Накануне Великого Откровения
(Реальная фантастика)
Аннотация
С героем рассказа, претерпевшим многие испытания и сильнейшие потрясения, выхо-дят на телепатический контакт представители более высокой цивилизации. Они демонстри-руют герою, что земляне стоят на пороге управляемого раскрытия у них новых возможностей мозга, в частности, третьей сигнальной системы, которая сделает доступными всем любые, даже самые тайные, помыслы каждого человека. Но не дай Бог, если эти открытия попадут в недобрые руки. В основу рассказа положены реально происходившие события.
Кто никогда не видел ада,
кто жил забот не зная,
того и в рай пускать не надо:
он не оценит рая.
Омар Хайям
Итак, сомнений больше нет. Меня ведут. Мне помогают. Последнее время каждый мой день проходил так, как будто был запрограммирован заранее. Запрограммирован не мною. Я знал лишь общие задачи, стоящие передо мной. И каждый день проходил без сучка и задорин-ки, без минуты потери времени. Работалось как никогда раньше. С увлечением и без устали. Свою работу, которая была в полнейшем, просто катастрофическом, завале, которую невоз-можно было в обычном порядке выполнить в установленный срок, я выполнил! В срок. День в день. Завтра последний день, и нет сомнений, что все заключительные бумаги будут подписаны и зарегистрированы. Сегодня воскресенье. Все дела сделаны. Сделаны и все необходимые мне покупки. И ещё вчера днём я не знал, что же мне делать сегодня. К вечеру вызрело решение, что всё, происходившее со мной, необходимо описать. Это и будет моим заданием на выход-ные.
С чего же всё началось? Как я, никогда ничем существенно не выделявшийся, попал в поле Их зрения? Чтобы разобраться в этом, придётся проанализировать всю мою жизнь. Види-мо Им понадобился именно такой человек. Псих, знакомый с состоянием сумасшествия, и по-этому способный отличить галлюцинационный бред от действительных Их сигналов, Их воз-действия на психику, Их управления поведением человека.
Когда же Они меня выбрали, и почему? Может Они следили за мной со дня рождения? Ведь сколько было случайностей, от которых я мог погибнуть и не дожить до сегодняшнего дня. Мать была в возрасте, здоровье неважное, и ей опасно было рожать. Врачи предлагали сделать аборт, хотя аборты тогда были запрещены. Но она почему-то отказалась. Времена были тяжёлые, голодные после войны, дети у неё были, и вырастить ещё одного было нелегко.
А четвёртый год моей жизни? Тяжелейшая дифтерия с осложнением на сердце. Если бы не были к тому времени изобретены антибиотики, я бы не выжил. Позже я трижды тонул, пока научился плавать. Затем, когда ездил на машине, неоднократно попадал в критические дорож-ные ситуации и почему-то всегда благополучно выезжал из них. Был случай, когда мои пасса-жиры абсолютно серьёзно договаривались о том, что «водилу», как свидетеля их разборки меж-ду собой, необходимо убрать. Мы стояли на пустыре, вдали от жилых домов, где никто нас не видел, и, совершенно неожиданно, к нам подъехала машина ПМГ, и пассажиров моих арестова-ли. Кто мог вызвать милицию? Только Они. Подобные факты можно и дальше перечислять.
Рос я на улице. Никто меня не воспитывал. Отец – горький бытовой пьяница, инвалид труда, пенсия мизерная. Мать – домохозяйка. Подрабатывали тем, что шили фуражки летом, катали детские валеночки зимой и продавали эту продукцию на базаре.
В школе учился я легко, не выделяясь особыми успехами. Был робок и стеснителен. Часто становился объектом шуток и насмешек. И, в общем-то, всегда был довольно одинок и замкнут. Мать на лето устраивалась техничкой в пионерский лагерь и брала меня с собой на всё лето, на свежий воздух. Однако быть в ребячьем коллективе мне не нравилось. И пионерский лагерь удовольствия не доставлял.
Первое обострение моего, так называемого, «заболевания» началось именно в лагере. Подростковый возраст. Гормональная перестройка. Возникло угнетённое состояние тоски. Опа-сение подвергнуться шуткам товарищей. Нарушился сон. Засыпал плохо и поздно. Утренний подъём заставал меня не выспавшимся, и весь день я ходил сонный. Уходил в лес, пытался ото-спаться на траве. Но там было неуютно, трава кололась, и заснуть не удавалось. Воспитатели заметили, что со мной творится что-то неладное, и отправили меня домой. Мать оставалась в лагере. Отца тогда уже не было. Он умер от рака желудка двумя годами раньше.
Дома я оказался один. Наедине со своими мыслями о смысле жизни. Поиск его для подро-стков естественен. Засыпал поздно, и поздно просыпался. Сон сдвинулся. И больше ничего. Моя сестра повела меня к невропатологу. Тот дал направление к психиатру. Никогда не забуду его неприятную манеру постоянно мигать всем лицом. Как мог он тогда спросить меня, маль-чишку-подростка, верю ли я в науку, в медицину? А во что же мы тогда могли верить? В знаха-рок что ли, как многие верят сейчас? Он предложил мне лечь в больницу. Когда, выйдя от него, я узнал, в какую именно, то, усмехнувшись, порвал направление. Сестра, женщина старше меня на 22 года, склонная паниковать, вызвала мать. Та приехала. Вместе они меня уговорили. К то-му времени сон у меня уже нормализовался, но мне, мальчишке, стало интересно и любопытно посмотреть, что представляют собой психи. И я пошёл.
Неделю меня просто наблюдали. Давали глюкозу в вену, витамины и минимальную дозу аминазина в таблетках. В течение этой недели я стал совершенно здоров, и настроение подня-лось, и живость появилась. С любопытством наблюдал окружавших меня пациентов. Играл в шашки. И хорошо играл. Посмеиваясь, выигрывал, приговаривая: «Думаешь, дольше лежишь так умнее?». Если бы меня тогда выписали из больницы, то моя жизнь сложилась бы совершен-но иначе, и я, наверное, мог бы сделать гораздо больше, чем сумел. Но удалось ли бы мне по-стигнуть главное? Это вопрос…
Отношение к психическим больным у нас всегда было как к ненормальным. Профилакти-ческой работы никакой не велось. Известно ведь, что подростки психологически делятся на во-семь типов, среди которых есть, так называемый, шизоидный. Но это вовсе не означает, что та-кие дети являются шизофрениками. Именно к этому типу относился я. Никаким психом я не был.
