Книга четвёртая Смерть-свадьба

             Часть четвёртая
             Смерть-свадьба







Так выпьем же ещё, мой молодой король,
Лихая доля нам отведена;
Не счастье, не любовь, не жалость и не боль –
Одна луна, метель одна,
И вьётся впереди Дорога Сна…
                Хелависа

Коротко о "Двух башнях": Добро обязательно победит зло, поставит его на колени и жестоко убьет.

                Авентюра I
Вечер был удивительно тёмен после ясного дня; от такой темноты не хочется спать, а возникает вдруг желание бродить по полям и смеяться под лунным светом. Лунного света, впрочем, не было, почти не было и звёзд. Кримхильда и сама не понимала, почему она бодрствует в волчий час. Однако продолжала сидеть в дрожании свечей и вышивать по ткани, растянутой на напольных пяльцах. Что-то давило её уже много дней, темнило глаза и обещало вылиться в новый приступ болезни; надо было срочно занять себя чем-нибудь и не думать, только не думать…
Отчего всё-таки такая мучительная злость? И тоска… Смерч вертится в груди и не даёт дышать.
Кримхильда открыла глаза. Нет, постойте, она потеряла мысль. Она думала о том, что пора бы ложиться спать.
Липовый лист, липовый лист, липовый лист. Какая-то бессмыслица.
Да, пора бы уже ложиться спать. Который час? Известно, волчий, но далеко ли до полунощницы?
Волки… Волки и вороны – гонцы смерти, так говорят. Что-то в этом знакомое. Это он так говорил, упоминал волков и воронов в самые плохие моменты.
Всё, хватит о нём. Она давила эти мысли уже давно. Наверное, это началось после рождения сына.
Липовый листок прилип к коже…
Довольно! Хватит! Кримхильда приблизилась к опасному порогу, надо соблюдать осторожность, давно из её памяти не проталкивались наружу столь связные отрывки. Она воткнула иглу в ткань и подошла к окну. Как уже поздно, темно. Ей сделалось не по себе, будто весь замок пуст. Она оглянулась на постель, где Этцель спал сном языческого праведника. Ей показалось, что он мёртв; это не к добру, но если он умрёт… да, она переживать не будет. Кримхильда поняла это с некоторым удивлением. Пожалуй, она бы даже хотела, чтоб Этцель умер.
Тогда… Нет, тогда это был минутный порыв! Тогда вообще ничего не было! Во всём виноват этот подлец Хаген!!
Она поспешно вернулась к пяльцам, села, взялась снова за иглу и сосредоточила своё внимание на вышивке. Зачем возвращаться к этому вопросу, тринадцать лет прошло, в самом деле.
Кримхильда задумалась, выбирая между ярко-красной и тёмно-розовой нитью. В этой задумчивости, не глядя, она потянулась к красному мотку, вставила нить к иглу, посмотрела, держа на вытянутой руке.  И тут лицо её посерело, и даже глаза покрылись пеплом.
Зигфрид! Вогезен! Копьё, кровь. Хаген ударил его копьём в спину. Приобняв Хагена одной рукой, она очертила контур листка липы, упавшего Зигфриду между лопаток. Красная кровь, стальной наконечник… Она уронила иглу с продетой ниткой.
 - Господи, - прошептала она. Господи, рвался у неё крик, Матерь Божья, святая Хильда, я не виновата! Я ни в чём не виновата!
Я была несчастна…
Да я не хотела его смерти, я восемь лет носила траур по нему!
Кримхильда схватила за голову, понимая, что сейчас неизбежно произойдёт.
 - Скоро двор отправится на охоту в Вогезен. Травить кабана.
 - Я понимаю…  - Она действительно всё поняла. - Зигфрид тоже поедет?
 - Конечно.
 - Я тревожусь за него…
Она действительно всё поняла.
Кримхильда бросилась на колени, но не нашла взглядом распятие. Она молилась в маленькой часовенке, нарочно для неё построенной. Этцель не разрешил повесить распятие в опочивальне, здесь он впервые настоял на своём.
Язычник! Гуннская собака! Кримхильда со стоном обхватила себя за плечи.
А кто виноват в том, что она замужем за этим созданием? Гюнтер и Хаген, Хаген, Хаген, он убил Зигфрида, ограбил её, Кримхильду, и отдал её какому-то гунну.
Она подняла взгляд от своих колен и упёрлась в валяющуюся на ковре иголку. Красная нить снова напомнила ей струйку крови. Она вскочила.
 - При чём здесь собор, ни при чём здесь собор, ни при чём… - Она провела ладонями по лицу. – Ох… Хаген, Хаген, Хаген, Хаген…
Этцель что-то пробормотал и перевернулся на другой бок. Кримхильда резко и с ненавистью обернулась на него, метнулась к окну, но чёрное небо за стенами замка грозно нависало над бедной Хильдой… Она тихо взвыла и тут же закрыла рот руками. Страсть требовала выхода, но сил не оставалось. Она вернулась обратно на табурет – сиденье остыло и теперь холодило сквозь сорочку. Кримхильда согнулась, уткнулась лицом в колени, вскоре заболела поясница. Сев прямо, она снова увидела треклятую иглу на полу.
Поднять её не хватало воли. Она жёстко прищурилась, но отвела взгляд. Обхватив себя руками за плечи, она сидела так долго, мерно раскачиваясь взад-вперёд на табурете. Она продрогла и очень устала, но не могла лечь в постель. Что-то останавливало Кримхильду помимо мысли, что ей снова придётся лежать с Этцелем.
За окном полил дождь. Вот почему небо было таким грозным; взблеснуло, грянул гром, как странно, дождь начался раньше грозы. Кримхильда почувствовала, что дрожит. Она подошла к незастеклённому окну, ветер залепил ей пощёчину, потом ещё одну, лицо и руки обожгли брызги воды, с силой ударявшейся о стену, будто розгами хлеставшей воздух. Кримхильда вцепилась руками в подоконник. Ей показалось, что кто-то снова стоит у неё за спиной. Как тогда, когда Хаген… Как тогда, когда приехал Зигфрид. О да, ворон накаркал к этому!
Кримхильда рассмеялась зло, хрипло, каркаркающе. Дождь хлестал её по лицу, по рукам, по груди, сорочка была уже влажной, растрепавшиеся волосы взметнулись в темноте. Молния ударила, грохот наполнил мир. Кримхильда вскинула руки, словно управляя грозой, и рассмеялась, как ведьма. Она закрыла глаза, ветер выл, швыряясь водой во все стороны. То ли окно снова напомнило королеве давний разговор, то ли случилось с ней что-то другое, но она ещё дальше высунулась из окна и крикнула:
 - Эгей!
Только дождь и ветер могли слышать её. И Этцель, открывший мутные со сна глаза.
 - Эгей! Это я! Я здесь! Я Кримхильда, дочь Данкрата! Я зову тебя, Хаген! Иди сюда, я зову, так иди ко мне! Ты меня слышишь, Хаген из Тронеге!
Она расхохоталась теперь в голос. Ей стало легко. Когда Этцель окончательно проснулся, он ощутил некоторый страх.
 - Кримхильда, - окликнул он. Она вернулась в опочивальню, встрёпанная, с мокрым и раскрасневшимся лицом. Меж бровей залегла жёсткая складка.
 - Почему вы не спите, Кримхильда?
 - Меня разбудила буря и тяжёлые мысли!
 - Какие же мысли? – Этцелю явно было нехорошо.
 - Супруг мой, вы знаете, что меня здесь уже прозвали безродной.
 - Нет, что вы, с какой стати так звать вас…
 - Это правда, супруг мой, ведь братья ни разу не приезжали навестить меня.
 - О, так вы хотите их видеть!
 - Да.
 - Я, признаться, тоже давно хочу с ними познакомиться. Ложитесь спать, Кримхильда, а завтра снарядим гонцов.
Королева кивнула и прямо в мокрой рубашке рухнула на кровать. Этцель ничего не сказал на это, отвернулся и сразу уснул.
Кримхильда не спала. Она призвала к себе своих людей ранним утром, так ей не терпелось. Решено было послать приглашение на пир с двумя шпильманами, к тому же христианами, которых звали Вербель и Свеммель.
Кримхильда подробно проинструктировала их и под конец добавила:
 - Передайте от меня особый привет Хагену из Тронеге и скажите, что если он откажется сопровождать своих господ, то показать им путь сюда будет совсем некому.
Шпильманы дружно кивнули – хотя, может, клюнули носами. За окном небо только-только посветлело.
Таким же ранним утром Хаген вышел за ворота замка, и полуночный караул проводил его молчаливыми и красноречивыми взглядами. Владелец Тронеге не спешил, словно прислушивался к чему-то. Прославленный Бальмунг бил по голенищу сапога в такт шагу, плотный плащ слегка взмётывался на ветерке, ткань резко свистнула, когда Хаген вдруг ускорил шаг, срезал путь по какой-то улочке, прошёл прямо по глубокой луже, миновал таверну «Голова», пошёл быстрее, и, наконец, почти вылетел на широкую мощёную улицу, ведущую от Вратных башен. Здесь он резко замер. Было ещё темно, у ворот никого не наблюдалось. Хаген положил ладонь на рукоять меча и опустил голову, пряди неостриженных волос, жёстких как грива лошади, закрыли лицо. Так он простоял, наверное, с четверть часа, он ждал терпеливо, не шевелясь, точно зная, что дождётся. Рядом с ним замерла бродячая собака. Огромный серой масти пёс, похожий на волка, сел шагах в пяти, зевнул и тоже уставился на ворота. Хаген вскинул голову, покосился на пса и вернулся взглядом к воротам.
Фолькер не нашёл друга у себя в первом часу. Куда он сгинул, недоумевал скрипач, никто ещё не выходил из своих покоев. В ещё не расшевелившемся замке делать было нечего, и шпильман вышел сначала во двор, а потом прогуляться по Вормсу. Фолькер не боялся лихих людей, он сам был лих, да и слава за ним ходила почти как за Хагеном, а временами и пострашнее. Что-то направило его к воротам; прогулявшись в тот конец, он увидел вдруг два неподвижных чётких силуэта – спиной к нему стоял Хаген и сидел волк. Вблизи это, конечно, оказался пёс – не успел Фолькер ощутить мистический страх. Скрипач подошёл, чувствуя почти робость.
 - Хаген?
 - Вот сейчас, - прошептал фон Тронеге, глядя на ворота ярко-жёлтыми рысьими глазами. – Они на пути уже.
 - Кто?
 - Гонцы, - Хаген покосился на Фолькера каким-то кошачьим манером и несколько расслабился. – Если хочешь, вестники. Хорошо, что ты пришёл.
 - Я сначала даже испугался, увидев тебя. – Шпильман обернулся на собаку – пса больше не было. Пробормотав «Что за чертовщина», он снова посмотрел на друга: тот глядел на ворота.
 - Какую весть они принесут?
 - Они позовут меня на поминки. Или на свадьбу, всё равно. Может, не одного меня, но я этого не боюсь.
 - На поминки?.. Хаген, Хаген! Неужели ты поедешь к ней?
Тот улыбнулся:
 - Фолькер, я давно жду этого! Они подъезжают к воротам, слышишь?
 - Да, вдалеке топот… А как же те, кто тоже поедет?
 - Я думаю, они будут только глазеть. Я  могу утянуть с собой только тех, кто сам за мной пойдёт. Те, кто примут участие, прославятся. Ты едешь?
 - О Боже, Хаген, зачем ты меня спросил… - Фолькер вздрогнул. – Я еду с тобой, и поеду до самого пекла, можешь быть уверен. Я от тебя не отвяжусь!
Хаген развернулся, положил руку шпильману на плечо и сказал очень серьёзно:
 - Я рад. Обещаю тебе, мы славно погуляем там. Хвост Андвари, - он резко и неожиданно рассмеялся, - я так ждал этого!
 - Меня удивляет, как ты не бросился на меч.
 - Ты что, Фолькер. Путь надо пройти до конца, а то за каким лешим шёл? Я хочу встретиться с ней.  Интересно посмотреть, как она изменилась.
 - Уж кого мне бы меньше всех хотелось видеть, так это Кримхильду.
 - Обещаю, увидишь перед смертью мою рожу.
Они посмеялись.
 - Теперь и мне хорошо, - сказал вдруг Хаген. – Они въезжают в ворота.
И в самом деле, в проёме открывающихся ворот показался отряд всадников.  Хаген быстрым шагом направился к ним.
 - Вербель и Свеммель, - крикнул он на подходе. – Какими судьбами?
 - Господин Хаген? – изумился один из них, более развязный, это был Вербель.
 - Я. Какие вести?
 - Это мы скажем только королю, - сделал таинственное лицо Свеммель, но Вербель, спешившись, сказал:
 - Да будет тебе, для Хагена ведь тоже есть вести. А передать мы должны, господин наш, что госпожа Кримхильда приглашает братьев на пир.
 - Братьев?
 - Ну, вестимо, и вас тоже, вам она передаёт особый привет… - Вербель только что не подмигнул.
 - А на какой день назначен пир? – легко спросил Хаген.
 - На день летнего солнцеворота.
 - Ага. Ну, идёмте, я провожу вас.
 - Премного… - слегка кивнул в знак благодарности Вербель. Хаген обогнал их на десяток шагов, как почти всегда, и Фолькер, догнав его, прошипел:
 - Наглец!
 - Вербель?
 - Да!
 - Он вестник, - пожал плечами Хаген.
 - Ох, начистил бы я персону этому вестнику…
 - Начисти, я подсоблю. Только когда он расскажет всё королю.
 - Договорились.

 - Ох, плачет по нему виселица, по этому вестнику, - сказал Гюнтер, едва торжественный приём закончился. – Правду сказать, начистил бы ему физиономию, если бы меня не сдерживал мой сан.
Гернот поперхнулся:
 - Брат мой, как вы можете так говорить, Вербель и Свеммель представляют особу гуннского короля.
 - Я испытываю неодолимое желание сотворить с ним что-нибудь хотя бы на словах, Гернот. Что ты думаешь о самом приглашении?
 - Конечно, мы должны ехать, вот  что я думаю.
 - Гизельхер?
 - Да вы меня никогда не спрашиваете, милый брат.
 - Хаген?
 - Вам нельзя ехать.
Эти угрюмо и вполголоса брошенные слова заставили всех присутствующих обернуться к нему.
 - Почему? – первым спросил король, нервно поправляя воротник.
 - Королева не откажется от мести.
 - Чёрт возьми! – Гюнтер вскочил с места.
 - Если она на кого зла, то только на тебя, - вставил Гернот, и Гизельхер его поддержал:
 - Да, мы-то при чём здесь? То, что Хаген трясётся за свою жизнь…
Владелец Тронеге вскипел; обретя дар речи, он процедил:
 - Принц, не вам я должен доказывать свою храбрость.
 - Но Гизельхер прав, я примирился с сестрой, так что ваши с ней разногласия – только твоё дело, Хаген, - с глубокой обидой произнёс Гюнтер. – Не думал я, что ты… - он не договорил. Хаген посмотрел ему в лицо, усмехнулся с желчью и не без горечи:
 - Я вас предупредил, мой король, господа. Если вы не верите, тогда прошу дать мне право набрать воинов.
 - Зачем нам дружина, если мы едем в гости? – вскинулся Гизельхер. Гюнтер вздохнул:
 - Нет, в этом он прав, нам придётся проезжать через чужие земли. Делай, что считаешь нужным, Хаген.

 - Когда мы уедем, вам придётся туго. Ты должен быть готов к этому.
 - Почему вы едете туда, если знаете, что можете не вернуться?
 - Разговор не об этом.
 - Но должны же мы знать! – вмешалась Кудруна. – Что задержит вас в Гунненланде?
 - Кудруна, не несите чепухи – это и так понятно, - осёк её Зигфрид. Кудруна с отчаянием посмотрела сначала на него, потом на Хагена:
  - Я не хочу этого понимать!
 - Нужно понимать. Надо же держать ответ за то, что сделал, - размеренно отвечал фон Тронеге. – Вы не смеете мне помешать. Разговор не о том: королева Оддрун родит, и вы введёте её в курс дела. Если король тоже не вернётся, власть должен принять Зигфрид.
Молодой человек кивнул.
 - Возможно, жениться на королеве. 
 - О Господи, - сказал на это Зигфрид.
 - На ней…
 - Именно. Кудруну не оставь, её тебе никто не заменит. Ну да ты знаешь.
 - Пожалуй, и к лучшему, что супруг мой умер, - заметила Кудруна.
 - Что до Саксен, Аустри и прочих – я отдельно напишу. Все мои бумаги – Кудруне. Наследство всё Данкварту, а нет, так его сыну. Зигфрид, присмотрись к нему – толковый человек, руки вставлены тем концом. Про остальных я тебе сказал.
Зигфрид снова кивнул.
 - Архиепископ стар. Если Кудруна в аббатисы пойдёт, может оказать помощь в этих делах. Если Оддрун родит сына – главное, не делайте его врагом. Дайте титул наследника, а если сыновей у тебя не будет, пусть сядет королём. Поэтому дурня тоже из него не делайте. А королева наша, так что главное не подпускать к наследнику фон Нахтигальштадта… знаете.
Принц и Кудруна переглянулись с пониманием.
Хаген сделал им ещё несколько наставлений.
Некоторое время они молчали.
 - А что за нераспечатанные письма? – Зигфрид придумал, что спросить.
 - Прошения. Я не читал.
Зигфрид взялся за одно из них, вопросительно посмотрел на Хагена, распечатал.
 - «Его милости королю  с почтительнейшим поклоном от Гинце-кота (ну и прозвище). «К вашим стопам припадаю устами, усердный и преданный слуга, моля о справедливости. Подлый… Лис, виновный в обмане и заговорах, притесняет ваших верных подданных; не далее как вчера мы пришли к нему, укрывшемуся в укреплённом доме, и заговорили с ним, но он в ответ разразился словами, которые никак нельзя повторять при дворе, а именно…» так, ладно… «Тогда мы попросили нашего преданного друга и поверенного в делах господина Козла Бородатого»… Что за чертовщина? Какой Козёл Бородатый?! Дальше там совершенный бред… - Пробежав глазами прошение, Зигфрид заметил: - Да это целое повествование.
 - А кем подписано? – спросила Кудруна, непочтительно ухмыляясь. Зигфрид посмотрел в конец письма:
 - А, чёрт возьми, это шуточки Вербеля! Хаген, вы бы отослали его скорей в его Гунненланд.
 - Чем позже они там узнают о нашем приезде, тем лучше, - отвечал граф Тронеге. - Он здесь всего неделю гостит.
 - Мне он уже страшно надоел!
 - Должен же я свои дела привести в порядок. Вот, последнее вам сказал, можно отъезжать.
Зигфрида этот ответ заставил сникнуть. Все их попытки что-то узнать о причинах странного поведения Хагена закончились, разумеется, ничем.  И даже Фолькер сохранял значительную мину и таинственно молчал, это Фолькер-то!
Гонцов бургунды отпустили буквально за два дня до собственного отъезда.
 - Ну, - сказал на прощание Вербель Хагену, - было очень приятно общаться с господами нибелунгами, и, надеюсь, мы ещё встретимся при дворе короля Этцеля.
Подмигнув мрачному Фолькеру, он вскочил в седло. Едва процессия выехала со двора, скрипач погрозил ему вслед:
 - Шутник! Но и я над ним пару шуточек сыграл…
 - Каких? – заинтересовался Зигфрид.
 - Вам, мой принц, лучше не знать, что я ему подложил…
 - Неужели как с саксенцами!
Оба залились смехом, вспомнив им одним известную историю. Гюнтер тем временем в испуге неотрывно смотрел на Хагена.
 - Мой король, - вопросительно произнёс тот.
 - Почему он назвал нас нибелунгами, - тихо спросил Гюнтер, чувствуя, что его баритон сипнет до контр-тенора. Хаген отвечал:
 - Мы последние владельцы клада.
 - Если на то пошло, то нибелунг – ты один.
 - И я тоже. Но я ваш вассал. 
 - Так что, нибелунгами сделалось всё население Бургундии?!
 - Очень может быть.
 - А откуда это знать Вербелю?
 - За столько лет прижилось. Нас даже готы нибелунгами зовут, - Хаген дотронулся до зелёного камня на рукояти меча.
 - Чёрт возьми, Хаген, меня это пугает.
 - Я понял.
 - Ну… ну, в конце концов, я помирился с нею… - Гюнтер поправил воротник, в который на счастье всегда была воткнута длинная булавка с фигурным навершием.
Следующего дня вообще будто не было, были сборы, беготня, непредвиденные просчёты, словом, ералаш, творившийся последние несколько дней, усилился до громкого крещендо, а до коды, наконец, добрались, только когда отъехали.
Ута, поддерживаемая Кудруной, спустилась во двор по такому случаю, попросила передать привет и поцелуй Кримхильде. Остановившись, она вдруг сказала:
 - Сын мой, мне снились дурные сны о вашей поездке.
Не успел Гюнтер измениться в лице, как Хаген ответил, вскинув голову:
 - Снами нас не напугаешь, сударыня. Мы все хотим встретиться с вашей дочерью. У всех будет повод доказать свою отвагу, - со смешком добавил он и направился было к лошади, но поймал взгляд Кудруны. Они отошли в сторону, и девушка сказала владельцу Тронеге:
 - Сударь, я хочу, чтобы вы вернулись. Как можно без вас… Я хочу сказать, я… - Она потеряла остатки слов и просто подняла на него глаза.  – Сударь… Честное слово, без вас смерть одна.
 - А со мной, что, жизнь? – тихо отозвался Хаген, глядя в сторону. – Кто за мной пойдёт… ладно, хватит воду в ступе толочь. Не горюй.
Хаген хотел пойти скорей к ждущим его спутникам, но Кудруна снова задержала его: всхлипывая, обняла и замерла на несколько секунд. Он обнял её в ответ, неожиданно сильно прижав к себе, отпустил и пошёл к лошади. Уже в седле он подмигнул ей, кивнул Зигфриду и, быстрым движением вынув из ножен меч, отсалютовал Вормскому замку. Затем галопом погнал коня со двора, за ним поскакали Гюнтер, Гернот и Гизельхер. Следом остальные, на ветру развевалось алое полотнище с оленем, символом бургундских королей, которое высоко поднимал на древке гордый ответственностью Фолькер, лошадиные копыта били по земле, и их топот сливался в один ритмичный гул. Кудруна, плача, смотрела им вслед, Зигфрид с недоумением поглядывал на неё – больше никто не убивался во всём замке. В городе люди повыходили на улицы, свистя и крича вслед всадникам; при виде хорошеньких горожаночек кое-кто начинал горячить коня и выделывать фокусы в седле, стараясь не отставать при этом от кавалькады, которую вёл Хаген в, пожалуй, чересчур быстром темпе. Рысью лошади пронеслись прямо по глубокой луже, миновали таверну «Голова», из которой высыпали зеваки, и, наконец, почти вылетели на мощёную улицу, ведущую от Вратных башен.
Хаген мчал впереди; Кримхильда была права, он лучше всех прочих знал дорогу на Гунненланд. Гюнтер невольно вспомнил неторопливое путешествие в Истланд, - теперь время как будто ускорилось, Хаген вёл нибелунгов вдоль Майна словно какими-то особыми путями, потому что уже на двенадцатый день пути они увидели впереди Дунай. Двенадцать этих дней прошли очень быстро, без единого столкновения, только в пути и в пути.    

