Памяти моих друзей, ставших невольными
жертвами ядерных испытаний.
Знакомые пейзажи вагонных окон, воспоминания прошлого, расплывчатое ожидание будущего. Сейчас, оценивая свершившееся, думаю, а не зря ли я поступил так, а не иначе.
Нет, сожалений у меня по этому поводу не было. Но некоторые разочарования все же приносили огорчения…
Какие? Их я так и не пояснил своему собеседнику. Холодный поток воды, проникший через открытый иллюминатор в каюту, не только смыл всю нашу закуску, но и мои воспоминания, напомнив о потере элементарной осторожности. Не первый раз в океане, а клювик разинул, захотел бутерброда с маслом...Получил пинок от Самоё!.. Так про себя мы называли взбушевавшуюся водяную стихию.
С соседом по каюте отмечали окончание работ в этом далёком от нашего дома проливе. И не только окончание, а и спасение…
Места нас окружающие неуютны и крайне неприглядны.
Какие места? Разве однообразие океанского простора может быть каким-то ещё? ; могут возразить те, кто не обладает игрой воображения, да и вообще, нелюбопытен по своей натуре.
Природа, окружающая нас, не может определяться терминами, придуманными людьми. Она прекрасна сама по себе, в любом своём обличье.
Непостижимым образом пересеклись пути нашего судна с полосой льда.
Сползающие в воду ледники Гренландии, превращаются в обломки и носятся течениями и ветром пока не растают.
Подьём буйковой станции занимает не один час. Не успели, как говорится, оглянуться, как оказались в ледовой ловушке. Ледяное поле взяло в клещи со всех сторон неподвижный "Створ", заякоренный длинным тросом с донным грузом и навешанными на трос приборами.
Ветер усиливался и бившиеся о борта ледяные осколки, толщиной в несколько метров, могли дать доступ воде во внутренние помещения.
Уцелели, благодаря смелости и находчивости боцманской команды. Боцман с двумя матросами, прыгая с льдины на льдину, тащили за собой трос. На самом краю поля нашлась льдинка с торосообразным выступом, за который удалось зацепиться. Подтягиваясь вручную носовым брашпилем, удалось протащить корпус сквозь ледяные зубы…
Все приборы подняты на борт и мы направились к следующей рабочей точке…
При очередном крене часть унесённого со стола оказалась вновь на своём месте. Пришлось задраить иллюминатор во избежание лишних неприятностей при объяснении с начальством.
Нам осталось некоторое время повозиться с лишней водой в каюте и продолжить прощание, с оставшейся за кормой, Зеленой страной.
Мой каютный тёзка попал в гидрографию, также как и я. Кроме неё, устроиться на работу оказалось невозможным, из за отсутствия вакансий в других организациях. И он, и я ехали не просто так. Нас ждали. Пока ехали, он с Каспия, я с Дальнего Востока, время изменилось не в нашу пользу. Мы встретились там, где в нас была надобность, а не там, где нам хотелось. И вот мы покоряем океан в самом не подходящем для этого месте, вернее изучаем.
Тёзка мой, человек тихий, деликатный, очень скромный. Иногда казалось, что его качества делают его неким существом, весьма безропотным и даже безвольным, который очень удобен начальству. На самом деле его врождённая интеллигентность, стремление выполнить своё дело как можно тщательнее и добросовестно, позволяют считать его человеком, способным быть твёрдым и целеустремлённым.
В самом начале нашего знакомства он удивил меня своей пунктуальной добросовестностью. Некоторое время наши рабочие вахты совпадали, (мы работали в разных отрядах) и свободное время проходило в беседах на разные темы.
Как-то показал ему свою, юмореску "Когда пчёлки спят", сочинённую в начале нашего плавания. Так я для себя отвлекался от возникающих трениях между мной и начальством.
С удивлением наблюдал за ним, как он в течение получаса тщательно усваивал мою творческую стряпню. Я храню черновик с его пометками на последней странице: тех. редактор Алемасов.;в печать.
