин преклонного возраста с медалью на груди назвал происходящее хулиганством и предложил вызвать милицию.
    -Принимай вызов, - послышалось из глубины зала, - мужчина ты или нет? – Макич осторожно притронулся к пистолету и быстро отдернул руку.
    -Он же сумасшедший, - тихо произнес Макич, - вызовите милицию, прошу вас, кто-нибудь... Он же пьяный...
    -А-а-а, - победным кличем завопил Зак, - испугался. Я же всегда говорил, что ты трус и подлец. Только и умеешь, что телеги катать на хороших людей. Но ничего, я избавлю наш город от негодяя. Ну-ка, быстро бери пистолет и целься, а то, клянусь, я тебе морду набью.
      Макич медленно поднял пистолет и прицелился. То же  сделал Зак. Оба ждали сигнала секунданта. Послышался выстрел.

          12
    Зак медленно приоткрыл правый глаз, затем, несколько поразмыслив, левый и обнаружил себя полулежащим в широком, высоком и мягком  кресле. У него раскалывалась голова, ныло все тело, его слегка поташнивало. Оглянувшись по сторонам, он убедился, что находится в незнакомой комнате. Постепенно придя в себя, заметил, что
выкрашенное в белый цвет, помещение не имеет ни окон, ни дверей. «Где это я, и что со мной произошло? Я был в ресторане... с Анаит... мы выпили... что же было потом? Ах да, конечно же Макич. Вроде я его обругал... или ударил. Черт, ничего не помню. Постой... были пистолеты, и принес их Шота. Господи, вслух произнес он, неужели я сделал это? Мы с ним стрелялись. Что же было потом... ». Зак яростно потирал виски, пытаясь вспомнить финал – яркая вспышка и хлопок под ухом. Дальше он ничего не помнил.
     Наверху что-то скрипнуло. В потолке образовался люк, через который медленно начала опускаться  лестница, а вслед по ней спустился Шота, облаченный в широкий стеганый халат с золотыми пуговицами. Зак все еще ничего не понимал. Ему казалось, что он спит. Однако Шота заговорил вполне реальным человеческим голосом и рассеял его сомнения – все происходило наяву. Зак только успел заметить, что перед ним другой Шота, совершенно не походивший на метрдотеля из ресторана.
    -С добрым утром, - улыбнулся он. Зак попытался ответить, но тот остановил его жестом руки. – Знаю, что у вас болит голова, а посему вам лучше молчать. Знаю и то, - торжественно и с расстановкой произнес метрдотель, -  что вам не терпится поскорее узнать, чем закончился вчерашний вечер и где вы находитесь нынче.
    -О, да – простонал тот и схватился за голову. – Только скажи мне, убил я ублюдка или нет? Шота прикурил трубку, и выпустил облако ароматного дыма.
    -И да и нет, - лукаво проговорил он. – Вы убили в нем мужчину и изничтожили его достоинство...
    -Неужели он не сможет больше иметь детей?
    Шота громко расхохотался.
    -Не беспокойтесь, яйца вы ему не отстрелили. Вы убили его морально.
    -Ты не можешь без тумана? - нетерпеливо произнес Зак. - Расскажи все, как было.
    А в тот вечер события развивались следующим образом. Увидев нацеленный на себя пистолет, Макич не на шутку струхнул. Вначале он прицелился, но потом, совсем неожиданно, отшвырнул пистолет в сторону  и бросился бежать. Но то ли от страха, то ли от растерянности,  выбрал неверное направление и побежал в сторону своего противника. Причем так быстро, что Зак не успел увернуться и, потеряв равновесие от столкновения, ударился головой о край стола. Макич же, не замечая вокруг никого и ничего, под общий хохот выбежал наружу и был таков.
    -Вот так и закончилась ваша дуэль, - усмехнулся Шота.
    -А как же выстрел? - не унимался Зак, – я слышал хлопок.
    -Выстрел действительно был. Видимо, падая, вы случайно нажали на курок. Но, слава Богу, никто не пострадал – пуля попала в потолок.
    -Что же было потом?
    -Потом мы с вашей дамой посадили вас в вашу же машину и привезли ко мне домой. – Зак удивленно оглянулся. – Не удивляйтесь, вы сейчас находитесь в моем убежище. – Зак вскинул брови. – Вы еще многое обо мне не знаете, - задумчиво произнес метрдотель.
    -А почему к тебе, а не ко мне домой?
    -Так решила ваша дама и я, кстати, с ней согласился. Поскольку тот тип, которого вы хотели застрелить, мог бы вызвать милицию...
    -Понимаю, - озабоченно произнес Зак, - именно это, по идее, он бы и сделал. Но не могу же я вечно укрываться у тебя? И потом, не боюсь я никакой милиции...
    -Вы можете покинуть мой дом, - не дал ему закончить Шота, -  когда вам заблагорассудится. Дело в том, что ваша дама разузнала, что негодяй не обращался в милицию. Более того, он просил вас и вашу даму не придавать огласке случившееся.
    -Гм, оказывается наш партийный вождь отличается предусмотрительностью. Ну да ладно, - махнул он рукой, - черт с ним. Скажи-ка мне, мой друг, который теперь час.
    -Уже девять...
    -Утра или вечера? Да и вообще, сколько времени я спал и какой сегодня день?
    -Учитывая выпитое вами количество водки, не так уж  и много вы проспали – почти 24 часа. 
    -Господи, у меня же сегодня лекция, -  воскликнул Зак и вскочил с места, но тут же, схватившись за голову, повалился вновь в кресло. – Шота, ради Бога, дай мне что-нибудь от головы.
     Метрдотель поднес ему уже приготовленную таблетку пирамидона и стакан воды. Зак принял лекарство и откинулся в кресле. Постепенно боль отошла, и он почувствовал себя лучше. А еще через несколько минут он уже сидел за рулем своей «Волги».



                Досье

          13
    Майор КГБ Грант Силавян в своем кабинете  просматривал документы. Рабочий день уже давно закончился, но он не спешил уходить. Майор потягивал крепкий кофе и попыхивал сигаретой. Назавтра ему предстоял непростой день. Он должен был допросить гражданина Мидоянца – крупного ученого, пользовавшегося большим авторитетом, как среди научных кругов, так и со стороны общественности.
     Еще утром Силавян был приглашен в ЦК, где с ним был проведен подробный инструктаж по поводу предстоящего дела. Один из секретарей ЦК КПА порекомендовал ему, учитывая значимость фигуры ученого, вести допрос как можно мягче и деликатнее. Из беседы в ЦК майор сделал вывод, что Мидоянца топить не собираются и уж тем более никто не хочет делать из него врага народа – слишком уж крупная фигура, судьба которого может быть решена только в Кремле. Наверное, размышлял он, его стоит просто чуть-чуть припугнуть. Однако дело выглядело отнюдь не простым.
     На  рабочем столе Силавяна лежали документы, согласно которым любого другого гражданина можно было  надолго упрятать за решетку или отправить на принудительное лечение в психбольницу. Одних только докладных, написанных институтским секретарем парткома, значился целый ворох. Уж не говоря о докладной гражданина Кима и подписанного воззвания... Ученому нужно доходчиво объяснить, говорили в ЦК, что не стоит ему портить отношение с советской властью, которая относится к нему более чем лояльно.
     Майор открыл папку с досье Мидоянца и погрузился в чтение...
    ...Дед Зака, Закария Мидоянц, родился в 1835 году в турецком городе Айнтабе в зажиточной армянской семье. Его отец держал самый крупный кондитерский магазин в городе. Дела шли хорошо, что позволяло семье ни в чем не нуждаться, а детям получить неплохое образование. После смерти отца Закария, как самый старший в семье, возглавил дело и через короткое время ему удалось приумножить семейный капитал.
    Шел 1885 год. В стране росли антиармянские настроения. Закария отчетливо сознавал - над армянским населением Турции нависла угроза. И поэтому в том же году эмигрировал в США и поселился вместе с братьями и сестрами в Филадельфии. Здесь он женится на армянке, которая родила ему четверых детей, один из них, Карапет, впоследствии стал отцом Зака.
   Карапет блестяще окончил Филадельфийский университет и получил степень магистра в области права. Но адвокатской практикой ему так и не удалось заняться.  В 1915 году, когда случилась армянская трагедия, Карапет, в числе других армянских добровольцев, отправился в Турцию и влился в отряды ополченцев.
     Карапет решил помочь хоть одной армянской семье. В то время многие иностранные армяне брали опеку над сиротами или немощными стариками. А иные брали в жены армянских беженок, дабы спасти их от гибельной депортации. Именно так и поступил Карапет, женившись на Нвард, родители которой погибли от турецкого ятагана. Он собирался забрать ее в Америку, но Нвард наотрез отказалась, потому что она не могла оставить двух своих маленьких братьев. Карапет решил остаться вместе с ней. А еще через какое-то время он вместе с другими беженцами оказался в Сирии, где и родился его первенец – Зак.
    В 1946 году Мидоянцы в числе тысяч других репатриантов, решают перебраться в Армению - на свою историческую родину...      
    ...Силавян оторвался от чтения и взялся за очередную сигарету. Он никак не мог понять, как Карапету, американскому гражданину, удалось избежать сталинских репрессий. Однако, порывшись в бумагах, он нашел документ, который все объяснял. Майор с удивлением для себя обнаружил, что буквально в первый же год после прибытия в Армению отец Зака был принят в ряды КПСС и почти сразу же начал активно сотрудничать с КГБ, то есть, по сути, стал агентом органов внутренних дел, или, попросту, стукачом. Последние слова майор произнес вслух и при этом постучал карандашом по столу...
    ...На первых порах семье Мидоянц приходилось туго. Шел второй послевоенный год. Армения, как и другие советские республики, залечивала раны, нанесенные войной.  В стране были голод, холод, разруха, массовые  репрессии. Матери Зака удалось кое-как устроиться уборщицей, а вот Карапет долгое время не мог найти работу. И это притом, что свободно владел пятью языками, да и вообще был достаточно подготовленным человеком. Впрочем, его бы и  приняли на престижную работу, скажем, в университет преподавателем, но – биография подкачала.
    В те годы репатриантов причисляли к неблагонадежным, ибо они прибыли в Советскую Армению из капиталистических стран. Подобное отношение, естественно, не являлось официальной позицией властей, но, тем не менее, к ним относились настороженно. Карапета несколько раз вызывали в КГБ, где с ним вели долгие утомительные беседы. От него добивались признания в том, что он американский шпион и заслан в Армению для проведения диверсионной работы. А в один прекрасный день, после очередной беседы, его на несколько дней задержали в Сером здании. Домой Карапет вернулся только через неделю: был подавлен и имел болезненный вид. А еще через неделю он устроился преподавателем английского языка в Институт иностранных языков, где вступил в ряды партии. Через год Мидоянцы из крохотного подвального помещения  перебрались в просторную двухкомнатную квартиру, и Нвард уже незачем было работать уборщицей - зарплаты Карапета вполне хватала на жизнь...
   
    ...Майор перевернул последнюю страницу, к которой был прикреплен лаконичный рапорт милиционера, лейтенанта  Сантояна: «Гражданин Мидоянц (завотделом Института математических машин)  завязал драку с гражданином Григоряном (секретарь парткома того же учреждения) в ресторане «Ереван» с применением огнестрельного оружия образца прошлого века. Пострадавших нет. Заявлений нет. Дело закрыто.» Так это же, подумал Силавян, самая что ни на есть уголовщина. Впрочем, он не стал заострять внимания на этом документе, так как из ЦК порекомендовали ему не давать хода этому делу. «Что же они от меня хотят? - нахмурился майор. Привлекать нельзя, допрашивать нельзя, быть не деликатным - тоже нельзя...» 
  Силавян посмотрел на часы и потянулся за очередной сигаретой. Было уже довольно поздно. Он открыл сейф, поместил туда документы и собрался было уходить, как кто-то громко постучал в дверь кабинета. Это был курьер со срочной депешей из ЦК. Майор нацепил очки и вскрыл конверт. Внимательно прочитав послание, улыбнулся и тихо произнес: «Наконец-то определились». После чего  поднял трубку внутреннего телефона и сквозь зубы процедил: «Ко мне». Через минуту перед ним на вытяжку стоял молодой лейтенант.
    -Срочно готовь оперативную группу, - хмуро произнес майор, не отрывая взгляда от письма. – Ясно?
    -Так точно, товарищ майор, - отчеканил лейтенант.
    -Свободен...   
         
                Олег

          14
    В университете Зак узнал, что первичная комсомольская организация вуза поставила вопрос об исключении Белы Вердян из рядов ВЛКСМ, что означало автоматическое отчисление из университета. О причине столь жесткого решения Зак безусловно догадывался – «аморальное поведение, не достойное  советского студента». Он наперед знал, что в деканате ему именно так и скажут. А еще он понимал, что подобное решение было принято не в самом университете, а гораздо выше. И совсем не трудно было догадаться, что  на него началась травля, к нему подступали со всех сторон. Кольцо, что сжималось вокруг него, разорвать будет достаточно трудно.
    Но главное теперь –  Бела. Ее необходимо  оградить  от будущих неприятностей. Причем сделать это надо немедленно. Декан принял его настороженно, но учтиво. 
    -Как вы могли с ней так поступить, - заговорил Зак, - ведь Вердян одна из лучших ваших студенток! – Декан пристально посмотрел на него, потом медленно отвел взгляд и потянулся за сигаретой.
    -Дорогой мой товарищ Мидоянц, - подчеркнуто вежливо произнес декан, - вы же сами отлично знаете ответ на ваш вопрос. Вердян Бела действительно одна из самых лучших наших студенток и, поверьте, мне будет очень жаль с ней расстаться. Я понимаю, что вы хотите найти виновных, скажем, в моем лице или лице ректора. – Он глубоко затянулся и стряхнул пепел. – Но позвольте задать вам встречный вопрос. Не вы ли главный виновник создавшейся ситуации? Разве вы не предполагали, что ваши с ней отношения могли привести к такому концу?
    -Так наказывайте меня, - выпалил Зак, - при чем тут Бела.
    -Давайте не будем заниматься демагогией...
    -Хорошо, - перебил он его, - согласен, не будем разводить демагогию. Скажите, что нужно делать? Как можно исправить ситуацию? Я готов на все... – Декан встал с места, подошел к окну и приоткрыл форточку.
    -Вы меня ставите в неловкое положение, - продолжил он.         - Поверьте, из уважения к вам я бы с радостью помог, тем более, повторюсь, мне самому не хотелось бы лишиться хорошей студентки. Однако, как вы сами понимаете, вопрос о ее исключении ставился не в наших стенах.
    -Понимаю, - упавшим голосом произнес Зак, - надо обращаться в ЦК...
    -Я этого, заметьте, не говорил, - улыбнулся декан и потушил сигарету в пепельнице.
    Зак вышел из деканата совершенно разбитый и, в какой-то степени, испуганный. За последние два дня, после приезда из Дилижана, произошло слишком много событий, которые он просто не в состоянии переварить. Его мозг отказывался анализировать ситуацию и, соответственно, выдавать четкие решения. За истекшие несколько часов были задержаны его друзья, о судьбе которых он пока ничего не знал, а потасовка в ресторане ему казалась кошмарным сном. Помимо всего прочего, в воздухе повис его проект. Уж не говоря о Беле... И вновь его пугало будущее, которое, как та гора, было скрыто туманом.
    Зак решил пройтись. Оставив машину на университетской стоянке, направился в сторону улицы Кирова. В самые мрачные свои дни непременно посещал то здание, напротив медицинского института, в подвале которого прошла часть его детства. Теперь здание обветшало, и некогда розовый туф приобрел грязно-коричневый оттенок. Миновав крохотный садик с миниатюрным фонтанчиком, он присел на скамейке рядом с подъездом. В детстве он любил здесь сидеть и встречать отца с работы. Завидев его в конце улицы, срывался с места и что есть мочи мчался к нему. Отец подхватывал Зака и крепко прижимал к груди.
    Карапету в то время удалось устроиться на работу в автомастерскую. Он неплохо разбирался в машинах еще со времен пребывания в США. За короткое время у него появилась солидная клиентура и соответственные заработки. Но, как это обычно бывает, нашлись завистники. Ему припомнили, что он «ахпар», а значит – враг народа. После очередного оскорбления дал обидчику увесистую оплеуху, после чего его уволили. Он стал раздражительным и  полностью отгородился от общества и семьи. Практически целыми днями не выходил из дома, ни с кем не разговаривал и все время курил. А в один прекрасный день заявил, что не останется в этой стране и уедет обратно в Америку. Нвард пыталась успокоить его.
    -Надо еще немного потерпеть, - говорила она, - все образуется. Ведь плохо не только нам. Погляди, что творится вокруг. Скажи еще спасибо, что тебя не забрали. Вон сколько невинных людей погнали в Сибирь...
    -Да о чем ты говоришь, мать, - раздраженно отвечал Карапет, - не Сибирь меня пугает. Ты вспомни, с каким воодушевлением мы ехали сюда. Как мы мечтали о родине, о воссоединении с соотечественниками. Нас ведь ничего не пугало. Мы же хорошо знали и о голоде, и послевоенных трудностях, и репрессиях. Мы все это знали и ясно понимали, на что идем, ибо обретение родины стоит любых жертв. Но я никак не мог предположить, что один армянин способен питать столько ненависти к другому армянину только из-за того, что тот родился не в Армении. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Даже в Америке, среди чужого племени, и среди иноверцев в Сирии я ощущал себя полноценным человеком. Меня там   любили и уважали...  Эх, -  в сердцах сказал Карапет, - зря мы приехали сюда. Надо было из Дамаска возвращаться в Америку. В конце концов, именно там я родился и вырос. Зря я тогда  послушал тебя...
    -Не говори так, - мягко возразила Нвард, - родина, какая бы она ни была, лучше, чем чужбина. Знаешь, в Турции, еще до резни, все мы жили очень счастливо. И нам казалось, что ничто не может помешать нашему благополучию. Кто бы мог тогда подумать, что наш народ постигнет такая трагедия? Но это случилось. И все от того, что мы не имели своей родины. Быть может, Америка твоя и хороша, но не для нас. Поверь, Карапет, Армения создана для армян точно так же, как Россия для русских, Америка для американцев, а Африка для африканцев. Это же так просто...
    Зак неоднократно становился свидетелем подобных разговоров, и ему нравились простые, но мудрые слова матери. Он был согласен с ней, но тем не менее понимал и в какой-то степени разделял позицию отца...
    
          15
    ...Зайдя в здание, он спустился по лестницам вниз и очутился в длинном полутемном коридоре, по обе стороны которого были двери. Здесь практически ничего не изменилось, отметил про себя Зак, разве что стены  выкрашенны в иной цвет. Не изменился даже отдающий сыростью и плесенью, коридорный запах. Зак прошелся вдоль коридора и остановился у двери с табличкой № 5. Дверь была та же, только на ней появился глазок. И тут он заметил, что она не заперта. Слабо толкнув ее, вошел в помещение. Посреди комнаты стояла стремянка, а рядом с ней замызганное белилами ведро. Осторожно обогнув стремянку, он подошел к окну, наполовину находившееся ниже уровня тротуара. Отсюда были видны только ноги прохожих... Послышался шорох - Зак резко обернулся. На пороге стоял среднего роста мужчина, вероятней всего русский. Был он в длинном бежевом плаще, почти такого же цвета были его туфли и брюки; на вид средних лет. Зака почему-то удивили его глаза, цвет которых трудно определить: то ли черные, то ли карие, а может быть серые.
    -Кого-нибудь ждете? - спросил мужчина.
    -Кто вы такой?
    -Ну, скажем так, благожелатель.
    -Вы меня знаете?
    -Заочно... – улыбаясь произнес он. Зак пристально посмотрел на него, но промолчал. – Могли бы мы с вами поговорить? - вежливо продолжил он.
    -Говорите, я вас слушаю.
    Он подобрал полы плаща и, аккуратно обойдя стремянку, вплотную подошел к Заку.
    -Мидоянц Закария Карапетович, - почти нараспев произнес он. – Ученый, можно сказать, с мировым именем, надежда советской науки, лауреат Госпремии... – незнакомец сделал паузу, - дуэлянт, дебошир и соблазнитель молоденьких девушек...
    -Вы прекрасно осведомлены, - ухмыльнулся Зак.
    -Ничего не поделаешь, работа такая.
    Зак ухмыльнулся.
    -Вы решили допросить меня здесь?
    -Откуда вы взяли, что я собираюсь вас допрашивать?
    -Что же еще можно ожидать от следящего за мной работника органов. – Тот ответил молчанием. – Или, быть может, вы действительно доброжелатель?
    -Давайте знакомиться, - внезапно произнес он и протянул руку. – Меня зовут Олег. - Зак тоже протянул руку и ответил на рукопожатие. – Я действительно следил за вами от самого университета и, признаться, был удивлен: что вас могло привести в эту конуру?
    -Я жил в этой, как вы изволили выразиться, конуре, и здесь прошла добрая половина моего детства.
    -Простите, я не хотел вас обидеть...
    -Понимаю. Вы просто хотели узнать, не дожидаюсь ли я тут связного, чтобы передать ему секретные документы.
    На этот раз ухмыльнулся Олег.
    -Вы считаете, что мы настолько примитивны?
    -Затрудняюсь ответить, ведь мне не приходилась ранее общаться с представителями КГБ.
    -Послушайте, - дружелюбно произнес он, - а что мы тут стоим? Предлагаю продолжить беседу где-нибудь в кафе. Согласны?
    -Даже не представляю, о чем мы будем беседовать, но отлично понимаю, что от вас мне не отделаться. Пошли?
    -Только не надо лукавить. Неужели вы не догадываетесь, о чем именно будет наш разговор?
    -Ну уж, надо полагать, не о методах консервирования кабачковой икры.
     Заку не составило труда догадаться, что человек этот приехал из Москвы по его душу. Год назад, во время очередной командировки в столицу, в номере московской гостиницы «Советская» он уже имел подобную встречу с представителем Министерства обороны. Тогда ему предлагали переехать в Москву и поработать на их ведомство. Обещали четырехкомнатную квартиру в центре, персональную машину, приличную зарплату и определенные льготы. Зак отказался от предложения, так как военных не интересовала программа массового производства персональных ЭВМ. Они требовали наладить производство специфических, узкопрофильных  машин, способных решать задачи, связанные с обороной страны. Кроме того, согласись он  на это предложение, попал бы под  высокую категорию секретности. Всего этого он не хотел. Для него важнее была свобода и возможность заниматься своим проектом. Представитель министерства не стал долго уговаривать его, но в довольно прозрачных тонах дал понять, что в конце концов ему придется принять  предложение. При этом намекнул, что у них найдутся соответствующие рычаги сделать его более сговорчивым.
    Сидя за столиком в кафе, Зак молча попыхивал сигаретой и рассеянно слушал Олега. Он понимал, что на этот раз ему так легко не отделаться от назойливых военных. Ситуация, в которой он оказался, кажется, не оставляла ему выбора. И все же, размышлял он, неплохо бы поторговаться.  Попытаться продать себя подороже. Олег словно читал его мысли.
    -Закария Карапетович, - улыбаясь произнес он, - по-моему ваше упорство не имеет основания. Ну подумайте сами. Здесь вам оставаться опасно. Уж очень многие жаждут вашей крови. Вы хоть в курсе, что ваше досье стало предметом пристального внимания органов КГБ? Не сегодня-завтра вас вызовут туда, и неизвестно чем все это закончится. Мы же вам предлагаем надежное покровительство. Поживете некоторое время в Москве, а там о вас и вовсе забудут.
    -Точно забудут, - шепотом произнес Зак.
    -Что вы сказали? - переспросил Олег.
    -Да так, ничего особенного.
    -Мы также осведомленны, что ваша подруга столкнулась с серьезными неприятностями...
    -Вам и это известно?! - удивился Зак, на что Олег громко рассмеялся и продолжил.
    -Какой же вы все-таки наивный человек. Впрочем, как и все ученые. Так вот, слушайте меня дальше. Мы готовы ей помочь. Скажем, она сможет перевестись в любой удобный для нее московский вуз. – Олег весь расплылся в улыбке и добавил, - ну как вам идея?
    -Гм... Вы действительно сможете это сделать?
Олег пристально посмотрел ему в глаза.
    -Так вы согласны? - неожиданно сухим голосом  признес он.
    -У меня есть одно условие...
    -Если вы имеете в виду своих друзей, - мрачно произнес он, - то здесь мы вам не сможем помочь.
    -Вы хоть дадите мне время подумать?
    -Еще два дня я буду находиться в Ереване.
    -Как я смогу вас найти?
    -Не беспокойтесь, - устало проговорил Олег, - я сам вас найду. Надеюсь, вы примите верное решение, - на этот раз улыбнулся он, после чего протянул  руку и подчеркнуто вежливо попрощался. Зак посмотрел ему вслед и горько ухмыльнулся: «Вот они меня и прижали. Прощайте, проект, Ереван, друзья, Арагац...» Подступил комок к горлу, хотелось плакать, но вместо этого из горла вырвался глухой стон. Зато я спасу Белу, успокаивал он себя, в конце концов, именно я виноват в ее бедах. От одной только мысли, что очень скоро они окажутся вместе, у него стало теплее на душе.Он вновь почувствовал себя бодрым и уверенным в себе. Покинув кафе, зашел в ближайший телефон-автомат, набрал номер Белы и договорился с ней о встрече.
    Однако ему так и не удалось увидеться с ней. При выходе из телефонной будки он был схвачен двумя неизвестными людьми в штатском. Они усадили Зака в черную «Волгу», которая отъехала в неизвестном направлении. Во всяком случае, именно так утверждали очевидцы: продавщица кафе, киоскер и таксист.




                В Сером зданиие
          16
    Несколько секунд они наблюдали друг за другом. Майор, пытаясь придать себе большую важность, больше обычного нахмурил брови, а Зак весьма выразительно старался показать свое полное безразличие к происходящему. Однако они оба понимали, что им предстоит непростой разговор.
    -Как вы себя чувствуете? - неожиданно спросил майор и протянул ему через стол пачку сигарет.
    -Спасибо, неплохо, - спокойно произнес Зак и закурил предложенную сигарету.
    -Может, кофе, чай...
    -Не отказался бы от кофе. – Майор тут же отдал распоряжение и с любопытством посмотрел на Зака.
    -Так вот вы какой,  товарищ Мидоянц, - сдержанно воскликнул он... Зак незаметно ухмыльнулся, что, впрочем, не ускользнуло от внимания майора.
    -Мне-то казалось, что я уже не товарищ, а, как это у вас принято говорить, гражданин. – Майор промолчал. Зак тоже не проронил ни слова. К этому времени в дверь постучали и внесли кофе. Зак с удовольствием сделал большой глоток и глубоко затянулся сигаретой. – Послушайте, майор, полагаю, вы пригласили меня не для того, чтобы справиться о моем здоровье и угостить кофе. Предлагаю сразу же перейти к делу, и чтобы помочь вам побыстрее разобраться с проблемой и, соответственно, сэкономить наше с вами время, я не буду отрицать, что  подписывался под известным вам воззванием, открыто проявлял ненависть к секретарю парткома Григоряну и готов здесь же подтвердить, что он сволочь и негодяй. – Майор впервые за все это время улыбнулся и перестал хмурить брови.
    -Прекрасная тирада, Закария Карапетович. Да, все это и еще очень многое мы знаем о вас, но не ради этого пригласили вас сюда...
    -Извините, -  прервал его Зак, - вы меня не приглашали, а  наглым образом похитили...
    -Значит, так надо было, - сухо прервал он его и вновь нахмурился. – Вы ничего не хотите рассказать мне о своих друзьях? – Зак внимательно посмотрел на Силавяна.
    -Что именно вы хотели бы узнать?
    -Все, – отрезал он.
    -Не думаю, что смог бы рассказать вам что-то новое, помимо того что уже знаете.
    -Послушайте, - нетерпеливо прервал его Силавян...
    -Нет уж, - твердо произнес Зак, - послушайте лучше вы. Я никогда не был стукачом, и не стану им, ни при каких обстоятельствах. – Майор улыбнулся. – Единственное, что я могу вам сказать и единственное, что я знаю, так это подписанное воззвание.
    -Да-а-а, - протяжно протянул майор, - а отец ваш был более сговорчив.
    -При чем тут мой отец! - удивленно воскликнул Зак. Тут майор придвинул к нему папку и открыл ее на нужной странице. Зак бегло пробежал первую страницу, перевернул ее и вновь возвратился к началу. Силавян молча наблюдал за ним. С его лица не сходила улыбка.
    -Как видите, - произнес он после паузы, - ваш отец активно сотрудничал с органами. Заметьте, я не сказал – стучал, как вы изволили выразиться, а, повторяю, с о т р у д н и ч а л. От вас мы требуем того же. В конце концов, мы уверены в вашей лояльности и прекрасно понимаем, что ваша подпись под этой бумажкой – всего лишь шалость, недоразумение, если хотите. К сожалению, не могу сказать того же о ваших друзьях, действия которых можно расценить, как антисоветскую пропаганду. -  Зак, казалось, не слушал майора. Он видел перед собой последние минуты жизни отца – белое лицо, посиневшие губы и слышал его слова: «быть может, мы что-то делаем не так»... –  ведь они угрожают безопасности нашей страны. Заметьте, той страны, в которой вы живете и трудитесь. Вы же образованный человек и должны понимать... – «Не может быть, думал Зак, мой отец не доносчик. Этого не может быть. Они всё врут». Прошло чуть больше минуты, прежде чем он вышел из оцепенения. Зак с уверенностью посмотрел в глаза  майору и оттолкнул от себя папку.
    -Все эти документы сфабрикованы. Я не верю ни единому вашему слову. Мой отец не мог быть доносчиком. – Силавян тяжёлым взглядом посмотрел на Зака, потом взялся за очередную сигарету и, согласно привычке, начал ее мять.
    -Товарищ Мидоянц, вы же умный человек. Вы никогда не задумывались о том, как вашему отцу, гражданину США, удалось избежать сталинских репрессий? Уверен, что задумывались, но при этом, признайтесь, не могли себе объяснить...
    -Мой отец был честным и благородным человеком, - гневно выпалил Зак.
    -А разве я утверждаю обратное? Действительно, он был образцовым гражданином своей страны. Ведь недаром же его приняли в ряды КПСС?
    -Ваша ирония не к месту.
    -Ирония? – удивился Силавян, - а при чем тут ирония? Поверьте, я далек от этого. Поймите же вы, наконец, товарищ Мидоянц, идеальных обществ не бывает, и наше государство в этом плане исключения не составляет. Да, все мы прекрасно сознаем, что многое еще придется сделать для лучшей жизни и все мы трудимся во имя этой цели. Тем же занимался ваш отец, тем же занимаетесь и вы, и все советские люди. Но, к сожалению, не могу того же сказать о ваших друзьях. Ну вот скажите мне, чего ради они прицепились к этой Чехословакии? Неужели не ясно, что сдай мы ее сегодня империалистам, завтра они потребуют Польшу, Венгрию... да и вообще, весь соцлагерь А дальше подберутся к нашей стране...
    -И сталинские репрессии преследовали цель улучшить жизнь людей. Не так ли, товарищ Силавян? 
    -Не надо утрировать. Вы сами прекрасно знаете, что партия признала ошибки прошлого, и возврат к сталинизму просто невозможен. И не мне вам говорить о том, что было бы с вашими друзьями, сотвори они такое при Сталине, – майор оттянул галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. – Вот скажите мне, пожалуйста, чего добиваются ваши друзья? Допустим чисто гипотетически: им удалось взбудоражить народ и поднять, как говорится, массы на борьбу с властями. Давайте на секунду представим себе, что бы из этого вышло. Как минимум – полная дестабилизация всех государственных структур, что повлекло бы за собой остановку производства, голод, разруху и безработицу. А как максимум – в стране началась бы гражданская война - следствие всякой революции. Как же в данной ситуации повели бы себя ваши друзья-диссиденты? Вы думаете, остались бы с народом и помогали людям преодолеть кризис? Ничего подобного. Все они разом удрали бы за кордон и купались бы там в лучах славы поборников демократии. – Майор перевел дух. – Хочу сказать, Закария Карапетович: самая главная позиция для любого государства – стабильность. Разумеется, нужны и реформы, но их надо проводить медленно и осторожно, чтобы не разрушить уже созданное.
    -И ради этой самой стабильности вы готовы сажать людей за решетку...
    -Это необходимая мера, - перебил его майор, - мы вынуждены прибегать к подобным методам, дабы избежать более крупных потрясений. – Вновь наступила пауза. Майор, наконец, закурил уже порядком измятую сигарету. – Мы не требуем от вас сиюминутного ответа, подумайте. От вашего решения будет зависеть судьба ваших друзей... – майор выдержал очередную паузу и пристально посмотрел на него, - ...а также судьба Белы. – Он удовлетворенно улыбнулся, ибо по реакции Зака понял, что попал в точку. Зак побледнел и взором затравленного зверя уставился на Силавяна.
    -Что вы имеете в виду? – настороженно спросил он.
    -А то вы не понимаете. Ведь под обращением стоит и ее подпись, не так ли? Так вот, мы согласны и на это закрыть глаза. Правда, ей придется чуть-чуть подлечиться, - майор внимательно наблюдал за его реакцией, - или, выражаясь иначе, привести в норму свое душевное состояние.
    -Я вас не понимаю, - с тревогой в голосе произнес Зак, - что вы с ней сделали?
    -Да ничего мы с ней не сделали, - спокойно произнес майор, - мы ей просто помогли. Сейчас она проходит курс лечения в одной из психиатрических клиник.
    -Что-о-о, - заорал не своим голосом Зак и привстал с места.
    -Да не кричите, и сядьте. Вы предпочли бы видеть ее за решеткой? Впрочем, все именно к этому и шло, но прежде мы решили ее обследовать, поскольку, посудите сами, не может же психически здоровый человек поставить свою подпись...
    -В таком случае вы и меня считаете психом? – перебил его Зак.
    -Мы считаем вас ученым, - все так же спокойно произнес майор. И давайте заканчивать этот разговор. Я вам и так сказал больше, чем надо. Главное, что мы не имеем к вам претензий, вы можете идти, - устало сказал он и подписал пропуск.
    Зак помял его в руках, словно ненужную бумажку и бросил в мусорную корзину. Глаза майора гневно сверкнули, но он быстро овладел собой.
    -Послушайте, - с заметной дрожью в голосе произнес он, - не советую вам испытывать мое терпение или...
    -...или, - продолжил за него Зак, - вы упрячете меня в своих подвалах. Будете пытать электрошоком, вгонять иголки под ногти или, быть может, обуете мои ноги в испанский сапог... Что еще вы имеете в своем арсенале? Так вот, товарищ майор, всего этого вы не сделаете, потому что потребуется на то разрешение сверху, - при этом он поднял указательный палец и взором показал на потолок, - Москва же, я уверен, не даст вам этого разрешения...
    Майор еле сдерживал себя. Он весь побагровел и никак не мог унять дрожь в руках. Наконец, при последних словах Зака он резко встал и со всего размаху ударил кулаком по столу.
    -Отставить! – заорал он, - вы будете меня еще учить. Видит бог, я хотел как лучше, но, видимо, придется поступить иначе. Я вас действительно задержу, как вы изволили выразиться, в подвале. Может быть, там вы наберетесь ума-разума. Ох, товарищ Мидоянц, вы даже не представляете, в какую скверную историю вы попали.
    Наступила продолжительная пауза. Силавян и Зак закурили. Майор понимал, что зашел в тупик. Задержать Зака он никак не мог, поскольку не имел на то санкции ЦК. Он предполагал, что Зак окажется крепким орешком, но не на столько. Майор был в трудном положении, и пока не знал, как из него выйти. Заку тоже было непросто. С одной стороны, его не пугала перспектива оказаться в подвалах КГБ, но с другой - хотел поскорее выбраться из этого заведения, чтобы попытаться помочь Беле. Первым заговорил майор.
    -Так вот, товарищ Мидоянц, в наказание за ваше поведение я добьюсь ограничения на ваши заграничные поездки. И забудьте про зарубежные конференции. Неблагонадежного человека не посылают за границу.
    Зак улыбнулся и сделал неопределенный жест рукой.
    -Вот уж не знал, - сказал он с сарказмом, - что жить и трудиться в Советском союзе – это наказание.
   Майор пропустил реплику мимо ушей и зычным голосом кликнул лейтенанта. Дверь отворилась и на пороге появился молодой человек в военной форме.
    -Проводи этого человека, - раздраженно произнес майор и указал на Зака. – Лейтенант взял под козырек  и чуть отошел от двери, пропуская Зака вперед.
    Они долго шли по запутанным коридорам здания, пока не подошли к небольшой железной двери. У Зака екнуло сердце. Он подумал о Беле, друзьях, проекте... Лейтенант отворил дверь массивным ключом, и Зак очутился в небольшом дворике. Пройдя его по диагонали, они вошли в небольшой КПП. Лейтенант что-то сказал дежурному, и тот отворил дверь наружу. У Зака отлегло от души. На улице уже смеркалось. Зак оглянулся на серое здание, затем неспеша двинулся вдоль тротуара.
    Было довольно холодно, он поднял воротник плаща. Зак был в растерянности. В его сознании рушилось что-то очень важное. Он ощущал доселе не знакомое ему чувство потери, пустоты. От безысходности его душила злоба. Неужели, спрашивал сам себя, я заслужил подобного отношения? А Бела, Тигран, все остальные? Какой-то майоришка, безмозглый осел, позволяет себе вершить людскими судьбами. Быть может, прав был Тигран. Мы все продолжаем жить в прежнем мире – страха и кандалов. Выходит, сталинизм вовсе не канул в Лету? Изменилась всего лишь форма, а суть осталась та же. И все это время я работал на полицейское государство, усиливая его мощь и потенциал, направленные на унижение человеческого достоинства. Им удалось подавить гордый дух моего отца. Они сделали его предателем. И он согласился стать им ради спасения семьи. Теперь я понимаю – это была не его страна. Я не останусь здесь. Если отцу не удалось покинуть Армению, это сделаю я...
    Зак не заметил, как подошел к своему дому. Нащупал ключи в кармане плаща, но тут же понял, что ему совсем не хочется туда. Некоторое время он стоял в нерешительности, потом резко развернулся и подошел к обочине дороги. Остановил такси и назвал водителю адрес матери.
   

                Непростой разговор

          17
    Зак все реже виделся с матерью. С тех пор, как умер отец, Нвард сильно изменилась. Некогда живые и умные глаза потускнели, глядели отрешенно. В жизни ее больше ничего не радовало, даже успехи сына воспринимала без особого энтузиазма, словно речь шла о соседском мальчике. Еще тогда Зак понял, что мать предпочитает одиночество, потому не обременял частыми посещениями. И лишь раз в году она становилась прежней, самой собой – когда приходила на могилу отца. Часами просиживала на кладбище и долго о чем-то беседовала с мужем. Наверное,  рассказывала ему о своей жизни, о том, как ей одиноко и тоскливо без него.
    «Ты был прав, Карапет, - говорила она ему, - не надо было нам приезжать сюда. Эта страна сгубила тебя. Еще до того, как мы поселились в Сирии, ты предлагал уехать в Америку. Но я не представляла себе жизни вдали от своих соплеменников. Может, потому и отказалась. Спустя несколько лет американский консул в Дамаске предложил тебе оформить документы для выезда в США. Как ты был тогда счастлив! Видя твою радость, я решила согласиться на переезд, но, если ты помнишь, я заболела и перенесла тяжелую операцию. Пришлось отложить... Ох, как я виновата перед тобой! Потом ты стал коммунистом... Тебе казалось, что этот факт не помешает тебе выехать в Филадельфию. Но в американском консульстве тебе отказали в визе. Сказать по правде, я была очень рада этому. Уже много лет спустя я поняла, что какой-то рок мешал осуществлению твоей мечты. Видимо, было не суждено...
    Как бы я хотела, чтобы ты взглянул на нашего сына. Ты бы гордился им. Он стал большим человеком, известным ученым, о нем пишут в газетах. Словом, о нем ты можешь не беспокоиться. Да и обо мне тоже. Закария, как может, заботится обо мне. Стараюсь не мешать ему, сам понимаешь – у молодых своя жизнь. Только вот одно тревожит меня. Очень уж он норовистый, весь в тебя. Боюсь, как бы  не нажил себе врагов. Теперь он уже не нуждается во мне. У него своя жизнь. Первое время мне было тяжело одной, без него. Но потом я привыкла к одиночеству. Слава богу, у меня есть воспоминания., и я благодарю тебя за то счастье, которое ты мне подарил.
    А теперь послушай меня внимательно. Приблизительно год назад объявилась моя сестра Ануш, которую мы считали погибшей во время турецкой резни. Так вот, ей чудом удалось выжить и при помощи американского Красного Креста перебраться в Лос-Анджелес. Ануш нашла меня и прислала письмо. Она хочет, чтобы я переехала к ней. Пишет, что вышла замуж за состоятельного армянина, и теперь живет в огромном доме с прислугой. Знаешь, я решила принять ее предложение, но не ради себя, а ради тебя. Я хочу переправить твой прах в США и искупить свою вину перед тобой. Так что, муж мой, ты скоро поселишься у себя на родине, а я, сколько хватит сил,  буду навещать тебя, и станем мы с тобой вести долгие разговоры».
    Нвард поцеловала сына в лоб и проводила  в гостиную.
    -Давненько ты не появлялся здесь, что-нибудь случилось? – Зак молча посмотрел на нее и уселся за стол.
    -Накорми меня, мать, - устало произнес он, - что-то я проголодался. – Она накрыла на стол и уселась напротив него. Пока он ел, она внимательно изучала его. От нее не ускользнули потухший, обращенный в себя взгляд сына.
    -Так что же случилось? - Повторила она свой вопрос. – У тебя неприятности?
    -Очень скоро я уеду в Москву.
    -В командировку?
    -На этот раз навсегда.
    -Наверное, тебя повысили...
    -Мать, - перебил он ее, - пока мне ничего неизвестно: повысили меня или наоборот. Да и вообще, не об этом я бы хотел поговорить с тобой. – Мать удивленно вскинула брови. Зак наморщил лоб и тихо кашлянул в ладонь.
    -Ты знала о том, что наш отец был стукачом? – дрожащим голосом сказал он и мрачно посмотрел на нее. Наступила пауза. Нвард нервно перебирала пальцами складки на скатерти. – Ты молчишь, - нарушил он молчание, - значит так оно и было.
    -Не смей так говорить об отце, - тихо произнесла Нвард. – Ты ничего не знаешь. Ты понятия не имеешь, в какое время мы жили, и что нам пришлось пережить. Твой отец был коммунистом, и он верил в идеалы коммунизма. Да, он сотрудничал с КГБ, но он не был стукачом. – Зак ухмыльнулся.
    -А какая разница между стукачеством и сотрудничеством?
    -Я повторяю! - воскликнула она и отчаянно стукнула кулаком по столу, - он помогал им выявлять врагов народа. Он не выдал ни одного честного человека...
    -Хватит! - остановил ее Зак. – Я прекрасно понимаю и осознаю, что отец делал это ради спасения семьи. Пойми меня, я его не виню. Они заставили его стать предателем.
    -Не смей! – закричала Нвард сквозь слезы, – не смей порочить человека, которому ты обязан всем... Впрочем, может ты и в чем-то прав, - примирительно произнесла она. – Если хочешь знать, во всем виновата только я. Мы не должны были приезжать сюда. Он действительно верил в идеалы коммунизма, но здесь его вера в социальную справедливость потерпела крах. Не так он представлял себе социализм. – Она утерла слезы и принялась убирать со стола.
    Вернувшись с кухни, вновь уселась напротив Зака.
    – От бессилия его душила злоба. Он не мог ночами спать и все время курил и курил... Его заставляли писать доносы. В первое время он отказывался, но они предъявили ему ультиматум: или он сотрудничает с ними, или его расстреливают как врага народа, меня ссылают в Сибирь, а тебя отдают в приют. Поверь, у него не было иного выхода. С тех пор он возненавидел эту страну. – Нвард замолчала,   на глаза вновь навернулись слезы. – Возможно, все сложилось бы иначе, если бы не его непримиримый характер. Он был благородным, честным и прямым человеком. Его уважали даже в КГБ. Не поверишь, но спустя короткое время ему предложили стать чекистом, причем с перспективой назначения резидентом в одной из западных стран. Он отказался. Поскольку не верил в то, что раньше было для него непререкаемой истиной.
    Сталина он называл животным, а его окружение выродками. Отец был вынужден жить двойной жизнью, что, видимо, негативно повлияло на его здоровье. Однако окончательный удар, от которого он уже не оправился, настиг его позже.
    Был у него друг – Ерванд Вердян. – Зак насторожился и с тревогой посмотрел на мать. – В то время Ерванд работал в министерстве просвещения. Это был интеллигентный, умный и порядочный человек. Отец очень ценил и уважал его. Он часто приходил к нам в гости. Они с отцом уединялись в кабинете и вели долгие разговоры. Их связывали одинаковые мысли и они одинаково ненавидели ту власть. В 1949 году Ерванда арестовали. В то же время от отца потребовали... – к горлу подступил комок и она замолкла.
    -Он сделал это? – коротко спросил Зак.
    -Он не донес на него. Более того, отец попытался помочь ему, но у него ничего не вышло. Эти сволочи сфабриковали бумагу, где  отец якобы подтверждал троцкистскую деятельность Ерванда. О подлоге он узнал намного позже.      
    После смерти Сталина, Ерванд был реабилитирован и вернулся домой. Он обвинил Карапета в предательстве и порвал с ним отношения. Но самое печальное заключалось в том, что об этом узнали многие из окружения отца. От него все отвернулись. Он остался совсем один. Именно в это время у него случился первый инфаркт.
    -Мать, - осторожно спросил Зак, - у Ерванда были дети?
    -Кажется у него была дочь. Очень красивая девчушка и звали ее, если мне не изменяет память, Изабела.
    -Что было потом?
    -Года два спустя, после возвращения из лагерей Ерванд скончался. Мы с отцом были на похоронах. Карапет пытался что-то объяснить его жене, вернее, вдове, но тщетно. Он даже предложил им материальную помощь, но они отказались. Вот, пожалуй, и все... – Она несколько успокоилась и более бодрым голосом продолжила: – Знаешь, Зак, я решила уехать к сестре. Отец бы одобрил это решение. В конце концов, необходимо разорвать роковой узел, препятствовавший его возвращению в США. Не он, так я.
    Зак закурил. Рассказ матери оживил память. Он начал смутно припоминать высокого, статного Ерванда и маленькую девочку Белку с огромными белыми бантами в косичках. «А разве белки носят банты, - дразнил он ее, –  тебе место на дереве орешки грызть.» Белка не обижалась. Она заливалась громким веселым смехом и обзывала его медведем. А еще Зак помнил разговоры об аресте Ерванда. «Эти выродки, - кипя от ярости, говорил Карапет, - арестовали самого лучшего, святого человека. Господи, когда же кончится это мракобесие?! Когда же, наконец, угомонится этот дьявол? Сколько еще ему надо выпить крови?»
    Вот она жизнь, думал Зак, никогда не знаешь, как все обернется. Мне 30 лет, но, по сути, я ничего не знаю о жизни. Был убежден, что вычислительные машины, докторская – это и есть жизнь. Но все, оказывается, гораздо сложнее. Разве может что-то сравниться с человеческим страданием! Неужели мы рождены для того, чтобы страдать, безропотно переносить удары судьбы да к тому же, благодарить за это бога или партию – без разницы кого именно? За что страдал отец, Ерванд, а теперь и Бела? За что?? И, наконец, что важнее – судьба одного, отдельно взятого человека, или общества, народа, нации? Должен ли индивид страдать ради благополучия мира? Ведь жизнь так коротка и мимолетна, а мы тратим ее на всякую ерунду. Хотя нужно нам лишь совсем немного – пребывать в состоянии любви. Как это здорово сказано у поэта:
               
               А нужно, в сущности, немного.
               Вдруг прошептать
               Я вас люблю, мой друг,
               Без вас мне одиноко.

    Как мне одиноко без тебя, Бела. Где ты сейчас? Я люблю тебя. Знала ли она об этой истории? Наверняка ее мать рассказала ей о том, кто такой Закария Карапетович Мидоянц. Тогда почему она общалась со мной?
    Зак подошел к матери и обнял ее за плечи.
    -Может, ты и права, - произнес он, - тебе лучше уехать. Думаю, и я здесь не задержусь. – Мать удивленно вскинула брови.
    -Ты что, сынок! Не делай этого. Это твоя страна. Сейчас же все по-другому - нету Сталина, Берии,  лагерей...
    -Ошибаешься, мать, - горько усмехнулся Зак, - все это еще долго будет преследовать нас.
    