                Авентюра  II
Хаген вскачь погнал коня к высокому берегу, остановил его на самом краю и какое-то время смотрел вниз; силуэт всадника удивительно чётко выделялся на фоне белого неба, рядом с ним корявая старая ветла казалась такой же тенью. Спешившись, Хаген привязал повод к ветке этой ветлы. Вторым подъехал Гизельхер. Он увидел, как неожиданно близко находится вода, и понял, что Дунай разлился, и его мутноватая водяная темень дошла до самых краёв берегового обрыва. Вода неслась куда-то, приплясывая, но все вместе эти бурунчики производили пугающее и величественное впечатление: действительно – седой Дунай.
 - Если попытаемся переплыть – потонем, - покачал головой Хаген.
 - Не запугивай нас, - нервно огрызнулся подъехавший Гюнтер, - а лучше посоветуй, что делать.
 - Мы едем с рассвета, я предлагаю отдохнуть, - сказал вместо Хагена подоспевший Гернот. Подтянулись и все прочие, арьергард, правда, отстал; в общей сложности граф Тронеге отобрал тысячу человек, риттеров и простых латников.
 - Я согласен, - сказал король; Хаген кивнул, продолжая глядеть на зелёные и жёлтые мазки осоки и камыша у самой воды.
 - Надо поискать броду, - подал голос он. – Я поищу.
 - Передохни сначала, - посоветовал Гюнтер. – Вечером и отправишься на поиски.
Однако так вышло только на словах; бургунды, севшие в седло затемно, решили воспользоваться парой часов отдыха – и весь второпях разбитый лагерь дружно заснул тем сладким сном, какой бывает, когда «есть ещё часик». Солнце заходило, но никого это не волновало, даже часовых, не получавших указания кого-либо будить. Фолькер один проснулся – словно его толкнули в грудь, ударили чем-то тяжёлым; он не мог вспомнить дурного сна, да и не желал забивать себе этим голову. Встав (не по этой ли причине) с тяжёлой головой, он отправился гулять по лагерю – шатров и палаток насчитывалось не более десятка, прочие все устроились на траве, благо к лету она успела вырасти высокая и сочная, так что именно лагерем это в полной мере не было, зато сонным царством – в полной мере. Естественно, шпильман выглядывал Хагена: к немалому его удивлению, владелец Тронеге тоже дремал, прислонившись спиной к ветле. Щит и копьё лежали рядом, почти у кромки воды; Фолькера толкнуло теперь некое воспоминание – в том и дело, что некое, которое так и бродит где-то на туманной границе памяти, раздражая своей неуловимостью.
 - Что случилось? – спросил Хаген, не просыпаясь.
 - Ничего, если не считать захода солнца.
 - При чём здесь заход?
 - Мы собирались искать брод, а в темноте это несподручно делать. Хотя и не лишено интереса.
Хаген открыл глаза – в них не было ни тени сонной замутнённости. Шрам через лицо выглядел дурно, предвещая очередную повязку на глаз. От неподвижного взгляда Хагена делалось очень не по себе.
 - Ну, ну, - сказал Фолькер, - не делай такое лицо. Я что-то не то сказал?
Тот мотнул головой и прибавил тихо:
 - Нет. Идти в ночь и правда несподручно.
 - Зачем ты ждал тогда?
Фон Тронеге легко вскочил на ноги, расстегнул пряжку, и плащ тяжело упал на траву.
 - Мне кажется, надо. Смотри-ка, - он кивнул на небо, и Фолькер увидел заходящее солнце и уже взошедшую луну на разных концах неба.
 - Хм, - оценил он. – Ты пойдёшь один, как я понимаю.
Хаген с благодарностью посмотрел на скрипача:
 - Угу.
 - Тогда я подожду тебя.
Вассал Гюнтера подхватил с земли щит, одёл на левую руку, поправил пояс с прикреплёнными к нему ножнами с мечом и пошёл вдоль берега сначала неторопливо, осторожно, потом будто начиная узнавать знакомые места, зашагал быстрее и мягко и бесшумно исчез в чёрных от заката камышах.  Фолькер сел на землю рядом с ветлой; заскучав, сбегал за скрипкой и принялся играть немного грустную песню звонкими и лёгкими мазками смычка.
Хаген шёл среди камышей, время от времени с хрустом наступая на какую-нибудь подводную поросль – а шагал он прямо по воде. Небо стало сумрачно; солнце, заметив, что луна уже взошла, как-то неприлично торопливо сгинуло, и люди в стане бургундов разом стали просыпаться. Хаген с лёгкостью миновал камыши, не подняв адского шума; когда он вышел на высокий берег, луна уже безраздельно искажала и ломала зловещие деревья и тростник у воды, далёкие непонятные огни всплыли в темноте леса на том берегу. Хаген растворился в лунной темноте, и вскоре он был же в сотне-другой шагов от лагеря в совершенно недосягаемом месте, добираясь до которого, нужно было сломать шею пару раз. Он оглядывал пляшущую и одновременно неподвижную темноту – и вдруг насторожился, прислушался. В самом деле, где-то плескала вода, потом раздался тихий смех. Голос был высокий, но так не смеются люди, ни женщины, ни дети; этот мелодичный, непередаваемо мелодичный звон издавала будто сама река. На сером лице Хагена с жёсткими, заострившимися чертами вдруг появилась самая что ни на есть весёлая улыбка, с искрами, всплеснувшимися в глазах. Он поспешил на звук, спустился к реке и, стоя почти по колено в воде, среди заострённых листьев и шуршащих верхушек, увидел, что в разлившемся, глубоком, как смерть, Дунае купаются две девушки. Это были именно девушки, их молодые весёлые движения, гладкая под лунным светом кожа говорили об этом, они брызгались друг в друга водой и смеялись, и в смехе этом неожиданно звучала иногда некая грусть – наверное, неизменное следствие мудрости. Люди не смеются так. В свете луны вдруг стали видны крылья, светлые лебединые крылья, и таким же серебром сияли их туманные глаза.
Хагена, похоже, ничто не могло удивить, но и он замер, глядя на эту призрачную картину, в глазах его тоже отражался взблесками белый свет. На камышах были распластаны две брошенные на них длинные рубашки, матово светившиеся во тьме. Хаген, похоже, улыбнулся и неуловимым движением, оказавшись возле рубашек, подхватил их обе – они, видимо, не весили ровно ничего, состояли из света, не иначе. Девы – а их тянуло назвать как-нибудь красиво, не девушками, а девами – резко обернулись и дружно вскрикнули. Испугавшись, они вспорхнули с воды и заметались над чёрной поверхностью двумя облачками. Замеченный Хаген с украденным на локте шагнул вперёд, уже не прячась.
Увидев его, девы взлетели ещё выше, а потом резко опустились на воду, встали во весь рост, сложив крылья, и с обидой поглядели на вора. Тот в ответ оглядывал их с заметным удовольствием.
 - Хаген, неужто ты? – спросила одна из них, повыше ростом и казавшаяся старше, если у них вообще имелся возраст. Голос её был низкий, неописуемо переливчатый, чем-то похожий на Кримхильдин, но отличавшийся от него, как оркестр от скрипки.
 - Я, - ответил он, не отводя взгляда под их лунными глазами.
 - Отдай нам наше платье, - попросила вторая; теперь заметно было, что она глядит почти совсем девочкой. Просила она с очаровательной обволакивающей трогательностью. Старшая издала смешок:
 - Он ничего не делает за так. Так ли, Хаген? Не зря он нас поймал. Отдай нам наши рубашки, и мы скажем тебе, чем закончится ваша поездка к гуннам…
Теперь они вились вокруг него, не касаясь ни воды, ни камышей, едва не касаясь его крыльями, младшая щебетала что-то просительное.
 - Хорошо, - сказал Хаген, закинув голову, чтобы облачное крыло не задело его по лицу. Девы остановились перед ним; они так схожи были видом, что явно были сёстры. Старшая сказала:
 - Вам окажут неслыханный почёт в гостях и вы вернётесь с миром на Рейн.
Хаген судорожно вдохнул тёплый, но холодящий воздух. Молча он протянул им переливчатые рубашки.
 - Ха! – вскрикнула младшая из сестёр, взмывая в воздух, обе сорочки были уже на них. Хаген склонил голову в полупоклоне и повернулся идти. Странно было отворачиваться от этого чуда: оно должно само исчезнуть в рассветных лучах или что-то вроде того.
 - Постой! – окликнула младшая, опустившись на кочку и глядя на Хагена снизу вверх с лукавством и сочувствием. Рядом с нею он казался настоящим цвергом, хранителем подземелий.
 - Зачем я тебе ещё нужен? – спросил он с улыбкой в голосе.
 - Моя сестра тебе солгала…
Сзади раздался возмущённый шелест крыльев и лебединое щёлканье.
 - Она боялась, что ты рассердишься и уйдёшь. А правда не та, что она сказала: вы все погибнете там.
 - Все? – переспросил Хаген.
 - Все, совсем все, - голос старшей звенел, словно церковный колокол. Она парила над Хагеном как скорбящий ангел.
 - Только капеллан вернётся на Рейн, - в созвучии с ней произнесла младшая из сестёр, встав на кочке. Теперь она была вровень с Хагеном. Облачные крылья сестёр сливались, образуя будто покров над носителем проклятия Нибелунгов.
 - По её милости? – в голосе Хагена прорвались грозные ноты. – Из-за неё и они… будут перебиты? – он кивнул в сторону, откуда пришёл, где был лагерь.
 - Да, - подтвердили обе девы. – Судьбы не оспоришь.
Он только на секунду опустил голову, принимая на себя ответ за тысячу человек, что ехали за ним в Гунненланд.
 - Ты должен повернуть теперь, - сказала младшая, наклонив лицо к нему. – За Дунаем нет обратного пути. Не переходи границу, возвращайся…
 - Где здесь поблизости брод или перевоз, - сумрачно и с ударением спросил он. Сёстры окружили его туманными крыльями, перед ним мелькали их испуганные лица. Но ничто не могло сдвинуть его со своего – старшая сказала через силу:
 - Ниже по течению живёт перевозчик.
 - Послушай, - поспешила прибавить младшая, - он  очень спесив, и крутого нрава. Если он не захочет приплыть на зов, крикни, что ты Амельрих. Этот воин жил здесь, ему пришлось бежать…
 - Он жив ещё?
 - Нет, умер, - усмехнулись сёстры.
 - Выпустите-ка меня, - приказал им Хаген. Крылья остановили своё затягивающее движение, и фон Тронеге с хлюпом отошёл по воде прочь от них. Обернувшись, он поклонился им глубоким поклоном. Сёстры кивнули в ответ, а младшая – так со смешком послала воздушный поцелуй. Улыбнувшись странной на его лице горькой улыбкой, Хаген, не оборачиваясь больше, зашагал прочь. Небо посветлело.

…Раннее солнце отражалось в холодной воде, небо уже с утра было до томительности голубое и ясное. На поросшем травой берегу – трава уходила под воду, там, судя по тьме со дна, глубина сразу была аховая, - на берегу Хаген остановился, увидев на противоположной стороне два столбика, оставшихся от пристани, покрытой наступившей водой. В кустах неподалёку какая-то птица чирикала так, как чирикается только в несусветную рань. Хаген оглядел правый, потусторонний Бургундии, берег, где начинались земли Баварской марки.
 - Эй, перевозчик! – крикнул он во весь голос, расшугав утреннее сонное томление реки. – Там, на берегу! – Подождав, и дождавшись только щебета птиц, он окинул широкую реку взглядом и, приставив ладони рупором ко рту, гаркнул так, что слышно было на другом берегу:
 - Пе-ре-воз-чик!
Какое-то шевеление произошло на том берегу, но на расстояние мало что было заметно. Хаген ругнулся, постукивая в нетерпении по рукояти Бальмунга.
 - Греби сюда! Я плачу золотом!
Он закатал рукав – на руке был золотой браслет, прихваченный для подобного случая. Хаген поднял браслет на конце меча – солнце взблеснуло на стали и золоте. Ответа не последовало. Вонзив меч в землю, потерявший терпение Хаген рявкнул:
 - Эй, ты! Я Амельрих из Баварии!
На том берегу показалось какое-то шевеление, и довольный владелец Тронеге убрал меч обратно в ножны, а браслет принялся подкидывать в руке, глядя, как суетится на противоположной стороне далёкая фигура, выводя из кустов плот. Плот оказался брёвен из десяти, длинных, толстых, прочно скреплённых и просмоленных. Такое сооружение могло выдержать путешествие по Дунаю, торжественное течение которого на деле было быстрым и сильным, легко снося в секунду не то что пловца или лошадь, но и лодку. Фигура на плоту орудовала длинным шестообразным веслом, верхний конец которого напоминал что-то вроде острия гарпуна.
Плот толкнулся в травянистой подводный край берега и качнулся, когда Хаген шагнул на его доски. Перевозчик – здоровенный детина, сам квадратный, лицо круглое, со всех сторон заросшее – перевозчик придирчиво оглядел воина из Тронеге, который был, наверное, на голову ниже его. Голубые глаза его сощурились:
 - Может, тебя и зовут Амельрихом, но ты не тот, кем назвался, - сварливо заметил он.
 - Должен же я был вас заставить приплыть, - пожал плечами очень спокойный Хаген. Вид его теперь был словно умиротворённый. Перевозчик скривился, и его светлая борода поползла влево:
 - Ты, приятель, мне ничего не должен. Обмана я не потерплю, так что не видать тебе того берега, ясно!
 - Послушайте, - сдержался Хаген, заговорив несвойственными ему словами и тоном, - если вы перевезёте моих людей с лошадьми и поклажей, получите плату золотом. Этот браслет – задаток, - он продемонстрировал детине браслет, и тот даже облизнулся.
 - Очень надо на тот берег? – поддался соблазну он.
 - Очень. Дело жизни и смерти, - в голосе Хагена прорезались вкрадчивые нотки.
 - У всех дело жизни и смерти, кто приходит сюда, - усмехнулся перевозчик. Хаген опустил руку с браслетом, давая понять, что просто так ничего никому не даст.
 - Сколько человек в твоей дружине?
 - Тысяча.
 - Тысяча? Ну, знаешь ли, приятель, слезай с плота, я за такие безделушки такие толпы не вожу. Буду я ради тебя закон нарушать!
 - Получишь сполна, - вспылил Хаген. – Поворачивай плот!
 - Да иди к чёрту со своими указами!
 - Я сказал, поворачивай!
 - Да никто и никогда мне не указывал, собака ты цвергова!
 - Я должен быть на том берегу, поворачивай! – Голос Хагена сделался громовым и очень убедительным. Перевозчик тоже взъярился:
 - Давно по голове дурной не получал? Так получишь! – и в подтверждение своих слов он поднял весло и хватил Хагена по голове. Владелец Тронеге со вскриком рухнул на колени. Вошедший в раж детина перехватил весло заточенным под копьё концом вниз, размахнулся ещё раз, но удар пришёлся по влажным доскам – Хаген перекатился в сторону. Когда он вскочил на ноги, меч был уже у него в руках в полной боевой готовности.
Первым движением он отбил тяжёлый удар дубового весла, вторым быстро и начисто срубил противнику голову. Тело неуклюже завалилось набок и обрушилось на доски. Хаген пинками столкнул его в воду, затем туда же отправил голову, за которой протянулась тёмная дорожка крови. Сделав дело, фон Тронеге уронил стукнувший о дерево меч, осторожно дотронулся до головы, закрыв глаза. Когда он снял шлем и подшлемник, среди волос и на лбу показалась кровь; его шатало. Пока он приходил в себя, плот, который – удивительно дело – до того держался у берега, как привороженный, стало сносить течением. Очнувшись, Хаген поднял меч, вернул в ножны, взялся за весло и попытался остановить плот. Он так обращался с веслом, что то с треском сломалось пополам. В злобе зажмурив глаза на несколько секунд, Хаген быстро снял с локтя щит, отодрал ремень с изнаночной стороны и скрепил обломки крепким сноровисто завязанным узлом. На плоту не было запасного шеста или весла, на нём вообще была только дорожка тёмной крови. Казалось, она расплывалась на влажном дереве.
Каким образом Хагену удалось довести плот до лагеря бургундов – никто не знает. Известно только, что Фолькер первым завидел его, все сбежались в берегу и увидели залитую кровью посудину, сломанное весло и еле держащегося на ногах графа Тронеге, у которого пол-лица тоже заливала кровь из открывшегося шрама. Пристав к берегу, он, отставив в сторону руку с шестом, оглядел всполошённых нибелунгов с усталостью и насмешливым огоньком в глазах; бледен он был как покойник и иногда казался им в полной мере -  когда на мгновение всё в его рысьих глазах утекало, и оставался только матовый блеск, скрывавший то ли злобу, то ли тоску, то ли страшные мысли, то ли что-то вообще другое.
  - Послушай, Хаген, где ты раздобыл плот? – подозрительно спросил Гюнтер, когда общие восторги улеглись, и герой происшествия прислонился к ветле, держа приложенной к голове влажную тряпицу.
 - Известно, как, - сказал Данкварт, в упор глядя на брата. – Убил перевозчика, ведь так?
Хаген сухо отвечал:
 - Ошибаешься. Я нашёл плот у берега.
 - Да, дядюшка маршальк, не спешили бы вы с обвинениями, - вставил слово Ортвин. Некая усталость от веселья стала почти постоянным выражением его лица, и более сказать тут нечего; но если что в нём и оставалось неизменным, так это его глубокое уважение к Хагену, для всего остального мира, правда, оставалось только неприкрытое презрение. Данкварт не принимал брата со дня похорон Зигфрида, а Ортвин, соответственно, не принимал Данкварта. Дядя и племянник вперили друг в друга тяжёлые взгляды, но тут голос подал совсем оставленный нашим вниманием граф Рависсанта:
 - А когда начнём переправу, мессеры?
 - Сейчас, - ответил Хаген, отталкиваясь от ствола ветлы.
 - А что, если плот перевернётся? – со сварливым испугом осведомился Гюнтер. – Как вообще переправляться без перевозчика?
Хаген вскинул голову и поглядел на сюзерена. Обернувшись, приказал:
 - Латники, снять поклажу с коней. Мой король, я ходил на Дунае перевозчиком. И неплохо ходил. Даст Бог, перевезу.
Эти слова не успокоили короля; он вообще не мог обрести покой со дня приезда гонцов Кримхильды.
Тишина пропала в ржании коней, шуме шагов и голосов, суете сборов, а Гюнтер отозвал вассала в сторону и, глядя на реку, спросил:
 - Почему ты так спешил?
 - Вы тоже хотите добраться поскорей, я прав?
 - Я… не знаю, правду сказать. Что-то мне не по душе. Наверное… видишь, ты прав, кругом прав был, когда отговаривал нас. И я теперь жалею, что позволил глупой обиде, как бы это сказать, - взять над собой верх.
 - Какой обиде?
 - Да ты сам помнишь. Когда ты сказал, что королева, мол, не откажется от мести… Видишь, я даже запомнил слово в слово… - Гюнтер замолк. Хаген посмотрел на него одновременно почтительно и снисходительно:
 - Мой король, я ваш вассал теперь и всегда.      
 - Тогда у меня возникло в этом сомнение. Да-да, представь себе! Я теперь жалею об этом, да я уже сказал. И я назло, назло тебе и собственным опасениям, решил ехать. И, хоть убей меня, - не знаю, что теперь делать.
 - Ехать дальше.
 - А если она вправду будет… - Гюнтер не договорил и вопросительно вскинул бровь. Хаген смотрел мимо.
 - Тогда будет, что будет, - сказал он в ответ. – Вот одну мысль теперь проверю… Могу идти?
 - Иди, конечно, Стой, Хаген!
Тот обернулся, уже сделав несколько стремительных шагов.
 - Откуда ты всё-таки достал плот?
 - Мой король, после переправы расскажу. Если позволите… - Он снова направился прочь.
 - А почему? – крикнул Гюнтер вдогонку. Хаген вернулся:
 - Чтобы плот вправду не перевернулся, - объяснил он. Король, под впечатлением от ответа, поглядел с некоторым подозрением на Дунай, слегка оттопырив губу.
Меж травинок стояла вода, та, что бесилась на середине реки.

                Авентюра III
Срубив из молодой сосенки шест, Хаген переправился на тот берег в одиночку, что далось ему с немалым трудом; привязав там к стволу дерева добрую прочную верёвку, он вернулся и обвязал другой её конец вокруг ствола ветлы. Первыми он отвёз своих вассалов – остальные по большей части решили скромно подождать, чем всё закончится. Данкварт, упрямо закусив губу, шагнул с земли на доски плота одним из первых, после Ортвина, Фолькера и нескольких латников, вызвавшихся перетягивать плот по верёвке.
Верёвка эта очень помогла Хагену, но и с ней первая ходка вышла треволнительной; плот норовил перевернуться на середине реки, лошади, плывшие без седоков рядом, страшно мешали и сами, похоже, хотели, чтобы бревно двинуло кого-нибудь из них по голове. Хаген бранился с беспримерным хладнокровием и чаще всего выравнивал плот без видимых усилий. К концу поездки у всех участников в сапогах хлюпала вода, и дрожали руки.
 - Выгружайтесь, - сказал владелец Тронеге, поправив повязку на глазу, и, едва последний пассажир сошёл на хлипкую землю, взялся за верёвку и потянул плот обратно к бургундскому берегу (бургундским мы его называем, конечно же, для простоты). Фолькер смотрел, как канат натягивается и опускается в воду, как снова натягивается, и с него капает вода. Скрипач был встревожен.
Хаген перевозил бургундов через Дунай весь день; к концу, когда он взял на борт слуг, оставшийся скарб и капеллана, глаз у него был карий, а небо стало фиолетоветь, и только на бургундской стороне оно было окрашено размытым по горизонту оранжевым светом.  На востоке всё уже потонуло в даже не вечерней, а ночной темноте.
Священник шагнул с берега с весьма отважным видом. Он очень боялся, и этот шаг дался ему с громадным трудом; Хаген, опершись на шест, тяжело смотрел, как святой отец мялся у плота. Всю дорогу капеллан бережно охранял ларь со святыми дарами, заботясь о нём так, что сам чуть не свалился в воду – когда он потерял равновесие, Хаген напрягся и даже будто вздрогнул, но капеллан удержался и с дрожащей улыбкой кивнул спутникам и перевозчику – не тревожьтесь, господа.
Хаген задумчиво посмотрел на священника и на середине реки вдруг резким и чётким движением ударил его шестом под коленки. Тот с громким воплем полетел в вечерне чернеющую воду.
 - Дьявольщина! – охнули сразу несколько человек на плоту. Хаген молча правил дальше, хотя все и опустили верёвку; священник попытался подплыть к судну, путаясь в тяжёлой сутане и прерывисто поминая Бога, Деву Марию и всех святых. Хаген несколькими движениями шеста пресёк все его попытки.
 - Ты что такое делаешь? – закричал Гюнтер с берега, смутно увидев, что происходит. Хаген обернулся к пассажирам:
 - За верёвку, - приказал он; в его голосе не было угрозы или ярости, но все тут же взялись за канат, едва перехватив его взгляд. Священник жалобно булькнул, увидев, что теперь до плота ему не добраться; на свой страх и риск он повернул к бургундскому берегу Дуная.
 - Потонет, - покачал головой барон Синольт, и Гюнтер был склонен с ним согласиться; король не думал, зачем Хаген это учинил, но догадывался, что не без причины, а потому готов был спокойно оставить всё без последствий. Едва плот пристал к берегу и пассажиры чуть не бегом сошли с досок, Гюнтер с максимально возможным грозным видом подошёл к вассалу, но ничего не сказал: Хаген, вытянувшись струной, следил за головой священника, то появляющейся над водой, то пропадавшей. Шест он перехватил словно копьё.
Все, кто был на берегу, тоже следили за плывущим, вполголоса переговариваясь. К всеобщему удивлению, капеллан выбрался на берег; он вылез на четвереньках, пригнув голову, и, как был мокрый в тяжёлой от воды сутане, на коленях, стал молиться.
 - Бог уберёг, - согласился с такой истовостью зоркий Гернот. Гюнтер вздохнул; пора было начинать разговор.
 - Любой другой лишился бы за это головы, - объявил он. Хаген молча смотрел в воду. – Зачем ты это сделал, язычник подлый?
 - Мой король! – вскинулся кто-то из риттеров Тронеге – для них Хаген был непогрешимый и обожаемый сюзерен. Они успокоились, только когда сам граф махнул им рукой.
 - Рассказывай! – наступал на него разозлившийся Гюнтер. – Ты не объяснил кровь на досках плота, ты святого отца едва не утопил – так объяснись, я приказываю!
 - Я объясню, - глухо ответил Хаген, и король только теперь заметил, что тот едва удерживает равновесие и держится неестественно прямо; зря я не приказал устроить хоть передышку во время переправы, устыдился Гюнтер. Обернувшись на нибелунгов, граф Тронеге оглядел их, проверяя все ли здесь.
 - Слушайте меня все, - сказал он, повысив голос. – Я знаю достоверно, что мы все погибнем в Гунненланде. Все до единого, только капеллан останется жив. Так мне сказали две вещие сестры этой ночью.
Теперь стало абсолютно тихо, все молча смотрели на Хагена с опрокинутыми лицами и слегка сумасшедшими глазами.
 - Что ж ты молчал! – покрыл эту тишину заполошный крик Гизельхера. – Поехали скорей обратно!   
 - За Дунаем обратного пути нет, - пресёк его Хаген.
 - А, дьявол! – схватился за голову принц. – Господи Боже! Что ты такое говоришь!
Крик был подхвачен.
 - Тихо! – перекричал всех Хаген, и стало действительно тихо. – Позор трусам, тем, кто боится собственной смерти. Судьбы не оспоришь – так сказали мне вещие сёстры. Кто хочет, бегите, я не держу.
Все остались на месте. Гизельхер смотрел на Хагена, всем своим видом говоря: «Я тебе докажу…».
 - Да почём вы знаете, - всё-таки спросил один латник, - вдруг они солгали? Или просто окрутили вас, и… и всё.
Хаген не ответил, только покачал головой, а потом выкинул штуку – вынул меч и рубанул по плоту, и ещё, и ещё, и пока в бреши не потекла вода, затем шестом отпихнул плот от берега – и далеко.
 - Зачем так... – не выдержал Гизельхер. – Нам ещё обратно возвращаться, а перевозчик…. Хаген нашёл его взглядом, поглядел в глаза.
 - Никто не вернётся, - сказал он. – А перевозчика я убил.
Синольт выразил общие чувства тем, что присвистнул. Хаген бегло улыбнулся и отошёл от края берега, опираясь на шест.
- Надо ехать дальше, мой король, - через силу произнёс он.
 - По-моему, следовало бы отдохнуть, но если ты так считаешь, - Гюнтер пожал плечами, - едем.
В небольшом войске царило подавленное настроение, однако многие решили свалить страшные пророчества на адскую усталость, которую владельцу Тронеге уже не удавалось скрывать.
 - Но капеллан же остался жив, - возражали некоторые; становилось не по себе, и им отвечали:
 - Ну и что! 
 - Но ведь все знают, на Дунае вправду водятся русалки – или как их….
 - Ну и что!
 - Да, может, пронесёт… Сколько раз с Безносой целовались, ха!

