Метро
Заволновалась улица, слухами поползла, завтра, говорят, в десять.
Вестибюль ещё вчера светлым засиял, среди нашего, скучного. А завтра…
Все засобирались. Старушки больше всех волновались: что нам жизни осталось, что мы в ней видели, хоть на метро посмотрим. Шапки, шубки, внуков с собой. На улице – праздник. И бабушка засобиралась, хоть и слаба была. Только у дверей давка, со стороны посмотрела. И то, и то…
Не нам судить о художественных особенностях, мы всё о своём, о девичьем. Как бегали, пробегали, на работу, в институт, на свидание, с него. А с витражей свет – цветами, картинами – то художник рисует, то пшеница золотая, то рояль распахнётся. Весело! А вы говорите – улица у нас серая. Вот только панно? Вы знаете, какое у нас было панно и КТО на нём? Я, может быть, уже всё путаю – только помнится мне – ОН – Иосиф Виссарионович, а Женщина, Мать значит, ему своего ребёнка протягивает. Потом, конечно, всё это прикрыли, никаких тебе Виссарионовичей. А когда восстановили, уж без него. Хорошо, конечно, хорошо, нечего нам извергов вспоминать.
Только опять слух пополз, это ведь уму не постижимо, что на станции Курская-кольцевая имя его засияло и слова из старого гимна, что будто бы Он нас вырастил... ну, и так далее, говорить не хочется. Что же - неужели и на нашей станции лик его засияет?
Нет, ребята, вы как хотите, а я что-то не пойму…