                Бункер

          18
    Он заметил, как из тени здания вынырнула фигура мужчины в бежевом плаще. Это был Олег. Они молча смотрели друг на друга.
    -Вам нельзя домой, - глухим голосом произнес Олег. – Необходимо на время исчезнуть из поля зрения. – Зак продолжал молча смотреть на него. – Вы меня не расслышали? - раздраженно сказал он.
    -А не могли бы вы оставить меня в покое? Что вам всем от меня нужно? Я ненавижу всех вас. Вы звери...
    -Прекратите истерику, - перебил его Олег, - она совсем неуместна теперь. Вы находитесь в опасности. Не обольщайтесь тем, что вас выпустили. Надеюсь, вам понятно, что просто так люди не попадают в КГБ и, тем более, просто так их не отпускают.
    -Откуда вам известно, где я был?
    -Все очень просто. Вас похитили средь бела дня. Это могли сделать только сотрудники органов, ибо терроризм и гангстеризм в нашей стране отсутствуют. Понятно, с вами провели беседу, причем, не исключено, что обошлись с вами довольно жестко, что видно по вашему настроению. Но, как я догадываюсь, задержать вас не посмели. Они решили слегка попугать непокорного ученого. Однако поверьте, все это временно. Они добьются разрешения Москвы и упрячут вас. А теперь скажите, где мы можем временно спрятаться?
    -Почему я должен вам доверять? Ведь вы сделаны из того же теста.
    -У вас нет иного выхода. Мы продолжим наш разговор, но, прошу вас, только не здесь – это опасно. Они в любую минуту могут прийти за вами.
    Заку ничего не оставалось, как довериться Олегу.
    -Могу я кое-что забрать из дома?
    -Нет, не можете. И прошу вас, поторапливайтесь, нам нужно спешить. Машина ждет за углом. – Олег резко подхватил его за руку и потащил за собой. Зак назвал адрес Шота.
    -Вы полагаете, - произнес Олег, - нас там не найдут?
     Зак пожал плечами.
    -Откуда я могу знать? Вам должно быть лучше известно о степени оперативности ваших армянских коллег.
    -Какой же вы все-таки бунтарь, - расхохотался Олег. – Я вас тут, выходит, спасаю, а вы мне камешки или, вернее сказать, булыжники в огород... – На этот раз рассмеялся Зак.
    -О чем вы говорите, Олег?! Смену одних кандалов на другие вы считаете спасением? – Олег пропустил реплику и задумчиво уставился в окно.
    Машина затормозила у небольшого двухэтажного особняка. Зак позвонил в дверь, которая тут же  отворилась. На пороге стоял Шота в черном смокинге. Лицо его было чисто выбрито, и он благоухал дорогим французским одеколоном. Волосы с проседью были гладко зачесаны назад, открывая высокий благородный лоб. Он поправил на шее бабочку и изучающе уставился на Олега.
    -Наверняка мы не вовремя, - начал было Зак.
    -Ничего подобного, - не дал ему закончить Шота и улыбнулся. – Не удивляйтесь моему парадному наряду. Дело в том, что у меня в гостях дама, которая, уверен, заинтересует вас. Так что пришли вы весьма кстати. – Он вновь с любопытством окинул взглядом Олега, а после вопросительно посмотрел на Зака.
    -Это Олег, мой знакомый, -  выдавил из себя Зак.
    -Шота Дадиани, - учтиво представился метрдотель и жестом пригласил их войти. Он провел их в обширную гостиную, в глубине которой в широком кресле сидела Анаит с бокалом красного вина в руках. Увидев Зака, она вскочила с места и бросилась в его сторону.
    -Зока, - только и смогла она произнести.
    -Все в порядке, - улыбнулся он и притянул ее к себе.
    -Они тебя выпустили. А я уж потеряла надежду...
    -Все в порядке, - повторил он, - успокойся. Тут послышался учтивый кашель Шота и все обратили взоры на него.
    -Действительно, друзья, - вступил он в разговор, - всем нам нужно успокоиться. Сегодня выдался непростой день. Всем нам стоит поберечь силы. И поэтому я предлагаю поужинать. Полагаю,  вам было не до этого.
    Предложение хозяина всем понравилось, и гости тут же уселись за стол, на котором в скором времени появились отличная закуска, ледяная водка и отменное грузинское вино.
    -Пока перекусим этим, - указал Шота на стол, - а потом я вас угощу прекрасным чахохбили.
    Все налегли на закуску, и на какое-то время в гостиной воцарилось тишина, если не считать звона фарфора, хрусталя и одобрительных междометий едоков. Все были настолько голодны, что даже не заметили, что среди них находится незнакомец. Зак поспешил исправить промах.
    -Прошу прощения, что не представил вам Олега. Он из Москвы. Познакомился я с ним сегодня утром, и он утверждает, что хочет меня спасти. Я ему доверился, поскольку у меня не было иного выхода. – Сделав короткую паузу, Зак добавил, - впрочем, кажется, у меня нет причин не доверять ему. – Шота и Анаит с любопытством посмотрели на Олега, которому ничего не оставалось как встать и представиться.
    -Олег Петрович Минков, - произнес он и по-военному кивнул головой, - сотрудник КГБ СССР. Могу показать удостоверение... – При этих словах Шота чуть-чуть побледнел, а Анаит издала непонятный звук, и оба они взором требующего немедленного объяснения посмотрели в сторону Зака. Он неопределенно улыбнулся и широко развел руками. За столом опять воцарилось молчание, которое чуть погодя нарушил Шота.
    -Ну что вы скисли? Все вы мои гости и меня абсолютно не интересует, кто чем занимается, ибо для хорошего хозяина гость – это дар от бога. Во всяком случае, у грузин так принято. Это очень благородно с вашей стороны, что вы хотите помочь нашему другу...
    -Простите, - перебил его Олег, - мне хотелось бы внести некоторую ясность. Дело в том, что нахожусь я здесь по заданию некого ведомства с целью вывезти товарища Мидоянца в Москву. Можете называть это актом спасения, но мы, учитывая его научный потенциал,  всего лишь хотим предложить ему поработать, скажем так, на благо родины. Вот и все дела.
    -Так почему, - спросила Анаит, - вы не сделали этого раньше? И неужели союзный КГБ не в состоянии справиться с республиканским, который, насколько мне известно, находится в прямом подчинении Москве?
    -Мы не раз предлагали вашему другу переехать в Москву, но он всякий раз отказывался. Однако сейчас случай иной, ибо, как вы сами знаете, наш ученый почему-то решил заняться политикой. И как только это станет известно высшему руководству КГБ, то сделать что-нибудь будет гораздо труднее.
    Зак ухмыльнулся и хотел было что-то сказать, как его прервал телефонный звонок. Шота направился в прихожую и поднял трубку. Затем обратился к Олегу.
    -Вас кто-то спрашивает.
    -Ну наконец, - сухо произнес он и быстро подошел к телефону.
    Не прошло и минуты, как он вернулся в гостиную с несколько растерянным выражением лица. Оглядев всех поочередно, тихо сказал. – У меня есть для вас две новости – одна плохая, другая хорошая. С какой начать?
    -Начните с хорошей, - выпалила Анаит.
    -Бела находится в надежном месте, - отчеканил Олег и пристально посмотрел на Зака.
    -А плохая? - без особого энтузиазма спросил Зак.
    -У нас появились проблемы. Пока мы не можем покинуть дом - он окружен агентами. А что совсем худо - сюда скоро нагрянет сам майор с группой.
    -Что же вы предлагаете делать? - испуганно спросила Анаит.
    -Пока не знаю.
    -Зато я знаю, - воскликнул Шота, - мы спрячемся в моем бункере.
    -Что еще за бункер? – задал вопрос Олег.
    -Спросите у него, - улыбнулся Шота и указал на Зака, - он хорошо знает это убежище.
    -И все же... - нетерпеливо произнес Олег.
    -Бункером я называю свой подвал, который  оборудовал  еще в сталинские времена. Я был уверен, что меня заберут, но благодаря случаю или, если хотите, одной особе..., - тут Шота замялся и на секунду замолк, - впрочем, это неважно...
    -Вы хотите сказать, что вас спасла женщина, - восхищенно воскликнула Анаит, - и вы хотите скрыть от нас эту историю?
    -Прошу прощения, - прервал ее Олег, - но нам сейчас не до историй. Может, как-нибудь, в другой раз. Уважаемый батоно Шота, ведите нас в свое убежище. Впрочем, постойте. Думаю, будет лучше, если там спрячутся Закария и Анаит. Мы же с вами, дорогой друг, достойно встретим гостей. Кстати, расскажете им и о своей радости. Ведь к вам из Москвы приехал близкий друг.
    Шота понимающе кивнул и с улыбкой произнес:
    -Впервые вижу достойного кагебешника.
    Не успела за Заком и Анаит закрыться потаенная дверь, как в прихожей послышался громкий стук. Шота и Олег переглянулись. Они понимали друг друга без слов. Пока хозяин дома не спеша шел открывать дверь, Олег быстро убрал со стола два лишних столовых прибора и отнес их на кухню. Потом уселся за стол, взял в руки бокал вина и полухмельным взглядом принялся изучать вновь прибывших гостей. Майор Силавян и трое агентов бесцеремонно оттолкнули Шота и ворвались в гостиную. Жестом руки майор указал одному агенту на дверь смежной комнаты, а другого отправил на кухню.
    Все это время Шота и Олег с неприкрытым удивлением наблюдали за действиями непрошеных гостей, которые будто и не замечали их присутствия. Шота тихо кашлянул, пытаясь привлечь внимание майора.
    -А собственно, - произнес он, - что случилось и кто вы такие?
    Майор молча достал удостоверение и настолько приблизил его к глазам Шота, что тому пришлось отпрянуть.
    -Ага, - утвердительно кивнул Шота и с нескрываемой иронией откомментировал: - Неужели вождь народов восстал из мертвых?
    -Я бы на вашем месте не шутил, - сквозь зубы процедил майор.
    -Так объясните же в чем дело, чтобы я знал как себя вести, - широко улыбнулся Шота.
    -Для начала, - обратился он к обоим, - покажите ваши документы. Впрочем, вас, гражданин Дадиани, я и так знаю, – он зло ухмыльнулся, - удивительно, как вы избежали виселицы.
    Шота вскинул брови и вопросительно уставился на него.
    -Что вы имеете в виду?
    -Вы сами прекрасно знаете, - прервал он его, - что именно я имею в виду. Впрочем, это сейчас не важно. Кем же вы будете? - обратился он к Олегу, мимолетно взглянув на него исподлобья.
    -Это мой гость из Москвы, - произнес Шота.
    -Да ну! Серьезно? - густым басом произнес майор. – А я, признаться, не знал, что у вас есть друзья в Москве. Скажем, в Париже – совсем другое дело. А вы случайно, - посмотрел он на Олега, - не требуете вывода войск из Чехословакии?..
    -А почему бы нам не выпить? - неожиданно обратился к майору Олег, скажем,  за знакомство. У нас есть прекрасное вино, рекомендую... Ну как...
    Майор почуял неладное. Он никак не ожидал подобной реакции. На миг ему показалось, что он в западне. Ему нужно было время, для того чтобы трезво оценить ситуацию и принять верное решение.
    -А почему бы и не выпить, если вино действительно хорошее, - нарочито весело воскликнул он и подозвал одного из агентов. Они о чем-то пошептались, после чего агенты быстро покинули дом.
    Тем временем Олег лихорадочно размышлял. От него не ускользнула мимолетная тень беспокойства на лице майора. Он понимал, что Силавян пытается выиграть время. Знал он и что такие люди, как Силавян, или, проще говоря, провинциальные майоришки, не в меру тщеславны и амбициозны, но при этом четко соблюдают законы субординации. Тем более, если это связанно с Москвой. Взвесив все за и против, Олег решил пойти ва-банк.
    -Что ж, - произнес он, - будем знакомы. Я Олег Минков, а вас, если не ошибаюсь, зовут Артавазд Силавян...
    Майор чуть не выронил бокал; чтобы скрыть замешательство, он поспешно закашлялся...
   –Майор республиканского КГБ... первый отдел, - продолжил Олег. - У вас есть приказ задержать товарища Мидоянца. Разумеется, вы не хотите этого делать, но понимаю – приказ есть приказ. Полагаю, что вам до чертиков надоело выполнять за них всю грязную работу...
      Майор потянулся за сигаретой и сделал несколько глубоких затяжек. Немного успокоившись, он обратился к Олегу:
    -Я не спрашиваю вас, кто вы такой и откуда вам известно мое имя. Могу только предположить, что мы с вами коллеги...
    -...вы достаточно проницательны...
    -...и вы находитесь здесь с определенной миссией, и, как мне кажется, связана она с Мидоянцем...
    -...абсолютно точный анализ...
    -...я так и знал, что им, в конце концов, заинтересуется союзный комитет...
    -...не совсем так...
    -...и вы, полагаю, знаете, где он сейчас находится. А еще я уверен, что похищение Изабелы Вердян из спецлечебницы – это ваших рук дело.
    Олег некоторое время молчал, он оценивал ситуацию.
    -С вами приятно иметь дело, майор, - вы  умный человек. Думаю, ваше место совсем не здесь. Нам в Москве нужны такие люди...
    -Пытаетесь купить меня, - ухмыльнулся майор.
    -Ну почему так сразу – купить!  У меня к вам деловое предложение. Я беспрепятственно вывожу из Армении Закарию с Белой, а через пару месяцев вы занимаете удобное кресло в одном из отделов КГБ СССР. Заметьте, были бы вы дураком, я бы не делал вам подобного предложения.
    Майор вновь ухмыльнулся.
    -Допустим, я соглашусь на ваше предложение. Но, поверьте мне, у вас все равно не получится покинуть пределы республики. На всех  вокзалах дежурят наши люди. - Он чуть-чуть пригубил вина и продолжил. – Меня не интересует, зачем вам понадобился Мидоянц. Меня удивляет другое. Разве нельзя было его вывезти по вашим каналам? К чему вся эта канитель?
    Олег поднялся из-за стола и вплотную приблизился к майору.
    -Придет время и вы все узнаете. Обещаю вам, - с расстановкой сказал он и добавил, - если, конечно, это будет вас еще интересовать. А теперь, - уже другим голосом произнес он, - вы уберете своих людей от дома. Да, и еще. Советую вам не делать глупостей...
    Майор понимал, что попал в нелепейшую ситуацию. Разумеется, он мог бы их задержать, но вот каковы будут последствия? Он нутром чувствовал, что здесь идет совсем другая игра, за столом которой ему просто нет места. Он мог лишь догадываться, что именно поставлено на кон, кем являются крупье и игроки. Если уж Минков собирается вывезти их не по своим каналам, то, соответственно, КГБ не в курсе происходящего, а это значит, что Мидоянц понадобился кому-то другому. И этот другой, надо полагать... Конечно же, обрадовался Силавян своей догадке, Министерство обороны. Недаром их министр благоволит к Мидоянцу.
    Теперь все ясно, успокоился майор. Учитывая обоюдную неприязнь двух ведомств – КГБ и МО – Мидоянца решили вывезти тайно, то есть без ведома комитетчиков. Минков же, скорее всего, человек МО, внедренный в КГБ. Это не новость – подобное практиковалось всегда.
    Силавяну стала ясна вся картина. Кто-то из республиканского ЦК, с целью выслужиться перед Москвой, поспешил сообщить в КГБ СССР о проделках Мидоянца. В Москве начали разбираться и нащупали связь ученого с МО. И они решили одним ударом сразу убить двух зайцев: насолить МО и рапортовать Генсеку, который очень не любил любые проявления вольнодумства, о разоблачении очередного диссидента, а то, если получится, иностранного шпиона. Что же остается делать мне? Как бы я не поступил, подытожил для себя майор, шишек мне не миновать. Докурив сигарету, он медленно потушил ее в пепельнице...
    -Вы ставите меня в неловкую ситуацию – сказал он  Минкову.
    -Согласен, ситуация у вас сложная, но не безысходная. Максимум, что вас может ожидать – это строгий выговор и понижение в звании или должности. Зато, поверьте мне, вас ждут самые радужные перспективы в Москве. 
    В комнате воцарилось молчание. Майор обдумывал предложение Олега. Силавян понимал, что другого такого случая для карьерного роста не представится. Или он потеряет все или... Он себя чувствовал за покерным столом. Ему пришла хорошая карта, и оставалось только рискнуть. В какой-то миг он даже забыл о своем задании и том, что здесь он представляет власть. Его полностью охватил азарт игрока.
    -Было бы глупо с моей стороны требовать у вас гарантий. Но почему-то склонен вам верить. Сейчас я уйду и заберу своих парней, но до рассвета вы должны покинуть Армению, иначе... вы сами понимаете.
    -Я вас прекрасно понял, - улыбнулся Олег, - и, поверьте, вы приняли правильное решение. – Силавян неопределенно кивнул головой и, не попрощавшись, быстро удалился. Когда за ним захлопнулась дверь, Олег и Шота облегченно вздохнули.
    -Вы настоящий игрок, - сдержанно произнес Шота, - и умеете по-крупному рисковать. А что, если майор не согласился бы? Надеюсь, у вас был запасный вариант?
   -Разве в картах может быть запасный вариант, - рассмеялся Олег? - просто  повезло, что нам попался достойный противник. Он четко просчитал варианты и сделал, как мне кажется, верный ход. Однако не стоит обольщаться, поскольку мы пока не знаем -  что это за ход. Во всяком случае, я могу догадываться...
    -И в чем же заключается ваша догадка?
    -Не настолько прост этот майор, как это может показаться. Думаю, он устроил нам ловушку.
    -Хотите сказать, он не даст нам уйти?
    -По крайней мере – помешает.  – Олег привычным движением почесал подбородок... – Здесь есть запасный выход?
    -В бункере.
    -Вот и прекрасно. Куда он ведет?
    -На соседнюю улицу.
    -Просто превосходно. Тогда по коням!
   

                Комната   
          19
    Пытаюсь бросить курить. За последние несколько дней резко сократил число сигарет. Планирую покончить с табаком навсегда. Однако понимаю, что это нереально. В конце концов, убеждаю себя, ведь я вполне здоровый человек, и с какой это стати мне надо бросать курить? С другой стороны, я осознаю, что когда-нибудь моя тяга к курению отразится на здоровье. По крайней мере, так утверждают врачи.
    В день мне выдают по одной пачке сигарет и один коробок спичек, что, по словам одного из охранников, является большим исключением. Не каждому заключенному может так повезти.
    -Вы наверное из тех, - как-то спросил он у меня и многозначительно показал пальцем вверх.
    -Не понял...
    -Ну, из ЦК...
    -Нет, только не оттуда.
Охранник удивленно посмотрел на меня.
    -Откуда же?
    -Хочешь сигарету?
    -Не курю.
    -Молодец! Ученый я... Впрочем, был когда-то. А теперь вот, прекратил. Надоело, понимаешь? На-до-ело... А знаешь, почему надоело?
    -Нет.
    -Понимаешь... А-а-а, все равно не поймешь, - махнул я рукой, - давай лучше закурим.
    -Так ведь -  не курю.
    -Ах да, забыл.
    Сигареты у меня рассованы по разным местам. На столе, как правило, 3-4 штуки. Столько же под матрацем. Пару сигарет припрятаны под кроватью и. т. д. Если вся пачка будет лежать на столе, я ее тут же выкурю – за час или два. Что же тогда делать дальше? Вот и заставляю себя на время забыть, что у меня где-то припрятаны сигареты. Но не всегда это удается. Поэтому-то я и решил бросить курить. Решить-то – решил, но пока ничего не выходит.
    Даже не знаю, сколько времени нахожусь в этой комнате – месяц, два, а, может, и больше. Стараюсь не думать об этом. Да и зачем зря тратить ресурсы памяти на ненужную информацию. В свободное время (даже не знаю – свободное от чего? наверное, от мыслей о сигаретах) думаю о Беле. Иногда белым туманом проплывают образы Олега, Анаит, Шота. Любопытно, но прошлой ночью во сне видел Макича. У него были седые волосы и помолодевшее лицо. Мне он показался симпатичным.
    Несколько раз меня вызывали на допрос. Молодой капитан был подчеркнуто учтив. Он вежливо спрашивал, в чем я нуждаюсь, есть ли жалобы, здоров ли я? Мы с ним пили кофе или чай, выкуривали по сигарете, вели разговоры на самые обыденные темы. Я удивлялся тому, что он не спрашивает об Олеге, Шота и тех событиях, а он вероятно задавался вопросом, почему я не интересуюсь своей дальнейшей судьбой.
     Я полюбил свою комнату, привык к охраннику Бено. Мне нравились его наивные вопросы, на которые с удовольствием отвечал. Он медленно и мучительно переваривал ответы. Когда же до него «доходило», его лицо озаряла широкая улыбка. Правда, мы не могли с ним общаться часто, но даже короткие встречи доставляли мне радость.
    События последних месяцев, а, может, и дней, показались мне небольшим кинофильмом, участником которого я поневоле стал. Но мне была отведена не главная роль, а роль стороннего наблюдателя. Хотя иногда я ощущал себя главным действующим лицом, а порой статистом или, на крайний случай, зрителем из зрительного зала. Мне порядком надоел этот фильм, и я с нетерпением жду его финала, как тот зритель, которому не терпится выйти из темного зала на залитую солнцем улицу и закурить.
    Как здорово, что я остался в Ереване и не уехал в Москву. По крайней мере, хорошо тем, что мы с Белой живем в одном городе, даже если я пока ничего не знаю о ней и, возможно, она - обо мне. А еще рядом со мной Арагац, Дилижан, Агарцин, лесничий домик, где на одной из полок наверняка стоит бутылка кизиловой водки, закупоренная cкомканным куском прошлогодней газеты.
    Если бы у меня были часы, я бы смог точно знать число выкуренных сигарет за определенный промежуток времени (сигарет часов). Это помогло бы мне рациональней использовать табачную норму. Впрочем, дело вовсе не в сигаретах. Просто хочется знать время, чтобы вновь ощутить себя во временном потоке: сон, пробуждение, кофе с сигаретой, машина, работа, студенты, дом... Бела тоже была очерчена кольцом времени, из которого я по неосторожности выпал. Она предчувствовала разлуку, и поэтому хотела, чтобы мы жили вместе, не расставались ни на секунду. Если бы я понял это тогда...
    Олег выкрал ее из лечебницы и спрятал в гостинице. Даже не знаю, как это ему удалось. Мы с Белой неотрывно смотрели друг на друга. У нее были несколько усталые глаза, но они, как я заметил, улыбались и искрились радостью.
    -Белка... – почти шепотом произнес я.
    -Медведь...
    -Значит, ты все знала? – Бела кивнула и прижалась ко мне.
    -Мама все рассказала. Но ты не переживай, она простила твоего отца. Несмотря ни на что, она уважала дядю Карапета и не верила в то, что он смог бы предать друга. Она пыталась и папу убедить в том и, вероятно, ей удалось бы, кабы не его внезапная смерть. А я... я всегда любила тебя. Кажется с тех пор, когда ты впервые назвал меня белкой. Я и на мехмат поступила, чтобы видеть тебя и слышать твой голос.
    -У нас все будет хорошо. Ты мне веришь? Все уже позади. Мы начнем новую жизнь. Ты хочешь этого?
    -Хочу. Но сейчас я бы не отказалась от хорошей порции кизиловой водки.
    Все случилось внезапно. В аэропорту нас ожидал спецсамолет, и мы были уже на полпути, когда нашему «Зиму» перегородили дорогу две черные «Волги» и один «Виллис». Олег решил пойти на таран, но они начали стрелять. Тогда он вытолкнул меня и Белу из машины и вместе с Шота прикрывал наш отход. В перестрелке Олегу прострелили голову, но прежде он метким выстрелом уложил Силавяна. А Шота был ранен в плечо. Нас усадили в «Волгу» и увезли. Наверное, нам вкололи какую-то гадость, ибо я больше ничего не помнил, разве что когда очнулся в этой комнате...
    Ужасно хочется курить. Но я уже исчерпал свой лимит. На столе сигарет больше нет, и под матрацем их нет тоже. Мне известно, где они есть, но я их не возьму, так как твердо решил бросить курить, хотя, честно сказать, самому не вполне понятны мотивы своего отказа. И все же – это здорово, когда человек в состоянии добровольно от чего-то отказаться. Называйте аскетизмом, блажью, прихотью – без разницы. Когда-то один король отказался от короны ради любимой. Кто-то лишает себя жизни во имя кого-то или какой-то идеи. Я же добровольно отказываюсь от своих проектов, докторской, цели всей своей жизни... Впрочем, не лукавлю ли я? И причина – в сложившихся обстоятельствах? Как бы то ни было, я сделал свой выбор. Может он и ошибочный, но он мой, собственный и принимал я его самостоятельно, без чьей-либо помощи и чьих-то указаний. Я не знаю, ради чего я сделал этот выбор: ради Белы, своего отца, или для того, чтобы хоть что-то изменить в своей жизни.   
    Кажется, настало время курить. Сигарета за раковиной. Глубоко затягиваюсь. Впечатление, что дым проникает в мозги и медленно расползается по клеткам. На чем же я остановился? Ах да, на жизни...
    Я не знаю, что будет потом. Пока они цацкаются со мной. Приходил какой-то человек в военной форме и интересовался Олегом. Посещали военные в гражданской форме и очень расплывчато говорили об открытии нового НИИ в Армении. Кажется, они предлагали мне возглавить этот институт. Отвечал я тоже расплывчато. Пытался выяснить у них хоть что-то о судьбе Белы, Анаит и Шота. Они упорно молчали.
    Бела... Быть может, она где-то рядом или очень далеко. Но я ощущаю ее здесь, в комнате. Улавливаю запах ее кожи и аромат ее волос, чувствую на себе ее нежный взгляд. Как это замечательно - все время повторять ее имя. Бела, Бела, Бела. Комната заполнена хрустальными звуковыми вибрациями... Бе-ла, Бе-ла, словно колокольчики...
    -Эй, эй... Гражданин ученый, что с вами? – услышал я голос издалека. – Вы бредите?
    -С чего ты это взял?
    -Вы все время повторяете одно и то же имя.
    -Какое имя?
    -Думаю, женское.
    -Серьезно?
    -Точно.
    -Хороший ты парень, Бено. Из деревни, наверное?
    -Да, деревенский я. Приехал вот, учиться на юриста.
    -Ого-го-го... То есть, надо полагать, ты уже сделал свой выбор?
    -Наверное...
    -Гм... А ты чего приходил?
    -Да к следователю вам надо.
    -Прекрасно. Тогда веди.
    Капитан что-то усердно писал. Я уселся напротив него и принялся ждать. Над его головой висел стандартный портрет Брежнева, а чуть поодаль довольно неудачная и уже пожелтевшая фотография Дзержинского. Наконец капитан обратил на меня внимание. На это раз был достаточно сух. Даже не справился, как обычно, о моем здоровье, а сразу перешел к делу.
    -Гражданин Мидоянц...- тут он запнулся и начал беспорядочно перебирать на столе канцпринадлежности, - простите, товарищ Мидоянц. Для вас есть приятная новость – вы свободны, - произнес он и изучающе посмотрел на меня, пытаясь уловить мою реакцию.
    -Хотите сказать, что я могу идти?
    -Да, сейчас лейтенант проводит вас к выходу.
    -А как же...
    -И не спрашивайте меня ни о чем – как... что... почему... Впрочем, исключительно из уважения к вам скажу, что дело замяли, то есть решили не предавать  огласке.
    -Какое дело? – спросил я. Наверняка в этот миг у меня было глупейшее выражение лица, ибо капитан удивленно глянул на меня и странно улыбнулся.
    -Закария Карапетович, что с вами? Неужели – амнезия...
   
                Свобода


          20   
    Ереван был укутан в белую пушистую вату. Снег крупными хлопьями бесшумно ложился на плечи, спину, голову. От ослепительного зимнего света болели глаза. Пришлось зажмуриться. Мягко шурша шинами, мимо меня проезжали автомобили, слышался звон проходящего трамвая. Я попал в совсем новый мир. Это был мой Ереван, только теперь он был заполнен совсем иной энергией. Он весь искрился, голосил, резвился, жеманничал, строил гримасы, хохотал, впадал в меланхолию и вновь радовался. Что же произошло, что изменилось? Ах да, конечно же – это закончился фильм, в титрах которого жирными буквами написано – к о н е ц. И все случившееся показалось мне таким  зыбким, нереальным...
    В доме привычно отдавало прокуренными занавесками, и ощущался легкий запах недопитого кофе. В квартире ничего не изменилось, разве что слой пыли на мебели. Мне еще не верилось, что я дома. Я осторожно притрагивался к вещам, опасаясь, что они вот-вот исчезнут. Приготовил себе кофе, плюхнулся в кресло и жадно затянулся сигаретой.
    Постепенно начинаю ощущать реальность. Что же произошло в действительности? Встреча с Олегом, исчезновение Белы, бункер Шота, Силавян, комната, в которой я жил что-то около месяца, а казалось – целую вечность. Фу-ты черт... Все это смахивает на из рук вон плохо написанный сценарий. Быть может – это был просто дурной сон, от которого я только очнулся? Вот сейчас я возьму трубку и позвоню Беле. Мы с ней, как обычно, условимся о встрече в кафе «Ереван», где выпьем по чашечке кофе с сигаретой. Потом она поспешит на занятия, а я на работу. Я взял трубку, повертел в руках и вновь опустил на рычажок. А если никто не ответит? Или, того хуже, скажут, что ее нету, пропала... Вновь берусь за телефон... Слышу звонок в дверь. Иду открывать. На пороге стоит – Бела в  белой кроличьей шубке и такой же шапке. Она похожа на белку. Не хватает только пушистого хвостика.
    -Ты? - Произносит она с порога и плотнее зарывается в шубку.
    Я не верю своим глазам.
    -Откуда ты?
    -Не впустишь меня? Я вся продрогла...
    Мы обнимаемся. Долгий, долгий поцелуй. Потом мы пьем кофе, коньяк. Курим... И вновь целуемся. От долгих разговоров и сигарет устаем и тупеем. Затем ложимся в постель и долго не можем уснуть. Потом  долго спим и никак не хотим пробуждаться. Но нас будит протяжный, назойливый звонок. Мы нехотя открываем дверь, за которой стоят Шота и Анаит. У них в руках уйма свертков и пакетов. Они поздравляют нас с Новым годом и вваливаются в квартиру. Праздник продолжается...
    Мы с Белой незаметно выходим на улицу. Все так же идет снег. Он причудливо вихрится в свете уличных фонарей и мягко оседает на домах и улицах. Уже за полночь. Мы неспеша пересекаем безмолвную Театральную площадь, проходим мимо сонного «лебединого озера». Затем выходим на улицу Туманяна и дальше спускаемся по Абовяну к площади Ленина. В домах светятся окна – ереванцы провожают старый год.
    -Зак?
    -Что?
    -Давай зайдем в первый попавшийся дом.
    -Зачем?
    -Просто так. Поздравим хозяев с Новым годом. Авось угостят кизиловой водкой.
    -Идея...
    Мы стучимся в дверь квартиры, откуда слышна музыка.
    -Можно поздравить вас с Новым годом? – спрашиваю я растерявшуюся хозяйку.
    -Проходите, милости просим, - радушно приглашает она.
    Нас усаживают за стол, и мы вливаемся во всеобщее веселье. Я уже так привык к чудесам, что меня не удивляет появление на столе кизиловой водки. Мы выпиваем по рюмочке, не отрывая глаз друг от друга.
    -Кто вы? – спрашивает нас хозяйка.
    -Мы просто любим друг друга – одновременно отвечаем мы.
    -А-а-а-а, - протяжно произносит она, - тогда все понятно. Будьте счастливы!
    -Постараемся.

               
                Аньес и Левон

          21
    Когда речь заходила о добродетели и добродетельных людях, мой отец всегда приводил в пример свою сестру Аньес. Среди прочих фотографий, выставленных в книжном шкафу, центральное место занимала семейная фотография отца, сделанная в Филадельфии. На ней были изображены мой дед, бабушка, отец с двумя братьями и тетя Аньес. Я часто всматривался в лицо этой красивой женщины. Ее аристократическая осанка, спокойное и доброе выражение глаз, утонченные черты лица вызывали во мне смешанные чувства восторга и смирения. Еще тогда я решил для себя, что непременно женюсь именно на такой женщине. Как-то об этом я сказал матери. Она странно посмотрела на меня и, видимо, собиралась что-то сказать, но потом передумала и промолчала. Только после смерти отца мать поведала мне грустную историю тети Аньес.
    В восемнадцать лет она вышла замуж за некоего армянина по имени Левон Малакян. Говорят, что родители Аньес категорически были против этого брака, поскольку Левон имел репутацию кутилы и мота, или, иными словами, прожигателя жизни. После кончины родителей он унаследовал приличное состояние и стабильно развивающийся бизнес. Однако через пару лет умудрился промотать наследство и развалить семейное дело. В итоге остался ни с чем и заработал кучу долгов. Судьбе было угодно, чтобы в это самое время случай свел его с Аньес.
    Левон считался достаточно образованным и красивым мужчиной. К тому же умел мастерски обхаживать  женщин, и ему с легкостью удалось соблазнить молодую девушку, которая без памяти влюбилась в него. В семье догадывались об истинных намерениях Левона, но сделать ничего не смогли. Никакие уговоры не подействовали на Аньес. Она твердо решила связать свою жизнь с Левоном.  Скрепя сердце, отец дал свое согласие, и скоро они поженились. Левону, разумеется, удалось поправить свои дела и расплатиться с долгами.
    Счастье Аньес длилось совсем недолго. Очень скоро Левон начал днями где-то пропадать. А в то время, когда им удавалось побыть вместе, был груб с нею. Потом она узнала, что у него есть любовница. Аньес было очень больно, но она терпела: то был ее выбор, и она сама должна отвечать за свои поступки. Затем в семье узнали о финансовых махинациях Левона. Аньес была в отчаянии. Она могла бы подать на развод, но  знала, что подобный шаг противоречит патриархальным устоям семьи и отец не переживет такого позора. В итоге покончила жизнь самоубийством. Ей было 25 лет.
    Эта история надолго и крепко засела у меня в голове. Еще в детстве я дал себе обещание, что никогда не буду груб со своей женой и всегда буду ее любить, чтобы она не наложила на себя руки. Чуть повзрослев и возмужав, я, как и все мальчишки, стал засматриваться на девочек. И в каждой пытался найти образ тети Аньес. Но ни одна из них даже отдаленно не напоминала ее. В студенческие годы я встретил Анаит, которая чем-то напоминала тетю – легкая, неуловимая схожесть, может быть, в выражении глаз – ясных и умных. Я как-то сказал ей об этом и показал фотографию. Она долго изучала снимок, после чего сказала, что в Аньес сочетаются два типа женщин: Анна Каренина и Юлия Жан-Жака Руссо. Я долго думал над этим сравнением. Видимо она имела в виду любвипоклонность (это ее выражение) первой и подчеркнутую добродетель второй. Так это же, воскликнул я, и есть тип идеальной женщины! Анаит усмехнулась и ответила, что вряд ли мне удастся найти подобную женщину.
    -А ты? – поинтересовался я.
    -Я слишком «социалистична» для этого, - рассмеялась она.
    -То есть...
    -По большому счету, не верю ни в добродетель, ни в  любовь... особенно женскую.
    -Хочешь сказать, что эти два понятия присущи буржуазной морали?
    -Да ничего я не хочу сказать, Зока. Просто... Вот нам, хорошо вместе?
    -Да...
    -И мы не задумываемся о том, чтобы облечь или, если хочешь, заковать наши чувства в кандалы каких-то там понятий, формул, теорем и прочее. Ты меня извини, но трагедия твоей тети началась именно тогда, когда она попыталась обозначить свои чувства и поступки. Разумеется, я не могу точно знать, что у нее было на уме, когда она решила добровольно уйти из жизни, но предположить можно. Когда Аньес поняла, что, в принципе, эти два понятия несовместимы, во всяком случае, в реальной жизни, ей стало ясно, что она не сможет жить в этом мире.
    Мудрённо... Впрочем, по-своему она и права. А тетю Аньес я вспомнил не случайно, ибо ее история, в определенной степени, будет связана с развитием дальнейших событий.


          22   
    Волшебная ночь окончилась. Я с трудом открыл глаза и осторожно осмотрелся. Было бы обидно осознать, что вчерашняя ночь оказалась всего лишь сном. Однако, заметив на стенах знакомый узор обоев, успокоился. Слегка болела голова и ныло тело. Рядом со мной мирно спала Бела. Значит, это не сон, обрадовался я, но на всякий случай ущипнул себя за руку. Пошарив ладонью по тумбочке, я не обнаружил сигарет. Надо же,  неужели все выкурил? Поискал на столе, под матрацем и уже хотел посмотреть за умывальником, но тут же опомнился...
    На часах было 11. Шота и Анаит, видно, ушли совсем рано. Наскоро одевшись, я вышел на улицу. После новогодней ночи город еще спал. Морозный воздух чуть-чуть щипал уши и кончик носа. Магазины были закрыты, и я забеспокоился, что не смогу купить сигарет. Но, к моему счастью, на противоположной стороне улицы заметил газетный киоск, который, как мне показалось, был открыт. Я быстро перебежал дорогу и увидел выглядывавшего из окна киоска морщинистого старичка в кепке.
    -Не спится? - спросил я и заодно поздравил его с праздником.   
    -С Новым годом, - улыбнулся он, - да что там спать? Всю ночь то и делал, что спал.
    -Как, - удивился я, - а Новый год?
        -Так я же совсем один. С кем мне его встречать? Мне даже не с кем поднять бокал.       Эх, - в сердцах воскликнул он, - трудная вещь одиночество. Вот, с утра пораньше вышел на работу, чтобы хоть с людьми пообщаться. Увидел тебя, потом другой подойдет... – Но я его уже не слышал. Мой взгляд был прикован к газетному заголовку «Мидоянцам нет места в  советской науке».    
    Меня разбирает хохот. Надо же, как у них все просто. Был человек, и нет его. Интересно, кто же додумался до такого идиотизма? Наверняка Никитич или... Макич.  Захожу домой и в сердцах швыряю газету на стол. И тут я столбенею от неожиданности. В моем любимом кресле сидит незнакомый мне человек и попыхивает сигаретой. Ему, наверное, лет 60, но выглядит моложе. Волосы на висках чуть тронуты сединой, а на макушке проглядывает плешь. Моложавое и холеное лицо никак не вяжется с одеждой. Одет неряшливо и безвкусно. На нем старый серый пиджак в клеточку и помятые голубые брюки в полоску. На ногах - поношенные коричневые ботинки с изношенными шнурками. Прежде чем я успел что-то сказать, в комнату вошла Бела и удивленно развела руками.
    -Это к тебе, - не то утвердительно, не то вопросительно произнесла она. Я выжидающе уставился на незнакомца. Тот откашлялся, поерзал в кресле и поднялся с места.
    -Мы с вами, - дружелюбно произнес он с легким западноармянским акцентом, - никогда не встречались, но я уверен, что вы слышали обо мне.
    -Кто же вы и что вам нужно?
    -Скоро узнаете, кто я такой. А вот хочу я, если не возражаете, коньяку. Могу я налить себе, - сказал он и указал на бутылку.
    -Ради бога. -  Он налил себе добрых полбокала и залпом выпил. На его губах появилась блаженная улыбка и он сладостно прикрыл глаза.
    -Обожаю армянский коньяк. Он намного лучше французского. Уж, поверьте, я знаю толк в этом.
    -Не сомневаюсь. Так кто вы такой? – нетерпеливо повторил я свой вопрос.
    -Я, можно сказать, ваш родственник. Надеюсь, вы слышали о Левоне Малакяне?
    Я был ошарашен.
    -Как!? – воскликнул я, - вы и есть тот самый...
    -Да, вы не ошиблись, я был мужем вашей тети. – Он все еще продолжал улыбаться, наслаждаясь произведенным эффектом.
    Все еще не могу прийти в себя.
    -Но вы же...
    -Говорили, что я погиб в Греции, но, как видите, это не так. После смерти моей жены Аньес, я действительно покинул Америку. Вплоть до 48 года жил в Салониках. Потом была репатриация, ссылка...
    -К чему вы все это рассказываете мне? 
    -Догадываюсь, какие чувства вы питаете ко мне – считаете меня негодяем. Впрочем, иначе и быть не могло, ибо вы не знаете всей правды.
    -О какой правде, черт возьми, вы сейчас толкуете? Хотите сказать, вас оклеветали? Или, может быть, желаете убедить меня, что тетя Аньес умерла не из-за вас? – Левон помрачнел. На его лице появились глубокие морщины, что выдавало его возраст.
    -Все не так просто, манчес (сынок – западноармянский диалект). Вы многого не знаете, - упавшим голосом произнес он.
    -Я и не хочу ничего знать, и видеть я вас не хочу. Вон из моего дома?
    -Вы не хотите знать правды?
    -Я ее и так знаю – вы негодяй. И если вы сейчас же не уберетесь,  мне придется вас вышвырнуть.
    -Вы очень строги ко мне. Поверьте, я не заслуживаю подобного отношения. Пожалуйста, выслушайте меня.
    -Вон из моего дома, - заорал я. Тут ко мне подошла Бела и обняла меня за плечи.
    -Успокойся, Зак, - прошептала она, - может, тебе действительно стоит выслушать этого человека?
    -Что его слушать... Он же подонок. И о какой такой правде он собирается поведать мне, если истинную правду я слышал от своей матери?
    -Вот именно, - дал о себе знать Левон, - вы слышали эту историю от матери. А вы подумайте, почему эту историю не рассказал вам отец?
    Меня аж передернуло. Отец действительно никогда не рассказывал о тете, разве только о ее доброте и порядочности. Я уселся за стол и выпил подряд две рюмки коньяка. Почему-то я боялся услышать историю Левона. Казалось, я узнаю что-то нехорошее о тете или что-то отличное от той правды, которая была известна мне.
     Был ли я готов услышать ее? Когда-то мне тоже показалось странным, что отец держал в тайне историю своей сестры. А еще мне показалась  странной реакция матери, когда я ей сказал о своем желании иметь такую жену, как Аньес. Однако ее образ был настолько дорог мне, что я решил не вдаваться в подробности. Ведь я, по-своему, любил ее и пытался материализовать эту любовь в других женщинах. Этой женщиной могла бы стать Анаит или, быть может, Бела. Я бы хотел, чтобы они имели лицо Аньес, ее волосы, глаза, осанку... Я боялся, что этот человек, называющий себя родственником, превратит красивую легенду в обычный бульварный роман. Но вместе с тем я понимал, что мне придется услышать правду (быть может, другую правду) о тете Аньес.
    Ниже привожу рассказ Левона Малакяна. Я постарался, как можно точнее передать его слова – объективно и без предвзятостей.
   
    «В Филадельфии моя семья слыла одной из самых богатых. Мой отец был владельцем нескольких фабрик и сети магазинов по продаже текстиля. Я вел беспечную жизнь и никогда серьезно не задумывался о будущем. Отец постарался дать мне блестящее образование (учился я в Гарварде). Он надеялся, что я продолжу его дело и возглавлю семейный бизнес (я был единственным ребенком в семье). Но меня абсолютно не прельщала такая перспектива. Я прожигал жизнь в ресторанах, казино и во всевозможных злачных местах. Однако отец не терял надежды и пытался пристроить меня на одну из своих фабрик. Это удалось ему – я стал директором фабрики, но, как оказалось, не надолго. И тогда отец решил меня женить. Он надеялся, что женитьба поможет мне образумиться и остепениться.
    В один прекрасный день мы с отцом посетили Мидоянцев. Меня представили Закарии Мидоянцу и его семье. Тогда Аньес было 17 лет. Она была так прекрасна... Мы с ней улыбнулись друг другу и поздоровались. Не прошло и нескольких мину, как у нас завязалась беседа. Более того, мы оба были уверены, что станем хорошими друзьями. Наши отцы оставили нас наедине и уединились в кабинете Закарии. В тот день мы были вместе очень долго. Мы прекрасно понимали, что наши родители хотят нас поженить. А еще нам было ясно, что для них, помимо всего прочего, – это еще и выгодная сделка. Нам было хорошо вместе, и мы не хотели расставаться.
    Однако о женитьбе мы не думали. Мне нравилась моя беспечная жизнь, и я не собирался взваливать на себя семейные тяготы. Аньес же была, как бы это сказать, не от мира сего. На жизнь она смотрела глазами литературных героев. Она очень много читала, и книги в какой-то степени сформировали ее мировоззрение, не имевшее ничего общего с реальной жизнью. Аньес ощущала себя чеховской чайкой и неустанно повторяла, что она и Нина – один и тот же человек. Временами она любила изображать из себя убитую чайку. Одевалась во все белое, ложилась на пол и раскидывала руки.
    -Зачем ты это делаешь? – спрашивал я.
    -Ты разве не видишь, меня убили. Точно так же, как на берегу озера Треплевым была убита чайка. Понимаешь, жила она себе и не делала никому зла. А ее взяли и убили. Разве это справедливо?
    -Да брось ты. Это всего лишь литература. Жизнь-то – она совсем другая.
    -Ничего ты не понимаешь. Я чувствую, как меня постепенно убивают.
    -И кто же тебя убивает? – усмехнулся я.
    -Ты, отец, братья, общество... Вы все, каждый понемногу,  создавая вокруг рутину, затхлость. Вы душите меня своей обыденностью и повседневностью. Мне претит ваша мещанская жизнь. Я хочу стать чайкой, чтобы улететь отсюда и стать свободной.
    -Но ты же знаешь, какая участь постигла Нину? Она, если не ошибаюсь, так и не стала свободной.
    -Ты опять ничего не понял. Она стала свободной, обретя любовь, пусть и несчастную.
    Прошло какое-то время, и Аньес призналась, что влюблена в некоего театрального актера по имени Хуан. Он называл себя испанцем, но на самом деле оказался мексиканцем из бедной мексиканской семьи. Хуан был смуглым красавцем с утонченными чертами лица и страстными черными глазами. Закончив одну из театральных студий Филадельфии, он долгое время пытался найти работу, но тщетно. Ему даже не удавалось устроиться простым рабочим сцены. Правда, пару раз удалось подписать краткосрочный контракт с театральными труппами, но это не принесло ни славы, ни денег, хотя ему нельзя было отказать в таланте.
    Хуан и Аньес безумно любили друг  друга. Помимо этого, их связывала любовь к Чехову. Они были, как дети. Им казалось, что они живут в ином мире, в котором  смогут вечно наслаждаться друг другом. Они строили грандиозные творческие планы. Как-то Хуан предложил поставить «Чайку» в жанре мюзикла. Он был уверен, что постановка будет иметь огромный успех на Бродвее. Аньес тоже загорелась этой идеей. Они совместно написали сценарий, нашли композитора (такого же безработного как Хуан), который согласился написать музыку. Оставалось найти деньги, которых, увы, не было. Правда, у Аньес были кое- какие сбережения, но этого было мало. Сама идея, конечно, была утопичной, но она, как ни странно, меня заинтересовала - и я дал им денег. Однако и этого оказалось недостаточно.
    Тогда Аньес пошла на отчаянный шаг. Она решила попросить денег у отца. Естественно, ей пришлось рассказать ему о своей связи с Хуаном и о том, что они собираются пожениться. В доме у Мидоянцев разразился грандиозный скандал. Закария собирался выгнать Аньес из дому, но матери удалось уговорить его изменить решение. В итоге, ее заперли дома и ограничили почти все ее общения. Только мне разрешалось входить к ней, поскольку Закария еще надеялся, что я, несмотря на позор его дочери, женюсь на ней. Разумеется, мы с Аньес придерживались иного мнения. Но понимали мы и Закарию, воспитанного в строгих армянских традициях и придерживающегося патриархальных устоев в семье. Наверное, иначе он  не мог поступить, поскольку исключал возможность того, что его дочь может выйти замуж за неармянина.
    Прошел почти месяц, а Аньес все еще была взаперти. Все это время я выполнял роль тайного курьера. Я не знал, о чем переписываются Аньес с Хуаном, но догадывался по выражению их лиц, что они что-то готовят. И не ошибся. Аньес предложила мне сделку. Мы должны были пожениться, но – фиктивно. Только так она могла выйти из-под надзора отца и соединиться с Хуаном. План был диким и невероятным, но я, к своему удивлению, согласился помочь им. Согласился ради Аньес и ее большой любви к Хуану.
    Вскоре мы поженились и поселились в доме, который подарили нам наши родители. Однако вместе мы не жили. Аньес жила с Хуаном. Я же продолжал прожигать свою беспечную жизнь. Помимо дома, родители подарили нам еще и крупную сумму денег, которая почти полностью ушла на подготовку спектакля. Казалось, все шло хорошо, пока не пришла беда.
    Как-то ночью ко мне пришла Аньес. Она была взволнована, а в глазах стоял испуг.
    -Хуан... - только и смогла произнести она сдавленным голосом.
    -Что с ним?!
    -Не знаю. Но его не было дома два дня.
    -Для начала, успокойся. Мало ли что могло случиться. Не надо думать о плохом.
    -У меня нехорошее предчувствие. Я не ощущаю его сердцем. Ты понимаешь меня?
    -Не волнуйся. Лучше скажи, где мы должны его искать?
    -Я уже обыскала все бары и кафе, расспросила всех знакомых. Никто ничего не знает.
    -Ты обращалась в полицию?
    -Пока нет.
    -Тогда пошли.
    В полиции у нас учтиво приняли заявление и обещали посодействовать. Через пару дней у меня дома раздался звонок. На пороге стояли двое полицейских. Они молча надели на меня наручники и увели в полицейский участок. Там меня долго допрашивали. Они неустанно повторяли один и тот же вопрос – зачем я убил Хуана. Однако через неделю меня неожиданно отпустили и сняли все обвинения.
    Хуана нашли мертвым на берегу озера. Его убили ножом прямо в сердце. Аньес тяжело переносила утрату, но держалась на удивление спокойно. Я предложил ей переехать ко мне, на что она дала свое согласие и поселилась у меня в доме в отдельной комнате. Мы с ней разговаривали на самые разные темы, но ни разу не заговорили о Хуане. Создавалось впечатление, что она просто вырвала его из своего сердца – как будто его вовсе  не было. Только глубокая печаль в глазах выразительно говорила о ее переживаниях и невыносимой душевной тоске.
    Как-то по просьбе отца я по делам отправился в Нью-Йорк. Через три дня я вернулся и нашел Аньес лежащей на полу. На ней было белое платье. Она, как это уже было не раз, изображала убитую чайку. Я подумал, что это просто игра, но, подойдя ближе, увидел у нее в руках маленький пистолет, а, откинув волосы, заметил маленькое пулевое отверстие в виске. На столе же лежала записка следующего содержания:
               
           Если тебе нужна моя жизнь, приходи и возьми ее.

Это были слова из «Чайки». Вот так все и было....»

          23
    В комнате воцарилось молчание. Левон то и дело подливал себе коньяк и пил его маленькими глотками. Бела пыталась сдержать слезы, но у нее это плохо получалось. Я же тупо уставился в стену.
    -Почему я вам должен верить? – наконец нарушил я молчание, - Может, вы все это выдумали.
    -Нет, манчес, все это истинная правда. – Тут он приподнял с пола свой поношенный кожаный портфель и достал оттуда довольно пухлую папку. – Посмотрите на это, - сказал он и придвинул ее ко мне.
    -Что здесь? – спросил я, на что Левон промолчал и опорожнил в свою рюмку последние капли коньяка.
    В папке оказались бумаги – пожелтевшие от времени, исписанные мелким красивым почерком. Текст был на английском, и было нетрудно догадаться, что передо мной -  сценарий «Чайки». В папке лежали еще ноты, письма, перевязанные тонкой розовой тесьмой, и предсмертная записка тети Аньес.
    -Это все, что у меня осталось от нее, если не считать воспоминаний, - произнес Левон, - и я бы хотел, чтобы вы сохранили эту папку у себя. Так, наверное, будет надежнее.
    -Зачем вы все это делали для нее?
    -Гм... Я ее любил, - произнес он и с трудом проглотил подступивший к горлу комок. – Я ее всегда любил, но не осознавал этого. Мне казалось... Да что там сейчас вспоминать. С тех пор утекло так много воды. Она была прекрасной женщиной и добродетельнейшим человеком.
    Вновь наступила пауза которую на этот раз нарушила Бела.
    -Что же стало с Хуаном? Кто его убил?
    -Ваш дед Закария, - спокойно произнес Левон и посмотрел на меня. – Мы с Белой недоуменно переглянулись. – Разумеется, не сам он, а убийцы, которым он заплатил за убийство Хуана.
    -Вы это точно знаете? - не своим голосом произнес я. – Левон пропустил мимо ушей мой вопрос и продолжил. – Не знаю каким образом, но Закарии стала известна наша тайна. Он рассказал о ней Карапету, на что тот, ради счастья Аньес, предложил оставить все как есть. Но ваш дед был непреклонен. Он решил отомстить Хуану за позор дочери. В итоге Закария и Карапет крупно поругались. Кстати, после этой ссоры ваш отец принял решение уехать из Америки. Он очень любил Аньес и не мог пережить ее смерть. Он не мог более оставаться в том городе, где все напоминало ему о ней.
    -А как же вы попали в Грецию? - спросила Бела.
    -После смерти Аньес меня, как и Карапета, ничего более не удерживало в Филадельфии. И я с радостью принял предложение отца возглавить одну из наших фабрик в Салониках. Несколько лет кряду дела шли хорошо. Наш бизнес процветал, и я уже подумывал расширять его. Но в один прекрасный день все мои планы рухнули. В начале 20-х годов разразилась  Великая депрессия, что привело к разорению нашей семьи. Мы потеряли все и погрязли в долгах. Не найдя выхода из создавшейся ситуации, отец застрелился, а через пару лет в нищете умерла  моя мать. Я остался совсем один. Дабы не умереть с голоду, приходилось выполнять всякую работу – быть грузчиком, официантом, водителем такси. Словом, хлебнул много чего за эти годы. А в 48-м, как я уже говорил, приехал в Армению. Был репрессирован, а после реабилитации остался жить в Сибири.
    Рассказ Левона был настолько необычным, что я вновь ощутил себя действующим лицом кинофильма. Мне предстояло стать свидетелем начала новой драмы. Теперь эта Laterna Magika, этот «Волшебный фонарь» высвечивает на экране жизни совсем иные рисунки, пытаясь убедить меня, что прошлое – всего лишь, мишура или то, чего не было вообще. Не было Силавяна, открывшего мне правду об отце, не было Левона, рассказавшего историю жизни и смерти тети Аньес, о страшном поступке деда Закарии. Ведь все это  - cinema, и ничего более? Иногда мне кажется, что и Бела соткана из солнечных лучей на целлулоидной кинопленке. Должна же эта картина когда-то кончиться? Вместо этого в сценарии появляются все новые и новые персонажи.
    Разумеется, быть консерватором – это самая выгодная позиция, а ощущать жизнь как иллюзию – удобный вариант. Однако события последних двух месяцев вполне реальны, и мне придется с ними считаться. При этом я достаточно смутно представляю себе будущее, но зато знаю наверняка, что в моей жизни наступил новый этап.
    Они отобрали у меня все. Я уже не доктор, и не профессор, и не руководитель проекта. Все мои разработки были присвоены моим замом (понимаю, что он тут ни при чем). Удивительно то, что все это я узнал из газет. Там говорилось, что Закария Мидоянц организовал в институте настоящее прибежище для диссидентов. И вместо того чтобы заниматься наукой, он занимался антисоветской пропагандой. И, как выяснилось потом, Мидоянц наглым образом присваивал чужие разработки, выдавая за свои.
     Не могло быть и двух мнений, что этот пасквиль -  дело рук Макича. Естественно, он не преминул через газету напомнить еще и о моем моральном облике. Вот таким образом он мне отомстил. Впрочем, это ему лишь кажется.  Мне-то - глубоко наплевать. Да и вообще, если и кто пострадал в этой истории, так это Никитич, которому всучили строгий партийный выговор за неудовлетворительную работу с кадрами.
    Через пару дней после этой статьи у меня отобрали машину и предупредили, что скоро отберут квартиру. Я хохотал до упаду, когда узнал, что редакция армянской энциклопедии планирует исключить мое имя из готовящегося очередного издания. Это же надо додуматься до такого, когда моя фамилия имеется в реестрах Большой Советской Энциклопедии.
    Левон остался жить у нас в доме. Произошло все как-то само собой. Он сам не напрашивался, да и мы его не просили – просто остался,  и все тут. Такое впечатление, что он и не покидал этот дом. Мы с Белой сразу привыкли к нему и даже полюбили. В конце концов, говорила Бела, он твой единственный родственник в Ереване (мать к тому времени уехала в Америку). В свою очередь, Левон довольно быстро обжился в моей квартире и начисто забыл о своем доме. Привлекали его организованность и  чистоплотность. В наше отсутствие он прибирался в комнатах и варил обед.
    -Ты всегда был таким аккуратным и умел так вкусно готовить? – как-то спросили мы его.
    -Разумеется нет, - смеялся он, - этому меня научила Сибирь. Если в лагере не будешь соблюдать чистоту и следить за собой, то очень скоро скатишься на самое дно.
    Вечерами к нам часто заходили Шота и Анаит. Мы распивали вино и вкушали удивительно вкусные блюда, приготовленные совместными усилиями Шота и Левона. А после, обычно, у нас завязывалась беседа до поздней ночи.
    Левон много и интересно рассказывал об Америке и Греции, о моем отце, деде, Аньес и других Мидоянцах. Мы узнали, что после освобождения он познакомился в Тобольске с Галей, которая впоследствии стала его женой. Детей у них не было, но они прожили счастливо 15 лет, после чего, к большому горю Левона, Галя скончалась от рака. Его больше ничего не удерживало в Сибири, и он решил вернуться в Армению.
    Долгое время он не мог найти работу. В конце концов, за мизерную плату его приняли в книгоиздательство внештатным переводчиком. Но вскоре он запил. Сказывались его неустроенность и отсутствие всяких перспектив. Но более всего его угнетало другое. В коллективе Левона называли «ахпаром» и не давали  проходу. Говорили, что приезжие аморальные люди и именно они научили местных всяким капиталистическим гадостям  - пить кофе, есть маслины, ходить в ресторан и модно одеваться. Гарвардское образование Левона, конечно же, не учитывалось.    Левон был вынужден уйти с работы. Последние деньги он очень скоро пропил и остался без средств к существованию.
    -Почему же, -  спросил я его, - ты не нашел меня раньше?
    -Не знаю, манчес. Не знаю... Я читал о твоих успехах и гордился тобой. Наверное, не хотел мешать тебе своим присутствием. А потом случайно наткнулся на статью в декабрьском номере газеты и понял, что тебе нужна помощь. Правда, я не знал, чем именно смогу помочь, но все же решил объявиться. Мы же все-таки родственники.
   



