ГЛАВА VII
«Каждое живое существо способно
понять Бога только до той степени,
в которой оно способно видеть Его
и проявить Его через своё сознание»
Раннее летнее солнце наваливалось своим объёмным диском на асфальт автодороги, ослепляя глаза устремлённым путникам. Которые вынуждены были прибегнуть к помощи солнцезащитных очков. Ранний путь вдоль лесного массива, овеянный летней свежей прохладой, был переполнен разнообразными звуками трелей, щебетанья, кваканья, кукованья и стрекотанья. Чему очень усердствовали обитатели местной фауны. Где сама природа предоставляла им нерукотворные декорации. Где ели и берёзы нежно просвечивались косыми лучами утреннего солнца, сквозь сочную зелень густых крон. А за них стыдливо, щурясь от солнца, прятался бледный месяц…
Но, вот, по предложению Володи, наши путники неожиданно решили несколько изменить свой маршрут. Володя предложил заехать в Суздаль к своему давнему другу, с которым вот уже долгое время ему никак не приходилось увидеться. И такой удачный случай упускать нельзя…
Его школьный товарищ, которого звали Игорь Дмитриевич, возглавлял местный с/х колледж. И также являлся активистом в делах популяризации и развития заповедного края.
Интерес к этой встрече подогревался ещё и тем, что Таня уже давно мечтала о посещении Суздальских монастырей.
Сравнительно ровная и лёгкая дорога охотно располагала Таню к воспоминаниям и размышлениям. И вновь всплывали эпизоды прожитых лет. И эти воспоминания воскрешали в её памяти те дорогие события, в которых только начиналась возрождаться Танина вера… Которой, как она сейчас и понимает, предшествовала именно та вера, без которой она не смогла бы выбрать свой правильный путь истинного жизнеустройства. Где и должна обретаться истинная вера человека.
И это ныне стало настолько дорогим и привычным, что наполняло её сознание своей неизбежностью, жизненно важным выбором. Где всё, уже привычное представление о жизни, с её наработками и установками, должно было уступить чему-то новому. Которое, с трудом укладывалось в понятие о правильной жизни. Предвещавшее неминуемые разлуки с такими родными и близкими людьми, и, казалось бы, с неотъемлемым прошлым… И ещё предстояло понять и принять, что в этой новой жизни, такой поворот будет неизбежным…
Ибо, с обретением истинного пути, нужно будет понять и познать истинную веру. Ведь именно с такой верой должна окрепнуть воля, а разум стать мудрее. Потому как с такой мудростью обретаются понятия, что всё то, с чем сталкивается человек, будет учить его настоящей жизни.
В голове она прокручивала, словно киноленту, эпизод за эпизодом, самое важное, что было в её жизни. Наполняющее яркими событиями её романтическую душу…
Своё детство Таня очень хорошо помнит, она часто прибегала к его воспоминанию. Она помнит, как худенькая и не по-возрасту серьёзная, белобрысенькая девочка, совсем не по-возрасту, открывала совой маленький мир, в очень уютном и душистом саду на деревне у бабушки. Где, только она одна осмеливалась гонять клевачего петуха от её любимых кур. К которым, как ей тогда представлялось, он сильно приставал…
Ей очень нравилось сидеть на деревянных ступеньках крыльца, от которых исходил запах ёлки, и внимательно наблюдать за происходящей жизнью в этом саду. Тишину которого, постоянно нарушали, своим громким блеянием, непоседливые овцы из соседнего сада. А так же её внимание всегда привлекало загадочное падение спелых красных яблок. Которыми были усыпаны все газоны под яблонями. И которые она очень важно и аккуратно, босиком перебегая от одной яблони к другой, собирала в свою маленькую плетёную корзиночку. Правда, не забывая при этом оставлять следы своих остреньких зубиков на множестве собранных яблок…
Вообще, этот сад по праву можно было назвать зоосадом. Ведь его обитатели представляли собой всех аборигенов деревенской фауны, поющих и говорящих на всех языках домашнего животного мира. Причем, к ним можно было отнести всех крылатых завсегдатаев местной округи, включая туда и шумливых ворон. Которые не только нарушали покой этого сада, но и всячески пользовались его дарами. Особенно они любили выклёвывать семечки из подсолнухов. И даже та марля, которой бабушка накрывала головки подсолнухов, не помогала от посягательств ворон. Тогда Танин папа в подсолнухах установил очень смешное чучело, одетое в длинную пёструю юбку, и в просолённую, видавшую виды, морскую тельняшку. На голове этого чудища красовалась огромная соломенная шляпа с черным вороньим пером. В руках это чучело держало очень ершистую берёзовую метлу, угрожающе выставленную вверх. Таня хранит детскую фотографию, где она, в коротеньком детском сарафанчике, под руку с чучелом, нарочито изображала сердитое лицо против пернатых посягателей.
