Не может же Фортуна всегда простирать свои длани над одним и тем же кораблем, над одной и той же командой, даже над одним и тем же членом команды. Приходит время и она отворачивается, подмигнув и помахав напоследок ручкой. Тебе остается лишь проводить ее взглядом и глубоко вздохнуть, готовясь к худшему. Впрочем, приготовиться все равно не удастся.
Наши трюмы были завалены добычей, а все мы находили в предвкушении родной гавани на Тортуге. "Черепаха" всегда радушно принимала удачливые команды, возвращающиеся со звонкой монетой в карманах. Всего несколько дней отделяло нас от содержимого хмельных бочонков, горячего ужина и страстных объятий красоток, встречающих героев обворожительными многообещающими улыбками.
Нам благоприятствовал попутный ветер, и мы с легкостью взрезали водную гладь, искрящуюся в лучах предзакатного солнца. Наш путь будто пролегал по дороге, вымощенной драгоценными камнями. Мы возвращались домой, чувствуя себя королями.
Вскоре горизонт по правому борту потемнел. Однако то была не темнота вечернего неба, а первые признаки приближающегося шторма. И если поначалу в нас еще теплилась надежда на то, что буря пройдет стороной, то показавшийся на палубе боцман в один момент расставил все точки над i.
- А ну не спать, акулья сыть, - прокричал он, с огромным трудом переставляя ноги.
В команде не были ни единого человека, не знающего, что у боцмана при приближении шторма начинали невыносимо болеть колени - то ли от полученных когда-то ранений, то ли от возраста или болезни какой. Он сам никогда не распространялся об истинной причине недуга, а спрашивать мы не решались, опасаясь его крутого нрава. Как бы то ни было, но эти боли каждый раз безошибочно указывали на приближение непогоды. Судя же по тому, что на этот раз боцман еле шел - буря предстояла нешуточная.
"Крылья ангела" оказалась не столь быстроходной, как нам того хотелось в сложившейся ситуации. Несмотря на всю надежность проверенного корабля, лучше избежать буйства стихии, чем бороться с ней, тем более имея под ногами не малые ценности, успевшие стать родными.
Мы изменили курс и попытались миновать шторм, обойдя его стороной, но почти сразу поняли, что из этой затеи ничего не выйдет. Резкие хлесткие порывы ветра уже через несколько минут принялись с остервенением трепать паруса. Небо на глазах затягивалось тучами - стремительно мчащимися неуправляемым табуном диких лошадей. Иссиня черные они клубились и толкались в небесах, будто им не хватало места на их бескрайних просторах. Нашей команде не в первый раз было попадать в сильные шторма и благополучно проходить сквозь них, но этот уже с первых мгновений своего безумства заставил нас молиться и сжимать в руках обереги. Стихия обрушилась на нас тараном из высоких смертоносных волн, каждая из которых с легкостью поднимала "Крылья ангела", а затем обрушивала в пенящуюся бездну, норовя опрокинуть, захлестнуть, погубить. Вой ветра заглушал критики моих товарищей, мечущихся по палубе, не в силах совладать с охватившей их паникой. Снасти не выдерживали напряжения и лопались, превращая корабль в неуправляемую легкую добычу разъяренного океана.
Я видел, как одна из волн унесла с собой боцмана. Сколько человек еще оставалось на борту - было загадкой, так как в опустившейся темноте я не мог разглядеть ничего дальше вытянутой руки. Лишь редкие вспышки молний на короткие мгновения выхватывали странно искаженные почти черно-белые картины корабля, но они не задерживались в моей памяти, ускользая, оставляя лишь ощущение безысходности.
Очередная вспышка молнии застала меня смотрящим куда-то вверх. К этому моменту я уже потерял ощущение реальности происходящего и времени, не помнил, как давно началась буря, не знал, куда нас отнесло, чувствовал себя маленьким муравьем на утлой щепке, попавшей в стремительное течение под ливневым дождем.
Я увидел мачты с развевающимися на них обрывками парусов, теперь превратившимися в жалкие лоскуты, подобные истерзанным штандартам на поле брани. Однако там - за мачтами, из темноты безумной водяной круговерти показалось нечто куда как ужаснее, нежели клочья парусов - волна. Она шла на нас - исполинская и непреклонная. Молния погасла, и я вновь остался в почти полной темноте - один, ожидая надвигающейся развязки. Мгновения почему-то текли очень медленно. Я весь сжался и попытался слиться с поручнем, за который ухватился, с которым попытался стать одним целым.