                Тысячекрылый журавль

          24
    Несмотря на все невзгоды, внезапно обрушившиеся на нас, мы с Белой были счастливы. Мы жили как бы под прозрачным стеклянным колпаком, который скрывал от нас внешний мир. Точно так же, как клубы тумана, рисующие на палитре природы причудливые миражи, отделяют нас от реальности.  Подобное состояние мы ощущали в Дилижане, где совсем недавно попали в совершенно густой туман. Но то была реальность, а теперь мы сами для себя смоделировали микромир, где всё воспринималось на уровне чувств. Между нами существовала тонкая сенсорная связь. Я постоянно ощущал присутствие Белы, ее любовь. Мы избегали вспоминать прошлое, не думали и о будущем – скрывались от него  в настоящем. Нам было боязно  заглянуть в завтрашний день, так как мы не знали, какой сюрприз он сможет преподнести. Казалось, не замечали окружающих нас людей. Общаясь с ними, думали друг о друге. Мы потеряли чувство времени и пространства, которые растворились в окружающем нас тумане. У нас были общие интересы и пристрастия. Мы, замирая, слушали Окуджаву, наслаждались музыкой Рахманинова и Аренского, с интересом читали книги японских писателей, а иногда и сами сочиняли хайку в стиле Басе. Особенно нам понравился «Тысячекрылый журавль» Кавабаты.
    -Ты когда-нибудь слышал о том, -  спросила Бела, - что  можно умереть от любви? Это же прекрасно! Не от болезней, не по старости или от несчастного случая... а от любви... Наверное, такое возможно только у японцев.
    Как-то я застал Белу за швейной машинкой. Она усердно строчила.
    -Решила сшить себе платье?
    -Да. Это будет кимоно. Недавно я порылась в маминых вещах и нашла вот этот прекрасный отрез. Красивая расцветка, не правда ли?
    -Хочешь стать гейшей? – рассмеялся я, - Впредь буду обращаться к тебе Бела-сан или, еще лучше, Белико-сан.
    Постепенно в доме начали появляться японские вещи. Откуда-то Бела достала настоящие японские седзи, гате, шпильки для волос, инкрустированные слоновой костью. Стены украсились японскими гравюрами. Из комиссионного магазина она приобрела японские пиалы и палочки для растирания чая. А на полках и стеллажах появились маленькие фарфоровые фигурки, напоминающие японские нецке.
    Левон тихо посмеивался над нашими причудами, но очень скоро принял правила игры, и наше меню незамедлительно пополнилось рядом японских блюд, приготовленных из риса, рыбы и морской капусты. А соевый соус, которого в магазинах просто не было, он заменил соусом собственного приготовления и  ни в какую не захотел делиться с нами рецептом. Помимо этого, Левон умудрился сконструировать совершенно невообразимую конструкцию (наподобие самогонного аппарата) для приготовления саке. Обычно по средам мы устраивали чаепития с соблюдением всех правил японской чайной церемонии. А по субботам собирались на обед по-японски. В эти дни нас неизменно посещали Шота и Анаит. Они с трудом приобщались к японским традициям, но мы их усердно учили есть сырую рыбу, пользоваться палочками и пить подогретое саке.
    Уж не помню, как долго мы пребывали в состоянии перманентного счастья. Наверное, до тех пор, пока не пришло осознание того, что наши деньги на исходе. Впрочем, они закончились гораздо раньше, но Бела умудрялась откуда-то их доставать – видимо, у матери. Почему-то я был уверен, что стоит только мне захотеть, и всякий НИИ технического профиля с радостью возьмет меня на работу. Но то всего лишь казалось. На самом же деле, передо мной были закрыты все двери. Меня просто выбросили из общества, словно мусор из квартиры. Анаит кое-как удалось устроиться преподавателем математики в одну из районных школ, которая, по сути, находилась в деревне -  в 30 километрах от Еревана. Каждый день она ездила туда и возвращалась на автобусе. Шота сохранил свое место в ресторане, чему был безмерно рад. Без работы остались только я, Левон и Бела. Впрочем, Левон кое-как перебивался случайными переводами с английского и французского.

                Па-ра-бон  Сипон-сипон


          25
    Как-то, проснувшись рано утром, я понял, что надо подняться на Арагац. Словно кто-то сказал об этом во сне. Не помню, кто именно, но я пребывал в полной уверенности, что сегодня именно тот день. В доме все спали. Стараясь не шуметь, я наскоро выпил чашечку кофе с сигаретой, оделся потеплее и вышел на улицу.
    Над Ереваном было ясное голубое небо, на краю которого совсем не по-зимнему светило яркое солнце. День обещал быть теплым. На автостанции купил билет до Апарана и принялся ждать автобуса. Разумом я понимал, что зимнее восхождение на Арагац немыслимо без соответствующей экипировки, но упрямо верил в то, что на сей раз гора впустит меня в свои владения.
    В конце концов, мне необходимо поговорить с ней и объяснить, что отец ни в чем не виноват. Быть может, дед Закария провинился? Так ведь он убил человека  из любви к дочери. Если Бог способен прощать грехи человеческие, то почему этого не может сделать гора? Да и вообще, человеку свойственно ошибаться.
    Впрочем, кто сможет провести черту между ошибкой и намерением? Да и возможно ли это? Кто может сейчас сказать, ошибался ли отец, принимая решение сотрудничать с органами? Если ошибался, то в таком случае в ошибках погряз весь мир, допустивший рождение тоталитаризма, прихода к власти Гитлера, мировых войн, атомной бомбы. Наверняка ошибался и сам Бог, позволивший Каину убить Авеля. Если мы говорим о закономерности развития Вселенной, галактик и нашей планеты, то почему поступки человека не могут подчиняться общевселенским правилам? Виновен ли Макиавелли в своих злодеяниях? Трудно сказать. Ведь сам Бог создал его таким. Вероятно, нам только кажется, что у нас есть выбор, а по сути, его у нас нет.
    Земля была покрыта плотным слоем нетронутого снега, который причудливо искрился, словно россыпь мелких бриллиантов в лучах солнца. За окнами мелькали покрытые белым саваном миниатюрные деревушки, и лишь почерневшие от копоти печные трубы свидетельствовали о теплящейся в белом царстве жизни. В этих покосившихся домах живут такие же люди, как я, Бела, Левон. И они, наверное, ведать не ведают о том, что творится в большом городе. Наверняка им это и не нужно.
    Я вновь вспомнил деда Аракела, и мне в очередной раз захотелось все бросить и уединиться в тихой горной деревушке. А как же Бела? Я с ужасом для себя обнаружил, что в последнее время она начала тяготить меня. Быть может, не она сама, а то широкое облако любви, которое нас укутало. Неудержимо захотелось вырваться из этого ватного состояния и глубоко вдохнуть свежего воздуха, увидеть яркое солнце...
    Я устал от бездействия. Необходимо чем-то заняться, что-то делать или сделать. Мне осточертели рис и сырая рыба, палочки вместо вилки и соленый соус «а ля левон». Я не хочу больше видеть Белу в кимоно, и мне хочется убрать из дома все эти фарфоровые фигурки, гравюры и прочую японскую ерунду. А еще я хочу вернуться в свой кабинет, прикоснуться к рабочему столу, взглянуть на чертежи, ворохом лежащие на полках  и стеллажах. Я даже не прочь встретиться с Макичем в институтском коридоре и пожать ему руку или, в крайнем случае, набить морду – без разницы. И еще я готов на общеинститутском собрании громогласно заявить, что голосую за ввод советских войск в Чехословакию.
    Почему-то мне стало смешно. То ли от своих беспринципных мыслей, то ли оттого, что готов предать Белу... Но ведь я ее люблю, успокоил себя. Просто – минутная слабость... Никто из нас не застрахован... Вновь стало смешно. На этот раз я еле сдерживал хохот, переходящий в истерику.
    Прикрыв ладонью рот, быстро подошел к водителю и попросил его остановиться. Выйдя из автобуса, побежал в обратную сторону, бросился в лежавший на обочине снег и дал волю чувствам. Меня трясло от хохота и я никак не мог остановиться. Я все глубже зарывался в снег, пытаясь остудиться, но тщетно. Наконец почувствовал, как кто-то прикоснулся к моему плечу. Подняв голову, увидел перед собой деревенскую девчушку – лет пятнадцати-шестнадцати. Она была в мужских ботинках без шнурков и  грубых коричневых чулках, плечи охватывала разноцветная плотная шаль. На вид  казалась симпатичной.
    -Что с вами, дяденька? - испуганно спросила она.
    Я смахнул с лица снег и присел.
    -Да ничего особенного, девочка. Все в порядке.
    -Но вы же плакали.
    -Разве? Мне казалось, что я смеялся. – Девочка недоверчиво смотрела на меня. – Да ты не бойся, я не сумасшедший. Просто стало смешно. Ведь смеются же люди? Вот и я смеюсь. А разве ты не смеешься? – Девочка улыбнулась. – Правильно, уж лучше смеяться, чем плакать. А как тебя зовут?
    -Алвард, - застенчиво проговорила она.
    -Понимаешь Алвард... Жизнь – она такая штука... Словом, весьма сложно понять или, скорее, уловить тот миг, когда кончается детство и начинается взрослая жизнь. Есть люди, которым это удается, и они, как правило, становятся успешными карьеристами, образцовыми отцами семейства, уважаемыми в обществе людьми. Обычно о них говорят, что они именно те люди, на которых можно положиться. Ими восхищаются женщины, их уважают друзья. Однако есть еще и те, кто не желает взрослеть. К ним обычно относятся снисходительно, с легкой иронией. Их сторонятся друзья. И, знаешь, почему? Они опасаются их чудачеств, или, если хочешь, клоунства. А посему эта категория людей несколько отстранена от общества. Таких людей не приглашают на важные встречи, ибо запросто могут ляпнуть что-то не то и испортить все дело. Они, как дети... И мне стало смешно: ведь только сейчас я понял, что жизнь – эта самая смешная штука на свете. И как смешны те люди, которые серьезно относятся к ней.
    Девочка молча слушала. Она исподлобья смотрела на меня и, наверное, пыталась понять всю ту чушь, которую я нес. По правде сказать, я сам толком не понимал себя. Мне просто необходимо было выговориться. Наверное, я был смешон, потому что девочка начала смеяться и показывать на меня пальцем. На этот раз уже я недоуменно посмотрел на нее.
    -Вы похожи на черного медведя в снегу, - давясь от смеха, произнесла она, - какой вы смешной, дяденька. Где вы живете?
    -В Ереване.
    -А там все такие?
    -Как тебе сказать...
    -Вы, наверное, замерзли. Пошли к нам домой? Я вас чаем напою.
    -Так ведь я собирался на Арагац.
    -Куда?! – воскликнула она и вновь залилась звонким смехом. – Вы, наверное, шутите. Туда сейчас даже вездеходы не ходят.
    -А у вас дома есть телефон?
    -Дома нету. Есть только на почте, но и там не работает. Говорят, что снегопад оборвал все провода.
    Шли мы недолго. Может быть, минут 15. Вдоль промозглой проселочной дороги чернели редкие голые деревья, за которыми проглядывались длинные приземистые коровники. В окружающей нас глухой тишине изредка слышались отдаленный лай деревенских собак, ленивое карканье одинокой вороны и хруст переломившейся под тяжестью снега сухой ветки. Впереди меня маячила вершина, над которой зависло легкое белое облако. А дальше – лазурная синева. Алвард перехватила мой взгляд и улыбнулась.
    -Да не беспокойтесь вы, - сказала она, - успеете еще подняться на нее летом. Ведь она никуда не убежит. Мой дедушка говорит, что это людям не сидится на месте, а гора... – тут она запнулась, пытаясь найти нужное слово, но так и не найдя его, громко рассмеялась, - вот мы и пришли.
    Обыкновенный деревенский домик с небольшим двориком показался мне симпатичным и уютным. Сбоку я заметил сбитый из досок хлев, а в самом углу двора – покосившуюся собачью будку, из которой навстречу мне лениво выползла большая мохнатая собака. Она так же лениво обнюхала мои ботинки, пару раз повиляла пушистым хвостом, отрешенно посмотрела на меня грустными и добрыми глазами, устало фыркнула и вновь забралась в будку. Внутри дома пахло навозом и парным молоком. Алвард усадила меня за стол, а сама, раздвинув матерчатую занавеску, прошла в соседнюю комнату, откуда через пару минут вышел краснощекий мужчина лет шестидесяти. - рослый, коренастый, пышущий здоровьем.  Он крепко пожал мне руку и представился.
    -Меня зовут Зинавен, -  громко произнес он и улыбнулся широкой добродушной улыбкой, обнажив при этом ряд великолепных белоснежных зубов, - милости просим в наш дом. Мы всегда рады гостям.
    -Он замерз, - обратилась Алвард к деду, - его нужно напоить чаем.
    -О чем ты говоришь? – расхохотался он. – Какой там еще чай! Ну-ка, внучка, быстренько накрывай на стол и принеси из шкафа нашей тутовки. Мы тебя быстро отогреем, - обратился он ко мне, - так отогреем, что жарко будет. Алвард сказала, что вы собрались на Арагац?
    -Хотелось бы, но вашей внучке удалось отговорить меня.
    -Гм..., - промычал он, - вообще-то она права. Только сумасшедший полезет в гору зимой. Разве что альпинисты. И то не всегда. Многим кажется, что на нее можно запросто подняться, но это далеко не так. Арагац – очень коварная гора. Никогда не знаешь, какой сюрприз она может преподнести. И кто не знает об этом, тот рискует поплатиться жизнью. А такие случаи у нас бывали – поднялся человек в гору и не вернулся. Так что... Ну да ладно. Что это я вам голову морочу. Давайте лучше выпьем.
    Тем временем на столе появилась закуска – сыр, лаваш, зелень, соленья, кавурма, отварная картошка и графин тутовой водки. Только сейчас я почувствовал, как  проголодался. После свежего зимнего воздуха у меня разыгрался аппетит. Забыв правила приличия, я набросился на еду. Тутовка была довольно крепкая, и после третьего стакана я порядком захмелел. Зинавен все еще рассказывал о горе. Он говорил, что как-то летом поднялся на вершину, где стал свидетелем чуда. В совершенно ясную солнечную погоду с неба вдруг посыпался снег.
    Меня это не удивило. Мало ли аномальных явлений происходит в жизни человека? Просто мы не всегда обращаем на них внимания. Да и вообще, каждая бесконечно малая доля секунды человеческой жизни – это чудо. Поток времени, бесконечность пространства – не это ли есть чудо? Почему-то все удивляются тому, что Иисус ходил по воде, воскресил мертвого... И совсем не удивляются феномену под названием ЖИЗНЬ. И зря. Если бы люди хоть раз задумались об этом, многое изменилось бы в нашем обществе. Ну, например, перестали бы силой навязывать идеи равенства, братства, любви, социализма и прочее...
    Впрочем, глупости все это. И надо было им лезть в эту Чехословакию? Не было бы этого, не было бы и этого чертова воззвания, и Тигран был бы на свободе. И не знал бы я никакого Силавяна, да и Олег остался бы жив. Словом... Никогда не предугадаешь, что было бы, если бы не было того, что произошло. Наверное, бог сыграл с нами злую шутку. Выходит, он неплохой эвеэмщик, если смог вложить в нас совершеннейшую программу. Стоило бы ему вручить за это государственную или, скорее, общевселенскую премию. Быть может, кто-то ему уже ее вручил – премию, которая позволяет ему безраздельно властвовать над нами... Да и что я забрался в эту дыру, в это богом забытое место? Ведь дома меня ждет Бела. Она, наверное, с ума сходит от неведения.
    Зинавен взял в руки дгол (армянский ударный музыкальный инструмент) и запел. Без сопровождения струнных и духовых песня звучала странно, но оригинально. Четко отбиваемый ритм гармонично сливался с мелодией голоса. Затем к нему присоединилась Алвард, чей нежный девичий голос придавал песне неповторимую окраску. 
    Я вспомнил, как мы с Белой пошли на концерт камерной музыки. Тогда в Ереване гастролировал скрипач из Москвы. Однако после антракта мы ушли – наверное, настрой был не тот. Гуляли по городу, потом забрели в какое-то кафе и заказали шницель с вином. Шницель был отвратительный, но вино отменное. Мы заказали вторую бутылку, а затем третью. Бела здорово опьянела. Она приставала к официанту и требовала кизиловой водки, на что тот беспомощно разводил руками, предлагая взамен «Московскую особую». Но Бела была неумолима. Она потребовала сначала жалобную книгу, а потом и самого директора кафе. Я хохотал, наблюдая за этой сценкой. Как мила она была тогда. Потом она успокоилась и принялась за шницель, который никак не хотел поддаваться ее зубам.
    -Зак, - неожиданно обратилась она ко мне, - ты до сих пор любишь ее?   
     Я вопросительно уставился на нее.
    -Это так. Я чувствую это.
    -О чем ты?
    -Ты все время думаешь о ней...
    -О ком ты говоришь?
    -Об Аньес. - Тихо проговорила она и добавила, - Я никогда не смогу стать ею.
    -Бела...
    -Во сне ты часто произносишь ее имя.
    Я не мог ничего возразить ей. Образ Аньес все глубже  проникал в мое сознание, стал наваждением. Рассказ Левона не давал мне покоя. Бывали минуты, когда я ненавидел своего деда, ставшего причиной смерти Аньес. Бела была права. Я любил эту женщину, хотя трудно  назвать это чувство любовью. Я любил созданный мною  образ, который, быть может, не имел ничего общего с ней. И бесился оттого, что не могу материализовать его и сделать своей собственностью...
    ...За окнами незаметно стемнело. На душе стало тоскливо. Потянуло домой.
    -Боюсь не доберетесь до Еревана, - со знанием дела сказал Зинавен, - последний автобус ушел час назад. Так что придется вам у нас заночевать.
    -Спасибо за предложение, но я как-нибудь доберусь на попутках.
    -Вряд ли в такой час вам подвернется попутная машина. Послушайте меня и оставайтесь. А завтра утром поедете на автобусе.
    Поколебавшись, я, все же, решил идти.
    -Ну, как знаете, дело хозяйское, - развел он руками и обратился к внучке: - Алвардик, принеси сюда мой тулуп. Думаю, он пригодится нашему гостю.
    Я  не хотел брать тулуп, но Зинавен твердо стоял на своем и, как оказалось, был прав. Попрощавшись с гостеприимными хозяевами, я покинул их дом и направился в сторону шоссе.
    Солнце уже зашло за горы, но пока было светло, я без труда нашел дорогу. Прошло около часа, прежде чем  понял, что Зинавен не ошибся – попутками и не пахло. Уже совсем стемнело, но дорога пока просматривалась благодаря столбикам у обочины. Я прикинул, что если человек за один час может пройти около пяти километров, то в лучшем случае за 8 часов я доберусь до города или за меньшее время - до ближайшего райцентра. Что ж,  учитывая пассивный образ жизни, который  веду последнее время, марш-бросок пойдет мне только на пользу.   
    Несколько приободрившись, я прибавил шагу и даже начал напевать под нос: па-ра-бон  сипон-сипон, на краю стоит палатка, па-ра-бон сипон-сипон. Это песня из фильма, которую мы с Белой очень любили. Когда у нас было хорошее настроение, мы на пару пели ее и, взявшись за руки, строевым шагом проходили с одного конца квартиры в другой. Бела сравнивала меня с героем этой картины. Он был полярником и во время одной из экспедиций замерз во льдах Арктики.
    -Когда-нибудь ты тоже не вернешься с горы, - говорила она.
    -Типун тебе на язык, - смеялся я.
    -Но ты так мне и не сказал, почему тебя тянет в горы?
    -Сам не знаю...
    -Зак...
    -Это личное...
    -Настолько личное, что ты не можешь поделиться?
    -Это единственное место, где могу побыть наедине с собой. Не знаю, смог ли я объяснить тебе...
    -Понимаю. Значит, здесь тебя что-то тяготит.
    -А еще я пытаюсь понять своего отца. Ведь он тоже что-то искал в горах.
    -Ну и как - нашел?
    -Не знаю. Наверное, не успел. Он умер в горах...
    -Прости... Я не должна была заводить разговор на эту тему. Но и ты пойми меня... Я боюсь потерять тебя.
    -С самого начала был праздный интерес, ребяческий задор. Потом упрямство, навязчивые мысли, идея-фикс. Я привык добиваться в жизни поставленных целей. Отец тоже был таким. Разве что, он преследовал спортивные цели.
    -Какие же цели преследуешь ты?
    -Для меня очень важно удовлетворить амбиции...
    -Хороший спортсмен тоже амбициозен. Иначе он не сможет стать чемпионом.
    -Может, ты и права. Но я не хочу быть чемпионом и не собираюсь ни с кем соперничать. Просто пытаюсь понять себя и отца. Понимаешь, я как бы соперничаю сам с собой. Наверное во мне сидит бес, который мешает определиться в этой жизни.
    -Не совсем хорошо понимаю тебя...
    -Я всего лишь хочу узнать у  вершины, за что она погубила отца и почему она не допускает меня к себе. Если у нас с ней получится  диалог, я выйду победителем в поединке с самим собой.
    -То, о чем ты говоришь, очень похоже на мистику.
    ...Па-ра-бон сипон-сипон... а что в нашей жизни не есть мистика... на краю стоит палатка... хватит заниматься глупостями... па-ра-бон... к черту вершину, к черту Арагац... сипон-сипон... ты слышишь меня, чертовка? Ты мне больше не нужна... Я стоял у подножья горы с задранной головой и орал на нее что есть мочи. «Па-ра-бон сипон-сипон», - произносил я как заведенный, ритмично поддерживая ритм шага.
    И тут я заметил, что шаги стали тяжелее, а снег доходил до щиколоток и выше. Пройдя еще несколько десяток метров, я очутился в снегу почти по колено. Сомнений быть не могло – я сбился с пути. Решил пойти обратно, но завяз еще больше. Кругом была непроглядная тьма, и  только снег бледнел тусклыми пятнами. Мне стало смешно: надо же так глупо закончить жизнь. Про меня скажут: «Замерз в снегах Апарана». И сбудутся пророчества Белы... па-ра-бон сипон-сипон.
    Я плотнее укутался в тулуп и подумал о том, что сейчас совсем не помешала бы бутылочка зинавеновской тутовки. Ясно одно – стоять на одном месте нельзя, надо идти. Без разницы, в какую сторону. Надо идти, чтобы не замерзнуть. Благо, нахожусь не в бескрайней Арктике – дорога куда-нибудь да приведет, авось и на трассу выйду. От этих мыслей мне стало веселей, однако....
    Однако я понимал, что долго так не продержусь – невозможно вечно идти, но и останавливаться нельзя. И я продолжал идти и идти. Скоро, к счастью, снега поубавилось, передвигаться стало легче. Я посмотрел на часы – было всего 10 часов вечера, то есть до рассвета оставалось примерно 8 часов.
    Еще через пару часов навалилась усталость - стало клонить ко сну. Глаза сами собой закрывались, и стоило большого труда держать их открытыми, а также не поддаваться соблазну лечь на снег и заснуть. Я вновь начал думать о Беле. Вероятно, она и Левон уже поняли, что стряслось что-то неладное. Сейчас, видимо, они обзванивают больницы, морги и отделения милиции. Впрочем, не исключено, что они догадываются, где я могу находиться. Ведь за несколько дней до моего «восхождения» я говорил с Белой об Арагаце. Но если даже так – что они смогут сделать? Практически – ничего, шансы равны нулю. Необходимо чуть-чуть передохнуть, хотя бы минут десять.
    Я присел на снег, а затем и вовсе растянулся на нем, давая ногам отдохнуть. На небе появились звезды. Их было немного, но они были так прекрасны! Любопытно, как могут одни и те же явления вызывать восторг в одной ситуации и оставлять  равнодушными в другой. Никогда бы не подумал, что мерцание звезд столь восхитительно. И вдруг стало так тепло на душе. Я чувствовал непривычную легкость в теле.
    Вокруг было ослепительно светло, я парил высоко-высоко, а подо мной был четырехглавый Арагац. Сделав пару виражей, я опустился на вершину. Там был мой отец. У него было спокойное лицо, но тревожные глаза. Он что-то говорил мне, но я не мог разобрать.  Попытался поговорить с ним, но язык словно присох к небу. В ушах гулко стучало, а лицо обдавало жаром.  Попытался взлететь, но мое тело настолько отяжелело, что я не смог сдвинуться с места.
    Очнулся я в кромешной тьме и почувствовал на лице чье-то жаркое дыхание. Это был волк. Во всяком случае, мне так показалось. Его мохнатая морда склонилась над моим лицом, и крупные черные ноздри старательно обнюхивали мои уши, шею, глаза, волосы. Меня сковал страх, я не мог шелохнуться. Мелькнуло в мозгу - надо притвориться мертвым. Но тут, к моему удивлению, морда смачно лизнула в лицо и жалобно заскулила. Я осторожно погладил зверя по голове, почесал за ушами и притянул к себе. Сомнений быть не могло – это была собака.
    Я присел на корточки и осторожно прижал ее к себе. Если бы я был верующим, то непременно благодарил бы за свое спасение Бога. Однако не будь собаки, я так бы и остался лежать в снегу. Хотя как знать – может, сам Бог и послал мне эту собаку? Тут я вспомнил глаза отца и понял, почему в них была такая тревога.
    «Что же ты потерял, пес, в этих снегах? - обратился я к собаке и погладил ее по голове. Она радостно вильнула хвостом и прижалась к моим ногам. – Видимо, и тебе не сладко приходится – не прижился ко двору. Знакомая история, старик. Меня тоже выкинули из стаи. Так что теперь мы с тобой братья по несчастью. Ты хоть понимаешь, что спас мне жизнь? Теперь я у тебя в долгу. Проси чего хочешь – колбасы, сыру, молока. Я бы для тебя сделал большее, но ведь тебя не интересуют наши человеческие радости. И, поверь, я тебе в этом завидую. Ты даже не представляешь, как несчастны люди. Они сами себя опутали сетями желаний и, дабы удовлетворить их, готовы на самые низменные поступки. Вам, собакам, повезло, ибо единственное ваше желание – это поесть от пуза и поиметь сучку. Вам не нужны квартиры, машины, путевки в дом отдыха, деньги, партсобрания и прочая ерунда.
    Вот скажи мне, дорогой друг... Кстати, а как тебя зовут? Хочешь, назову тебя Другом? Ведь хорошее имя, согласен? Так вот, скажи-ка мне, дружище Друг: ты счастлив? По реакции вижу, что счастлив. А я – нет... Впрочем, не совсем так. Быть может, я и счастлив, но тебе не понять моего счастья. Понимаешь, у людей понятие счастья - штука  относительная. Вот у меня есть Бела, и я счастлив. Но когда она рядом, я как бы этого и не чувствую. Знаешь, только в этих снегах я понял, что по-настоящему счастлив. Наверное, у тебя тоже так? Можешь не отвечать – знаю, что так. Вообще, скажу я тебе, люди не могут ценить то, что у них есть. Обязательно им надо это «что-то» потерять, и только тогда они понимают, чего лишились. Странно все это...
   Ты хоть знаешь, как нам выбраться отсюда? Наверное, знаешь, но не хочешь говорить. Понимаю... Тебе не хочется возвращаться к своим. Видимо, они здорово обидели тебя, раз ты сбежал от них. Но ты не беспокойся, я не оставлю тебя здесь. Ведь ты же мой друг. Вот, чего тебе сейчас хочется?  Извини за глупый вопрос – конечно же, ты бы не отказался от хорошего обеда. Кстати, я тоже. Но ты потерпи, до рассвета осталось каких-то 5-6 часов. Однако стало холодать, ты не находишь?»
    Подул холодный пронизывающий ветер. Вокруг нас закружилась снежная пыль. Я плотнее укутался в тулуп. Друг поджал хвост и заскулил. Он жалобно смотрел на меня, словно спрашивая, что же нам делать дальше. Честно говоря, я сам не знал как нам быть, но предчувствовал, что выход найдется сам собой. В конце концов, рядом был Друг, и это вселяло надежду.
    Ветер прекратился так же внезапно, как и начался. И вдруг перед глазами возникли расплывчатые темные очертания, похожие на деревья. Пройдя еще метров сто, я  вскрикнул от радости - передо мной были деревья, означавшие близость населенного пункта. Я напряженно всматривался в темноту, пытаясь обнаружить очертания домов, но тщетно. И вдруг меня осенило. Я наломал охапку более-менее сухих веток и подложил их под дерево. Благо в детстве отец учил меня, как разводить огонь в полевых условиях. После двух-трех попыток ветки загорелись слабым пламенем, и я начал подбрасывать в огонь ветки потолще. Языки пламени постепенно охватили ствол дерева.
    Теперь я был уверен, что худшее позади. Друг радостно кружился вокруг горящего дерева и звонко лаял на огонь. После мы уселись у костра и принялись ждать рассвета. Собака уткнулась мордой в мой тулуп, а я прислонился к стволу соседнего дерева и устало прикрыл веки. Я был рад ,что вскоре увижу Белу и друзей. Меня радовало, что я нашел Друга, с которым мы будем неразлучны. Я видел черное небо с серебристой россыпью звезд и белый- пребелый снег, горящее золотом дерево... Я был счастлив. Па-ра-бон сипон-сипон, на краю стоит палатка, па-ра-бон...
 
 
                Тунеядец

          26
   -Мидоянц Закария Карапетович?
    -Да.
    -Проживаете по адресу Комитаса,32, кв. 5?
    -Да.
    -Место работы?
    -Безработный.
    -Не понял...
    -Что тут непонятного. Меня уволили с работы и я, собственно, стал безработным.
    -Вы смеетесь надо мной?
    -И не думал.
    -Разве вам неизвестно, что в Советском Союзе нет безработицы и безработных?
    -Значит, я первый советский безработный.
    -У нас есть трудящиеся и тунеядцы, паразиты. Вы, как я посмотрю, относитесь ко вторым.
    -Называйте как хотите, но суть от этого не меняется – я безработный.
    -Род вашей деятельности?
    -Ученный.
    -Как...
    -Ученый.
    -Это не работа.
    -Что же тогда?
    -Занятие для лентяев и лодырей.
    -Что же вы называете работой?
    -Труд рабочих, колхозников, учителей, врачей, дворников и т. д. Да мало ли профессий?!
    Участковый милиционер в чине капитана, отложив в сторону фуражку,  усердно записывал что-то в блокнот. Он был лысый, очень толстый и потный. Казалось, его китель вот-вот лопнет по швам под нажимом расползшегося тела. Капитан то и дело доставал из кармана платок и обтирал потную лысину. Я перевел взгляд с Белы на Левона, потом на Шота, Анаит и вновь на Белу. Капитан шумно сопел и продолжал писать, а тем временем мы с Белой вели безмолвный диалог.
    -Где ты был? Я переживала...
    -Какая теперь разница. Ведь я же с тобой. Да, чуть не забыл, познакомься с моим новым другом. Его зовут Друг. Уверен, ты его полюбишь.
    -Чудный пес, я его уже люблю.
    -Вот и хорошо. Кстати, что нужно этому милиционеру?
    -Не знаю. Наверное, он хочет разлучить нас.
    -Даже не думай об этом. Теперь уж никто не сможет нас разлучить. Я это понял там...
    -Ты был на вершине?
    -Нет. Я был в поле... Чистом белом поле. Ты не представляешь, как это здорово находиться между белым полем и черным небом...
    -Итак, - услышал я голос капитана, - на этот раз я вас прощаю. Но через месяц я зайду вновь, и если вы не покажете мне справку с работы, то пеняйте на себя. Вы хоть знаете, что тунеядцев у нас судят? Не знаете. Это очень плохо. Законы своей страны вы обязаны знать. Товарищ Мидоянц? Эй, товарищ... Вы меня слышите? Честное слово, как с луны свалился.
    После ухода участкового все мы долго смеялись, и каждый по-своему пародировал капитана.
    -Товарищ Мидоянц, - еле сдерживая смех, произнес Шота, - вы тунеядец...
    -Паразитирующий субъект, - поддержала его Анаит.
    -Бездельник и лентяй, - серьезным тоном произнес Левон и, надув щеки, принялся причмокивать, словно бобер. 

                БЕЛА

          27
     С тех пор утекло много воды. А, казалось, только вчера поступила в университет, увидела Зака... Тогда я сразу поняла, чей он сын. Вначале хотелось высказать ему все то, что я думаю о его отце, но мама отговорила, и она была права. К чему ворошить прошлое, тем более что мы с мамой простили Карапета. Сама не заметила, как влюбилась. Вначале всячески пыталась заглушить чувства, но тщетно. Знала, что у нас не может быть будущего, но ничего не могла с собой поделать. Мне было совестно перед Анаит. Ведь они так давно встречались и, наверное, любили друг друга. Знала я и о том, что со временем судьба накажет меня за это. Но я была согласна на все – лишь бы быть рядом с Заком. То было какое-то сумасшествие. Быть может, мне только кажется, что прошло много времени? Ведь я помню буквально каждый день, проведенный с ним.
    Иногда мне кажется, что во всех его бедах виновата я,  без меня его жизнь сложилась бы иначе. Я как бы стала преградой на его пути к «вершине». Однажды я ему сказала об этом, но он лишь отмахнулся: «Чушь несусветная». Однако я понимала, что все это – далеко не чушь. Зак лишился главного в жизни – цели, к которой неуклонно шел. Взамен же - получил меня. Лишь теперь я понимаю, что ему нужна именно Анаит. Только она смогла бы вытащить его из  состояния бездеятельности. Впрочем, она и пыталась сделать это.
     Как-то она познакомила нас с неким Антоном Сарибековичем, директором медицинского НИИ. По счастливой случайности, он как раз нуждался в специалистах по ЭВМ и оказался на редкость порядочным и честным человеком. Несмотря на негласное табу, наложенное на Зака, пообещал взять к себе.
    Встретились мы с ним в его кабинете. Принял он нас радушно и подчеркнуто вежливо.
    -Рад с вами познакомиться, - широко улыбнулся он, - Анаит много рассказывал о вас. Поверьте, мне очень жаль, что они так несправедливо обошлись с вами. А все от того, что пока у нас не перевелись тупоголовые бюрократы, от которых, к сожалению, зависит гораздо больше, чем от умных. Так вот, надо полагать, что теперь мы оба нужны друг другу: вам - работа, а мне такой специалист, как вы. Золотых гор не обещаю, но, уверяю, будете довольны.
    -Так что же вы мне предлагаете? – спросил Зак.
    -Ага... Очень хорошо, перейдем прямо к делу. У нас установлены самые современные ЭВМ. Совсем недавно мы получили новейшую машину из Германии. Но вот беда – нет толковых специалистов. Так что с вами мне просто повезло. Конечно, я понимаю, талантливый ученый, ваш уровень...
    -Когда я могу приступить к работе? - нетерпеливо перебил Зак.
    -Да хоть завтра. – Тут он налил себе воды и несколько извиняющимся тоном произнес: – Но есть одна загвоздка...  вы не должны фигурировать в нашем институте под своим именем.
    -То есть...
    -Дело в том, что все наши сотрудники проходят через Первый отдел. Ну, вы меня понимаете... По-иному я просто не могу.
    -Ах вот оно что, – с горечью произнес Зак, - тогда понятно. Я уж и забыл, что причислен к когорте изгоев и отщепенцев.
    -Что вы, что вы, что вы? – замахал руками Антон Сарибекович. – Это для них, тупоголовых, вы изгой, а для нормальных, думающих людей вы так и остались тем, кем были – товарищем Мидоянцем.
    -Необходимо обдумать ваше предложение.
    -Разумеется. Хотя тут и думать нечего. Соглашайтесь...
    Зак отказался от предложения Антона Сарибековича. Он заявил, что лучше уж работать водопроводчиком, но под своим именем. Вероятно, он прав, но я очень хотела, чтобы он принял это предложение. Ведь невозможно было смотреть на то, как он мечется от безысходности. К тому же я чувствовала, что он с каждым днем отдаляется от меня. Подчас приходилось напоминать ему, что я еще существую, что рядом...
    Его слова о «водопроводчике» оказались пророческими. Не найдя себе работы по специальности, он был вынужден обратиться в бюро по трудоустройству. Зак надеялся, что ему там помогут. Он согласен был работать хоть лаборантом в каком-нибудь НИИ, но ему сказали, что вакантных мест нету. В конце-концов ему предложили работать на водонапорной станции. Правда, с учетом технического образования, он устроился не водопроводчиком, а оператором по слежению за работой приборов. Я же нашла себе работу на почте. Постепенно жизнь наша стала налаживаться. Заку работа нравилась, да и вообще, он как-то воспрял духом. А в один прекрасный день вытащил из шкафа чертежи своего проекта, стряхнул с них пыль и принялся за работу.
    В прошлом году нас постигло сразу два несчастья – от воспаления легких умер Левон, а вслед за ним издох и Друг, наверное, от тоски: ведь он так был привязан к нему. В предсмертном письме Левон изъявил желание быть похороненным рядом с женой Галей. К сожалению, мы не смогли выполнить его просьбу, но нашли другой выход. Родственники Гали выслали горсть земли с ее могилы, которой мы и посыпали могилу Левона. А еще он заклинал Зака уехать из этой страны, что погубила его отца Карапета, да и самого Левона. Впрочем, Зака особенно упрашивать и не следовало. Он сам давно решил, что уедет из СССР навсегда. Но наша беда (может, и счастье) заключалась в том, что мы любили Армению, наш Ереван, без которых не мыслили своего существования. Именно поэтому Зак все время откладывал решение этой очень непростой проблемы, чему я была безмерно рада и молила господа, чтобы мы остались в Ереване.
    Зак все чаще обращается к рукописи Аньес. То ли из чувства долга, то ли из других, ему ведомых, побуждений. Он вознамерился осуществить постановку мюзикла по чеховской «Чайке», о которой мечтала Аньес. Анаит познакомила Зака со своим коллегой Суреном, преподававшим в школе музыку. В прошлом достаточно известный пианист и композитор, он чем-то не угодил властям или, точнее, Министерству культуры, за что был «сослан» в деревеню преподавателем пения. Сурен просмотрел партитуру «Чайки» и сказал, что вещь славная и сделана довольно профессионально. Потом подошел к пианино, осторожно взял несколько аккордов и начал подпевать себе под нос.
    -Вещь очень даже недурная, - произнес Сурен, - можно кое что подправить и...  -  тут он многозначительно поднял вверх палец...  -  хоть на Бродвей.
    -Значит мы сможем ее поставить!? - радостно воскликнул Зак.
    -Поставить-то можно, - с видом знатока сказал Сурен, - но не здесь. Ведь эта вещь даже отдаленно не отвечает принципам советского искусства. К тому же – это самая настоящая интервенция буржуазного искусства в русскую классику. Да и критики поднимут такой вой, что мало не покажется. Если вообще вам разрешат ставить ее и дело дойдет до критики.
    -И все же, -  с отчаянием сказал Зак, - попробовать-то можно?
    -Лишь попытаться, но...
    -Постойте, - вмешалась в разговор Анаит, - по-моему, Сурик прав. Вряд ли минкульт разрешит нам постановку. Но у меня, кажется, родилась отличная идея. 
    Зак с надеждой посмотрел на нее.
    -Мы сможем, - продолжила Анаит, - поставить этот мюзикл силами учеников нашей школы. Я поговорю с учительницей английского языка, думаю, она будет не против. В конце концов, это может стать хорошей практикой английского для учеников. Как тебе идея? - обратилась она к Сурену и, не дожидаясь ответа, продолжила: естественно, придется отказаться от оркестра и ограничиться пианино. Вы только подумайте, если постановка получится действительно хорошей, мы сможем вывозить ее на всевозможные школьные конкурсы и фестивали.
    -Анаит, - заорал Зак, - ты гений.
      Зак больше не любит меня. Хотя, быть может, и не так. Он просто изменился, стал другим, не тем, каким я его знала. В его глазах я вижу глубокую тоску и отрешенность. Чувствую, что скоро мы с ним расстанемся. Я ему больше не нужна. Его интересуют только две вещи – проект и мюзикл. Впрочем, после предложения Анаит о постановке он забросил проект и всецело занялся мюзиклом. Каждые выходные он проводит в школе. А в будние дни после работы часто наведывается к Анаит. Они засиживаются с ней допоздна, а как-то раз, он вернулся под утро. От него пахло духами Анаит. Я сказала ему об этом, но он просто улыбнулся и ничего не ответил.
    -Ты спишь с ней? – спросила я.
    Он перестал улыбаться и отвел глаза.
    -Давай не будем об этом, - почти шепотом произнес он, - мне нечего тебе сказать. Постарайся понять меня. 
    Иногда кажется, что его жизнь – всего лишь выдумка, причем вымышленная им самим. Работа, Анаит, Аньес, Вершина... словом, все в  жизни Зака есть плод его фантазии или им же созданные образы. Наверное, в этом он очень похож на свою тетю Аньес. По рассказам Левона, она попыталась создать свой собственный мир или мирок, который вскоре разрушился, не выдержав давления внешнего, реального мира.
    Зак принадлежит к категории людей-мечтателей. Он зримо определяет свою мечту и влюбляется в нее. Так же он создал в себе образ Вершины, влюбился в нее, а потом и возненавидел, поскольку понял, что она не в состоянии ответить ни на один его вопрос. Так он придумал в своем сознании меня. Ему казалось, что он любит Белу реальную, но на самом деле был влюблен в воображаемый им образ.
    В Заке постоянно присутствует чувство вины. Он ощущает вину за отца, неоконченный проект, непокоренную Вершину. Он чувствует себя виноватым передо мной, Анаит, Олегом и прочее прочее прочее. Как-то он сказал мне, что я для него дороже всего на свете.
    -Даже дороже проекта, мюзикла и Вершины? - спросила я.
    -Понимаешь, с ними меня связывает чувство долга. Мне хотелось бы завершить проект и тем самым расплатиться с наукой, друзьями и коллегами, которые так много сделали для меня. Мюзикл – это дань памяти Аньес, а Вершина –  мечта... долг перед отцом. Не знаю, удастся ли осуществить все это...
    -А как же я...
    -А тебя я просто люблю...
    -Я тебе не верю, Зак.
    -Понимаю... У тебя есть все основания для этого. Но прошу просто поверить мне. Скоро весь этот кошмар уйдет в небытие...
    -Что ты имеешь в виду?
    -Мы уедем с тобой в Америку.
    -Ты думаешь, Америка решит твои проблемы?
    -Конечно. Ведь это свободная страна. Там я смогу продолжить свое дело.
    -А как же Арагац? Не поместишь ведь гору в чемодане?
    -Наверное, есть вершины, действительно непокоримые. Впрочем, дело даже не в этом. Понимаешь, мечта хороша только в том случае, когда остается мечтой. Как только она становится реальностью, пропадает ее магическая сила.
    Я как-то пыталась ему сказать, что, согласно его теории,  Америка, став реальностью, потеряет для него всякий интерес. Он не стал этого отрицать.
            
Из донесения гражданина Кима.

    10. 7. 1973
Гражданин З. имел встречу с тремя неизвестными мне гражданами. Мне удалось подслушать их разговор, который я и привожу ниже.
   
    -Нам хотелось бы поговорить с вами об очень важном деле.
    -О каком?
    -Мы знаем вас, Закария Карапетович, как самоотверженного и честного человека, борющегося за права советских граждан.
    -Кто вам сказал такое? Никогда не боролся и не собираюсь этого делать.
    -Понимаем вашу осторожность. В самом деле, откуда вам знать, кто мы такие. Вы вправе предположить, что вас провоцируют. Но это не так, уверяю вас. Несколько лет назад нами была создана организация...
    -Постойте, а кто, собственно, навел вас на меня?
    -Хороший вопрос. Ваш друг Тигран...
    -Как, он уже на свободе!?
    -Нет, пока отбывает срок. Но у нас есть связи...
    -Каковы ваши цели и как вообще вы собираетесь противостоять системе?
    -Наша цель – борьба за права и свободы советских граждан. Понятно, что здесь нас не услышат, а посему мы прибегаем к помощи Запада. Мы хотим, чтобы зарубежные правительственные и неправительственные организации, а также  СМИ обратили внимание на творящееся у нас беззаконие. Кое-что нам уже удалось. Скажем, последствия акции, предпринятые Тиграном и его друзьями, подняли волну возмущения в некоторых европейских странах и США. Надеюсь, вы слышали о том, что года четыре назад в Голландии был организован Комитет в поддержку политических заключенных в СССР. Так вот, имена ваших друзей также присутствуют в списках организации. И, поверьте, недалек тот день, когда советское правительство под нажимом Запада будет вынуждено освободить Тиграна и остальных политзаключенных.
    -Хорошо, что же вы хотите от меня?
    -Прекрасный вопрос! Вы достаточно известный человек как здесь, так и на Западе. И, соответственно, ваше слово будет иметь вес.
    -Если я верно вас понял, вы хотите, чтобы я стал диссидентом?
    -Послушайте, не смешите нас. Вы уже давно являетесь таковым, и мы гордимся вами и вашей силой воли, которая не позволила КГБ сломить вас. Вы сделали первый шаг и обратили на себя внимание. Большего вы здесь не добьетесь. Теперь вам необходимо продолжить деятельность на Западе. Именно там, используя свой авторитет, вы сможете принести пользу нашему движению.
    -Боюсь разочаровать вас, но я действительно далек от всего этого. Если я даже уеду из этой страны, то совсем по другим причинам. Хочу сказать, что никакой шумихи я не собираюсь поднимать ни здесь, ни там...
    -Может вы коммунист...
    -Я уже никто – ни коммунист, ни атеист, ни верующий и даже уже не служу науке. И я хочу, чтобы обо мне просто забыли.
    -Вот уж не думали, что Закария Мидоянц окажется столь слабовольным человеком.
    -Мне безразлично ваше мнение...
    -Гм... И все же поразмыслите о нашем предложении. Да, и еще: Тигран просил вас забрать его картины из мастерской и спрятать  в надежном месте. Понятно, что соответствующие органы не должны об этом знать. А ключ от мастерской находится... Впрочем, он сказал, что вы знаете, где его взять.

    Зак вновь не ночевал дома. Я могла позвонить Анаит, но не стала этого делать. Все равно мы с ним расстанемся – это вопрос времени. Пока же мне трудно уйти от него - слишком многое нас связывает. Да и не могу я его оставить именно сейчас, когда ему так тяжело. Странно, но я его абсолютно не ревную к Анаит, ставшей для него своеобразной отдушиной. Зак пытается вернуть  прошлое, в котором у него реально осталась только она, а все остальное он растерял. При этом  ему все равно повезло больше. Ведь мое прошлое заполнено одним только им, и с его уходом у меня останутся одни лишь воспоминания. И ничего более. По-моему, он прекрасно это понимает, и потому продолжает жить со мной.
 

