В нашем маленьком, провинциальном городке жил один чудак. Это был худосочный, долговязый, сутулый, длинноволосый, седой старик. Жил он в самом конце улицы в маленькой, обветшалой, покосившейся хибаре. По нескольку раз на день, он выходил на прогулку, держа перед собой вытянутую руку, как будто выгуливал собаку. Очень смешно было наблюдать как он, остановившись где-нибудь, начинал с укоризной в голосе отчитывать своего воображаемого друга за воображаемые шалости.
- Многоуважаемый… вы неисправимый волюнтарист - распекал его этот странный человек - вы опять тянете меня не в ту сторону…
Он был немного не в себе этот старик. Мальчишки дразнили его – Собачка. Они часто забрасывали его камнями. Их забавляло, когда он начинал защищать несуществующего пса, загораживая его своей сутулой спиной. Это было очень смешно. Я тоже часто принимал участие в этом диком развлечении. Однажды за этим занятием меня застала моя мать.
- Бессовестные! – Ворвалась моя мать, в самую гущу нашей компании, залепив мне смачную затрещину. – Разве ж можно так издеваться над человеком…
Моих приятелей как ветром сдуло, и я остался стоять один, виновато хлопая глазами. В голове гудело.
- Федор Михайлович – обратилась она к испуганному старику, который весь скукожился, защищая от нас свою собаку, осторожно трогая его за плечо. – Вы простите этих оболтусов, что с них возьмешь… дети...
Старик выпрямился, его глаза блестели. Он погладил ладонью воздух у своего колена, как будто там и вправду была голова собаки.
- Мой Шопенгауэр не может злиться – сказал он, виновато улыбаясь. – Он философ. Он любит всех людей. Это вы нас извините, мы пойдем уважаемая… Галина Ивановна?
- Да! Да, конечно – растерялась моя мать, испепелявшая меня укоризненным взглядом. Я стоял, уныло потупив голову. Я не осознавал сути своего поступка. Мать молчала. Старик потихоньку пошел по улице, о чем-то беседуя со своим воображаемым другом.
- Дети… - доносились до нас осколки этого странного диалога – святая простота… ну что вы хотите уважаемый Артур… голос рода…
- Ты больше не делай так никогда. Грех это. – Проговорила моя мать, задумчиво провожая взглядом одинокую фигуру. - Это самый беспомощный человек в нашем городе. У него нет ничего…. он даже собаку выдумал.
- Зачем? – удивился я.
- Пойдем где-нибудь присядем. – Сказала моя мать. Мы прошлись по тротуару. Сели на лавочку. Мать долго молчала, провожая взглядом этого странного человека, она задумалась:
- У него раньше была семья, жена первая красавица была в нашем городе. Они оба были красивой парой. Он преподавал в нашей школе рисование. Раньше его часто можно было видеть с этюдником в руках. Он красиво рисовал. Я, будучи еще девочкой, любила наблюдать, как он накладывает краски на небольшой кусок картона. Они с женой жили не богато. Она часто пилила его за скромную зарплату. Он бросил преподавание нашел себе другую работу. Это была примитивная работа, но там платили больше. Первое время его еще можно было видеть занятого живописью. Но постепенно его руки огрубели. От постоянных укоров жены огрубело сердце. И он перестал рисовать.
Он нашел себе еще более высокооплачиваемую работу. Но жене все равно не хватало денег. Конечно! Как их хватит, если все деньги тратить на наряды, рестораны и поклонников… жена не любила его. Она, наверное, любила только себя. – Вздохнула моя мать. – А однажды он надолго заболел. Его выгнали с работы. У них не стало денег. И жена выгнала его из дома. Тогда он и снял эту дешевую квартиру. Его несколько раз потом видели стоящим неподвижно перед раскрытым этюдником. Он разучился рисовать.
- Как совсем? – не поверил я.
- Совсем – сказала моя мама – если долго жить не своей жизнью, можно растерять все то, что имеешь.