Но врачи не считали нужным даже говорить своим пациентам, какой им поставлен диаг-ноз. Всё это держалось под большим секретом. И даже сейчас, в настоящее время, диагноз пси-хического заболевания человеку не сообщают. Все эти диагнозы зашифрованы номерами. В больнице, чем лечат людей, не говорят. Хотя это является прямым нарушением конституцион-ного права человека знать диагноз своей болезни, знать, отчего и чем его лечат. И вообще, нас всех с пелёнок до сих пор записывают в больные: на каждого со дня рождения заводят историю болезни и амбулаторную карту больного, как будто недостаточно назвать её просто амбулатор-ная карта. Обращаются не иначе как: «Больной». Не хотят даже использовать другое, более подходящее нейтральное слово – «пациент».
Как я сумел всё-таки выяснить впоследствии, мне был поставлен диагноз – шизофрения. В переводе с французского это означает помутнённое, а может лучше сказать изменённое, созна-ние. Многие гениальные люди имели свои странности, и по оценкам современных психиатров были психически нездоровы: шизофреники, параноики или ещё что-то там. Что было бы, если бы всех их в своё время принялись лечить? Наука, культура, инженерия потеряли бы многое. Ведь гениальность, как и идиотизм, являются отклонением от общепринятой нормы. Вот толь-ко гениев намного меньше, чем дураков, поскольку влияют ещё и другие неблагоприятные фак-торы окружающей среды. А современными психотропными препаратами можно почти любого человека довести до идиотизма. Устоять могут только сверхсильные личности.
Меня взялись лечить инсулином. Инсулиновыми шоками. Я видел инсулинников во время лечения. Видел их в коматозном состоянии, когда человек не реагирует даже на прикосновение к зрачку. Видел, как некоторые бились в судорогах. Слышал их дикие выкрики. Видел, как они обливаются потом так, что простыни после них можно было выжимать. Варварский метод ле-чения.
Тем не менее, врач, предложивший этот способ и испытавший его на себе, получил поло-жительные результаты, и его тогда стали широко применять. В подавляющем большинстве случаев этот метод лечения приводил к успеху, но почему-то не всегда (может быть в примене-нии к здоровым людям?), что и случилось со мной. Вот тогда я впервые узнал, что значит схо-дить с ума. Тогда я впервые познакомился с состоянием настоящего сумасшествия.
Дозу инсулина повышали постепенно. Мне её поднимали до 90 единиц. По мере прибли-жения к этой дозе я начал во время лечения терять сознание. И мне стало резко хуже. Я потерял рассудок. В мозгу вертелись беспорядочные мысли о космосе, о звёздах, о коллективном разу-ме, в бреду говорил рифмованными словами. Картины на стенах казались ожившими. Ощуще-ние времени пропало. Мне казалось, что его прошло очень много, может быть даже годы. Когда сознание возвращалось ко мне, я с недоверием присматривался к газетам и газетным датам. Они мне казались очень старыми. Это было просто мучительно.
Родственники забили тревогу. Вмешался Горком комсомола, членом которого я тогда был. И врачи не стали проводить мне полного курса инсулиновых шоков и отменили инсулин. Я постепенно начал приходить в себя. Одновременно мне начали проводить курс аминазина, сильнейшего тогда нейролептика. Уколы его весьма болезненны. Боль от них накапливается и сохраняется после отмены больше месяца. И он даёт множество побочных эффектов, таких как неусидчивость, скованность, сонливость, астения, апатия и др., которые могут сохраняться го-дами.
В больнице я тогда провел три месяца. Родственники старались меня накормить получше. Аппетит после инсулина был зверский, и за три месяца я прибавил 19 кг, которые потом неза-метно сошли в течение года. После выписки я чувствовал себя вполне нормально. Но шизофре-нию мне уже тогда привили проведённым лечением, как показало дальнейшее.
После больницы я мог бы продолжать учёбу в школе, но, по настоянию врачей, пропустил год. Тем более, что учебный год уже давно начался, а все парни после 9-го класса разошлись кто куда. Я оставался один среди девчонок, которых всегда стеснялся. В школе тогда было вве-дено профессиональное обучение, и в 9-м классе нас, ту группу, в которой был я, учили на ки-номехаников. И я устроился помощником киномеханика в крупнейший кинотеатр города. С на-чала нового учебного года я поступил в 10 класс школы рабочей молодежи. Учился легко, без натуги, хотя и без особого усердия. Окончил школу вместе со своим классом из обычной шко-лы, поскольку тогда было 11-летнее обучение, так что пропущенный год не нанёс мне никакого ущерба.
После школы решил учиться дальше. Привлекала физика, но аттестат, принимавшийся то-гда во внимание при поступлении в институт, у меня был не блестящий - тройки с четверками пополам. Пошёл в местный институт. Глянул список специальностей. Привлекла внимание об-работка металлов давлением (ОМД), - наверное, что-то связанное с кузницей, подумал я. Бог с ней, пойду на эту, поскольку названия других профессий мне были менее понятны. Так, слу-чайно, я подал заявление.
Вступительные экзамены сдавал буквально на «арапа». Лишь 30 июля узнал, что мне надо сдавать физику 1 августа, и только тогда взялся за учебник. Заявление на увольнение с 1 августа я подал уже заранее. 31 июля был мой последний рабочий день, и я, сидя за проектором, читал учебник физики. Раза три в кинопроекторе гасла дуга. В зале свист, крики: «Сапожник!», но в аппаратной, за метровыми кирпичными стенами довоенной постройки, ничего не слышно. По-том, заочно, когда меня уже не было в кинотеатре, технорук учинил мне разгромный разнос. Кричал долго, пока его не остановили: что толку кричать, виновника-то нет.
Экзамены сдавал легко, без волнения, и с удивлением наблюдал, как волнуются и как мечтают быть зачисленными другие абитуриенты. Сдал всё на четвёрки, лишь по литературе получил трояк. Ещё в школе учителя всегда критиковали меня за лаконичность сочинений. Зато после, при работе в НИИ, мои отчёты, заявки на изобретения, подготовленные мною инструк-тивные материалы, отличавшиеся краткостью, аргументированностью и точностью изложения, ставились в пример.