                АНАИТ

          28
    Мне не хватало его все эти годы. Без Зака моя жизнь опустела и потеряла всякий реальный смысл. Следовало прекратить всякие отношения с ним, но то было выше моих сил. Он даже не предполагал, как тяжело мне было. Впрочем, Бела чувствовала мою растерянность, я это видела. Но что она могла сделать? И самое удивительное, что мы с Белой подружились. Понимая мое душевное состояние, она сделала все для того, чтобы мы с Заком остались друзьями.
    Иногда задаю себе вопрос: что меня связывает с Заком – любовь, страсть, дружба, привычка или все вместе взятое? Было время, когда нам предоставился шанс пожениться, но мы негласно решили не делать этого. Нас устраивал статус наших отношений. Он находил во мне верного друга, на которого мог всегда положиться... А что нужно было мне? Вероятно то же. Или, все-таки банальная необходимость иметь рядом с собой мужчину, кавалера, любовника, к которому прикипела еще со студенческой скамьи? А может, такая она и есть – любовь? Порой нам кажется - или мы просто пытаемся уверить себя - что наши чувства питаются из космоса, тогда как все намного проще: любовь имеет самое что ни на и есть земное, человеческое происхождение.
    Я ничуть не удивилась, когда впервые почувствовала холодок в отношениях Зака и Белы. С самого начала было ясно, что они не созданы друг для друга. В их отношениях ощущалось нечто болезненное и неестественное. Зак был не в состоянии подарить ей  романтическое чувство любви, которое ждала от него Бела. Она, в свою очередь, отягощала его своим постоянным присутствием. Для Зака же было очень важно быть свободным – от чувств, обязанностей, привязанностей и всяких чисто земных пристрастий. 
    Я была уверенна, что он вернется ко мне. Но не по собственной инициативе. В жизненных, повседневных ситуациях он не способен принимать самостоятельные решения. Он бы не смог признаться Беле, что им придется расстаться – в силу своей порядочности или повышенному чувству ответственности за свои поступки и за другого человека, а, может, просто из-за того, что не любил обострять ситуацию. Он всегда все оставлял на самотек и в самые критические моменты своей жизни обращался за помощью ко мне. Именно поэтому меня так удивила не свойственная ему решительность в ситуации с Макичем, которого он чуть не убил, или его конфликт с властями. Но, как я и предполагала, решимости ему хватило ненадолго.  Потеряв работу, то есть смысл своей жизни, он потерял интерес к жизни. Образовался вакуум, который Бела никак не могла заполнить, поскольку сама нуждалась в том же.
   В какой-то степени я поступила нечестно, видя метания Зака. Он брался за свои чертежи, пытался работать, но тщетно. Затем вознамерился заняться постановкой мюзикла, в чем я решила ему помочь, хотя была уверена в тщетности этой затеи. Но зато, рассуждала я, мы сможем почаще быть наедине. Мой расчет оправдался. Мне было жалко Белу, но зато я спасла Зака. Во всяком случае, мне так казалось.
    Как-то после очередной репетиции в школе я пригласила Зака и Сурена к себе домой, чтобы обсудить кое-какие детали, связанные с  постановкой. Мы пили чай, потом коньяк, затем опять чай, а после – десертное вино. Было уже за полночь, когда Зак и Сурен собрались уходить. Я их проводила и принялась убирать со стола. Не успела я  закончить с посудой, как в дверь позвонили. Наверное, что-то забыли, подумала я, и пошла открывать. На пороге стоял Зак. Он ничего не говорил и тоскливо смотрел на меня. Я понимала, чего он ждет, но тоже упорно молчала.
    -Я не хочу возвращаться домой, - наконец заговорил он.
    -Понимаешь...               
    -Понимаю, проходи...
    -Ничего ты не понимаешь. Я все еще люблю ее, но у нас с ней нету будущего. Я больше не хочу любви – слишком тяжелая ноша для меня. Понимаешь...
    -Понимаю...
    -Как ты можешь понимать, если я сам ни черта не понимаю?
    -Ты не понимаешь, а я понимаю. Ты должен оставить девочку в покое. Она пропадет с тобой.
    -Ты действительно так считаешь?
    -По-моему ты и сам так считаешь.
    -Что же мне делать?
    -Я тебе уже сказала.
    -Я уеду из этой страны.
    -Ну и чего ты этим добьешься?
    -Мне здесь все претит.
    -Ничего удивительного...
    -Что ты этим хочешь сказать?
    -Хочу сказать, что тебя душит твое же безделье. Займись серьезным делом. На Ереване свет клином не сошелся. Поезжай в Москву, используй свои прежнии связи. Если хочешь, поедем вместе...
    -Ты это серьезно?
    -Почему бы и нет? Меня здесь ничего не держит. Но прежде ты должен разобраться в своих амурных делах.
    -Но как я смогу ей об этом сказать?
    -Ты хочешь, чтобы это сделала я?
    -Нет... Конечно же – нет.
    Ту ночь мы провели вместе. Все как-то случилось само собой, без нашего ведома. Наверное, так оно и должно было случиться, все было предопределено, как, впрочем, в жизни и бывает. Все вернулось на круги своя...



                ВОСХОЖДЕНИЕ               

         
    Восхождение было не столь простым, как того ожидал Зак. Если первые 1000 метров он прошел легко и быстро, то дальше угол склона стал круче, и ему пришлось поднатужиться. А  некоторые холмы он обходил стороной, дабы приберечь силы. Но это его не пугало: он знал, что дойдет до вершины. Гора впустила его в свои владения. Он пока не знал, как ему удастся найти ключ к вершине, но был уверен, что она ему покорится. Его даже не огорчил тот факт, что, вопреки его ожиданиям, гора оказалась намного выше Арагаца. Пройдя еще 500 метров,  почувствовал усталость и решил передохнуть.
     Он с опаской оглянулся в сторону вершины, боясь, что ему опять что-то помешает взобраться на нее, как то было при подъеме на Арагац. Однако он не заметил ни одной тучи на пике горы и успокоился. Да и погода, вроде, обещала быть ясной. И тут в метрах ста по правую сторону от вершины, за небольшим холмом, он заметил зеленую дощатую крышу небольшого строения, наполовину  скрытого холмом. Недолго думая, он направился в сторону дома. Обойдя холм, остановился как вкопанный. Перед ним стояла копия дилижанской сторожки деда Аракела. Разница была лишь в том, что это строение имела навес. В остальном же, вплоть до колера, все сходилось. Дом был пустой, и было видно, что сюда давно уж никто не заходил. К горлу подступил комок. Ему хотелось кричать, но комок мешал даже произнести слово. Ему удалось лишь губами прошептать: Бела.


                Предательство

         29
   В тот злополучный день он поздно вернулся домой. Впрочем, не только в тот день. Последнее время он все чаще оставлял ее одну. Каждый раз, возвращаясь поздно от Анаит, обещал себе поговорить с Белой, но у него ничего не получалось. Зак корил себя за малодушие, но всякий раз находил миллион причин для того чтобы отложить разговор. На этот раз он окончательно решил расставить все точки над i.
    Зайдя домой, и не увидев Белу в гостиной, удивился:  обычно, она всегда здесь его дожидалась. Наверное, устала, предположил Зак, и рано заснула. Он решил ее не будить. Еще лучше, успокоил он себя, поговорю утром, на свежую голову. В ту ночь он заснул в гостиной на диване.
    На следующее утро он обнаружил, что в квартире ее нет.  Тут же позвонил ее матери, Анаит, Шота, справился о ней на работе. Белы нигде не было. Прошло три дня. Звонили в больницы, морги, милицию – она канула как в воду. Прошел еще один день.
    -Я знаю, где она может быть, - сказал он Анаит, - в доме своей тети.
    -Имеешь в виду дилижанскую квартиру?
    -Именно ее, так как ей больше негде быть. Ох, Анаит, что же мы с тобой наделали! Ты хоть понимаешь, что мы ее предали! Причем, самым грязным образом. Какой же я подлец, негодяй, осел...
    -Ты тут ни при чем, - произнесла Анаит, - все именно так и должно было случиться. А если кто виноват, то только я. Впрочем, почему только я? Разве можешь знать, что нам жизнь уготовила? Знаешь, кто-то когда-то сказал: все события имеют свои последствия...
    -Ради Бога, давай пофилософствуем в более подходящее  время. Мне необходимо найти Белу.
    -Гм... Тогда поехали, хотя я и уверена, что ты ее больше не увидишь. Кстати, мы можем взять машину у Сурена, он не откажет.
    Анаит села за руль, а Зак уселся на заднее сиденье. Анаит права, думал он, я ее больше не увижу. И все же у него теплилась крохотная надежда – а вдруг: «Все события имеют свои последствия» - фраза, оброненная Анаит, не выходила из головы. Казалось бы, ничего особенного – всякому последствию предшествует определенное событие. Мир обусловлен этой категорией или, скорее, наше представление о нем придает смысл причинно-следственной субстанции. Вероятно, если бы каждый из нас знал, к чему может привести то или иное событие, не произошли бы трагедии Аньес, Хуана, Карапета... Сложились бы иначе наши с Белой судьбы.
    Только бы еще раз увидеть Белу, вертелось у него в голове. Хотя бы один раз... Ему так много надо ей сказать:  что он любит ее, что  всегда ее любил. Он бы попросил у нее прощения. Господи... Один только раз... Я попытаюсь забыть прошлое, убеждал он себя, и мы с Белой начнем все сызнова. Я сделаю все, чтобы наши «события» канули в Лету. Я уничтожу все «последствия». Я забуду Гору, Аньес, ЭВМ-ы. Я даже готов забыть самого себя, свое имя. Мы уедем с ней в Америку и начнем там новую жизнь. Мы будем свободны и счастливы.
    -О чем ты так напряженно думаешь? – послышался голос Анаит. – Зак пустыми глазами взглянул на нее, но ничего не сказал. – Понимаю, глупый вопрос. Конечно же, о Беле. Эх, Зока... Не представляешь, как я ей завидую. Меня бы кто так любил... Да не молчи ты! Ну, скажи, хотя бы ради приличия, что ты и меня любил... когда-то. Помнишь, ты как-то сказал мне, что любовь – это архаизм, отношения между мужчиной и женщиной должны быть свободными, то есть ни к чему не обязывающими. К твоему удивлению, я тут же согласилась с тобой, хотя ждала другого. Наверное ты обрадовался: наконец-то встретил особенную женщину, которая не зудит постоянно о замужестве, семье и детях. Разумеется, у тебя было железное оправдание  –  работа и Гора. Ну и чего ты добился в жизни? О Горе ты просто забыл, работу забросил... Ах, да, ты же встретил Белу. И ты думал, что она так же как я, вечно будет находиться рядом и утирать твои сопли? Нет, дорогой мой, всякая женщина хочет любви, и не такой эгоистичной, как твоя...
    -О чем ты говоришь, Анаит?
    -Да все о том же, что только такая дура, как я, согласна терпеть твои ребячества. Ну где же твоя Бела, а? Скажи мне, где она? Молчишь... Почему она ушла от тебя?
    -Анаит, прекрати! - не своим голосом закричал Зак. И, уже тише: - Пожалуйста, смотри на дорогу, а то не ровен час...
    -К черту дорогу! И правильно сделала, что ушла. Потому что она не такая дура, как я... Потому что... И не думай, что ты ее любишь... Байки все это...
    Зак впервые видел ее в слезах. Надо же - плачущая Анаит... Они остановились и вышли из машины. Зак обнял ее за плечи и притянул к себе.
    -Успокойся, милая, не надо плакать. Ты самый дорогой мой человек.
    -Не надо врать, - сквозь слезы произнесла она, - все эти годы ты просто использовал меня. Пойми, наконец, мне надоело быть твоей крепостью, за которой ты скрываешься от реальной жизни, твоей нянькой... Я женщина...
    -Прости меня, я осел. Постараюсь исправиться...
    -И, в конце концов, - уже спокойным голосом произнесла Анаит, - не надо из всей этой ситуации делать трагедию. Не вы первые с Белой сходитесь-расходитесь...
    -Да-да, ты права, но сейчас нам надо ехать. Садись в машину. Я сяду  за руль.
    Шла последняя неделя лета. Несмотря на жару, горный воздух освежал и, казалось, весь мир пребывал в приятной истоме. Лишь только кое-где тронутая желтизной листва  напоминала о приближающейся осени. Зак вел машину  быстро, поскольку хотел добраться до наступления темноты.
    Солнце еще не успело задеть  верхушки деревьев, когда они въехали в город. Зак то и дело оглядывался по сторонам. Вроде здесь ничего не изменилось: неширокая главная дорога с ветвистыми платанами по бокам и одноэтажные деревянные домики вдоль нее. Вот санаторий, кинотеатр, горсовет, центральный парк, а чуть поодаль наше с Белой кафе... А это дорога, ведущая к Агарцину.
    Прошло пять лет... Всего пять лет, с тех пор как они с Белой тут побывали. Любопытно, вернулся он к прежним думам, как по-разному люди относятся к происходящему событию и его последствию. Первое как бы не замечаешь – оно случается само по себе, независимо от нас. Оно даже не требует, чтобы на него обращали внимания, и нам кажется, что это обычный ход времени. А второе само дает о себе знать и только тогда мы начинаем понимать сущность или, быть может, важность пережитого нами события.
   
    В квартире ничего не изменилось. Все было так же, как и пять лет назад, разве что в комнате не было пыли...
    -Она тут была, - произнес Зак, - причем совсем недавно.
    -Посмотри. - Анаит взяла со стола вчетверо сложенный лист бумаги – Вероятно, тебе.
    Зак выхватил из ее рук письмо, торопливо развернул и принялся жадно читать.
    -Ну что там? - нетерпеливо спросила она.
    Он протянул ей письмо.
    -Читай, - только и смог произнести.

    «Я знаю, ты будешь искать меня именно здесь – ведь, собственно, именно Дилижан стал самым главным событием в нашей жизни. И поэтому, прежде чем расстаться с нашим прошлым, я вернулась сюда.
    Я побывала во всех местах, куда мы с тобой заходили – храм Агарцин, кафе, где мы с тобой говорили об импрессионистах, сторожка. Кстати, там я встретила внука деда Аракела. Он сказал, что год назад его дедушка умер, и теперь он вместо него присматривает за сторожкой.
    Представляешь, на том же самом месте  в сторожке я обнаружила бутылку с кизиловой водкой. Она была такой же прекрасной и вкусной. Вот если бы мы тогда не уехали отсюда и остались здесь жить, то все могло  сложиться иначе.
    Как часто и несправедливо мы  забываем о своих счастливых днях, минутах. Ведь это так важно – помнить и лелеять прошлое... взять его в рамочку и вклеить в альбом, словно фотографию. Мы нередко возвращаемся к своим любимым старым фотографиям. А в жизни поступаем иначе. Нам всегда хочется новых ощущений, счастья, тогда как и с т и н н о е счастье дается всего один раз – только его надо пытаться сохранить, не упустить. Мы с тобой сделали что-то не так... Впрочем, я благодарна судьбе, что она свела меня с тобой. Я благодарна тебе за то, что ты подарил мне столько радостных минут. С тобой я была счастлива...
    А теперь приготовься узнать обо мне правду – я предательница. Все это время доносила на тебя и твоих друзей. Полагаю, ты догадываешься, почему я это сделала.   
    Еще очень давно я решила отомстить тебе за отца. Понимаю, что это не твоя вина. Но у меня не было иного выхода. Я хотела, чтобы ты ощутил своим нутром, что значит предательство близкого  человека, которому ты во всем доверял. Кажется, я добилась своего – ты потерял все в своей жизни, а твои друзья оказались в тюрьме.
    Много позже я поняла, что совершила непоправимую ошибку, ибо предательство, даже если оно совершено из мести только опустошает человека, делает его злым. Мне  не стало легче оттого, что я отомстила тебе. Быть может, еще и потому, что я влюбилась в тебя. И так уж вышло, что любовь к тебе вытеснила из сердца чувство мести.
   Когда я это поняла, то решила отказаться от сотрудничества с КГБ, но уже было поздно. Они пригрозили, что расскажут тебе всю правду. Я не могла и не хотела тебя терять, но оставаться предательницей было выше моих сил. На какое-то время они оставили меня в покое, и мне показалось, что я свободна. Но то была всего лишь иллюзия. Мне стало ясно, что я обречена на сотрудничество с ними... Во всяком случае, до тех пор, пока я с тобой. И тогда я решила уйти от тебя.
    Наверное, ты думаешь, что я рассталась с тобой из-за твоих измен. Это не так. Твои отношения с Анаит я восприняла как кару за свое предательство. Кажется, тебе трудно поверить во все это. Мне тоже... Но все это было.
    Я даже не буду просить у тебя прощения - такое не прощается. Прошу лишь об одном: постарайся забыть меня. И еще... Уезжай из этой страны, здесь тебе не будет покоя. Тебя вечно будут преследовать тени отца, Арагаца, потерянных друзей, ушедшей любви, да и в целом – прошлого.
    Прощай».

    Казалось, Анаит потеряла дар речи. Она, как рыба на суше, беспомощно открывала рот, пытаясь что-то сказать, но вместо этого вырывались нечленораздельные звуки.
    -Зока, - наконец смогла она произнести, - этого не может быть. Я не верю... Бела... Почему...
    -Она не виновата, - твердым голосом произнес Зак, - так же, как не был виновен мой отец. Есть только один виновник – это «событие»...
    -О чем ты говоришь?! Какое еще событие...
    -То, о чем ты недавно говорила. Наверное, ты сама не поняла, как точно попала в точку. Все, что произошло, – это логический результат нашего безумия... человеческого безумия. Она не виновата, - повторил он и тяжело уселся в кресло, - виноваты мы все по-отдельности и вместе взятые. Виноваты наши отцы и деды, которые в свое время не стали препятствовать рождению таких монстров как Гитлер, Сталин, Энвер-паша.
    -Тогда, - согласно твоей философии можно оправдать любое злодеяние?
    -Не знаю... Все это очень непросто... Четко понимаю лишь одно: Бела стала очередной жертвой системы. Она не виновата... Я ее люблю... Быть может, даже больше, чем прежде. Я обязательно ее найду.
    -Зачем, Зока? Не имеет смысла. Как ты себе представляешь ваши отношения? Вы же не сможете в глаза друг другу смотреть.
    -Нам этого и незачем делать. Мы постараемся пристальней взглянуть в наши души и, я уверен, там мы найдем то важное, что позволит нам жить вместе.
    -Бред...
    Они не заметили, как настал вечер, а вслед за ним - ночь. Им так и не удалось сомкнуть глаз, и лишь только предрассветные лучи вывели их из оцепенения.
    -Что ты собираешься делать дальше? – спросила Анаит.
    -Сейчас я хочу напиться до чертиков и, кажется, знаю, где это можно сделать. Поехали...
    Они сели в машину и направились в сторону сторожки Аракела. Дверь, как и в прошлый раз, была открыта. Зак со знанием дела открыл дверцу буфета и достал оттуда бутылку. Он с жадностью начал пить кизиловку - рюмку за рюмкой. Было уже выпито полбутылки, но он никак не пьянел. Его это злило, но он настойчиво продолжал опорожнять прозрачное содержимое бутылки.
    -Зока, остановись наконец. Ты же можешь отравиться.
    -А хотя бы и так. Мне очень скверно, Анаит. Мне никогда не было так плохо.
    -Понимаю тебя, но водка тут не поможет.
    -А что же тогда поможет?
    -Не знаю. Для начала прекрати пить.
    -Эх, Анаит, какой же я кретин...
    -Хватит заниматься самобичеванием.
    -Бела права, нам следовало остаться здесь, в сторожке. Тогда бы не произошел весь этот кошмар.
    -Ерунда...
    -Для тебя все ерунда, чепуха, вздор, - заплетающимся языком произнес он.
    -Тебе нужно проспаться.
    -Успею еще. Поехали дальше, - сказал он и встал с места.
    -Куда?
    -К Агарцину.
    У храма Зака окончательно развезло – сказывалось действие крепкой кизиловой водки. Его сильно качало, но он старался держаться на ногах.
    -Тогда Агарцин встретил нас не совсем дружелюбно, - пролепетал он, – был дождь, туман. А теперь, смотри, как много солнца и зелени. Ой, - вдруг обрадовался он, - а вот и тот священник. Какая жалость, надо было его тогда попросить обвенчать нас. Представляешь, мы бы теперь с Белой были мужем и женой, и никуда бы она не пропала.  Слушай, - осенило его, - а если он знает, где Бела? Давай его спросим.
    Анаит попыталась его остановить, но он вырвался из ее рук и направился в сторону священника.
    -Товарищ поп, вы помните меня? – обратился он к нему.
    Священник остановился, изучающе посмотрел на него и покачал головой.
    -Видать, у тебя горе, если ты так напился.
    -Да нет у меня никакого горя. Лучше скажи, ты меня помнишь?
    -Как же не помнить. Тогда ты назвался ученым, а еще с тобой была молодая красивая девушка, комсомолка, кажется.
    -Анаит! – радостно заорал Зак, - он помнит нас. Дорогой мой, милый и распрекрасный человек, прошу тебя, скажи мне, где она. Только не говори, что не знаешь. Даю тебе честное слово, если ты мне скажешь, где ее найти, я прямо здесь, на этом самом месте, в присутствии свидетелей приму крещение и во всеуслышание заявлю, что верую в Бога и буду верить в него до скончания дней своих.
    Священник явно был в растерянности.
    -Сын мой, успокойся. Я не знаю, где она, но уверен, что ты найдешь ее. Просто нужно очень верить в это.
    -Опять вы со своей верой... Везде только и слышишь – верь в Бога, коммунизм, всеобщее братство, милосердие... Так где оно – ваше милосердие? Может, ты спросишь у своего Бога, где я могу найти свою Белу? Или - слабо?
    -Молодой человек, - строго произнес он, - непозволительно повторять имя господа всуе.
    -Да пошел ты со своим Богом. Все вы – и попы и коммунисты – одним миром мазаны. Все вы занимаетесь одним – ловлей душ. Именно так: ловцы душ.
    Тут подошла Анаит и обратилась к священнику.
    -Вы уж простите его. Видите, в каком он состоянии... Он не в себе.
    -Да уж, - сочувственно сказал он, - «И не ведают они того, что творят».
    -И не надо меня жалеть! - воскликнул Зак, - очень хорошо даже ведаю. Какая разница - ведает ли человек, когда творит зло, или не ведает? В сущности-то человек – это говно. И без разницы, творит ли он зло нехотя или «хотя». Поэтому я всех вас ненавижу... И больше всех презираю себя, потому что я есть самое большое говно.
    Он еще что-то хотел сказать, но не смог, - его начало выворачивать. Анаит взяла его за плечи и не позволила приблизиться к окружающему храм обрыву. После первого приступа рвоты ему стало легче, но не прошло и нескольких минут, как тело вновь стало содрогаться в конвульсиях. Наконец ей удалось прислонить его к дереву и принести в кувшине воды. Она освежила его лицо, руки и дала немножко попить.
    -Бедный Зока, - дрожащим голосом произнесла Анаит, - что же ты с собой сделал? Что ты сделал со всеми нами? Как же нам всем жить после этого? Тебе действительно надо уехать отсюда. Еще очень давно это должен был сделать твой отец. Вернее, он вообще не должен был сюда приезжать. То была роковая ошибка, за которую ты сейчас несешь кару. И неизвестно, сколько будет продолжаться этот кошмар. – Она все говорила и говорила, но Зак ее не слышал. Она взглянула на его белое как мел лицо с глубокими черными кругами под глазами и провела ладонью по его волосам. – Единственно, кто не виноват в этой истории, так это ты. И почему мир устроен так несправедливо? Почему именно ты должен отвечать за чужие ошибки?

     Зак в последний раз оглянулся на зеленый домик и продолжил восхождение. Он прекрасно помнил то утро у храма. Анаит казалось, что он спит, но Зак слышал каждое ее слово.
    -Я люблю тебя, - говорила она. – Не знаю, поможет ли это тебе сейчас? Да и вообще, нужна ли тебе моя любовь? Но когда ты уедешь далеко отсюда – я почему-то уверенна, что так это и произойдет - ты вспомнишь обо мне - и тебе не будет так одиноко. 
    Ты, как и Аньес, искал в этом мире гармонию и не нашел ее. Впрочем, а есть ли она вообще? Видимо, твоя беда заключается в том, что родился не в том веке. Бедный мой Зока, ты никак не можешь смириться с той ненавистью и  непониманием, которые ныне царят в мире. Точно так же Аньес не повезло, что она не родилась в век Чехова или, того раньше, – Руссо. Теперь я знаю, откуда у тебя  непреодолимая тяга к тете Аньес. Нет, милый мой, здесь ты не найдешь такой женщины. Сомневаюсь, что тебе вообще удастся встретить подобную. Я пыталась стать для тебя такой, но у меня ничего не вышло. Как-то я говорила тебе, что для этого я слишком реалистична. Увы...
    Шаг за шагом Зак приближался к вершине. Он знал, что только там найдет ответы на многие вопросы. Только вершина поможет ему оценить прошлое и очертить будущее. Его это вдохновляло и, несмотря на усталость, он упрямо продвигался вверх по горной тропе.
   

                Бено

        30 
  В Ереван они вернулись затемно. Анаит уложила его в постель и дала попить горячего чаю. Зак заснул, а она, убедившись, что кризис прошел, уснула рядом в кресле. Наутро они проснулись почти одновременно. Зак чувствовал себя гораздо лучше, если не считать помятого лица и уставший вид. Анаит приготовила кофе, и они закурили.
    -Как ты себя чувствуешь? – улыбнулась она. – Ты хоть помнишь, что вытворял вчера?
    -Не вгоняй меня в краску. Ты уж извини меня, скотину.
    -Скотина ты, конечно, порядочная, - рассмеялась она, - но не будем об этом. Проехали. Знаешь, я тут подумала, было бы неплохо нам на время убраться из Еревана. Скажем, в Москву или Ленинград. Кстати, в Ленинграде живет моя подруга, и мы могли бы у нее остановиться. Возьмем отпуск и...
    -Анаит, - перебил ее Зак, - я должен найти Белу. Прости...
    -Ты так ничего и не понял. Неужели тебе не ясно, что ей будет очень больно вновь встретиться с тобой? Ведь она же писала тебе в письме...
    -Знаю, - упрямо произнес он, - хотя бы раз, но я должен ее увидеть.
    -Упрямый осел, - дружелюбно сказала она. - Ну и как ты собираешься искать ее?   
    Зак хотел ответить, однако в это время позвонили в дверь. Анаит пошла открывать. Когда она вернулась, в ее руках была телеграмма.
    -Зока, - упавшим голосом произнесла она, - ты только не переживай...
    -Что там? - он выхватил телеграмму. – О, нет, - простонал он, - только не это.
    Телеграмма была из Америки. В ней говорилось, что Нвард тяжело заболела, и ей осталось жить совсем недолго.
    -Мама, - только и смог он произнести.
    Он тяжело уселся в кресло и вновь, который уже раз, начал перечитывать телеграмму, словно хотел там найти что-то, опровергающее болезнь матери.
    -Ведь я совсем забыл ее. Я начисто забыл о ее существовании. Теперь мне даже трудно представить ее лицо. Я не могу вспомнить, сколько лет мы не виделись. Как будто ее и не было в моей жизни. Анаит...
    -Успокойся, Зока, все образуется. Вот увидишь...
    -Что с нами происходит? Когда-нибудь мы вырвемся из этого водоворота?
    -Этот, как ты сказал, водоворот – есть жизнь. Просто ты был не готов к борьбе. Тебе казалось, что жизнь существует лишь в твоем воображении. Ты создал собственную ее модель и отгородился от всего остального мира, который неизмеримо больше и сложнее твоего.
    -А мне плевать, понимаешь, плевать на весь мир. Точно так же, как ему начхать на меня.
    Зак взялся было за очередную сигарету, но неожиданно смял ее в ладони и резко поднялся с места.
    -Я должен видеть маму, - твердо сказал он, - мне надо ехать, причем немедленно.
    Анаит удивленно взглянула на него.
    -Ты так говоришь, словно собираешься в Москву или Саратов. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что это практически неосуществимо?
    -О чем ты говоришь?! Моя мать при смерти...
    -Прекрасно понимаю и сочувствую, но...
    -Никаких но... Я сейчас же еду в ОВИР. Не звери же они, в конце концов, должны же понять...
    -Ну конечно, они тут же поставят соответствующий штамп в паспорте, и пожелают в придачу счастливого пути. Зока, спустись с небес. Или ты забыл, где живешь – ты же гра-жда-нин С С С Р.
    -Тогда я откажусь от гражданства.
    -Ох, Зока! Если бы это было так просто, то сегодня население нашей страны сократилось бы вдвое.
    -Но должен же я хотя бы попытаться?
    -Попробуй, - произнесла она и усмехнулась.
    Разумеется, Зак понимал, что только чудом сможет получить разрешение на выезд в капстрану. Тем более сейчас, когда он фактически никто – выброшенный из общества субъект. Если обращаться в ОВИР согласно общепринятой форме, то придется ждать очень долго. Значит, надо потребовать личной встречи с начальником ОВИРа.
    Ему сказали, что начальник по личным вопросам принимает раз в неделю, и то в порядке живой очереди. Зак пытался объяснить дежурному милиционеру, что у него особая ситуация и он не может ждать, на что тот ответил, что у всех ситуация особая, так что придется записаться на прием.
    Зак собрался было устроить скандал, как его кто-то неожиданно окликнул. Он обернулся и увидел перед собой улыбающееся лицо молодого лейтенанта.
    -Товарищ Мидоянц, - воскликнул лейтенант и расплылся в еще более широкой улыбке, - не узнаете?
    Заку показалось лицо знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его видел. И вдруг – конечно же – это охранник Бено. Надо же, какая встреча! Зак улыбнулся и протянул ему руку.
    -Здравствуй, Бено, - сказал он и обнял его за плечи, - какими судьбами?
    -Да вот год назад окончил юрфак, после чего взяли сюда.
    -Работа нравится?
    -Да как вам сказать... Вобще-то у меня другие планы – хочу стать следователем по особо важным делам, так что здесь я временно. Как же вы поживаете? Что вас привело сюда?
    -Поживаю ничего. А здесь я по одному делу...
    -По какому? Может, помочь чем смогу?
    -Мне нужно обязательно встретиться с вашим начальником, и чем скорее, тем лучше. Но, как оказалось, это почти невозможно.
    -Так, - почесал он за ухом, - попытаюсь что-нибудь сделать для вас. Как-никак, начальница – моя родственница.
    -Так ваш начальник – женщина!? - удивился Зак.
    -Так точно, - отчеканил он и попросил его подождать. Прошло минут 15 - и Бено вернулся.
    -Все в порядке, товарищ Мидоянц. Она вас примет, но не сегодня, а завтра, в 9 часов утра. Приходите, я вас проведу к ней.
    -Бено, ты просто чудо. Не знаю даже как тебя благодарить...
    -Это лишнее. Благодарить вас должен я. Общение с вами  в той комнате помогло мне многое понять в жизни. Я вас очень и очень уважаю. – Надо же, ухмыльнулся про себя Зак, он благодарен человеку, который сам ни черта не понимает в жизни. – Кстати, вы нашли ту женщину?
    -Какую женщину? – спросил Зак, хотя, понятно, знал о ком идет речь.
    -Кажется, вы ее называли Белой.
    -Гм... Ты и это помнишь? Я ее нашел и потерял одновременно. Ну да ладно – это дело прошлое.
    -Мне вам надо кое-что сказать, - вкрадчиво произнес Бено, - если вы располагаете временем, мы могли бы где-нибудь посидеть. Как раз у меня начался перерыв.
    Они зашли в ближайшее кафе и заказали кофе.
    -Тогда я не мог вам этого сказать... Так вот, когда вы сидели в камере, к нам несколько раз приводили ту женщину.
    -Белу?
    -Да, ее.
    -И что же?
    -Случайно я стал свидетелем их разговора. Та женщина все время плакала и просила оставить ее в покое. Ее заставляли подписывать какие-то бумаги и при этом говорили, что ей не о чем беспокоиться, потому что Мидоянц до конца своих дней проведет в тюрьме и сгниет там. После этих слов она перестала плакать и обратилась к ним: «Какая вам польза от того, что он останется здесь? Лучше выпустите его, а я буду наблюдать за ним и докладывать вам о результатах». Они многозначительно переглянулись, и один из них одобрительно похлопал ее по плечу. Вот, пожалуй, и все, что я хотел вам сказать. По крайней мере – это то, что мне удалось услышать.
    Теперь для Зака все стало на свои места. Господи, подумал он, как все просто. Все эти пять лет она оберегала меня от опасных связей и, по-возможности, отгородила от внешнего мира. Она укутала меня своей любовью аж до самого подбородка. Бела сделала так, чтобы я кроме как о любви ни о чем другом и думать не мог. Бедняжка, как ей, наверное, было тяжело. Не стоит сомневаться, что в КГБ от нее требовали все новых и новых донесений. Вероятно, ей что-то приходилось выдумывать, что-то скрывать...

                Отказник

          31
     Чувство голода постепенно растекалось по всему организму. Оно бесцеремонно сливалось с током крови и оседало в мозгу небольшим зудящим комочком. С каждым днем этот комочек расширялся и вытеснял собой  остальные мысли. Зак мог думать только о еде и о том, что каждые полчаса ему нужно выпивать не менее стакана теплой воды. Он не предполагал, что вода может быть такой отвратительной, и  готов был отказаться принимать ее, но он также знал, что без воды не выдержит голодовки и недели.
    Впрочем, с водой он кое-как уладил отношения, но вот с табачной голодовкой никак не мог смириться. Первые два дня, несмотря на предостережения, он продолжал курить, но на третий день ему пришлось отказаться от сигарет - у него начались дикие головные боли и тошнота. А еще у него появилось ощущение, что он вновь находится в «комнате». Зак поймал себя на том, что все время думает о Беле и повторяет ее имя. Хотя не все время, а только тогда, когда мысли о еде и сигаретах притупляются, освобождая место думам о Беле.
    На пятый день голодовки он ощутил необыкновенную легкость в теле и поразительную ясность в голове. Если не считать легкого головокружения и незначительной потери координации, Зак чувствовал себя прекрасно. Он больше не думал о еде и сигаретах. Теперь его мысли всецело были заняты предстоящими действиями.
    Итак, получив убедительный отказ в ОВИРе, он решил объявить бессрочную голодовку. Правда, Анаит и Шота всячески отговаривали его от этого шага, мотивируя тем, что подобные акции могут иметь эффект только в демократических странах, но никак не в СССР. Ведь нет свободной прессы, а посему о голодовке просто никто не узнает, и пройдет она впустую. Но Зак уже знал, как решить проблему. Благо, он сохранил у себя клочок бумаги, где был нацарапан номер телефона того человека, с которым он встретился в кафе.
    Тогда он и слышать ничего не хотел о сотрудничестве с ними или с какой-то там (он точно не помнил названия) голландской организацией. Но теперь, видимо, придется вновь встретиться с этими людьми: ему необходимо увидеть свою мать, и он готов пойти даже на сделку с дьяволом. К черту принципы, честность, убеждал он себя, в этой стране невозможно блюсти мораль и оставаться порядочным. Они сами навязали мне правила игры, и я принимаю их.
    Зак лихорадочно набирал номер, но на том конце провода молчали. Тогда он решил направиться к нему домой. Легко нашел квартиру и позвонил в дверь. Навстречу ему вышла молодая женщина и вопросительно уставилась на него.
    -Здесь проживает Грант Львович? - спросил он и уверенно вошел вовнутрь.
    Женщина удивленно посмотрела на него и развела руками.
    -В общем-то да, - нерешительно ответила она, - но...
    -Мне надо срочно с ним поговорить.
    -Понимаете, его сейчас нет... Вы разве не знаете, его же забрали.
    На этот раз удивился Зак.
    -Как забрали? Куда забрали?
    -Неделю назад пришли какие-то люди и увели его. С тех пор я не видела Гранта.
    -И вы не знаете, куда его увели?
    -А, собственно, кто вы?
    -Ах да, извините. Меня зовут Зак... Закария Мидоянц.
    -Так это вы и есть тот самый Мидоянц, - обрадовалась она, - проходите в комнату, прошу вас. Грант был бы рад. Он часто говорил о вас. Мой муж восхищается вами.
    -Поверьте, я совсем не достоин этого. Вероятно, у вашего мужа сложилось неверное представление обо мне...
    -Ну что вы, не надо скромничать. Все мы знаем, что вам пришлось пережить. Муж называет вас героем нашей эпохи.
    Зак рассмеялся.
    -Так куда же его увели?
    -Думаю, те люди были из КГБ. Гранта и его друзей забрали через два дня после их встречи с вами.
    Зака передернуло.
    -Да вы не беспокойтесь. Мы же знаем, что вы тут ни при чем. Провокатор был среди нас.
    Воцарилось молчание.
    -У вас, наверное, серьезное дело к Гранту? Как жаль, что он не сможет вам помочь.
    -Действительно жаль, - согласился Зак.
    -Может, я смогу вам помочь? Кое-какие связи у меня остались.
    -Дело в том, - начал Зак, - что я собираюсь объявить бессрочную голодовку и мне необходимо, чтобы об этом знали на Западе.
    Женщина, казалось, впала в экстаз от сказанного.
    -По-настоящему, геройский поступок. Грант был прав, вы удивительный человек. Объявить голодовку в поддержку страждущих... Вы святой...
    Зак пытался было объяснить истинную цель акции, но она не позволяла ему и слова вымолвить: возбужденно ходила по комнате, беспорядочно жестикулировала и все время говорила, говорила...
    -Не беспокойтесь, я все устрою. Весь демократический мир узнает о притеснениях великого ученого и борца за права советских граждан.
     Потом несколько успокоилась и перешла на деловой тон.
    -А теперь о том, как мы с вами будем поддерживать связь. Не пытайтесь мне звонить - мой телефон отключен. Я вас сама найду... Кроме того, всегда будьте начеку, поскольку за вами наверняка следят.   
    Заку было смешно и грустно одновременно. Неужели мир так и не изменился, думал он. Боже мой, как все старо. Ведь все это уже было, причем неоднократно. Были  революции, смуты, перевороты. Одна часть населения ненавидела и преследовала другую... Подполье, явки... Борьба за правду, кровь за свободу... Тюрьмы, концлагеря, подвалы инквизиции и прочее прочее прочее... Неужели божьи создания так наивны? Тут Заку вспомнилась старая мудрая притча о драконе. Некий дракон терроризировал население одной страны. И вот, появился рыцарь, который отважился сразиться с драконом. Он победил его, освободил людей от чудовища и стал героем. Однако прошло время, и этот рыцарь сам превратился в дракона.
    Люди думают, что смогут что-то изменить в этом мире, то есть победить дракона, но они не понимают, что на смену побежденному дракону придет другой и все опять повторится.
    ...Прошло две недели. Он до того ослаб, что не мог вставать с постели. У него посменно дежурили Анаит и Шота. Когда ему стало совсем худо, Анаит позвонила в поликлинику и вызвала врача, но там отказались принять вызов. Они сказали, что Зак сам довел себя до такого состояния, а посему поликлиника снимает с себя всякую ответственность. Однако на следующий день к нему зашли двое. Один из них оказался врачом, другой – сотрудником органов. Доктор внимательно осмотрел его и развел руками.
    -Если вы, - обратился он к Заку, - не прекратите  голодовку, то через три-пять дней мы уже не сможем вам помочь. У него крайнее истощение, - обратился он к кагебешнику и вновь развел руками. Сотрудник кивнул головой и вплотную подошел к постели Зака.
    -Товарищ Мидоянц, - приказным тоном произнес он, - советую вам положить конец этому балагану. Вы же понимаете, что ничего не добьетесь своей акцией.
    Зак слабо улыбнулся.
    -Прекрасно понимаю вашу улыбку, но не следует тешить себя надеждой, ибо вам уже никто поможет. Надеюсь, вы понимаете меня...
    Зак насторожился.
    -Те люди... Вернее, та женщина, от которой вы ждете помощи, находится у нас.
    На этот раз улыбнулся кагебешник и многозначительно посмотрел на него.
    -Я хочу видеть свою мать, - слабо, почти шепотом произнес Зак.
    -Это уже не в моей компетенции, - сухо отрезал он. – Если вы не прекратите голодовку, мы будем вынуждены поместить вас в клинику для душевнобольных. А то, что вы псих, доказать будет нетрудно, правда, доктор? – обратился он к врачу, на что тот неопределенно повел головой. – Посудите сами, какому нормальному советскому гражданину придет в голову ничего не есть?
    Даже поголодать не надут спокойно, усмехнулся про себя Зак. И на какого дьявола я им сдался? Ах да, они думают, что я останусь за кордоном, и буду оттуда поливать грязью их дурацкую страну. Они даже не могут допустить мысли, что я не собираюсь там жить. Мне просто нужно проститься с матерью. Я обязательно вернусь по одной простой причине – здесь Бела, и я должен обязательно найти ее. Однако куда им, тупоголовым, знать, что такое любовь. Для них все люди делятся на две категории – наш и враг.
    Прошло еще два дня. Большую часть времени он находился в забытьи. При этом ощущал постоянное присутствие каких-то людей – знакомых и незнакомых. До него доносились слабые голоса, звуки... Приходила Бела. Она была окутана туманом, и он с трудом узнавал черты ее лица. Она поцеловала его в лоб и что-то сказала, чего он не расслышал. Зак попросил ее повторить. Потом она исчезла, но через миг появилась вновь. На этот раз она гладила его волосы, отросшую бороду, грудь, руки... Какой прекрасный сон, думал Зак. И тут он расслышал ее слова: «Милый мой, все будет хорошо, я люблю тебя». Зак открыл глаза. У постели стояли Анаит, Шота и незнакомый ему русоволосый мужчина. Они о чем-то тихо переговаривались.
    -Я видел Белу, - сказал Зак и привстал с постели, - где она?
    -Зак, - обратилась к нему Анаит, - это был сон. А теперь просыпайся, к тебе пришли.
    -Кто?
    -Журналист из Дании, г-н Свенсон. Он хочет поговорить с тобой.
    -Только не сейчас...
    -Зока, - быстро заговорила она, - дорога каждая минута. Этот человек хочет взять у тебя интервью. Прошу тебя, очнись...

      Зак решил передохнуть. Чем ближе была вершина, тем труднее ему давалось восхождение. Он устало присел на камень и прислонился к небольшому зеленому холму. Любопытно, думал он, как мы по-разному оцениваем событие в момент, когда оно происходит, и тогда, когда оно уже прошло, стало достоянием истории. Впрочем, в первом случае, оценки, как таковой, в сущности и не может быть. Есть только переживание события, но никак не его осмысление. Как, например, мы чисто рефлекторно реагируем на ожог и лишь потом начинаем оценивать его последствия.
    Ради оправдания себя или своих поступков, а иногда и  исторических событий, люди часто прибегают к помощи сослагательного наклонения – если бы... К примеру, если бы не было  убийства в Сараево, то не было бы Первой мировой войны? Чушь, война все-равно была бы, ибо было убийство в Сараево – событие, которое было оценено гораздо позже. Отцу было суждено покинуть Филадельфию и остаток своей жизни прожить в Армении. Мне было суждено встретить Белу и потерять ее, а теперь, вот, стоять на этой горе и смотреть на ее вершину. И глупо сейчас кого-то в чем-то винить. Возможно, все события происходили случайно или, может, все было предопределено. Быть может, что-то и можно было предвидеть и предотвратить. Не знаю... Да и важно ли сейчас это...

 
          32
   Если бы Бено опередил Свенсона на один день, то, возможно, события развернулись по-иному.
    В КГБ не исключали встречи Зака с корреспондентом одной их западных газет. Только не знали, кто именно станет этим журналистом, но, как им казалось, его будет  несложно вычислить. Ведь Армению, в отличие от России, посещают не так уж много иностранцев, тем более иностранных журналистов. Однако они просчитались, ибо г-н Свенсон оказался на редкость ловким и предусмотрительным человеком. Несмотря на наружную слежку за домом, ему не составило труда перехитрить кагебешников и незамеченным проникнуть к Заку.
    Они беседовали около двух часов, после чего Свенсон сделал несколько снимков и отправился к себе в гостиницу. Он был несколько разочарован результатами интервью, ибо ждал большего.
    Он понимал, что будет весьма сложно выставить Зака этаким мучеником советской системы, поскольку тот, на взгляд Свенсона, вел себя достаточно странно. На вопрос о причинах, побудивших его объявить голодовку, он ответил, что причина всего лишь одна – встретиться с больной матерью. Наверное, подумал Свенсон, наш человек что-то напутала – какой из него диссидент?! Он даже отказался от возможности получить политическое убежище в одной из капстран.
    -Разве вас не преследует КГБ? – С легким скандинавским акцентом произнес он.
    -Я уже устал повторять – меня никто не преследует. Да поймите же вы наконец, - раздраженно сказал Зак, - я не диссидент и не собираюсь им быть. Мне необходимо увидеть мать, после чего я вернусь обратно в Союз.
    -Г-н Мидоянц, надеюсь, вы понимаете, что, попав на Запад, вы не сможете вернуться обратно. Вам, жителю этой страны, должно быть лучше меня известно, что перебежчики автоматически лишаются советского гражданства.
    -Но я не перебежчик.
    -Пока вы отказник, - теряя терпение, произнес журналист, но... Вы действительно такой наивный или...
    -Думайте, что хотите, мне все равно...
    Свенсон перемотал пленку на начало. Он был на грани отчаяния: уехать отсюда ни с чем он не может. Эта статья должна выйти в свет! От этого зависит его дальнейшая карьера.
    И вдруг у него на лице появилась улыбка. Конечно же,  до чего все просто: воссоединение семьи – это же святая святых... Так, подытожил он, что мы имеем: крупный советский ученый, сидел в застенках КГБ, отказник, воссоединение... Это же самая настоящая драма, из этого можно сделать душещипательный рассказ, способный выдавить слезу даже у самых рьяных адептов коммунизма.
    Свенсон взялся за статью. Ее необходимо написать очень быстро.КГБ, не сегодня, так завтра обязательно вычислит его. Как хорошо, подумал он, что нашему человеку удалось вовремя переправить письмо в Москву. Скоро весь мир заговорит о Мидоянце, он уж постарается...
    На следующий день, после визита Свенсона, в доме у Зака появился Бено.
    В КГБ не знали о встрече Зака с журналистом, но они понимали, что так или иначе, информация просочится в прессу. Поэтому решили с ним договориться, а в качестве посредника выбрали Бено.
    -Меня просили поговорить с вами, - извиняющимся тоном произнес он, - вы только не подумайте...
    -Знаю, знаю, - улыбнулся Зак, - не беспокойся. Полагаю,  они хотят предложить мне сделку.
    -Они сказали, что если вы прекратите голодовку и откажетесь от общения с зарубежной прессой, то они готовы выпустить вас из страны.
    Зак продолжал улыбаться.
    -И ты веришь в эти басни?
    Бено пожал плечами.
    -Они обещали... Понимаете, если вы и дальше будете голодать, они вас упекут в психушку.
    -Знаю...
    -Соглашайтесь, товарищ Мидоянц. Они здорово напуганы. Москва устроила им нагоняй и требует срочно замять это дело, ибо через неделю «наш дорогой» Леонид Ильич встречается с американским президентом. И им, разумеется, сейчас не нужны скандалы. Исходя из этого, я думаю, они удовлетворят вашу просьбу.
    -Что ж, скажи им, что я согласен.
    Бено аж покраснел от удовольствия.
    -Вы приняли верное решение. Значит, мне им так и сказать, что вы согласны прекратить голодовку и воздержаться от общения с прессой...
    -Голодовку я прекращаю, но вот относительно второго... я бы и согласился, но, боюсь, КГБ несколько опоздал:  вчера у меня был иностранный журналист.
    Бено изменился в лице и начал заикаться.
    -Как... но ведь...
    -Ничего не поделаешь, - развел Зак руками, - впрочем, можешь их успокоить - ничего крамольного.

                Лига

          33
    Какая-то неведомая сила вновь спасла Зака от катастрофы. Любой другой на его месте давно уже сменил бы гражданскую одежду на лагерный бушлат. Он не верил ни в провидение, ни в рок, ни в предопределенность. Он был абсолютно несуеверным человеком, но события последних лет заставили его усомниться в своих воззрениях.
    В очередной раз ему удалось избежать кагебешной кары. Что это? Невероятный ряд совпадений и случайностей, немыслимые коллизии, необъяснимое стечение обстоятельств – как это все можно объяснить? Однако Зака больше не интересовали ответы на эти вопросы.
    Он беззаботно гулял по улицам города и наслаждался первыми днями осени. Пережитый кошмар остался позади, и все его мысли были заняты предстоящей поездкой в США. Около часа назад он вышел из здания ОВИРа. Там он заполнил соответствующие анкеты, оставил паспорт, после чего ему сказали, что он может зайти за заграничным паспортом через неделю. Кажется, рассуждал Зак, все складывается отлично. Выдача заграничного паспорта означает, что его не собираются лишать гражданства, а, значит, он сможет вернуться обратно и вплотную заняться поисками Белы. Но теперь ему совершенно необходимо увидеть мать.
    Совсем не хотелось идти домой. В последнее время он начал избегать своей квартиры, которая наводила его на грустные мысли и воспоминания. Вне дома он чувствовал себя гораздо лучше. Кроме того, лечащий врач, выводивший его из голодовки, советовал чаще бывать на воздухе, чтобы быстрее восстановить силы.
    Зак бродил по улицам Еревана и с удивлением констатировал нечто новое в облике города и лицах прохожих. Разумеется, изменился и он сам. Он как бы вышел из тумана - и перед ним открылся неведомый, незнакомый доселе мир. Оказывается, обнаружил вдруг он, город и его обитатели живут своей жизнью, и так было всегда. Они существуют еще и вне его сознания, независимо от его привычек и желаний. И этот мир, констатировал он, прекрасен, неповторим и, главное,  достоин любви.
    Зак всегда обходил стороной кафе Союза художников, ибо считал это место пристанищем бездельников и  богемы. Тигран на такие слова не обижался.
    -Знаю, - говорил он, - ты считаешь меня, да и всю нашу братию бездельниками. Может, оно и так, но придет время и ты убедишься, что именно такие, как мы, являются цветом нации, ее духом. В нашем «рабоче-крестьянском государстве» ценится только тело или тот материальный продукт, который оно производит, но никак не дух. В богеме, мой милый друг, и заключается реальная жизнь, а все остальное – сущая суета.
    Зак зашел в кафе и заказал кофе. За соседним столиком сидела шумная полупьяная компания и бурно обсуждала какую-то тему. Вначале Зак не обращал внимания на спорящих. Он мирно потягивал кофе и с наслаждением попыхивал сигаретой. Огляделся по сторонам и поймал себя на мысли, что ему здесь нравится. Тут было уютно и, несмотря на шумных соседей, спокойно. Он даже прикрыл глаза от удовольствия. Однако ему не пришлось долго блаженствовать: спор за соседним столиком достиг своего апогея и превратился в один сплошной ор.
    Громче всех кричал темноволосый колоритный бородач, лицо которого было почти полностью скрыто бородой и пышными усами. Заку удалось только разглядеть горящие черные глаза и огромный армянский нос.
    -Малевич - мудак и бездарщина, а его творчество чистейшей воды авантюризм. Как вы не понимаете...
    -Ну куда нам понять, - орал другой бородач, - это только ты у нас такой умный...
    -А как же «Черный квадрат»!? – заорал еще кто-то.
    -Да что вы все заладили – черный квадрат, черный квадрат... Это же творческие спекуляции или, если хотите, творческий онанизм.
    -С таким же успехом, - не унимался бородач-оппонент, - и Кандинский, и Шагал, и...
    -Говно, - не дал ему закончить тот, - и Дали говно...
    -Что же тогда не говно? - осторожно поинтересовалась сидящая рядом молодая девушка.
    -Искусство, - спокойно произнес ненавистник Малевича, - настоящее искусство и те художники, которые истинно служат ему.
    -А вы относите себя к таковым?
    -К каким? - растерялся он.
    -Ну, к истинным служителям...
    Заку стало скучно. Все эти разговоры он уже когда-то и неоднократно слышал в мастерской у Тиграна. Неужели это и есть «реальная жизнь», перефразировал он в уме слова своего друга.
    -Художник? – услышал он вдруг чей-то голос. Перед ним стояла молодая женщина в невообразимом одеянии. На голове у нее была шапочка, сшитая, наверное, из коврового материала с армянским орнаментом. А из-под шапочки низвергались две толстые косы аж до самого пола. Одета она была в костюмчик из того же материала, а ноги были обуты в толстые гетры. Мелкие черты лица делали ее похожей на птичку (он никак не мог припомнить, на какую именно). Однако, симпатичная, отметил про себя Зак. Смотрела она на него чуть влажными глазами, из чего он предположил, что она немножко пьяна.
   -Ну так как, - нетерпеливо спросила она, - вы художник?
   -Да, - соврал он, - а как вы узнали?
   -Нынче все художники носят бороду... По крайней мере, многие из них. Ничего, если я присяду за ваш столик?
    -Присаживайтесь, - сказал он и учтиво придвинул стул.
    -Рыбак рыбака узнает издалека.
    -Так вы тоже художница?
    -Вообще-то я скульптор.
    -Ого...
    -Вы пьете?
    -Что пью? - переспросил он.
    -Например, вино или шампанское.
    -Когда как... В принципе, предпочитаю кизиловую водку...
    -Терпеть не могу водку, тем более деревенскую.
    Зак пожал плечами.
    -Так вы угостите меня шампанским? 
    Зак подозвал официанта и заказал шампанское.
    -Меня зовут Лига, - улыбнулась она и протянула руку. Зак неуклюже пожал ее ладонь, - как же зовут вас? Ой, подождите, подождите... Дайте-ка я сама угадаю... Вас зовут... – Зак улыбнулся и скрестил руки на груди. – Вас зовут, - вкрадчиво произнесла она, - Давид... Нет, нет, нет... Подождите... Зовут вас...
    -Закария, – опередил он ее. – Все равно бы не угадали. Можно просто Зак. И назвали меня в честь моего деда.
    -Ой, какое оригинальное имя. Никогда бы не подумала. Можно, я буду звать вас Закария?
    -Да ради Бога.
    -А теперь вы попытайтесь отгадать мое полное имя.
    В голову лезли какие-то дурацкие слова: легистратура, лигатура, Лига наций, ликвидация...
    -Поднимаю руки, не угадал.
    -Это же так просто: Лигия.
    -А-а-а... – протянул Зак, - тоже оригинально.
    -Никогда не видела вас здесь.
    -Меня тут никогда и не было.
    -Посещаете другое кафе?
    -Если хотите, я не завсегдатай кафе.
    -Понятно, - закивала она головой, - художник-одиночка, одинокий волк...
    -Что-то вроде этого.
    -Знаешь, - неожиданно перешла она на «ты», - я тоже не особый любитель подобных заведений, но иногда хочется развеяться, на людей посмотреть...
    -Себя показать, - вставил Зак.
    Подошел официант с бутылкой шампанского.
    -Какое совпадение, - продолжил он, - у меня сегодня точно такой же день, когда хочется посмотреть на людей.
    Они выпили шампанское, помолчали и выкурили по сигарете.
    -В каких же «измах» ты работаешь? – поинтересовался Зак.
    -Терпеть не могу подобные вопросы, - фыркнула она,- все эти «измы», жанры, направления – пустая болтовня. Каждый художник, если он действительно таковой, имеет свой собственный «изм», или стиль. К примеру, мой «изм» - это «лигизм». Зачем ограничивать себя какими-то рамками, если душа человека намного глубже. Ты не согласен?
    -Ты любишь горы?
    -Горы? – растерялась она, - какие горы?
    -Самые обыкновенные...
    -Никогда не думала об этом... Может, и люблю. А почему ты спрашиваешь об этом?
    -Да так, просто...
    -Вообще-то, я очень люблю море...
    -А еще, наверное, любишь шампанское.
    -Тебе не нравятся пьющие женщины?
    -Люблю женщин вне зависимости от того, ходят они в горы или нет, любят пить шампанское или не любят, критикуют Малевича или... Ну, словом, сама понимаешь...
    Лига заметно опьянела и от этого стала еще милее и непосредственней. На вид Зак дал бы ей лет 25-28, где-то до 30-ти. Определить ее возраст было достаточно сложно из-за миниатюрных черт лица. Впрочем, Заку было все равно. Ему было с ней хорошо, уютно. И что-то ему подсказывало, что эта женщина сыграет определенную роль в его жизни. Пока он не знал, какую именно, но был уверен, что в сценарии его жизни появился новый персонаж.
    Подошел официант и вопросительно посмотрел на него.
    -Еще шампанское? - спросил Зак Лигу.
    -Пожалуй, нет. Можно попросить кофе?
    Официант кивнул, выписал чек и ушел. Зак посмотрел на бумажку и сконфузился. У него не хватало денег, чтобы расплатиться. Лига понимающе улыбнулась и подмигнула ему.
    -Не переживай, - сказала она, - что-нибудь придумаем.
    Зак растерянно развел руками.
    -Я так давно не был в кафе, что...
    -Расслабься, - рассмеялась она, - дело привычное. – Артур, обратилась она к бородачу за соседним столиком, - так ты утверждаешь, что сюрреализм – это плод больного воображения, а Дали страдает паранойей?
    Тот взглянул на нее и махнул рукой.
    -Ради Бога, Лига, не начинай. Ты бы уж молчала...
    -Ха-ха-ха...
    -Что значит –  «ха-ха-ха»?
    -Знаешь, - с иронией сказала она, - было бы очень интересно знать, что думает Дали о твоем творчестве. Наверняка он имел счастье видеть твои работы на выставке, организованной в честь годовщины советской пионерии.
    За столом грянул дружный хохот, после чего Зака и Лигу пригласили присоединиться. Она вновь подмигнула ему, и они пересели к дружной компании. Заказали еще шампанского, потом вина и еще раз шампанского. Вначале Зак внимательно прислушивался к спору и пытался понять, о чем, собственно, они говорят. А говорили они о Пушкине, Лермонтове, Маяковском. Затем перешли на Эйнштейна, Лао Дзы, Розу Люксембург, Инессу Арманд, Наполеона. Пытались сосчитать, сколько революций пережила Франция и определить роль Кромвеля в истории Англии. Казалось, все темы были исчерпаны, пока неугомонный и изрядно выпивший Артур не выдал свой очередной перл.
    -И Солженицын - бездарь. Он только корчит из себя диссидента. На самом деле – он спекулянт от литературы. Вот скажите мне, - с пеной у рта кричал он, - ведь каждый из нас добился бы подобного успеха на волне запрещенных тем.
    -А что тебе мешает, - воскликнул кто-то, - пользоваться запрещенными темами?
    -Что ты имеешь в виду?
    -Ну, скажем, начни писать порнографию. Сразу станешь известным... правда, за решеткой.
    Зак то и дело поглядывал на Лигу. Она поймала его взгляд и ответила тем же. Потом он отвел взгляд и опустил голову. Ему стало тоскливо. Он вспомнил Белу: ему показалось, что она где-то здесь, рядом. Чувство было настолько острым, что он даже оглянулся, но глаза уткнулись в серые оконные занавески и пару посетителей в дальнем углу кафе.
 