Кримхильда тосковала – гонцы запаздывали. Она всё время устраивала прогулки и охоты, женские занятия были слишком привычны, они не занимали голову, а вышивать она с той ночи совсем боялась. Ни Блёдель, ни Этцель не могли успокоить свирепую страсть, которая заполнила её карие глаза; Геррата больше не пользовалась доверием госпожи и на все расспросы Дитриха качала головой, как ей ни хотелось чем-нибудь ему услужить. Однажды, правда, Кримхильда ощутила потребность кому-нибудь выговориться: когда снова загремела гроза, сердце королевы взвыло, она прижала руку к ноющей груди и сказала наперснице:
 - Поговорим о чём-нибудь, Геррата!
 - Расскажите, что вас тревожит, госпожа. Может, я чем помогу.
 - Мне теперь поможет один человек на всей земле.
 - Кто, госпожа?
Кримхильда в тоске посмотрела за окно, за которым лила с неба на землю река. Подумав, она решила ответить:
 - Хаген из Тронеге.
 - Чем это он вам поможет, что я сделать не могу?
 - Он… Я давно не видела его, а в детстве и девичестве не было для меня человека ближе.
 - Вы его любите, госпожа?
 - Я его ненавижу, Геррата! Он убил моего мужа!
 - И вы хотите его видеть?
 - Тем не менее.
 - Затем, чтобы отомстить, госпожа, да?
Кримхильда задумалась над этим. Пожала плечами:
 - Это не приходило мне в голову. Мне главное – сначала его увидеть.
 - Правду рассказывают, что он первый воин во всей Бургундии?
 - Женщине не пристало разбираться в таких вопросах, но это действительно так. Он сам учил меня ездить верхом, кинжал в руках держать….
 - Зачем бургундской принцессе кинжалом орудовать?
 - Чтобы защитить себя и свою честь в случае чего. Верь мне, я ещё не всё забыла! – Кримхильда криво улыбнулась. В покой заглянула девушка из прислуги:
 - Госпожа, к вам пришёл маленький принц.
 - Отошлите его, - королеву передёрнуло. – Пусть лучше занимается делом, чем сидит у матери на коленях!
 - Моя госпожа, зачем вы так… - шепнула Геррата, отложив шитьё, едва девушка скрылась. Кримхильда не дала ей договорить:
 - Не смей упрекать меня, Геррата! Ты не смеешь упрекать меня. Я не хочу видеть принца. Ему уже почти шесть лет, хватит ему уже ходить за матерью.  Всё, всё, будет об этом, дай мне книгу.
Геррата взяла со стола Библию; Кримхильда открыла не глядя, раскрылось Евангелие от Марка, и королева уткнулась в рассказ о танце Саломеи и плате за него, мало понимая, что именно читает. Зато услышала, как Геррата поёт за шитьём Бог знает какими ветрами занесённую в Гунненланд песню:
 - Обручена кольцом,
   Вдыхая ладан синий,
   С гирляндой над лицом,
   В алмазах, под венцом, -
   Не счастливая ль я ныне?

   Мой муж в меня влюблён…
   Но помню вечер синий,
   Когда мне клялся он:
   Как похоронный звон
   Звучала речь, как стон
   Того, кто пал сражён, -
   Того, кто счастлив ныне.

   Смягчил он горечь слёз
   Моих в тот вечер синий;
   Меня (не бред ли грёз?)
   На кладбище отнёс,
   Где мертвецу меж роз,
   Шепнула я вопрос:
   «Не счастлива ль я ныне?»

   Я поклялась в ответ
   Ему в тот вечер синий.
   Пусть мне надежды нет,
   Пусть веры в сердце нет,
   Вот – апельсинный цвет. 
   Не счастлива ль я ныне?

   О, будь мне суждено
   Длить сон и вечер синий!
   Всё ужасом полно
   Пред тем, что свершено.
   О, тот, кто мёртв давно,
   Не будет счастлив ныне!
Было уже темно, а кони всё рысили, и многие всадники откровенно спали; арьергард бургундского войска во главе с Хагеном прилично отстал от головы. Фолькер уже подозревал в этом некий умысел.
 - Ты вправду встретил вещих сестёр? – спросил скрипач друга. Тот сумрачно ответил:
 - Если ты хотел спросить, как я могу вести их на смерть, то отвечу: как-то могу.
Фолькер смутился:
 - Ну, видишь ли, не могу же я задавать такие вопросы…
 - Да чего уж там. Если хочешь знать, я умру последним. Долго и мучительно. Может это их утешит.
 - Почём ты знаешь, что… долго и мучительно?
 - Ну, она не даст мне умереть просто так. А числом меня так просто не задавишь. Смерть должна быть славной. А муки смертные – леший с ними, бывало и хуже.
 - Это когда же бывало хуже?
Хаген не ответил.
 - Слышишь? – шикнул он после небольшой паузы.
 - Да, топот копыт – мы же и топочем.
 - Нет, сзади.
Фолькер похолодел, отмер и обернулся – позади была одна мгла, поле и луна за облаками. Облака вскоре покинули эту компанию, и тогда-то шпильман увидел.
 - О Господи, - сказал он, резко отвернувшись.
 - Погоня, - прокомментировал Хаген. – Останавливаемся.
 - Зачем?
 - А что ж, бежать прикажешь? – Заданный таким тоном вопрос предполагал только один ответ. Фолькер именно так и ответил: натянул поводья. Конь всхрапнул и стал.
 - Что стряслось? – подъехал Ортвин. – Данкварт там только что не скачет, говорит, погоня…
 - Мы знаем, - оборвал его Хаген и поворотил коня назад. Луна сделала белыми тёмные щиты чужих всадников, но снова скрылась, и погоня почти растаяла в темноте, остались только смутные тени.
 - Чего вам нужно? – громко и чётко спросил Хаген у синей тьмы, встав к ней лицом. Силуэт предводителя чужаков слегка вырисовывался – очень высокий всадник на громадном коне. Он ответил:
 - Мы ищем того, кто сегодня на Дунае убил нашего человека, перевозчика.
Хаген зло рассмеялся и объявил ночи:
 - Так это был твой перевозчик! Его я убил. – Потом более мирно прибавил: - Я просил его перевезти меня, и он попытался меня убить. Я воздал злом за зло, но готов заплатить тебе выкуп за кровь.
Высокий всадник не шевелился в седле, конь стоял, словно деревянный.
 - Чем ты заплатишь? – спросил он наконец (когда бургунды уже порядком струхнули). Голос у него был такой же высокий, как и его рост.
 - Золотом, лошадьми, чем хочешь.
 -  Нет, мне не надо золота. Плати своей кровью.
 - Сколько крови-то? – со смешком спросил Хаген. Впервые Фолькер слышал, чтобы он за день столько смеялся.
 - Вся, Хаген, сын Альдриана, вся!
Среди бургундов пронёсся тревожный шепоток и тоскливый дух страха.
 - Иди и попробуй взять, - эти слова владельца Тронеге, естественно, сопроводил скользящий металлический звук вынимаемого меча. К лязгу Бальмунга присоединилась ещё добрая сотня, и смычок Фолькера – в числе прочих. Высокий всадник погнал своего коня вперёд, продолжая так же деревянно сидеть в седле. Меч его не блестел в темноте. Тогда-то бургунды и перестали бояться таинственных врагов.
Ночная стычка вышла лихой и быстрой; ничего не было видно, кроме скачущих лошадиных контуров, поблескивающей стали и смутных резких сшибок, зато звуков было в избытке – лязг, хруст, топот, крики и гиканье, и всё это издавалось в основном бургундами.
Фолькер на удивление легко отбивал удары деревянных противников, но тут возник какой-то риттер, взявший скрипача в оборот. Когда с риттером было покончено, Фолькер увидел такую картину: Хаген, схватившийся с высоким всадником, медленно заваливается с коня и сползает вниз. Противник вздыбил лошадь и вознамерился проскакать по графу Тронеге, копыта грохнули оземь в пяди от головы вовремя перекатившегося нибелунга. Хаген откатился ещё в сторону, преследуемый грозными копытами, не имеющий возможности встать на ноги – Фолькер поскакал ему на помощь, но тут взблеснул меч появившегося невесть откуда бургунда, высокий всадник растерялся, а Хаген, со своей стороны, подрубил вражеской лошади ноги… Фолькер подъехал уже только чтобы узнать в нежданном помощнике бойца из Тронеге и услышать вопрос поражённого Хагена:
 - Данкварт, ты что тут делаешь?
 - За кого ты меня считаешь, - возмутился тот, спешиваясь. – Ты мне брат или нет?
 - Вроде да.
 - Ну так и молчи, имей совесть!
 - Спасибо, Данкварт.
 - Да не за что, Хаген. – Барон помог брату подняться с земли. – Ты ведь впервые с лошади свалился… Фолькер, не стой столбом, помоги, пожалуйста.
 - На лошади я сидеть не разучился, - вскинул голову Хаген и взобрался на коня без посторонней помощи. Данкварт, тоже вскочив в седло, увидел, или, скорее, услышал, что преследователи после гибели предводителя сгинули Бог весть куда. Поняв, что спешить некуда, он окликнул графа:
 - Хаген, постой. Наверное, я сильно запоздал, но я хочу попросить твоего прощения.
 - Я тебе жизнью обязан, - буркнул тот и хотел отъехать, но Данкварт снова остановил:
 - Ну так скажи, что простил мне все мои выходки последних лет.
 - Ты мне убийство-то простил?
Данкварт улыбнулся в темноте:
 - Я тебя прощаю, брат.
 - Ну, и я тогда, - Хаген поехал прочь.
 - Что на вас нашло, - заметил Фолькер. – За что вы прощения просили?
 - Веришь ли, - просил, потому что чувствовал себя виноватым, - пожал плечами Данкварт.
Хаген тем временем приказал всем собраться и пересчитаться; не досчитались четверых бургундов, а все погибшие противоположной стороны – по приблизительным подсчётам, не меньше сотни – куда-то сгинули, да их никто и не искал.
 - Не будем говорить о стычке королю, - решил Хаген. – Возражений нет?
Возражений не было, только Ортвин спросил:
 - А почему, собственно, не сказать?
 - Зачем расстраивать его, - странным тоном отвечал ему сводный дядя; барон Меца кинул на графа взгляд, а сказать ничего не сказал
Торопливо догоняли авангард; Хаген мчал едва не галопом,  Фолькер привычно удерживал редкие порывы проявить заботу о друге – подобные попытки не только были неуместны, но всегда пресекались владельцем Тронеге безжалостно, так что их никто уже давно не предпринимал.
Наутро, едва отряд догнал Гюнтера, сразу же хлынул ливень – серое небо даже потемнело от воды.
 - Ну, скоро минуем Баварскую марку, - отметил фон Рависсант. – Раз такая погода, до Гунненланда недалеко. 
 - Мда, - сказал король.
 - Мы удачно переправились, - ответствовал старший вассал, оглядывая окрестные холмы. – До Бехларен доберёмся к вечеру.
 - Значит, Баварию мы задели только краем, и, возможно, обойдёмся без нежелательных встреч, - с удовольствием сделал вывод оживившийся Гюнтер.
Дождь не мог допустить такой удачи, и потому вскоре вода скрыла траву, кони недовольно ржали, бредя в мутном холоде, бургунды вид имели не грозный и даже достойный жалости (один Хаген, и ещё Гизельхер, не могли себе этого позволить). Гюнтер почувствовал, что его начинает лихорадить, и затосковал, предвидя недели жара и бреда в Бехларене. Ему вспомнился Шпессарт и осенние дожди; Хаген невольно подлил масла в огонь (или, скорее, воды в лужу, огнём и не пахло):
 - Мой король, мерзнёте? Дать вам плащ?
 - Давай, - махнул рукой Гюнтер; единственное тепло на много миль кругом было человеческое, и стоило оно дорогого. Сколько король ходил в походы вместе со своим старшим вассалом, граф был всегда холоден как табуретка, во всех смыслах; теперь плащ неожиданно оказался тёплым, и Гюнтер несколько отогрелся от ознобного холода. Фолькер распевал вторую по счёту шутливую песенку, поднимая настроение спутникам, и королю стало легче, тем более что через шумные ручьи, пересёкшие раскинувшееся, казалось, до края земли поле, - тем более что через них нибелунгов вёл вперёд Хаген, знавший дорогу так, словно он последний раз здесь вчера проезжал. Гернот уехал в арьергард – помогать Данкварту. Гизельхер нахохлился и притих, даже фон Рависсант перестал сплетничать о гуннах. Словом, все присмирели и затосковали, дождь прибил их к земле.
Хаген отправил латника Хеннеля вперёд, объяснив, как добраться до Бехларен; вечером, когда, наконец, стали видны высокие строения, там горел свет и готовились к приезду гостей.

                Авентюра IV
Всадники миновали приземистые бревенчатые дома, нескольких печально стоящих под дождём угловатых коров, подъехали к деревянным воротам, проклёпанным гвоздями, внушающими уважение своими размерами. У этих ворот стояли две только что возникшие из домашнего тепла женские смутные фигуры. Одна из них, явно девушка лет пятнадцати, с взвизгами пыталась выкарабкаться из лужи, в которую благополучно провалилась, едва выйдя со двора. Следом за двумя женщинами за ворота вышли ещё люди, похоже, слуги. Они приняли у бургундов коней, изнутри бехларенцы раскрыли створки, чтобы вся толпа могла достойно пройти.
 - Где разметить латников? – сквозь дождь спросил Данкварт у господина начальственного вида. Тот принялся объяснять – кого в зал, кого за ворота в дома, всё это тонуло в людском шуме. Фолькер решил проявить галантность, необходимую в профессии миннезингера, и подошёл к дамам:
 - Сударыни… - он раскланялся. Первая, средних лет, кивнула настоящей королевой, вторая, молоденькая девушка, совсем растерялась, не зная, что отвечать. У неё было миловидное круглое лицо, большие глаза и большие губы, чуть курносый нос и прилипшие к щекам мокрые пряди потемневших от воды волос.
 - С кем мы имеем честь беседовать, мессер? – спросила дама.
 - Шпильман Фолькер из Альцая, - представился скрипач. Девушка прикрыла рот рукой, а дама величественно назвалась:
 - Маркграфиня Готелинда приветствует вас, Фолькер.
 - О, так вы хозяйка! Вы – вышли нас встречать за ворота… - поразился шпильман. Маркграфиня улыбнулась:
 - Мой супруг и я счастливы видеть нибелунгов своими гостями.
 - Фолькер! – раздался над гвалтом голос Хагена. – Иди сюда.
 - Сейчас!
 - Успеешь миннезанг пропеть, подойди скорее.
Найдя Хагена, скрипач заметил:
 - Когда ты прекратишь издеваться над миннезангом.
 - Маркграфиня – франколандка, - сказал граф Тронеге, пробираясь вместе с другом к крыльцу – все поспешно сторонились, уступая им дорогу.
 - Так вот почему она назвала меня мессером. А к чему ты это сказал?
 - К тому, что не все в Бехларен поймут миннезанг.
 - Господи Боже… Надеюсь, никто не будет снова порываться сжечь мою скрипку.
 - За скрипку не беспокойся.
 Из дома – потому что замком это поместье всё-таки не было – вышел сам хозяин и остановился на ступеньках:
 - Хаген, вы ли это!
 - Я, - владелец Тронеге поднял голову на голос. – Рад вас видеть.
 - А уж я как рад! – не прихрамывая, но подковыливая, Рюдигер спустился по трёхступенчатой лестнице, Хаген кинул быстрый взгляд на ноги хозяина, и маркграф махнул рукой:
 - Не обращайте, внимание старые раны и тому подобное. Я ведь уже старик…
Они несколько мгновений смотрели друг на друга. Рюдигер действительно поседел за прошедшие пять с лишним лет, но глаза его были всё такими же ясными и ярко-голубыми, а на лице виднелась печать ощущения, можно даже сказать, не зря прожитой жизни. Странно было видеть рядом с ним Хагена – чуть раскосый жёлтый глаз, повязка, жёсткая складка залегла меж бровей, мокрая пегая прядь в тёмной рыжине волос, с которых капала вода, так же как с кончика меча и с пол камзола. Рюдигер, правда, тоже вымок, и почти не меньше гостя. Фолькер подумал, что, верно, представляет собой золотую середину.  Оранжевый хвост, стянутый на затылке, не могла ещё тронуть седина, лица не тронула жестокость – ну, разве что чужая (шрам от последней войны с Саксен ещё украшал его щёку). Правда, вымок Фолькер как мышь, потому что всю дорогу укутывал скрипку. Подумав о ней, он заторопился:
 - Мессеры, не пройти ли нам под крышу? Я прошу прощения, моя скрипка… 
 - Разумеется, - очнулся Рюдигер. – Идёмте скорей.
В зале вертелась та же самая беготня и толкотня, вращавшаяся вокруг стола умопомрачительных масштабов. Одна панорама этого стола заставила проголодавшегося Фолькера исполниться беспокойства, он даже не сдержал порыва идти скорей туда, но опомнился вовремя. Рюдигер не видел терзаний скрипача, так как пристально рассматривал Хагена, прислонившегося к одному из деревянных столбов, поддерживающих потолок.
 - Что с тобой? – спросил Фолькер, обернувшись и удивившись.
 - Устал, - честно ответил Хаген. Рюдигер предложил:
 - Тогда, может быть, вы сначала отдохнёте, а потом отужинаете?
 - Мессер, - воскликнул Фолькер с чувством, - вы наш благодетель. Ни о чём я так не мечтаю, как о постели и о еде!
Рюдигер расплылся в улыбке:
 - Мне приятно сделать для вас что-нибудь… Господа, - это было обращено уже к вошедшим бургундам, - пожалуйте сюда! А где король?
Тут, кстати, вошёл и Гюнтер, ведя под руку маркграфиню Готелинду, следом Гизельхер, подавший руку девушке, её дочери, затем оставшийся не у дел и потому нахохлившийся Гернот.  Рюдигер поклонился с почтением, но держа спину прямой, Гюнтер оказал ему честь, поклонившись в ответ. Затем хозяин принялся размещать гостей по комнатам, и это приняло столь бурный характер, что Фолькер очнулся, только оказавшись в небольшом, с маленьким окошком, но почему-то удивительно светлом помещении, держа скрипку подмышкой. Постель, укрытая вышитым покрывалом, своим видом заставила скрипача проникнуться любовью к ней и сильным желанием рухнуть прямо поверх этого покрывала, хотя до того вроде бы и не хотел. Однако он заставил себя заняться сначала скрипкой.
 - Надолго мы задержимся тут? – спросил он, разворачивая инструмент. Хаген обернулся со снятым плащом в руках:
 - Настолько, насколько Рюдигер упросит короля.
 - А король Гюнтер разве так стремится поскорее увидеть сестру?
 - Не уверен.
Больше в комнате не было никого; хотя гостей и приехало много, и один знатнее другого, Рюдигер, словно хозяин гостиницы, приберёг для соратника молодости и его друга одну комнату на двоих. Граф Тронеге теперь развешивал на спинке кровати мокрый плащ и почти такую же мокрую верхнюю тунику (остаток пути он ехал без пожертвованного сюзерену плаща). Посмотрев на это, шпильман посетовал:
 - Слуги-то все остались, наверное, за оградой поместья.
Хаген фыркнул:
 - Только слуг здесь не хватало, - и принялся развязывать пояс с прикреплённым к нему мечом в ножнах.
 - Кто та девушка, что была вместе с маркграфиней? Дочь Рюдигера? 
 - Угу. Сам видишь, они на одно лицо.
 - Больше у него нет детей?
Хаген сел на кровать, собрался с мыслями:
 - Был один сын, - ответил он. На сорочке у него Фолькер заметил пару пятен крови. – Но его убили уже лет десять тому. Нудунг его звали.
 - А дочь как зовут?
Хаген ухмыльнулся:
 - Сам с ней знакомься, я не знаком.
 - А с чего ты так улыбаешься? Я ничего особенного не имел в виду… Хотя она просто прелестна, что да, то да. Откуда у тебя на сорочке кровь? После стычки с теми… с всадниками?
 - Ага.
 - Тебя задели?
 - Нет, это с ярости. Не беспокойся, Фолькер, лучше отдохни. Разговор с маркграфиней – тяжкий труд.
Скрипач сделал большие глаза – Хаген, оказывается, мог позволить себе шутить.

Фолькера разбудил голос друга:
 - Вставай, шпильман!
Тот открыл глаза и с тоской посмотрел на Хагена:
 - Я понял, почему так хочу спать. Мы уже двое суток не спали, сначала искали брод через Дунай, потом эти… всадники… не давали нам покоя. Подумай только, пир затянется до темноты.
 - Ты бы лучше посмотрел на себя. Маркграфиня не даст тебе сесть за стол.
Фолькер оглядел фон Тронеге, сменившего дорожный наряд на более-менее праздничный, насколько чёрный цвет мог настроить на весёлый лад.
 - Ну, конечно, - проворчал шпильман, - у меня нет слуг, которые бы на славу обо мне позаботились.
 - Позаботились – Хаген кивнул на одежду из распотрошённых мешков багажа.
 - Беру свои слова обратно. А что это ты так вырядился? Это же почти траур, а не наряд для пира.
 - В этом наряде я ездил в Истланд. Нам шила сама Кримхильда.
Фолькер усмехнулся:
 - Ей будет приятно увидеть тебя в плаще, вышитом её рукой.
 - Ещё бы, - невозмутимо ответил Хаген и направился к двери. – Я подожду тебя внизу.
Когда они подходили к входу в зал, там ждала их дочка маркграфа и сама маркграфиня. С другой стороны подходил Гюнтер с братьями и свитой. Фолькер на подходе увидел, как тяжело вздохнула девушка; ему подумалось, что Рюдигер, верно, велел ей облобызать короля и принцев, а, может, и кого из вассалов. Не то что бы его совсем не волновало, кого именно она поцелует…
Едва Гюнтер со товарищи и его старший вассал с шпильманом почти одновременно подошли к дверям, юная маркграфиня выступила вперёд.
 - Господа, - сказала она, - для нас всех большая честь принимать таких прославленных воинов. Позвольте поцеловать в знак дружбы и по просьбе моего отца.
Гюнтер улыбнулся с выражением, означавшим «Конечно, милое дитя»; девушка облобызала сначала его, затем слегка удивлённого Гернота, потом неожиданно покрасневшего Гизельхера; не успел Фолькер успокоить непочтительное веселье, как девица сделала широкий, но нерешительный шаг по направлению к Хагену. Тот тоже не успел состроить свою обычную непроницаемую физиономию – маркграфиня несколько секунд смотрела на него в совершенном испуге, потом, зажмурившись, поцеловала его в губы. Раздался всеобщий смех и аплодисменты храбрости девушки. Она выдавила на лице улыбку и повернулась к Фолькеру. Шпильман, профессионально общавшийся с женщинами, не растерялся, когда осторожно прикоснулась губами к его губам, хотя это, конечно, смущало немного. Ему вдруг стало очень интересно, что почувствовал Хаген – по нему подобного никогда нельзя было понять.
 - Позвольте узнать ваше имя, месстрес, - сказал Фолькер.
 - Меня зовут Сванхильда, - назвалась она с улыбкой. Скрипач и граф Тронеге переглянулись. Когда все направились в зал, Фолькер шепнул Хагену:
 - Бог мой, как же она мила…
 - Знаешь, что значит её имя?
 - Оно с Севера пришло, если не ошибаюсь.
 - Ага. «Сван» - лебедь, «Хильд» - битва.
 - Битва лебедей, или лебединая битва, или…
 - Лебедь битвы.
 - Интересно, что это означает. Ого, какой стол! Чувствую я, что мы вовек этого не съедим и придётся нам поселиться в Бехларен.
 - А ты бы и не прочь, - заметил Хаген, глянув на скрипача. В зал входили ещё люди, бехларенцы и бургунды, а друзья стояли у столба, вроде как ожидая хозяина, а, по правде, просто заговорившись:
 - Она ведь испугалась тебя пуще смерти, Хаген!
 - За мной дурная слава.
 - Нет, тут иное…
 - Скажешь, тебя она не робела.
Фолькер подбоченился:
 - Ха, я – другое дело! Меня робеют все девушки и даже замужние дамы Вормса!
Хаген махнул рукой.
 - Ну тебя к лешему, Фолькер, - и всё-таки хмыкнул, глянув на озорные глаза скрипача. – Идём к столу, Рюдигер пришёл.
Маркграф, едва сев, встал, чтобы произнести речь:
 - Господа, я очень рад видеть вас своими гостями, и хочу поблагодарить вас за честь, оказанную моему скромному дому…
 - Только говорите быстрее, а то вдруг честные гости умрут с голоду! – крикнул Синольт, и шуточка была оценена обществом. Рюдигер и сам посмеялся:
 - От лица всех бехларенцев я выражаю вам нашу любовь и преданность, и подкрепляю заверения в дружбе тем, что сейчас спасу вас от смерти. Прошу к столу!
По знаку хозяина прислуга поспешила налить вина во все подставленные кубки; после первого бокала – если это подобие воронки с ножкой можно было назвать так – Фолькер осмелел и, утолив первый голод, спросил через стол у маркграфа:
 - Мессер, а где же ваша дочь? Я не ошибусь, если скажу, что все мы рады будем видеть её.
Хаген толкнул его и шикнул «Имей стыд», а Рюдигер некоторое время колебался. Но другие пирующие поддержали скрипача:
 - Да-да, маркграф!
 - Пусть ваша дочь украсит наш праздник, сударь.
 - Честное слово, этот плут прав!   
Рюдигер кивнул одному из слуг и поднял руки, как бы сдаваясь:
 - Господа, господа, ваше слово закон, сейчас она придёт.
Когда Сванхильда торопливо вошла, было видно, что она взволнована – раскраснелась и торопливо прихорашивалась перед тем, как прийти.
Каждый занялся, чем хотел:  Фолькер развлекал юную маркграфиню, Гернот сосредоточенно кушал, Гизельхер предлагал тост за тостом, Хаген слушал разговоры, задумчиво оглядывая застолье, Гюнтер завёл с хозяину беседу о недавнем крестовом походе, в котором участвовали Франколанд и Зантен.
 - Так вам хотелось бы послушать? – вскинулся Фолькер, даже перекрыв застольный шум; Сванхильду он усадил поблизости от себя. Она аккуратно заправила за ушко светлую прядку.
 - Сударь, я… - А потом осмелела. – Очень бы хотелось.
 - Так за чем дело стало? Хаген, эй, Хаген!
Тот обернулся.
 - Поручаю месстрес тебе, сам я – за скрипкой.
 - Лучше я схожу.
Фолькер понял, что Хагену давно уже мечтается уйти с праздника.
 - Если ты будешь так добр…
Хаген поспешно встал и пошёл из зала.
 - Я слышала, что он и наша королева – враги, - сказала Сванхильда. – Это она пригласила его в Трайзенмауэр?
 - Он предпочитает говорить: «Она пригласила моего короля, а где он – там я». Вы видели её, сударыня?
 - Два раза, мессер. Год назад, и потом, когда приезжала ко двору… три месяца тому.
 - И как вы её нашли?
 - Она такая красавица, мессер… Когда я встретила её первый раз – она сама приезжала в Бехларен. – Сванхильда опустила глаза. – Она обещала сделать меня своей фрейлиной, только забыла обо мне – когда я прибыла в Трайзенмауэр, она спросила, как меня зовут. – Девушка улыбнулась. – Она очень гордая. Но… знаете… мне кажется, она очень страдает.
Фолькера почему-то не насмешила мысль, что Кримхильда (Кримхильда!) может «очень страдать»; в устах дочери маркграфа это показалось ему вполне близким к правде.
 - Как вы думаете, может, королева тоскует по родине? – спросила Сванхильда.
 - Её ничто не привязывает к родине, это я знаю наверняка, кроме клада… который Хаген утопил в Рейне. – Ну, вот он и проболтался. Хотя, тайной это никогда не было…
 - Клада? – Сванхильда так удивилась, что робеть совсем перестала. – Так это был он!!
Она оглянулась на двери, словно ожидая, что Хаген появится с минуты на минуту.
 - А что?
 - О нём легенды ходят! Что он убил славного героя и утопил в Рейне проклятый клад…
Фолькер был польщён так, словно это о нём рассказывали легенды, хотя, по правде сказать, сильнее.
 - Ну… да, - сказал он с улыбкой. – Хаген великий воин, не побоюсь этих слов. Он лучший из всех, с кем я знаком. Его преданность сильнее даже смерти – это я тоже наверняка скажу. Да что я вам рассказываю! Взять хотя бы историю с королём Зигфридом.
Ему не удалось углубиться в рассказы о своём друге; упомянув имя Кримхильды, он невольно сделал паузу, и Сванхильда вдруг спросила:
 - Зачем она пригласила вас в гости? 
Лицо её стало очень серьёзно.
 - Чтобы повидать, - размеренно ответил он словами Хагена.
 - Я знаю, зачем – она хочет вас убить.
 - Чем чёрт не шутит.
 - Так зачем вы едете?
 - Я еду с Хагеном.
 - А он?..
 - Потому что хочет… её повидать.
 - Зачем?!
 - Не берите в голову, сударыня, - сказал голос над ними; это Хаген вернулся со скрипкой и стоял возле стола, слушая конец разговора. Он смотрел на Сванхильду даже с теплотой. По её лицу стало ясно, что она не отступится, и он пояснил: - Слышали когда-нибудь одну сказку… Направо поедешь – коня потеряешь, налево – голоден и холоден будешь, прямо – жизнь потеряешь. Не мне вам объяснять.
 - Это не баварская сказка.
 - Это гуннская сказка.
 - Я слышала: «прямо поедешь – себя потеряешь».
Фолькер не преминул заметить:
 - Может, это и есть способ обрести себя, наконец.
Хаген, судя по его виду, воспринял это как неудачную шутку со слишком большой долей правды; Сванхильда не поняла, и шпильман не стал отвлекаться на беседы о странствиях души, как выпитое вино ни толкало его на это. Тем более что Хаген добросовестно принёс и скрипку, и лютню, Сванхильда, мучительно покраснев, сказала, что имеет обращаться с лютней и поёт. Голос у неё был негромкий, но мелодичный; скрипка мяукнула, Фолькер извинился, подтянул колки, они со Сванхильдой переглянулись уже совсем по-деловому, за столом приготовились слушать, и зал наполнился до треска стен неизъяснимой печалью, которая почти всегда прорывается в скрипке, и соседствующим с ней отчаянно-весёлым порывом. На пару со Сванхильдой они исполнили несколько песен. Когда возникла тишина, предшествующая аплодисментам, Фолькер поймал взгляд Хагена и почуял на кончике смычка мелодию, которую ему хотелось бы сыграть. И, не мудрствуя лукаво, заиграл, и не сразу понял, что сама собой подобралась чем-то знакомая мелодия, и названия-то которой он не помнил. Хаген подхватил, и Фолькер вспомнил – давно, когда Рюдигер приехал в Вормс, владелец Тронеге стоял на стене и напевал… Только теперь это был другой куплет.
Эй, друзья мои, вперёд,
   битва ждёт,
   битва ждёт!
Эй, друзья мои, вперёд, битва ждёт…
Вместе скачем мы туда,
Где кончается наш путь.
Что бы ни случилось там,
   смелым будь,
   смелым будь!
Что бы ни случилось там, смелым будь…

