- Что ты ей сделал, идиот! Ну? – Михаил схватил брата за воротник и тряс, как тряпичную куклу, пытаясь повернуть к себе лицом. – Что???
- Нет, нет, нет… - безвольно повторял Алексей, уворачиваясь от его настойчивого взгляда.
- У нее припадок! Что? Ты?! Сделал?!! Ей?!!! – кричал старший, трясясь от неожиданной и дикой ярости.
- Нет, нет… - повторял младший бесконечно. И вдруг, после особенно сильного толчка, рванулся из вцепившихся в него рук и закричал, также громко и отчаянно: - Нет! Не сделал!! Нет!! Не сде-лал!! Неееет!!!
Михаил опустился на стул возле кровати. Алексей закрыл лицо руками. Каждого била дрожь. И ни один не знал, что надо делать, говорить – и надо ли что-то говорить теперь.
- Прости, - наконец, вымолвил один.
- Я люблю ее, - сказал второй.
- Я знаю.
- Как? Откуда? – испугался Алексей. - Давно?
- Да дольше, чем ты сам!
Будто сто пудов упали вдруг с Алешиных плеч. Не разразило его громом, не пронзило молнией. Мучительная тайна теперь известна брату - опытному, умному. Они обсудят все, найдут решение. Может, им с Наташей уехать навсегда, куда-нибудь, где их никто не будет знать, и - обвенчаться? Или обратиться с прошением к Государю? Бывает, что такие браки разрешают...
- А я Аксютку люблю, - вдруг, совсем без связи, сказал Михаил.
- Аксютку? – переспросил растерянно Алексей. – Какую? Это – прачку?
- Ну, прачку... Да! И что с того, что прачку? - буркнул брат.
- Да ничего, - Алексей пожал плечами. Его любовь, такая важная и необычная, вдруг оказалась незначительной для брата рядом с его собственной тайной. – А почему Аксютку? Она же… - он вспомнил венец темных кос и красные, настуженные руки Аксюты.
- Думаешь, лучше бы я тоже Стрекозу полюбил, а? – подмигнул Михаил и, расслабившись, откинулся на спинку стула. Напряжение, ощутимо стывшее в комнате, вдруг сошло на нет. И оба они облегченно рассмеялись.
- Что делать-то теперь? – спросил Алексей, уже понимая, что брат и сам не знает, что делать. – А она все плачет?
- Она тоже любит тебя. Дура! – в сердцах сказал Михаил.
И эти слова уже не смутили Алексея. Он ведь и сам это давно знал. Знал, только не хотел и боялся в это верить. Он улыбнулся облегченно и, вставая, сказал:
- Ну что, идем к гостям?
* * *
Закончились именины. Разъехались гости. Унялась суета.
Не раздеваясь, лежал Алексей на кровати, глядя в потолок. Снова и снова, по мгновению, переживал он те минуты: от прикосновения пушистой прядки волос, когда он положил холодную ладонь на лоб плачущей сестры, до последней капли их преступного и страстного поцелуя. Он трогал пальцем свои губы, и ему уже казалось, что не было никакого поцелуя, а все привиделось в одном из горячечных, безумных снов, в которые, нежданная и непрошеная, приходила Наташа. И когда затихли улицы и дворы, когда смолкли все звуки вне и внутри дома, он понял, что не может больше ждать. Что он должен пойти к ней и узнать: правда то, что помнят его руки и губы, или он просто сошел с ума от любви и безысходности?
Он подошел к окну, раздвинул шторы. Двор был пуст. Сняв с подоконника цветущую герань, он осторожно скинул шпингалеты. Забухшая рама не подавалась. Кровь стучала в ушах, и сложно было медленно тянуть за ручку, сохраняя тишину. Рама скрипнула, пошла,.. он рывком раскрыл ее настежь, минуту переводил дыхание. Вечерний воздух вошел в комнату, и стук сердца стал стихать, когда вдруг кто-то задергал ручку двери. Погруженный в себя, Алексей не слышал шагов и теперь замер, лихорадочно соображая: кто бы это мог быть? Мать? Наташа? Он задернул шторы, сдвинул ногой под стол цветочные горшки, открыл. На пороге стоял брат.
- Не ходи! – в голосе Михаила была угроза.
Алексей словно в жаркий полдень нырнул в холодный погреб. В горле что-то болезненно сжалось. Пытаясь взять себя в руки, он с вызовом сказал:
- А с чего ты взял?..
- Не ходи. Ты сломаешь ей жизнь. Ты – медик, должен знать, что в первую ночь после свадьбы муж понимает: были у жены мужчины или нет?
- Я на ней женюсь, - хмуро произнес Алексей. И уже не было того чувства единства и благодарности брату, которое он пестовал в душе весь вечер. – И вообще, какое твое дело?
- Ты на ней не женишься, - чеканил Михаил. – Ты - не женишься. А я ей брат. И не позволю изломать ей жизнь.