      До вершины было еще далеко. Зак все пытался отогнать нахлынувшие воспоминания и сосредоточиться на восхождении. К чему сейчас ворошить прошлое, когда ничего не изменишь. Да и стоит ли что-то менять? Ведь все это было! И выбор всегда был за ним. Как знать, судьба сложилась бы иначе, если бы... Ах, это сослагательное наклонение...
   Сейчас он стоит на американской горе и обозревает американские просторы. Но при этом думает об Арагаце, о Беле. А на душе пусто... Что это? Эмигрантский синдром или просто ностальгия по прошлому, ушедшей молодости? Что это...
    Скоро будет покорена вершина, но он знает, что от этого ему легче не станет. Его вершина осталась за океаном. Именно так – у каждого своя вершина. Пусть даже будет небольшим холмом, но она – своя. Зак стоял спиной к вершине. Перед ним раскинулась широкая долина Сан-Фернандо, усеянная бесчисленным множеством коттеджей и особняков. Они утопали в густой зелени ветвистых платанов и высоких пальм. А еще дальше, за густым темно-серым смогом, еле-еле проглядывали небоскребы Лос-Анджелеса.
    Вот она, Америка, страна, которая много лет назад приняла его в свое лоно. Казалось бы, эмиграция должна была изменить его жизнь, что, впрочем, и произошло. Однако он часто задавался вопросом, а нужна ли была ему эта американская свобода, что с ней делать, как ее использовать? Да и вообще, что такое свобода по определению? Осознанная необходимость? Но подобное определение никак не объясняет истинного значения этого слова.
    Свобода – это когда ты свободен от своих мыслей или, по иному, свободен от их диктата.
     Однако в жизни все не так. Наши мысли все время сковывают наши действия и волю. Со временем они трансформируются в привычки, которые, в свою очередь, обусловливают метод существования. И когда что-то в нашей жизни выходит за рамки устоявшихся привычек, мы считаем, что кто-то посягнул на нашу свободу. Видимо, не свобода есть осознанная необходимость, а то, что уже стало неотъемлемой частью нашего бытия. Зак еще раз бросил взгляд на зеленый домик, с высоты походивший на ладно сбитый макет. Сейчас он соберется с силами, сделает очередной бросок к вершине - и прошлое останется у него за спиной.

    Уже было совсем темно, когда компания покинула кафе и отправилась к Лиге в мастерскую. Они двинулись туда пешком, так как мастерская находилась совсем рядом.
    Зак попал в довольно большое помещение с непривычно высоким потолком. Мастерская, как и следовало ожидать, сплошь была заставлена гипсовыми фигурами. Однако фигуры эти были не совсем обычные. Более того, ее работы вовсе и не были фигурами в обычном понимании этого слова. Скульптуры представляли собой, в большинстве случаев, морские пейзажи. Лиге удавалось на редкость искусно лепить море с пенистыми волнами, крутые скалы, блестящие полировкой от прибоя волн внизу и испещренные мелкими и крупными шероховатостями вверху. Никогда еще Зак не видел подобных работ. Тут его внимание привлекла скульптура полководца (скорее всего, Андраника), стоящего на берегу и обозревающего морские просторы.
    -Какое отношение имеет Андраник к морю? - спросил он.
    -Эта работа, - сказала она, - олицетворяет мечту армян видеть свою родину «от моря до моря», как это, впрочем, было раньше, во времена Тиграна Великого.
    -В таком случае, -  предположил он, - уместнее было изобразить самого Тиграна...
    -Сейчас нам нужнее мудрый полководец, чем царь. Мы убеждены, что только такая личность, как Андраник, способен вернуть наши земли.
    -Любопытно, -  тихо произнес Зак.
    -Тебе нравится?
    -Пока не знаю. Во всяком случае, твои работы необычные. Они искусно сделаны.
    Лига промолчала и протянула ему бокал с вином.
    -За что будем пить? - спросил Зак.
    -За тебя.
    -Тогда - за нас.
    -Можно и за нас, - улыбнулась она и отпила глоток. – Ты сегодня останешься у меня?
    Зак тоже отпил глоток и с любопытством посмотрел на нее.
    -Я что-то сказала не так?
    Зак усмехнулся и опорожнил бокал до дна.
    -Знаешь, - с расстановкой произнес он, - я бы не советовал тебе связывать свою судьбу со мной.
    -А кто тебе сказал, что я собираюсь связывать себя?
    Зак вопросительно посмотрел на нее.
    -То, что мы с тобой ночью переспим, еще ничего не значит. Мы же свободные люди? Или ты придерживаешься патриархальных устоев?
    Зак достал пачку сигарет, и они закурили.
    -Скоро меня здесь не будет.
    -И где же ты будешь?
    -В США...
    -Ух ты, здорово. У тебя там намечается выставка?
    Зак улыбнулся.
    -Хочешь посмотреть мои работы?
    -Что за вопрос, конечно же хочу!
    -Тогда поехали.
    Они незаметно выбрались из дома, сели в автобус, следующий в Черемушки. Зак отворил ключом входную дверь, и они вошли в мастерскую Тиграна.
    -Ты не включишь свет? – попросила она.
    -Зачем, - почти шепотом произнес он и осторожно привлек ее к себе. Она не сопротивлялась, но при этом и не шевелилась. Он поцеловал ее в висок, затем в мочку уха и потом только прильнул к губам. Лига слабо застонала и обвила его шею.
    Наутро они проснулись на искореженном тиграновском диване, от выпирающих пружин которого ныло все тело и не было никакой возможности повернуть голову. Но они были счастливы. Лига обнаженной расхаживала по мастерской и изучала картины Тиграна. Зак, лежа на диване и подперев рукой голову, наблюдал за ней. Он пытался представить себе Белу, но ему это не удавалось. Ее образ появлялся нехотя и тотчас исчезал. Лига была совсем другой, более реальной и осязаемой. Чем больше он на нее смотрел, тем больше она ему нравилась. Его забавляли ее несуразные длинные косы, миниатюрное, чуть ли не детское тело, напускная серьезность в глазах и легкое, беззаботное отношение к жизни. По крайней мере, ему так казалось.
    -Ты что, - вывела она его из размышлений, - никогда не видел голой женщины?
    -С чего ты это взяла?
    -Да ты так пристально изучаешь меня...
    -Просто любуюсь...
    -А-а-а... Кстати, с чего это ты вчера допытывался, люблю ли я горы? Наверное, занимаешься альпинизмом?
    -Что-то вроде этого...
    -А что ты в них находишь?
    -Кое-кто уже задавал мне этот вопрос, но я так и не смог на него ответить.
    -Так сложно? 
    -Не знаю... Наверное, чтобы понять это, надо самому побывать на вершине.
    -И ты готов взять меня с собой?
    -Посмотрим...
    Закончив рассматривать картины, она подошла к Заку и уселась рядом с ним. На ее лице играла легкая и несколько загадочная улыбка.
    -Закария, почему ты мне солгал?
    -Ты имеешь в виду картины?
    -Да.
    -Просто хотел затащить тебя в мастерскую и не нашел лучшего предлога.
    -А чем тебе не понравилась моя мастерская? По крайней мере, она уютнее и там нет столько пыли.
    -Так у тебя же были гости, которые, насколько я понял, собирались надолго задержаться в мастерской.
    -Ах вот оно что - тебе помешали мои гости. Между прочим, что ты думаешь о них?
    -Сейчас я думаю только о тебе, - улыбнулся он и привлек ее к себе.
    Она послушно легла рядом, но при этом весьма слабо реагировала на его ласки. Лига была задумчива и отрешенно смотрела в одну точку.
    -Что с тобой? – спросил Зак, - я тебя чем-то обидел?
    -Он был твоим другом? – вдруг спросила она, продолжая смотреть в потолок.
    -Почему был? Он продолжает быть им. Ты его знаешь?
    -Мы не были знакомы, но я много слышала о нем. Это верно, что его посадили за антисоветскую пропаганду?
    -Да. Мне совсем не хочется говорить о Тигране...
    Она пропустила реплику мимо ушей.
    -Ты тоже принадлежишь к их числу?
    -И да и нет...
    Она вопросительно посмотрела на него.
    -Как это...
    -Слишком долго рассказывать. А мне бы совсем не хотелось сейчас предаваться воспоминаниям, – раздраженно произнес он.
    -Ладно, извини. Просто хочется  больше узнать о мужчине, с которым провела ночь.
    Некоторое время они молча курили, бесцеремонно стряхивая пепел на пол.
    -Хотя бы скажи, кто ты, если не художник?
    -Водопроводчик.
    -Хорошую ты придумал себе профессию. Впрочем, можешь не говорить, мне все равно.
    -Ты мне не веришь? Я действительно водопроводчик.
    -Ценю твое чувство юмора. В таком случае, я слесарь-сантехник. Устанавливаю унитазы в домах и копаюсь в канализации.
    -Значит, мы с тобой коллеги, - рассмеялся Зак.
    -И ты, - смешинка передалась Лиге, - едешь в Америку, чтобы установить деловые контакты с тамошними водопроводчиками, или, проще говоря, поделиться опытом.


                Илья

          34
    ...Очередной отказ в ОВИРе не удивил Зака. Он настолько привык к неудачам и испытаниям судьбы, что, скорее, его поразил бы положительный результат или, по крайней мере, насторожил. А так, он пребывал в своем обычном, «отказном», состоянии.
    Первое время ходил на собрания отказников, подписывался под разного рода петициями, протестами и т.д. У него даже появились друзья среди них. Особенно он сблизился с биофизиком Ильей Бурштейном. Правда, тот, в отличие от Зака, хотел уехать в Израиль, но их обоих связывала, если можно так выразиться, аполитичность.  Зак хотел проститься с матерью, а Илья горел желанием побывать на исторической родине предков. Понятно, что среди других «отказников» они выглядели белыми воронами, поскольку тех объединяла ненависть к коммунистам и всему тому, что связанно с СССР.
    -Я не понимаю, - искренне удивлялся Илья, - чего они добиваются, что  хотят изменить? Неужели они до того наивны и не понимают, что пока система сама себя не изживет, вряд ли кому-то что-то удастся изменить. В таких случаях я всегда обращаюсь к истории. Ведь не думаешь же ты, что царизм свергла революция? Российская монархия сама себя свергла, а в качестве инструмента выбрала этих жидов-революционеров. – Заметив удивление в глазах Зака, он усмехнулся и продолжил. – Не удивляйся. Вся эта революционная свора меньшевиков, большевиков, эсеров – это жиды... А я -  честный еврей.
    -Так ведь надо что-то делать, хоть как-то противостоять системе?
    -А скажи, чего ты добился своей голодовкой? Или каков результат моих протестов? Если честно, я глубоко сожалею, что вообще затеял это дело, от которого пострадал только я, но никак не система. И, главное, кто нам скажет спасибо за наши жертвы? Будущее поколение?
    -Не знаю...
    -То-то и оно... Я тоже не знаю. Но одно осознаю четко: нет никаких гарантий, что очередная революция сделает свободным очередное поколение. Мы сами, внутри себя, на генетическом уровне далеко не свободны. Взять хотя бы русских. Ведь они не представляют себе иной формы правления, кроме монархии. Хочу сказать, что даже при самой демократической системе, если она, конечно, возможна в России, они будут ощущать ностальгию по царю, а институт президентства станут воспринимать не иначе как самодержавие, самого же президента - как самодержца.
    Можно покинуть эту страну и отделаться от головной боли. Но дело совсем в другом. Я боюсь, что в один прекрасный день, когда буду уже немолод, мне придется ответить на довольно простой вопрос: а стоила ли игра свеч? И сдается мне, несмотря на кажущуюся простоту, на него будет весьма сложно ответить. Вот чего я боюсь. В конце концов, то, что мы родились в этой стране и при этой системе – это одна трагедия, но как бы не стала еще большей - трагедия эмиграции.

      Солнце стояло высоко и нещадно палило. Заку пришлось снять безрукавку и спрятаться от лучей знойного светила в тень большого валуна. Его окружали одни лишь холмы и возвышающаяся среди них вершина.
    Зак хорошо помнил тот разговор с Ильей. В Ереване он с достаточной долей иронии воспринял скептицизм Ильи. Однако теперь сам пытался осмыслить или, скорее, очертить логической кривой свою жизнь. Тогда ему действительно казалось, что Америка станет панацеей от всех бед. Впрочем, частично, так оно и было. Именно эта страна дала ему оптимальный ареал обитания, обусловливающий монотонно-обывательское суще-ствование. Так стоила ли игра свеч? - неустанно повторял он про себя эти слова.
    Тоскливо заныло сердце. Ему даже захотелось прервать восхождение и вернуться к своим полусобранным компьютерам на рабочем столе, неоконченным чертежам в пыли и недопитой чашке кофе. Ему захотелось вновь взглянуть на фотографию Белы, помещенную в металлическую рамку, и заснуть с думами о ней, чтобы, проснувшись наутро, опять окунуться в американскую действительность: дежурная блуждающая улыбка на губах, вежливое приветствие корейцу-соседу и его жене кореянке, чашка крепкого эспрессо  с сигаретой в «Старбаксе», еженедельный шопинг в супермаркете, скучные телепередачи, отвратительный вой газонокосилок под окном, билы, страховки, дискаунты, бонусы, мексиканское пиво, виски со льдом, чинные пуританизированные американцы в кадиллаках, поп-корн в кинотеатрах, уик-энд на природе и т. д.
    Нет уж, лучше к вершине. Может, там, наконец, я смогу разобраться со своими женщинами, наукой, со своей жизнью, с самим собой... 
 

                Последний вальс

          35            
    Общение с Лигой помогало забыть Белу. В какой-то мере. Полностью вытеснить ее из сознания ему так и  не удалось, - да и вряд ли когда-нибудь смог бы. По этому поводу Анаит как-то сказала: Бела для Зака – это болезнь, перешедшая в хроническую. Как бы то ни было, поиски Белы он прекратил.
     Казалось, его жизнь приобретала стабильный характер, если не считать, что, как и обещали, его  выселили из квартиры. Однако Зак особенно не переживал, ибо этот дом, помимо того, что давно уж стал для него чужим, оставался последним звеном, связывающим его с прошлым и всем тем, что там осталось.
    Он перебрался жить к Лиге в мастерскую, после чего у него началась самая настоящая богемная жизнь. Он уволился с работы и, не без помощи Лиги, устроился в художественный комбинат. Лига научила его работать с глиной, и вскоре он, неплохо слепил свои первые фигурки. Почти каждый вечер у них собиралась компания художников. Среди них были как начинающие живописцы, так и маститые мастера, критики, искусствоведы, музыканты, актеры и прочая богемная толпа. Нередко Зак и Лига ходили кутить в ресторан, где их все так же радушно принимал Шота. К тому времени Анаит вышла замуж за Сурена. Зак был искренне рад этой новости. Наконец-то она добилась того, чего желала, говорил он Лиге, у нее появилась семья. По этому случаю в мастерской была устроена грандиозная вечеринка. Собралось много гостей. Никогда Анаит и Сурен не видели столько подарков: художники дарили картины, скульпторы - статуэтки, керамисты - гончарные изделия, ювелиры – кольца и браслеты.
    Заку было совершенно ясно, что она не любит Сурена, и вышла за него только для того чтобы создать семью, не остаться одной. Ему казалось, что Анаит наконец-то обретет в браке покой, а семейные заботы помогут ей забыть его. Однако он ошибался, ибо Анаит верила (может, ей просто хотелось верить), что когда-нибудь они будут вместе. Просто необходимо  переждать, пока он не переболеет своим очередным увлечением.
    Зак нашел ее в глубине комнаты. В руках она держала бокал вина и неспеша разглядывала работы Лиги.
    -Нравится? – спросил Зак.
    -Оригинально, - рассеянно произнесла она и отпила добрый глоток вина. – Ну, как она тебе?
    -Пока не знаю, - пожал плечами Зак, - но мне с ней хорошо.
    Анаит тихо рассмеялась.
    -Еще бы! А с кем тебе было плохо? По крайней мере, увертюра у тебя всегда получалась. А вот потом...
    -Что ты этим хочешь сказать?
    -С самого начала у нас с тобой все было хорошо... и с Белой было, наверное, неплохо. А сейчас вот... с Лигой. Не прослеживаешь закономерность?
    -Ну, и что дальше?
    -И с наукой у тебя было все прекрасно...
    -Анаит...
    -Знаешь, все объяснимо. Просто ты неудачник.
    -Наверное ты перепила...
    -Вот и прекрасно. Кстати, не налил бы мне еще вина?
    -Может, хватит?
    -А почему ты не спрашиваешь, счастлива ли я? Или тебя это не интересует? Ну конечно, зачем тебе это. Наконец-то отделался от меня. А я тебе отвечу. Да, счастлива, очень счастлива. Сурен – добрый, великодушный, и он любит меня.
    -А как же ты?
    -Я только теперь поняла, что любить – это не совсем рационально. И эту мысль внушил мне не кто иной, как ты. Сознаюсь, ты был совершенно прав.
    -Никогда такого не говорил...
    Анаит, казалось, не слышала его.
    -Понимаешь,  существует то, что намного надежнее любви...
    Вдруг она наклонилась к Заку и шепотом произнесла:
    -Забрал бы ты меня, Зока, отсюда. Я все брошу ради тебя. Мы начнем жизнь сызнова, - она с надеждой посмотрела на него, затем откинулась в кресле и закурила. - Впрочем, глупости все это. Не обращай внимания на бред подвыпившей бабы.
    Зак осторожно взял ее ладони в свои.
    -Прости меня. Я очень виноват перед тобой. Впрочем, как и перед всеми. Из-за меня пострадали ты, Бела, мои друзья. Моя вина и перед наукой, но более всего - перед самим собой. Я приношу людям несчастье. И хотя это происходит независимо от меня, сути не меняет. Я уже давно смирился с тем, что неудачник. Ими были все Мидоянцы, я лишь унаследовал это качество. Судя по всему, делаю что-то не так в жизни.
    Всегда старался быть честным, искренним и порядочным по отношению ко всем. Но на деле, - он горько усмехнулся, - моя порядочность всем навредила. Я всегда был честен с тобой, с Белой, Макичем, Никитичем и всеми остальными. Теперь я понимаю, что в жизни подчас необходимо лукавить, лицемерить, лгать. По крайней мере, именно такие люди достигают многого, а такие, как я ходят в неудачниках.
    Часто задаю себе вопрос: что случилось бы, если бы не пошел я в тот злополучный день на выставку Тиграна и не встретил там Белу? Наверное, все сложилось бы иначе...   
    Скажи мне, что я сделал не так? Когда именно начались мои неудачи? Мог я поступить по-другому? Ведь если событие произошло – значит, оно должно было произойти? Или я не прав?
    -Знаешь Зока, - Анаит высвободила свои руки, - а ничего я тебе не скажу. Определись сам со своими ощущениями. Единственное, могу дать тебе добрый совет: постарайся довести до конца хотя бы одно дело. Продолжай месить свою глину, авось и выйдет из тебя Роден. А теперь, прости, мне пора домой. Завтра моему мужу рано вставать.
    Зак не ожидал подобной реакции, но слова Анаит его развеселили. Для начала он улыбнулся, потом и вовсе расхохотался.
    -Ах, вашему мужу рано вставать? Скажите на милость, какой он у вас жаворонок! Но что-то у вас не сходится, многоуважаемая леди, даже жаворонки в воскресенье спят допоздна. А посему нечего вам уходить так рано. – Зак поставил бокал на стол, встал с места и вплотную подошел к ней. – Станцуем?
    -Последний вальс? – ухмыльнулась Анаит.
    Зак поставил пластинку и они закружились в танце.
    -Откуда ты откопал эту песню? Это же Прокол Харум. Мы ее слушали в студенческие годы.
    -Эта пластинка – одна из немногих вещей, которую я забрал из бывшего дома.
Анаит с удивлением посмотрела на него.
    -Значит, ты все еще помнишь? А я думала...
    -Я все помню, - не дал он ей закончить.
    Какое-то время они танцевали молча.
    -А еще я не забыл, - продолжал он, - как к тебе приставал Конд. Помнишь такого с нашего курса?
    -Конечно. Вы еще с ним подрались. Ты ему вывихнул руку, а он поставил тебе фонарь под глазом. Как я переживала за тебя...
    -Приставляла примочки...
    -Вас с Кондом чуть не отчислили из института.
    -Это точно. Но мне повезло: его отец был крупной шишкой. Хотели отчислить только меня, однако Конд поставил перед отцом условие – или нас обоих исключают, или...
    -А что с ним стало потом?
    -Слышал, что стал вором в законе.
    -Зока, скажи, только честно, ты бы хотел, чтобы вместо меня сейчас была Бела?
    -Она не любила танцы. Мы с ней никогда не танцевали. А почему ты вспомнила о ней?
    -Да так, просто...
    -Нет уж, продолжай...
    Анаит замолчала. Она обдумывала, стоит ли продолжать тему. Уже давно она хотела сказать Заку, что появление Белы у его постели, когда он лежал в беспамятстве, не было сном. Она действительно приходила. Но тогда они с Шота решили, что Заку не стоит этого знать. Тем более, что то была просьба самой Белы. Однако для Анаит этот вопрос так и остался дилеммой. «Имею ли я моральное право скрывать от Зака столь важную для него информацию?».   
    Она все порывалась рассказать ему, но Шота  отговаривал:
    -Твоя откровенность только навредит ему. Все равно - что соль на рану. В конце концов, пора уже всю эту историю сдать в архив.
    -Но ведь, - не унималась Анаит, - если Бела решила прийти к нему, значит не все еще потеряно?
    -Давай мыслить реально, - предложил Шота. – Ему сейчас необходимо покинуть страну, и для этого на карту поставлено слишком многое. Если мы расскажем ему о Беле, то все усилия пойдут насмарку - он кинется ее искать. По-моему, лучше чуть-чуть переждать.
    Аргументы Шота убедили Анаит, но лишь наполовину. Она решила сама найти Белу и убедиться, что историю, как выразился Шота, пора уже сдавать в архив.  Возможно, она  оставила бы свою затею, если бы ей, за несколько дней до разговора с Шота, не приснился сон, в котором Бела требовала встречи. Обычно Анаит относилась к подобным  предрассудкам с иронией, но сам сон был настолько близок к реальности, что она поверила в то, что сны могут быть вещими. И чутье ее не обмануло...  Еще до того как начать поиски, она обнаружила в своем почтовом ящике письмо без обратного адреса. Оно было от Белы.
 

                Накануне

          36
    Всю неделю в Ереване непрерывно лил дождь. Было сыро и зябко. Зак и Лига почти не выходили из мастерской, разве что за продуктами и сигаретами. Они топили камин и примостившись рядышком, молчаливо слушали дробь дождя. А еще в такие дни Лига любила слушать Вагнера. При этом усаживалась за свой рабочий стол и начинала выводить каллиграфическим почерком замысловатые фразы на немецком.
    -Это слова из Библии, - говорила она, - правда, красиво?
    -А почему не на армянском?
    -Мне нравится немецкий, я люблю все немецкое. Ты только послушай, какая у них музыка! Вагнер –  величайший композитор всех времен...
    -А что означает эта фраза? - указал Зак на лист бумаги.
    -Блажен, кто не видя верует...
    -Хм... И ты согласна с этим?
    -Дело не в том, согласна я или нет. Просто здорово, когда человек верует без всяких предварительных условий. Представь себе на миг, что все люди вдруг начнут верить или, скорее, доверять друг другу...
    -Утопия чистой воды.
    -Согласна. Но ты подумай, ведь каждый из нас в глубине души стремится к этому. Все мы хотим верить в то, что когда-нибудь утопия станет реальностью. Наверное, именно это и наполняет нашу жизнь смыслом, помогая нам жить и стремиться к счастью.
    -Все равно утопия. Не верю я в эти байки. Вера должна быть одна  –  в самого себя. В каждом человеке заложен определенный потенциал возможностей, алгоритм действия. И вся идея заключается в том, чтобы реализовать его. Одним это удается, другим – нет. Третьи же используют его наполовину. Так вот, чтобы состояться в  жизни, нужно совсем немного – верить в себя. – Зак уловил ухмылку Лиги. – Чего добился я в этой жизни - ведь ты это хочешь спросить?
    -До чего же вы, ученые, зануды, - рассмеялась Лига. – Да ничего я не хочу... Мне хорошо с тобой и абсолютно безразлично – состоялся ты или нет. Еще не известно, как сложились бы наши отношения, если бы ты был состоявшимся. Не исключено, что был бы букой или с тобой было бы просто скучно.  Давай лучше выпьем вина.
    Лига разлила вино по бокалам, но не успели они и пригубить, как позвонили в дверь. Спустя миг в комнату ворвался Илья. С него ручьями стекала вода, и он хаотично размахивал руками.
    -Слышали? - наконец выпалил он, - Наши в Афганистане.
    Зак с Лигой переглянулись и одновременно пожали плечами.
    -Вы что, действительно не слышали?! Наши ввели войска в Афганистан.
    -Ну и что из этого, - невозмутимо произнес Зак, - пусть себе вводят или выводят. Нам-то что?
    Илья аж оторопел.
    -Ну, вы даете, ребята... Ведь война же началась!
    -Присоединяйся к нам, - спокойно произнесла Лига, - выпей вина. И не надо так нервничать. Нашему народу не привыкать – не одну войну пережили. Переживем и эту, - многозначительно сказала она и подняла указательный палец.
    -Ну, вы кретины, ну дегенераты, - рассмеялся Илья, - устроили тут, пир во время чумы.
    Они выпили вина, закусили шпротами и дружно закурили.
    -У меня есть и другая новость, - продолжил Илья.
    -Неужели палестинцы признали Израиль? – на полном серьезе предположил Зак.
    Илья пропустил шутку мимо ушей.
    -Сегодня с утра я был на заседании отказников.
    -Но ты, вроде, перестал туда ходить.
    -Они сами меня вызвали. Причем, им нужен был не я.
    Зак удивленно посмотрел на него.
    -Они просили найти тебя...
    -Фу ты, черт. Я же говорил им, что не собираюсь записываться в диссиденты.
    Илья выдержал небольшую паузу.
    -Хочешь ты того или нет, ты уже стал им. Помнишь  Свенсона?
    -Какого Свенсона?! – воскликнул Зак и осекся. – Ах, да...  Кстати, я даже не видел ту статью.
    -Могу показать, - довольно произнес Илья и достал из внутреннего кармана куртки увесистое издание, - вот, полюбуйся на свою рожу.
    Зак пробежал глазами полосу, перелистал пару страниц и швырнул газету на стол.
    -Вранье, - сказал он, - от начала до конца – вранье. Ничего такого я не говорил.
    Илья театрально развел руками.
    -Теперь это не имеет никакого значения. Маховик уже завертелся, и тебе, извините за каламбур, уже не отвертеться. Придется, дорогой мой святой, надеть на голову терновый венок и тащить свой крест...
    -И чтобы вы, фарисеи, распяли меня на Голгофе?
    Илья расхохотался и чуть не упал со стула. Он обеими руками схватился за живот и судорожно ловил ртом воздух. У него ручьями текли слезы, он пытался что-то сказать, но  ничего не получалось.
    -Это истерика, -  обронил Зак и мельком взглянул на Лигу, которая тоже корчилась в конвульсиях. Он принялся тоскливо озираться по сторонам, но цепная реакция смеха настигла и его. Илья все еще пытался высказаться, но издавал лишь нечленораздельные звуки. Наконец, с трудом, но все-таки выдавил из себя:
    -А чем тебе не нравится Голгофа? Ведь у тебя появится реальный шанс стать Богом, - произнес он и вновь схватился за живот.
    Когда все успокоились, Илья перешел к сути дела.
    -Так вот, Зак, твой вопрос поставлен на повестку дня американского конгресса. Конкретнее: твоей судьбой  займется Комитет по правам человека. Есть мнение, что конгрессмены собираются обратиться в Белый дом со специальным обращением.
    Зак не верил своим ушам. Ему казалось, что он спит и все происходящее - лишь сон. То, что представлялось невозможным, неосуществимым... Он сделал это... Сделал  вопреки всему. Значит, оказывается, все просто: если хочешь чего-то в жизни добиться, надо очень этого  захотеть и верить в удачу. Как же все просто...
    -Так что, товарищ Мидоянц, - продолжал Илья, - скоро вы станете господином Мидоянцем и будут к вам неизменно обращаться: «сэр». И станете жить в большом «хаузе», водить большой «бьюик», надевать смокинг и носить цилиндр, курить сигары и пить виски с содовой, выбирать членов муниципалитета по месту жительства и президента США. А еще, мистер Закария, вы напишете большую-пребольшую книгу о Советском Союзе, которая сразу же станет бестселлером и значительно приумножит ваш капитал. Быть может, вы получите за нее Пулитцеровскую премию, а может – Нобелевскую.
    Зак молча выслушал тираду Ильи и неопределенно улыбнулся.
    -Ну, что ты молчишь, на радостях язык проглотил?
    -Поздно, - горько усмехнулся Зак, - слишком поздно. Поезд уже ушел...
    Илья вновь расхохотался.
    -Я сказал что-то смешное?
    -Не обижайся, Зак. Я анекдот вспомнил. Как раз по теме.
    -Какой еще анекдот?
    -Как-то один еврей решил покончить жизнь самоубийством. Он положил голову на рельсы после отхода поезда и сказал: «Лучше позже, чем никогда». И вообще, я не понимаю, что за пораженческие настроения? Ты же сам говорил, что не останешься здесь.
    -Верно, говорил. Но с тех пор многое изменилось. Тогда у меня была цель, я хотел проститься с матерью. Теперь ее уже нету в живых. Я думал, что продолжу там свое дело, но  потом понял, что это не реально, ибо таких ученых как я, в Америке навалом.
    -Откуда такая уверенность?
    -Разве не ясно? За последние десять лет тамошняя наука в области создания ЭВМ сделала гигантский скачок. Мы  по сравнению с ними - неандертальцы, за что, конечно же, особое спасибо «гениальному» Сталину, которому, неизвестно почему, взбрело в голову объявить генетику и кибернетику лженаукой. И Макичу с Никитичем огромная «благодарность» за то, что им так легко удалось похоронить наилучшие проекты.
    Воцарилось молчание. За окнами стояла серая пелена дождя, сквозь которую тускло вырисовывались  крыши зданий.
    -Тоскливая пора, осень, - меланхолично произнес Илья. - И дождь этот как будто надолго.
    Тем временем Лига выводила на запотевшем стекле какие-то знаки
    -А я люблю осенний дождь, - сказала она, - он наводит на неторопливые раздумья.. А еще я люблю туман, потому что он скрывает недостатки окружающей нас среды. Вы только посмотрите, каким загадочным выглядит здание напротив, которое в ясную погоду вызывает тоску своей облезлой штукатуркой и покосившимися балконами. И люди выглядят в тумане совсем иначе... Закария, - неожиданно произнесла она, - а как смотрятся горы в тумане...


      Зак очнулся от сна. Перед глазами стояла сплошная завеса молочного тумана. Единственное, что он мог видеть – это свои руки и ноги. От неожиданности даже протер глаза, но картина от этого не изменилась – все было окутано густым туманом, и только над головой едва просматривался диск светила, лучи которого терялись в толще облаков. Зак попытался прикинуть, сколько времени он спал или когда именно его сморило. Он помнил, что сделал небольшой привал и обратил внимание на то, что солнце стояло в зените. Судя по расположению, оно почти не сдвинулось с места, это означало, что спал он совсем не долго.
    Как-то давно он сказал Лиге, что горы в тумане выглядят фантастично. Теперь же, оглядевшись вокруг,  констатировал, что ничего фантастичного в этом нет, потому что гор не было видно вовсе. Зак был близок к отчаянию: не знал, что делать дальше, в какую сторону идти, продолжить восхождение или спуститься. Он вновь с теплотой подумал о брошенном пикапе возле подножья и ярком калифорнийском солнце. В тот дождливый день в Ереване, сидя у горящего камина в мастерской, он тоже думал о ярком ереванском солнце, размягченном от жары асфальте, раскаленном на солнце туфе, стекающем по спине поте и длинном ереванском лете. С тех пор, как пропала Бела, он стал ненавидеть дождь и туман.
    Казалось, судьба дала ему то, к чему он стремился. У него появился реальный шанс покинуть ту страну. Но та же судьба поставила ему условие: вычеркнуть из сознания прошлое и начать все с чистого листа. Забыть все – себя, свое имя, свою жизнь, детство, Белу... Наверное, Илья именно это имел в виду?
    Когда-то Карапет Мидоянц покинул Филадельфию для того, чтобы бесславно погибнуть у себя на исторической родине. Почему он не вернулся в Америку, когда это было возможно? Иногда Заку казалось, что отец сознательно совершил эту ошибку. Возможно, он искупал грехи деда, повинного в смерти Аньес? Быть может, он надеялся найти правду на вершине Арагаца? Бог ты мой, как все сходится – отец искал правды в Армении, а я хочу найти ее в Америке. И есть ли она вообще?
    Заметно похолодало. Сырой туман пронизывал тело и сковывал мышцы. Надо было идти. Все равно, в какую сторону, лишь бы выйти из тумана. Ситуация напомнила ему апаранское поле, где он чуть не потерялся. Зак сделал шаг, второй, третий... Под ногами зашуршала галька... или щебень... а может какая-то незнакомая ему мелкая вулканическая порода, мешавшая  продвигаться. Он понял, что на подъеме ему не удастся преодолеть это препятствие. Придется спуститься чуточку вниз и попытаться найти другую тропу. Он даже не заметил, как начал подпевать под нос – па-ра-бон, си-пон, си-пон...
    Послышался неясный гул:  самолет, решил он, и задрал голову. Однако кроме плотного тумана ничего не увидел. Через некоторое время до него вновь дошли звуки, и на этот раз он четко определил, что доносятся они не сверху. Гул исходил с правой стороны. Чем ближе он подходил к источнику звука, тем четче они были слышны. Тропа выровнялась, и ему стало легче идти. Прошло еще минут 15, прежде чем он наткнулся на асфальтированную дорогу.  На небольшой скорости проехал мини-вэн с включенными фарами. Затем машина остановилась, дала задний ход и притормозила рядом с Заком. Спустилось боковое стекло, и в окне появилось улыбающееся лицо молодого голубоглазого американца.
    -Хелло, - весело приветствовал тот его, - есть проблемы?
    Зак стоял как вкопанный и не знал, что ответить.
    -Вам холодно, - определил американец, наверное, по его посиневшим губам, - Хотите, подвезем вас, вам же на вершину?
    Зак неопределенно кивнул головой.
    -У вас испортилась машина?
    Неожиданно в окне появилось веснушчатое лицо женщины.
    -Патрик, - обратилась она к своему спутнику, - не видишь, он весь продрог, а ты лезешь со своими вопросами. Садитесь в машину, - обратилась она к Заку, - тут тепло. Хотите горячего кофе?
    К Заку постепенно приходило чувство реальности.
    -А эта дорога, - не совсем уверенным голосом спросил он, - действительно ведет к вершине?
    -Да тут до вершины, - сказал Патрик, - всего-то минут 15 езды, а после почти столько же пешком. Мы с Джил каждый год отмечаем там годовщину нашей свадьбы. А вы, судя по всему, занимаетесь альпинизмом? – спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил: - Мы с женой тоже очень любим горы. Одни любят совершенно по-идиотски просаживать деньги в казино, другие убивают время в ночных клубах, а нас с Джил не интересуют подобные глупости. Вы не поверите, но мы с ней решили построить маленький дом на вершине. Вот только разбогатею...
    -Уж ты-то разбогатеешь, - звонко рассмеялась Джил, - да не слушайте вы его. Выпейте лучше кофе, а то совсем замерзнете. И вообще, садитесь в машину, мы вас подбросим до вершины.
    Зак взял из ее рук большой картонный стакан, наполненный до краев дымящимся кофе.
    -Спасибо за предложение, - произнес он, - но я, все же, пойду пешком.
    -Видишь, - расхохотался Патрик, - перед нами настоящий альпинист. Что ж, понимаю вас. Тогда увидимся на вершине. Мы там будем ждать вас. Только смотрите, не заблудитесь в этом чертовом тумане.
    А потом из тумана вынырнул огромный разноцветный автобус с японскими туристами, которые приняли Зака за снежного человека. Они принялись снимать его на фото- видеокамеры, затем вручили в качестве сувенира японскую безделушку и изготовленные из черного дерева палочки для еды. Зак повертел в руках небольшую коробочку из слоновой кости (скорее, имитацию слоновой кости) и нашел в самом углу миниатюрную кнопочку. Крышка плавно откинулась, и Зак обнаружил на ее внутренней стороне зеркальце. Увидев свое отражение в нем, он несколько сконфузился и вслух произнес: «Так можно действительно сойти за йети или, в крайнем случае, хомлесса». На него воспаленными глазами смотрел человек с длинной седой бородой и взъерошенными волосами. Он хотел было захлопнуть коробочку, как вдруг заметил на ее донышке надпись.

                Будь в настоящем
                Думай о будущем
                Не забывай прошлое

    Как видно - древняя японская мудрость. Он усмехнулся, подумав, что может быть вся человеческая жизнь заключена в такую вот коробочку? Интересно, приходила эта мысль Патрику и Джил, или тем японским туристам? Надо же, додуматься до такого: выстроить дом, или, как они выразились, домик на вершине горы!
    Впрочем, а почему бы и нет? Если наш мир – это коробка, то отчего не попытаться смоделировать коробочку внутри большой коробки? В конце концов, все мы живем в коробках под названием  дом. И какая разница, где он находится – на вершине,  на дне моря, в пустыне, на свалке... Все зависит от пристрастий. Хотя... Хотя, если им удастся осуществить свою идею, то не исключено, что через, скажем, пару лет рядом с их домом возникнет другой дом, а потом и третий, четвертый... Все они объединятся в квартал, а рядом появятся магазины, прачечные, кинотеатр, казино, полицейский участок. Получается, выхода из коробки нет, и никуда нам не деться?
    А Лига по поводу тумана выразилась чертовски точно. Он действительно скрывает от нас все то, на что мы уже устали смотреть. И вообще, было бы здорово время от времени напускать на город искусственный туман, чтобы люди хоть изредка отдыхали друг от друга и от приевшегося городского пейзажа.
    А японская мудрость не такая уж и мудрая. Ведь в настоящем мы пребываем независимо от нашего желания, прошлое само бесцеремонно лезет нам в душу, а о будущем мы задумываемся тогда, когда устаем от прошлого.

                Отъезд

         37
    Совершенно неожиданно Зака вызвали в ОВИР. Впрочем, он не исключал такой возможности и даже наверняка знал, о чем с ним будут говорить: конечно же, предложат дать опровержение по поводу статьи Свенсона. Взамен пообещают кучу всякого.
    И он согласится на это, потому как действительно не говорил всего того, что было опубликовано в газете. Но самое интересное произойдет потом, когда они, согласно своим же обещаниям, дадут гарантии на его выезд за границу. Каково же будет их удивление, когда он им скажет, что вовсе не собирается покидать родину. «Да-да, товарищ начальник ОВИРа, я никуда не собираюсь уезжать. И не смотрите на меня  своими жабьими глазами. Можете взять свое обещание обратно».
    Однако Зак не мог предположить, какую судьбу ему уготовила верховная власть.
    В ОВИРе ему вручили бумагу, внизу которой стояла подпись:

       Генеральный секретарь ЦК КПСС
       Председатель Президиума Верховного Совета             СССР
       Л. Брежнев
 
    Согласно Указу, который держал в руках Зак, его лишали советского гражданства, что означало автоматическое выдворение из страны в любую капстрану, которая согласилась бы его принять. Он еще раз перечитал Указ и вопросительно посмотрел на начальника ОВИРа.
    -Так что же мне теперь делать? – улыбаясь спросил он.
    -Для начала, сдайте паспорт и заполните обходной лист.          
    -Вы думаете, я еще что-то должен этой стране?
    -Я не знаю, кто кому должен, но совершенно четко понимаю, что наша страна, к счастью, освободилась еще от одного предателя.
    -Кто же был до меня?
    -Что вы сказали?
    -Кто был предателем до меня?
    Она уничтожающе посмотрела на него поверх очков, но промолчала.
    -А если я не заполню обходную?
    -У нас такой порядок. Без обходной вас не выпустят из страны.
    -Гм... Странные у вас порядки.
    -Ну, уж простите, какие есть. Впрочем, какое вам дело до наших порядков. Скоро вам придется привыкать к новым.
    А на следующий день в газете «Правда» появилась статья под заголовком «Предателям нет места в советском обществе». В статье, в частности, говорилось о мудром решении советских руководящих органов о лишении гражданина Мидоянца советского гражданства. Автор в несколько дидактичной форме даже упрекал власти в том, что решение, дескать, запоздало - это надо было сделать гораздо раньше. «И вообще, - распылялся он вовсю, - было бы лучше предать Мидоянца суду и наказать за измену родине. Однако наша партия, - умеренной риторикой отмечал автор, - проявила свойственные ей гуманизм и демократичность, отказавшись от крайних мер. Что ж, - подытоживал автор, - судя по всему, в Америке любят предателей. И не стоит сомневаться, что Мидоянца там уже ждет теплое местечко на одной из западных радиостанций, откуда он сможет без помех поливать грязью свою страну и свой народ. Впрочем, уже не свою...»
    После выхода этой статьи Зак в считанные дни стал звездой диссидентского движения. О нем громко заговорили не только в СССР, но и за его пределами. «Он стал настоящим героем, взявшим на себя нелегкую миссию борца за права человека и установление демократических принципов в лагере социализма». Так о нем писали западные СМИ.
    Зак был ошарашен.
    -Я нахожусь меж двух огней, - говорил он Лиге. – По сути, и тем и другим глубоко наплевать на Закарию Мидоянца. Они просто делают свою политику, а мое имя для них – инструмент. Но если западники действительно  пекутся о судьбе диссидентов, то могли бы выбрать вместо меня Тиграна и его друзей, которые на самом деле диссидентами являются.
    На сборы ему дали всего месяц. Впрочем, ему  и собирать-то нечего - так, по мелочам... Он общался с друзьями, слонялся по улицам, прощался с городом. На всякий случай, отправился к Беле на квартиру, но на звонок ему так никто и не ответил. Решил съездить в Дилижан, а потом передумал. Прошел мимо института, где раньше работал, но  зайти не решился.
    Накануне отъезда Лига устроила в мастерской проводы. Было приглашено много народу, однако пришли лишь Анаит с мужем, Шота и Илья. Остальные под предлогом занятости вежливо отказались. Зак понимал их и не обижался, ведь им здесь жить.
    Наутро за ним пришли четверо уполномоченных – двое из них в военной форме. Лига обняла Зака и поцеловала в губы, Анаит не выдержала и разревелась. Мужчины крепко пожали ему руку и одобрительно похлопали по спине. Зак  поднял чемодан и направился к выходу. У самой двери его нагнала Анаит и поспешно передала конверт.
    -Вскроешь в воздухе, - сквозь слезы сказала она и кинулась обратно в комнату.