О том, насколько я небрежно и несерьезно был настроен, говорит также и то, что я не явился даже на зачисление. Я и не знал ничего об этом мероприятии. Узнал о том, что зачислен, из обнародованных списков. Причём, попал (опять почему-то) в экспериментальную группу ус-коренного обучения, в которой были ребята в основном старше меня на 5 лет, пришедшие по-сле техникума, отслужившие в армии. Я оказался самым молодым в группе.
Учился в институте легко, не напрягаясь, опасаясь повторения того, что было в 16 лет. Понравился высокий темп занятий, выгодно отличавшийся от школьного. Запомнился Матема-тик – человек высокой эрудиции, дававший отступления в своих лекциях, касающиеся самых различных областей знания. Запомнился и Теплотехник, читавший нам на первом курсе дисци-плину, которую обычно дают на последних курсах, когда идут спецпредметы, для которых тре-буется знание высшей математики. Теплотехник давал нам разделы математики легко и непри-нужденно в образной и доступной форме, а также авансом, потом, мол, когда будете изучать высшую математику, поймете.
Потом, летом, на каникулах, была работа на строительстве компрессорной станции на га-зопроводе, где мы делали мягкую кровлю производственных зданий. Затем также легко прошел второй курс. И вот студенческий целинный отряд. О том, что было в 16, я уже забыл.
Так называемая, «Планета целина». Дружный, в общем-то, студенческий коллектив. Са-модеятельные песни под гитару. Жара, как из печки. Днем такая, что в обед делали двухчасовой перерыв. Ночное бездонное небо с яркими звездами. Столовая-навес с лозунгом: «Умереть мы тебе не дадим, а на большее ты не рассчитывай!».
И работа. Настоящая. Потом обливались на дикой жаре. Выпивали по полведра воды за день. Грузовик котельным шлаком вчетвером огромными «комсомольскими» лопатами загру-жали за 8 минут. Разгружали ещё быстрее. Строили заливные дома. После нас осталась в посел-ке целая улица, названная Студенческой.
И вот в этих условиях я вступил в конфликт с бригадой. Я был нескладный, лез с разгово-рами невпопад. И стал объектом шуток всей бригады. Я долго старался доказать, что так нель-зя. Нельзя одного делать «козлом отпущения». Никто этого долго не выдержит. И чтобы дока-зать это, сам начал подшучивать над одним парнем с ярко выраженными способностями к ма-тематике. Он был лишь на год старше меня и был, пожалуй, самым уравновешенным человеком в бригаде. За полдня подшучиваний я его довёл до того, что он пошел на меня с кулаками и ударил. Я не мог ему ответить тем же - мы стояли на краю строящегося дома, и если бы я нанес ответный удар, он свалился бы наземь. Мы сцепились. Нас разняли и растащили. Но я победил. Я доказал, что нельзя так шутить всё время над одним и тем же.
На следующий день мы настилали полы. Бригада была в одной половине дома, я работал в другой. В работе был перерыв. Я чувствовал, что никому не хочется браться за работу, но, не-смотря на нежелание работать, поднялся и начал стелить пол. Застучал молотком, запел песню, и бригада поднялась за мной. Конечно, это было всего лишь воздействие примером. Но мне в этом показалось нечто большее. Вечером я долго не мог заснуть. В голове роились мысли о космосе, о внеземных цивилизациях, о том, что они, возможно, наблюдают за нами. Я не вы-держал, разбудил Товарища, с которым у меня были наилучшие отношения в группе, и с увле-чением начал излагать ему свои мысли.
Однако Товарищ понял это так, что со мною творится что-то неладное. Что я попросту «заговариваюсь». На следующий день меня не стали будить - дали выспаться. В отряде были студенты медики. Они решили, что я заболел, и что мне опять требуется помощь психиатра. Мне предложили поехать проконсультироваться со специалистом. Так я снова попал в стацио-нар. После 2-х недель лечения аминазином в целинном областном центре, где под действием его у меня было ощущение, что я нахожусь в концлагере, меня с сопровождающим врачом, как спецбольного, отправили домой. Дома меня немедленно поместили в стационар и снова начали лечить инсулином. Курс инсулиновых шоков, в этот раз, мне провели полностью. И опять я был ввергнут в бредовое состояние с потерей ощущения времени и прочими прелестями этого лече-ния. Однако всё это, как и последующая моя жизнь, было просто необходимой психотренеров-кой, устроенной Ими для моей подготовки к главному Событию. Поэтому я на жизнь не оби-жаюсь.
После выписки мне предложили взять академический отпуск. И его я провел, работая ла-борантом в своём институте. Тогда я познакомился с состоянием крайней апатии и астении. Первое время я спал по 12 часов в сутки и не высыпался. Ложился сразу, придя с работы. Утром вставал сонный, и спал даже стоя, в автобусе, повиснув на поручне. Спал и на работе, когда вы-давалась пауза. Это состояние длилось около года. К новому учебному году я более или менее пришел в себя.
На третий курс я пошёл в другую группу, люди в которой были менее интересные, чем в той, от которой я отстал. Учился не напрягаясь, с оглядкой не только на 16-й, но и на 20-й год своей жизни. На зимние каникулы поехал по путёвке в студенческий лагерь. Там познакомился со своей будущей женой. Она оказалась дочерью преподавателя нашего института и поразила меня своей серьёзностью и обширными знаниями в области физики, химии и других наук.
Целоваться мы начали только через месяц, а свадьбу сыграли через год. Я знал, что при вступлении в брак молодые должны быть осведомлены о состоянии здоровья друг друга, и не скрыл от своей невесты того, что лежал два раза в психбольнице. Но это её не смутило.
Однако, я пренебрёг советом бывалых людей, о том, что секс с будущей женой следует попробовать до свадьбы, чтобы проверить совместимость темпераметров, и избежать разочарований в дальнейшем. Попытка, правда, такая была. Однажды я раздел её до гола, и она не сопротивлялась. Но когда я попытался пойти дальше, она неожиданно молча упёрлась. Моя ошибка, как я сейчас знаю, была в том, что мне самому не следоволо сразу снимать плавки, а необходимо было продолжать ласкать её до тех пор, пока она сама бы не загорелась желанием. Как потом она рассказала, у неё было задержанное сексуальное развитие. Первые менструации появились лишь в 16 лет. (У меня полюции начались в 11). Поэтому, парней, пытавшихся ухаживать за ней, она отвергала, а цветами, которые они ей дарили, вытирала ноги.