Не вышло. На меня обрушились тонны воды, и я почувствовал, как воздух покидает легкие, а руки помимо моей воли разжимаются. Теперь я превратился в муравья без спасительной щепки. Муравья, судорожно и бесполезно дрыгающего лапками в надежде выжить и победить стихию. Стихия же не обращала ни малейшего внимания на эти конвульсивные потуги. Пару раз я оказывался на поверхности и успевал сделать спасительный глоток воздуха, после которого вновь погружался в пучину, где продолжал барахтаться, пока не почувствовал, что лишаюсь сил. Нехватка кислорода вытягивала их, заставляя легкие гореть, руки и ноги каменеть, а перед глазами появляться радужным многообещающим кругам.
Я чувствовал, что тону. Сознание медленно угасало, уступая место радужным кругам, которые в свою очередь блекли и тускнели, погружая меня в серость забвения.
Странно, но почему-то я не оказался на раскаленной сковороде и демоны Преисподнии не тыкали в меня вилами. Напротив, я совсем не плохо себя чувствовал.
С трудом разлепив веки, покрытые засохшей соленой коркой вперемешку с песком - проморгался. Теперь можно было осмотреться. Я лежал на песчаной отмели недалеко от береговой линии, мерно омываемой прибоем. Весь берег был усыпан камнями самых различных форм и размеров - от совсем небольших до огромных валунов, вернее осколков скал, которые вздымались ввысь всего в нескольких шагах дальше. Кое-где среди камней виднелась пожухлая желтоватая трава и чахлые полусухие зачатки каких-то кустарников.
- Негостеприимное местечко, - проговорил я вслух, поднимаясь на ноги. Собственный голос удивил своей хрипотой. Жутко хотелось пить. Во рту еле-еле ворочался начавший распухать язык.
Сколько же я так провалялся? Меня начало подташнивать - чрезмерное потребление соленой воды давало о себе знать. Следовало двигаться хоть куда-то - промедление представлялось медленной смертью. Тихая уютная бухта, в которой я оказался, запросто могла стать мне могилой, если в скором времени я не нашел бы пресную воду.
Полоса воды до берега не стала преградой, и вскоре я уже карабкался по негостеприимным скалам, сбивая в кровь руки и ноги.
Подъем, слившийся для меня в один долгий выматывающий кошмар, за время которого я дважды оказывался на грани падения - кончился внезапно. Наверное, мой разум отключился, предоставив телу действовать механически, полагаясь лишь на интуицию. И она, к слову сказать, не подвела. Пара действительно опасных моментов не в счет. Я их толком и не помнил. Осталось лишь смутное ощущение почти полной свободы и ужаса, нахлынувшего вслед за дрогнувшим под ногой камнем или превратившейся в крошку опоры.
Так или иначе, вконец обессилев и уже теряя сознание, мне удалось завершить восхождение и тяжело дыша рухнуть на более или менее ровную поверхность. Я замер и закрыл глаза уставившись в небо, не в силах более пошевелиться. Сквозь веки пробивались лучи палящего немилосердного солнца, по капле высасывающего из меня жизнь. Даже валяющиеся подо мной острые камушки, царапающие и вспарывающие кожу, не доставляли больших неудобств, отойдя на второй план. Я чувствовал, как начинает кружиться голова, как мир пускается в дикий пляс, вертясь и подпрыгивая. А в следующий момент живот скрутили жестокие спазмы, отозвавшиеся во всем теле острой нарастающей болью, заставляющей меня корчиться и открывать рот в беззвучном крике - из горла вырывалось лишь сдавленное сипение.
Потом меня рвало. Долго и мучительно. Тело, более не способное отдавать влагу, содрогалось в сухих лающих приступах кашля, раздирающего гортань и легкие. Казалось, это продолжалось целую вечность. Однако проходит и она. Кашель закончился, и сознание наконец-то сжалилось, позволив мне провалиться в беспамятство.
Приходил я в себя очень медленно. Все тело превратилось в одну большую рану, да еще и затекшую, местами онемев от долгого лежания в неудобной позе. А времени прошло действительно не мало - солнце уже клонилось к западу, унося с собой жару и суля приближение вечерней прохлады.