Родилась и жила Таня в Москве, в интеллигентной семье, как тогда было принято считать. Папа её был инженер-конструктор, а мама, химик в каком-то институте. Хотя папа и отлучался в частые командировки, но дружба их всегда оставалась очень прочной.
И если мать давала ей уроки женской мудрости, прививая её способности к простым хитростям домашнего ведения хозяйства, где она научилась и шить, и вязать, и кулинарить, и многому другому. То отец, уделял внимания её физическому и культурному развитию. Где она и обрела способность рисовать и по настоящему пристраститься к музыке.
Отец сам, по своей натуре был увлечённым спортсменом, и сумел развить в ней эту любовь к спорту. Он учил её бегать, плавать, кататься на коньках и велосипеде. А зимой они очень часто ходили на лыжах.
Конечно же, Таня не могла пропустить и уроков игре на гитаре, которые ей отец преподавал почти профессионально, будучи сам не плохим импровизатором.
Но рисование в её творческой детской жизни играло самую важную роль, как ей кажется, и до сих пор. Она рисовала везде, где только можно было приложить свой карандаш. Это были рисунки и в книжках, и на газетах и на стенных обоях. И, конечно же, в альбомах для рисования, которые она с особым рвением берегла, как нечто особое, что могло представлять, как часть её самой…
Конечно, были и любимые рисунки, и это рисунки о птицах. Она подолгу рассматривала всех птиц, которые встречались на её пути. И особенно любовалась ими, когда они садились на подоконник их кухни. Тогда она бралась за цветные карандаши и пыталась нарисовать их по памяти. А перед сном, она их подолгу рассматривала и обязательно что-нибудь дорисовывала.
Но серьёзно, по настоящему, она увлеклась рисованием, будучи старшеклассницей. Тогда она стала заниматься рисованием в изостудии. И вот там ей помогли выработать её индивидуальную технику письма, которой гордились даже преподаватели.
А когда она стала учиться в московском институте культуры, тогда она успешно продолжила свои старания в области живописи. Причем, именно в институте она серьёзно занялась уроками музыки по классу фортепиано, вокала и гитары.
А вот и окончен институт, и её жизнь обрела самостоятельную направленность, где она должна будет проявить свои дарования и способности, уже без родительской помощи…
И её направляют в Вологодскую область, в город Кириллов для преподавания в музыкальном училище, что близ Кирилло-Белозёрского монастыря.
Но эта тема требует особого освещения, ибо этот период для Тани означал основной поворот в её счастливой судьбе…
- VIII -
« Здесь русский дух,
Здесь Русью пахнет…»
Порою круты и неожиданны повороты нашей судьбы. Где просто нельзя предугадать её будущее, где вместо задуманных планов и желаний, всегда ожидает непредсказуемая тайна…
Город Кириллов, влекущий к себе туристов и паломников со всех уголков России, невелик. Здесь в заповеданном лесном и северном озерном крае, меж холмов с медовым разнотравьем, с расположенным озером Сиверским, сохранились в своей первозданной красоте, великолепные памятные творения древних мастеров русского зодчества.
А там, со стороны Сиверского озера открывается великолепный вид на архитектурный ансамбль древнего русского зодчества – Кирилло-Белозёрский монастырь, в далёком прошлом, одного из крупнейших на Русском Севере.
От него, как-то по-особому веет суровой мощью и неприступностью былой российской славы. Где в синих водах Сиверского озера отражаются белые монастырские строения с высокими остроконечными башнями.
И всё это великолепие незабываемого прошлого было представлено восхищённому и впечатлительному взору голубых глаз хрупкой и наивной девушки. Которая, как подросток стояла с туго переплетённой светло-русой косой, по школьному перетянутой голубой шелковой лентой…
Мысли, мысли…
Но, вдруг, Танины размышления неожиданно прервались от резкого хлопка и жалобного шуршания велосипедной шины. От чего Танин велосипед юзом развернулся в обратную сторону. Немного растерявшись, Таня всё же смогла овладеть ситуацией, и выставив правую ногу, с трудом развернула велосипед вперёд. Она клаксоном подала сигнал впереди идущему Володе, который, не ведая о случившемся, гнал свой велосипед вперёд.
Володя скоро подъехал к Тане, и, осмотрев, прежде всего её, а потом и велосипед весело заулыбался.
- Не хотите ли вы, девушка, поделиться своей проблемой, ведь мне так хочется оказать Вам бескорыстную помощь?