Кроме того, у её матери в первую брачную ночь не было крови при дефлорации, и отец потом часто попрекал её за это. Поэтому моя жена опасалась такого оборота событий.
После свадьбы мы с ней уехали в «свадебное путешествие» в дом отдыха. И там она с неделю ещё не давалась мне, пока я не устроил скандал из-за этого. Крови при дефлорации, давшейся мне с большим трудом, у неё тоже не было. У неё оказался очень элластичный гимен, сохранившийся аж до родов, когда его пришлось разрезать скальпелем.
Я отнёсся к этому с пониманием, и ни разу не напоминал ей об этом. Несмотря на это, брак наш не был счастливым. Я не могу упрекнуть себя в недостатке деликатности и уступчи-вости жене, но не могу того же сказать о ней. После свадьбы она показала себя вульгарней и грубей, чем была до того. Однажды она сказала, что у меня нет ни слуха, ни голоса. Тем самым она просто обокрала себя. Я больше никогда ей не пел песен, как раньше, а заодно и перестал читать стихи. Как сказал один поэт, не играйте в слова, как в мячики, слово – это серьёзно, как взрыв!
Но я сам тогда ещё страдал астенией, подолгу спал, иногда пропускал практические заня-тия и лекции в институте – те, посещение которых считал для себя необязательным, а она была весьма дисциплинированной, училась на отлично, институт окончила с красным дипломом. Но из за этого ей приходилось часто ехать рано утром в институт одной, что её, конечно же, сильно обижало. Учился я, однако, хорошо. Пропущенные занятия мне ущерба практически не наноси-ли. Экзамены сдавал на 4 и 5, даже по тем дисциплинам, по которым пропускал половину лек-ций, а то и больше. В общем, был таким же оболтусом, как и многие другие студенты.
Между нами часто происходили ссоры. Чаще всего по пустякам и не по моей вине. Не помню только случая, чтобы она первой пошла на примирение, попросила прощения и призна-ла свою вину. Но моё либидо было значительно выше, чем у неё. Я не мог терпеть длительного воздержания, и поэтому сдавался первым и шел на примирение. Однако, редко какой месяц об-ходился без перебранки. Ссоры я тяжело переживал. Даже не понимаю: как мы не разошлись? Очевидно, и это было неслучайно.
Я терпел долго. Десять лет. Но, наконец, однажды, после слишком затянувшейся, как все-гда не по моей вине, ссоры, я не выдержал и подошел к Ней, той, которая работала в том же НИИ, в который я попал ещё после распределения. Она давно мне нравилась.
- Знаешь, я хотел бы познакомиться с тобой поближе, – сказал я.
- Ты хотел бы прийти ко мне в гости? – удивлённо спросила Она.
-Я был бы счастлив, если бы это было возможно! – был мой ответ.
Оказалось, что я тоже Ей давно нравился. Я купил бутылку коньяка и пришёл к Ней вечером, как было условлено. Она нажарила картошки, которую я очень люблю и могу съесть целую сковородку. Ужин прошёл тепло, беседа была интересной, и я остался с Нею на ночь. И всю ночь мы не спали. На следующий день был выходной. И мы часов шесть провели в постели не отрываясь друг от друга. Я и не подозревал, что способен на такое.
Было лето. Цвели липы…
В понедельник по дороге на работу я поехал по тому маршруту, по которому должна была ехать Она. И я не ошибся. Она села в трамвай на своей остановке. Я пробрался к ней и стал рядом. Но она так испуганно взглянула на меня и так взохнула при этом, что я почувствовал - она боится, как бы окружающие не поняли, что произошло между нами. Ведь в этом трамвае ехали, в основном, наши сослуживцы. И поэтому я всегда потом держал себя так, как будто мы были просто знакомы.
Кроме того, скрывать наши отношения меня побуждало ещё одно обстоятельство. Когда мне было 20 лет, то встреча с одним человеком оказала на меня очень большое влияние. Он был на 10 лет старше меня. Работал в НИИ в другом городе заведующим лабораторией, был весёлым высокоинтеллектуальным собеседником, любимцем женщин, обладал абсолютным музыкальным слухом и руководил джазовым оркестром. Он внушил мне большую ответственность за тех, с кем связывает нас судьба, кто нас выбирает и доверяется нам. Что меня тогда поразило, он оправдывал супружеские измены, поскольку пары часто не сходятся по темпераметру, имеют разный уровень либидо, и в этом случае он (или она), не получая сексуального удовлетворения, вынуждены искать компенсацию на стороне. Только он ставил условием ещё то, чтобы этого не знала жена (или муж), чтобы не травмировать им психику. И я считаю, что это очень правильно. Надо беречь своих любимых.
Так мы сблизились. Любовь, настоящая, какой я не испытывал больше никогда в жизни, вспыхнула ярко, неожиданно, бурно. Она сравнительно недавно разошлась с мужем, (он ушёл к другой) и совсем потеряла веру в себя. Я вернул ей эту веру и дал почувствовать себя полно-ценной женщиной. Меня же она покорила своими мягкими манерами, нежностью и лаской, че-го мне так не хватало в семье. Она, в отличие от моей жены, никогда не ленилась сама раздеть-ся до нага. Даже в садовом домике родителей, или в лесу, на природе. И всегда сама стелила постель, пусть хотя бы из своей собственной одежды.
Но мы с ней оказались в тисках антагонистического противоречия. Я не мог бросить се-мью с маленьким сыном, который часто болел. Не мог представить себе, как на неё в этом слу-чае стали бы смотреть окружающие: отбила, мол, такого. Не мог подставить её под удар спле-тен. Ей же мало было быть просто любовницей, это было противно её принципам, её воспита-нию, её нормам морали. Ей был необходим человек, о котором она могла бы и имела бы воз-можность заботиться, как о родном. Так говорила она. И мы оба не могли расстаться друг с другом. Страдали, мучились, и наслаждались друг другом. Наибольшее наслаждение мне дос-тавляло видеть то, какое удовольствие доставлял я ей. Это было видно и по её реакции, и по её словам. С ней я мог заниматься любовью часами, не уставая, практически не теряя эрекции и интереса. Я не мог определить момента, когда она достигала оргазма. Она сдерживалась и не проявляла этих чувств. А у меня не хватало опыта и знаний. Но мне кажется, что оргазм у неё был непрерывный. Она часто восклицала: «Ну, прямо, как в последний раз!». И говорила: «Ты всё делаешь правильно». Меня она назвала человеком сдержанных эмоций. Я просто стеснялся их проявлять. Она даже в прелюдии не нуждалась: вспыхивала сразу, стоило только к ней при-коснуться, не говоря уж о том, чтобы поцеловать её. Да, с ней по либидо и темпераменту мы подходили друг другу наилучшим образом, и могли бы стать идеальной парой, если бы не но…
Так продолжалось три года, и всё же мы расстались. Я уступил её настойчивым просьбам оставить её. Жаль, что у меня не хватило сил преодолеть стереотипы и сделать решительный шаг. Но всё это входило в Их программу моей психотренировки. Любовь очень сильно подняла мою активность.