Больше он не спел ни строчки. Да и если захотел – вряд ли стал бы. После столь героических слов оставалось только одним махом опрокинуть огромный кубок и пойти в пляс. Что многими и было проделано – Хаген сидел за столом и помирал со смеху.

                Авентюра V
 - Всё это было весело, - заметил Фолькер. – Но, Боже мой, как же у меня болит голова!
Дело происходило поздним утром под ярким солнцем и тёплым голубым небом. Облаков над Бехларен не наблюдалось. Скрипач вышел во двор, не нашёл там никого, с кем бы мог поговорить, вышел за ограду и встретился с Хагеном. Тот лежал на копне сена, смотрел в небо, постукивал по рукояти лежащего рядом Бальмунга и покачивал подкованным сапогом в такт тому же, чему-то, что он один слышал. Фолькер прислонился спиной к пологому склону этой небольшой рукотворной горки и смог, наконец, пожаловаться на несправедливое устройство мира, после чего полегчало хотя бы на душе.
 - А ты что тут делаешь? – спросил он в конце монолога. – Я уже давно не удивляюсь тому, что мы столкнёмся, даже если пойдём в разные стороны, но здесь тебе вроде нечего делать.
 - А я ничего и не делал, - отвечал Хаген, приподнявшись на локте и глядя с прищуром на шпильмана. – Я жду, когда Рюдигер нас отпустит.
 - А я не хочу никуда ехать. Пожалуй, мне бы хотелось сыграть что-нибудь, но голова даже от музыки болит. Хотя… от Жоффруа Рюделя боль обычно проходит.
 - Ты, что, и сюда скрипку взял?
 - Я взял лютню, - в доказательство Фолькер снял с плеча ремень, к которому крепилась лютня, и стал лениво наигрывать. Чтобы слова не расходились с делом, напел отрывок из Рюделя:
 - Длиннее дни, алей рассвет,
   Нежнее пенье птицы дальней,
   Май наступил – спешу я вслед
   За сладостной любовью дальней.
   Желаньем я раздавлен, смят,
   И мне милее зимний хлад,
   Чем пенье птиц и маки в поле.
   Мой только тот правдив портрет,
   Где я стремлюсь к любови дальней.
   Сравню ль восторги всех побед
   С усладою любови дальней?..
Хаген слушал, солнце играло в его рыжем глазу и на белой сорочке, на лакированном боку лютни и в медных волосах скрипача, то есть временно лютниста.
 - Хорошо, - одобрил фон Тронеге. Кто-то из местного люда даже остановился на минутку послушать. Со стороны полей к поместью ехали всадники, похоже, Гюнтер и Рюдигер. – О ком это?
 - Ну, я не знаю, кому Рюдель это посвятил. 
 - Но ты о ком-то пел.
 - Да ни о ком я не пел! Ну, если тебе так хочется, пусть будет о Сванхильде.
 - Любовь дальняя? – желчно переспросил Хаген и откинулся на траву. – Бредни миннезингеров.
 - Что?! А, злой риттер, теперь ты получишь за всё! – Головная боль и впрямь ослабла, так как Фолькер, оставив лютню, в два прыжка оказался на верху копны со стальным смычком в руках. Хаген как-то успел вскочить и встретил шпильмана с мечом наизготовку. Зазвенело оружие, чей-то голос в стороне вскрикнул.
 - Что это вы творите! – раздался весёлый окрик Гюнтера, который подъехал уже близко. Фолькер только на мгновение отвлёкся, сразу же пропустил удар и кубарем полетел с копны вниз. Хаген вслед ему отсалютовал мечом. Скрипач внизу придушенно хохотал, вытряхивая из шевелюры сухие стебли и травинки.
 - Король почтил меня решением остаться здесь ещё на два-три дня, - сообщил Рюдигер, подъезжая. Хаген спрыгнул с копны и, вопреки обыкновению, обратился почти вежливо:
 - Рюдигер, у вас здесь хорошо, но мы спешим. И как вы прокормите такую рать, - прибавил он. Маркграф даже обиделся:
 - Куда вы спешите, Хаген? Королеву заставила пригласить братьев её необыкновенная учтивость, а о вас она и думать забыла.
 - Меня она не забыла, - ответил Хаген. – Как и я её. Вы любите свою госпожу, Рюдигер?
 - Конечно же!
 - А к чему ты клонишь? – насторожился Гюнтер.
 - К тому, что всем скоро придётся выбирать. Мой король, куда вы едете?
 - Обратно в поместье.
 - Можно вас на два слова.
Гюнтер спешился; Фолькер со стороны смотрел, как, отойдя в сторону, вассал и сюзерен беседуют, вернее, вассал что-то втолковывает сюзерену.
 - Что ты задумал? – спросил скрипач, дождавшись, когда они с Хагеном останутся одни возле копны сена.
 - А тебе интересно?
 - Прекрати задавать подобные вопросы, а то я тресну от любопытства!
 - Я хочу заключить союз.
 - Какой?
 - Женить Гизельхера.
 - На ком?
 - На маркграфине Сванхильде, конечно.
Фолькер вскинулся:
 - Хаген, не делай этого!
 - Придётся оставить и это, Фолькер.
 - Ты что! Я, может быть, впервые в жизни подумал… Между нами, Хаген,  - как можно отдать её за Гизельхера?
 - Нам нужен союзник.
 - Знаешь что! Если б я не был простой вассал, я бы, честное слово, женился на ней! Так-то!
 - Поэтому тоже нужно выдать её.
 - Почему? – Фолькер готов был броситься на каменно-спокойного Хагена. Тот, в свою очередь, начал терять своё спокойствие, что сделало из него человека:
 - Опять вынуждаешь меня делать зловещие предсказания! Чёрт побери, потому что я хочу, чтоб ты не знал страха. Ясно? Мы оставим всё здесь, больно не будет.
 - Здесь, в Бехларене?
 - Да. Хватит об этом. Да и Рюдигер ещё ничего не знает. Может, откажет.
 - Не утешай меня, кто ж откажется от такой партии… Пойдём?
Хаген кивнул и первый направился к воротам поместья. Фолькер пошёл за ним.
 - Я не умею держать на тебя обиду, что бы ты ни делал… Странно мне слышать от тебя такие речи, Хаген.
 - Какие?
 - Ну… о боли, о страхе. Ты никогда так не говорил.
 - Привыкай, - усмехнулся он. – От тебя научился.
 - Ты шутишь или серьёзно говоришь?
 - А ты серьёзно спросил?
 - Тьфу, Хаген, что за привычка такие вопросы задавать!
 - Вот и покончим с этим, - Хаген явно повеселел и даже поздоровался во дворе с фон Рависсантом. Тот удивлённо воззрился на него, и за обедом говорил соседу по столу:
 - Чёрт знает, что творится с бургундами. Король спокоен, Синольт мирен, Гизельхер не сварлив, а Хаген – не поверите! – дружелюбен. Удивительное место этот Бехларен.
 
За столом в этот вечер скрипач, по привычке ломая хлеб и разделывая мясо на маленькие кусочки, задумался, краем уха слушая разговоры соседей. Гюнтер поднял кубок с призывом выпить за тороватого хозяина, все выпили, Рюдигер проявил ответную любезность, и все снова выпили. Когда общий тост распался обратно на еду и отдельные разговоры, маркграф спросил  у Хагена:
 - Послушайте, а вы встречались с Вальтером Аквитанским после его побега? Я знаю, что много событий произошло, прежде чем он стал могущественным королём, упокой Господь его душу!
Между ними никто не сидел, не было и стола, разделявшего бы их.
 - Встречал, - ответил Хаген. Фолькер тем временем подвинул поближе к себе миску с мочёной клюквой и услышал разговор, только отправив в рот несколько ягодок.
 - Ну так расскажите!
 - Я уже служил королю, он только сел на трон, ему шестнадцать исполнилось.
 - Вы, стало быть, тоже были совсем юны.
 - Однажды доложили, что через Ослиную падь едет чужой воин, с ним два сундука золота и красивая девушка.
 - Девушка была Хильдегунда?
 - Да. Мы подъехали туда, я узнал Вальтера, сказал нашим, что это прославленный воин и мой побратим. Кое-кому пришла мысль, а не прибрать ли к рукам золото.
 - Господи, - досадливо вырвалось у Фолькера. Хаген обернулся к нему.
 - Извини, - пробормотал скрипач.
 - Ничего. Ради всех богов, слушай. Я молчал об этом много лет, хватит.
«Это тоже надо оставить здесь» - подумал шпильман.
 - Это тоже надо оставить здесь, - согласился Хаген. – Я сразу сказал им, что Вальтера, - он улыбнулся, - не так просто убить. Предложил – пусть отдаст в казну половину своего золота за проезд, и все останутся довольны. – На секунду-другую Хаген примолк, и Фолькер теперь только услышал, как бургунды и бехларенцы вместе распевают какую-то песню. 
 - Ничего не вышло, - произнёс шпильман. Хаген кивнул.
 - Надо было мне самому вести переговоры. Король отправил к Вальтеру в Ослиную падь человека. Человек тот потребовал всё золото, коня и девушку.
 - И Вальтер убил его! – предположил Рюдигер. Хаген хмыкнул:
 - Он ему достойно отплатил… Стали готовиться вышибить его оттуда, я отговаривал. Мне сказали: «Ты, Хаген, как отец твой, холоден и труслив! - глаз владельца Тронеге вспыхнул оранжевым. – Ты просто боишься».
 - А ты?
 - Я сказал: «Бейтесь сами», ушёл на соседний холм, сел на щит и решил не вмешиваться.
 - А как же ваша вассальная клятва? – покачал головой Рюдигер. Хаген издал смешок, злой и горький.
 - Это было моё первое предательство.
 - А было и второе?
 - Увидите, Рюдигер. Вальтер бился с ними по очереди. Всех убил! Он был великий воин, волком и вороном клянусь. Я был опасен для него – знал его уловки… Но никто другой ему не страшен был. Король стоял, смотрел. Никого не осталось. Тут примчал Патафрид… - Спокойное лицо Хагена вдруг дёрнулось. – Мой племянник, сын моей сестры. Ты не застал его, Фолькер. Его уже и не помнят, давно дело было. Патафриду пятнадцати не исполнилось, храбрый бы мальчишка, красивый, здоровый… Прискакал с нарушителем границы сражаться.
 - И король Гюнтер отпустил его?!
 - Отпустил.
 - Зачем ему это нужно было? – не выдержал Фолькер.
 - Бургундия тогда перестала платить Гунненланду дань. А Вальтер при побеге гуннское золото захватил. Король хотел возместить убыток.
 - Я не удивлюсь, если хоть часть его была золотом нибелунгов, - произнёс Фолькер. Хаген кинул на него взгляд, и скрипач понял, что был прав.
 - Я не пустил его, - продолжил рассказ боец из Тронеге. – Именем матери заклинал… Стояли мы с ним как два дурня и кричали друг на друга. Вальтер слышал. Крикнул Патафриду издалека: «Мальчик, не глупи! Жизнь дороже всякой славы». Я уж хотел Патафрида связать, да и… - Хаген потянулся за кувшином и налил себе вина. – Не стал. Не имел на то права. – Он приложился к кубку; Рюдигер не сдержался и в нетерпении воскликнул:
 - И что же?
 - Что? Убил мой друг моего племянника. Ортвину и Данкварту было понемногу лет, они этого не знают.
Фолькер молча смотрел на друга. Как-то незаметно скрипач уел всю клюкву и теперь механически шарил в миске.
 - Король подошёл ко мне и стал просить помощи. Корить, что я за Патафрида не отомщу.
 - Как он мог! – вспылил Рюдигер. Хаген строго ответил:
 - Мог. А я отказался… Мы, Вальтер и я, клялись на крови, я не мог и не смел поднять на него руку. Но король просил. Он напомнил, что я давал ещё клятву – ему, клятву вассала.
Даже теперь, мучительно выдавливая слова, глядя на опустевший кубок, Хаген не вызывал жалости.
 - Обещал осыпать меня дарами. Когда он заплакал… я взял щит и пошёл выполнять приказ.
 - Гром и молния! – выразил свои чувства маркграф.
 - Мы ушли от Ослиной пади и стали выжидать. Вальтер пробыл там два дня. Когда увидел, что больше засады нет, выехал. Тут мы его и подстерегли. Он не хотел сражаться. – Хаген усмехнулся. – Пришлось. У меня был приказ.
 - И что? – спросил на этот раз Фолькер, а не Рюдигер.
 - Он ранил короля, свалил на землю. Ну, я прикрыл его – короля, - пояснил он. – Получил мечом в грудь. Сам – отрубил Вальтеру руку… По локоть… Такое было моё второе предательство.
 - Боже мой, - Фолькера передёрнуло. После минуты молчания Хаген рассказывал даже как-то весело:
 - Вальтер подозвал Хильдегунду. Она нас всех перевязала, мех с вином принесла, Вальтер сказал мне первому подать, раз я такой верный. Я отказался. Мы помирились, раз уж так изувечили друг друга, то всё, квиты. Усадили мы короля на лошадь и разъехались. Больше никогда не встречались.
 - Хаген… Хаген… - попытался что-то сказать Фолькер.
 - А ты говорил: Зигфрид, Зигфрид. Что мне Зигфрид, понесу за него наказание, какого стою. А эти два предательства так на мне и будут, сам их никому не отдам.
 - Не предательства это, Хаген, - твёрдо сказал Рюдигер. – Это самая великая верность, о какой я когда-либо слышал.
Владелец Тронеге слегка поклонился:
 - Это ваше мнение.
 - Но вину перед Гюнтером ты трижды искупил, если она вообще была, - поддержал маркграфа Фолькер. – А Вальтер сам признал твою правоту.
 - Молчи, шпильман, не трави душу, а ешь свою клюкву.
 - А, ты заметил… Кончилась клюква. Кстати, мессер маркграф, нет ли у вас ещё?

Утром шпильман, едва проснувшись, обнаружил у изголовья кровати огромную мису с мочёной клюквой. Фолькер откинулся снова на подушку, лениво взял ягодку… И вскоре миса оказалась пуста.
  - Тьфу, и как только так вышло, - пробормотал шпильман, ощущая оскомину на зубах и желание выпить что-нибудь и съесть что-то очень солёное. Встав с кровати, он обнаружил, что Хагена в комнате нет. Нарочно не буду искать его, подумал Фолькер, посмотрим, столкнёмся мы или нет.
А Хагена вообще не было в поместье – он пешком прогуливался вдоль дороги на Трайзенмауэр по кромке леса, и его удача, что никто не видел, как он идёт на своих двоих, а не едет на лошади, как подобает риттеру. И опять же его удача, что обычаи Бехларен несколько отличались от бургундских, потому Рюдигер, верхами догнавший Хагена, не особенно удивился такому времяпровождению знатного гостя.
 - Хаген, что вы гуляете здесь один? Это небезопасно, - спросил маркграф, приостановив коня. Владелец Тронеге сделал неопределённое лицо, потом спросил сам:
 - А вы?
 - Я просто решил проехаться до завтрака.
Рюдигер выглядел несколько смущённым – откроем его тайну, он решил, что Хаген вчера выпил лишнего и рассказал о битве с Вальтером именно поэтому. Владелец Бехларен не мог представить, как это вдруг Хаген – да выпустил из сердца такую историю. Он был не таков, он никогда никому ничего не рассказывал, если не было очень важной причины. И теперь Рюдигеру было несколько стыдно перед ним, будто он подглядел тайную слабость. Тем более что у этого-то человека не могло быть слабостей.
Лес поутру был зелен холодной тёмной зеленью, на дороге покоилось множество хвойных игл и каких-то щепочек, виднелись чьи-то нечёткие следы – звери здесь ходили только по ночам, справедливо опасаясь бехларенцев, а днём по дороге часто кто-нибудь проходил или проезжал. Рюдигер ощутил было на подходе утреннюю воздушную умиротворённость, когда Хаген сказал:
 - Я вчера не пил лишнего, если вас это смущает.
 - Как вы догадались? – Рюдигер даже приостановил коня (они в молчании успели удалиться от Бехларен десятка на три шагов).
 - Догадался. Я не о том.
 - А о чём же?
 - О том, что я просто решил вчера рассказать об этой истории. И всех дел.
 - А почему?
 - Да вы знаете.
 - Не знаю, клянусь честью.
 - Вы – не знаете, что делает ваша же госпожа?
 - Я же поклялся!
 - Верю. Интересно… Она вас не просила помочь?
 - Она? Кримхильда?
 - Кримхильда, - отвечал Хаген. Произнесение её имени доставляло ему большое удовольствие.
 - В отношении гостей, то есть вас, бургундов? Ни о чём.
 - Да ну. А других вассалов.
 - Я ни о чём подобном не слышал.
Хаген неодобрительно покачал головой.
 - Что это вы так недовольны?
 - Она не понимает даже, к кому обращаться за помощью. Может, она думает, что я ей и соратников добуду?
 - Вы так о ней говорите, будто она глупое дитя.
 - Она была и останется капризной гордой девочкой… - авторитетно заявил граф Тронеге.
 - Нет, сударь, - хотя мерный лошадиный шаг успокаивал, Рюдигеру вдруг стало холодно на сердце.  – Когда я видел её последний раз… Она изменилась. Знаете, я всегда помнил, какая она хрупкая, она ведь маленькая и такого сложения…
Хаген кивнул.
 - А в тот раз она будто стала выше… нет, лучше будет сказать: в ней стало больше силы, она так держит голову, словно славнейшие императоры лежат перед ней в пыли…
  Хаген на этот раз не сдержал улыбку.
 - Да, я не видел в ней той нежности, того изящества… Господи, прости меня, грешного, она была похожа на стальную стрелу!
 - Так всё и должно быть, - Хаген решил его успокоить. – Меня это совсем не удивляет. Я только сильнее хочу увидеть её. Интересно, что её закалило.
 - Уж не убийство ли её первого мужа? – Рюдигер со значением покосился на собеседника.
 - Можете мне верить, нет. – Хаген глядел вперёд, рассеянно пиная попадавшиеся ему на пути шишки и не замечая взглядов со значением. – Она не ощущала вины за его смерть.
 - А разве на ней лежала хоть какая-то вина?!
 - Нет, - сразу ответил вассал Гюнтера. – Но все чувствуют вину перед умершими. Тем более погибшими, - он жестом изобразил, как совершаются предательские убийства в спину. – Нет стыда и вины – нет ковки. Какая могла из неё сделать «стальную стрелу». – Хаген это произнёс таким тоном, что маркграфу сразу перестало нравиться собственное, казавшееся удачным, выражение.
 - Ладно, к чёрту. Расскажите ещё, Рюдигер.
 - О ком?
 - О ней, конечно.
Тот задумался, но не успел ничего вспомнить – оба собеседника услышали пение. Впереди по дороге неуверенный девичий голос выводил:
 - И видел я: то смерть была
  (Ёе дыханье я узнал)
  И видел я: то смерть была,
  Она его к себе ждала.