На чужбине ты встретишь женщину
Не говори ей о любви
А если полюбить невмоготу
Тогда умру я от любви

На чужбине ты встретишь дерево
Не срывай с него плоды
А если жажда невмоготу
Выпей из ручья воды

На чужбине ты встретишь тоску
Не говори о родине с ней
А если боль невмоготу
Вспомни просто обо мне

На чужбине ты встретишь меня
Не верь глазам своим
А если душе невмоготу
Издалека приду к тебе

    Зак откинул спинку кресла и прикрыл глаза. Он прислушивался к монотонному гулу двигателей и пытался заснуть. Но не потому, что хотелось спать. Ему надо было забыться, хотя бы на короткое время, вывести из напряжения свой мозг. Он еще и еще раз перечитывал эти четыре столбца. Значит, она есть, она не пропала, она любит его и хочет быть рядом. Как же остановить этот чертов самолет, выпрыгнуть из него... Его мысли путались, вертелись в сумасшедшем вихре. Сознание того, что Бела вернулась (во всяком случае, ему хотелось верить в это),  опьяняло, но то, что он не в состоянии видеть ее, чувствовать, приводило в глубокое уныние.
    Через какие-то три часа лайнер приземлится в афинском аэропорту... Через эти чертовы три часа он навеки потеряет Белу... Через три часа у него начнется новая жизнь... без Белы. Останутся только воспоминания и опустошенное до дна сердце. Впрочем, нет... У него останется послание Белы, которое всякий раз будет удерживать его от безрассудных поступков, выводить  из состояния глубокой депрессии, придавать силы. Он выживет только ради ее слов:

А если душе невмоготу
Издалека приду к тебе
 

 
               




                ДРУГАЯ ЖИЗНЬ



                38
    Сегодня я увижу Илью. Он звонил неделю назад из Тель-Авива и сообщил, что прилетает в Лос-Анджелес. Мы не виделись почти год - ровно столько, сколько живу здесь. Сукин сын... Ух, и соскучился я по его довольной роже. Правда, по телефону мы с ним переговаривались частенько.
    Илья сетовал на то, что никак не может прижиться в Израиле. Очень трудно ему дается иврит - поэтому не светит более-менее приличная работа. Кроме того,  соотечественники приняли его довольно прохладно, если не сказать, враждебно. «А еще, - хохотал он, - тут, как поется в той песне,  «евреи, кругом одни евреи». Поверь, старик -  это так скучно и неинтересно... А тут еще палестинцы-гады не дают покоя...»
    Словом, в один прекрасный день ему стало уже совсем невмоготу, и он решил обратиться с просьбой о возвращении в СССР. Однако ему дали от ворот поворот – дескать, предателей-сионистов обратно не принимаем. Но каким-то чудом Илье удалось получить американскую визу, чему он был безмерно рад, и я не менее. Как и Илье, мне порядком надоела тусклая, однообразная общинная жизнь. В первые недели я пытался стать частью армянской диаспоры, но - тщетно. Здешние армяне, выходцы из Турции, арабских стран и Европы, брезгливо называли меня советским армянином, а мой язык, соответственно, советским армянским. Скорее всего, и армянином они считали меня с натяжкой. Для них я был русским, безбожником-коммунистом. Меня это нисколько не обижало, но удручало их беспросветное невежество. Впрочем, чему удивляться... Еще каких-то 40 лет назад с проблемой внутринациональной дискриминации столкнулись прибывшие в Армению репатрианты, которых окрестили ахпарами. Как бы то ни было, Америка и американцы пришлись мне по душе. Здесь все казались счастливыми. Все они улыбались, подчас, без надобности, вежливо здоровались друг с другом и все время беспричинно извинялись. Вначале меня это смущало, но потом, приняв правила игры, я сам в нее включился.
    Американцы приняли меня радушно. Они были внимательны и предупредительны. На пятый день моего приезда устроили грандиозную пресс-конференцию, на которой присутствовали губернатор штата, несколько сенаторов, представители общественных организаций и простые американцы. Меня встретили овациями, восторженными приветствиями.
    Как, впрочем, и следовало ожидать, большинство вопросов было связанно с политикой – СССР, КГБ, советская угроза, права человека, советские диссиденты, лагеря и прочее. Я в несколько уклончивой форме попытался объяснить, что действительно в СССР ныне не все ладно, есть множество проблем. Но, все это не имеет отношения к советскому народу, который далек от мысли воевать с Америкой. После моих слов о том, что наши народы во многом схожи, зал взорвался аплодисментами.
    Однако журналисты не думали сдаваться, они хотели большего. Я был вынужден сказать, что моя диссидентская деятельность – это просто неприлично раздутый миф, и что в опале я оказался по недоразумению. В конце концов, говорил я, в политике всякого государства наблюдаются издержки, и СССР в этом плане не является исключением. 
    -Вас преследовал КГБ? - спросил с места чернокожий журналист.
    -Ну, скажем так, я имел некоторые трения с этой организацией.
    -А ваш отец...
    -Что вы имеете в виду?
    -Правда, что он являлся американским гражданином, и его выдворили из США за принадлежность к Коммунистической партии? Был ли он  репрессирован в СССР?
    -Он действительно был гражданином вашей страны, но его не лишали американского гражданства. Он сам изъявил желание принять советское подданство. В Советском Союзе он не был репрессирован.
    -Как вы относитесь к Солженицыну?
    -Предпочитаю читать Хэма.
    -Чем вы будете заниматься в Америке? – прозвучал следующий вопрос.
    -Продолжать свою работу в области микропрограммирования.
    -Вам поступили конкретные предложения?
    -Пока нет, но, надеюсь, здесь найдутся организации, которые заинтересуются моими разработками.
    На следующий день в «Лос-Анджелес таймс» появилась статья под странным заголовком: «Диссидент-коммунист». Автор писал о том, что его страна приютила очередного советского инакомыслящего, который на самом деле оказался коммунистом, восхвалявшим советский режим.
    Господи, неужели та же история? И здесь не будет мне покоя. Однако ничего страшного не произошло. Первое время я с опаской оглядывался на соседей, ожидая увидеть в их глазах застывшую ненависть к «врагу», «шпиону» или «предателю». Все они хором улыбались мне, по нескольку раз в день справлялись о моем здоровье и интересовались, как идут дела. Словом, никаких последствий... Меня это даже начало раздражать – такое невнимание к моей персоне.
    Как-то раз ко мне домой заявились двое американцев и представились сотрудниками ФБР. Ну вот, «обрадовался» я, наконец-то зашевелились. Однако моя «радость» длилась недолго. Они задали мне пару отвлеченных, ничего не значащих вопросов, затем извинились за беспокойство и собрались уходить.
    -Так зачем же вы приходили? – недоумевая, спросил я.
    -Понимаете, - смущенно пробормотал один из них, - такой у нас порядок, соблюдаем формальность.
    -А я думал, вы пришли из-за статьи. - Я показал им газету.
    -Ух ты, - воскликнули они, - о вас написали в газете! Здорово! Поздравляем...
    -Так здесь же написано, что я коммунист, - не унимался я.
    -Наш вам совет, - рассмеялись они, - поменьше слушайте этих писак и живите спокойно.
    Мне ничего не оставалось, как внять их совету и попытаться «спокойно» жить.
    К приезду Ильи я все еще оставался безработным. На разосланные резюме мне отвечали либо вежливым отказом, либо обещаниями позвонить. Однако я не терял надежды и ждал, когда меня пригласят на интервью. Упования на то, что возглавлю научную группу или получу возможность независимо заниматься наукой, таяли с каждым днем. Я  был готов согласиться на должность простого лаборанта, но даже таких предложений не поступало.
    Итак, я понял, что чуда не будет – Закария Мидоянц здесь никому не нужен. Во всяком случае, до тех пор, пока не найдется протеже. А как найти его, не знал. Обращаться в армянскую общину смысла не имело. По их мнению, протежировать следует только дельный проект, связанный, скажем, с торговлей, шоу-бизнесом, да и вообще, с любым бизнесом. А разве можно сделать деньги на ученом, спрашивали они меня?
    Случайно я наткнулся на небольшую заметку в газете, в которой говорилось, что федеральные власти готовы выделить определенные средства на развитие научных изысканий внутри национальных общин. Расчет американского правительства был предельно ясен. Федеральные структуры пытались привлечь ученых-эмигрантов,  дать им реальный шанс проявить себя в США. Для того чтобы стать участником этой программы, необходимо было со стороны той или иной национальной общины составить соответствующее обращение к правительству. Этой возможностью, как я узнал позже, воспользовались японская, корейская, мексиканская и китайская общины. Мне казалось, что и наша община должна использовать этот шанс. Ведь многие наши инженера, технологи, ученные, экспериментаторы и другие представители науки вынуждены были заниматься здесь не квалифицированным трудом – водить такси, работать сторожами, ухаживать за больными или, просто, оставаться безработными. Однако, к моему удивлению, мое предложение столкнулось с глухим непониманием. Они, так называемые руководители общины, усмотрели в этой программе «дискриминационный оттенок». Дескать, мы являемся полноправными членами американского общества и  не нуждаемся в подобного рода подачках.
    Таким образом, пропала последняя надежда на трудоустройство по специальности. Ну что? Придется вновь податься в водопроводчики? По крайней мере, есть хоть какой-никакой опыт.
    Департамент по социальному страхованию определил мне как беженцу ежемесячное пособие, которое в самый раз хватало на квартплату, еду, одежду и прочие мелочи (отчасти мне повезло, ибо размер пособия американского безработного гораздо ниже моего). Благо, нашелся добрый армянин, подаривший мне старенький «Каддилак» (1958!) года. Машина была до того большая (Илья называл ее, по числу цилиндров, восьмиглавым цербером), что мне пришлось отказаться от мысли парковать ее в гараже. В итоге, она «примостилась» на улице, занимая место почти  двух машин. Вначале «Каддилак» показался мне неповоротливым и громоздким, но со временем я привык к нему и даже полюбил. Именно на нем я и поехал в аэропорт встречать Илью.


                Марина

          39
    Он прилетел не один. С ним была Марина.  Ее появление оказалось для меня неожиданным, ведь он мне ничего не говорил о ней. Это была полноватая женщина с короткой стрижкой, пухлыми щеками и серыми глазами. Наверное, ей было немного за сорок, но выглядела явно моложе.
    -Моя жена, - представил он ее и почему-то сконфуженно отвел глаза.
    Она протянула руку и улыбнулась широкой американской улыбкой.
    -Хелло, - неожиданно приятным грудным голосом произнесла она, - Илья много рассказывал о вас. Кстати, именно таким я и представляла вас.
    Я участливо пожал ей руку и вопросительно посмотрел на Илью.
    -Старик, - прогундосил он, - все так неожиданно случилось... Просто не успел сообщить... Да и какая разница...
    -Илюша, - с укором произнесла Марина, - да скажи ты человеку правду. Так будет лучше и все сразу станет на свои места. – Она выжидательно смотрела на него. – Ну хорошо, тогда скажу я.
    -Может, не здесь и не сейчас, - возразил Илья, но Марина его не слушала.
    -Мы с Ильей, - продолжила она, - поженились по взаимовыгодному расчету. Ему нужна была американская виза, а мне – муж.
    Илья познакомился с Мариной в Тель-Авиве. Узнав, что она гражданка США, он предложил ей оформить фиктивный брак, за что обещал выплатить определенную сумму. Марина согласилась, но когда дело было сделано, она отказалась от денег и предложила хоть какое-то время пожить вместе.
    Илья был далек от мысли связывать судьбу с кем бы то ни было, но в данном случае у него не оставалось выбора. Пришлось пожертвовать свободой ради статуса. «В принципе, - говорил он, - Марина вовсе не плохой человек, могло быть и хуже. Но не так я представлял себе американскую жизнь». По большому счету, я его понимал, ибо в чем-то наши судьбы были схожи. Ведь и я представлял свою здешнюю жизнь совсем иначе. По сути, мы с ним ради свободы пожертвовали стабильностью и относительным благополучием. Пусть это не звучит банально, променяли родину на чужбину.
    -Вот-вот, - смеялся Илья, - твои размышления напоминают мне  исход евреев из Египта. Оказавшись в пустыне, они с ностальгией вспоминали «сытое» рабство и жалкую лачугу в фараоновском царстве. Вот и ты теперь ноешь...
    -Положим, из нас двоих ною не я, а ты. Чем тебе не нравится Марина? Она тебя приютила, накормила, одела, обула, да еще и постель с тобой делит. Что тебе еще нужно?
    -Ох, старик, не по мне все это. Все равно уйду от нее.
    Марина родилась и выросла в Одессе, а в 18 лет вместе с родителями эмигрировала в Израиль. Но там долго не задержалась. Через несколько лет встретила богатого американского еврея Голдберга, на 45 лет старше ее, но это обстоятельство совсем не помешало ей стать его женой. А еще через пять лет, после смерти мужа, она унаследовала его клинику, деньги и великолепный дворец в Беверли- Хиллз.
    Наверное, многие хотели бы оказаться на месте Ильи, но так случилось, что Марина Голдберг выбрала именно моего друга. Первое время она пыталась ввести его в бизнес, но у нее ничего не вышло. «Ее и так хватает мне дома, - говорил он мне, - а общаться с ней еще и на работе – уже слишком». 
    Казалось, будущее Илью не волновало. Он просто не задумывался о том, что же делать дальше. Работать с Мариной наотрез отказался, но при этом даже не пытался найти другую работу. Впрочем, пару раз мы с ним пытались трудоустроиться, но наши начинания не увенчались успехом. Он готов был работать только по профессии - биофизиком, а на худой конец, преподавать в школе, колледже... Примерно такая же ситуация была у меня. Обычно наши хождения по различным офисам и бюро по трудоустройству заканчивались в каком-нибудь баре или ресторане. Благодаря Марине Илья не был стеснен в средствах, что позволяло нам жить на широкую ногу.
    -Если ты считаешь меня альфонсом, - говорил он, - то глубоко ошибаешься. Я честно отрабатываю свои деньги. И, поверь, моя работа намного вреднее, чем работа таксиста или менеджера.
    -Но ты понимаешь, что это не может продолжаться вечно.
    -Знаешь, в этой чертовой стране я понял удивительную вещь. Здесь проблемы решаются по мере их поступления. Хочу сказать, что тут достаточно сложно что-то спланировать.
    Мы сидели с ним в баре и неспеша потягивали виски. Илья опорожнил очередной стакан и грустно посмотрел на меня.
    -Старик, я понял еще и другую малоприятную вещь.
    Я вопросительно уставился на него.
    -Можешь забыть о своем супер-эвм, так же, как я - о биофизике. Недавно я общался со своими собратьями. Знаешь, что они мне сказали? Оказывается...
    Тут он запнулся и почему-то стал озираться по сторонам.
    -Оказывается, в здешних структурах внедрены люди из КГБ. Так вот, именно они всячески препятствуют продвижению наших ученых - своего рода месть за наше «предательство». В начале я им не поверил, но они представили мне доказательства. И потом, знаешь ли ты хоть одного эмигранта-ученого из СССР, которому удалось здесь чего-то добиться?
    -Вобще-то есть... - попытался я возразить
    -Один, двое, трое – не считается, - перебил он меня на полуслове.
    Подобная версия казалась фантастичной. Верилось с трудом, что агенты КГБ могли так вольготно чувствовать себя в американских научных инстанциях и, тем более, влиять на те или иные решения. Однако, по-иному мы никак не могли объяснить наши неудачи. Во всяком случае, «кагебешная» версия вполне нас устраивала.         
   Было бы неверно утверждать, что нам вообще ничего не предлагали. К примеру, Илье предложили в одной из биологических лабораторий работать с подопытными крысами. Причем, речь не шла о научной работе. Его обязанности ограничивались бы уходом за грызунами – кормление, уборка вивариума и т. д. Мне же предложили работу в одной из компаний по ремонту бытовой электронной техники. Я должен был развозить отремонтированные телевизоры, магнитофоны и прочую электронную технику по адресам клиентов. Я уже готов было согласиться, но случай помешал мне сделать это.
    Было уже достаточно поздно, когда в моей квартире на Элм-авеню раздался телефонный звонок. Это был Илья: голос взволнованный и даже испуганный.
    -Старик, кажется я совершил что-то ужасное.
    -Не пори чушь. Ты не способен на «что-то ужасное».
    -Прошу тебя, приезжай.
    -Ты хоть знаешь, который сейчас час?
    -Мы с ней поссорились...
    -Ну, и что тут ужасного?
    -Ты не понял, мы подрались...
    -О, господи, только этого не хватало. Вы там хоть живы?
    -Не знаю...
    -Да-а-а... Придется, все-таки, приехать.
    Я вывел «цербера» и помчался на предельной скорости в направлении Беверли-Хиллз. Ближе к Санта-Моника-сити я выехал на Робертсон-бульвар, а дальше на Уилшир и, дабы скостить расстояние, свернул на узкий Кэньон-драйв. Дорога шла круто в гору, и мне пришлось переключиться на низкие передачи. Еще 10 минут - и я притормозил у ворот большого трехэтажного особняка. Ворота были  открыты, и я беспрепятственно въехал на драйвей. В окнах особняка горел свет, входная дверь была приоткрыта. Я поднялся по широкой лестнице на второй этаж, но там никого не было. Третий этаж тоже был пуст. Я заглянул на кухню, в кабинет и еще какую-то комнату, но так никого и не обнаружил.
    Вдруг из гостиной послышался неясный шум - показалась Марина. Она была в розовом пеньюаре и голубом чепчике. Ее рука неестественно свисала, она  прихрамывала на правую ногу.
    -Твоему ненаглядному дружку, - спокойным голосом произнесла она, - следовало бы научиться хорошим манерам.
    -Что у вас тут произошло?
    -Илюша решил проявить характер и швырнул в меня вазу. - Она указала взглядом на свое раненое плечо.
    -Где же он сам?
    -А черт его знает. Наверное, в ванной, зализывает раны. Я же не осталась в долгу и долбанула его сковородкой по голове. Кажется, проломила череп.
    -Да вы что, - заорал я, - с ума тут посходили!
    -Это ты точно заметил. С ним не то, что с ума...
    Тут, в дверях спальни появился Илья. Он придерживал приложенный к голове компресс, из-под которого тоненькой струйкой сочилась кровь.
    -Ты посмотри, что сделала эта сука.
    -Вы хоть звонили в «скорую»? - я подошел к телефону.
    -Не надо никуда звонить, - закричала Марина, - только полиции нам тут не хватало.
    -Но ведь...
    -Ничего, переживет.
    Илья слабо постанывал.
    -Все равно, уйду от тебя, жидовка проклятая.
    -Ой-ой-ой, испугал, скатертью дорожка. Только, уходя, не забудь оставить на столе кредитку и ключи от дома. Уйдет он... Да куда ты денешься от меня! Зак, - обратилась она ко мне, - да объясни ты наконец этому идиоту, что я ему только добра желаю.
    -Попрекать куском хлеба – это ты называешь желать добра? - взорвался он. – Кто тебя просил выходить за меня?
    -Ты, - улыбнулась она. - Разве не так?
    -Я предлагал фиктивный брак...
    -Послушайте, - мое терпение лопнуло, - если не объясните из-за чего весь этот сыр-бор, я уйду.
    -Вот пусть он сам тебе и расскажет, - сказала она и вышла из комнаты.
    -Старик, мне нужно выпить. Возьми из холодильника виски. И лед не забудь...
    Он залпом опорожнил добрых полстакана и налил себе еще столько.
    -Она опять приставала со своей долбанной работой...
    -Я не приставала, - послышался Маринин голос из соседней комнаты, - я ему просто предлагала стать человеком...
    -Не хочу я заниматься ее бизнесом. Я наукой занимался... Я биофизик...
    Тут Марина вновь вошла в комнату.
    -Ты, биофизик хренов, хоть понимаешь, что таких биофизиков как ты...
    -Что ты вообще понимаешь...
    -Ну уж конечно, понимаешь только ты. Только чего ты добился своей светлой головой? Ответь.
    -Зак, - вновь обратилась она ко мне, - пойми хоть ты меня. Он думает, что мне нужна его зарплата, которую он будет получать в клинике. Он не понимает, что ему необходимо чем-то заняться. В противном случае он  загнется от скуки и безделья.
    Тут она буквально вырвала из рук Ильи стакан, выпила его содержимое и резко поставила на стол.
    -Да поймите же вы наконец – это Америка, а не ваш вшивый Союз. Здесь совсем иные ориентиры, здесь совсем другая жизнь. Тут людям просто некогда думать о своих амбициях. Поверьте, мне бы тоже хотелось заниматься своим делом. В конце концов, я профессиональный музыкант, с отличием окончила консерваторию... А приходится, как видите, заниматься всякой ерундой. Почему? Да потому что именно эта ерунда приносит деньги. Да-да... Именно те деньги, которые ты просаживаешь в барах и ресторанах.
    -Марина, - обратился я к ней, - но и ты должна понять Илью...
    -Да прекрасно я вас понимаю и сочувствую. Но что-то ведь надо делать?
    -Но, что? Мы же с ним кроме как наукой ничем другим заниматься не можем.
    -Ерунда. Я вам могу предложить хорошую работу.
    Мы с Ильей переглянулись
    -Мне нужны хорошие бухгалтеры...
    Илья хохотнул, но Марина проигнорировала его реакцию.
    -Здешние счетоводы удивительно тупоголовые. Они только и умеют, что механически складывать и вычитать на калькуляторе. Мне же нужны смекалистые, творчески мыслящие спецы. Кроме того, я собираюсь приобрести новую вычислительную технику, и кому, как не тебе, Зак, работать с нею. Думаю, вы оба мне подойдете. И еще, Илье будет интереснее работать именно с тобой. Я не права?
    Закончилось все тем, что они столь же бурно  помирились, попросили друг у друга прощения и никак не хотели отпускать меня домой. В ту ночь мы заснули только под утро и проснулись за полдень.

                Санта-Барбара

          40
    Марина приготовила нам великолепный ланч, за которым мы выпили по бокалу калифорнийского «Мерло». А после мы на ее «Мерседесс-кабриолете» поехали в Санта-Барбару.
    День стоял теплый и солнечный, океан ненавязчиво шумел прибоем, а легкий бриз выветрил оставшиеся с ночи неприятные воспоминания. Илья, как обычно, шутил и рассказывал анекдоты, Марина умиротворенно улыбалась, то и дело поглаживая мужа по раненой голове. Тот же учтиво держал ее за здоровую руку и называл Мариночкой. А я... Я был счастлив. Хотя бы потому, что наконец  удалось вырваться из окутанного смогом Лос-Анджелеса и провести время с друзьями. Разумеется, я понимал, что это счастье скоротечно и улетучится так же неожиданно, как  появилось. Но все же...
    Развалившись на пляжном шезлонге, я попытался было обдумать предложение Марины, но мозг отказывался работать в этом направлении. Старался думать о Беле, представить, где она сейчас может быть. Я чувствовал себя предателем... Возможно, ей нужна моя помощь, а я тут наслаждаюсь у океана... Но я не виноват... не виноват... Нет моей вины в том, что мир фатален, и мы не подвластны что-то изменить в нем.
    Но, дорогой мой Зак, мучил, обвинял я сам себя, дело тут совсем в другом – ты просто трус, самый обыкновенный, жалкий трус и эгоист. Даже теперь  продолжаешь оставаться им, хотя бы потому, что пытаешься отогнать от себя эти мысли, зарыть их поглубже... Да так глубоко, чтобы вовсе забыть о них и чтобы они больше никогда не беспокоили тебя. Как ты мог оставить Белу, не найти ее... Ты должен был перевернуть весь мир, а если нужно, то и вселенную. Но вместо этого  благополучно отсиживаешься в своей жалкой берлоге и слезливо сетуешь на жизнь. Жалкий, безвольный человек, размазня... Ты просто не достоин ее...
    -Зак, - послышался голос Ильи, - что ты все время бубнишь себе под нос. Уж не перегрелся ли? - Я очнулся и увидел перед собой счастливую круглую рожу Ильи с компрессом на голове. - Дурной сон? Бывает, старик. Здесь же солнце дурное.
    -Любишь ты каламбурить, - сказал я и рассмеялся.
    -Чего гогочешь?
    -Знаешь, на кого ты сейчас похож?
    -Только не говори, что на ренегата Каутского.
    -Да нет, не на него, а на председателя Великого народного хурала, извините за выражение, Монголии Цеденбала, с компрессом на голове.
    -Что, действительно все так плохо, - удрученно произнес он, - вот не думал, что удостоюсь такой чести.
    Илья и дальше пытался сохранить серьезную мину, но уже через секунду громко расхохотался.
    -Марина, - позвал он ее, - Мариночка! Представляешь, я - председатель хурала.
    -О, господи! Вы, мальчики, действительно перегрелись. Пора уходить отсюда. Тем более, я что-то проголодалась.
    Она принялась спешно собирать вещи в кожаный саквояж.
    -Я даже знаю, где мы будем обедать.
    -И где же? - поинтересовались мы.
    -Сегодня отведаем прекрасное рыбное блюдо.
    -Так сегодня же не четверг, - заметил я.
    -Ох, ребята, как мне надоели ваши советские шуточки. Собирайтесь скорее.
       Мы зашли в ресторан «Красная рыба», словно козырек, нависший над океаном. Илья заказал креветочный коктейль, Марина взяла себе белую рыбу, прожаренную в оливковом масле, а я заказал лосося на вертеле. Илья хотел было заказать красного калифорнийского вина, но Марина попросила белого французского. Я же ограничился пивом «Сэмюэл Адамс».
    После обильного обеда мы решили прогуляться по набережной и посетить пару магазинов. Казалось бы, наш день закончится так же мирно, как и начался с утра. В принципе, все шло к этому, если бы Илье не взбрело в голову зайти в бар. Мы почти  подошли к автостоянке, и Марина уже рылась в сумке в поиске ключей, как Илья предложил пропустить по рюмочке. Я был не против. Марина же, после секундного колебания, согласилась тоже.
    В итоге, через каких-то 15 минут мы сидели за стойкой в баре «Джакс». Илья взял три двойные порции виски «Джони Уолкер» и соленых орешек на закуску. Затем Марина заказала коктейль «Маргарита», Илья предпочел водку, а я сухой мартини. Конечно же, мы не ограничились одним только «Джаксом». После, уже достаточно опьяневшие, мы зашли в другой бар, а затем и в третий. У нас с Ильей уже заплетался язык, но Марина держалась молодцом. Она все порывалась вытащить нас на улицу, но ей это так и не удалось.
    -Слушай, Илья, - ткнул я его плечом, - как ты думаешь, найдется ли в их вшивом баре кизиловая водка?
    -Какая водка?
    -Ну, кизиловая... Знаешь, такая красная...
    -Красная водка...
    -Да не водка красная, а кизил красный...
    -А-а-а... Не знаю... Но сейчас спросим, - сказал он и подозвал бармена.
    -Слушай, как там тебя, - обратился он к нему на русском языке, - моему другу нужна красная водка. Ферштейн...
    Бармен с глупой улыбкой на губах хлопал глазами и разводил руками.
    -Ну, что ты уставился на меня как баран на новые ворота...
    Тут вмешалась Марина.
    -Илюша, ты же говоришь с ним на русском, а он тебя не понимает...
    -А на каком мне с ним разговаривать. Может, на идише?
    -Ты что, - рассмеялась Марина, - забыл английский?
    -И ничего я не забыл. Просто, хочу поговорить на родном языке. Зак, - позвал он меня, - объясни этому кретину, что он обязан знать «великий и могучий...»
    -Вы не говорите по-русски? - Обратился я к бармену на английском.
    Он вновь беспомощно развел руками.          
    -Извините, к сожалению, не говорю, но...
    -Вот в этом и вся ваша беда, - перебил его Илья, - вам кажется, что вы самые умные. Ты хоть слыхал о существовании такой страны, как СССР? Конечно, слыхал.    И что ты знаешь о ней? Не говори, и так знаю, что ты ответишь: далекая, голодная страна, где по улицам ходят медведи. А ты знаешь моего друга Зака? Ты хоть понимаешь, с кем ты сейчас разговариваешь? Ты хоть осознаешь, что стоишь рядом с гением, ученым... А ваши придурки даже не удосужились использовать его мозги на благо вашей же страны. Это же какими идиотами надо быть...
    Тем временем вокруг нас собрались посетители. Они внимательно слушали Илью, хотя ничего не понимали из его сказанного.
    -Ну что вы тут собрались, - обратился он к ним, - не видели живого советского эмигранта? Вот он я, смотрите. И не подумайте, что я приехал к вам только потому, что ваша страна лучше моей. Ничего подобного. Просто, хотелось лишний раз удостовериться, что мы лучше вас. Зак, прав я или нет?
    Я утвердительно кивнул головой, а затем поднял руку, требуя тишины. После этого я встал с места, поправил галстук и... запел: Союз нерушимый республик свободных...
    -Молодец, Зак, - заорал Илья и подхватил гимн, - навеки сплотила великая Русь...
    Вдруг я заметил искаженное лицо Ильи. Он смотрел в сторону Марины, с которой пытался заговорить какой-то длинноволосый американец.
    -Эй, ты, америкос хренов, - не своим голосом произнес он, - ты что пристаешь к моей бабе?
    Чувствуя недоброе, я подскочил к нему, дабы предотвратить драку, но было уже поздно. Илья изворотился и мощным ударом справа двинул американцу в челюсть. Послышался неприятный хруст и тот с грохотом повалился навзничь. Мне ничего не оставалось, как принять стойку и приготовиться к драке. Марина же взяла в руки полупустую бутылку кока-колы и подняла ее высоко над головой. Американец и его друзья застыли в ожидании. Мы же приготовились к отражению атаки. Но тут я схватился за пах и взвыл от боли. Несмотря на хмель, Илья стойко оборонялся, а Марина угрожающе размахивала бутылкой. Оправившись от шока, я буквально пулей налетел на своего обидчика и стал беспорядочно наносить ему удары. Досталось и мне... Но больше всех пострадал Илья – у него было выбито два зуба и сломан нос. Марину, исходя из джентльменских побуждений, не трогали. Неизвестно, чем бы закончилась потасовка, если бы не подоспела полиция и незабрала всех участников драки. Но прежде чем посадить в клетку,  всех нас осмотрел врач и оказал первую помощь.
    Ночь мы провели в полицейском участке. А на утро за нами приехал заместитель Марины, Вениамин Турецкий, и нас выпустили под залог. Обратно мы ехали молча, разве что Илья  время от времени вздыхал и жалобно смотрел на Марину. Уже ближе к Лос-Анджелесу он, наконец заговорил.
    -Мариночка...
    -Молчи.
    -Ну прости ты меня, я ведь не хотел...
    -Чего ты не хотел?
    -Ну, я все испортил...
    -Дурак ты, Илья, - улыбаясь произнесла она, - может это твой самый значимый поступок в жизни.
    -Не понял...
    -Говорю же, дурак.
    Илья с удивлением посмотрел на меня.
    -Ты хоть понимаешь что-нибудь?
    Я пожал плечами и рассмеялся.
    -Илюша, - вновь заговорила она, - тебе никогда не приходила в голову, что любой женщине будет приятно находиться рядом с мужчиной, который всегда готов постоять за нее? 
    Впереди замаячили высотки даунтауна – деловой части Лос-Анджелеса. За окнами мелькали фешенебельные офисы и дорогие гостиницы, широкие фривеи и высокие эстакады. За пределами даунтауна картина резко менялась – «многоэтажная Америка» уступала место ильфо-петровской «одноэтажной». Одно-двухэтажные здания   были похожи, скорее, на спичечные коробки или бараки, правда, тщательно ухоженные – чистые, выбеленные и аккуратно обрамленные зеленой зоной. В таких именно домах и живут рядовые американцы. И каждый из них, наверное, уверен, что когда-нибудь они переберутся в другую «одноэтажную Америку», которая находится далеко за пределами города среди лесов и озер, вдалеке от городского шума и суеты. И дома там называются не билдингами, а хаузами, особняками, виллами. Ради этого они тяжко работают по 12-14 часов в сутки, забывая о сне, отдыхе и развлечениях. Советские люди такой Америки не знают и не хотят знать, поскольку эта страна ассоциируется у них с понятиями свободы, благополучия, каждодневного праздника, сказки, которую они изредка могут видеть в американских фильмах. Всего этого нет в советской действительности, и, поэтому, они хотят верить, что на Земле все же есть страна Эльдорадо, где люди живут счастливо и беззаботно. Там нет мрачного сталинского прошлого и непонятной брежневской действительности, там отсутствует слово «дефицит», нету очереди на квартиру с пятью квадратными метрами на душу, там можно вдоволь нажраться колбасы, бананов и ананасов.
    Но они так же не могут знать о реальной жизни среднестатистического американца, который однажды может потерять работу и оказаться на улице. Им трудно предположить, что и американец может попасть в безвыходную ситуацию и быть вышвырнут из общества.
    Ворота автоматически отворились, и «Мерседес» подкатил прямо к крыльцу. Из дома Марина связалась с адвокатом и вкратце рассказала ему случившееся, а на следующий день мы узнали, что дело закрыто. Так что отделались мы легким испугом, если не считать, что наши ночные приключения влетели Марине в копеечку. Но она по этому поводу особенно не переживала, поскольку, как она сама выразилась, потерянные деньги ничто по сравнению с приобретенным счастьем. Разумеется, она имела в виду налаженные с Ильей отношения.

                Бегство Ильи

         41
    После наших приключений в Санта-Барбаре я начал чаще бывать в доме на Беверли-Хиллз. Впрочем, тому причиной был еще и тот факт, что мы с Ильей приняли предложение Марины и возглавили финансовый отдел Марининой клиники. Работа мне нравилась – я, наконец, попал в свою стихию. Довольно быстро справился с новой вычислительной техникой, и дела пошли на лад. К тому же, мною были созданы принципиально новые программные разработки, которыми заинтересовались некоторые фирмы. И даже возникла перспектива продолжить работы по микропрограммированию. Но, как оказалось, для открытия лаборатории мне понадобились бы крупные денежные средства или наличие спонсора. Я обратился к Марине. Она достаточно слабо прореагировала на мое предложение, но обещала подумать. Ее реакция показалась странной, поскольку, как мне казалось, поддержка моего проекта сулила немалые выгоды в будущем.
    -Я не имею права, - объясняла она, - изымать из оборота такую крупную сумму. От этого может пострадать бизнес, а твой проект, извини меня, пока бабушка надвое сказала. Хотя предложение интересное, и я попытаюсь придумать что-нибудь.
    Первое время Илья работал увлеченно. Ему нравилось командовать людьми, давать указания, великодушно прощать провинившихся или строго наказывать непокорных. Однако все это ему быстро наскучило. Он начал все реже появляться на работе, а если и приходил, то, как правило, под шофе. Приходилось брать на себя и его обязанности. А в один прекрасный день он вовсе пропал, или, как сказала Марина, загулял:
    -Ничего, пусть перебесится. Что поделаешь – возраст. Погуляет-погуляет, - и вернется, как тот блудный сын.
    Илья словно в воду канул. Мы с Мариной не на  шутку забеспокоились и готовы были уже обратиться в полицию. Но совсем неожиданно он позвонил из Аризоны. «Блудный сын» сообщил, что с ним все в порядке, через пару дней  будет в Лос-Анджелесе. И действительно, через два дня он явился домой и сразу же позвонил мне.
    -Старик, - деловым тоном произнес он, - ты можешь сегодня вечером зайти к нам?
    -Что-нибудь случилось?
    -Да нет, все в порядке. Приходи, узнаешь.
    К восьми часам вечера я был уже у них. Илья крепко обнял меня, а затем провел в гостиную. Что-то в нем изменилось, но что - понять не мог. Он казался чрезмерно серьезным, а это совсем не вязалось с его характером. Едва я переступил порог гостиной, как Марина, театрально раскинув руки, воскликнула.
    -Твой друг покидает нас.
    -Ты что, - попытался я пошутить, - в Израиль собрался?
    -Знаешь, старик, - сказал он, - я нашел себе работу в Аризоне. Мне предложили возглавить в Фениксе биолабораторию. Надеюсь, ты понимаешь как это важно для меня.
    -И ты ему веришь, - усмехнулась она, - наверное нашел  себе новую бабу, такую же дуру, как я.
    -Мариночка, никого у меня нету, кроме тебя. Меня действительно пригласили работать, и было бы глупо отказываться. Дорогая, ты должна понять меня.
    -Глупо было вообще связываться с тобой. - Она закурила, пару раз глубоко затянулась. - А меня кто поймет, – сквозь слезы произнесла она, - кто меня поймет?..
    -Не надо делать из этого трагедию, - вмешался я, - Теперь многие семьи так живут: она здесь, он там. И ничего. Вы же, надеюсь, не разводитесь?
    -Эх... – в сердцах сказала она, - ничего ты не понимаешь, Зак. Он давно хотел избавиться от меня. Вот и подвернулся случай.
    Все это время Илья молчал и тупо смотрел в одну точку.
    -Ну, скажи хоть что-нибудь, - обратился я к нему, - скажи, например, что часто будешь приезжать к ней. Да и Марина станет наведываться к тебе. Может, даже мы вместе к тебе приедем. Поохотимся на койотов, отправимся на машине к Большому Каньону. Ну, как вам  идея?
    Илья уехал на следующий же день. С собой он взял небольшой чемодан с самыми необходимыми вещами. Мы с Мариной проводили его на вокзал. До отхода поезда оставалось чуть более получаса, и мы решили выпить по чашечке кофе. Никто из нас не мог побороть гнетущего молчания. Илья пытался было шутить, но его шутки вызывали разве что кислую улыбку.
    -Ты бы хоть адрес оставил, - сказал я.
    -Как приеду, сразу же напишу или, лучше, позвоню.
    Прощались мы коротко. Илья обнял поочередно меня и Марину, поцеловал нас в щечку, широко улыбнулся и пропал в тамбуре вагона. Однако вновь появился в дверях и произнес: «не поминайте лихом».
     С тех пор прошло почти полгода. Мы так и не получили от Ильи весточки, чему, впрочем, особенно не удивлялись, ибо догадывались, что он уехал насовсем. Тем не менее Марина связывалась с соответствующими лабораториями в Аризоне, рылась во всевозможных телефонных справочниках, звонила в различные организации, но все - напрасно. Я даже предложил ей съездить в Аризону.  Вначале она согласилась, но потом передумала:
    -К чему нам его искать, если он не хочет нас видеть. А как захочет - сам объявится.
   Суть не в том, хочет он кого-то видеть или нет. Все  гораздо сложнее, а, может, и проще.
    Чаще объяснение того или иного явления, вопреки нашим ожиданиям,  лежит на самой поверхности. Мы же, согласно привычке все усложнять, ищем ответы в дебрях нашего сознания. К примеру, Марине казалось, что проблемы Ильи объясняются его неудовлетворенными амбициями, тем, что ему не удалось состояться в этой стране. Но так ли это?
    Лично для меня его поступок вполне очевиден. Смею это утверждать, поскольку наши с ним мироощущения весьма схожи. Кто теперь  сможет внятно объяснить мое стремление покорить Арагац? Да я и сам затрудняюсь ответить на этот вопрос. А если попытаться объяснить на уровне чувств, интуитивных ощущений? Возможно, Илья хочет найти в Аризоне то, что я искал в свое время на Арагаце?
    И все же, если попробовать определить эти ощущения, то их можно назвать одним словом – бегство. Бегство от людей, от самого себя... Я ни секунды не сомневаюсь, что биолаборатория в Аризоне – это выдумка чистой воды. Разумеется, ему никто не предлагал возглавить лабораторию. Он просто выдумал или, скорее, выдал желаемое за действительное. Как-то он сказал мне, что мечтает когда-нибудь оказаться в тихой альпийской деревушке,  услаждать свой слух тирольскими напевами и любоваться заснеженными вершинами Альп. Тоже фантазия, но гораздо труднее осуществима, чем бегство в пустынную Аризону.
    Из клиники мне пришлось уйти, не потому, что рядом не было Ильи. Да и Марина всячески уговаривала меня остаться. Но я всегда знал, что в свое время она дала мне работу ради Ильи, ради того, чтобы он был рядом с ней. На самом деле, Марина сейчас особо не нуждалась в моих услугах. Все, что я мог, как профессионал, сделать для клиники, я выполнил, за что Марина была мне благодарна.

                Мелания
         42
   Итак, я вновь, без особой надежды на успех, принялся рассылать резюме по различным учреждениям. Однако совсем неожиданно пришло письмо от IBM с весьма странным (во всяком случае, для меня) содержанием. В нем говорилось, что, в принципе, компания располагает вакантными местами, но высокий уровень моего образования и богатый опыт работы в сфере создания электронно-вычислительных машин не соответствует должности простого лаборанта или техника. А для получения позиции профессора необходимо иметь диплом американского университета. Таким образом, выходило, что мой научный потенциал  занимал как бы срединную строчку между позициями профессора и лаборанта. У меня было два выхода – или скрыть свое образование, или пойти учиться. Первый вариант представлялся мне  унизительным, а во второй просто не верилось. Так и не сделав окончательный выбор, я решил отложить решение этой проблемы на потом.
    Дни мои протекали уныло и однообразно. По утрам, согласно устоявшейся традиции, я выпивал свой кофе с сигаретой в ближайшем «Старбаксе», днем обедал в итальянском кафе, там же просматривал газеты, а вечером сидел у скучного телевизора и пытался найти в этом ящике что-то интересное, иногда захаживал в кинотеатр... Изредка меня приглашали на общинные сборища, которые напоминали мне проводимые Макичем политзанятия. Обычно на подобных собраниях кто-нибудь из диаспоровских партийных функционеров вдохновенно говорил о задачах диаспоры по сохранению армянства, о долге каждого армянина помнить о своих корнях и вере, а также изобличать соотечественников, которые забывают об этом. Слово и з о б л и ч а т ь вызывало у меня улыбку и каждый раз я вспоминал старую советскую «сказку» о Павлике Морозове.
    Как-то раз, от нечего делать, забрел в армянскую церковь. Внутри было прохладно и, как обычно, пахло ладаном. Оглядевшись по сторонам, никого не заметил, разве что смутные очертания человеческой фигуры, примостившейся в самом углу переднего ряда скамеек. Наверное, показалось, подумал я, но все же прошел вперед. Неподалеку от амвона, спиной ко мне, действительно сидел человек и, как оказалось, – женщина. Я подошел еще ближе и остановился как вкопанный. По спине пробежал неприятный холодок, а затем меня бросило в жар. «Не может быть, - еле прошептал я высохшими губами и провел вспотевшими ладонями по лицу, - она не может быть здесь, не может»:

                На чужбине ты встретишь меня
                Не верь глазам своим 

    Я попятился к дверям церкви и выбежал наружу. Это было видение, успокаивал я себя, причем, я же видел ее со спины. Ну да, напоминает... и прическа та же, наклон головы... да и кофточка... Я чувствовал, как у меня постепенно ум за разум заходит. Не пройдя и одного квартала, я вернулся обратно и вновь зашел в церковь.
    Женщины там не было. Я посмотрел за амвоном, потом проникнул в какую-то узкую комнату, заставленную церковной утварью, поднялся на второй этаж, но она словно испарилась.
    От окончательного помешательства меня могла спасти только внушительная доза виски. Недолго думая, я отправился в бар. В тот вечер я порядком набрался, что, впрочем, мне особенно не помогло. Перед глазами неотступно стоял силуэт незнакомки.
    Ночью я никак не мог заснуть, и только под утро удалось на пару часов сомкнуть глаза. В итоге, проснулся с головной болью и разбитым телом. Однако это никак не помешало мне вновь отправиться в церковь, где я безрезультатно провел чуть ли не полдня. Был я там и на следующий день, и через день, и в другие дни... И только, не помню уж в какой по счету день, я увидел ее сидящей на том же месте. Стараясь не шуметь, я сажусь сзади нее и  наблюдаю. Боже мой, как она  похожа на Белу – округлые нежные плечи, мягкие шелковистые волосы с оттенком каштана...
    -Бела, - тихо произнес я, - это ты?
    Женщина обернулась и с улыбкой посмотрела на меня.
    -Мы с вами знакомы? – спрашивает она.
    Я молчу.
    -Наверное, вы обознались...
    Я продолжаю молчать.
    -Вы армянин? - растерянно произносит она.
    Я киваю головой.
    -Кого-нибудь ждете?
    Я пожимаю плечами.
    -С вами все в порядке, парон?
    -Да-да... Не беспокойтесь, - обрел я наконец дар речи, - я в порядке.
    -Вам нужна помощь?
    -Не думаю, что кто-то сможет мне помочь.
    Женщина удивленно смотрит на меня.
    -Даже Господь...
    -Тем более, он...
    -Вы не верите в Бога?
    -Скажем так – я верю в судьбу.
    -Тогда, почему же вы здесь? – удивляется она.
    Я улыбаюсь.
    -Вы не поверите, но здесь я из-за вас.
    -Из-за меня?! – изумляется она.
    -Я вас спутал с другой женщиной...
    -Кто она - жена, любовница, подруга?
    -Неважно, - отрезал я, - давайте лучше знакомиться. Меня зовут Закария, а вас?
    -Мелания, - сразу же представилась она. – А вы подумали, что я Бела?
    -Да...
             
         43               
    Из моей жизни  постоянно исчезают люди. И это началось очень давно. Совсем неожиданно ушел отец, потом и мать. Я потерял Анаит, Белу, своих друзей. Затем от меня отказалась страна. До недавнего времени был Илья, который оставался единственным звеном, связывающим меня с Ереваном. Казалось, произошло то, что я с таким нетерпением ждал – закончился фильм и зажегся долгожданный свет в зале кинотеатра. И сразу же померкли все те образы, которые навязчиво преследовали меня,  и от которых я невероятно устал. Их место занял огромный и чужой Лос-Анджелес, незнакомые мне люди. У меня появилось неудержимое желание поговорить с Анаит, Шота, Ильей... Я понимал, что любая  попытка связаться с ереванскими друзьями может поставить их под удар. Исходя из тех же соображений, было бы глупо надеяться даже на самую короткую весточку от них. А о местонахождении Ильи я просто не имел понятия.
    Я остался совсем один, если не считать «цербера» - моего самого близкого друга на данный момент. Поэтому случайная (хотя я склонен думать, что все события нашей жизни предопределены) встреча с Меланией крайне обрадовала меня. Между нами сразу же установились искренние дружеские отношения. Я бы не назвал ее красивой (в общем понимании этого слова), но ей нельзя было отказать в привлекательности. Мы с ней были почти одного возраста и одинаково страдали от одиночества. Кроме того, у нас были схожие интересы – оба любили природу и не упускали случая в удобный для нас день, оседлав «цербера», вырваться за город. Предпочитали не говорить о прошлом, разве только в общих чертах. Мне было известно, что когда-то она была замужем, она же знала о Беле, да и в целом о моей жизни, лишь самую малость. Мы избегали разговоров о любви и не собирались менять статус установившихся отношений. Во всяком случае, пока...
               
                Ресторан в Малибу
           44
     В день своего рождения я пригласил Меланию в ресторан, который мы с Ильей когда-то отыскали в Малибу: нам очень нравилось это укромное местечко и  отменно приготовленные здесь стейки. По случаю праздничного ужина Мелания надела красное вечернее платье с легкой мохеровой накидкой. Она была в черных изящных туфлях на высоких каблуках,  в руках держала маленькую черную сумочку с блестками. 
    -Ты прекрасна, - только и смог я выговорить.
    -Благодарю, - сказала она и взяла меня под руку.
    К нам подошел метрдотель и вопросительно посмотрел на меня.
    -Привет, Марк, сегодня у нас особый день, и мы хотели бы провести его особенно.
    -Даже не знаю, мистер Зак, - улыбнулся он, - смогу ли я чем-то удивить вашу даму, которая, надо полагать, прибыла к нам из Европы.
    -Ты совершенно верно угадал, мой друг - рассмеялся я, - Мелания только сегодня прибыла из Парижа.
    -О-о-о... –  мечтательно воскликнул он и закатил глаза, - Париж, Монмартр, Пиаф...
    Марк провел нас вглубь зала и усадил за столик на двоих:
    -Леди предпочитает французскую кухню?
    -Мой спутник утверждает, что у вас готовят чудесный стейк.
    -О, да...
    -А вот к нему можно взять французского вина. Ты не против,  дорогой? – обратилась она ко мне.
    -Прекрасный выбор, - согласился я и добавил после ухода Марка: - Ты  меня никогда не называла «дорогой».
    -Но ведь сегодня твой день.
    -Хочешь сказать, что завтра я уже таким для тебя не буду? 
    -Не знаю...
 Вдруг зазвучала музыка: пела Эдит Пиаф. Мы   одновременно посмотрели в сторону Марка. Тот улыбнулся и учтиво кивнул головой. А еще через пару минут на нашем столе появился великолепный букет белых роз.
    -Спасибо тебе за праздник, - тихо произнесла Мелания и поднесла платок к глазам.
    -Ну что ты...
    -Не обращай внимания. Я просто очень счастлива... благодаря тебе.
    -Не забывай о Марке...
    -Да-да... Конечно же, он – чудо. Давай, наконец, выпьем за твое здоровье, - сказала она и подняла бокал.
    -Я не против...
    -Желаю тебе...
    Я вспомнил маленький ресторанчик в Дилижане. До меня отчетливо дошли звуки дилижанского дождя, и я вспомнил запотевшее оконное стекло, через которое так причудливо выглядела природа.  Бела сравнила эту, как она сама выразилась, «оконную» живопись с работами одного из французских импрессионистов – не то Моне, не то Писсарро. Я же, кажется, не согласился с ней и назвал другого художника.
    Господи, неужели все повторится заново... С той лишь разницей, что изменятся декорации: напротив меня не Бела, а Мелания, армянское арени сменилось французским бордо...
   Что же дальше – КГБ, Олег, предательство, любовь... Все это уже было, было, было... И я не хочу повтора, пусть даже с другими декорациями. Ведь суть остается та же... Как скучна эта чертова жизнь. Что я могу дать этой милой женщине? Наверное, то же «ничто», которого удостоились  Анаит, Бела, Лига. Имею ли я моральное право... Впрочем, что за глупая фраза – «моральное право» - уж очень отдает архаизмом или, пожалуй, советской патетикой.
    -Зак... Зак, - услышал я ее голос, - что случилось? Где ты есть, с тобой  все в порядке? Побледнел-то как!
    -Это потому, что я мало выпил. Сейчас этим и займемся: пьем  за тебя!
    -Зак... ты думал о Беле?
    Я неопределенно покачал головой.
    -Если не хочешь, можешь не отвечать,...
    -Не только о ней. О жизни в целом, Ереване, друзьях...
    -Мне это знакомо. Ведь я тоже эмигрантка... Но я решила забыть прошлое и все, связанное с ним...
    -И тебе удалось это?
    -Знаешь, каждый человек независимо от того, где  живет, является эмигрантом во времени. На самом деле мы тоскуем не по родине, месту, где родились, а по ушедшему времени. По этому поводу некто дал удачное определение: «родина - это то время, в котором мы сейчас живем». Мы каждую бесконечно малую долю секунды эмигрируем  из прошлого в настоящее. Хочу сказать, что эмиграция, в более широком смысле этого слова - это  бесконечный процесс  во времени.
    -И поэтому ты решила жить настоящим.
    -По крайней мере пытаюсь.
    -А будущее?
    -Мы сейчас встанем и отправимся на берег слушать шум волн. Вот такое у нас будет будущее.
    -Отлично. Значит, мы с тобой прямо сейчас «сэмигрируем» к берегу океана и там, под шум волн, будем с ностальгией вспоминать съеденный стейк, который уже давно переварился в волнах желудочного сока.
    -Рада, что ты точно уловил суть сказанного, - рассмеялась Мелания и неожиданно чмокнула меня в щеку. – Ну что, пошли...
    Вечер был чудесный. Солнечный диск медленно приближался к горизонту. Его последние лучи окрашивали золотом небосвод и уверенно прокладывали себе серебристую дорожку в темно-синих волнах океана. Мы вплотную подошли к берегу. Мелания сбросила туфли и  вошла в воду. Я думал, что она хочет лишь смочить ноги, но она уверенно продвигалась навстречу волнам. Когда вода поднялась выше колен, я забеспокоился и решил окликнуть ее, но мой голос растворился в шуме океанского прибоя. Тем временем она взмахнула руками, полностью погрузилась в воду и поплыла. Я видел только ее голову с распущенными на волнах волосами и верхнюю часть  платья. Удостоверившись, что она недурно плавает, я несколько успокоился, присел на песок и закурил.
    -Сэр, - услышал я голос за спиной и обернулся.
    Сзади меня стоял Марк с большим махровым полотенцем в руках.
    -Сэр, - повторил он, - ваша дама просто прелесть, но она может замерзнуть. Сейчас совсем не купальный сезон.
    -Спасибо, дорогой мой Марк, огромное спасибо за заботу.
    -Да, не за что. Я все хотел спросить про вашего друга, не помню, как его зовут, такой веселый, все время шутил. Что-то давненько он не появлялся у нас.
    -Я тоже его давно не видел. Кажется, он живет в Аризоне.
    -Будет возможность, передавайте ему привет.
    -Обязательно. Впрочем, вряд ли у меня получится – у нас с ним нет связи.
    Марк удивленно вскинул брови.
    -Разве вы с ним не друзья?!
    -Не знаю, какая муха его укусила, но он решил покинуть нас, я даже не знаю, где его искать.
    -Не удивляйтесь, мистер Зак, - с печалью в голосе произнес он, - в этой стране водятся непонятные мухи. И кусаются очень больно. Но самое ужасное заключается в том, что они заразны. Одна из них укусила и меня. В итоге, я бросил семью в Нью-Йорке и переехал сюда. Вот и ваш друг подался в бега. А завтра, может, и вы последуете его примеру. Эта страна сделала меня несчастным. Америка похожа на паука, который заманивает нас в свою красиво сплетенную паутину, из которой уж не выбраться. Один мой знакомый иммигрант как-то сказал, что из Америки, как  с того света, не возвращаются...
    Тут он посмотрел в сторону.
    -А вот и ваша дама, сэр. Как она грациозна, - восхищенно воскликнул он, - смотрите, не упустите. Она любит вас.
    -С чего ты взял, Марк? - рассмеялся я.
    -У меня большой опыт в таких делах, уж поверьте мне. Согласитесь, что только влюбленная женщина полезет в холодный океан, да еще в вечернем платье.
    -Кто знает, - сказал я, прихватил полотенце и двинулся навстречу Мелании.               
    