Далее события развивались так.
Прошел год. И в нашем НИИ появился Он. Кандидат наук, человек деловой, энергичный, волевой, целеустремлённый, с высокой работоспособностью, с опытом руководящей работы, очень серьезный, строгий и жесткий. Он пришел к нам завлабом за тем, чтобы внедрять в про-изводство свои разработки. Ей он показался настоящим мужчиной, превосходящим меня. И она перешла работать в его лабораторию. И влюбилась в него. Я заметил это не сразу, хотя они, просто демонстративно, не скрывали своих отношений. Ей очень нравилось быть на виду рядом с таким видным человеком.
Для меня всё открылось неожиданно и случайно, когда я, находясь на лечении после слу-чайной (опять же) травмы, однажды увидел их вместе. Потом, оказавшись с ней рядом в трам-вае, вступил в разговор. Она равнодушно-вежливо поинтересовалась, что со мной. Я отшутил-ся. Мол, бандитская пуля. Это её устроило. И я понял, что она стала, совершенно равнодушна ко мне. Я перестал для неё существовать.
Как?!.. Она поменяла так на так?.. Женатого на другого женатого?.. Она изменила своим принципам?.. Нет. Только не это. Я искренне желал ей счастья и был бы согласен, если б она вышла замуж, и сохранила бы доброе ко мне отношение. А она просто вычеркнула меня из сво-ей жизни?!.. Этого я вынести не мог. И задурил…От ревности у меня снова поехала крыша.
Я стал приставать к ней с разговорами. Она равнодушно, а скорее с удовлетворением, от-ветила, что понимает меня, но ничем не может помочь. «Все прошло, ты потерял меня, и сам виноват в этом». Я сознавал это, и не находил себе места. Понимал, что всё бесполезно, но рав-нодушия её перенести не мог. Лучше всё, что угодно, лучше ненависть, казалось мне, только не равнодушие. Стремясь избавиться от этого наваждения, я сделал глупость: пошёл на разговор с ним. Ему я сказал, что люблю её и что это более, чем серьёзно, и что она полюбила его. Конеч-но, нелепый разговор. Передача эстафеты, так сказать.
Однако она восприняла это как крайнее оскорбление и просто остервенела. Как она орала на меня, как только не обзывала!.. Подлец - было самое мягкое её выражение. Она топтала меня со звериной яростью, а я подставлялся ей, чтобы дать ей возможность разрядиться. Я испугался за нее, опасаясь, что у неё самой поедет крыша. Уж я то знал, что это такое, и никому не поже-лал бы испытать что-либо подобное. Да. Я старался спасти её, как презрительно выразилась она, считая, что не нуждается в этом.
Так я добился лютой ненависти, которая серьёзно потрясла меня. Что она только не гово-рила! Она оклеветала меня перед самой собой. Обрисовывала меня таким, каким я никогда не был. Видимо, так ей легче было со мной расправиться. Она втоптала меня в грязь, смешала с гавном и размазала по стенке на всеобщее обозрение. И я не имел возможности что-либо возра-зить. Ведь виноват тот, кого обосрали, – ему отмываться.
Она меня не слушала. Писем и записок моих не читала. По телефону говорила, что ей и голос мой слышать противно. Кричала: «Ты мне не нужен!..». И всё это после того, как раньше признавалась в вечной любви?!.. Но как только нашёлся другой, получше, то я стал не нужен? И меня стало возможным просто вышвырнуть из своей жизни на помойку? А на то, что она са-ма была мне необходима, как воздух, ей стало насрать? Так выходит? Неужели же её любовь и дружба была только до тех пор, пока самой было нужно?!..
Невысказанное душило меня. Возникло состояние необыкновенно глубокой тоски и де-прессии. Я понимал, что нуждаюсь в лечении, но не хотел обращаться к психиатрам. Год назад у меня произошел с ними конфликт, в результате которого меня чуть было не лишили води-тельского удостоверения. Поэтому я и не хотел идти к этим эскулапам.
Вот это был стресс!!!.. В одной точке сошлось всё! Шёл последний год аспирантуры, и я должен был написать диссертацию, а у меня программа считала не то. Тема, над которой я ра-ботал в институте, шла к полнейшему провалу. К этому добавила ещё своего масла и она. Она могла бы спасти положение и вылечить меня одним словом, одним разговором. Это было необ-ходимо мне, как спасательный круг утопающему. Но она отгородилась от меня сплошной сте-ной. На все мои попытки поговорить с ней был один лишь ответ: «Пошёл вон!..».
Так я познакомился со всем диапазоном человеческих чувств, доходящим до запредель-ных состояний психики: от небывалого восторга и наслаждения, до глубочайшей тоски, не-обыкновенной душевной боли и отчаяния. Я потерял работоспособность. Целыми часами сидел неподвижно за своим рабочим столом, уставившись на зелень деревьев за окном. В голове шли по кругу одни и те же мысли: как исправить сложившуюся ситуацию. Её лучшая подруга, к ко-торой я обратился за помощью, сказала: «Ничего, дорогой. Это не смертельно».
Не смертельно?!.. Такой тоски, депрессии и отчаяния не смогли пережить даже такие ги-ганты человеческого разума и таланта, как Есенин и Маяковский. Кроме того, в одной лекции о вреде гиподинамии я слышал об одном эксперименте, проводившемся с обезьянами. Здорового самца-гориллу помещали в клетку, обрекая на гиподинамию. Потом устраивали ему эмоцио-нальный удар. В клетку напротив сажали его любимую самочку и подпускали к ней другого самца, так что первый имел возможность наблюдать его ухаживания за ней. В течение месяца первый самец благополучно умирал от инфаркта. Вот тебе и не смертельно!..