Последняя строчка прозвучала с совсем уж щенячьей интонацией, и Рюдигера, узнавшего голос дочери, стал разбирать смех. Хаген не изменился в лице.
 - И так всё время, - пробормотал он.
 - Хорошая песня, - отсмеявшись, сказал маркграф, не знавший, что на это ответить.
 - У вас выросла прекрасная дочь, - заметил бургунд. – Я нагляделся на красавиц, но такой, как она, ещё не встречал.
Хотя эти слова были приятны Рюдигеру, настроение у него вдруг испортилось.
 - А какой прок от её красоты? – отозвался он. – Всё, что у меня есть, я имею благодаря моему господину, я не могу выделить Сванхильде даже достойного приданого!
 - Я бы рад был служить такой госпоже, - с полной уверенностью сказал Хаген. – Как и все остальные вассалы.
 - Зачем вы мне это говорите?
Граф помолчал. Рюдигер погладил лошадь по шее и вдруг резко обернулся снова к Хагену.
 - Неужто ваш король желает оказать мне такую честь?! Скажите мне откровенно, как старому другу…
 - А вам-то как эта мысль?
 - Боже мой!
 - Угу. Ваш род знатен, Рюдигер, дочь красавица… Бургундский дом за честь почтёт такой союз. Мой король приказал мне передать это вам.
 - Хаген! – Рюдигер пришёл в сильное волнение. – Я буду счастлив! Кто из Гибихунгов станет моим зятем?
 - Гизельхер ещё не женат.
 - Ведь это ваша мысль, Хаген, да?
Тот пожал плечами.
 - Спасибо вам, Хаген, я вовек не забуду этого вашего участия в судьбе моей дочери. Чем я могу отблагодарить вас?
 - Мне ничего не надо. Но поддержке вашей в случае чего я буду рад.
 - Я готов поддержать вас в любом случае!
Хаген кивнул с признательностью. Впереди раздалось далёкое пение волков. Спутники услышали торопливые шаги, и вскоре Сванхильда, выйдя из-за ели, появилась на дороге, едва не столкнувшись при этом с отцом и гостем.
 - Господа! – выдохнула девушка. Она была растрёпана, пушащиеся волосы кое-как укрыты платком, на щеках румянец. – Они воют в часе пути отсюда.
 - Что ж, возвращаемся, - сказал Рюдигер. Хаген предложил Сванхильде руку, та с удивлением оперлась. Маркграф улыбнулся:
 - Сванхильда, возможно, скоро ты по праву станешь графу Хагену госпожой.
Она вскинула округлившиеся глаза на отца, перевела взгляд на ушедшего в свои мысли Хагена.
 - Что это значит? – спросила она. Рюдигер охотно принялся пояснять…
Фолькер, не найдя другого дела, вернулся в спальню за скрипкой. Пока подкручивал конский волос на смычке, взгляд его плавно перемещался по комнате и остановился на мече Хагена. Бальмунг лежал на вышитом покрывале; кожаные чёрные ножны, серебряная с чёрным длинная рукоять, ярко-зелёный камень… Фолькер напряжённо вглядывался в клинок, не понимая, что же заставило его ощутить враждебность в этом прекрасном оружии. Злой прищур зелёной яшмы… Отложив смычок, шпильман взял Бальмунг в руки и наполовину вытащил его из ножен – холодная светлая сталь, на лезвии чётко оттиснен был значок – грающая в волнах щука. Фолькеру была знакома эта гравировка; пробормотав «Хвост Андвари!», он убрал меч обратно в ножны и положил поскорее на постель.
Выйдя со скрипкой во двор, он привычно сел на ступеньку деревянного крыльца. Фолькеру было очень нехорошо, в мирном Бехларен на него дохнуло проклятье, то, о котором говорил Хаген тринадцать лет назад, когда они вдвоём стояли на крыльце лицом к ночи… Фолькер стал наигрывать «Ветер в ивняке».
В открытые ворота въехал Рюдигер, вошли Хаген и Сванхильда. Дочка маркграфа пребывала вроде как в глубокой задумчивости – но более всего это напоминало последствия удара пыльным мешком из-за угла. Добился-таки своего, подумал Фолькер, поглядев на друга, и от мрачных мыслей сбился с музыкального ритма.

                Авентюра VI
Вербель и Свеммель прибыли несколько дней назад. От них весь Гунненланд узнал, что бургунды едут. По подсчётам Кримхильды – гости должны уже были скоро прибыть.
 - А я слышала, что они задержались в Бехларен, - сказала ей Геррата. Королева оторвала взгляд от окна, за которым было одно нездоровое жёлто-розово-голубое закатное небо да чернота ниже горизонта.
 - Как – задержались! – переспросила она. – Задержались!
 - Вы знаете маркграфа Рюдигера, - со скрытым злорадством отвечала Геррата. – Он приглашает на три дня, а задерживает на неделю…
Кримхильда посмотрела на наперсницу пристально, и той стало глубоко страшно. Королева отвела взгляд с удовлетворением:
 - Помяни мои слова, - сказала она, - они будут здесь не позднее, чем через два дня.
 - Почему, госпожа?
 - Потому что я так хочу! – Кримхильда нервно улыбнулась и повертела на пальце перстень с гравировкой в виде играющей в волнах щуки.
Наутро Хаген от имени принца Гизельхера посватался во всеуслышание,  Рюдигер во всеуслышание согласился. Поэтому младший Гибихунг и Сванхильда были помолвлены без особой торжественности сразу после завтрака. Едва все закончили наперебой поздравлять молодых, как Хаген заговорил, и сразу стало тихо:
 - Господа, пора и честь знать. Нас ждёт наша королева… с которой мы все должны встретиться. Я предлагаю выехать сразу же, как только соберёмся, - он перевёл внимательный взгляд с Рюдигера на Гюнтера, и король сказал:
 - Я полностью согласен с Хагеном.
Рюдигер не ожидал такого напора; он несколько растерянно промолвил:
 - Может быть…
 - Извините, мы и впрямь спешим, - отрезал Хаген. Гюнтер кивнул. Маркграф развёл руками:
 - Тогда не смею вас задерживать… я, правда, и сам поеду ко двору… Позвольте, господа, в знак дружбы преподнести вам что-нибудь в подарок!
Король открыл было рот, но Хаген тайком махнул ему рукой – мол, пусть маркграф порадуется.
 - Премного благодарны, - с кислинкой ответил Гюнтер, и лицо Рюдигера так расплылось в улыбке, что кислинка прошла. Король всё же прибавил:
 - Хотя сюзерену и не подобает принимать подарки…
Рюдигер подал знак людям у дверей – конечно, у него всё было заготовлено, - те отворили эти самые двери, и в залу вошли слуги с подносами  и торжественными лицами. Всё это время Сванхильда стояла как неприкаянная,  рядом с Гизельхером, не зная, как ей теперь себя вести, вокруг них толпились вассалы – бургунды и бехларенцы, Гюнтер и Хаген стояли несколько в стороне. Королю первому поднесли подарок – кольчугу; он принял её, не рассматривая, со снисходительным видом. Герноту подарили меч – он, напротив, изучил оружие и остался им очень доволен. Эти подарки настораживали и могли намекать на то, что пригодятся гостям в Трайзенмауэре. Но дальше последовали – два золотых браслета Фолькеру, вышитый плащ Данкварту, золочёный кинжал Гизельхеру… Когда очередь дошла до  Хагена, он упреждающе поднял руку:
 - Мне ничего не надо.
 - А я как раз хотел спросить вас, друг Хаген, чего вы желаете… - произнёс Рюдигер. – Сделайте мне приятное, примите что-нибудь.
Хаген окинул взглядом зал.
 - Ну, вот щит висит на стене, - с некоторым раздражением сказал он. Все услышали, как ахнула Сванхильда. На недоумённые взгляды она ответила:
 - Это щит мертвеца. Моего брата Нудунга, которого убили.
 - Почему-то это меня не удивляет, - вполголоса заметил Фолькер. Хаген твёрдо сказал:
 - Этот щит я приму.
Сванхильда сама пошла к стене, сняла щит и принесла владельцу Тронеге. Он кивнул ей и поблагодарил, она опустила глаза и пробормотала:
 - Это недоброе предзнаменование.
 - Я их уже столько видел, что они мне надоели.
Сванхильда слабо улыбнулась; Рюдигер вздохнул. Возникла пауза.
 - Ну, за сборы? – громко спросил Синольт. Гюнтер и Хаген одновременно кивнули.

Они рысили день, не больше, и уже следующим полднем впереди стали видны башни Трайзенмауэра. Хаген, обогнавший всех, остановился подождать.
 - В ворота надо въехать вскачь, - сказал он подоспевшим. – По обычаю.
 - Так скачи первый, это твоё право, - ответил Гюнтер. Граф Тронеге пришпорил коня.
Кримхильда вышивала красной нитью в своих покоях.
Хаген повёл за собой бургундов на ворота будто в конную атаку, сначала тяжёлой рысью, потом лихим галопом. Они неслись клином, грозно и неотвратимо.
Кримхильда воткнула иглу в белый холст, сделала ещё стежок, добавила ещё в тканую струйку крови. Кровь текла из груди убитого дракона…
Нибелунги, разогнавшись, промчали сквозь какие-то кусты, по высокой траве, к воротам…
Кримхильда оставила иголку в ткани, что-то заставило её подойти к окну. От вскрика, который вырвался у неё, Геррата вздрогнула.
 - Госпожа, вас будто насквозь прострелили! Что вы кричите, что случилось?
Кримхильда вцепилась в подоконник. Теперь она практически стонала:
 - Это они!! Я отсюда вижу, как блестят на них кольчуги, Геррата… Хаген скачет первый! Он близко! Он здесь!
После этого она не могла больше стоять на месте – бросилась к дверям.
С гиканьем, свистом и топотом копыт бургунды влетели в распахнутые ворота. Хаген развернул коня, спешился и первым делом столкнулся с Дитрихом Бернским. 
 - Дитрих.
 - Хаген!
Кримхильда, подобрав подол, бегом неслась по лесенке вниз. У подножия её поймал Блёдель.
 - Ага! – сказал он, приобняв её. Брат короля находился в весёлом настроении духа. Кримхильда издала сквозь зубы некое шипение и выкарабкалась из цепной хватки.
 - Что за леший? – грозно осведомился Блёдель, но она, не слыша, шла вперёд к дверям в коридор, ведущий в залу.
Хаген вскинул голову.
 - Простите, Дитрих, - пробормотал он и быстрым шагом пошёл вперёд. Бернец изумлённо посмотрел ему вслед.
 - Хм, - прокомментировал он, а  боец из Тронеге стремительно миновал двор, взбежал по длинной открытой каменной лестнице, неуловимыми движениями обходя встречных. Двоих он даже растолкал, напряжённо ища взглядом кого-то.
Кримхильда ринулась по коридору, прочь от ревнующего Блёделя, распахнула створки, оказалась в зале. Гунны расступались перед ней, мелькали лица, меха, золочёные пояса…
Хаген, держа ладонь на рукояти меча, вошёл в зал, ринулся вперёд, будто знал, куда идти, кто-то даже отшатнулся от него, прочие расступились.
И они столкнулись лицом к лицу.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Кримхильда протянула было руку, желая дотронуться до гостя, словно не веря, что это он во плоти, но вовремя отняла. Хаген, не отводя пристального, сосредоточенного взгляда, склонил голову в поклоне. Она кивнула в ответ, протянула руку для поцелуя – он поцеловал со всем возможным почтением и даже трепетом (если он, конечно, вообще умел трепетать).
В залу торопливо вошёл Фолькер, да так и замер, увидев эту сцену. Когда следом  степенно восшествовал король – Хаген в одиночестве стоял посреди залы, гунны недоумённо переговаривались по углам, а Кримхильда, волчицей кружившая вокруг гостя, обернулась к вошедшим и направилась к ним – красота её имела зловещий вид.
 - Да благословит вас Пресвятая Дева, братья, - протянула она и резко обернулась к Хагену, который всё не отводил от неё взгляда. – А что вы здесь делаете, сударь? Кто вас зазвал в мои края?
  - Где мой король – там я, - отвечал он негромко.
 - А с чем таким вы приехали? Или вы ничего для меня не приготовили? – яростно продолжала она, глядя на него с невысказанным вопросом, который малое отношение имел к только что прозвучавшим. Хаген ощерился:
 - Если я мог подумать, - ядовито ответил он, - что вы хотите от меня подарка… я бы вам что-нибудь преподнёс!
Все присутствующие круглыми глазами посмотрели друг на друга поверх противников. Ни гости, ни хозяева не понимали, что творится, а кто понимал, вида не подавал. Но насмешка Хагена была оценена всеми. Кримхильда покраснела – румянец её был как у больной лихорадкой:
 - Я ничего от тебя не хочу! Я прошу своего – где мой клад? Молчишь? Где мой клад!
Взгляд Хагена опустился на руки Кримхильды – на правой жирно поблескивало кольцо.
 - Клад будет лежать там, где я его спрятал, - произнёс он с нажимом. – На дне реки – до Страшного суда.
Кримхильда фыркнула и обернулась к прочим бургундам:
 - Вас я сердечно рада видеть, господа. Пожалуйста, сдайте оружие и проходите, - произнесла она учтиво. – Я приму оружие на сохранение.
 - Хвост Андвари! – крикнул Хаген со своего места. – Чтобы женщина таскала мой доспех, да какого дьявола? Нет, моя королева, отец мне завещал никому не отдавать меча.
Она обернулась с таким видом, словно хотела сказать «А я тебя и не спрашивала», но, встретившись с его взглядом, вдруг омертвела.
 - Ты знаешь… - прошептала она. – Ты знаешь… Кто-то предал меня! – Она оглядела гуннов. Кто-то оповестил его! Подлые холопы, кто здесь против меня?
 - Я предупредил их, - сказал Дитрих Бернский от дверей. – Попробуйте навредить мне, сударыня. Не выйдет.
Кримхильда задохнулась, захлебнулась и почти бегом ушла прочь. Несколько секунд продолжалось недоумённое и неловкое молчание, потом гунны и бургунды, как ни в чём не бывало, стали сходиться, здороваться, знакомиться. Дитрих и Хаген направились друг к другу.
 - Зря вы приехали, - с чувством сказал бернец.
 - Как-нибудь образуется, - неожиданно добродушно отозвался граф Тронеге; взгляд его больше не был рысьим, глаз блестел, можно было подумать, что он немного пьян. – А зачем вы сказали ей, что оповестили.
 - Я… во-первых, решил выручить того, кто это сделал. Во-вторых, хоть немного утишить вражду, всё-таки я незаинтересованное лицо, третья сила. А кто предупредил вас, если не секрет?
 - Никто. Я сам.
 - Интересно, вы сами себя о заговоре предупредили!
 - Заговор, - Хаген пренебрежительно поморщился. – Я щука, если это заговор.
 - Да, королева ничего не сможет вам сделать и скоро успокоится.
 - Нет, - протянул Хаген и улыбнулся по-кошачьи. – Нет. Она сможет с нами сделать всё, что в голову придёт.
 - Ну да, как же! – Очень светлые глаза Дитриха сделались холодны, несмотря на весёлый тон; светлые глаза вообще легче замерзают.
 - Помяните моё слово. Скоро выйдет король?
 - Думаю, да.
И в самом деле, двери раскрылись, и вошёл Этцель. Он не выглядел владельцем двенадцати корон, что уж говорить о моменте, когда он встретился в центре зала с Гюнтером. Король бургундов умел быть величественным, что да, то да – король гуннов и не пытался быть таковым, он глядел радушнейшим хозяином, не более того. Он и в самом деле был искренне рад. Гюнтер, оглядывая его, отметил жидкую бородку, желтоватую кожу, печальные зрачки в искрящейся радужке – словом, гунн был болен и несчастлив, может, даже несчастен.
  - Какая честь быть родственником и  гостем великого правителя, - с улыбкой сказал Гюнтер.
 - Напротив, для меня большая честь принимать вас на своей земле, - с улыбкой отвечал Этцель.
Тем временем Хаген неслышно и незаметно направился к дверям; он кинул через плечо взгляд, и Фолькер, поймав его, пошёл следом. Спускаясь по длинной лестнице во двор, он спросил друга:
 - Зачем я тебе понадобился?
 - Ты мне всё время надобен.
 - Спасибо, но ведь ты что-то задумал? Зачем мы идём во двор?
 - Ждать её.
 - Боже упаси опять пререкаться с ней. Может, она и зловещая мстительница, но, прости меня, она просто сварливая ду… ладно, о знатных дамах не говорят то, что я бы хотел сказать.
Хаген усмехнулся на эту тираду.
 - Она будет искать меня, Фолькер. Ну, и я пойду ей навстречу.
 - Главное, нужно успеть к концу приёма.
Во дворе прислуга и латники дружно вытаращились на них, стали шептаться и даже показывать пальцами. Бургунды неторопливо прошлись до скамьи у стены и сели на неё, звякнув кольчугами. Фолькер заметно нервничал, Хаген же с умиротворённым видом обводил глазами двор.
 - А ты-то ей зачем нужен?
 - Ну как же. Если она нужна мне, то и я ей зачем-нибудь нужен… Давно не был в Гунненланде. Хорошо здесь.
 - Да, только мне не нравится, что гунны пялятся на нас, как на невиданных зверей.
 - Теперь, Фолькер, нам придётся быть двумя драконами.
 - Чтобы на нас нашёлся свой Зигфрид?
 - Она идёт.
Кримхильда, убежав из зала, расплакалась прямо в коридоре. Геррата отыскала её и принялась утешать – королеве было всё равно, как она её нашла, что говорит и зачем утешает.
 - Всё провалилось, Геррата… - шептала она. – Всё-всё… Как я узнаю… Как я сейчас его найду… Как я хочу видеть его, Геррата, как я давно этого хотела… Я хочу видеть кровь, Геррата…
 - Так призовите его к себе, госпожа.
 - Его? Призвать? Ха-ха-ха... – От собственного смеха она словно проснулась. Она огляделась – коридор, два-три трофейных щита на стенах, забранное деревянной решёткой окно. Её потянуло к окну – так, во всяком случае, это выглядело со стороны.
 - О! Он там! Ага, - она утёрла слезинки, оправила причёску. – Прекрасно.
И королева направилась по коридору прочь.
 - Госпожа, до двора ведь быстрее, если пойти туда!
 - Я хочу найти своих людей, воинов. Пусть вспомнят о своём долге…
…Когда они дошли до двора, Кримхильда остановилась и сказала латникам:
 - Сначала я буду говорить с ним. Сами услышите, в чём он виновен – он признается, непременно признается… Он гордец… Когда он признает свою вину, можете делать с ним всё, что хотите.
Гунны закивали.
 - Да, она, - сказал Хаген в волнении. – Смотри.
Кримхильда медленно вышла из-за угла дворца, прошла мимо лестницы. За ней толпой шли вооружённые люди с мечами наголо и недобрыми лицами.
Она явно наслаждалась моментом, шествуя эффектно, неторопливо, значительно, чуя силу за своей спиной.
 - Интересно, зачем они здесь, - язвительно заметил Фолькер.
 - Известно, зачем, - буркнул Хаген. – Поможешь, если что?
 - Даже если на нас пойдёт вся рать Этцеля.
Он обернулся на скрипача с благодарностью; друзья улыбнулись.
 - Давай встанем перед ней, она всё-таки дама.
  - Чёрта с два, - вспылил граф Тронеге. – Она подумает, что я её боюсь!
Фолькер фыркнул.
 - А я не хочу, чтоб она обо мне так думала, - строго прибавил Хаген и, покосившись на подходящих гуннов, отцепил от пояса меч. Вольготно расположившись на скамье, вытянув ноги, он положил Бальмунг на них. Шпильман беспокойно придвинул смычок к себе поближе; зачем Хагену нужны были махинации с мечом, он понял, только когда подошла Кримхильда: в нескольких шагах она остановилась, увидев Бальмунг, глядя на него, как завороженная. Хаген, развалившись на скамье, поглаживал яшму на рукояти, но во взгляде его Фолькер заметил беспокойство, почти такое же, какое ощущал он сам.  Кримхильда сглотнула и сделала ещё несколько шагов.
 - Хаген, - сказала она, - ответь мне, знаешь ли ты, за что я тебя так ненавижу.
Он посмотрел ей в лицо и с долей раздражения заметил:
 - Давно знаю. Я убил вашего мужа, моя королева… Я один, собственноручно прикончил его у какого-то ручейка в Вогезен, - эту фразу он произнёс с ударением на каждом слове. Кримхильда впилась в него взглядом; некоторое время они так смотрели друг на друга. Хаген, отмер, снова начал размеренно поглаживать камень на рукояти меча.
 - Пожалуйста, кто хочет мне отомстить – я ваш. Мстите. – Он вопросительно оглядел гуннов. – Прошу!
Не меняя своего положения, он подобрался и перехватил рукоять меча. Кримхильда, наконец, обрела голос:
 - Теперь мне всё равно, что с ним будет, в атаку!
Повисла неловкая пауза, и Фолькер почувствовал, что сейчас расхохочется, как последний дурак. Кримхильда пыталась держать хорошую мину при плохой игре; Хаген даже с печалью смерил взглядом её воинство, констатируя – не они закажут ему путь на Рейн.
 - Ну, - прошипела она.
 - Госпожа, - чистосердечно ответил ей один из гуннов, - я знавал господина Хагена ещё в молодости. Боже упаси идти против него!
 - Да посмотрите, у него же Бальмунг, Зигфрида Зантенского меч, - подал голос второй.
 - Я и так бы не пошёл, закон гостеприимства и…
 - Правильно, такого достойного человека…
 - Давайте будем честны, умирать никому не хочется!
Маленькими шажочками стали отступать – и вот во дворе уже только трое, Кримхильда, Хаген и Фолькер.
 - Стойте! – вдогонку им кричала королева. Скрипач откровенно смеялся; Хаген прицепил Бальмунг к поясу, встал со скамьи. От напускной вольготности ничего не осталось.
 - Зря вы так, моя королева. Двадцать человек на двоих…
 - Двадцать пять, - горько отвечала Кримхильда.
 - Тем более. – Он приблизился к ней на пару шагов. – А как же вассалы?
 - Вассалы… - она махнула рукой, но в глазах вспыхнул огонёк.
 - Не глупите, моя королева. Я не буду сам затевать ссору с Этцелем. Сделайте против меня хоть что-то, - с ноткой снисходительности продолжал он. Кримхильда оборотилась так, будто намеревалась залепить ему пощёчину, или пырнуть кинжалом, с яростным вскриком, но не стала – подобрав подол, быстро ушла. Хаген смотрел ей вслед. Фолькер, наконец, отсмеялся.
 - Я ничего не понимаю, - сказал он. – То она хочет убить тебя, то как будто нет.
 - Потому и хочет, что знает, что должна.
 - Это как?
 - Как с Зигфридом. Пойдём, опоздаем.
 - Но как гунны-то!..
Теперь они рассмеялись на два голоса. Хаген махнул рукой:
 - В жизни такой глупости… Ладно, идём.
 - Знаешь, что, - говорил Фолькер, поднимаясь по лестницы, - уверенность – вот что их напугало. Мы не боялись их, и поэтому они испугались нас.
 