Я попытался приподняться - бесполезно. Тело не желало подчиняться, отзываясь либо невыносимой болью, либо не отзываясь вовсе. Онемение коснулось правой половины тела - рука не действовала вовсе, нога подчинялась лишь отчасти.
"И зачем я полез наверх"? - рассуждал я мысленно - "надо было пойти вдоль берега. Наверняка было бы больше толку и силы бы сэкономил. Глупец."
Между тем к онемевшим конечностям возвращалась жизнь. Кровь начинала циркулировать по венам и капиллярам. Плоть пробуждалась от оцепенения, однако это принесло с собой новую боль. Мышцы судорожно сокращались, превращаясь из подобия ваты в туго натянутые канаты, почти осязаемо стонущие от натуги. Казалось, еще мгновение и они начнут рваться.
Сил терпеть боль не было никаких. Я знал, что иногда с судорогой борются при помощи простой иглы, которой протыкают место спазма, высвобождая мышцу. Но под ругой не было никаких игл, да и не смог бы я в том своем состоянии попасть в нужное место. Левой рукой я принялся шарить по каменистой поверхности, на которой все это время извивался, даже не имея возможности стонать. Ладонь, покрытая запекшейся кровью и не очень то мне подчиняющаяся, все же сумела нащупать один из острых камешков в изобилии валящихся вокруг. В каком-то безумной отчаянии я изо всех сил обхватил камень и ударил им по правой руке - в то место, где спазм, как мне казалось, был сильнее всего. Брызнула кровь - такая нереально бардовая в отблесках заходящего солнца. Капли разлетались в разные стороны и падали в пыль, тут же становясь просто комочками влажной грязи.
Я ударил несколько раз, почти не чувствуя новой боли от ран, нанесенных камнем. До центра судороги, сводившей ногу, я дотянуться не смог, как не старался, а по тому более не нужный инструмент полетел в сторону, гулко подпрыгивая.
Еще какое-то время я продолжал кататься в пыли, а потом боль начала отступать. По чуть-чуть, подобно медленному и плавному отливу, освобождающему захваченный берег, возвращая ему способность дышать.
Я вновь получил полную власть над собственным телом, но какой ценой... Открылись многочисленные ссадины и порезы, нанесенные камнем раны оказались рваными и глубокими, а что самое страшное - я не чувствовал в себе сил идти дальше. Даже не сил, а желания. Апатия, тягучая и ласковая, обволакивала меня, нашептывая слова нежности, предлагая лечь и больше не двигаться. А зачем? Здесь не было воды. А если и была - мне до нее не дойти. Зачем мучаться?
- А ты сильный, - послышался где-то рядом скрипучий голос, будто дерево на ветру стонет, - давно я таких не видел.
По началу я подумал, что это уже мое собственное сознание играет злые шутки, однако, открыв глаза, отчетливо увидел чуть в стороне от себя сидящую фигуру.
- О, живой, значит, я в самый аккурат появился.
Говоривший больше всего походил на старого морского бродягу из таких, которые на корабле рождаются и на корабле отдают богу душу. Сухой, кривой на один глаз старик с редкими седыми длинными волосами, выбивающимися из-под выцветшего платка, в коротких парусиновых штанах и парусиновой же рубахе, висевшей на нем, как на вешалке. Доблестный вид дополнялся огромной золотой серьгой в ухе и какими-то, уже почти неразличимыми, татуировками.
Я попытался привстать, но тщетно. Попытался выдавить из себя хоть слово, но ничего членораздельного произнести не удавалось - лишь попусту открывал рот, подобно рыбе, выброшенной на берег.
- Ничего, успокойся, - вновь проговорил незнакомец, - я помогу тебе и все объясню.
Он встал и приблизился ко мне. Вблизи его кожа выглядела как пергамент - сухая и желтоватая. Казалось, лишь тронь ее, и она рассыплется или порвется. Впрочем, чему тут удивляться? Старик явно провел всю жизнь в море, а теперь по какой-то причине обитал в этом негостеприимном месте. Может, его бросили здесь?
Мысли роились в голове. Вопросы, вопросы...
