Мы познакомились, когда я проходила практику в психиатрической больнице. Надо отметить, что меня, измученную сессией, отсутствием денег и ощущением безысходности, которое преследовало меня нередко, практика вмиг вернула к жизни и зарядила оптимизмом, что звучит иронично, но так оно и есть.
У неё были тёплые зелёные глаза и густые, каштановые волосы, всегда собранные в аккуратный пучок на макушке. Она не пугала нас буйными больными, не требовала ни в коем случае не поворачиваться к ним спиной и не просила держаться около стен, пока мы ходили по отделениям. В первый же день медсестра выговаривала мне за то, что я попробовала мило побеседовать с мужчиной в малиновой пижаме, отчаянно пытавшимся мне доказать, что он одержим то ли дьяволом, то ли духом Алекасандра Македонского, то ли ещё кем-то, третьим. Негодование медсестры было так сильно, что она тяжело дышала и обрызгала слюной всё вокруг. Из бурного потока брани, в котором она успевала задавать риторические вопросы вроде: "Кто тебя учил?", "Ты откуда вообще пришла?" и "Кто разрешал разговаривать с больным?", я узнала, что "Александр Македонский" относится к особо буйным, не раз его привязывали ремнями и не раз заворачивали в мокрую простыню. Впрочем, это не помешало ему пару раз нападать на медсестёр, пару раз кусать врача и пару раз устраивать попытки побега. Первый раз его задержали охранники, второй - колючая проволока. Позже я заметила, что, несмотря на грозный голос и высокомерные манеры, "Македонский" боялся темноты, пугался малейшего шороха и обижался до слёз на любую мелочь. Когда медсестра набрала побольше воздух и продолжила тираду словами: "Пациент опасен для общества", проходившая мимо женщина остановилась и, печально глядя медсестре в глаза, сказала: "Он не опасен для общества, он опасен только для себя". Медсестра злобно сверкнула глазами, но возражать не посмела. Буркнув: "Всего хорошего", она развернулась, крепко схватила "Македонского" за руку и ушла, а я познакомилась с Зинаидой Матвеевной, обладательницей самой солнечной улыбки и самых печальных глаз.
Иногда мне казалось, что она может быть кем угодно - учителем, гувернанткой, актрисой, но только не психиатром. Но когда я видела, как она брала в свои маленькие, сухие ручки с розовым маникюром худые руки анорексичных дев или порезанные ладони наркоманов и что-то говорила тихим, мягким голосом, я понимала, что она настоящий врач, врач по призванию, это - её стихия.
По вечерам мы часто пили мятный чай с мёдом. Она никогда не отказывалась от ночных дежурств. И дежурила она чаще остальных врачей. Я терялась в догадках - почему она не спешит домой? Неужели её никто не ждёт?
-Знаешь, у меня даже рыбок нет, - как-то небрежно обронила она, водя пальцем по голубому ободку на кружке - Никогда не было времени на то, чтобы заботиться о ком-то. Учёба, потом работа... Когда сын подрос, он стал просить о кошечке или щенке, а я так и не согласилась купить ему зверька. Нет, ты не думай, мой мальчик всегда был очень заботливым и ответственным, просто у меня аллергия на шерсть. А он жалел меня, поэтому кормил бродячих котов, но домой никого не приносил. Он был таким чутким... Особенно к животным. Мечтал стать зоологом...
-И стал?
- Нет. - она печально посмотрела мне в глаза и вздохнула, - Мой мальчик, мой милый мальчик умер. Так странно - я врач, а собственного ребёнка не уберегла. У него было рак головного мозга, который слишком поздно обнаружили... Его отец даже не приехал на похороны. Но я его понимаю - он не хотел ребёнка. Мы тогда были молодыми, беспечными, глупыми. Я думала - любовь, свадьба, счастливая жизнь и смерть в один день. Напридумывала сказок. А жизнь мало чем похожа на сказку. Я не жаловалась, не плакалась маме. Она и так помогла - сидела дома с малышом. А я училась, работала как сумасшедшая, чтобы быть несчастной до конца своих дней, похоронив сына, мать и оставшись одна в опустевшей квартире. Наш "Македонский" боится темноты, а я боюсь этой пустоты. Сижу в тишине, слышу, как проезжают машины, как играет музыка у соседей, как смеются дети и не слышу ни звука в своей комнате. Но что-то мешает мне включить телевизор, компьютер... У меня, наверно, паранойя. Но я не боюсь психических расстройств, ведь порой мне кажется, что я больна. Иначе, почему я до сих пор верю в то, что делаю что-то полезное? Большинство больных уже никогда не покинут своих палат, самое лучшее - позволить им умереть, а я продолжаю бороться с их галлюцинациями, бредом, фобиями... И каждое утро с радостью спешу сюда. Возможно, потому что сумасшедшие пациенты - это единственное, что не позволяет мне сойти с ума.