                Авентюра VII
 - Как я рад, как рад…. – приговаривал Этцель, самолично подливая Хагену вина. – Вы знаете, моя жена отдельно наказала гонцам передать вам её привет.
 - Я говорил с гонцами. Даже если бы мой король не поехал, я приехал бы один ради вас, - отвечал владелец Тронеге. Все уже изрядно устали, и Гюнтер умоляюще поглядывал на вассала. Тот поспешил сказать:
 - Но уже поздно…
 - Да, - обрадовался Гюнтер. – Благослови Бог хозяев! Мы устали с дороги…
 - Да-да, - ответил Этцель. – Я приказал приготовить для ваших вассалов большой зал.
 - А это, что же, маленький? – вполголоса заметил фон Рависсант. Гернот ему ответил:
 - Ну, у гуннов такое чувство меры.
Свой разговор о гуннах они продолжали и в «большом зале» - да и вообще было там довольно шумно. Хаген у дверей считал входящих бургундов, Гюнтер беседовал с младшим братом, Ортвин опять переругивался с кем-то, и так далее, и так далее. Наблюдая, как нибелунги устраиваются на ночлег, Фолькер вдруг ощутил умиротворённость, вызванную, быть может, просто желанием спать. Для бургундов поставили дощатые кровати с вырезанными головами зверей на изголовьях, их укрывали шкуры, лежали вышитые подушки, словом, этот самый ночлег был устроен очень даже хорошо. Если б кое-кто не ворчал, что «эти гадючники» всех скопом поселили в один зал, а не распределили, как следовало, по покоям. Но таковых ворчунов было немного – все слишком устали. 
Гюнтер и Гизельхер подошли к Хагену, который всё ещё стоял у дверей.
 - Мне не нравится всё это, - объявил младший Гибихунг.
 - Он имеет в виду, что нас тревожит вражда нашей сестры и, так сказать, вероятность… - Гюнтер запнулся.
 - Того, что гунны нападут, - резко закончил за него Гизельхер.
 - Я думал об этом, - невозмутимо отвечал Хаген. – Постою ночь на дверях.
 - Послушай, - спросил Гюнтер, - тебе это ничего не напоминает?
 - Ваша невеста тоже требовала сдать оружие.
 - Да, я тоже подумал о Брюнхильд. Однако, теперь-то нас не четыре человека!
 - Да.
Когда король отходил в сторону, он успел услышать, как подошёдший к Хагену Данкварт спрашивает:
 - Брат, тебе всё это не напоминает наше сватовство к Брюнхильд?
Гюнтер хмыкнул и дальнейший разговор не слушал. Хаген отвечал:
 - Ну, это тоже сватовство. Как настроение в войске?
 - Сам видишь, самое весёлое. Ты снова будешь ночь стоять на страже?
 - Угу.
 - Если что, я снова готов тебя заменить.
 - Нет, брат, это моя стража.
 - А если нагрянет целая банда гуннов?
 - Тем лучше. Спокойной ночи, Данкварт.
 - Удачной стражи. Всё же зови, если что.
Хаген кивнул; когда Данкварт отходил к своей постели, Ортвин посмотрел ему вслед почти с торжеством – смирился, наконец, примирился с братом, подумал он. Пока они беседовали, остальные разговоры притухли, большая часть бургундов уже легла по кроватям; Хаген подошёл к своей, где был свален его скарб, одел кольчугу, принялся затягивать ремни и застёгивать пряжки, привязал меч получше.
 - И ты собрался идти без меня? – спросил голос Фолькера за его спиной.
 - Я никуда от дверей не уйду.
 - Тогда тем более я должен быть рядом с тобой! Только не говори, что справишься один, знаю я твои уловки.
Хаген обернулся к скрипачу:
 - Да зачем тебе.
 - Ну как же, гуннов встречали вместе, Кримхильду встречали вместе… Надо, и всё тут.
 - Ладно, пошли. Так и лучше.
 - Я сейчас вернусь, - быстро сказал Фолькер и пошёл искать в темноте скрипку.
Выйдя из зала, они прикрыли двери; Хаген прислонил копьё к стене, а шпильман стал разворачивать скрипку.
 - Ты опять захватил её с собой.
 - Знал, что мы снова будем так стоять у дверей.
Фолькер осторожно и неторопливо положил скрипку на плечо, прижался к полированному дереву щекой, заиграл «Ветер в ивняке». Ему было горько, пока он не взял смычок; теперь к нему вернулось желание пройти всё до конца. Он играл, Хаген слушал, глядя вперёд, в темноту. Грустная песня неторопливо двинулась вглубь переходов дворца, сквозь щель между дверных створок в «большой зал», где убаюкивала встревоженных бургундов.
Когда смычок дрогнул на последней ноте, Фолькер опустил инструмент и повернулся к Хагену – а тот повернулся к нему.
Скрипачу стало страшно; вокруг была тьма, от которой следовало ждать внезапного нападения, только чёткий силуэт Хагена был в ней виден. Сердце ёкало, даже пробегала дрожь, но Фолькер был собран, готов к опасности и чувствовал пространство вокруг себя. И даже был рад. Страх – удивительно приятное чувство. Поэтому иного человека даже тянет – к предмету страха.
 - Ты боишься? – спросил он Хагена.
 - Ну конечно.
 - Ты же лучший воин Бургундии.
 - Не знаю, не проверял.
 - А всё же.
 - Посмотри на неё… в глаза загляни – разве можно не бояться.
 - Кримхильды? У неё действительно страшные глаза. Они словно затягивают.
 - Да.
 - Когда-то мы с тобой сошлись на том, что она красавица.
 - Да. Поэтому и страшно. Сейчас придут гунны – это ерунда.
 - Уж во всяком случае, не хочется уронить себя в её глазах.
Хаген не ответил (и шпильману подумалось, что он боится именно этого). Фолькер погладил скрипку по полированному плечу:
 - Я только сейчас подумал, что мы не увидим Рейна, только подумай…
 - Сейчас не до того будет.
 - Почему?
Хаген усмехнулся в темноте:
 - Идут.
Всмотревшись в ночь, скрипач увидел где-то впереди смутный взблеск.
 - Слышишь, шаги. Гунны.
 - А ну-ка, пусти меня, - вспыхнул Фолькер. – Я сейчас сыграю им песенку!
 - Стой где стоишь. Они окружат тебя, я пойду на помощь, дверь останется без защиты.
 - А…. да…
Гунны остановились; густая темнота скрывала противников друг от друга, но силуэты стражей на дверях были вполне узнаваемы. Гунны поворотили назад и стали потихоньку отступать.
 - Заметили, черти, - с досадой прошептал шпильман.
 - Успеешь ещё их всех поубивать.
 - Нет уж, дай я им пару слов скажу.
 - Скажи.
 - Эй, вы!
Шевеление в темноте стало суетливей.
 - Друзья мои, куда это вы собрались с оружием? Мы с другом готовы вам подсобить!
Гунны уже откровенно поспешили куда подальше.
 - Тьфу, трусы! Вам не стыдно идти резать спящих? Ладно, чёрт вас побери совсем! – Фолькер махнул рукой и прибавил вполголоса:
 - Как я от этого устал, Хаген.
 - Где твоё веселье, шпильман.
 - Ты ещё спрашиваешь! Сам же отравляешь мне жизнь мрачными предсказаниями. Дружба с тобой – тяжёлое испытание.
 - Ты сам бы понял, к чему всё идёт.
 - Тут ты снова прав. К чертям! Будем радоваться! Хочется успеть показать этим гуннам, что такое смелость.
 - Они тоже знают, что это такое. Дальше они будут смело сражаться.
 - Почём знаешь?
 - Просто знаю.
 - О, если так, тогда так и есть, – со смехом отвечал Фолькер. – Пойдём спать, может? Я думаю, они не вернутся.
 - Не вернутся.
 - Да и перед завтрашними событиями надо бы поспать.
 - Да, но я постерегу до утра.
 - Ох, ну что за наказанье. Ну, и я, конечно, с тобой.
Первые две попытки Кримхильды провалились. Когда утром Хаген и Фолькер будили своих, она уже давно не спала. Тяжёлая тоска давила её, от злобы сжималось горло, будто от рыданий, и не давало вдохнуть. Она чувствовала, что только смерть – её или Хагена – избавит её от призрака Зигфрида за окном.
 - Он виновен, и я должна его покарать, - сказала она, глядя в серое застиранное утро. Из своих укрытий выполз туман, поднимаясь до самых башен, захватывая дворы и лестницы. Серыми глазами Кримхильда смотрела на это. Хаген всё время был у неё в мыслях,  не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть его.
Вскочив со скамейки, Кримхильда с яростным взрыком метнулась к дверям.
 - Геррата! – крикнула она. – Одеваться!

 - Что это вы одеваете? – возмутился Хаген.
 - Ну что вы, мы же собираемся на праздник.
 - Вышитые плащи с шёлковыми рубашками снимите к лешему.
 - Почему? – спросил Герхард.
 - Ссора может начаться в любую минуту, - поддержал друга Фолькер.
 - Только бродячего скрипача спросить забыли, - поморщился Гизельхер.
 - Мой принц, - угрожающе начал Ортвин.
 - Спокойно, - поднял руку Хаген.
 - Я считаю, мессер Хаген полностью прав, - объявил неожиданно фон Рависсант. – Если хотим уехать отсюда живыми, должны слушать его.
 - Спасибо, Герхард, - с долей удивления отозвался Хаген.
 - Я тоже так думаю, - подвёл черту король. – Хаген, принимай на себя командование.
 - Кто бы сомневался, - пробормотал Гизельхер.
 - Во-первых, - распорядился граф Тронеге, - нужно вооружиться, надеть кольчуги и прочее. И быть готовыми к бою.
Когда они вышли во двор, держась поближе друг к другу, Гюнтер спросил:
 - Может, лучше не идти на мессу?
 - Нет, - успокоил Хаген. – Ведите их с часовню, пусть помолятся, всё легче будет. – Потом повернулся к бургундам. – Держаться рядом, быть наготове. Кто заступит дорогу – убивать на месте. Теперь нас защитит только дерзость. Вперёд.
Кримхильда принарядилась к заутрене – тугие, сложно заплетенные серебряные косы спускались на грудь, красное сюрко вилось складками вокруг её стана, поблескивали драгоценности; она была необыкновенная красавица, как и раньше, но теперь красота её пугала любого человека в здравом уме. Хаген, похоже, в здравом уме не был: когда его отряд остановился у дверей прилепленной к стене часовни (рядом была крепостная стена, а дальше поле, до самого города Трайзенмауэра), он задержался, пропуская бургундов вперёд.
 - Зачем тебе? – спросил Фолькер, также приостанавливаясь.
 - Хочу столкнуться с ней в дверях, - ответил Хаген с золотистым взглядом. Фолькер поправил смычок на поясе. Этцель вёл жену под руку – за ними толпой шли гунны, на этот раз невооружённые. Скрипач с холодным прищуром посмотрел на туманное небо.
 - Господа, - обиженно произнёс Этцель, - почему вы при оружии?! Вас оскорбил кто-то, вам угрожали?
римхильда подалась вперёд с вежливым выражением лица.
 - Мы никем не оскорблены, - отвечал Хаген размеренно. – Это старинный бургундский…
 - …обычай, - подхватил Фолькер. – Ходить при оружии в гостях…
 - Первые три дня, - процедила Кримхильда, с ненавистью подыгрывая бургундам. Подошли последние из гуннов, королева оглянулась на них. – Посторонитесь, господа.
Хаген и Фолькер с тяжёлыми взглядами отступили на шажок в сторону. Кримхильда прошла мимо них, задев владельца Тронеге краем платья и кинув на него жгущий взгляд – он встретил его спокойным ледяным ответным взглядом, затем в часовню с неудовольствием вошёл недоумевающий Этцель, затем повалили немногие гунны – места внутри едва хватало, – пытаясь как-нибудь толкнуть гостей – рекомые гости огрызались, но на этот раз не дошло даже до обнажённых мечей, дело исчерпалось толкотнёй в дверях. Хаген остался у дверей, Фолькер пошёл на мессу. Оставшиеся гунны рассредоточились вокруг часовни, по всей видимости, опасаясь, как бы главный гость не сбежал. 
Этцель вытерпел недолго; выйдя на воздух, он с облегчением сказал:
 - Уфф!..
Хаген хмыкнул.
 - Вы не поверите, как это утомительно, - пожаловался король. – Но жена моя просит присутствовать… Сначала, конечно, было интересно смотреть, но теперь – так утомительно… Да что это я говорю о таких предметах, скажите, Хаген, как, по-вашему, изменился Гунненланд?
Фон Тронеге поклонился:
 - По-моему, таков же, как был, господин.
 - Это хорошо или плохо?
 - Думаю, хорошо. Приятно приехать в места, где провёл детство, - Хаген мрачно ухмыльнулся, что подразумевало дьявольскую иронию, но Этцель сделал вид, что не заметил, если и понял.
 - Послушай-ка, - после разговоров о местах детства он решил взять более вольный тон, - зачем ты понадобился моей жене?
 - Вы всегда спрашивали прямо, - прокомментировал Хаген, желая чуть ли не потянуть время. Поколебавшись, он ответил: - Мы враги.
 - Да?! Я бы так не сказал… Из-за чего?
 - Я убил её мужа.
 - А… - Этцель задумался. – Да ведь я, пожалуй…
Тут из часовни стали выходить его вассалы, и он замолк. Дождались бургундов, и торжественным шествием все отправились обратно в замок; после завтрака планировался турнир. Сев за стол рядом с мужем (по другую руку от неё сидел Дитрих), Кримхильда, нервно повертев на пальце кольцо, тихо обратилась через стол к Рюдигеру:
 - Друг мой, могу я вас попросить о помощи?
 - Всё, что вам будет угодно, госпожа, если это не повредит моей чести и не заставит вынуть меч из ножен.
Этцель обернулся было, оба тут же замолчали и занялись едой. Когда он, пожав плечами, вернулся к своему блюду, королева спросила:
 - Почему?
 - Дни мира, госпожа… Закон гостеприимства свят.
Кримхильда натянуто улыбнулась:
 - А, так вы поняли…
За столами сидело множество людей, в шуме было не разобрать её тихих уговоров. Она наклонилась к Дитриху:
 - Сударь, а вы что же?
 - Мы не помощники той, кто хочет погубить нибелунгов! – вклинился Хильдебранд, сидевший, как и всегда, рядом с воспитанником. – Вы хоть знаете, кто такой Хаген?
 - Кто?
Этцель обернулся снова, но на этот раз его ждал собеседник – он разговаривал с Гюнтером.
 - Да, может быть, сам Гримнир, чем чёрт не шутит, вот! 
Кримхильда, не поняв, презрительно пожала плечами.
 - Я думаю, Гримнир тут ни при чём, - примиряюще сказал Дитрих, - но не могу себе позволить нарушить закон гостеприимства.
 - А если они первые нападут? – вызывающе спросила Кримхильда.
 - Простите, королева, даже тогда, - твёрдо отвечал бернец. Она стала краснеть:
 - Вижу, от вас не дождёшься риттерской защиты!
 - Вам Хаген ничего не сделал, - бесцеремонно сказал на это Хильдебранд, правда, невольно подхватывая тихий заговорщицкий тон.
 - Он… убил моего мужа! Да он мой клад украл!
 - Вот пусть зантенцы и мстят, - пробурчал старик.
 - Хильдебранд, - осёк его Дитрих и обернулся обратно к королеве. – Госпожа, я рад оказать вам услугу, но не пойду против достойных риттеров, наших гостей и благородных людей. Вот вам моё слово, и рассорит меня с ними… ну, гибель всех моих близких и дружины и захват Готенланда, уж не знаю, что ещё.
 - Вы это получите, сударь, - пробормотала Кримхильда.
 - Простите?
 - Нет-нет, сударь, ничего.
Рюдигер сосредоточенно ел, делая вид, что ничего не слышит. Только когда бургунды готовились к турниру, он решился подойти к ним и сказать:
 - Друзья мои, будьте осторожны.
 - Спасибо, - отвечал Хаген. Рюдигер ушёл, избегая глядеть на гостей.
Со стороны гуннов за поединками следил Дитрих, со стороны нибелунгов – разумеется, Хаген. Кримхильда не глядела на арену; когда сидевший рядом с ней Блёдель спросил вполголоса «В чём дело?», она наклонилась к нему:
 - Как ты можешь смотреть на эту адскую скверну!
 - А что в этом плохого, - удивился тот. 
 - Я говорю о Хагене… В его глазах горит огонь ада, если ты не видишь этого сам.
 - У него только один глаз.
 - Тебе смешно, Блёдель! Ты не знаешь, что он сделал со мной!
 - Что? Зигфрида Зантенского убил?
 - Не только… - Кримхильда опустила голову. – Он украл мой клад, клад нибелунгов, он размозжил мне сердце, Хаген…
Блёдель, похоже, сделал из её слов свои выводы.
 - Вот сучье отродье, - сказал он, глядя, как Хаген проезжает вдоль ограды ристалища. До него было не более десятка шагов (если, конечно, идти по головам). – Ну, ты хочешь, чтобы я с ним что-нибудь сделал?
 - Я хочу видеть его кровь, - отвечал она. – И слёзы. Я хочу, чтобы он истекал кровью и мучился, смерти его хочу.
 - А не жирно ли будет, - проворчал Блёдель, с сомнением оглядывая Хагена со своего места в ложе. – Воин он знатный… Ущерб его роду нанесу, будь спокойна. Да если хочешь, сделаю с ним что угодно! – Он махнул рукой. – Это к нему ты торопилась в день приезда?
 - К нему.
 - Сукин сын… Будут тебе и кровь, и слёзы, Хильда, сполна.
 
                Авентюра VIII
Всё произошло за обедом. Смеясь и переговариваясь, разгорячённые гости вернулись во дворец, где уже были накрыты столы. Во дворе им встретился мальчик лет шести, которого сопровождала охрана – он казался совсем маленьким рядом с этим дюжими латниками, миловидное лицо, сереристо-пепельные волосы и карие глаза. Хаген шёл среди своих вассалов, посмеиваясь время от времени их репликам – он даже не был похож на себя, так весел; вдруг он, видимо, почувствовал любопытный и боязливый взгляд мальчика, обернулся и замер. Нибелунги шли дальше, Хаген, не глядя, посторонился. Мальчик, слегка улыбавшийся до того, потерял улыбку, в глазах его стал медленно всплывать ужас. Хаген смотрел на него остановившимся взглядом, словно не мог поверить тому, что увидел. Фолькер, шедший ближе к концу длинного беспорядочного шествия, задержался, увидев, в какой прострации глядят друг на друга Хаген и Ортлиб – а это был Ортлиб, наследник двенадцати корон.
 - Хаген.
 - Что.
 - Идём, что случилось?
 - Ничего, - непослушными губами ответил Хаген, поклонился принцу, тот два раза испуганно кивнул. Латники наблюдали за всем этим подрёмывая, ничего не понимая. Хаген зашагал прочь, Фолькер направился было за ним, но Ортлиб остановил его:
 - Господин… Как его зовут?
Как он похож на Кримхильду, подумал шпильман, глядя на внимательные карие глаза мальчика.
 - Хаген из Тронеге, маленький господин.
 - У него прозвище есть?
 - Много разных, - улыбнулся скрипач.
 - Мне сон приснился, - объяснил принц – что прилетела чёрная птица, большая. Орёл. И сел матушке на плечо. Вот это он – орёл.
Фолькер невольно посмотрел в ту сторону, куда ушёл Хаген.
 - Я боюсь… Вы его бойтесь тоже, он как будто мёртвый, честное слово.

 - Он умрёт сегодня, - сказал Хаген глухо. Фолькер поперхнулся вином – такого ответа он как-то не ждал.
 - С какой это стати? – спросил он, откашлявшись.
 - Знаю. Печать у него на лице, сегодня его убьют.
Фолькер порыскал взглядом по столу, нашёл и притянул к себе гуннское кушанье, мочёную клюкву, и принялся закидывать ягодки в рот, чтобы успокоиться. Хаген всё так же смотрел куда-то мимо.
 - И, похоже, я его должен убить, - закончил он. Фолькер предусмотрительно приостановил поедание клюквы, пока друг говорил, и теперь не подавился.
 - Ну, знаешь ли! – воскликнул он. – Чтоб меня молнией пришибло! Зачем?
 - Она этого от меня хочет, - Хаген показал глазами во главу стола. Фолькер откинулся на неудобную спинку скамьи, нервно жуя клюкву:
 - Ты, что же, сделаешь это?
 - Не хочу и не буду. Чтоб на мой труп завтра даже волки плевали? Странно даже, Фолькер, что ты так подумал.
 - А как же судьба, ты сам говорил, что от не неё не скроешься?
 - Не скроюсь, так не скроюсь. Посмотрим.
 - Что-то мне это всё не нравится.
 - А ты думал обойтись дракой во дворе? Нет, всё будет, как сёcтры сказали, - твёрдо произнёс Хаген и подлил себе вина. – Много не пей.
 - Понимаю. Кстати, неприятно, что Данкварт и латники с пажами едят не здесь, а в соседнем зале.
 - Ну, не там начнётся.
 - Ты, думаешь, с тебя?
 - Должно. При чём здесь Данкварт.
 - Да, пожалуй. Они безоружны, в конце концов.
Блёдель же в это время распахнул двери в соседний зал, оглядел длинные столы, высокие, грубо сработанные скамьи, тусклые свечи в массивных подсвечниках – окна здесь были малы, а небо сумрачно, - и, наконец,  остановился на привставшем Данкварте.
 - Сударь, - слегка поклонился барон, - принц Блёдель, если не ошибаюсь?
 - Не ошибаетесь, - ответил Блёдель, входя. За ним в двери стали протискиваться вооружённые гунны. Это Данкварта не удивило – он сам был при оружии, хотя латники всё своё железо оставили на время обеда и сидели безоружные и ничем не защищённые.
 - Присаживайтесь пировать, с нами, если хотите, - предложил Данкварт.
 - Не юли, учтивый ты мой друг! Я пришёл за вашими головами, и я их получу.
Данкварт медленно встал, латники беспокойно переглядывались.
 - За что? – спокойно спросил барон.
 - За убийство Зигфрида!
 - За что?! – с искренним изумлением переспросил Данкварт. – Я-то здесь причём?
 - Ты брат Хагена, а остальное меня не волнует. В атаку!
Данкварт выхватил меч, бургунды схватили кто подсвечники, кто кубки, кто блюда. Гунны тяжёлым бегом бросились вперёд.
 - Хорош? – спросил довольный Этцель. Гюнтер с таким же довольством глядел на племянника, тот смотрел в ответ тревожными карими глазами.
 - Милый мальчик ваш сын, - сказал король.
 - Очень похож на матушку, - прибавил Гернот. Фолькер оглянулся на Хагена: тот задумчиво вглядывался в Ортлиба.
 - Я бы хотел, чтобы вы взяли его с собой на Рейн, и он обучался бы у вас. Тогда он вырастет достойным воином!
Гюнтер шутливо всплеснул руками на комплимент. Этцель, смеясь, продолжал:
 - Да, быть может, сам Хаген не откажется обучать родственника.
Хаген и Ортлиб глядели друг другу в глаза.
 - Не думаю, что мне придётся служить принцу, - тихо сказал фон Тронеге. – Не думаю.
Ортлиб вздрогнул и попытался взглядом задать вопрос, боясь заговорить.
 - Сдаётся мне, - медленно отвечал Хаген, - ему недолго жить.
Этцель в полнейшем изумлении захлопал глазами; не успело повиснуть тяжёлое молчание, как двери так же тяжело распахнулись. Данкварт с трудом оттолкнул от себя массивные створки, украшенные резьбой. Он пришёл со двора, подумал Фолькер, значит, каким-то кружным путём шёл от второго зала, где пировал с латниками…
 - Данкварт! – Вскрик Хагена перебил мысли шпильмана. Граф Тронеге вскочил с места, прямо по столу перебрался на другую сторону, пошёл к брату, на ходу спрашивая: - На тебе кровь, тебя ранили? Кто? Какого дьявола? Кто?!
Данкварт и впрямь был перепачкан тёмными разводами, и с меча его капало красное.
 - Я не ранен, - отвечал он, - это кровь гуннов.
Добрая половина пирующих повскакала с мест с вопросами и бранью.
 - Нас предали! – закричал Данкварт, перекрывая шум. – Блёдель напал на нас, латники и пажи были безоружны, они отбивались блюдами и подсвечниками и погибли все до единого! Меч был только у меня, и этим вот мечом я убил Блёделя.
 - А! – коротко вскрикнул Этцель. Кримхильда медленно поднялась со своего места. Ортлиб очумело вертел головой.
 - Такое-то ваше гостеприимство! – рявкнул фон Рависсант, и вскочили уже все. Залязгало железо, поднялась несусветная суета, крик и неразбериха. Хаген ломанулся было к столу, за которым были места Этцеля и его жены, но заметил Кримхильду в другом месте – она стояла в стороне с кинжалом в руке. На клинке переливалась играющая в волнах щука. Хаген приостановился, словно ожидая, что она сейчас доберётся сквозь толкотню до него, но она не видела его – она смотрела на клинок страшными остановившимися глазами, на дне которых пробегали то и дело ведьминские зелёные огоньки. Хаген отвёл взгляд…
Тем временем стало тише; все стояли с оружием в руках, готовые начать схватку. Но что-то останавливало пока. Ждали первого толчка, первого удара, воздух звенел от ожидания лязга и криков, но ни лязга, ни криков всё не было. Взгляды бургундов, а затем и гуннов,  скрестились на Хагене. С Бальмунгом наперевес он медленно вышел на середину зала, оглядел собрание. Ему предоставили начинать, и он это прекрасно понял, и неважно уже было, с кого он начнёт. Он остановился на Вербеле, который, встретившись с его взглядом, совершенно побелел. Хаген двинулся к нему, цедя сквозь зубы:
 - На смерть ты нас зазвал сюда, Вербель… На!
Он размахнулся ещё на подходе и уже готовы были взметнуться ещё сотни мечей, но резкий крик остановил в движении даже Бальмунг. Женщина не могла так кричать, вопить горным духом. И, тем не менее, это была Кримхильда; она выбежала на середину зала с сыном на руках и кинула его на пол к ногам Хагена – мальчик был мёртв, из груди торчала рукоять кинжала, вбитого до упора. Руки Кримхильды испачкала кровь.
 - Ортлиба убили, - объявила она, будто это ещё не все поняли. – Это он убил, - и она указала рукой на Хагена, спокойно и устало. – Подлый, пока никто не заметил, во время суеты… Посмотрите, его кинжал в груди моего сына.
Хаген смотрел на мёртвого мальчика взглядом уличённого преступника; на исказившееся лицо Этцеля никто не решился посмотреть, даже Кримхильда. Наконец, гуннский король выдавил из себя глухое рыдание и скрип:
 - Ортлиб…
Это словно было сигналом: с неразборчивой бранью какой-то гунн бросился убивать Хагена, тот поднял меч, которым вскоре сам убил гунна, дружно закричали все хором, железо столкнулось, звеня, глухой стук слился в общий шум. Тело Ортлиба кто-то за ненадобностью отпихнул ногой, Хаген прорубался к Гюнтеру, которого зажали в угол между двумя столами, выл Вербель, зажимая обрубок руки, Данкварт бросился к дверям – в зал шли ещё гунны…
 - Фолькер! – заорал фон Тронеге, увидев, в какую беду попал его брат. – Фолькер, к дверям!
Кроме скрипача к створкам побежали ещё бургунды, и вскоре драка в зале стала личным делом тех, кто находился там.
Кримхильда обнаружилась под столом; туда заглянул Хильдебранд, увидев, верно, край подола. Она за ворот потащила его к себе под стол.
 - Хильдебранд, где мой муж?
Тот молча кивнул в сторону; отогнув край скатерти, Кримхильда увидела, как Этцель судорожно сжимая мёртвого сына в руках, бьётся в рыданиях, а Рюдигер теснит его к стене, защищая от случайных ударов.
 - Послушай, мне нужно выбраться отсюда.
 - Ваш вопрос не ко мне, - холодным, не своим голосом сказал Хильдебранд и вылез из-под стола. Кримхильда прикусила губу. Тут она увидела из своего укрытия кожаные туфли с красной тесьмой.
 - Дитрих, Дитрих! – она протянула руку и ударила его по ноге. Бернец, а это оказался действительно он, нагнулся:
 - Моя королева…
 - Мне нужно выбраться отсюда… Вот, смотри! – Это Хаген заметил выглядывающую из-под скатерти головку с серебряными косами. Он развернулся, растолкал ближайших гуннов.
Дитрих убедился, что королеву надо спасать.
 - Сейчас, - сказал он, чуть не силой затолкал её голову обратно под стол, а сам вскочил сначала на скамью, потом на столешницу и прокричал:
 - Стойте! Остановитесь! Стоять, кому говорю!!
Гюнтер обернулся на крик:
 - Стоять, - приказал он своим. Это слово подхватил во весь голос Хаген, и схватка резко замерла на пике ярости. Дитрих соскочил со стола на скамью, оттуда на пол в резкой тишине.
 - Позвольте мне и моим людям выйти отсюда. Мы не хотим принимать участия в сварах.
 - И мне, - сказал Рюдигер.
 - Итак, Дитрих фон Берн, - педантично стал перечислять Гернот, - его дружина…
 - …и близкие мне люди, - вставил Дитрих. Кримхильда стала потихоньку и с достоинством выбираться из-под скатерти.
 - И Рюдигер фон Бехларен с дружиной, - заключил Хаген. – Данкварт, Фолькер, пропустите их.
 - Хорошо, - скрипач и барон медленно и подозрительно открыли ворота. Кто-то из гуннов попытался протиснуться туда, но его отпихнули. Тем временем Дитрих одной рукой приобнял за плечи Кримхильду, другой ко всему безучастного Этцеля, которого вывел из угла маркграф – и так пошёл к дверям. Хаген рванулся к Кримхильде, но предостерегающий жест Гюнтера заставил его взять себя в руки. Она обернулась, почувствовав его взгляд; они смотрели друг на друга, пока королева не скрылась за дверью, следом пошли дружинники Дитриха и Рюдигера, завершали шествие Хильдебранд и молодой парень, похожий на него ровно до того, чтобы выглядеть его племянником.
Когда двери закрылись, а Фолькер и Данкварт дружно кивнули – всё в порядке, - Хаген с жуткой кривой усмешкой обернулся к гуннам, собравшимся кучей:
 - Ну, продолжим.
 - Вперёд! – короткий крик Ортвина заставил звон в воздухе лопнуть, и стычка возобновилась с того места, на котором остановилась.
Было уже часа четыре дня, солнце соизволило немного посмотреть на грешную кровавую землю. Кримхильда носилась по двору, подобрав подол, как в лихорадке, в страшном возбуждении; губы её горели, глаза блестели, на щеках словно приостановился отблеск пролитой крови – да и брызг настоящей крови много было на подоле и рукавах, а руки она ещё не отёрла от крови сына.
 - Моя королева, - мрачно окликнул Хаварт Датец.
 - Что?
 - Возьмите платок, оботрите руки, - он протянул ей кусок ткани.
 - Да? Ах да… Спасибо, - она принялась оттирать уже засохшую кровь. Этцель положил тело Ортлиба на песок и вытащил из раны туго засевший там кинжал. Кровь затекла в желобки узорной гравировки в виде щуки, играющей в волнах.
 - Да сколько этих нибелунговских кинжалов, - сказал сквозь зубы Иринг.
 - Один у Хагена, один у королевы, - тускло ответил Дитрих. Он стоял над телом Блёделя, скрючившегося вокруг раны в собственном боку. – Смотрите, битва продолжалась во дворе.
 - Да это и так понятно, - огрызнулся Иринг.    
 - А что вообще здесь делают датцы? – оскорбился за воспитанника Хильдебранд.
 - Нас не было в зале, - почти простонал Хаварт. Из зала по лестнице слетал неясный шум и отдельные крики. – Мы опоздали и на турнир… и на пир… и на бой… и…
 - Мой маленький, мальчик мой, - шептал Этцель, раскачиваясь взад-вперёд.
 - Да что же это такое, - возмутилась Кримхильда. – Вы мужчины или нет? Найдётся среди вас кто-нибудь, стоящий хотя бы половины Хагена? Неужели никто не отомстит за королеву гуннов, или женщине браться за меч самой?
 - Ты уже взялась, - сказал неожиданно Этцель.
 - Что вы хотите сказать, супруг мой?
 - Этот кинжал – не мужской. Дамский. – Этцель протянул ей орудие убийства Ортлиба. – Объясни мне, Кримхильда, я хочу услышать, что всё было не так.
 - Это нибелунгский клинок, а такой есть у одного Хагена, - ответила Кримхильда. Оружие выпало из пальцев Этцеля, голова его повисла на шее, глаза уставились в песок.