Я оказался сильнее Есенина и Маяковского, и чуточку умнее гориллы. Борясь с гиподи-намией, занялся бегом. Использовал лестницы, как тренажеры. Разряжая свои эмоции, написал стихи, хотя раньше никогда не делал этого. Резкие, отмстительные, красивые. Я, не имеющий ни слуха, ни голоса, сочинил романс на стихи Лермонтова «И скучно, и грустно...».
И в том состоянии, в которое она загнала меня, я всё-таки справился с работой. Выполнил её на высшем уровне. Получил результаты выше ожидавшихся. Это было просто чудом. Но сердце не выдержало и начало сдавать. Я знал, что это чисто нервное, и обратился к невропато-логу. Он признал у меня кардионевроз и предложил съездить полечиться на курорте, а также посоветовал заняться аутотренингом. Кардиограмма показала гипертрофию одного из желудоч-ков. И, закончив тему, я плюнул на диссертацию, и двинул на курорт, перед отъездом испытав сильнейший приступ душевной боли, тоски и отчаяния.
По приезду на курорт у меня (снова почему-то) круто изменилось состояние. Возникло такое ощущение, будто бы я попал в сказку. Был январь. Легкий снежок припорошил всё кру-гом: и два красивых здания санатория, соединенных переходом и помещением столовой, и вы-сокие могучие сосны на берегу залива, и теренкурные дорожки, по которым бегали от инфаркта пожилые сердешные люди. И настроение у меня всё время пребывания на курорте было не-обыкновенно приподнятое. Это было похоже на награду за пережитый год глубокой тоски и отчаяния. Я смеялся, шутил, травил анекдоты, сами собой приходившие на ум точно по случаю, общался с самыми разными людьми, смотрел интереснейшие фильмы, репертуар которых был, как будто, специально подобран по моему вкусу.
На курорте я занимался аутотренингом под руководством Психотерапевта. Перед сеансом тренинга психотерапевт читал короткие лекции, в которых давалась интереснейшая информа-ция: об энергетических каналах человеческого организма и активных точках, через которые че-ловек воспринимает весь спектр излучений, о биополях, проникающих сквозь любую преграду, будь то даже свинцовая стена, о лечении внушениями и самовнушениями любых болезней, вплоть до раковых, и о многом, многом другом.
Однако, занятия аутотренингом череповаты для людей. Известны случаи, когда некоторые сходили при этом с ума, что было мне продемонстрировано Ими в этот раз. Я почувствовал, как у меня начинает съезжать крыша. Теперь это происходило, как управляемый спуск в бездны безумия. Я как бы наблюдал за ним со стороны. В голове роился наплыв мыслей. Безудержно хотелось говорить. Я разряжался, общаясь и болтая о всякой всячине с отдыхающими.
Среди пустопорожних мыслей в голову приходили и дельные. Об основах мироздания. О развитии разума во Вселенной. О взаимосвязи всех наук и всех знаний, накопленных человече-ством, включая и те, которые тогда игнорировались или зачислялись в разряд лженаук, таких как теология, например, или эзотерические знания. Процесс осмысления происходящего со мной был очень интересен и продолжался после возвращения домой.
И вот однажды произошло Событие. Мне не спалось. Ночью около половины первого я почувствовал, что со мной происходит что-то странное. Грудь моя ходила ходуном, и я не мог унять её. Напрягши все мышцы, я остановил колыхание груди, но чувствовал, что сотрясение в её мышцах продолжается. Расслабился – снова грудь колышется. Что это?.. И вдруг меня осе-нило: Господи! Да это же рыдания! Кто-то горько и безутешно рыдал, а я принимал эти эмоции. Так рыдать могла только чем-то потрясённая женщина. Я чувствовал, что рыдавшая пытается справиться с собой. Наверное, она принимала что-то успокаивающее, например, валерьянку. Рыдания продолжались минут 45, потом постепенно затихли. Очевидно, женщина уснула.
Я вспомнил одну женщину на курорте. Мы с ней познакомились довольно близко, и она рассказала, что у неё дома был роман с одним парнем, но она его бросила. Парень тяжело пере-живал и грозился покончить с собой. Она, однако, всерьёз этой угрозы не приняла. И я подумал, что он, наверное, всё-таки осуществил свою угрозу, и это она так рыдала, узнав об этом, а я вос-принял её рыдания, хотя она находилась за полторы тысячи километров от меня. Позже, позво-нив ей по телефону, я выяснил, что это действительно так и было.
Я не мог уснуть. Ведь состоялся настоящий сеанс телепатической связи. Кто его устроил? Сразу вспомнились НЛО. Вспомнились собственные мысли о том, что за нами наблюдают те, кто стоит на более высокой ступени развития. Мы ищем сигналы других цивилизаций в космо-се, а они вот тут, рядом, и наблюдают нас, не вмешиваясь в наши дела, чтобы не нарушить ес-тественный ход событий нашей истории.
«Неужели это так?» - подумал я и почувствовал как бы легкое прикосновение пальчиком к сердцу. Я понял, что это сигнал ответа: «Да». У меня просто захватило дух. Неужели Они вы-шли со мной на контакт?! И Они подтвердили: «Да, это так». Состоялся большой разговор. Я ставил вопросы так, чтобы на них можно было ответить «да» или «нет». «Да» я чувствовал как прикосновение к сердцу, «нет» было отсутствие такого сигнала. Не на все мои вопросы Они да-вали ответ. Без ответа оставались вопросы, выходящие за рамки установленной Ими темы на-шей беседы. Я уже не помню полного содержания этой беседы – слишком я был взволнован. Помню только, что получил утвердительный ответ на вопрос: «Не является ли неслучайным сильный северный ветер, поднявшийся в эту ночь вопреки прогнозам синоптиков?» Из этого я понял, что Они могут управлять и нашей погодой.
Ответы на мои вопросы приходили без какой-либо задержки, иногда даже с опережением. Мысль ещё не успела оформиться в слова, а сигнал-ответ уже поступил. Из этого можно было заключить, что Они находятся совсем близко, рядом, может быть, даже незримо в моей комна-те.