Однако не столь важны они были теперь, когда тело желало лишь одного - хотя бы одного глотка пресной воды. Пусть даже грязной, полной отбросов и помоев, но воды, способной утолить иссушающую жажду.
- Не переживай, у меня есть вода, - словно прочтя мои мысли, послышался голос старика, - закрой глаза, отдохни, я помогу тебе.
"Да какой может быть отдых?" - билось в мозгу - "надо встать, быстрее идти к воде, раз она здесь действительно есть". Вот только незнакомец смотрел на меня почти бесцветными, водянистыми глазами, в которые виделась отцовская любовь и забота. Помимо моей воли мои собственные глаза начали слипаться, веки сделались невероятно тяжелыми. Сил противиться сну просто не было, и потому я в считанные мгновения отключился.
Во сне я чувствовал, что лечу. Но не в небесах, как снилось в детстве, а низко над землей. Будто лежу на нежном тончайшем шелке, и он несет меня куда-то, приятно холодя израненное тело. И от этого прикосновения боль отступала, позволяя мне расслабиться впервые за последние часы, ставшие почти вечностью.
Глаза удалось открыть на удивление легко. Я лежал на постели из вороха каких-то трав - по всей видимости срезанных совсем недавно и от того невероятным образом благоухающих. Несмотря на пышность травяной подстилки, постель оказалась странно жесткой, словно каменная.
Осмотревшись по сторонам, я не заметил своего спасителя, однако уяснил для себя, что нахожусь в хижине или скорее сказать палатке, стенами и крышей которой служила старая потрепанная парусина, кое-как залатанная во многих местах. Парусина была натянута на нехитрый деревянный каркас, оказавшийся всего лишь связанными между собой кусками корабельных рей. Все убранство палатки состояло из нескольких ящиков и всевозможной корабельной утвари, в полном порядке разложенной вдоль импровизированных стен.
Последние сомнения в том, каким образом незнакомец оказался на острове, именно острове, испарились. Кораблекрушение. И произошло оно уже очень давно.
Послышались шаги, и перед пологом в палатку сгустилась тень. Мгновение промедления и ткань отползла в сторону, пропуская старика, несущего в руках бутылку, в какой положено было храниться рому.
- Я смотрю тебе уже лучше, - улыбаясь, проговорил старый моряк, - давай-ка ты попьешь.
Он подошел и приподнял мою голову, так как, несмотря на бодрое пробуждение, сил моих не хватало даже на то, чтобы самому держать предложенный сосуд, из горлышка которого тот час же полилась спасительная прохладная, а главное, пресная вода. Я пил и не мог оторваться. Казалось, что нет в целом мире ничего вкуснее содержимого этой бутыли.
Наконец бутыль опустела и я, тяжело дыша, откинулся на постели. Вскоре на несколько долгих мгновений в животе поселилась резкая боль, будто вода содержала в себе осколки стекла, теперь резавшего меня изнутри. Я старался не сбить дыхание, борясь с настойчивыми потугами к рвоте. И на этот раз боги оказались на моей стороне. Боль начала отступать, а вскоре исчезла вовсе.
- Скоро будем обедать, - отходя в сторону, сказал старик, - а пока я бы хотел услышать твою историю. Думаю, ты уже способен говорить.
- Обедать? - с большим трудом вымолвил я, потом передохнул и продолжил, - сколько же я спал?
- Не так долго - это не важно. Прошу, уважь старика простым рассказом. Я так редко слышу человеческую речь.
И я начал рассказывать - о том, как "Крылья ангела" вышла в очередной рейс. О том, что рейс был удачным, а добыча славной. О том, как буря нагнала нас, и я оказался беспомощным в ее объятиях. О том, как очнулся на острове и как поднялся на скалы.
Ни единым словом старик не перебил меня, а лишь внимательно слушал, что-то помечая в разваливающемся толстом журнале. Наличие чернил и перьев меня искренне удивило.
Когда я закончил - горло снова пересохло, и тогда в руках старика появилась еще одна бутыль. Я отпил совсем немного.
- А теперь моя очередь рассказывать, - проскрипел старик, - я буду говорить и готовиться к обеду. Ты слушай. Ты еще молод и, наверное, не знаешь о таком корабле, как "Каменная дева". Много лет назад я служил на нем канониром. Отменным канониром, надо сказать. Нас боялись и уважали. Мы вскрывали купеческие галеоны, как кокосовые орехи. Мы были удачливы и неуловимы.