 - Вот и всё, - Ортвин сел на край стола и оглядел помятое великолепие яств. Фолькер, подойдя, подобрал с пола кубок и налил себе вина из полупустого кувшина.
 - Хотите выпить? – спросил он Ортвина.
 - Сам Бог велел глотнуть чего-нибудь после эдаких ужасов, - отвечал тот, отыскивая на полу ещё какой-нибудь кубок.
 - Принца убил не Хаген, - быстро сказал Фолькер.
 - А кто тогда?
 - Об этом я предпочитаю не думать.
 - А и не придётся, - Ортвин  кивком показал в сторону; шпильман, оглянувшись, увидел Хагена, который на коленях стоял над лежащим ничком на скользком полу Гизельхером. Когда боец из Тронеге поднялся, Фолькер увидел на его поясе пустые ножны от кинжала.
 - Где,  скажете, он кинжал потерял? – задал риторический вопрос Ортвин. - Мне кажется, это правильно. За такое предательство и самого Этцеля убить мало вместе с его отпрыском.
Фолькер быстро подошёл к другу и приостановился, не зная, как спросить. Тот заговорил сам:
 - Гизельхер убит.
 - Храни Господь его душу… - Фолькер помолчал, теперь затевать разговор было неловко. – Послушай, Хаген…
Он перехватил взгляд, кинутый на пустые ножны, и хмыкнул:
- Мой кинжал в глазу вон того гунна.
Они пошли вынимать оружие; посмотрев на клинок, Фолькер убедился, что и на нём оттиснута щука.
 - Кто убил Ортлиба? – спросил он в упор.
 - Ну, это сделано не моим кинжалом, - уклончиво ответил Хаген. – Но вина моя.
 - Вина всегда твоя! Это сделал ты или Кримхильда?
 - Считай, что мы оба, - отерев от крови и глаза кинжал, Хаген убрал его в ножны.
 - Ты говорил, что не сделаешь этого!
 - Ради Вотана, Фолькер! Я его убил, я.
 - Кримхильдиным кинжалом?
 - А разве это был её кинжал, - непонятно улыбнулся Хаген. – Я же сказал, мы оба.
 - Снова соучастники?
 - Зигфрида я один убивал, - помрачнел фон Тронеге. – И не до того сейчас, Фолькер, займёмся лучше делом.
Однако не успел Хаген отдать первые распоряжения, после чего снять шлем и сесть на скамью, как к нему подошёл неприкаянный и заплаканный Гюнтер. Бургунды вообще были все растеряны и неприкаянны, команды Хагена заставили их расшевелиться и начать перевязывать раненых, поправлять доспехи, и оттаскивать к стене трупы. Первая схватка далась нибелунгам дешёво.
 - Хаген, Гизельхера убили, - пробормотал король.
 - Я знаю.
 - Как так, принц крови первым погиб… Он так… глупо напоролся на меч… Ох, Господи!
 - Кроме него мы потеряли с десяток убитыми. Четверо ранены тяжело. Мы легко отделались.
 - Всего нас здесь четыре сотни, я считал, - пролепетал Гюнтер. – Как странно. Так много, целая толпа. А три-четыре атаки – и никого нет…
 - С трёх-четырёх атак они нас не возьмут, - угрожающе усмехнулся Хаген. Гюнтер слабо улыбнулся в ответ.

                Авентюра IX
Фолькер приоткрыл дверь, ведущую из зала. В щель просматривалось широчайшее крыльцо, размашистая лестница, спускающаяся во двор – снизу раздавались голоса. Фолькер прикрыл дверь.
 - Держи, - Хаген протянул ему миску с несколько помятой клюквой и закинутым туда же шматком мяса с чесноком.
 - Спасибо, - обрадовался Фолькер, у которого от одного вида этой миски что-то завернулось внутри. Хаген с ломтём хлеба в руках, на который была наложена какая-то снедь, прислонился спиной к дверной створке (чуть-чуть, всегда оставаясь в напряжении, готовности оттолкнуться от опоры, это было уже неотъемлемо).
 - Надо поесть, пока есть возможность, - наставительно заметил он.
 - А то как бы скоро не пришлось питаться жареными гуннами, - хмыкнул Фолькер, уминая мясо. – Да и столы нужно освободить.
 - Угу.
 
 - Теперь, - объявила Кримхильда, - о мире не может быть и речи! Тень моего сына лежит между нами и бургундами. Слушайте меня, вассалы: того, кто принесёт мне голову Хагена, я награжу маркой Нудунга, а того, кто приведёт мне его живого, я награжу ещё щедрее!
Этцель никак не среагировал на то, что его жена раздаёт его земли. На недоумённый вопрос Дитриха он ответил:
 - Так нужно. Если Хагену отрубят голову, то… судьба. Хотя я не хочу, чтобы он погибал. Я знаю его с детства. Помню, у меня был охотничий сокол … - Этцель улыбнулся; Дитрих и Хильдебранд переглянулись в опасении.
Закусив, Хаген вытер руки прямо о занавесь на окне и направился обратно к дверям; одним пинком распахнул створки и неторопливо вышел на солнышко, прищурясь. Фолькер остановился на крыльце, оглядываясь.
Хаген подошёл к перилам. Лестница была длинная, ступеней на тридцать, и высоких, словно все пятьдесят, широкая, королевская, каменная. Крыльцо тоже окружали перила, дабы кто-нибудь не сверзился с эдакой высоты. Опершись локтями об эти перила, Хаген оглядел двор, где толпились гунны и датцы (много их было и за стенами). Мимо него тяжело свистнуло и ткнулось в пол копьё; Хаген даже не пошевелился, только проводил его глазом, но Фолькер со злости вышел из зала и швырнул копьё обратно во двор. Оно с гудением ударилось в землю и осталось торчать в ней шагах в трёх от Кримхильды. Гунны отпрянули назад, а она рассмеялась.
 - Уходите отсюда, - крикнул Этцель, махнув рукой. – Уйдите с крыльца, гости.
 - Недобрые мы гости, - язвительно ответил Хаген. – А вы ещё похуже хозяева.
 - Что мы вам сделали, король? – спросил шпильман. – Очень уж дальней роднёй вы приходитесь Зигфриду…
 - Через постель, - раздельно произнёс Хаген. Во дворе бестолково перешёптывались, хватаясь за оружие.
 - Разве вашу честь затрагивает его смерть? – заключил Фолькер.
 - Мою честь ты затронул, Хаген! – крикнула Кримхильда. До скрипача ей не было дела. – На людях затронул! Вассалы, щит мужа наполню золотом, достанется тому, кто убьёт Хагена.
Тот пренебрежительно пожал плечами, тряхнул головой, откидывая волосы назад – шлем и подшлемник он оставил в зале вместе со щитом, – и снова оглядел двор. Никто не рвался в бой.
 - Повысьте цену, моя королева, - посоветовал он. Кримхильда развернулась к своим воинам:
 - Он над вами за дело издевается, трусы!
 - Я давно подозревал, что все гунны – бабы, - заметил злой и весёлый скрипач. – Кроме гуннских дам, конечно…
Со стороны датцев раздался сдавленный смешок. Хаген сверху смотрел на Кримхильду, она отчаянно смотрела на него.
И тут вперёд протолкался Иринг – он, как оказалось, и хихикал. На ходу подвязывая шлем, он пружинистым шагом подошёл к королеве.
 - Госпожа, готовьте щит, я клянусь принести вам головы обоих этих шутников.
 - А не многого ли хочешь? – крикнул Фолькер с крыльца. Хаген жестом остановил его – он присматривался к Ирингу.
 - Иринг, вы истинный риттер, - умилённо сказала Кримхильда.
 - Спасибо, - Иринг слегка поклонился.
 - Зря ты это затеял, - сообщил Хаген. Датец, пристёгивая щит, ответил:
 - Посмотрим, что ты будешь говорить, когда я вколочу тебе зубы в горло.
Он направился к лестнице, за ним – человек пятнадцать его воинов. Хаген расхохотался:
 - Идите сюда, поиграемся, всех спущу с лестницы!    
 - Трус, сам-шестнадцать идёт на двоих, - не сдержался шпильман. Иринг оскорбился и жестом отослал датцев.
 - Тогда уж и ты не встревай, - крикнул он шпильману и бегом стал подниматься по лестнице. Хаген, без щита и шлема, как уже сказано, оставленных в зале, ждал его наверху с Бальмунгом в руке. Иринг ещё на ходу рубанул мечом, целя в лицо, Хаген отступил, отбил удар, мечи скрежетнули друг о друга. После короткой сшибки Иринг понял, что влип.
Он отскочил от Хагена, чудом избежав удара, отбежал от него на несколько шагов, но до лестницы ему было не добраться – он встретился с Фолькером. Тут Ирингу пришлось также несладко, и он, разумно решив, что жизнь дороже славы, попытался сбежать от него, и тут-то в дверях он увидел бургундов, пребывавших в восторге от такого зрелища. Сейчас меня окружат, решил Иринг, поправил щит, один ремешок которого лопнул по милости Фолькера, и решил прорываться к лестнице. Но возле лестницы его ждал, ухмыляясь, Хаген.
 - Ааа! – с громким воплем датец бросился вперёд, втайне надеясь попросту столкнуть Хагена с лестницы, заставив его споткнуться. Граф Тронеге потерял равновесие от столкновения, отбил удар, схватился за перила – и тогда-то Иринг от души ударил его по голове. Хаген распластался вдоль перил, отступил на шаг вниз, меч только задел его, но на лицо мигом хлынула чёрная кровь.
Кримхильда вскрикнула.
Хаген отбил следующий удар и двумя пинками попросту спустил Иринга с лестницы, как обещался. Датец, на своё счастье, схватился за перила, едва не сломав себе при этом руку, успев пересчитать пять ступеней. Дальше он спускался ковыляющим бегом, а Фолькер бранился ему вслед.
Хаген сел на край ступени и утёр с лица кровь. Повязка на глазу была мокра, из раны, криво пересекающей лоб, текла ещё кровь. Скрипач побежал было в зал, но кто-то из бургундов уже вынес шлем, щит и припасенную чистую ветошь – ею являлись частью занавеси, частью действительно припасённое, частью позаимствованное у убитых гуннов. Для Хагена не пожалели припасённого.
 - Дай-ка я тебя перевяжу, - сказал шпильман, подходя.
 - Обойдусь.
 - Как же ты будешь смотреть на Кримхильду, если кровь будет заливать тебе глаза? – шутливо поинтересовался Фолькер. Хаген встал со ступени.
 - Отойдём, что гунны не любовались, - сказал он.
Тем временем Иринг опустился на поднесённое ему полешко. Кримхильда сама сняла с его руки щит:
 - Ты ранил его, Иринг, я видела, как он залился кровью!
Хаген, конечно, услышал, по каковой причине перевязан не был.
 - Ни черта! – крикнул он. – Он только слегка меня задел. Если Иринг такой смелый, пусть идёт закончить дело.
Иринг плюнул:
 - Тьфу, а и пойду, отрублю ему голову окончательно. Доставлю вам радость, королева!
 - Не ходи, - сказала она вдруг, неотрывно глядя на вершину лестницы.
 - Почему, госпожа?
 - А… а если он тебя убьёт?
 - Ну нет, не ему меня убить. Эй, кто-нибудь, новый щит мне, и копьё.
Ему поднесли сразу несколько; Хаген мрачно смотрел, как Иринг выбирает копьё потяжелее.
Датец снова бросился бегом наверх, Хаген спустился ему навстречу. Иринг метнул своё копьё, противник увернулся. Они встретились на середине лестницы. Щит Иринга почти сразу был пробит насквозь, не успел тот воспользоваться заминкой, как Хаген, вместо того, чтобы поскорей выдернуть меч из щита, наоборот, схватился за рукоять обеими руками, сделал финт, и клинок пропахал Ирингу плечо, смяв кольчугу с плотью, датец с криком отступил. Хаген выдернул меч и нагнулся к упавшему на ступени копью. Противник его стал по всем правилам отступать – тогда-то наконечник копья и вонзился ему в глаз, и датец мёртво покатился по лестнице.
 - Да, зря, - согласился Фолькер с недавними словами бойца из Тронеге, провожая взглядом тело. Несколько бургундов – Гернот, задавленный смертью брата, в их числе – вышли на крыльцо и тоже проследили за падением Иринга. Внизу, во дворе, повисла такая же мёртвая тишина. Кто-то побежал осмотреть датца, но всем и так было понятно, что он мёртв.
 - Вассалы! – вдруг поднял голову Хаварт. – Датцы, отмстим за Иринга!
Хаген обернулся на зал – оттуда подходили бургунды и молча вставали за его спиной. Датцы внизу сбежались к Хаварту, ожидая приказа.
 - Штурмуйте лестницу! – закричала Кримхильда, вскинув руку. – На штурм, в атаку!
Бургунды заняли лестницу до середины и были готовы достойно встретить противника, когда Гернот выбился вперёд, оттеснив Хагена:
 - Сестра, Хильда, стой, что же ты делаешь!
 - Я делаю, то, что должна, - ответила она снизу.
 - Гизельхер убит, Кримхильда, он умер по твоей вине!
Королева вскинула брови:
 - Надо ж, недолго он продержался.
Гернот со слезами в голосе спросил:
 - Ты пошлёшь двух других своих братьев на смерть?
 - Она послала на смерть сына, что вы с неё спрашиваете, - сказал фон Рависсант – он, конечно, не мог упустить такой случай и отсиживаться в зале.
 - Да, - звонко воскликнула Кримхильда. – Не с меня вам спрашивать, и не перед вами мне ответ держать… Хаген! Ты заплатишь мне кровью… На штурм, что вы встали, убейте его, наконец!
Датцы сорвались с места, они только и ждали, когда королева закончит обещать Хагену расправу. Бургунды выстроили защиту, и на лестнице датцы не имели против них шансов. Хаварт после первого беспорядочного натиска сказал своим отступать, потом повёл их в открытое столкновение снова, опять отступил, снова ринулся вперёд… Бургунды то отшатывались назад, то занимали прежние позиции, ощущая себя воротами под ударами тарана. Хаген понимал, что дальше в таком духе продолжать нельзя.
 - Назад, - приказал он нибелунгам, а сам шагнул вперёд и схватился с Хавартом. Датцы пошли на помощь предводителю, из бургундов приказ решился нарушить только Фолькер, перескочивший через четыре ступени и влетевший в образовавшуюся кучу-малу. Вскоре Хаген и шпильман вырвались ступени на три вверх, а Хаварт упал мёртвый, и, может, ещё только раненый, и озверевшие датцы пошли за бургундами по нему.
 - К залу! – кричал кто-то из них, взявшийся командовать. – Всех перебьём!
 - Отступаем к дверям, - сказал Хаген, и схватка довольно быстро переместилась на крыльцо. Но и там датцам не дали развернуться – подошли ещё бургунды с Данквартом во главе и помогли вышибить их авангард обратно на лестницу. Кримхильда до крови кусала губы и терзала подол, глядя на всё это снизу. Дитрих молча собрал своих и ушёл со двора. Вслед за ним через некоторое время отправился и Рюдигер.
 - Брат! Хаген! Ты где? – крикнул Данкварт, пытаясь найти владельца Тронеге во всеобщей свалке.
 - Здесь, - ответил Хаген, хладнокровно отбиваясь от двоих датцев сразу.
 - Сейчас помогу, - сказал, увидев это, Данкварт, пробрался, орудуя мечом и щитом, к брату и замахнулся на одного из датцев, и тогда чей-то дрот вонзился ему под лопатку.

Атаку бургунды отбили блестяще; мало кто из датцев уцелел, нибелунги же потеряли полсотни человек ранеными, тридцать четыре человека убитыми, и среди убитых был Данкварт. Его положили на пол в зале, пока бургунды выносили вражеские трупы и спускали их с отвоёванной лестницы. Внизу бранились, кричали и плакали гунны и немногочисленные из гуннок, оставшиеся на поле битвы, каким стал дворец. Хаген встал на колени у тела брата и закрыл ему ещё не покрывшиеся патиной глаза.
 - Что? Что? – Ортвин протолкался к трупам. – Да как же это? Разве Данкварт мог… мог… Да… Да… Хаген! Хаген, сделай что-нибудь!!
Хаген покачал головой: «Я уже ничего не могу сделать». На измазанном кровью лице смешной и ненужной казалась повязка, лицом он был так же сер, как мертвец, и так же стремительно посерел Ортвин, наклонившись к трупу дяди.
 - Да не может быть, - сказал он с искренней убеждённостью. Когда он убедился, что Данкварт в самом деле мёртв, он встал и пошёл на крыльцо. Хаген не остановил его, и поэтому никто другой не стал останавливать.
 - Кримхильда, - рыкнул он, встав на вершине лестницы. – Слышишь меня, Кримхильда!
Она, сидевшая на полешке, подняла голову.
 - Ты убийца, Кримхильда, я тебя проклинаю. Нигде и никогда тебе не найти покоя! Ты умрёшь страшной смертью…
Кримхильда хмыкнула и пожала плечами, как бы говоря: «Нашёл, чем угрожать».
 - Туда ты пойдёшь, - размеренно продолжал Ортвин, - где люди тебя вовек не увидят. На орлиной скале… ты будешь сидеть…
Не глядя на мир,
Хель озирая;
еда тебе будет
противней, чем змеи
для взора людского!

Безумье и муки,
бред и тревога,
отчаянье, боль
пусть возрастают!
Сядь предо мной,
нашлю на тебя
чёрную похоть,
горе сугубое!

Голос снизу подхватил:
Ты разгневала Одина,
Асов главу,
Фрейр тебе враг:
жена преступная,
навлекла ты богов
неистовый гнев.

Это был Хильдебранд; сказав свои слова, он резко развернулся и ушёл за ворота, никто не успел его остановить. Хаген подошёл к тяжело дышащему Ортвину, взял его за плечо и чуть не силком увёл с крыльца.
В зале бургунды сели кто где, на скамьи и на пол, несколько поставленных Хагеном человек слонялись по постам, высматривая гуннов. Фон Тронеге усадил племянника на скамейку, отыскал помятый кувшин, где на самом донышке ещё что-то плескалось.  Найденное он протянул Ортвину – тот машинально взял и машинально выпил. Подошёл Гернот, посмотрел, отошёл. Хаген окликнул его – голос его был хриплым и натужным:
 - Принц, займись провизией и питьём, нам здесь ещё сидеть.
Гернот обрадовался заданию, кивнул и пошёл прочь. Гюнтер со своего места хмуро проводил его взглядом, потом покосился ещё сумрачней на Фолькера, который, торопливо пройдя мимо него, тоже приблизился к Хагену и Ортвину.
 - Откуда вы знаете эти слова? – спросил он.
 - Не знаю, - ответил Ортвин, вытряхнув из кувшина последние капли. – Вот ведь. Никогда не был я так уж к нему привязан… А теперь нет его…
Он опустил голову, сдерживая позыв к слезам. Хаген сел рядом на скамью, Ортвин повернулся к нему:
 - Понимаешь, я ведь был в неё влюблен…
 - Я знаю, - отвечал шёпотом Хаген.
 - Конечно, знаешь. Я мечтал, чтобы она после моей смерти поставила за меня свечку и всплакнула, я мечтал об этом! Этого Зигфрида я, конечно, ненавидел…
Фолькер с изумлением смотрел на вечного пересмешника и зачинщика ссор, хотя он и раньше подозревал, что всё с ним не так просто.
 - Ну ладно, что было, то прошло, - бесцветно продолжал Ортвин. – Но она же была… Хаген, ты знаешь, какая она была! И теперь она… беснуется, она убила… уже сотни человек. Я не понимаю. Это перестало быть смешным, Хаген, вопли в соборе тогда – это было смешно, а сейчас – почему! всё же быльём поросло. Я не понимаю, зачем ей мы, мы же не убивали её Зигфрида! Зачем ей Данкварт! Объясните мне, за что она его забрала!
 - Зигфрид давно уже не при чём, - сказал Фолькер. Ортвин хотел спросить «А кто тогда», но махнул рукой и затих. Гюнтер, продолжавший хмуро оглядывать зал, подхватился вдруг и подошёл к ним.
 - Хаген, я могу с тобой поговорить?
Тот поднял мёртвый взгляд и поднялся со скамьи. Отведя вассала поближе к дверям, Гюнтер, помявшись, сказал:
 - Послушай, надо попробовать переговорить с ними.
 - Никогда. И смысла нет, мой король, - Хаген смотрел на створки. Гюнтер вцепился в него, шепотом закричал вассалу в лицо:
 - Мы все здесь погибнем! Мы же в ловушке, Хаген, Хаген, они нас всех убьют.
 - Вы были предупреждены, - ответил он, твёрдо встретив испуганный взгляд.
 - Ты понимаешь, что мы из-за тебя попали в эту заваруху? Твой брат сейчас погиб из-за тебя!
 - Чего вы хотите от меня.
 - Чтобы ты вывел нас отсюда.
 - Я не смогу это сделать. Но попытаюсь, клянусь волком и вороном, попытаюсь.
 - Ты хочешь сказать, нам… совсем не выбраться?
 - Да, - с непонятным удовольствием отвечал вассал.
 - Хаген, делай что хочешь, но вытащи нас!
 - Да.
Гюнтер отпустил его, одновременно успокоенный и ещё сильнее напуганный.
 - Для начала нужно начать переговоры, - сказал он.
 - Я не буду разговаривать с ними.
 - Разумеется, - услышали оба голос Гернота. – Это сделаем мы с братом. Нас она послушает.
Хаген поклонился и отошёл в сторону. Трупы бургундов были аккуратно уложены на манер поленницы вдоль задней стены зала.               
 - Что он придумал? – окликнул владельца Тронеге Герхард фон Рависсант. Он устроился на полу и перевязывал теперь ногу обрывком занавеси.
 - Вести переговоры, - Хаген приостановился.
 - Ну не глупость ли, после всего произошедшего вообще никакие переговоры не возможны… Вы хоть сказали ему это?
 - Нет.
 - Почему?
Хаген передёрнул плечами.
 - А, кстати, мои соболезнования, очень жаль барона Данкварта… Очень может быть, что она потребует вашу голову в качестве выкупа.
 - Да.
 - А сами-то вы что об этом думаете?
Хаген слегка улыбнулся, глядя на рукоять Бальмунга, посверкивающую зелёным камнем.
 - Я уже устал ждать. Я давно жду этого от неё, с самого убийства Зигфрида, - почти прошептал он. – Я мечтаю получить своё. И не хотел, чтоб впутывались другие… Но вы сами знаете, что было предсказано.
 - Да кто сказал, что мы должны слушаться этих русалок!
 - Герхард, мы с вами никогда не были «мы».
 - Хм, как будто я ждал, что мы вдруг станем союзниками.
Хаген ушёл, не подведя никакого финала разговору.