- Хотя эту проблему я старательно и заработала сама, но я, как видите, не могу устоять перед таким джентльменским напором, что бы не уступить Вам… И, пожалуй готова устроить Вам небольшой «пикник на обочине»… Как Вы на это смотрите?
- О, это безмерно щедрый жест с Вашей стороны, прекрасная незнакомка…
- Ну, тогда не будем терять времени…
Наши путники, подобрав велосипеды, развернули их в сторону опушки леса. Они вручную доставили их к сваленной берёзе, и расположились возле небольших кустов можжевельника, от которых остро дохнуло приятным терпким запахом смеси хвои и цветов.
Володя достал нужные ключи из сумочки для инструментов, что крепилась на его «беговом» (как он называл свой велосипед), и положил их на берёзовом пеньке. Потом он перевернул Танин велосипед колёсами вверх, установив его на руль и сиденье. И привычными движениями профессионального гонщика (будто всю жизнь этим и занимался) он снял переднее колесо и внимательно стал его рассматривать.
Таня, с некоторым смущением, и с, несколько детским любопытством, сосредоточенно следила за работой Володи. И, вот, дойдя до интересующего рокового места, тот озабоченно присвистнул.
- Вот это, да!... Вот он оказывается какой виновник этого вынужденного «привала на обочине», - в руках Володи, словно большой рыболовный крючок, красовался небольшой обломок обычной столовой вилки… - Интересно, за какие такие «подвиги» зацепило тебя это «изобретение небрежности»? И что нам с тобой теперь делать, какую проблему нужно рассмотреть? – неизвестно к кому стал обращаться Володя, с большим усилием снимая проколотую шину с обода колеса.
Таня, смущённо поведала ему о своих воспоминаниях, которые и отвлекли её от внимания к дороге. Она рассказала ему о том «граде Китеже», как она окрестила место своего распределения.
- Кстати, Танюша, наступил тот самый момент, когда и мне можно поведать эту трогательную историю твоего духовного роста. А давай-ка так, ты мне начнёшь этот рассказ, а я за это время починю твой велосипед. А, как я придумал…
Таня достала флягу с чаем, налила в кружки Володе и себе, и отпив несколько глотков этого прохладительного травяного напитка, взялась медленно жевать можжевеловую почку…
- Когда к нам в институт поступила информация о распределении на места будущих работ, то почти весь выпускной курс «бросился» обозревать «Доску объявлений», где и висели списки с заветными адресами. Каждый из нас мечтательно стремился соизмерить сои желания и возможности с довольно внушительным выбором этого таинственного «реквизита». Я ещё будучи студенткой, была сильно увлечена дальними и продолжительными походами по суше и по воде. И каждую субботу и воскресенье, мы, уже со «спаянной» группой, как обязательное мероприятие, обживали какой-нибудь подмосковный маршрут. Мы тогда активно принимали участие, почти во всех студенческих туристических слётах.
Да меня ещё в детстве папа часто приобщал к своим дальним походам. Где порой я часто доставляла ему немало хлопот. Но он очень любил меня брать в свои «вылазки», как он называл эти походы. Он упорно брал меня даже в любую ненастную погоду. В конце концов, мне это всё же понравилось, и я по своему стала проявлять свой интерес к подобным мероприятиям. Иногда у костра я задорно пела его товарищам смешные взрослые песни, и даже рисовала на некоторых его друзей свои шаржи, которые с радостью раздавала своим «натурщикам».
И вот, из г.Кириллова поступила всего одна заявка. Она висела одна единственная, и очень меня заинтересовала, она словно примагничивала меня. Вот это, да! Это же та самая Российская седая старина, о которой я и мечтала. Это же тот самый северный оплот Российской державы и русской Православной веры – Кирилло-Белозёрский монастырь!
Помню, что ничего больше ни стала читать из списков. Для меня выбор был сделан! Ведь это моя судьба, это моя жизнь…
Папу мне уговаривать не пришлось, и он об этом знал первым. Он всегда одобрял подобные мои решения. Другое дело было с мамой. Она конечно была расстроена, причём не меньше, чем тогдашний мой «кавалер», Димочка, которому она симпатизировала. Они серьёзно пытались уговорить меня, не делать этого. Но я стояла на своём, как кремень. И это первоначально сказалось на наших отношениях…
Но я решилась! Я решила посвятить свою юность самостоятельной жизни, с головой окунаясь во все тайны и премудрости её быта…
И под стук колёс, выбивающих такт модной тогда песенки: «…в Воло-гду, гду-гду-гду, в Воло-гду-гду…» я с замиранием сердца отправилась в саму неизвестность, овеянную древней русской сединой…
В поезде, как выяснилось, я ехала с рабочими реставраторами музеев и древнего зодчества. Они помогли мне добраться до городского отдела образования, где мне тут же и объяснили мои обязанности и цель моего приезда, не забыв и о строгих напутствиях. Но они еще проявили и заботу обо мне, выдав направление для проживания в гостинице. И это оказалось такой радостной неожиданностью, когда я узнала, что буду проживать в самом Кирилло-Белозёрском монастыре, я принялась там целовать каждого седого старика…
Я долго не могла поверить этому – я буду жить в самом монастыре, в этом мире древней веры!