- Я – тоже брат, - сказал Алексей, мучительно краснея.
- Ну и раму затвори! – прошипел раздраженно старший. – Иначе я матери скажу! Я разбужу весь дом!
- Ладно, - покорясь, Алексей закрыл раму. - А теперь – уйди!
- У меня есть друг Игорь Мухин, может, помнишь? - вместо того, чтобы выйти, Михаил уселся на стул. - Он бывал у нас зимой...
Алексей стоял у окна, не оборачиваясь. С трудом, как через ватою заложенные уши, доходили до него слова брата.
- Так Игорь на ней женится, хочешь? Приданое за Стрекозой большое. Часть денег отдадим ему – и будет молчать.
- Чтооооо? – голос младшего прозвучал угрожающе.
- Болван! Женится, а трогать не будет. Ну? Понял? Увезет ее в Петербург, как свою жену, а после «разойдется» с ней. Она поселится в Москве. И пока из вас эта дурь не выйдет, вы сможете… - тут Михаил не выдержал и сплюнул: - Тьфу, Алешка! Как это вас угораздило обоих!
Алеша напряженно думал.
- А когда вам надоест,.. - Михаил снова не смог выговорить нужных слов и с неудовольствием поморщился – то Игорь с ней разведется. И она сможет выйти замуж за кого-нибудь другого… Только вам нельзя иметь детей!
- Я знаю! – отмахнулся Алексей. – А если он кому-нибудь расскажет?
- Не расскажет. Я ему помог в одном деле, он – мой должник. Будет молчать! Да он и не будет знать, для кого это затевается. Скажу ему, что это не моя тайна. И это действительно не моя тайна, а?
- А если все-таки подать прошение Государю?
- Государь вам ничего не разрешит. Зато всем станет всё известно. И ей ты все равно сломаешь жизнь!
Алешка неуверенно улыбнулся. Михаил, которому вся эта история причиняла болезненное чувство, понял изменение настроения брата и поспешил проститься:
- Ну и хорошо. И спи теперь! А завтра – на охоту. А когда отец приедет, я ему скажу, что Игорь Мухин просит Наташкиной руки.
- А ей когда сказать?
- Да подожди ты… Дай с Игорем обговорить, с отцом... Ну, объяснишь потом. И на меня, чур, не ссылаться! - и, огорченный и своей идеей и своим великодушием, пошел к двери.
Алексей уже блаженно улыбался, когда брат обернулся, держась рукой за ручку двери, и сказал, поднимая сжатую в кулак свою небольшую нахоленную руку:
- А если… то – смотри!
- Да ладно! Понял я, - сказал Алеша. Закрыл за братом дверь, подошел к окну и, кусая губы, долго смотрел на светлое ночное небо.
Утром стук в дверь был неожиданным. Алешка вскочил, тряся спросонку головой, и открыл брату дверь. Михаил был уже в охотничьей одежде, и ничто на его лице не выдавало ночного разговора.
- Ну! Струсил, что ль? – шутливо-грубовато спросил он. – Давай, вставай.
А сам тем временем вошел в комнату, увидел стоящие на полу цветочные горшки, показал на них пальцем и нахмурился. Алешка замотал головой, посмотрел брату в глаза и перекрестился. Михаил потеплел лицом и прежним тоном продолжал:
- Собирайся! Тверитинов пацана прислал, передает: все в сборе, и Данило ждет на выселке, собаки готовы.
- Иду, иду! – в тон ему ответил младший брат. И даже если бы кто-то стоял за дверью в коридоре, он ни за что не догадался бы о заданном немом вопросе и ответе на него.
* * *
Место Алексею, как и надо было ожидать, досталось рядом с Еленой. В раннее утро, перед предстоящей дорогой, она была в длинном шелковом платье с накинутой поверх для тепла меховою пелериной.
Долго ехали молча. Елена ждала, что попутчик заговорит, но Алексей, закрыв глаза, думал уже только о предстоящей охоте. Наконец, она не выдержала и начала сама:
- В Москве много театров?..
Вопросы она задавала, вроде, те же, что и Наташа. И то ли оттого, что, отвечая, приходилось повторяться, то ли оттого, что спать пришлось так коротко, а может, оттого, что разговор заставлял его все снова и снова думать о Наташе, Алексей очень скоро почувствовал досаду и раздражение. И, когда подъехали к переправе через Кочетов ручей, и вышли все, кроме Елены и прикорнувшего на телеге Северьяна, Алексей подошел к брату:
- Минь, сменяемся местами, а? Ну, не могу я с нею больше ехать! Доняла она: и что? И как? И почему-откудова?
Михаил усмехнулся:
- Нет уж, ты терпи! Она и увязалась с нами из-за одного тебя.
Алексей поморщился с досадой и отошел к разувающемуся, чтобы вести лошадей вброд, Даниле.