Старый пират замолчал, пожевывая губы, потом продолжил.
- Мы были неуловимы для людей, но не для стихии. Я выжил подобно тебе и выбрался на этот остров, состоящий из скал больших и скал поменьше, больше здесь нет ничего. Мне повезло, к берегу вынесло останки "Каменной девы". Дерево, парусину, такелаж, несколько бочонков и ящиков с провизией и ромом. Этого хватило на первое время...
Старик расхаживал по палатке с закрытыми глазами. Он будто бы сейчас снова переживал все то, что случилось с ним годы назад.
- Здесь бывают дожди, поэтому немного пресной воды мне удается добыть и сохранить. Ее вполне хватает для жизни. С едой намного хуже. Как ты думаешь, как я выжил?
Глаза старика распахнулись и расширились, он пристально смотрел на меня.
- Я экономил припасы, как мог, - возбужденно говорил он, - но это все равно лишь оттягивало неизбежное. Тогда я обратился к морю. К тому морю, что чуть не убило меня, погубив "Каменную деву" со всей командой. Я просил у него помощи. Я готов был на все, готов был на любую плату. И оно ответило...
Глаза пирата стали пустыми, взгляд устремился куда-то сквозь меня.
Я попытался встать, очень уж не хотелось дослушивать сумасшедшего, тем более что концовка его истории сама лезла в голову. И эта концовка мне очень не нравилась. Вот только встать не получалось. Слабые потуги сдвинуться с места ни к чему не приводили.
Между тем старик не обращал на меня внимания и продолжал.
- Оно говорило со мной во сне. Оно обещало припасы с погибших кораблей взамен на небольшую услугу.
За стенами палатки послышались шаги. Я не сразу их уловил, охваченный подступающей паникой и все еще пытающийся встать, но вскоре они стали достаточно громкими и отчетливыми. А потом на стенах проступили тени от нескольких фигур. Очень странными были эти тени.
- Оно сказало, что будет присылать их. Я не знаю, кто они. Оно сказало, что они ее слуги, через них оно получит тех, кто выжил, кто посмел избежать ее глубин. А взамен я получу припасы.
Полог палатки отлетел в сторону, будто его ветром унесло.
- А мне много и не надо - немного солонины, сыра, яблок, да хлеба. Ну, еще вот чернила - моя маленькая страсть. Записываю истории каждого из вас. Сам, как будто, проживаю ваши жизни.
Старик еще что-то говорил, но я уже не слышал его. Все мое внимание устремилось к тем, кто входил в палатку. Никогда ранее я не видел подобных существ. Поджарые, покрытые чешуей, они имели тонкие длинные передние и задние трехпалые лапы, заканчивающиеся кривыми когтями. Сейчас существа стояли лишь на задних конечностях, но это явно было им непривычно и неудобно.
Одно из существ подошло к старику и некоторое время пристально смотрело тому в глаза. Они словно бы разговаривали, не произнося при этом ни слова. За существом по земле волочился длинный, будто змеиный, снабженный плавниками хвост. Со спины свисало подобие коротких перепончатых крыльев.
Диалог завершился, и старик отошел в сторону, вновь усевшись за свой журнал и взявшись за перо, словно ничего необычного вокруг не происходило.
Существа двинулись ко мне, обступая кровать, теперь сильно напоминающую мне обеденный стол. Это впечатление усиливалось ароматными травами - поданное кушанье в моем лице, обложенное приправами. На меня уставились пять ничего не выражающих физиономий с рыбьими глазами. Их пасти, открывающиеся на удивление широко, оказались усыпаны различного размера игольчатыми зубами, растущими будто вразброс, без какой-либо заметной системы.
Когда тот, кто вошел первым, протянул ко мне лапу, и его когти коснулись моего живота, раздирая его - я взвыл. Как только мог громко и отчаянно, даже не надеясь на чью-то помощь или сострадание. Ужас от происходящего отнимал возможность здраво мыслить, а боль затуманивала сознание.
Старик, как ни в чем не бывало, сидел на ящике и старательно выводил в судовом журнале строку за строкой. Очередная история была почти записана, и это немного огорчало. Но ничего, он знал, что будут другие. Надо лишь набраться терпения.