Жаль, что Боря не увидел свои пожелания: рассказ был опубликован спустя много лет…
Наши усилия не дают возможности достичь определённых успехов…
Это и было темой нашей дискуссии, прерванной холодным душем.
– Пойми, мы выполняем всю работу, оказавшихся в положении "негра", – старался я убедить Бориса, – а сливки и льготы всякого рода остаются за теми, кому надевают погоны и прочее. Моя точка зрения совпадает с мнением профессора Гаккеля, дававшего мне советы по поводу моего трудоустройства в гидрографию.-
– Но я работал, как ты знаешь на Каспии, тоже вольнонаёмным, и особых затруднений не ощущал., – произнес он, прищуриваясь своей слегка застенчивой усмешкой из под очков.
Дорогой мой друг, наивный и честный, не знающий своего завтра…
Не стоит стремиться проникнуть в будущее, так же как не стоит ворошить прошлое, чтобы не создавать себе чувство отчаяния и ужаса одиночества, размышлял я, после написания этих строк, вспоминая наш разговор…
…Пройдя входной буй, "Створ" готовился к швартовке. Его борта как бы взбодрились, подобно впавшим бокам уставшей гончей. Даже полуоторванный в начале плавания боковой киль перестал скрежетать и наводить тоску своим ужасным металлическим воем.
Вот брошен носовой конец, звонки машинного телеграфа и … вдруг наступила тишина. Исчезли звуки работающего двигателя, погас свет и лёгкий толчок о причальный кранец, двигающейся по инерции кормы, известил о благополучном завершении нашего похода.
Измотанное до предела судно победило противодействие океана. Силы "Створа" иссякли буквально на последней секунде.
На пирсе торжественно играл оркестр неизменное "Прощание славянки", толпились друзья и приятели. Офицеры вскинули ладони под козырёк, а мы руки вверх, приветствуя своих, заждавшихся жён и подруг.
Боря тихо сказал:
– Наша швартовка напоминает мне лошадь, доскакавшую до финиша, будучи уже мертвой. –
Его слова, которые я тогда не совсем понял, оказались пророческими. Это он мыслил себя лошадью, сроки жизни которой истекали с каждой минутой…
…Спустя какое-то время он пригласил меня, по его выражению на небольшой ужин.
– Куда? – спросил я.
– Ко мне домой, – ответил он, – приходи вместе с женой.
Ещё одним приглашённым был Виталий Борисов, наш коллега по работе, и мой однокашник по институту.
Нас встретил накрытый стол с полным набором всего, что располагает к застолью и беседе. Жена его, тихая и скромная женщина, усаживая нас за стол, негромко сказала:
– Много ему не наливайте, иначе всё может быстро закончится. –
Мы не успели узнать почему, появился сам хозяин:
– Друзья мои дорогие! Вы самые близкие мне люди. Мы друг друга хорошо знаем, всегда готовы помочь не только советом. Сейчас мне от вас ничего не надо. Спасибо, что пришли. Я пригласил вас на своё прощание... с вами…
Я не хочу присутствия кого-либо на моих похоронах. И только вы распрощаетесь со мной именно сейчас. –
Мы пили и вспоминали, вспоминали и пили. Нам было не очень радостно и очень горестно.
Жена его, поглядев на часы, сказала:
– Боря, пора делать укол…–
Наполнив рюмки и подняв их, мы, смотря, друг другу в глаза, сказали:
– До встречи, если она состоится… –
Спустя какое-то время я был уже не на прощальном ужине, а на поминках Николая Мратова, который, как и Борис Алемасов работал на Каспии в гидрографической службе в теже годы.
Коля и мой тёзка ушли из жизни в расцвете своих творческих возможностей, скромные и честные труженики.
…До рокового часа Чернобыля было еще долгих двадцать пять лет…
Видно судьба наша будет такой, пока так называемые "государственные тайны" будут важнее человеческой жизни.
На ум приходят слова великого поэта: "Тысячи лет едва достаточно, чтобы создать государство, одного часа довольно, чтоб оно пало во прах."
июль 2009г.