                Дом в эвкалиптовой роще          
       
          45 
    Вероятно Мелания права. Думая о прошлом, мы, в основном, тоскуем о прошедшей молодости. И все же я не перестаю думать о Ереване. То ли потому, что этот город связан с Белой, то ли потому, что мне уже приелась здешняя сытая жизнь, и я устал от постоянного рассылания резюме в ожидании положительного ответа. Я не знал, как мне реагировать на любовь Мелании, понятия не имел, как сложатся наши отношения. Я был в такой же растерянности, как много лет назад, когда встретил Белу.
    Укутанная в махровое полотенце, Мелания сидела на заднем сиденье «цербера». Я включил на полную мощность печку, и в машине стало жарко.
    -Прости меня, - тихо сказала она, - это было глупо.
    Я посмотрел на нее в зеркало и улыбнулся.
    -Это все сны... - все так же тихо продолжила она. - Часто вижу один и тот же сон – будто стою на берегу океана и пытаюсь войти в воду. Но у меня ничего не получается. Океан отдаляется от меня ровно на столько, на сколько я к нему приближаюсь. И так до тех пор, пока я не просыпаюсь. Зак...
    -Что?
    -Я люблю тебя...
    -Знаю.
    -Ты все еще ее любишь?
    -Да.
    -Но ее ведь нету...
    -Дело совсем в другом.
    -В чем же?
    -Я не тот, кто тебе нужен, - выдавил я из себя, -  я неудачник. Ты не будешь со мной счастлива.
    -Ты себе сам это внушил или...
    Тут в зеркале заднего вида я заметил мигалки полицейской машины.
    -Ну вот, говорил же, что неудачник, - сбросив скорость, я съехал на обочину дороги. Подошел офицер и направил мне в лицо луч фонарика.
    -Хелло, сэр, - вежливо поздоровался он, - могу ли я взглянуть на ваши права и регистрационную карточку?
    -Я сделал что-то не так? - спросил я и достал из кармана документы.
    -Вы ехали со скоростью 110 миль в час. А на этом участке дороги допустимая скорость 65 миль...
    -Ух ты, - воскликнул я, - неужели мой старый «Кадиллак» способен на такой подвиг?
    Офицеру, видимо, шутка не понравилась. Он нахмурился и медленно перевел луч на Меланию.
    -Сэр, - стальным голосом произнес он, - кто эта женщина?
    -Моя подруга. Понимаете...
    -Попрошу вас выйти из машины, - грубо прервал он меня. В то же время рука его плавно легла на кобуру. – И вас тоже, - обратился он к Мелании.
    -Но, позвольте, - вмешался я, - разве вы не видите, она не может сделать этого.
    -Сэр, еще одно слово, и я буду вынужден вас арестовать.
    -Какого черта...
     Полицейский тотчас скрутил мне руки, защелкнул на них наручники и зачитал мои права. Затем он связался по рации с центром и назвал наши фамилии.
    -Боюсь, вам понадобятся услуги адвоката, - сухо произнес он и усадил меня на заднее сиденье своей машины.
    -Что же будет с моей подругой? – спросил я.
    -Леди свободна. Вы разрешаете ей сесть за руль вашей машины?
    Я утвердительно кивнул головой.
    -Тогда хорошего вам вечера, - обратился он к ней и добавил: - Осторожней на дорогах.
    В полицейском участке у меня взяли отпечатки пальцев,  сфотографировали в анфас и в профиль, и посадили в «клетку». Мне же оставалось только ждать и гадать.
    Наверное, размышлял я, причиной ареста стало недавнее задержание в Санта-Барбаре. Не хватало только, чтобы меня еще и в рецидивисты записали. Тут я четко себе представил заголовок в «Правде» или «Известиях»: «Диссидент Мидоянц подался в криминал», или «Закария Мидоянц нашел убежище в американской тюрьме», или, еще лучше... Мои размышления прервал голос сержанта.
    -Мидоянц, - громко позвал он, делая при этом ударение на средний слог моей фамилии, - выходите.
    Меня провели в кабинет шерифа. Тот охватил меня взглядом с ног до головы и пригласил сесть.
    -Мистер Мидоянц, - обратился он ко мне, -  в рапорте сержанта Брауна говорится, что вы оказали сопротивление при аресте. Вы подтверждаете его слова?
    -Смотря, что вы называете сопротивлением.
    Шериф испепеляющим взглядом посмотрел на меня, но промолчал. Затем полистал какие-то бумаги и вновь обратился ко мне.
    -Вас задерживали за драку в Санта-Барбаре...
    -Не отрицаю...
    -Это хорошо, что вы не отрицаете, - произнес он и захлопнул папку. – Я обязан задержать вас на неопределенный срок. Впрочем, если кто-то согласится внести за вас залог, то...
    -Боюсь, что таковых не найдется.
    -Сожалею... Кстати, вы имеете право сделать один звонок, - сказал он и придвинул телефонный аппарат.
    Мелькнула мысль позвонить Марине, но я тотчас  ее отверг.
    -Мне некому звонить.
    -Что ж, тогда вам придется некоторое время пробыть у нас. 
    На следующее утро меня вновь отвели к шерифу.
    -А вы говорили, - произнес он, - что некому внести за вас залог.
    Конечно же, я догадывался, кто мог это сделать, а потому вовсе не удивился словам шерифа. Я всего лишь пожал плечами и выжидающе посмотрел на него. Шериф неопределенно хмыкнул и протянул мне бумаги, которые я должен был подписать. После соблюдения этих и других формальностей меня отпустили. На противоположной стороне рядом с «цербером» стояла Мелания. Она улыбалась и махала  руками. Затем, быстро перейдя дорогу, бросилась ко мне.
    -Я так скучала...
    -Так ведь прошла всего лишь ночь.
    -Мне она показалась вечностью. Я готова была убить этого копа. Ну как ты, с тобой все в порядке?
    -Со мной все хорошо. Разве что не отказался бы от горячего душа и сытного завтрака.
    -Ура-а-а, - радостно завопила она, привлекая внимание прохожих, - как раз у меня и позавтракаем. Я сделаю тебе яичницу с беконом.
    -Кстати, - догадался я спросить, - ты случайно не простыла после вчерашней морской ванны?
    -Ничуть. Сегодня под утро мне удалось заснуть, и я видела чудесный сон.
    -Да? И какой же?
    -Я видела океан. И на этот раз у меня  получилось. Представляешь?!
    Мелания села за руль и завела «Каддилак». Набрав обороты, машина выехала на хайвей и стремительно понеслась по идеально ровной трассе. После ночи, проведенной в тесной кутузке со спертым воздухом, я с наслаждением вдыхал морской воздух, врывавшийся через открытое окно. Жизнь вновь показалась прекрасной. Я даже попытался осторожно приоткрыть дверь в будущее. Там я увидел тихое семейное счастье – небольшой домик в эвкалиптовой роще с миниатюрным садиком, счастливую Меланию в домашнем халате на крыльце. Она, кажется, беременна, но пока ничего не говорит мне, лишь многозначительно улыбается и заливается краской. Я подхожу ближе и, о Господи, - это же Бела. Ясно слышу ее слова:

                Если встретишь на чужбине женщину
                Не говори ей о любви...

    -Зак, - услышал я ее голос, - ты опять не слушаешь меня.
    -Извини, кажется я вздремнул. Ты же понимаешь – ночь в «клетке»...
    -Да-да, конечно. Ну а как тебе мой сон? Ты хоть это успел услышать?
    -Все, что ты рассказала, - чудесно, океан ныне был благосклонен к тебе Очень давно я пытался покорить гору. Так же, как ты, я хотел добиться ее гостеприимства. Но она так и не допустила к себе.
    -Бедненький Зак, ты не переживай. Мы обязательно покорим ее вместе. Вот увидишь, у нас получится.
    -К сожалению, это невозможно.
    -Почему?
    -Эта гора находится в Армении.
    -Ну и что? Поедем с тобой в Армению.
    -И это тоже невозможно.
    -Как это...
    -Я тебе не говорил... Меня лишили советского гражданства... Впрочем, в любом случае – это все в прошлом.
    Мелания задумалась. Несколько минут мы молчали.
    -Наверное, - нарушила она тишину, - я многого о тебе не знаю.
   



          46
    Мысль о Филадельфии появилась после «бегства» Ильи:  в Лос-Анджелесе меня уже ничто не удерживало, а Филадельфия - родина отца и тети Аньес. Разумеется, я толком не представлял, чем там буду заниматься. Схожу  на могилы деда и тети, а дальше что? И все же, что-то меня тянуло туда - быть может, недавно приснившийся сон, в котором я видел Аньес, или что-то еще из подсознания. Я настолько укоренился в мысли уехать из Лос-Анджелеса, что решил не мешкать и, буквально за несколько дней до знакомства с Меланией   заказал билеты на самолет. Однако ее внезапное появление спутало мне карты и, пришлось повременить с отъездом.
    С некоторых пор  платонические отношения с Меланией плавно перешли в фазу интимных. Нельзя сказать, что я ее любил, но меня переполняла чисто мужская гордость от того, что мне удалось дать ей немного счастья. Наконец-то, за последние десять, а то и более, лет я ощутил себя кому-то нужным. И главное, я больше не желал доставлять  горя женщине, которая находится рядом со мной. Хватит...  Кроме того, я не исключал возможности связать наши судьбы узами брака. Но только после того, как сам определюсь в жизни. Однако, прежде всего я должен был съездить в Филадельфию. Эта мысль не оставляла меня в покое и требовала скорейшей реализации. Появилась идея поехать туда с Меланией, и я даже сказал ей об этом, что  очень обрадовало ее.
    После рождественских праздников Мелания огорошила меня новостью о своей беременности. Я даже не знал, как реагировать, поскольку никак не мог представить себя в роли отца.
    -Ты не рад? - испуганно произнесла она. - Я пожал плечами и отвел взгляд в сторону. - Не беспокойся, он не будет тебе мешать.
    -Ну что ты, дорогая, конечно же, рад. Просто, все так неожиданно. Я же никогда не был отцом.
    Она улыбнулась и прижалась ко мне.
    -Вот увидишь, мы будем счастливы – ты, я и наш маленький Зак.
    -Как ты сказала?
    -Ты не ослышался, мы назовем его твоим именем.
    -А если будет девочка?
    -Нет, дорогой, я уверена, что будет сын.

                Семейный праздник

          47
    Моя жизнь менялась на глазах, она приобретала смысл. Мелания стала для меня родным человеком, перед которым я чувствовал ответственность. Я был счастлив, и четко знал, что чувство это не мимолетное.
    Решение жить вместе пришло само собой. Мы сняли небольшой хауз на  Роз-авенью в Пасадине.  Он был недорогой, но вполне приличный для проживания: две небольшие спальни и достаточно просторная гостиная с выходом в огороженный живым забором малюсенький садик, где в соседстве с азалиями можно было разместить, разве что небольшой стол и два стула. Каждое утро мы пили там кофе, а в нежаркую погоду трапезничали.
   Я окончательно отказался от поисков работы по специальности и устроился в небольшую компанию по ремонту компьютеров. Господин Хо, владелец компании, даже не взглянул на резюме. Он просто предложил мне отремонтировать испорченную машину и, после того, как я сдал ему работу, сразу оформил мои документы.  То, чем я занимался – мне нравилось, хотя бы потому, что было достаточна близко моей профессии. Я предложил компании ряд новшеств, они были приняты, и меня назначили менеджером с соответствующим повышением зарплаты.   
    Вначале мы решили отметить это событие в ресторане, но Мелания предложила собраться дома.
    -Я приготовлю толму в виноградных листьях, сделаю пару традиционных армянских салатов. Возьмем армянский сыр и зелень. А еще можно сделать арису. Ты любишь арису?
    Я удивленно смотрел на нее.
    -Что ты так смотришь?
    -Ты и ее можешь приготовить?
    -Ты меня еще не знаешь. Еще как смогу, пальчики оближешь. Меня этому учила бабушка.
    -Ну-у-у, если бабушка, то вопросов нет. Что ж, тогда я не против – соберемся дома.
    В назначенный день к нам пришли гости – двое моих сотрудников, подруга Мелании с мужем и Марина. Мелания была счастлива, и я понимал ее радость. Она впервые чувствовала себя хозяйкой дома и, как я заметил, прекрасно справлялась со своими обязанностями.
    Стол был накрыт безукоризненно, а толма была до того вкусной, что мои сотрудники предложили выпить за автора этого кулинарного чуда, что было единогласно поддержано со стороны остальных гостей.
    После изрядно выпитого вина мы отодвинули стол в угол и начали танцевать. Мелания учила гостей армянским танцам, а я спел для них несколько армянских песен. Все было настолько хорошо, что никто из нас даже не заметил, как стемнело. Налив себе виски, я вышел в садик покурить. Пламя зажигалки на миг осветило столик в углу, где сидела Марина и неспеша потягивала вино.
    -Ты счастлив? -  спросила она, глядя куда-то в сторону.
    -Да. Но самое главное, что счастлива она. Это доставляет мне радость.
    Ее губы тронула печальная улыбка.
    -Мне очень тоскливо, без Ильи. Он сволочь и негодяй. Он кретин, дегенерат, но я люблю его. Где он сейчас? Если б я только знала, где его искать...
    -То, что? Бросила бы все и...
    -Именно так бы и сделала... К черту клинику, к черту бизнес, все это мишура. Я совершила ошибку. Мне не следовало так давить на него, к сожалению, я поняла это очень поздно. В конце концов, он хотел совсем немногого - остаться самим собой. Я же пыталась изменить его, убрать из его сознания советское прошлое, стереть прежнего Илью и сделать из него американца. Это было ошибкой...
    Нельзя человека лишать прошлого, сколь бы нелегким оно ни было, если он сам того не хочет. Знаешь, он часто вспоминал Союз. Причем, что интересно, его воспоминания были связаны с самыми уродливыми явлениями той страны. Он скучал по очередям за колбасой и импортной мебелью. С умилением говорил о своей маленькой однокомнатной квартире в «хрущевке»! Представляешь, он не мог найти себе место в моем огромном доме на Беверли- Хиллз. Спал в небольшой комнатке, отведенной для прислуги, питался на кухне и, что самое смешное, курил в ванной комнате. Очень часто пел советские песни: «Катюша», «Синий платочек», «Вставай, страна огромная...», «Интернационал» и так далее.
    Что все это значит, Зак? Ведь в этой стране не только он один эмигрант, ведь другие как-то приспосабливаются и даже становятся счастливыми, удачливыми.
    -Это довольно трудно объяснить. Для этого надо быть Ильей или хотя бы на время побыть в его шкуре. Ему, впрочем, как и мне, не стоило сюда приезжать. Это не наша страна, сколь бы хорошей она ни была. Вот представь себе крота, который случайно вылез из своей норы. Ты же понимаешь, что от ослепительного света его вновь потянет назад, в темную и сырую нору. Потому что он привык к этой самой сырости и темноте, а вне норы ему больно слепит глаза... Правда, бывают и такие «кроты», которым удается выдержать солнечный свет, но, как правило, это те, которым не удалось состояться в родной норе, а посему  и терять-то особенно нечего.
    -Понимаю. К таким кротам ты причисляешь меня и мне подобных.
    -Я этого не говорил...
    -Все, что ты сейчас сказал, – демагогия, чушь, всего лишь отговорка слабых духом и немощных телом. Это, если хочешь – неудачная попытка оправдать свое бездействие или даже лень. А Илья, представь, вовсе не  слабосильный. Просто ему нужно было время для адаптации. Несколько больше, чем другим...
    Марина залпом опорожнила бокал и налила себе еще.
    -Что значит, наша или не наша страна? – воскликнула она. -  Ерунда на постном масле. Если человек в состоянии состояться, это произойдет в любой стране. Но все дело в том, что ваш распрекрасный Союз воспитал в вас инфантилизм, от которого вы сами же и не хотите освободиться. Сказать, почему? Вам просто нравится пребывать в подобном состоянии: нет необходимости самому решать свои проблемы, шевелить мозгами и брать на себя любую, даже самую малую ответственность. За вас это делает государство, которое, кстати, ничем не уступает в инфантилизме своим гражданам.
    -Браво, - захлопал я в ладоши, - браво, браво, браво... Тебе бы лекции читать в университете. Знаешь... Пожалуй, по основным тезисам я соглашусь с тобой. Действительно, ты все верно расставила по полочкам. Но при этом не учла немаловажную деталь: никто из нас не виноват, что родился и вырос в этой, как ты сказала, инфантильной стране. Точно так же, как тот крот, который не виноват в том, что родился кротом. Тебя удивляет, что Илья распевал советские песни и с ностальгией вспоминал свою хрущевку. Мне это понятно, поскольку забыть все это - означает забыть самого себя. Ведь все это когда-то было и стало частичкой нашей жизни. И потом, ты же сама сказала, что невозможно лишить человека прошлого...
    -И сейчас повторю, - перебила она меня, - лишить невозможно, но жить надо настоящим! А прошлое пусть останется в прошлом.
    -Легко сказать, но сделать... Ты уж извини, не каждому это под силу.
    -Но я же смогла!
    -Поэтому теперь готова все бросить ради него?
     Марина замолчала.
    -Хочешь совет: найди его. Обязательно найди, и тогда все встанет на свои места.
    -Пожалуй, ты прав, - устало произнесла она.
    -Тогда вернемся к гостям, - сказал я и провел ее в гостиную.
    Было далеко за полночь, когда гости разошлись. Мы с Меланией убрали со стола и отправились спать. В ту ночь мне снились чудесные сны. Я видел гору, на вершине которой, взявшись за руки, стояли я и Мелания. Под нами раскинулся малюсенький город, похожий, скорее, на макет. Мы взмахнули руками и полетели. Недолго покружив над городом, плавно опустились на одну из его улиц, по обе стороны которой тесно расположились маленькие магазинчики, кафе, галереи. Кругом было много зелени, цветов и миниатюрных фонтанчиков. Мы уверенно пошли вдоль улицы и скоро остановились у дома с небольшим патио. Вдруг дверь отворилась - и на пороге появилась улыбающаяся Марина, а за ней Илья, в большой ковбойской шляпе с загнутыми полями. Я протянул ему руку, чтобы поздороваться, но тут сон неожиданно прервался, и все образы вмиг померкли.



   Сознание постепенно возвращалось. Веки не хотели открываться, они словно были налиты свинцом. Обнаружил, что не чувствую конечностей. А еще, я ощущал незнакомое мне состояние полной опустошенности. Неизвестно сколько прошло времени, прежде чем мне удалось открыть глаза. Над головой вращался большой белый вентилятор. С трудом  повернул голову. Заметил окно в алюминиевой раме и стойку для подключения системы. Повернув голову в другую сторону, увидел дверь и небольшую нишу с перегородкой.
    Я закрыл глаза и попытался собраться с мыслями, но они путались и никак не хотели складываться в хронологический порядок.
    -Как вы себя чувствуете? - услышал я голос и открыл глаза. У изголовья стояла молодая девушка в голубом халате.
    -Что произошло? – с трудом  произнес я.
    -Вы попали в аварию, но, слава Богу, все обошлось. Вы счастливчик...
    Я попытался было привстать, но девушка легонько вернула меня на место.
    -Вам нельзя двигаться, лежите спокойно. Скоро придет врач и осмотрит вас. Но могу вас заверить, худшее уже позади. Вы отделались переломом нескольких ребер, левой руки и сотрясением мозга средней тяжести. Не беспокойтесь, доктор поставит вас на ноги.
    -Почему же я не чувствую конечностей?
    -Потому что мы применили точечную спинномозговую анестезию, действие которой еще не прекратилось.
    -Как вас зовут?
    -Николь. Я старший ассистент.
    -Николь, ради Бога, расскажите как это было. Я ничего не помню...

                В Аризону
          48
    Мелания находилась на шестом месяце. Беременность протекала нормально, если не считать легкого недомогания, что, по словам доктора, вполне соответствовало ее состоянию. В первой половине июня мы собирались съездить на неделю в Филадельфию. Впрочем, мы хотели совершить эту поездку после рождения ребенка, но Мелания вполне справедливо заметила, что тогда нам будет не до того. Я с ней согласился и готов был уже заказать билеты, но... позвонила Марина.
    -Зак, - услышал я в трубке ее радостный голос, - свершилось: я банкрот. Ты меня слышишь?
    -Если это первоапрельская шутка, то она тебе удалась. Ха-ха...
    -Это не шутка, ты еще всего не знаешь. Я нашла Илью...
    -Что-о-о? – заорал я, - Что ты сказала?
    -Что слышал. И сейчас он стоит рядом со мной.
    -Где вы?
    -В Аризоне.
    -Марина, скажи, что это не сон...
    -Мы решили сыграть свадьбу. Представляешь, настоящую, а не фиктивную. И мы вас приглашаем...
    -Старик, - услышал я голос Ильи, - ты меня не забыл, дружище? Помнишь Санта-Барбару? Вы же приедете к нам? Только не говори, что занят...
    Марина потеряла практически все – бизнес, дом, машины и внушительную сумму денег. Однако она особенно не переживала, так как после аудиторской проверки все могло закончиться гораздо хуже. В итоге, ей пришлось нанять хорошего и, соответственно, дорогого адвоката, который и посоветовал ей объявить себя банкротом, дабы избежать судебного разбирательства. А после этого она неожиданно получила письмо от Ильи, в котором он просил ее одолжить небольшую сумму денег для открытия бизнеса. Недолго думая, Марина собрала оставшиеся деньги и помчалась на крыльях любви в Аризону. Вот так они и встретились. 
     Спустя месяц после звонка из Аризоны мы собрались в дорогу. Хотя и поездка в Филадельфию опять провалилась, я особенно не переживал, ибо встреча с другом казалась мне куда важнее. Решили ехать на машине. Нашему старому доброму «церберу» предстояло преодолеть приблизительно 500 миль. Именно на таком расстоянии от Лос-Анджелеса находился город Флагстаф, где поселились Илья с Мариной. Взяв с собой все необходимое, мы с первыми лучами солнца покинули Лос-Анджелес. Эстакада широких скоростных трасс вскоре сменилась неширокой однополосной дорогой. Я сбавил скорость и взял курс на восток. За окнами  мелькал выжженный охрой унылый пустынный пейзаж. От однообразной дороги меня начало клонить ко сну.
    -Как ты думаешь, - взбодрил меня ее голос, - у них все получится?
    -Должно получиться. Они слишком долго шли к этому.  Они нужны друг другу.
    -Я тоже так думаю. Наверное, они дополняют друг друга. И вообще, правда здорово, когда в необъятном нашем мире двоим удается найти взаимопонимание, - это дорогого стоит. Мне, например, еще с детства казалось, что меня никто не понимает. Я всячески старалась обратить на себя внимание окружающих и впадала в отчаяние, когда мне это не удавалось. Возможно, меня понимали родители, но я стремилась к совсем другому пониманию. Мне хотелось, чтобы мои проблемы ничуть не уступали, по своей значимости, проблемам взрослых. Я влюбилась, когда мне было 16 лет. Он был моим одноклассником, с которым я проучилась все 10 лет. Никогда не обращала на него внимания, да и ничем особенным он не выделялся среди других, разве что хорошо играл на гитаре. У нас в классе учились достаточно интересные ребята и мне всегда казалось, что один из них обязательно будет моим другом. Как-то, уже в старших классах, он пригласил меня к себе домой. От  неожиданности я не знала, что и сказать. «Я достал последние диски битлов, - застенчиво произнес он, - можем послушать». В тот раз я ничего не сказала ему. Однако, придя домой, я почувствовала, что со мной происходит что-то непонятное. Почти всю ночь я не сомкнула  глаз... На следующий день я сама подошла к нему и сказала, что не против послушать битлов.
    После уроков мы пошли к нему. Какое-то время молча слушали музыку. Затем, совсем неожиданно, он встал со своего места, подошел ко мне, наклонился и поцеловал в губы - до того неуклюже, что развеселил меня. Он покраснел и готов был ретироваться, но я схватила его за руку и усадила рядом. Он прятал от меня глаза, не знал, куда деть руки. Потом осмелел, посмотрел на меня и четко, внятно, как на уроке, выпалил: «Я тебя люблю. Ты мне всегда нравилась, но была настолько недоступна, что и не помышлял  подойти к тебе».
    Мы начали встречаться. Ходили в кафе, просто гуляли по городу, слушали музыку у него дома. У нас был даже свой гимн «All you need Is love». Это была песня битлов. После окончания школы я поступила в университет на факультет иностранных языков, а он решил стать профессиональным музыкантом...
    Мелания замолчала и задумчиво уставилась в окно.
    -Как его звали? – нарушил я молчание.
    -Его звали Грикор...
    -И что же было потом?
    -Грикор еще в школе брал частные уроки игры на гитаре у одного из лучших гитаристов Еревана. За короткое время он добился ощутимых успехов. Позже ему устроили прослушивание и предложили играть в эстрадном оркестре.
   Я заканчивала первый курс, когда Грикор сделал мне предложение.Но мои родители даже слышать не хотели об этом. Особенно упорствовала мать. «Грикор, - говорила она,-  совсем тебе не пара и вряд ли будешь с ним счастлива». Я была в отчаяние, поскольку давно еще решила связать свою судьбу с Грикором, но вместе с тем  не хотела обижать родителей. А потом родители сообщили, что мой американский дядя, то есть брат матери, подал прошение на воссоединение семьи. Для меня это было громом среди ясного неба. Я наотрез отказалась уезжать из Союза. Они просили, пытались убедить, угрожали, но я твердо стояла на своем.
    -И тем не менее им удалось убедить тебя...
    -Я поняла, что в чужой стране им будет очень трудно без меня.
    -А как же Грикор?
    Она вновь умолкла, и я решил не тревожить ее: ах как тяжелы порой бывают воспоминания!.. Мелания никогда не рассказывала мне о своей прежней жизни, впрочем, так же, как и я о своей. Как-то мать говорила мне, что прошлое – это зеркало, в котором отражается истинная сущность человека. Мелания позволила мне взглянуть в зеркало своей жизни, и я увидел там робкое и ранимое существо, которое ищет поддержки или то самое плечо, на которое можно опереться. Она нашла меня и, не раздумывая, вручила свою судьбу в мои руки. И я ей благодарен за это...
    -Он писал мне длинные письма. Говорил, как  невыносимо без меня. А еще, рассказывал о своих успехах. Я тоже часто писала ему. В одном из писем он назвал наши общения «эпистолярным романом». Но мне уже было ясно, что это его, романа, последние страницы, о чем и сообщила ему.
    Около года он не писал. Однако в письме, которое я получила после этого перерыва, он твердил, что никак не может меня забыть, а посему решил во что бы то ни стало приехать ко мне. Помимо этого, говорил он, ему, как профессиональному музыканту, больше нечего делать в СССР. Вероятно, имел в виду, что для дальнейшего профессионального роста ему необходимо общаться с американскими музыкантами, да и вообще, получить возможность заниматься свободным творчеством в свободной стране. Когда Грикор был на гастролях во  Франции, он остался в Марселе, а затем на корабле перебрался в Америку.
    -Так, он сейчас здесь? - воскликнул я и заметил на ее лице ухмылку.
    -Не знаю, может и здесь...
    -То есть...
    -Разочарование наступило очень скоро. Я сразу же догадалась, что приехал он не ради меня. Он был совсем не тот, что в Ереване. В нем присутствовала странная одержимость.
    Не прошло и недели со дня приезда, как ему взбрело в голову отправиться в Нью-Йорк. Он хотел там встретиться  с неким известным музыкантом, которого считал заочно своим учителем. Я решила ему помочь. Мне казалось, если он добьется поставленной цели, наши отношения станут прежними. Мы поехали в Нью-Йорк, и нашли того гитариста. Он устроил ему прослушивание, провел короткую беседу и, то ли в шутку то ли всерьез сказал, что это ему еще нужно поучиться у Грикора. Вместо того чтобы радоваться, он впал в уныние: «Как ты не понимаешь, это же величайший гитарист. Лучше него нет. Я по сравнению с ним – пигмей. Тебе не ясно, что он просто отфутболил меня».
    После этой встречи Грикор потерял веру в себя. Правда,  продолжал играть, причем в достаточно известных коллективах. Но его ничто не радовало.
    А потом мы поженились. Первое время все шло хорошо. Он был внимателен и заботлив. Казалось, к нему постепенно возвращается вкус к жизни. Однако катастрофа случилась очень скоро – он пристрастился к наркотикам. Я боролась за него, как могла, но у меня ничего не выходило. Затем он стал все реже приходить домой. Я думала, что у него появилась женщина, но на деле все оказалось гораздо серьезнее. Он решил стать бездомным. Пару раз я возвращала его домой, но удержать так и не смогла. Изредка он сам заходил и просил денег на наркотики. А потом и вовсе пропал. Иногда его видели в той или иной подворотне с гитарой в руках. В очередной раз я попыталась вернуть его. Однако увидев Грикора, роящимся в мусорном баке, я окончательно поняла, что это уже совсем другой человек.
    -Грустная история... -  произнес я.
    -Все это уже в прошлом. Помнишь песню Пиаф, которую мы слушали в том ресторане, в Малибу?
    -Конечно.
    -Так вот, в той песне были такие слова:
 
                Нет! Ни о чем не жалею.
                Нет! Ни о чем не скорблю.
                Сожжены все мосты,
                Ведь теперь в моей жизни есть ты.

    -Вот и я ни о чем не жалею, ведь у меня есть ты... И скоро у нас появится сын. Разве это не чудесно?!

                Встреча      

         49 
    Скудная пустынная растительность уступила место зеленым кустарникам, а вдалеке замаячили горы, сплошь покрытые лесами. Смена пейзажа означала, что мы пересекаем зеленую зону Аризоны. Я взглянул на карту и прикинул, что до Флагстафа осталось ехать приблизительно два часа. Мы в последний раз остановились в придорожном кафе, и выпили по чашечке кофе, а затем продолжили путь. Было еще светло, когда мы доехали до города, где без труда нашли дом наших друзей.


    В какой-то миг мне показалось, что я опять вижу тот же сон – маленький, словно макет, зеленый городок и Илью в ковбойской шляпе. Но на этот раз -  без всяких левитаций... Постепенно ко мне возвращалась память. Картинки приобретали четкий и реальный контур. А еще  я слабо пошевелил пальцами и ощутил нарастающую боль в груди...

    Илья так сильно сжал меня в объятиях, что, казалось,  захрустели кости. Обнявшись, мы кружили по комнате, опрокидывая по ходу стулья. Затем свалились на пол и покатились по мягкому ковровому покрытию. Женщины с умилением наблюдали за нашим ребячеством. Потом хозяева показали нам свои владения: небольшой дом в два этажа с патио и достаточно обширный сад с бассейном в центре.
    -Тебе это ничего не напоминает? - с нескрываемой гордостью произнес Илья и указал на бассейн.
    -Только не говори, что в этом бассейне «плещут» воды Черного моря.
    -Старик, ты почти угадал. Посмотри внимательней на акваторию...
    -Бассейн как бассейн...
    -Ну же, Зак. Расшевели воображение.
    -Подожди, подожди...  неужели - Севан?!
    -Точно, копия озера в масштабе 1: 200. Сюда бы еще ишхан пустить...
    Стол накрыли рядом с бассейном. Пока Марина с Меланией готовили закуски, мы с Ильей принялись жарить хоровац. Не знаю, каким образом, но ему удалось достать настоящий мангал и шампуры. Мы неспеша нанизывали мясо, баклажаны, помидоры и перец. А тем временем в мангале полыхал и потрескивал огонь. Илья налил нам по стопке водки и мы чокнулись.
    -Ну, - воскликнул он, - рассказывай, дружище!
    -Вроде все налаживается. Марина, наверное, тебе говорила – я нашел хорошую работу, собираюсь стать отцом...   
    -Да, она мне рассказывала. Так это же здорово, старик! Кстати, и мы с Мариной думаем обзавестись детьми, но прежде необходимо поставить на ноги бизнес. Знаешь, буквально на днях я арендовал помещение под цветочный магазин. Прибыльное дело, скажу тебе... Кроме того, не поверишь, я решил стать ботаником – буду выращивать редкие виды цветов, заниматься селекцией. Как тебе...?
    -Здорово и, главное, близко твоей профессии.
    Мы выпили еще по рюмке. В мангале догорело последнее полено, и Илья принялся расставлять в ряд шампуры с мясом. Закурили...
    -Ты слышал, - обратился он ко мне, - что там творится?
    -Имеешь в виду «перестройку»...
    -Ее самую...
    -Не верю я в советскую демократию и тем более в социализм с «человеческим лицом».
    -Я тоже... Эта их «гласность» - всего лишь пустой лозунг. Точно такой же, как хрущевская оттепель. Хотя, говорят,  Горбачев всерьез взялся за демократизацию.
    -Прежде чем построить демократическое общество, ему придется досыта накормить свой народ, что по мановению волшебной палочки не делается.
    -Но должен же наступить конец тому мракобесию?
    -Когда-то – может быть. Помнится, как-то ты рассказывал историю  исхода евреев из Египта. Весьма поучительно... Наверное, не каждый задумывался о том, что путь из Египта к Земле обетованной, в географическом понимании, занял бы, в лучшем случае, пару месяцев, тогда как Моисей кружил свой народ по пустыне целых сорок лет. Для построения нового общества мало свершить революцию. Необходимо выветрить из сознания людей, как ты тогда верно выразился, тягу к сытому рабству. Моисею для этого потребовалось сорок лет. Сколько времени потребуется нам – неизвестно. Впрочем,  Сталин попытался сделать это путем кровавого террора, и, в какой-то степени ему это удалось – он создал новый тип человека «homo-sovetikus».
    -Значит, ты считаешь, что нам ничего не светит?
    -Я знаю только, что всякая революция или даже незначительные политические изменения в государственном устройстве приводят к колоссальным жертвам. За примером далеко ходить не надо – это французская и русская революции.
    -Слушай, старик, - не выдержал Илья, - к черту эту политику. Давай займемся делом. Держи шампуры...


    ....Николь сделала укол и боль начала отходить. Что же было потом? Потом была свадьба. Марина хотела вызвать раввина, но Илья был против. Впрочем, он был против всякого священника. В итоге мы зарезервировали столик в ресторане. В этот знаменательный для них день Марина надела изумительное кремового цвета платье, а Илья был в черном фраке с бабочкой. Мелания  облачилась в легкую «беременку», которую они с Мариной приобрели в местном магазине. А я, как всегда, был в своем неизменном сером  костюме и, наверное,  набившим уже всем оскомину черном галстуке в мелкий белый горошек. Не знаю почему, но именно эти детали врезались мне в память.
    Анаит все время подтрунивала над моим гардеробом. Я же, отшучиваясь, напоминал ей притчу об Эйнштейне. Когда Эйнштейн был  молод и неизвестен, он небрежно одевался. Кто-то из друзей сказал ему об этом, на что тот ответил: «Какая разница – все равно меня никто не знает». Однако, став знаменитым, продолжал одеваться также. И на вопрос, почему он так неопрятно выглядит, Эйнштейн ответил почти теми же словами: «Меня знает весь мир, и какая разница, как я одет». Нам с Анаит очень нравилась эта история, и мы всякий раз, по любому поводу, вспоминали эту притчу. А еще я вспомнил узенький серебряный браслет на руке Мелании. Господи, я не могу вспомнить ее лица... Сердце сжимается от тоски... Хочется остановить время, отключить память, но мозг упорно восстанавливает события того дня.
    Из-за поворота навстречу выскакивает серый пикап. Отвратительный скрежет тормозов, шипение шин, испуганное лицо водителя пикапа... Я вижу искореженного «цербера», из-под капота которого валит пар, вижу неестественно склоненную голову Мелании и струйку крови на ее шее. Невыносимая боль в груди, печаль в сердце и уходящее сознание...
    -Ее больше нет? – спросил я Николь.
    -Мы сделали все, что в наших силах, - сдавленным голосом произнесла она и посмотрела в сторону, - я сожалею...
     -Где она сейчас?
     -В морге...  Ваши друзья обо всем позаботились...

                Увидеть, чтобы расстаться навсегда               
          50
    Я стою на пересечении улиц Уилшир и Шестой стрит, что в Лос-Анджелесе. Стою и безучастно курю. Нащупываю в кармане пиджака ее серебряный браслет – все, что осталось от нее. В этом городе меня ничего больше не держит и я совсем не уверен, что какой-либо иной город может меня чем-то удержать.
    После госпиталя Илья и Марина забрали меня к себе. Какое-то время мне казалось, что я останусь у них навсегда: это же мои единственные друзья, ближе которых у меня никого нет. В этом городе похоронена Мелания. Я почти каждый день ходил к ней на могилу, что хоть как-то заглушало боль утраты.
    Впрочем, душа моя болела не только от понесенной утраты. Меня мучили угрызения совести. Ведь, по сути, это я, ворвавшись в ее жизнь, стал причиной ее гибели. Почему... Почему я приношу людям одни несчастья? Почему мне суждено жить одному? Я неоднократно задавал себе эти вопросы и не находил на них ответы. Бедная Мелания... Наша короткая совместная с ней жизнь еще раз убедила меня, что я, как тот прокаженный, должен подальше держаться от людей, дабы не заразить их бациллами одиночества. Хотя Илья и Марина придерживались иного мнения. Они всячески старались меня утешить и просили так не корить себя. «Ты же подарил ей счастье, - говорила Марина, - пусть мимолетное, но многие даже этого не удостаиваются за всю свою жизнь. Пойми, она ушла из этой жизни счастливой».
    Дом на Роз-авеню я решил сдать: оставаться здесь было выше моих сил. В очередной раз я заказал билеты в Филадельфию, но, видимо, и на этот раз мне было не суждено покинуть Лос-Анджелес.
    Неожиданно я получил письмо от Анаит. Меня это одновременно удивило, обрадовало и испугало. Должно быть, случилось нечто экстраординарное, если Анаит рискнула мне написать.
    Она сообщала, что в Союзе происходят масштабные изменения, и процесс этот, судя по всему, обещает быть необратимым. Рушатся старые, коммунистические стереотипы, а КГБ постепенно теряет свое влияние. Теперь, говорила она, мы можем свободно выражать свои мысли, критиковать государство, рассказывать политические анекдоты, переписываться с Западом, не опасаясь преследований. Из письма я также узнал, что Тиграна выпустили на свободу.
    Новости из Союза не могли изменить планов поездки в Филадельфию, так как происходящие перемены в СССР никак не воодушевляли меня. А если быть до конца откровенным, то мне было абсолютно все равно, ибо я был уверен, что в той стране разыгрывается очередной фарс, последствия которого могут стать намного плачевнее, чем брежневский застой. Анаит писала, что у меня есть все шансы восстановить советское гражданство, но подобная перспектива отнюдь не прельщала. Я уже устал от перемен и, главное, не представлял свою жизнь в стране, которая  так безжалостно вышвырнула меня. Но парадокс в том, что мне было суждено вернуться. Я уж давно осознал, что меня преследует рок, имя которому – Бела. Ее фантом определял   мои действия с того самого дня, как мы расстались с ней. Она незримо присутствовала в моей жизни, ходила по пятам и каждый раз напоминала о себе. И чтобы освободиться от этого наваждения, мне следовало бы ее вновь увидеть... Для того, чтобы расстаться навсегда.
       На углу улиц Уилшир и Шестой находится агентство Аэрофлота, куда я прихожу почти каждый день. Я уже наизусть знаю расписание всех рейсов на Москву, а в офисе меня уже узнают в лицо. Всякий раз они вежливо здороваются со мной и предлагают кофе с пирожными. Наверное, они считают меня  помешанным эмигрантом, что, впрочем, недалеко от истины. Уход Мелании выбил меня из колеи. Казалось бы, наша с ней хрупкая любовь начала обрастать плотью, но нелепая случайность вновь сыграла со мной злую шутку - и я который уже раз выпал из потока времени. Может ли быть в жизни человека столько случайностей? Или все события моей жизни изначально были очерчены кривой закономерности? Любопытно, иные ищут утешения в прошлом, а мне хочется стереть содержимое памяти, дабы начать все сначала, изменить вектор существования, найти убежище в будущем.
    Сажусь в автобус, следующий в направлении Голливуд-бульвара. Именно там находится армянская церковь, где я впервые увидел Меланию. Схожу на остановке и двигаюсь в направлении Вайн-стрит, перехожу улицу и через двести метров останавливаюсь у дверей храма. Внутри так же, как и тогда, прохладно и пусто, пахнет ладаном. На скамейке с краю никого нет. Подхожу и сажусь на то же место. Интересно, о чем она тогда думала? Быть может, о Грикоре, или Ереване, о Боге, или просто ни о чем. Впрочем, какое это сейчас имеет значение? Я вновь нащупываю в кармане ее браслет, кладу рядом на скамейку, а затем резко встаю и, не оглядываясь, выхожу на улицу.
    Пока я собирался в дорогу (наверное, очень долго собирался), с карты мира исчезло государство СССР. Об этом я узнал из сообщений CNN. А еще раньше была разрушена Берлинская стена. Словом, много чего произошло с тех пор, как я получил первое письмо от Анаит. Говорю первое, ибо она писала мне несколько раз. Я все время оттягивал свой отъезд. На то были как серьезные причины, так и незначительные, придуманные, в большей мере, мною.
    Каждый раз, собираясь купить билет на самолет, я находил тысячу причин, чтобы не сделать этого. Точно так же обстояли дела с поездкой в Филадельфию. А тут еще, совсем неожиданно и, наверное, некстати, на мое резюме отреагировал Вирджинский университет. Администрация предлагала достаточно льготные условия для учебы, и именно это обстоятельство кардинально повлияло на мое решение отказаться от поездки в Армению. Я уж принялся, что называется, паковать чемоданы, как в моей квартире зазвенел телефон. Это была Анаит.
    -Зока, - произнесла она без всяких предисловий, - объявилась Бела. Думаю, тебе необходимо вернуться.
    -Этого хочет она? - спросил я, преодолевая спазм в горле.
    -Она этого не говорила, но тебе лучше быть здесь. Не спрашивай меня ни о чем... Поверь, так будет лучше.
    Я был в смятении и терялся в догадках. Если Анаит  настойчиво требует моего возвращения, значит так надо... Что ж, чемоданы собраны и, по большому счету, какая разница куда лететь. А еще я поймал себя на том, что меня абсолютно не волнует предстоящая встреча с Белой. Или...  я просто боюсь этой встречи? 


                Возвращение

          51
    -Предъявите паспорт и откройте чемоданы, - хмуро произнес таможенник. - Что везете?
    -Разве не видно, - сказал я, - личные вещи.
    -Оружие, наркотики, ценные вещи, валюта... - продолжал он задавать вопросы, досконально ощупывая мои вещи, - имеются в наличие?
    Я промолчал.
    -Надолго к нам? - наконец улыбнулся он.
    -Пока не знаю.
    -Давно не были не родине...
    -Давненько.
    -О, тогда вас многое удивит здесь.
    -Что именно?
    -Ну, к примеру, теперь все обращаются друг к другу не «товарищ», а «парон» (господин).
    -И это все...
    -Нет, не все. Представляете, с площади убрали памятник Ленину, советские названия улиц переименовали в армянские. А Кировакан ныне называется Ванадзор, Ленинакан – Гюмри...
    -Что еще...
    Таможенник захлопал глазами.
    -Так мы же стали свободными. Теперь мы сами себе хозяева. У нас будет свой президент, парламент и никакая Москва больше не сможет диктовать нам условия.
    Я попытался сделать удивленное лицо и слабо улыбнулся. Затем пожал ему руку и вышел.
    Меня никто не встречал, поскольку никому об этом не сообщал. Даже Анаит не знала, в какой именно день я приеду. Хотелось, в одиночестве побродить по городу,  подышать ереванским воздухом, посмотреть на людей. Я стремился вновь обрести его, побыть с ним наедине и убедиться в том, что мы всё еще нуждаемся друг в друге и готовы простить взаимные обиды. Только после этого я смогу посмотреть Беле в глаза, и мое «прости» будет звучать искренно.
    Но куда же мне идти? Не бродить же вечно по улицам Еревана! Наверное, к Анаит или, лучше, к Шота. А, может, сразу в гостиницу...
    С друзьями я пока не хотел встречаться, ибо так и не придумал, что им сказать при встрече, хотя и, по идее  - что там придумывать? Сказать, что скучал по ним, - было бы явной ложью. Рассказывать о своей американской жизни тоже не хотелось. Говорить о своих планах я тоже не мог, так как сам пока не знал, как всё сложится. Единственное, что надо было сделать – увидеть Белу. Я сдал багаж в камеру хранения и вышел из аэровокзала.
    Город показался мне хаотичным и незнакомым. Вроде ничего не изменилось: те же улицы, те же площади, те же здания из розового туфа. Но это был не Ереван... Во всяком случае, не тот Ереван, который я оставил много лет назад. Улицы были запружены людьми, которых я не узнавал. Я ощущал гнетущую тоску: ведь, мне совсем иначе представлялся мой город. Впрочем, того города и не могло быть, он остался в воспоминаниях, которые, увы, невозможно материализовать и которые подчас бывают ярче реально прожитой жизни. Это тот случай, когда можно утверждать, что клише по своей красоте превосходит сам оригинал. Наверное, именно поэтому я оттягиваю встречу с Белой, опасаясь вторжения непредсказуемой реальности в свои устоявшиеся  воспоминания. 
    Моя страна провозгласила Третью республику. До этого была Вторая, Первая... А еще была Великая Армения, простиравшаяся от Черного до Каспийского моря. Был геноцид, исход из родных мест, рождение диаспоры... Была большая и перманентно продолжающаяся трагедия целого народа, нации. А внутри нее разыгрывались индивидуальные трагедии и драмы, которые иные назвали бы мелкими, незначительными по сравнению с той, большой трагедией. Но так ли это? Ведь, сам человек являет собой огромный мир, который ничуть не менее значим, чем мир внешний. И тут достаточно сложно сказать, какой из этих миров важнее для космоса, вселенной, Бога... И какая из двух трагедий «трагичнее» - отдельно взятого человека или целого народа?
     Вглядываюсь в лица прохожих. Интересно, о чем они теперь думают – о приобретенной свободе, войне в Карабахе, турецкой угрозе, надвигающемся энергетическом кризисе, выборах президента... Возможно, ни о чем таком они и не думают, ибо каждый из них обременен своими, личными заботами. Впрочем, как знать...
    На Театральной площади митинг. Говорят, что теперь здесь митингуют каждый день. Со всех сторон к площади стекаются люди. Никогда город не видел такого скопления одновременно двигающихся, дышащих и мыслящих существ. Разве только на стадионе... Впрочем, в 1973 году Ереван сталкивался с подобным шествием, когда горожане праздновали победу футбольной команды «Арарат» в чемпионате СССР по футболу. А еще происходили массовые манифестации во время коммунистических парадов. Но то были давно устоявшиеся традиции. Теперь же, кажется, город был не готов к такому натиску. Ереван с удивлением и испугом взирал на происходящее. Все это казалось ему кошмарным сном, от которого он никак не может пробудиться. Однако это был не сон, а реально происходящие события. Точно так же, совсем еще недавно были явью танки на его улицах, стрельба, кровь, комендантский час...
    -Как вы думаете, - обратился ко мне пожилой прохожий в котелке, - турки нападут на нас?
    -Думаю, что нет...
    -И я так считаю. Не те сейчас времена. Да и Россия не допустит этого. Но, согласитесь, и нам нужно быть начеку.
    -Конечно...
    -А за кого вы будете голосовать?
    -Простите...
    -Ну, кто ваш кандидат?
    -Пока не знаю, - неуверенно промямлил я, - но...
    -Можете не говорить. Я же вижу, что вы  интеллигентный человек, а, значит, будете голосовать за...
    Последние его слова потонули в шуме голосов. Люди двинулись в сторону трибуны, где ожидалось выступление очередного оратора. А еще через несколько секунд, набрав полные легкие воздуха, толпа единой глоткой заорала – Лига! Лига! Лига!
    -Опять эта националистка, - чертыхнулся пожилой человек в котелке. – Клянусь Богом, доведет она нас до беды...
    Но я уже не слышал ни его речей, ни скандирования толпы. При помощи локтей я пробивал себе дорогу к трибуне. Сомнений быть не могло – это была она. Это была Лига, но без длинных кос и матерчатой шапочки. Короткая стрижка резче подчеркивала ее птичий профиль. Вместо платья на ней были джинсы, а на шее красовался голубой платок. Время, казалось, не тронуло ее... Тут она подняла обе руки, призывая толпу к тишине.
    -Дорогие соотечественники, - спокойно произнесла она в мегафон, - братья и сестры. Наконец сбылась вековая мечта армян – мы свободны и готовы самостоятельно вершить свою судьбу. Сейчас наш народ стоит перед выбором – смело шагать вперед и на деле доказать всему миру факт нашей независимости или продолжать оставаться колонией. Выбор за вами. Однако мой долг предупредить:  история больше не простит нам ошибок. Она не простит, если мы сегодня не используем выпавший нам шанс. Поэтому я призываю вас сделать верный выбор, от которого зависит наше будущее, наша свобода и наша государственность.
    Многие сегодня меня спрашивают, а что нужно сделать для этого? Я им отвечаю: спросите свою совесть, она никогда не ошибется. Моя совесть говорит мне, что пора  отказаться от ложной категории, называемой «миролюбие»,  очень дорого обошедшейся нашему народу. Именно из-за нее мы потеряли государственность, пережили геноцид, попали под коммунистическое иго и так далее. Мы должны воспрянуть духом, как воины Аварайра, как наши парни на фронтах Карабаха. Уверяю вас, очень скоро Карабах станет неотъемлемой частью Армении.
    Но на этом нельзя останавливаться, мы обязаны вернуть наши исторические земли и добиться справедливого решения Армянского Вопроса. К сожалению, сегодня это не все понимают. Известный всем вам кандидат от партии «Солидарность» призывает нас помириться с турками, забыть геноцид и жить с ними в добрососедских отношениях. Не бывать этому, - гневно прокричала она и, растопырив два пальца в форме буквы V, начала скандировать: по-бе-да, по-бе-да, по-бе-да!
    Разом над головами митингующих взметнулись десятки тысяч рук. Толпа орала: Победа! Лига! Возрождение!
    «Па-ра-бон си-пон-сипон», - произнес я и принялся пробивать дорогу обратно. Как на это всеобщее сумасшествие реагирует Бела? А вдруг она здесь, среди митингующих? Я невольно замедлил шаг и вновь повернулся к толпе, затем влез на металлическое ограждение и стал обозревать толпу. Понимаю, в этом не было смысла: найти человека среди тысяч лиц – все равно, что отыскать иголку в стоге сена. Однако меня не покидало чувство, что она где-то рядом – в кафе через дорогу, в магазине, на остановке...
    Подхожу к телефону-автомату и набираю ее домашний номер. На другом конце провода слышу женский голос, но это не Бела. Наверное -  мать.
    -Кто это? - спрашивает она.
    -Приятель...
    -Гриша, это вы? Как раз хотела связаться с вами. Нам необходимо серьезно поговорить...
    -Простите, - говорю я, - это не Гриша.
    -Кто же это? - после секундного молчания произнесла она.
    -Так, знакомый...
    -Если вы из той шайки, - вдруг закричала она в трубку, - то прошу вас больше не звонить сюда, и оставьте мою девочку в покое. В противном случае, я наведу на вас милицию...
    Я прервал разговор и собрался было перейти улицу, но ко мне подошли двое парней. Они вежливо поздоровались со мной и предложили подойти к машине, стоящей за углом. Я вопросительно посмотрел на них. 
    -Вас ждут, - произнес один из них и указал на машину.
    -Кто ждет?
    -Лигия Вагановна...
    Я сел на заднее сиденье и оказался лицом к лицу с Лигой.
    -Ну, здравствуй, Закария, -  грудным голосом произнесла она и подала руку. – Возвращение блудного сына – так, кажется, называется картина?
    - Косы тебе шли больше.
    -Правда?.. А шут с ними. Ты хоть вспоминал меня? Впрочем, можешь не отвечать. Знаю, что не вспоминал. Но все равно рада тебя видеть.
    Я пустыми глазами смотрел на нее, невпопад кивал головой, но думал совершенно о другом. Что же произошло с Белой? Что за шайка? Что за Гриша? Что тут, черт возьми, вообще происходит? Что стало с Ереваном? Что за массовый психоз? Я уже жалел, что  вернулся, и готов был сегодня же вылететь обратно. Наверняка так бы и сделал, если бы не Бела...
    -Але-але, ты меня слышишь? – услышал я голос Лиги. – Закария, ты когда-нибудь бросишь свою привычку витать в облаках, когда с тобой разговаривают?
    -Прости, что ты сказала? – вышел я из оцепенения.
    -Говорю, ты не против, если мы с тобой перекусим где-нибудь?
    -Перекусить... да-да, конечно, - неопределенно отреагировал я и неожиданно для нее спросил, - а ты больше не занимаешься скульптурой?
    -Скульптурой...
    -Да-да, именно скульптурой. Или я что-то забыл? Кажется, ты была скульптором и, надо признаться, совсем неплохим.
    -Закария...
    -А что стало с мастерской, твоими друзьями? Почему ты, наконец, срезала свои косы и где твоя матерчатая шапочка?
    -Закария, что с тобой...
    -Со мной-то все в порядке. А вот что со всеми вами происходит? Ты можешь мне объяснить? Что вы сделали с моим городом? Господи...
    Я откинулся на сиденье и прикрыл глаза.
    -А ты совсем не изменился. Остался таким же... водопроводчиком. Она расхохоталась и шутливо толкнула меня в бок. - Ну же, прекрати быть таким серьезным. Лучше скажи, когда ты приехал?
    -Сегодня, - произнес я не открывая глаз.
    -Ух ты, с корабля на бал, значит...
    -Хороший вы тут бал устроили.
    -Не будем сейчас об этом. Тебе нужно отдохнуть, освоиться, привыкнуть. У тебя шок... Сейчас же едем ко мне, - деловым тоном сказала она и велела водителю ехать.
    Вновь, который уже раз, происходящее показалось мне сном. Двигающиеся мимо толпы в сомнамбулическом экстазе, неясный шум голосов, сосредоточенные лица людей, ожидающих чуда или, быть может, надеющихся услышать из уст ораторов правду о себе и своей стране, – это все пелена, за которой кроется истинная правда. За всем этим я вижу ухмылку истории, которая норовит превратить происходящее в фарс. Лига говорит, что всякая революция превращается в фарс. Уходит пора революционного романтизма, за ним следует эйфория фанатизма, переходящая в реальный террор, а дальше начинается принудительное насаждение идей. В итоге, вместо царской охранки появился НКВД, а вместо самодержца Николая самодержец Сталин. Сама система порождает целое сословие макичей, силавянов и прочих... А самое поразительное, что это сословие не изживет себя ни при какой системе – оно будет мимикрировать, принимать другие формы, но суть от этого не изменится. В этом, наверное, и заключается фарс истории?
    Однако какое мне дело до всего этого? Я американский гражданин, и меня уже давно ничего не связывает с этой страной и этими людьми. Мне абсолютно до лампочки, кто будет их президентом, и какой путь развития выберет Армения. Меня всего лишь интересует, какая роль отведена Беле в этом действе. Я представил ее среди этой толпы: растерянный взгляд, испуганное лицо. Мне стало жаль ее. Впрочем, нет – это не было жалостью... Скорее, во мне проснулись прежние чувства. Захотелось прижать ее к себе, поцеловать в губы, вновь ощутить запах ее волос, тела... Мечталось оказаться в дилижанской сторожке, ощутить вкус кизиловой водки, дурачиться, кувыркаться в снегу, греться у дровяной печи, есть бифштекс и запивать его красным вином... Боже мой, оказывается, я истосковался по давно забытым ощущениям. Ведь это так просто – зима, кизиловая водка, сторожка... Всего того, чего у меня не было в Америке... Я еще раз взглянул на движущиеся мимо людские толпы, развевающиеся флаги, транспаранты, плакаты... И все это показалось таким никчемным и далеким по сравнению с появившимися ощущениями. Между тем, Лига все время о чем-то говорила. Она пыталась объяснить мне важность происходящих событий, вызвавших небывалый патриотизм у народа. Я улыбался, кивал головой и со всем соглашался. Затем она предложила мне стать членом партии «Национальное возрождение», лидером которой являлась: мой авторитет якобы принесет пользу их делу. Для этого меня нужно представить в качестве мученика советского режима, известного диссидента.
    Господи, как все это знакомо! Разумеется, я и не пытался ей объяснить, что истинный патриотизм или демократия возможны только в сытых, благополучных странах. Да и вообще, единственное, что нужно человеку – быть счастливым. Все остальное – политика, войны, территориальные споры, игры в демократию, социализм, капитализм, либерализм, встречи на высшем уровне – театрализованное представление на подмостках истории. Я бы не мог ей объяснить, что статус индивидуума выше  статуса общества, народа, нации. Ей будет весьма сложно понять, что Бела для меня важнее всего на свете.
    -Кстати, - прервал я ее тираду, - ты ничего не слышала о Беле?
    Она с удивлением посмотрела на меня и сглотнула слюну.
    -О Беле? - переспросила она. – О какой Беле... При чем тут Бела...
    -Она в беде, мне нужно найти ее. Это очень важно...
    Лига продолжала недоуменно смотреть на меня.
    -Закария, миленький... Значит, все, что я сейчас говорила...
    -Все, что ты сейчас сказала, - оборвал я ее, - меня абсолютно не интересует...
    -Но как ты можешь... Ведь, сейчас решается судьба твоих соотечественников, твоей родины...
    Она осеклась и уставилась в окно автомобиля. Я тоже молчал или, скорее, размышлял. Когда-то эта родина отказалась от меня, как от ненужной вещи. Какая гарантия, что она не откажется от меня повторно? Предположим,  я во всеуслышание заявлю, что против войны в Карабахе и территориальных претензий к Турции. Что будет тогда? Разумеется, стану таким же изгоем и «предателем», каким был при Советах. Любопытно, усмехнулся я про себя, скажи я такое при коммунистах, меня бы считали человеком с правильной гражданской позицией, а теперь те же люди, отступившие от своих коммунистических взглядов, назвали бы меня изменником родины. Так о какой же свободе может идти речь?
    -Теперь мне все стало ясно, - прервала она его мысли.
    -Что же тебе стало ясно?
    -Вы с ней очень похожи. Вы просто созданы друг для друга...
    -Ты можешь говорить яснее?
    -А что тут может быть яснее – один витает в облаках, другая ударилась в религию...
    -Как ты сказала – религию...
    -Да-да, в религию. Причем не нашу, христианскую, что я могла бы понять, а какую-то индийскую – не то буддизм, не то кришнаизм, не то... Словом, не знаю я...
    -Как это случилось?
    Лига неопределенно повела плечами.
    -Вначале появилась литература в виде самиздата: ксерокопии размножались и передавались из рук в руки. Затем в обращение пошли красочно украшенные книги, буклеты, брошюры. Вся эта зараза распространялась с космической скоростью. Мы думали, что возрастающий интерес молодежи к восточным религиям – всего лишь любопытство, дань моде. Однако все получилось намного серьезней. Теперь они имеют храм, ревностных адептов веры, агитаторов-миссионеров. В их сети, в основном, попадает интеллигенция: и «физики», и «лирики». Среди них оказалась Бела.
    -Где она теперь? - с нетерпением спросил я.
    -Точно не могу сказать. Может быть, в храме.
    -И ты знаешь, где он находится?
    -В Аване...
    -Отвези меня туда.
    -Закария, прошу тебя...
    -Тогда останови машину, я возьму такси.
    -Да успокойся ты, не кипятись. Так и быть... – сказала она и назвала водителю адрес.
    Мы въехали в большой двор, окруженный со всех сторон многоэтажными панельными зданиями.
    -Должно быть, здесь. - Лига попросила водителя остановиться.
    -Где же храм?
    -Уж не думал ли ты, что встретишь копию Тадж Махала? – усмехнулась она. - Храмом они называют квартиру в одном из этих домов. Но вот в каком, хоть убей, не знаю.
    Однако играющая во дворе детвора довольно быстро показала нужную нам квартиру. Лига сказала, что подождет в машине, но я убедил ее не делать этого, так как сам не знал, сколько пробуду там.