Провожал меня до места моего нового обиталища, местный реставратор, дядя Фёдор (почти, как из Простоквашино!)
В отличие от мультфильмовского героя, дядя Фёдор отличался почтенным возрастом, огромным ростом и почти совсем седой окладистой бородой. Он обладал мощным, рокочущим гулким басом, которого, как мне показалось, стеснялся и часто прикрывал при разговоре рот рукой, как бы кто-то не подслушал.
При пояснении тех или иных мест г.Кириллова, он старался говорить со мной как-то сдержано тихо, будто опасался оглушить меня своим рокочущим голосом.
- А вон энта гора, глянь-ка, словно медведь, называется Маура.
- Почему, Маура?
- А кто её знает… Видимо кому-то она радость принесла, и тот возрадовался увиденному простору с неё. А как же, он и воскликнул: «Ма, ура!».
Ведь ежели подняться на неё, то ты узришь наш дивный город. Вот он каков, ну просто сказочный!
- Вы очень любите свой город…
- А кто ж не любит свою родину? Ведь всё, чем ты богат и чем владеешь, как мудростью, только родина может одарить. А ежели она такая родимая ещё и красавица, то и тебе прекраснее жить на свете этом. Вот глянь, там синеет Волго-Балт, вот там можно увидеть зелёные острова Никитские. А вон там, белокаменный Горицкий монастырь. А, вот ежели ты оглянешься вон туда, то за синим частолесьем – краса и гордость здешних северных мест, наше священное озеро Сиверское. Глянь-ка, какая краса, ну просто небесная сказка!
А вон тот, с пятиугольными стенами, и есть наш наместник русской дивной старины… Вишь, како наше российское многотерпимое прошлое…
Да с энтой горы можно всю округу увидеть аш за двадцать вёрст от седова. Вон там и Ферапонтов монастырь видать тожа. Вишь, с цепочкой-то озёр, красуется?»
Но я, к моему стыду, никак не могла включиться в его интересный рассказ. Наверное, не могла я в этот день увидеть всех местных красот. В этот тихий солнечный день, алые от солнца маковки куполов, и как из снега, слепленные башни храма, слепили мне глаза.
А дядя Фёдор, обозревая все дали, более чем за двадцать вёрст и саженей, откровенно восхищался здешней красотою, словно из седобородой памяти извлекая фразы…
«Бор веще великий и чаща… Место убо мало и кругло, но зело красно, всюду яко стеною окружено водами»…
И дядя Фёдор, словно былинный гид, наверное, не меня приобщал к прошлому, а в этой реальности, седое прошлое приближалось ко мне…
И я не только перестала представлять его, я уже начинала видеть, как посреди солнечной цветущей поляны, окаймлённой пушистыми соснами лежит дикий плоский камень. И на нём восседает, с чуть утомлёнными глазами, сам Пётр Первый… И как он сосредоточенно, словно «державный плотник» восхищенно оценивает корабельный лес…
И чем ближе мы подходим к монастырю, тем внушительнее становится Кирилло-Белозёрская святыня, отражаясь в воде озера, словно вновь возрождаясь из древних вод…
И вот, мы уже соприкасаемся с вещими сединами Русской Истории. И я вступаю в неё, дабы отдать дань потомкам великого творенья древнерусского зодчества.
Через кованные арочные ворота Казанской башни, мы ступаем под гулкие своды, где изумительно поражают высота и мощь белоснежных стен, идущих вверх тремя ярусами.
Всё же не зря этот монастырь сравнивают с Соловецким монастырём. Стоит только оказаться внутри его, и глаза тут же разбегаются от многоцветья куполов храмов, от белизны жилых келейных построек, утопающих в зелени старых лип и берёз.
И в одном из этих зданий мне предстояло прожить чуть более трёх лет…
Весь день и весь вечер, посвятив знакомству с монастырём, и побывав в краеведческом музее, мои ноги, как впрочем, и сознание, не могли, вот так, выдержать огромный груз впечатлений. И я, с навалившейся радостью, устроившись в чистой белоснежной постели, проспала всю ночь и всё утро…
/продолжение следует/