Заснул я только под утро, часов в пять. Проснулся же часов в восемь от ощущения трево-ги. Тревоги чужой, а не моей. Это я чувствовал явственно. В девять часов замерло сердце и по-холодело в груди. Потом сердце сильно забилось. Я наблюдал за собой, как бы со стороны. Чув-ствовал холодок под ложечкой. Волны пробегали по грудине. Неровно билось сердце.
Да. Сомнений не было. Я воспринимал чужие эмоции. И продолжалось это часов до пяти вечера.
Всё это было потрясающе. Однако я понял: осознание Их воздействия на человека являет-ся таким потрясением, что человек без соответствующей подготовки не выдержит, чтобы не сойти с ума. Вот почему Они и не выходят на прямой контакт с нами. И вот почему Они прове-ли мне такую психотренировку.
Несмотря на эту подготовку, первый контакт Их со мной всё же не прошел для меня без-вредно. В некоторой степени пострадала адекватность мышления. Мне снова понадобилось ме-дикаментозное лечение. Лечили меня в этот раз только аминазином с его побочными эффекта-ми. Выписали меня немного не долеченным, пойдя навстречу просьбам моего завлаба, посколь-ку на мне висела новая тема, и делать её было некому. Побочные эффекты проходили медлен-но, в течение целого года. Настроение было ровным, спокойным, но абсолютно бесцветным, чёрно-белым (результат лечения).
И вот произошло новое Событие. Событие с Реактором, вероятность которого специали-сты оценивали как один случай в миллион лет. Почему-то отказала тройная система защиты, и произошел взрыв реактора, слава Богу не ядерный, но приведший к извержению большого ко-личества радиоактивных материалов и радиоактивному заражению большой территории.
Я и предполагать не мог, что это событие коснётся и меня. Произошло это примерно через месяц после взрыва. Я готовился к заседанию секции НТС, на которой должен был выступать оппонентом по одной НИР. За 10 минут до начала заседания пришел завлаб и сказал: «Идём скорее к замдиру. Ты немедленно должен лететь на завод». Совещание у замдира было корот-ким. Для укрощения реактора потребовалось лёгкое и прочное Изделие. Изделий с требуемыми характеристиками раньше у нас не выпускали. Шли только разговоры и дебаты о них. Такое изделие выпускала одна западная фирма. На запрос фирма ответила, что сможет поставить из-делие лишь через три месяца. Это нас не устраивало. Тогда с доплатой за срочность фирма по-обещала поставить изделие через полтора месяца. Это тоже было поздно. Оставалось только взяться за изготовления изделия самим. На завод от нашего НИИ командировали бригаду спе-циалистов. В бригаду вошел я, как специалист по кругу, Она, как специалист по покрывающим слоям, и Ответственный за изделие в целом.
На завод мы прилетели на следующий день утром. У трапа самолёта нас встретили на ди-ректорском авто и доставили прямо в цех. Здесь в цехе, в более или менее тихом месте, состоя-лось совещание с заводчанами, на котором определили, кто что делает и кто за что отвечает.
Изделие решено было делать в двух вариантах: заказанном заводу ГОСТовском, но оно в этом случае получалось слишком тяжёлым, и в придуманном тут же экспериментальном вари-анте, обеспечивающем необходимый ограниченный вес, но требующем получения компонентов с ещё более высокой прочностью.
Заводчане работали поистине героически, по две-три смены не выходя из цеха. Потом 4-5 часов сна, - и снова работа. Выжимали всё, что можно, из металла и оборудования. Оборудова-ние отказывало. Его быстро исправляли. И никого не приходилось упрашивать. Слова: «Это не-обходимо для укрощения реактора» - действовали безотказно. Все понимали: там люди облу-чаются.
Как делать круг и изделие в целом заводчане знали и без нас. Моя роль и роль ответствен-ного за изделие сводилась к наблюдению за ходом работ, хотя мне и пришлось вмешиваться, чтобы откорректировать необходимые характеристики прочности и пластичности круга. Ос-новная нагрузка легла на Неё - специалиста по покрывающим слоям. Покрывающие слои с тре-буемой прочностью и пластичностью на заводском оборудовании сделать было невозможно. Она привезла Его оборудование. Оно так и не было доведено до ума, несмотря на многолетние его усилия, да и сделать на нём можно было лишь один покрывающий слой - внутренний. Для изготовления внешнего слоя с требуемыми характеристиками прочностных и пластических свойств следовало привлечь другой институт, в котором он работал раньше, и его конкуренты добились больших успехов, как я узнал позже. Она, как специалист, должна была знать об этом, однако, такого предложения не поступило. Возможность привлечь любых нужных людей с их разработками, была дана: страна шла на всё. Цех, например, свой месячный план, выполнил лишь на треть из за этого заказа.
Заводчане решили поставить внешний слой с максимальной прочностью, которую могли обеспечить сами на своём оборудовании.
В экстремальных условиях работы выявилась грубая конструкторская промашка в его оборудовании. Крепление крышек подшипников оказалось не просчитанным и недостаточно прочным, хотя сам он в своё время преподавал детали машин, и должен был сделать необходи-мые расчеты. Ведь именно этому он учил студентов. После некоторой наработки подшипники выходили из строя. Приходилось разбирать оборудование, заменять подшипники и собирать всё снова. Это сильно задерживало работу.
Но работа всё-таки продвигалась, благодаря героическим усилиям рабочих. Были изготов-лены составляющие первого варианта изделия. Приступили к его сборке. Сердечник и первый покрывающий слой прошёл нормально. Второй покрывающий слой прошёл хорошо только до середины рабочего участка изделия, а потом его составляющие стали выворачиваться, не укла-дываясь в изделие. Оказалось, что износился направляющий шаблон, которого обычно хватало на десяток таких изделий. (Ещё одна неслучайность).
Две смены бились заводчане, пытаясь спасти изделие. Она при этом презрительно приго-варивала: «Тоже мне, мужчины!.. Ни на что решиться не могут». Да… С тех пор, как она пред-почла его, её отношение к мужчинам резко ухудшилось. А тем временем подходили компонен-ты второго варианта, и изделие первого варианта разрезали, чтобы освободить оборудование для изготовления второго варианта. Сделать это было проще всего. Изготовление второго вари-анта изделия прошло нормально, и поставленная цель была достигнута. Через неделю после от-правки изделия на Реактор уже дома я узнал, что фирма, не желая упустить возможность со-рвать куш, поставила всё же нам своё изделие, сняв его с другого заказа. И это было кстати, по-скольку гарантию работоспособности нашего изделия, в силу изложенных причин, дать никто не мог. Зато в газете потом появилось пространное хвалебное интервью, которое, красуясь, да-вала она.