                Харе Кришна

52
    Я вошел в подъезд и вызвал лифт, который, как оказалось, не работал. Поднялся на девятый этаж. Отдышавшись, позвонил в дверь, которая тотчас  открылась, обдав меня смешанным «ароматом» вареной капусты и воскуренных индийских палочек. Передо мной стоял парень лет двадцати. У него была наголо выбрита голова, не считая свисающей с макушки тонкой косички. Одет был в оранжевый  .дхоти, доходящий до щиколоток, а в руке держал небольшой белый мешочек с четками.
    -Харе Кришна, - сказал он и дружелюбно улыбнулся, - добро пожаловать в ашрам. Вы пришли вовремя. Прасад уже готов, и минут через пять мы начнем киртан.
    Разумеется, я ничего не понял.
    -Я ищу Белу... Не подскажете, где ее найти?
    -Простите, - удивился он, - как вы сказали, Белу?
    -Да, ее зовут именно так.
    Секунду он размышлял, пытаясь что-то вспомнить, а затем  весь засиял и хлопнул себя по лбу.
    -Так вам нужна Дамаянти?
    На этот раз удивился я.
    -К сожалению, я не знаю такой.
    -Постойте, разве вы не Гриша?
    Я отрицательно мотнул головой.
    -Ну, ничего страшного, - произнес он, - все равно проходите. Она на кухне.
    -Она стояла у газовой плиты и помешивала в кастрюле подозрительное на вид желтоватое варево. Бела крутила ложкой и что-то напевала себе под нос.
    -Здравствуй, - произнес я и застыл в ожидании.
    Она перестала перемешивать пищу, и я заметил, как у нее напряглась спина.
    -Бела, - позвал я ее. Она медленно повернула голову и незнакомым взглядом посмотрела на меня.
    На ней было желтое сари, а на шее - коричневые деревянные бусы. Волосы были собраны в пучок и обхвачены желтой лентой. Несколько секунд она смотрела на меня с застывшей в руке ложкой.
    -Харе Кришна, - произнесла она и посмотрела поверх моей головы. Я невольно обернулся, ожидая увидеть позади себя кого-то или что-то.
    -Ты не узнаешь меня? – спросил я.
    Еще несколько секунд молчания.
    -А ты постарел, изменился, - наконец заговорила она человеческим языком, - тебе, наверное, трудно приходилось там? Говорят, в Америке сложно жить. Один из наших братьев недавно приехал оттуда. Такое рассказывает! А ты видел там кришнаитов? Говорят, их там очень много. В прошлом месяце к нам приезжал наш гуру. Жаль, тебя не было...
    -Бела, о чем ты говоришь? Я же приехал за тобой, мы уедем в Америку!
    -А зачем нам уезжать в Америку? Мы нужны Кришне именно здесь. Так говорил нам гуру.
    -Какой еще гуру, черт возьми.
    -Нельзя сквернословить в присутствии преданных...
    -Прости, прости... Просто вырвалось... Бела, зачем все это тебе нужно? Давай прямо сейчас уйдем отсюда...
    -Вот и Гриша так говорит, точно такими словами...
    -Гриша? Кто он такой?
    -Он говорит, что любит меня и собирается спасти. Хочет увезти меня в деревню, где живут его родители. Знаешь, он такой смешной... Иногда тебя напоминает. Я ему говорю, что меня спасать не надо, ведь я нашла свое спасение в «Сознании Кришны», а он говорит, что будет любить меня сильнее Кришны.
    Тут в комнату вошел парень в оранжевом дхоти и обратился к Беле.
    -Матаджи, ты уже предложила прасад? Мы уже готовы к киртану.
    -Да, брат мой Атмананда, все уже готово, - сказала она и посмотрела на меня. – Ты, наверное, никогда не вкушал предложенную пищу. Так что, просим к столу.
    В комнате присутствовало человек 7-8, все они были в оранжевых балахонах. Преданные перебирали четки и повторяли мантру:
    Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе
    Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе.
    При этом  они покачивались в такт мантре и время от времени возносили руки с возгласами «Харе-е-е-е...». Затем кто-то из них включил магнитофон, из динамиков  полилась индийская музыка. Из слов песни мне удалось различить слово Говинда, что означало одно из имен Господа, не считая уже известных мне – Кришны и Рамы. Трапезники еще раз вознесли руки, воскликнули Харе Бо и принялись за еду. Я поковырялся ложкой в незнакомой мне пище, основными ингредиентами которой были вареные капуста и горох, попробовал ее на язык и отодвинул тарелку в сторону.
    -Это же очень вкусно, - обратился ко мне Атмананда, - не отказывайтесь от предложенной пищи.
    -В общем-то, я не голоден...
    -Ну, как знаете, - сказал он и отправил в рот добрую ложку с далом (так называлось блюдо). – Вы не знакомы с «Сознанием Кришны»?
    -Не приходилось.
    -Как по-вашему, кто есть человек – душа или тело?
    -Вы решили устроить мне экзамен? – он начинал меня раздражать.
    -Ради Бога, не обижайтесь, - смущенно улыбнулся он, - мне просто хочется побеседовать с вами.
    -Давайте называть вещи своими именами. Вы не против обратить меня в свою веру. Я уважаю ваши взгляды, но, вы уж простите меня, не собираюсь становиться сектантом. Более того, скажу вам откровенно, я намерен забрать у вас Белу.
    Атмананда продолжал улыбаться.
    -Все в руках Кришны. Мы не в состоянии что-либо решать в нашем иллюзорном мире.
    -Простите, - перебил я его, - у вас здесь очень душно. Пожалуй, я пройду на кухню и выпью воды. Вы не против?
    Все это время Бела неотрывно смотрела на меня. Поймав ее взгляд, я жестом указал ей на кухню и вышел из комнаты.
    Она появилась через несколько минуты и остановилась в дверном проеме.
    -Мы сейчас же покинем этот дом, - твердо сказал я.
    Слегка наклонив голову, Бела загадочно улыбалась и пристально смотрела на меня.
    -Мне идет сари? - вдруг спросила она и повела туловищем.
    Я промолчал. Она шагнула вперед и присела на табуретку.
    -Где ты был, Зак? – наконец назвала она меня по имени. – Я тебя ждала. Прошла, кажется, целая вечность. Где ты был, почему не искал? Мне казалось, что ты меня не простил...
    -О чем ты говоришь, - воскликнул я, - это ты меня должна простить. Я искал тебя, возможно, недостаточно хорошо, но искал... Впрочем, все это теперь уже не имеет никакого значения. Ведь я нашел тебя!
    -У тебя там была женщина?
    -Там у меня была ты...
    -Знаю. Я всегда ощущала тебя рядом и верила, что когда-нибудь мы встретимся. Было время, когда я теряла надежду и готова была уйти из жизни, но какая-то сила удерживала меня. Потом я встретила Атмананду: он, в общем-то, и спас меня. Я очень благодарна этим ребятам, они научили меня верить в любовь, жизнь... «Сознание Кришны» стало для меня спасением.
    Только теперь я заметил, как она изменилась. Похорошела, стала недоступной. Но... передо мной стояла не та Бела, которую я знал. И мне придется приложить немало усилий, чтобы вернуть ее. Я был готов к этому, ведь Бела – моя судьба, и никуда мне не деться от нее. А еще, стоя здесь, в этой полуразрушенной и провонявшей запахом вареной капусты квартире, называемой ашрамом, я понял что-то очень важное. Мне удалось ощутить незримую связь между Белой и Меланией. Недаром Бела говорила, что всегда ощущала меня рядом. Господи, конечно мы с ней не расставались - с тех самых пор, как я девочкой ее встретил в доме у Ерванда. Она была рядом в образе Мелании, которая смотрела на меня  глазами Белы, трогала мое тело ее руками, говорила ее голосом... Чушь, мистика, предрассудки... Я же не верю во все это... Однако как случилось, что в той аварии выжил именно я? Случайность или судьба? Видимо, провидению была угодна смерть Мелании, ибо в противном случае я бы не вернулся в Армению, где меня ждала Бела.
    Кто-то позвонил в дверь, и Бела направилась в прихожую. Вернулась с юнцом -  лет 20-21. У него еле пробивалась редкая бородка и жиденькие черные усики. На нем был темный костюм, белая рубашка, черный галстук.
    -Это Гриша, - обратилась она ко мне, - мой друг.
    Я привстал, подал ему руку, но так и не дождался ответного рукопожатия..
    -А вы, надо полагать, тот самый Зак, - надменным голосом произнес он.
    -Закария Мидоянц, - перешел я, неизвестно почему, на официальный тон и тем самым поставил себя в глупое положение, - можете называть меня просто Зак, молодой человек, если вам будет так угодно.
    -Не называйте меня молодым человеком...
    -Простите... Буду называть вас Гришей, если вы не против. Или, если хотите, Григорием...
    -Зачем вы приехали? - неожиданно грубо прервал он меня.
    -Гриша, прошу тебя, – вмешалась Бела, - не надо...
    -Молодой че... простите, Гриша. Не думаю, что вы  вправе задавать мне подобные вопросы и уж тем более в таком тоне.
    -Оставьте ее в покое, или я...
    ...или вы убьете меня, - произнес я и вопросительно посмотрел на него.
    Он несколько смутился и перевел взгляд на Белу.
    -Ведь ты не уедешь с ним? – с тоской спросил он – Он же не любит тебя. Где он был все это время? Он же предал тебя. Прошу тебя, не оставляй меня. Я сделаю все, что ты хочешь. Вчера я говорил с мамой, она согласилась одну из наших комнат в деревенском доме отдать под ашрам, где ты сможешь проводить свои службы и молиться Кришне. Только не покидай меня. А с ним ты пропадешь. Он опять тебя предаст, как предал когда-то.
    Бела молча слушала и неотрывно смотрела на меня. На ее губах играла все та же улыбка. Я пытался понять, о чем она сейчас думает – обо мне, о влюбленном юнце или Кришне. Или пытается сделать выбор между мной, Гришей и служением Богу. Однако настал именно тот час, когда выбор должен сделать я.
               
                Сако
          53
    Я знал, что она ждет этого. Тогда она решила уйти, поскольку чувствовала, что ее любовь стала для меня невыносимой ношей, – то был ее выбор. Теперь настала моя очередь. Я подошел к ней, крепко схватил за руку и увлек за собой к двери. Она слабо сопротивлялась, но послушно шла за мной. Миновав порог, я почти бегом бросился вниз по лестнице. Беле в своем сари было трудно угнаться за мной, и мне ничего не оставалось, как подхватить ее на руки. Пройдя быстрым шагом двор, я вышел на шоссе и начал голосовать машинам. Каждая минута казалось мне вечностью. Наконец, к моей радости, рядом с нами заскрежетал тормозами старенький «Москвич». Не спрашивая разрешения у водителя, мы плюхнулись на заднее сиденье и закрыли дверь. Он вопросительно уставился на нас, переводя взгляд то на Белу, то на меня.
    -Поехали, - скомандовал я.
    -Куда? – справедливо заметил он.
    -Куда-нибудь... Не знаю, - произнес я, неопределенно мотнул головой и тут же подумал, что, в принципе, нам с ней некуда ехать. Я уж решил попросить его отвезти нас в какую-нибудь гостиницу, как до моего слуха дошел слабый голос Белы.
    -Зак, - прошептала она, - а не поехать ли в нашу сторожку? - от неожиданности я чуть не поперхнулся. -Ужасно хочется аракеловской кизиловой водки.
    -Бела, ты прелесть. Следовало самому догадаться, конечно же, едем в Дилижан.
    -Куда вы сказали? - с удивлением в голосе произнес водитель.
    -В Дилижан, - невозмутимо ответил я.
    Водитель все еще с изумлением смотрел на нас и никак не хотел трогаться с места.
    -Вы хоть знаете, где это находится, - сказал он и хитро улыбнулся.
    -Разумеется, знаю – это в 120 километрах на северо-запад от Еревана. Если двигаться со средней скоростью, то часа за два можно добраться.
    -Ну, положим, он находится на северо-востоке. Да и добраться туда можно раньше, товарищ Мидоянц.
    Мы с Белой переглянулись, пожали плечами и с интересом уставились на водителя.
    -Разве мы знакомы? Впрочем, если вы назвали мою фамилию, то...
    -Я работал в вашем отделе, и зовут меня Сако... Лаборант Сако... Вспомнили?
    -Сако, неужели ты? - обрадовался я. - Как здорово! Наконец-то за весь день удалось встретить человека с нормальным выражением лица.
    Он перегнулся через спинку сиденья, и мы обнялись. Я крепко прижал его к груди и почувствовал как меня переполняет радость.
    -Ну, рассказывай дружище: как, что, почему, когда и зачем...
    -Да, сразу всего и не расскажешь, - сказал он и завел машину.
    -А ты давай по порядку...
    -Можно и так. Только для начала определимся с маршрутом.
    -Маршрут - тот же, - одновременно воскликнули мы с Белой, - в Дилижан.
    -Дилижан, так Дилижан, - произнес он и резко рванул с места.
    Мы пересекли черту города и выехали на севанскую трассу. Стоял ноябрь, и было непривычно тепло для этого времени года. Обычно в эту пору в Ереване бывало прохладнее. Осенняя листва, под лучами пока еще жаркого солнца, переливалась золотом и россыпью красных рубинов. А мы все дальше отдалялись от города, оказавшегося в плену кипящих страстей и суеты.
    Только здесь, среди природы, мне удалось ощутить реальный поток времени. Часы, проведенные в Ереване, показались мне сном, словно их и не было. Рядом со мной сидела Бела. Я ощущал исходящее от нее тепло... С нетерпением ждал того мига, когда мы с ней сядем в самолет и улетим из этого города, который доставил нам столько горя. И у нас начнется новая, другая жизнь...
    Сако молча вел машину. Мы миновали первый КПП, регулирующий выезд из города. Я обратил внимание на то, что дорога, ведущая в город, запружена легковыми машинами и большими автобусами, переполненными людьми. Сако сбавил скорость, и мы заметили, что трасса перекрыта огромными бетонными заграждениями, за которыми стояли вооруженные автоматами милиционеры. Вокруг было неимоверное скопище галдящих и жестикулирующих людей. При этом одна часть невооруженных милиционеров проворно оттесняла толпу, норовящую освободить дорогу от бетонных баррикад.
    -Наверное, митинг, - предположил я.
    -Скорее, это жители близлежащих деревень, - сказал Сако, - они пытаются попасть на городской митинг.
    -Так в чем же дело? – удивился я.
    -Дело в том, - усмехнулся Сако, -  что политические пристрастия представителей районов республики и правящей ныне партии не совпадают. Поэтому этих людей и не пускают в город, чтобы не вышло чего в преддверии выборов. Хотя, как мне кажется, нынешние выборы – это хорошо поставленное шоу, рассчитанное исключительно на удовлетворение амбиций  толпы, которой снисходительно позволяют иметь собственное мнение. На самом деле, никто и не собирается спрашивать мнение народа -  результаты выборов известны уже сейчас. Вот такая у нас демократия, кстати, регулируемая из Москвы. По большому счету, ничего не изменилось – как  были придатком России, так и остались им.
    -Значит, зря боролись за свободу...
    -О чем вы говорите – какая там свобода! Сейчас просто идет перераспределение имущества и власти. Вот и все... А народ, как всегда в таких случаях, остался с носом –  обнищание масс, безработица и абсолютно никаких перспектив. Сейчас самое прибыльное дело - это что-то купить в одном конце города и продать это «что-то» - в другом. К сожалению, мои познания в торговле весьма скудные, поэтому, как видите, приходится заниматься частным извозом. Хотя формально я числюсь в институте, но без зарплаты. Впрочем, не я один попал в подобную ситуацию.
    -А как коммунисты? Что с ними-то стало?
    -А с этим - вообще театр абсурда. После развала Союза большинство коммунистов поспешило сдать свои партбилеты, а некоторые пошли еще дальше: публично сожгли их на Театральной площади в присутствии многочисленной толпы – этакий акт массового покаяния. И знаете, кто был первым среди них?
    -Могу только догадываться.
    -Макич... Макич Григорян, бывший парторг нашего института. Но самое интересное то, что ныне он главный редактор влиятельной парламентской газеты, в которой клеймит коммунистов и коммунизм на чем свет стоит. Ну, как вам такая метаморфоза...
    -Я бы сказал, мимикрия... Мне приходилось думать об этом и, в принципе, меня все это не удивляет. Так и должно было случиться. Черт с ним, с Макичем... А как же Никитич? Все еще возглавляет институт?
    -Ну-у-у... Он-то вообще стал крупной шишкой – президент Академии наук...
    -Вон оно как...
    -И даже успел автобиографическую книгу написать, половина которой посвящена его институтской деятельности. Вы читали ее?
    -Не приходилось...
    -А стоило бы. Там вы найдете много любопытного для себя.
    -А именно...
    -А именно то, что спроектированные  вами машины – это, оказывается,  дело рук самого Никитича... 
    -И это тоже меня не удивляет, - устало произнес я. Что же будет дальше?
    -Этого никто теперь не знает. Часть населения желает присоединиться к России, то есть стать субъектом федерации этой страны. Они наивно полагают, что тем самым вернут прежние, советские времена. Другие выступают за вступление в НАТО, третьи хотят видеть Армению действительно суверенной, независимой страной. Однако при этом всех объединяет одно-единственное желание – вернуть стабильность. Народ уже устал от неопределенности.
    Из-за поворота неожиданно показалось озеро. Впрочем, неожиданности здесь не могло быть, я наверняка знаю, после какого именно поворота можно увидеть Севан. И все же каждый раз, проезжая по этому участку трассы, я с трепетом в сердце ожидаю появление озера. Увлекшись беседой с Сако, я даже не заметил, как Бела уснула у меня на плече. Все верно, подумал я, незачем ей все это слышать.
    Не пройдет и часа, как мы войдем в нашу сторожку и «другая жизнь» на какое-то время отступит, уступив место воспоминаниям о жизни прошлой. Возможно, в той сторожке я испытаю разочарование, оттого что не в состоянии вернуть былое. Возможно и другое... «зеленый домик» поможет  разобраться в прошлом и понять, что жизнь состоит из ощущений или, скорее, переживаний, которые очень часто культивируют в сознании перманентное чувство вины. Мне сложно ответить на ряд вопросов. К примеру, должен был ли я подписываться под той бумагой, если не собирался разделить участь Тиграна и других диссидентов? Не виноват ли я перед своими соотечественниками, что в этот, как говорит Лига, судьбоносный час не нахожусь рядом с ними? Виноват ли я в смерти Мелании или в том, что Бела стала сектанткой?.. В Америке я часто задавал себе эти вопросы, но там они звучали не столь резко, что позволяло мне частично избавиться от комплекса вины. В какой-то мере мне удалось загнать это чувство в самые удаленные уголки сознания. Но при этом я понимал, что полностью избавиться от него мне не удастся, и придет время, когда этот комплекс вылезет из своей норы, дабы помучить меня с удвоенной силой. И вот, тот день настал. Я стою на перепутье и который уже раз не знаю, как мне поступить.
    Я посмотрел на часы. Заканчивался восьмой час моего пребывания в Армении. Я попал в совершенно чужую мне страну, для которой и я, увы, оказался не своим. Не прошло еще и дня, а меня неудержимо тянуло обратно. И не потому, что Америка стала мне родной, а потому, что в той стране я перестал ощущать себя армянином. Точно так же, как итальянец в Америке не ощущает себя итальянцем, немец – немцем, а ирландец – ирландцем. Я перевел взгляд на Белу. Она смотрела на меня все тем же незнакомым взглядом и отрешенно  улыбалась. И мне все так же было трудно определить, о чем она думает, было трудно понять, кто из нас стал другим...
    Мы свернули на грунтовую дорогу, ведущую к Агарцину. Как давно все это было! Так давно, что даже не верится, что все это в действительности происходило: проливной дождь, от которого мы укрылись в сторожке, отец Аракел, кизиловая водка, священник, туман, выпавший вдруг снег... – это ряд событий, о последствии которых мы даже не задумывались. Тогда мы были счастливы и верили в удачу, не думая, любили и жили настоящим. Нам казалось, что и дальше будет так же. Однако что-то сломалось, слишком растянутая пружинка нашей жизни не выдержала напряжения и лопнула.
    -Тебе не следовало приезжать, - тихо сказала Бела, обратив взор в пустоту.
    Я вопросительно уставился на нее, но промолчал. Неясный внутренний голос подсказывал мне, что она права. Видимо, она тоже думала о той самой пружинке, которую невозможно восстановить.
    -Я очень долго ждала тебя, и эти ожидания превратились для меня в смысл жизни. Часто я представляла нашу встречу, и в своих фантазиях она казалась прекрасной. Иногда я думала об Аньес, пытаясь увидеть ее твоими глазами. Для меня это было очень важно, ведь я хотела стать ею ради тебя, ради нас... Теперь я понимаю, что это невозможно.
    -Бела, - наконец произнес я, - мне нужна только ты... Я люблю тебя такой, какая ты есть.
    -Часто мы сами себя обманываем, выдавая желаемое за действительное. Согласись, ведь так легче жить. Ты любишь не меня, а свои ощущения в прошлом. Именно поэтому нас так тянет в ту сторожку, которая, как нам кажется, сможет материализовать наши ощущения, сделать их реальными. Но так ведь не бывает! Для восстановления прошлого нам необходимо пройти не только через события, которые произошли в сторожке, Агарцине, на выставке Тиграна, у тебя в «берлоге». Нам придется пережить еще и весь кошмар, который преследовал нас: Макич, КГБ, Силавян, мое предательство, «комната», голодовка, выдворение из страны... Одно без другого невозможно... Зак, поверь мне, я этого не переживу.
    -А как же стихи, которые ты написала?
    -То был крик души, я поддалась соблазну. Мне хотелось оставить хоть один малюсенький мостик между нами. А что не следовало этого делать, поняла поздно - тогда, когда перестала ждать тебя, когда почувствовала, что у тебя там есть женщина. Затем появился Гриша. Раньше он тоже был кришнаитом, и именно благодаря ему я прочитала Бхгават Гиту. Он отошел от религии, а меня эта вера привлекла. Когда появился ты, мне показалось, что все еще можно исправить, для чего нужна лишь самая малость – еще раз побывать в сторожке. Но чем ближе мы приближаемся к ней, тем меньше я верю в ее волшебную силу. Я даже боюсь ее, ибо не знаю, как она отреагирует на наше появление. Зак, в свое время мы своими же руками разбили наше счастье, а теперь пытаемся  склеить осколки. Но ты  понимаешь, что это невозможно. И ходить туда не стоит... Давай лучше вернемся и оставим все как есть, дабы не сделать хуже.
    Бела замолчала. Губы тронула та же отрешенная улыбка,  в руках появились четки. Она быстро перебирала их пальцами и одновременно скороговоркой повторяла мантру «Харе Кришна...» Я попытался было продолжить разговор, но вместо этого попросил Сако развернуться в сторону Еревана. Какое-то время мы ехали молча. В глубине души я понимал, что Бела озвучила то, в чем я не смел и не хотел признаться себе. Меня злило собственное бессилие. Но, несмотря на это, я упорно подыскивал слова, которые могли бы переубедить Белу. Однако таких слов не было, они не существовали. Или были недоступны моему сознанию. И тут я стал говорить  то, от чего потом меня не раз будет бросать в дрожь.
    -Ты была права, - нарушил я молчание, - у меня была там женщина, и звали ее Мелания. Мы с ней готовы были пожениться...
    -Ну и как, - перебила она меня, - поженились?
    -Она ждала от меня ребенка.
    -Так ты стал отцом?
    -Я не стал отцом. И мужем не стал.
    -Почему?
    Я смотрел прямо ей в глаза, пытаясь найти в них хотя бы оттенок женской ревности. Однако взгляд ее был предельно спокоен. Я хотел вызвать в ней злость, ибо только в этом случае, как мне казалось, удалось бы ее вернуть. Меня убивала ее полнейшая индеферентность. Меня раздражали стук этих чертовых костяшек и заунывное повторение мантры. Я был на пределе...
    -А потому, - сухо произнес я, - что ее не стало. Она погибла. И виновата в этом ты.
    Бела перестала перебирать четки, но отвела взгляд в сторону.
    -Она погибла ради того, чтобы я вернулся к тебе. Понимаешь, что я хочу сказать? И вот я приехал, чтобы забрать тебя, а ты несешь всякую чушь про Кришну и всеобщую любовь.
    -Мне очень жаль, - наконец выдавила она из себя, - на все воля Кришны.
    -О Господи, - прокричал я, - пойми же наконец. Твой Кришна поселил нас здесь, чтобы мы жили нормальной мирской, человеческой  жизнью, а не грезили небесами.
    Тут я схватил ее за руки и резко притянул к себе.
    -А теперь слушай меня внимательно. Хочешь ты того или нет, желает того твой Бог или нет, здесь я тебя не оставлю. Ты поедешь со мной.
    Бела даже не пыталась вырваться. Она вновь улыбнулась и повторила.
    -На все воля Кришны.

                Улыбка Туманяна

          54
    Мы подъезжали к КПП, у которого еще два часа назад  наблюдали скопление машин и людей. Подъехав ближе, я заметил, что число людей и машин увеличилось в несколько раз. Сако пытался проехать по обочине, но и там был затор. Развернуться мы тоже не могли, так как со всех сторон были окружены плотным кольцом машин. Сако подошел к милиционеру и начал что-то ему объяснять, но тот лишь развел руками, давая понять, что ничем не может помочь. Чертыхаясь, Сако  вновь уселся в машину.
    -Кажется, влипли, - произнес он, - причем, надолго.
    Он хотел еще что-то сказать, но тут до нашего слуха дошел шум нарастающего гула. А еще через несколько секунд в нашу сторону ринулась толпа. Люди размахивали руками и что-то кричали. Я успел заметить их испуганные лица. Послышалась стрельба, после чего показались преследующие толпу милиционеры с автоматами наперевес. Мы с Сако переглянулись и мигом выскочили из машины. Я подхватил Белу и, слившись с толпой, мы побежали в сторону леса. Однако на полпути появилась другая толпа, бежавшая в сторону автоматчиков.
    Все смешалось воедино – крики, проклятия, ругань, плач. Однако пикетирующие организовались в строй и стенкой пошли на милиционеров.  Те же начали беспорядочно стрелять в воздух, не смея направить оружие против людей. Воспользовавшись их нерешительностью, взбудораженная толпа пошла в наступление, в результате чего между противоборствующими группами завязалась драка. Сако, Бела и я оказались в самой гуще событий. Я прикрывал собой Белу и одновременно отражал удары, сыпавшиеся, казалось,  со всех сторон. Сако приходилось тоже несладко. Неожиданно перед нами возник милиционер с багровым лицом в чине полковника и что есть мочи заорал: «Отставить... Назад, скоты... Вашу мать... Буду стрелять на поражение...». Его, казалось, никто не слушал. Толпа  упорно продвигалась к бетонным заграждениям, переворачивая на своем пути машины и сбивая с ног автоматчиков. Наконец, не выдержав натиска, милиционеры обратились в бегство, и путь к городу был свободен. Я крепко держал Белу за руку и глазами искал Сако, но он как сквозь землю провалился. Мне было ясно, что безопаснее находиться среди толпы, и поэтому вместе со всеми мы ввалились в один из автобусов. Сако по- прежнему не было.
    Недалеко от Театральной площади нас высадили, и,  громко скандируя, народ направился в сторону митингующих. Бела все так же послушно шла за мной. В ее глазах я видел испуг и непонимание происходящего.
    -Что это было, Зак? – с тревогой в голосе спросила она.
    -По-моему, все сошли с ума, это какое-то безумие.
    -Уведи меня отсюда, я боюсь...
    Театральная площадь уже не вмещала митингующих, и толпа оккупировала близлежащие улицы, а люди все прибывали. Казалось, в этот час здесь собрались все жители Армении. В руках они несли транспаранты, содержание которых сводилось к одному: «Требуем справедливых выборов и демократии», «Долой действующего президента, да здравствует президент избранный народом».
    Некоторые ораторы призывали к вооруженному восстанию или, в лучшем случае, к неповиновению. Море рук со сжатыми кулаками символизировали единение. Море лиц с надеждой смотрели на трибуну, где с минуты на минуту ожидалось выступление лидера оппозиции.
    Внезапно началась неимоверная давка. Мы с Белой пытались вырваться из  плотного кольца людей, но нам не удалось.
    Вдруг из толпы послышались тревожные возгласы. Вначале я не разобрал слов, но потом до меня дошло, что нас окружает ОМОН. В руках у них были дубинки и пластиковые щиты. Театральная площадь завыла голосами десятка тысяч митингующих. Люди в шлемах размахивали дубинками, а затем в ход пошли резиновые пули и слезоточивый газ.
    Вокруг стало тихо и спокойно, разве что в ушах звенел удаляющий гул голосов. Я провалился в небытие. Последнее, что я успел увидеть, – это памятник Туманяну на Театральной площади. Странно, я никогда не замечал его загадочной улыбки...

          55
    Очнулся я от холода. Первые предрассветные лучи слабо освещали площадь, заваленную горами мусора. Осторожно ощупав конечности и туловище, я убедился, что они целы. Только ужасно болит голова. С одеждой, вроде, тоже был порядок, если не считать порванного рукава куртки. Себя я обнаружил полулежащим на постаменте памятника Туманяну. Белы рядом не было. Я приподнял голову и огляделся – площадь была пуста. Тут до моего слуха дошло шуршание: с другой стороны памятника вынырнул странного вида незнакомец с взъерошенными волосами. На нем были рваные штаны и видавший виды пиджак.
    -Доброе утро, - улыбаясь произнес он, - как спалось?
    Я промолчал.
    -Здорово вас потрепали...
    -Кто вы? – раздраженно спросил я.
    -Бомж, рядовой армянский бомж. А до этого был рядовым музыкантом. Так вышло, что скрипачи больше никому не нужны.
    -Кто же им нужен?
    -А-а-а, - протянул он и уселся рядом со мной, - сейчас им нужны новый президент и свобода. А музыка не нужна.
    -Понятно...
    -Я так и знал, что вы меня поймете. Однако для лучшего понимания, согласитесь, чего-то не хватает.
    Я вопросительно уставился на него.
    -Здесь рядом есть дом, а в том доме есть маленькое окошко, через которое можно купить водочки.
    -Вам нужны деньги, -  сказал я и полез в карман за бумажником, - кстати, вы не видели здесь женщины?
    -Конечно же видел. Здесь их много проходит.
    -Меня интересует женщина в желтом платье... типа сари.
    Бомж на миг задумался, запустил пальцы в шевелюру и с сожалением покачал головой. Я понимающе кивнул и вдруг обнаружил, что бумажника в кармане нет. Не было его и в остальных карманах. Мне ничего не оставалось, как развести руками.
    -Украли?
    -Не знаю. Может, украли, а, может, потерял в суматохе. Впрочем, плевать мне на бумажник. У меня украли гораздо большее. Я потерял жизнь...
    Стало светлее. На площадь въехали мусороуборочные и поливальные машины, а за ними появились уборщики в оранжевых спецовках. Скоро здесь и следа не останется от вчерашнего безумия, словно его и вовсе не было... А только были  я и Бела.

               

    Уже начало темнеть, когда к подножью горы подъехали полицейские, а за ними  с оглушительным воем сирен пробирались пожарные машины и кареты скорой помощи. Высокий и статный шериф с густыми усами проворно выскочил из машины и деловито огляделся. Потом задрал голову в сторону вершины и присвистнул.
    -Так что там случилось? - небрежно спросил он у  сержанта.
    -Вот та супружеская пара, - он показал рукой, - утверждает, что в горах потерялся некий альпинист.
    -М-да, - промычал шериф, - ну-ка позови их сюда. Да, и еще выясни, что за автобус там стоит, и какой идиот выкрасил его в эти безобразные цвета.
    Сержант направился в сторону молодой пары и вернулся  вместе с ними.
    -Меня зовут Джил, - прощебетала женщина, - а это мой муж Патрик. Каждый год мы с ним отмечаем годовщину нашей свадьбы в горах...
    -Об этом рекомендую написать в журнале «Природа и мы», - по возможности мягко перебил ее шериф. - Что вы хотите сказать по существу?
    -Понимаете, - вступил в разговор Патрик, - в горах мы встретили альпиниста. Я сразу догадался, что он профессионал, поскольку, в отличие от нас с Джил, шел к вершине пешком. Разумеется, мы на машине достигли вершины раньше, но и ему оставалось идти максимум час. Вот мы с Джил и решили дождаться его там, в баре «Альпинист».
    -Сколько?
    -Что, сколько? - не понял Патрик.
    -Сколько вы его там прождали?
    -Часа два или больше...
    -А потом, - вновь защебетала Джил, - мы подумали, что он спустился вниз. Но здесь мы его тоже не обнаружили.
    -А, собственно, зачем он вам был нужен? – с подозрением спросил шериф.
    -Ну как же, - удивился Патрик, - ведь он же профессиональный альпинист, а мы с Джил очень любим горы. Вот мы и решили подружиться с ним.
    -Вы хоть узнали, как его зовут?
    -Нет, - в унисон произнесли они.
    -А еще хотели подружиться с ним, - сказал шериф и хмыкнул.
    Тут подошел сержант.
    -Сэр, - обратился он к шефу, - это автобус с японскими туристами. Они тоже утверждают, что видели этого альпиниста. Более того, они даже фотографировались с ним. А по поводу окраски... сожалею, сэр...
    Шериф выразительно посмотрел в сторону туристов.
    -Расслабьтесь, сержант, - расхохотался он, - это была шутка. – И далее серьезным тоном добавил: -  Возьмите лучше человек 5-6 и отправляйтесь на машине к вершине. Вероятно бармену «Альпиниста» что-то известно? А я тут разберусь с японцами.
    Некоторое время шериф рассматривал фотографию на поляроиде, затем окликнул сержанта и вручил ему снимок.
     -Вы уверены, - обратился он через переводчика-гида к туристам, - что видели альпиниста?
    Вначале те дружно закивали, но чуть позже между ними возник спор. И неизвестно, сколько бы он продолжался, если бы их не остановил шериф.
    -Вы сможете мне перевести, черт возьми, о чем они спорят? - с раздражением обратился он к переводчику.
    -Одни утверждают, что действительно видели альпиниста, а другие уверены, что это был снежный человек. А один из туристов говорит, что подарил тому человеку японский сувенир – маленькую шкатулку и палочки для еды.
    -Что вы сказали, - воскликнул шериф, - какой еще снежный человек? Пусть еще скажут, что видели неандертальца?
    Тут к нему подошла японская старушка и начала что-то объяснять на своем языке. Шериф с мольбой посмотрел на гида.
    -Она говорит, - произнес он, - что вы зря ищете его, так как никому еще не удавалось поймать снежного человека. Они не могут жить среди людей... Они должны жить среди снегов... Их родина – это горы.
    Шериф сконфуженно слушал старушку и не знал, как отделаться от нее. Благо к этому времени возвратились копы, и он поспешил к ним.
    -Узнали что-нибудь? – обратился он к сержанту.
    -Сэр, - сказал тот, возвращая фотографию – бармен никогда не видел этого человека. Зато рядом с Серым камнем мы нашли вот эту коробочку и палочки для еды.
    Шериф повертел сувениры в руках и посмотрел на отходящий автобус с японскими туристами.
    -Что ж, распорядитесь дать объявление о пропаже человека и поместите в газете эту фотографию. А в полицейском департаменте уже решат, посылать ли на гору поисковую группу.
    Последние лучи заходящего солнца коснулись верхушки горы, и долина покрылась ее тенью. Шериф еще раз взглянул на вершину и подумал о жене и детях, ожидающих его к ужину.      
         

   

    



   
                ЭПИЛОГ

    В тот день в Санта-Моника-сити была пасмурная погода. С океана дул прохладный ветер. Ужасно не хотелось идти на работу, но у Грегори не было иного выхода. С прошлой недели он не заработал и цента. Если сегодня будет та же ситуация - ему не видать обеда. Благо он освобожден от квартплаты, поскольку живет в музыкальной студии своего друга. Тот выделил ему маленькую комнатушку, где едва помещаются кровать, миниатюрный стол и табуретка. Взамен же от него требовалось иногда оказывать профессиональные услуги. Грегори нехотя вылез из-под одеяла и направился к умывальнику. Умывшись, вернулся в комнату, прихватив по ходу со стола оставшиеся со вчерашнего дня чипсы. Покончив с нехитрым завтраком и пару раз затянувшись оставленным перед сном окурком сигареты «Уинстон», бережно уложил гитару в чехол и вышел из студии.
    Ему предстояло пройти всего пару миль в сторону Третьей стрит-променада, где у него было свое постоянное место напротив кафе «Старбакс». Справа от него работал чернокожий трубач, слева – китаец-акробат. Чуть дальше представлял свои репризы мим по прозвищу Марсо. Все они придерживались негласного правила выступать по очереди, не мешая друг другу.
    В этот пасмурный пятничный день народу на Променаде было меньше обычного, что, впрочем, артистам «уличного жанра» не мешало работать. Грегори сыграл пару композиций Клаптона, а затем спел одну из песен Джимми Хендрикса. Подошедшая  пожилая женщина, выразив восхищение его игрой, опустила на дно чехла долларовую купюру и отошла. Грегори поблагодарил и запел песню Битлз «All You Need Is Love».
    Мужчину в сером костюме он заметил с последними аккордами песни. У того была черная борода с проседью и выразительные умные глаза. Какое-то время он пристально смотрел на Грегори, затем подошел и кинул в чехол двадцатидолларовую бумажку.
    -Вы могли бы снова спеть эту песню? – произнес он.
    -Я не играю по заказу.
    Мужчина не двинулся с места и продолжал сверлить его взглядом.
    -Вас зовут Грикор? – спросил он и подошел еще ближе.
    Грегори ничего не ответил. Он перебирал струны и тихо напевал себе под нос.
    -Кто вы? – спросил он.
    -Это неважно. Вас ведь так зовут?
    -Да. Откуда вы меня знаете?
    -Я вас не знаю. Но мне рассказывали...
    -Кто?
    Мужчина в сером костюме вновь замолк.
    -Что же вам от меня нужно? - спросил Грегори.
    -Я уже говорил, мне бы хотелось еще раз услышать эту песню.
    Грегори неопределенно пожал плечами.
    -Сделайте это ради нее... Прошу вас...
    О встрече с человеком в сером костюме он вспомнил, когда случайно увидел его фотографию на страницах  «Лос-Анджелес таймс» в колонке происшествий. С тех пор, как он увидел его на Променаде, прошло почти пять лет. Разумеется, он помнил брошенную им фразу «ради нее...» и, естественно знал, о ком идет речь. Очевидно, тот человек хотел сообщить ему о смерти Мелании, не зная того, что ему это известно. Однако как он изменился! Если бы не та фраза, он никогда бы не догадался, что это тот самый человек, с которым жила Мелания. Которого он неоднократно видел рядом с ней и не смел подойти к ним. Он много раз, притаившись за углом, встречал их у дома на Роз авеню. Вечерами, когда появлялся свет в их квартире, воровато подглядывал через окно. Соблюдая дистанцию, сопровождал их до самого парка, где они гуляли по вечерам. Его душила ревность, и было время, когда он готов был заявить свои права в качестве законного мужа. Однако  понимал, что не имеет права вторично ломать ей жизнь.
    Однажды подойдя в очередной раз к их дому, он заметил табличку с надписью «FOR RENT» и телефонным номером владельца дома. Он так привык к своим частым посещениям, что не хотел верить в то, что она больше не живет здесь. Не теряя времени, подошел к ближайшему телефону-автомату и набрал номер. То, что он услышал на другом конце провода, убило его. Грегори зашел в первый попавший бар и влил в себя бутылку виски. То же повторил на следующий день. Потом у него кончились деньги. Он стал просить милостыню, и все собранные деньги начисто пропивал. В результате Грегори оказался в больнице, откуда его вытащил приятель и приютил в своей студии.
    Грегори мог, в тот день на Променаде, что называется, открыть все карты человеку в сером костюме:  поплакаться в жилетку, или обвинить его в смерти Мелании, или попросить  рассказать о последних днях ее жизни. Но он не стал этого делать. Сам не зная из каких соображений, быть может, повинуясь необъяснимому шестому чувству. «Потерялся в горах... - повторил он шепотом вычитанную газетную строку, -  они даже его имя не установили. Впрочем, я и сам не знаю, как его зовут. И что толку от того, что меня когда-то звали Грикор, а теперь Грегори. Суть-то одна – все мы, рано или поздно, теряемся. Кто в горах, а кто в дебрях жизни...». Грегори настроил гитару, огляделся по сторонам и, убедившись, что не мешает своим коллегам, заиграл «All You Need It`s Love».


    Илья Бурштейн и Марина Голдберг по сей день проживают в аризонском городе Флагстаф. У них два сына: один успешно сделал карьеру дипломата, другой  продолжил дело родителей. Открытый ими когда-то маленький цветочный магазин разросся до сети магазинов, разбросанных по многим штатам Америки.
    Исчезновение Зака повергло Илью и Марину в шок. Правда, их успокаивало то обстоятельство, что его тело так и не было найдено. Они питали слабую надежду на то, что он жив и просто не хочет давать о себе знать. Ведь и со мной же было такое, говорил Илья, когда я сбежал от всех в Аризону.
    Спустя некоторое время Илья получил посылку с вещами Зака. За неделю до этого хозяин дома, где проживал Зак, сообщил Илье, что собирается сдавать квартиру другому жильцу и не знает, куда деть вещи прежнего постояльца. Илья попросил его переслать все что можно по почте.
    В картонной коробке было не так уж много вещей:  документы, письма, фотографии, безделушки, очки, ручные часы и другая мелочь.
    Внимание Ильи привлекла увесистая папка, в которой он обнаружил пожелтевшие от времени страницы, исписанные мелким красивым почерком, и сделанные их копии. Там же были письма, перевязанные розовой ленточкой. Илья погрузился в чтение. А спустя пару месяцев он уложил папку в саквояж и поехал в Лос-Анджелес к  своему другу,  занимавшему достаточно видное положение в Голливуде.
    Крис был продюсером, довольно успешным. Он просмотрел партитуру мюзикла и сконфузился.
-Вряд ли это кого-то сейчас заинтересует, - виновато произнес он.
    -Можно подумать, - парировал Илья, - что все твои постановки достойны «Оскара».
    -Ну-у-у...
    -Крис, я у тебя никогда ничего не просил... Совершенно необходимо, чтобы эта постановка состоялась. И не спрашивай, почему. Если нужно, я ее оплачу.
    -Дело тут  не в деньгах... - замялся он. - Ну ладно, пока оставь, попытаюсь что-нибудь сделать.
    Крис не обманул. Через полгода в концертном зале «Старс» состоялась премьера  «Чайки». Спектакль продержался около трех месяцев, и особого успеха не имел, хотя Крису удалось вернуть почти все вложенные деньги. Илью же неуспех «Чайки» особенно не волновал. В конце концов, говорил он Марине, эта вещь могла бы иметь грандиозный успех, но только не в наше время – сегодняшние американцы предпочитают Чехову, да и вообще классике Стивена Кинга или истории о гангстерах. Затея с постановкой преследовала совсем другую цель. Илья с Мариной надеялись, что Зак, если он жив, непременно объявится, заслышав о премьере. Однако их надежды не оправдались, Зак так и не появился.
 
    Шел 2008 год. Армения все еще выбирала «своего» президента. Руководители страны менялись от выборов к выборам, но ни один из них, по мнению народа, так и не стал законно избранным. Однако это не мешало каждому из них говорить от имени народа и обещать ему «цветущую Армению». Создавалось впечатление, что страна превратилась в одну большую сцену для непрекращающегося шоу, в котором разыгрывается или, быть может, репетируется одна и та же мизансцена. И невозможно понять, кто есть зрители, а кто актеры.
    Нужно не одно поколение, чтобы построить новый мир. Хотя сомнительно, что он будет чем-то лучше старого. Об этом свидетельствует история и весь человеческий опыт.  В процессе мировых потрясений -  революций, переворотов, гражданских и негражданских войн, смен общественного строя и прочее – в жерновах истории перемалываются судьбы, исчезают или просто уходят люди, теряются поколения... Вместе с этим рождаются человеческие трагедии и драмы, которые, спустя время, становятся сюжетами для книг, фильмов или просто занимают свое место в реестрах истории.
    Именно об этом думал Илья, когда читал письмо Анаит (он нашел его  среди вещей друга), адресованное Заку. Среди прочих новостей из Армении она писала, что два года назад развелась с Суреном и теперь живет с сыном:
     «Видимо у меня на роду написано оставаться одной. Хотя я особенно и не жалуюсь. Только Сурена жалко. Он очень хороший человек, и не его вина в том, что так и не смог стать для меня Зокой. Он часто навещает сына, помогает мне материально... Остались мы друзьями.
    Лига оставила политику и вернулась к своим прежним занятиям. Она успешно выставляется и зарабатывает неплохие деньги. Кстати, может ты не знаешь. Совсем недавно она вышла замуж за Тиграна, и не последнюю роль в этом сыграл ты. Помнишь те картины, которые ты спрятал у нее? После освобождения из тюрьмы Тигран зашел за ними к ней в мастерскую. Так они познакомились. Как и раньше он, пропадает с друзьями в кафе, разглагольствуя о высоком искусстве и кляня на чем свет стоит нынешние власти. Шота вышел на пенсию и засел за мемуары. Макич Григорян создал партию под названием «Абрикос». И, хоть убей, ни я, никто другой тебе не скажет каковы цели и программа этой партии. Подозреваю, что и он сам этого не знает...
    К сожалению, ничего конкретного не могу сказать о Беле. То ли она стала одной из жертв Театральной площади, то ли, по слухам вместе с группой кришнаитов уехала не то в Индию, не то в Швецию. Бог его знает...»
    Илья вложил письмо обратно в конверт. Зак никогда не узнает содержание этого письма - он даже не вскрывал конверта. Может быть, когда-нибудь на том или на этом свете они с Белой вновь встретятся и, на этот раз, останутся навсегда вместе. 

Лос-Анджелес
Октябрь 2006 – Май 2009