Участие в этой работе встряхнуло меня. Я как бы проснулся и начал работать так, как ра-ботали все при изготовлении изделия на заводе. Исчезла апатия, поднялось настроение, и мир засверкал всеми цветами радуги. Работалось легко, весело, непринуждённо. Каждый день скла-дывался удивительно, просто неправдоподобно гладко. Я легко переключался с одного дела на другое, что раньше давалось мне с большим трудом. И я начал замечать, что каждый день у ме-ня проходит как бы по плану, по программе, в которой всё расписано поминутно. Я таких пла-нов или программ не составлял, и составить не мог. Слишком много было в них сходящихся случайностей. Чьи же это программы? И я начал осознавать, что мною и моей работой снова управляют Они. Они снова вышли со мною на контакт. Они меня ведут. Они мне помогают. Они меня направляют. Они согласовывают мои действия и желания с желаниями и действиями окружающих и связанных со мною людей.
И вот, наконец, когда я полностью это осознал, Они подали мне прямой знак. Я проходил мимо телецентра и почувствовал першение в горле, что воспринял как знак «Внимание». Стал оглядываться по сторонам. Взгляд поднялся на телевышку. И тут я почувствовал, как сжалось сердце.
Я вспомнил одну лекцию психотерапевта, на которой сам выступал в качестве демонстра-ционного экспоната, а он рисовал на моём теле тампоном, смоченным йодом, схему прохожде-ния энергетических каналов человека. По грудной кости от горла до солнечного сплетения про-ходит мощный широкий канал. Перпендикулярно ему в области сердца проходит ещё серия ка-налов. Господи! Да это же настоящая антенна! Антенна для приёма сигналов биополя! Да, Они своим сигналом подтверждали, что в области сердца у человека расположена антенна-приёмник излучения биополя.
Я начал анализировать все те случайности, которые творились кругом, и понял, что в них заключается большая закономерность. Что такое случайно взбесившийся реактор? Да это же урок всем нам, землянам. Урок жестокий, трагический, повлёкший человеческие жертвы и большие материальные потери. Но этот урок позволил сплотить всю нашу страну, мобилизо-вать все усилия и бросить их на ликвидацию тяжелых последствий. Этот урок проявил все ка-чества людей, показал, кто есть кто и что почём. Проявил в людях героизм и трусость, самопо-жертвование и самовлюблённость.
Реактор дал только радиоактивность. Это лишь малая доля того, что может быть при ядерном взрыве. Ударная волна и световое излучение. Массовые пожары и огненный шторм, извергающий в атмосферу тучи сажи, экранирующие солнечные лучи. За этим неизбежна ядер-ная ночь и ядерная зима с оледенением планеты, несущая гибель всей Земной цивилизации.
Остановитесь, люди. Одумайтесь. Что вы делаете?!.. Вы погрязли в ссорах, сварах, скло-ках по пустякам. На что вы тратите свои лучшие умы? Силы? Огромные средства? На разра-ботку всё новых, всё более изощрённых средств уничтожения? На поощрение низменных жи-вотных инстинктов? И это в то время, как до сих пор ещё, дети, из которых могли бы вырасти новые Ньютоны, Эйнштейны, Риманы, Лобачевские, Ломоносовы, умирают от банального не-достатка пищи или медицинской помощи?..
Оглянитесь, люди. Ведь за вами наблюдают. Наблюдают те, кто стоит на более высокой ступени развития. Свидетельств тому накоплено уже великое множество. Это существа высоко-гуманные. Они не вмешиваются в ваши дела. Лишь некоторым Они дают кое-какую информа-цию, например, о грядущих событиях. Некоторых страждущих утешают. Иногда демонстриру-ют чудеса. Кого-то озаряют новыми идеями. Иногда кому-то и помогают в некоторой степени. Они оставили и оставляют множество знаков (чего стоят хотя бы знаки на полях, например?), над расшифровкой которых бьются учёные. Это те, кого вы называете богами.
Но свою историю вы творите сами. Мне Они дали прочувствовать на себе, что человече-ство стоит на пороге раскрытия новых латентных способностей мозга. Известно уже немало случаев спонтанного проявления таких способностей у отдельных людей. Это общеизвестно, и не стоит их здесь перечислять. Но всё это было неуправляемое проявление. Наделённые такими способностями люди часто страдали от этого. Но очень скоро мы научимся управляемо откры-вать нужные отделы мозга в нужное время. Сейчас уже есть методики такого управления, и они дают результаты. Хотя методики эти пока весьма несовершенны, громоздки, сложны и доступ-ны далеко не каждому. Однако вряд ли можно сомневаться в том, что они будут упрощены, хо-тя бы с помощью новых приборов.
В числе прочего будет раскрыта и третья сигнальная система. Как известно, человек вла-деет первой и второй сигнальными системами. Первая – это то, что дают нам пять наших орга-нов чувств: зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. Вторая связана с передачей информации с помощью языка. Эта система очень несовершенна. Она инертна, избыточна, слова многознач-ны, язык может не только выражать, но и скрывать мысли. Мы часто думаем одно, говорим другое, делаем третье. Мы часто катастрофически не понимаем друг друга.
Третья сигнальная система будет непосредственной передачей мыслей, чувств, эмоций, образов телепатически через биополе. После освоения её наступит эпоха Великого Откровения. Ловчить, притворяться, скрывать свои мысли и чувства станет невозможно. Все станут открыты друг перед другом. Обнажены. Тем, у кого совесть чиста, бояться нечего. Иных же придётся лечить, учить, перевоспитывать.
Работы по созданию упомянутых приборов уже ведутся, и кое-какие результаты уже дос-тигнуты. Однако в недобрых руках такие приборы являются страшным Сверхоружием. Намно-го страшнее атомных бомб, поскольку дают их создателям неограниченную власть над психи-кой людей, делая их безропотными исполнителями чужой воли. Вспомним предсказание А.Бе-ляева в книге «Властелин мира». И примеры такого их применения уже есть. Фантастика вошла в жизнь.
Люди! Будьте же внимательны и бдительны, чтобы не допустить рокового поворота собы-тий.