                Авентюра X
 - Кримхильда! Кримхильда!
 - Чего тебе, Гюнтер?
 - Нам нужно с тобой поговорить. Сейчас я и Гернот спустимся во двор, а ты прикажи своим людям уйти, хорошо?
 - Как же, - посмеялась Кримхильда. – Встретимся на середине лестницы.
 - Хорошо, ладно.
Тяжело шагая по ступеням, братья спустились до середины лестницы, где их уже ждала легко взбежавшая наверх сестра.
 - Вы хотите мира? – весело спросила она. Гюнтер начал, тщательно подбирая слова:
 - Послушай, Кримхильда. Мы рождены одной матерью от одного отца, ммм… мы не сделали тебе зла. То, что произошло, это, так сказать, ужасное недоразумение.
Кримхильда слушала внимательно, доброжелательно и терпеливо.
 - Мы искупим свою вину перед гуннами, а они искупят свою вину перед нами. Зачем продолжать это бессмысленное кровопролитие? Ты, скажем так… ты сама знаешь, как умеем мы отбиваться. Разве голос, эээ, крови ничего не скажет тебе? Что за зло ты затаила на нас?
Кримхильда сделала вопросительное лицо:
 - Ты будешь продолжать, или хочешь услышать мой ответ?
 - Конечно, отвечай, - не сдержался до сих пор беспокойно молчавший Гернот.
 - Я отпущу вас, - лукаво улыбнулась сестра, - может быть… если вы… как это называется? выдадите мне человека, который мне нужен.
 - Кого? – обречённо спросил Гюнтер.
 - Хагена, - пропела она, - Хагена фон Тронеге.
 - Ты собираешься убить его? – в лоб задал вопрос Гернот.
 - Я сделаю с ним всё, что захочу…
 - Мы не имеем права выдать тебе верного вассала! – сильным голосом воскликнул Гюнтер.
 - А, так он выполнял твой приказ? – ласково спросила Кримхильда. Гюнтер быстро ответил:
 - Конечно, нет.
 - Тогда за чем дело стало? Мои гунны раздавят вас. Даже с вашим Хагеном во главе, - нежно прибавила она. – Вы погибнете, все-все.
 - Чем ты подтвердишь, что выпустишь нас? – мрачно спросил Гюнтер. Гернот воззрился на него, не веря.
 - Своим словом, брат, своим словом, я никогда не нарушаю своего слова.
 - Я подумаю… Кримхильда, мы же помирились с тобой, - взмолился король. – Мы поцеловались с тобой и поклялись забыть все, так сказать, недоразумения, и… так… и… - Он сбился. – Хочешь… если клад…
 - Э, нет, - шутливо погрозила королева. – Хаген, Хаген мне нужен, а вы все пойдёте к нему в довесок, если не отдадите мне его. Ты понял, братец?
 - Да, понял.
 - Ты согласен или нет?
 - Я подумаю.
 - Конечно-конечно, думай. Мне некуда спешить, - она улыбнулась, ласково оглядела братьев, повернулась и стала лёгкими шагами спускаться. Гернот сжал рукоять меча и сдавленным шёпотом сказал:
 - Впервые в жизни мне захотелось убить человека.
 - Не думаю, что она человек, - жалобно ответил Гюнтер и пошёл наверх. Все уж собрались у дверей, ожидая вестей.
 - Ну, - сказал им король, - она требует жизни Хагена.
Конечно, все обернулись на владельца Тронеге. Прищурив глаз, он стоял возле тела брата и издалека слушал. Гюнтер продолжал, но смотрели все на Хагена:
 - Нам не выбраться из кольца боем. Кримхильда отказалась даже выслушать другие предложения. Что делать, мессеры?
Стало тихо.
 - Ну не выдавать же его, - сказал барон Синольт. Он первый предложил единственно возможный вариант, все взгляды скрестились на нём, даже Хаген неторопливо перевёл прицел рыжего глаза на него.
 - Да, господа, - сказал граф Доннерберга. – Это бесчестно.
 - А может… - донёсся неуверенный голос.
 - Так вас и эдак, - взорвался Синольт, - это даже смешно обсуждать!
 - Да, - подхватили остальные.
 - Как можно…
Гюнтер молчал. Хаген через зал пошёл к ним, глядя себе под ноги. На полу было много луж крови; она не впиталась, пол дворца делали из дорогого мрамора.
 - Послушайте-ка, - взял слово Герхард. – Мы должны понимать, что она слова не сдержит. Без Хагена нам всё равно не выбраться от этих гадюк. Мне не стыдно такое говорить, я ещё не потерял здравый смысл. 
 - Вассалы, - сказал очнувшийся Ортвин каркающим голосом, - если Хагена отправят к ней, мы пойдём за ним.
 - Да! – крикнул кто-то.
 - Мы с графом!
 - Мы-то клятве верны!
Гюнтер продолжал молчать. Гернот почувствовал, что лицо до боли краснеет от нестерпимого стыда.
 - Гюнтер, - тихо сказал он брату под шум, - скажи что-нибудь. Не делай этого.
Хаген подошёл к бургундам, и всё резко замолчали, ничего не могли поделать, хотя и знали, что он всё слышал.
 - Мой король, если прикажете, пойду, - Хаген вглядывался в лицо сюзерена. – И никто за мной не отправится, - с нажимом отнёсся он к Ортвину.
 - Король! – дружно и нестройно выдохнули все. Гюнтер вертел в пальцах булавку с плаща с головкой в виде дракона. Молчание стало чересчур уж напряжённым. Хаген поклонился и пошёл к дверям. На ходу он содрал повязку, закрывающую глаз, отстегнул плащ. Если бы кто видел его лицо, он бы прочитал на нём изо всех сил сдерживаемое нетерпение и одновременно горечь.
 - Стой! – крикнул Гюнтер. Хаген улыбнулся, не оборачиваясь, провёл ладонью по лбу и, выйдя на крыльцо, прикрыл за собой дверь.
 - Стойте! – закричал уже хор. Фолькер бросился следом за другом и догнал его на крыльце.
 - Не позорь Бургундию, Хаген, - строго окликнул он. Фон Тронеге обернулся, помедлив, вернулся. 
 - Чем это я позорю?
 - Ты нас одних оставляешь в качестве предателей. Что о нас напишут в сказаниях!
Хаген вздохнул.
 - Зачем ты снял повязку?
 - Это теперь лишнее.
 - Хорошо же… Нам всем гибнуть, а ты малодушно оставляешь нас. Одумайся-ка, Хаген, пока не поздно!
Он смотрел вниз. Со двора неслись отголоски разговоров; Кримхильда, сидя на полешке, пела:
 - Его не спасти, ему смерть суждена!
   Влечёт его тёмная сила!
   Дыханьем своим молодая весна
   Знать, разум его опьянила…
Хаген хмыкнул и вскинул глаза на Фолькера (один глаз был темнее другого).
 - Да, ещё не конец. Пошли обратно.
 - Пошли, - согласился Хаген.
В дверях их встретили встревоженные бургунды.
 - Графу Хагену виват! – крикнул кто-то, и крик был подхвачен так, что слышно было и во дворе. Пение и разговоры притихли.
 - Прости, малодушен, - бормотал Гюнтер, обняв вассала. Тот отстранился и утешил:
 - Не берите в голову, мой король. Ну, - он обернулся к нибелунгам, - будем отбиваться.
 - Ура! – грянули бургунды. Гернот спросил:
 - А что ответим ей?
 - Что помело она получит, а не нашего графа! – ответил за всех латник Хеннель.
Кримхильда получила ответ. Гунны отшатнулись, так она стала похожа на бешеную ведьму. Откинув косы назад, она бросилась  лестнице.
 - Хаген! Ты всё равно придёшь ко мне! Всех вас затравлю, моей добычей будете! Хаген, ты слышишь, ведь я знаю… Мой будешь, навеки, так и знай!
 - Рад служить, - ответил Хаген с крыльца и ушёл.
 - Ааа, - во всю силу лёгких завопила Кримхильда и, когда откричалась, несколько успокоилась.
 - Король, - сказала он, подойдя к Этцелю. Он сидел на принесённой гуннами массивной скамье, держа на руках сына.
 - Ты хочешь отомстить убийце нашего ребёнка? – спросила Кримхильда. Король поднял на неё глаза:
 - Уйди от меня, ради всех богов. Уйди.
Кримхильда ответила смешком и обернулась к вассалам:
 - Кто со мной будет мстить?
Гунны, сидевшие по углам двор, стали подниматься и подтягиваться к королеве.
 - Что мы сделаем? – спросили её.
 - Мы подожжём дворец, - отвечала она.

Фолькер достал скрипку, и всем бургундам захотелось плакать и петь хотя бы в глубине души. Шпильман играл мелодию, которую сам не помнил, играл, закрыв глаза, и у слушателей от злой, отчаянной и дерзкой песни пробегала ознобная дрожь по телу, и в душе совершенно неожиданно просыпалось что-то незнакомое. Песня кончилась быстро, но горький смех её продолжал витать по зале. Фолькер опустил скрипку, сам удивлённый и странно улыбавшийся. Нибелунги сидели, собравшись вокруг скрипача, и смотрели на него, как смотрят сонным вечером на костёр. Хаген сторожил у окна, но смотрел тоже на Фолькера; они встретились взглядами, и шпильман очнулся. Владелец Тронеге отвёл взгляд за окно, он высматривал там свою королеву.
Гунны отправились со двора за стены – добираться до ничего не знающего города и до жидкого леска. Они вернулись с хворостом, дровами, кувшинами и целыми бочонками масла.
 - Сегодня солнцеворот, - сказал Хаген.
 - Вот почему этот день так длинен, - откликнулся Фолькер. – Такое сухое лето в этом году.
 - Ты это к чему? – насторожился Герхард.
 - Мне кажется, это имеет значение. Наверное, потому, что последнее лето.
 - Нет, - Хаген продолжал глядеть во двор. – Лето сухое, и легко найти дрова.
 - И, - поторопил его Герхард.
 - Похоже, она затеяла поджог, - прокомментировал Хаген то, что видел внизу. Фолькер и граф Рависсанта подошли посмотреть.
Гунны в закатных сумерках подкладывали дрова и хворост везде, где могли дотянуться без риска напороться на бургундские копья, а хоть бы и с риском – часовые подбили нескольких.
 - И ничего нельзя сделать? – спросил Фолькер. Хаген мотнул головой. На холодном песке двора стояла в обрамлении своих кос Кримхильда, прямая, неподвижная, и смотрела наверх.
 - Простите меня, но она дура, - со смехом сказал Герхард. – Дворец-то каменный!
Фолькер хлопнул себя по лбу и тоже рассмеялся:
 - Это что же, мы просто погреемся у костерка?
 - Нет, мы можем задохнуться, - ответил Хаген. – Или пропасть, если стены рухнут. Она совсем не дура.
 - Дьявол! Что теперь делать? – услышали их разговор. Подошли латники, риттеры, сам король. Паника вспыхнула в воздухе раньше, чем Кримхильда самолично подпалила дворец. Поднялся шум, началась бестолковая суета.
 - Тихо, - рявкнул Хаген, и в голосе его прорезались гром и удивительная сила убеждения. – Всем стоять! Будете трусить – скорее погибнете. Выдержим.
Хворост занялся, вспыхнуло с треском всё, что было щедро облито маслом.
 - Молотом их через коромысло, - выразил Синольт общую мысль. В тоске ожидания бургунды смотрели на неясный ещё дымок и только оглядывались на Хагена, со всей силой страха поверив, что он один знает, как быть. Запал был подложен на славу. Вскоре нибелунги почуяли, что стало душно и очень тепло. Потом жарко. Потом невыносимо жарко, казалось, кольчуга пригорела к телу; воздух застыл и затрещал. А потом наверху показался огонь – горела крыша.
 - К стенам! – приказал Хаген. – Прикрыться щитами!
Все синхронно бросились выполнять. Оказавшись у стены, Хаген поднял свой щит, подарок Рюдигера, над своим королём. Гюнтер махнул рукой: не надо; вассал не среагировал (глаза его засветились ярко-жёлтым). Свой щит король давно потерял во время боя.
Кримхильда подходила ближе, пока на неё не дохнуло страшным жаром; со двора было видно, как огонь пытается сожрать камни и как торопится, добравшись до деревянных балок. Кримхильда смотрела тихо и ласково, как на рождественский камелёк, и напевала:
   Я поклялась в ответ
   Ему в тот вечер синий.
   Пусть мне надежды нет,
   Пусть веры в сердце нет,
   Вот – апельсинный цвет. 
   Не счастлива ль я ныне?
Головная боль захватила череп до самой шеи, воздух было больно вдыхать. Фолькер больше не мог держать на весу щит. Сверху стали падать горящие головни, зал загорелся. Первые огни нибелунги затоптали, но потом занялись столы и перекрытия. Они прогорели быстро, а с потолка с огромной высоты упала горящая балка. Кто-то рванулся к крыльцу – там его встретили гуннские стрелы. Стрелы тоже были горящие, дверные створки загорелись, загорелись и те, кто рванулся к ним. Выхода теперь не было, да и раньше не было смысла выбегать в объятия гуннов.
Фолькер почувствовал, что падает; это угар, подумал он, глаза у него стали слипаться, рука с щитом опускаться.
Резкой пощёчиной его разбудили. Заехав другу ещё раз для верности, Хаген толкнул его  окну с тлеющим подоконником, где уже пристроил короля. Среди бургундов покатилась волна тяжёлого ужаса, который заставлял замереть и умереть. Ортвин сполз по горячей стене.
 - Больше не могу, - захрипел Хеннель. Фолькер вдруг вспомнил, как они плыли через ров в Рависсанте… через тухлую, холодную воду…
 - Больше не могу, граф! Помогите! Воду, душу свою за воду отдам…
Казалось, треск раскалённых камней явственно слышен. У стен больше нельзя было стоять. Хаген согнал всех к середине зала. Балки больше почти не падали. Горело всё, даже воздух.
 - Воды? – переспросил Хаген с резким смехом. – Здесь ничего нет. Но трупы гуннов мы ещё не все вынесли. В такой жаре неплохо. Пей, Хеннель, если не брезгуешь.
 - Что пить, граф?
 - Кровь, Хеннель. Да и вы, господа.
Латник дико посмотрел на сюзерена, огляделся по сторонам – и наклонился к трупу, лежавшему неподалёку, до которого ещё не добрался огонь.

Для гуннов это была страшная ночь. Заворожённые ужасом, они смотрели на горящий дворец своего короля, на искры, взлетающие в темноту и не гаснущие до самой земли. Двери полыхали, из окон рвался огонь. А потом начала обваливаться крыша, и во дворе гунны слышали вражеские крики. Им стало понятно, что бургундам конец; они все дружно, молча оглянулись на королеву. Усталая, осоловелая, она сидела на скамье рядом со спящим Этцелем. Глаза её поблескивали золотом и янтарём, на коленях дремал приблудный чёрный котёнок.
Утром увидели, что дворец прогорел. В тусклости всходило солнце, от стен вдаль уходили полосы розоватых облаков, перемежающихся с чистым небом. От запаха палёного и горелого мутило, мутило даже от розовых облаков. Дворец стоял изувеченный, обгорелый и мёртвый. Гунны переглядывались, стало вдруг до слёз томительно и тоскливо.
Кримхильда очнулась от недолгой дремоты. Было совсем тихо, во дворе так же, как в палатах дворца. С котёнком на руках она стала подниматься, её подол стелился за ней. Никто больше не пошёл смотреть на мёртвых врагов.
Она поднялась на крыльцо, сделала несколько шагов, замерла и уронила обиженно мяукнувшего котёнка. В дверях стоял Хаген; лицо измазано кровью и покрыто гарью, кровь и пепел на кольчуге, только золотые глаза и зелёный камень меча ярко блестели. Шрам через глаз выделялся красной линией. Зашибленную левую руку он прижимал к боку. Рядом с тонной серебрянокосой Кримхильдой он казался дьяволом из самого пекла; она рядом с ним – горной феей.
Какое-то время они молча жадно смотрели друг на друга. Первым шевельнулся Хаген, и Кримхильда сделала движение бежать, но её остановил его хриплый голос:
 - Наслаждайтесь, моя королева, я ещё жив.
 - Вы… что же… - пролепетала Кримхильда, отступая. – Вас и огонь не взял?
 - Мы ещё повоюем, - Хаген шагнул к ней, и испуганный котёнок порскнул вниз по лестнице.
Они снова замерли, ожидая один от другого первого жеста. Первой не выдержала Кримхильда – подобрав подол, бросилась бежать во двор. Хаген негромко рассмеялся ей вслед. Следом за ним на крыльцо стали выходить другие бургунды, такие же усталые, перемазанные кровью и помеченные пожаром. Едва не у всех были опалены лица; брови, ресницы и бороды обгорели. Вышел и Фолькер, нервно прижимавший к себе скрипку, будучи не в силах её отпустить – на её корпусе тоже остались тёмные пятна.
 - Какой пир она нам задала, а? – заметил Хаген. – Такого ещё не бывало.
 - Это была самая страшная ночь в моей жизни, - и голос, и лицо Фолькера были неподвижны. Рыжий хвост волос подгорел, на щеках остались красные пятна ожогов, кольчужный капюшон болтался за спиной. – Это было видение ада, Хаген.
 - Это сам ад и был, - ответил Герхард, держась за перила с огромным трудом. – Больше мне ничего не страшно.
Прихрамывая, вышел король. Копоть на его лице была размазана до невероятной грязи – он вытирал рукой слёзы, он плакал, у прочих просто слезились глаза.
 - Гернот погиб, - сказал он. – Ему раскроило голову черепицей. Я увидел это только поутру.
 - Барон Синольт тоже, - откликнулся Фолькер.
 - А Ортвин? – Герхард посмотрел на Хагена. – Я видел, как он упал.
От свежего воздуха и живые едва не падали замертво, лица у всех были теперь серые и отёкшие под слоем гари и ожогами.
 - Погиб, - ответил Хаген.
 - Верно?
 - Я сам закрыл ему глаза.
Отплакав, Гюнтер спросил:
 - Сколько погибло людей в общей сложности?
Из зала приковылял Хеннель. На вопрос короля он поднял голову:
 - Я посчитал, мой король. Не меньше двух сотен человек. И раненые, думаю, долго не проживут.
Все замолкли. Некоторое время они в полной прострации смотрели в пустоту. Их разбудил голос Кримхильды:
 - С добрым утром!.. Воины, поздравьте их с добрым утром.
Бургунды отступили ко входу в зал. Но от дружины Этцеля в стенах дворца остались только трупы. Кримхильда застонала, уронив голову, в пустом дворе.
 
                Авентюра XI
 Фолькер, сев на край перил, пропел:
 - Пусть полон мир чертями будет,
   И нас захочет поглотить,
   В нас страха нет, нас не убудет,
   И мы сумеем победить!
Голос у него осип.
 - Сутки не спал, а всё поёшь, - сказал ему Герхард.
 - Я двое суток не спал, - отвечал шпильман. – А петь буду даже в аду на сковородке.
 - Думаю, там мы с тобой встретимся. Сыграешь мне там «Песню о Рейне», хорошо?
 - Да я вам ещё и сейчас сыграю, - Фолькер положил скрипку на плечо. Две струны на ней лопнули во время пожара.
Рюдигер и Дитрих стояли в воротах.
 - Сами видите, ничто не поможет, - сказал бернец. – Гунны в округе, бургундов они отсюда не выпустят. О мировой и речи быть уже давно не может.
 - Какой ужас… какой ужас… - шептал Рюдигер, и Фолькер играл «Песню о Рейне». Герхард фальшиво и хрипло подпевал. Откуда-то из-за ворот прилетела стрела, уткнулась в перила.
 - Жаль уходить с воздуха, - заметил на это шпильман, опустив скрипку. – У меня очень кружится голова… И, знаете, везде красные полоски, будто ручейки крови – текут и текут…
 - Это от усталости, мне знакомо.
Вторая стрела вонзилась  в обгорелую стену. Скрипач и граф заторможено ушли с крыльца.
В зале Хаген отдавал распоряжения. Слышались стоны и плач – отдирать ткань от почти сожженного тела было не под силу даже бургундам. Труп Гернота с чинно сложенными руками лежал на том, что осталось от стола. Фолькер сел на пол и прислонился к обожженной стене. Хаген, покончив с делами, опустился рядом; на его лице застыло каменное выражение, глаза были совсем каменные. Он принялся закатывать левый рукав кольчуги, потом камзола, прокусил себе во время этого мероприятия губу.
 - У тебя кровь вот здесь, - Фолькер показал.
 - Ага, - Хаген со злобой утёр кровь с губ. – Это ещё с ночи. Когда мы кровь пили.
 - Боже мой, не хочу это вспоминать.
Оглядывая распухшую и искровяненную руку, Хаген задумался:
 - И что мне с этим делать.
 - Знаешь, - через силу произнёс скрипач, - от крови и вправду прибавилось сил, вот что меня пугает. Не врут легенды.
 - Конечно, не врут, - Хаген принялся кое-как стягивать руку обрывком плаща. Фолькер вздрогнул от этого жутковатого зрелища:
 - Ты что творишь, Хаген, мне теперь за двоих больно.
 - Ты ожогов не получил?
 - Только лицо… Знаешь, мне кажется, финал этой истории несколько затянут.
 - Во-первых, я тысячу с собой взял. Время нужно на всех.
 - Как мы остались живы, ума не приложу. Я буду рад, если умру раньше тебя.
 - Почему? Я достойно умру. Постараюсь, - прибавил он.
 - Ничего ты не понимаешь, Хаген. Я, в конце концов, люблю тебя и не хочу видеть тебя с мечом в сердце.
Хаген зубами затянул повязку, обернулся к другу:
 - Нужно выдержать всё.
 - Послушай, а зачем ты всё оберегал короля?
Хаген призадумался:
 - По привычке, - предположил он и хотел было по привычке передёрнуть плечами, но это было слишком больно делать.
 - Эй, друзья мои, вперёд… битва ждёт, битва… ждёт… - напел Фолькер, засыпая.

 - Нет, госпожа, никогда! - Рюдигер отшатнулся от неё. – Я… не могу, не имею права!
 - Вспомни свои клятвы, Рюдигер, - воскликнула Кримхильда стальным голосом.
 - Госпожа… госпожа… – в панике маркграф рухнул на колени. – Освободите меня… Я не могу. Они друзья мои, я клялся им, что в Гунненланде с ними не случится беды… мы обменялись подарками… - Его лицо исказилось. – Принц Гизельхер жених моей дочери!
Кримхильда сухо рассмеялась:
 - Гизельхер убит.
 - Госпожа, помилуйте меня!
 - Вы вассал мой, Рюдигер.
 - Прошу вас, заберите мою марку, земли, золото, всё, я уйду отсюда пешком. Я не могу, не могу поднять на них руку.
 - Я освобожу вас…
 - О, госпожа!
 - …после того, как вы исполните мой приказ.
Эти слова добили Рюдигера; он спрятал лицо в ладонях и разрыдался в голос.
 - Вспомните, вы на мече клялись мне защищать меня и выполнять мои приказы…
Рюдигера согнуло пополам, но он справился с собой, встал и посмотрел на неё пустыми глазами. Его пустота, однако, утонула в пустоте и тьме взгляда Кримхильды. Сосущая пустота поселилась в её зрачках, смерчем вертелась в груди, её надо было заполнить.
 - Бехларенцы! – крикнул Рюдигер. К воротам стала стягиваться его дружина.

 - Ну, день простояли, ночь продержались, а дальше что? – сказал часовой.
 - Опять день держаться.
 - А потом? Да и не продержимся мы столько.
 - С графом – продержимся. Смотри-ка.
 - Смотрите, сюда идёт маркграф Рюдигер, - объявили латники. Им пришлось повторить это ещё несколько раз; Фолькер очнулся от тяжёлого забытья и увидел Хагена, надевающего подшлемник и шлем. На лице у него была почти такая же бесконечная усталость, какую ощущал Фолькер.
Однако вскоре у обоих вспыхнули тёмные огни в глазах; переглянувшись, они зашагали к дверям.
Рюдигер был теперь человек из славного прошлого, он был до адской ночи, до того, как бургунды стали пить человеческую кровь и убивать недавних сотрапезников. Лицо Рюдигера, знакомое и милое даже в надвинутом на лоб шлеме, заставило вдруг понадеяться.
 - Это Рюдигер! – закричали сразу несколько человек. – Подмога пришла! Выстояли!
Рюдигер остановился на середине лестницы, глядя на вышедших на крыльцо бургундов.
 - Нет, друзья, - сказал он. – Я за вашими жизнями пришёл.
 - Это как же? – переспросил Гюнтер. – Вы на нас пошли, на друзей… заодно с ними?
 - Да, - твёрдо отвечал маркграф. Гюнтер этого как-то не ожидал.
 - За что? – спросил он. Рюдигер сжал губы:
 - Королева спросила с меня мою клятву.
 - Мы ожидали… мы ждали… что ж вы раньше оставались в стороне? – в неподвижном страхе заповторяли бургунды. – Как же так? Теперь всем погибать…
 - Не вынимайте из меня душу, - взмолился Рюдигер. – Примите бой, если вы мне друзья.
Хаген поднял руку, и бургунды замолчали; он спустился по лестнице и остановился в нескольких ступенях от маркграфа. Тот смотрел на Хагена мучительными глазами.
 - О вас, - сказал Хаген, и голос его непривычно зазвенел, - будут рассказывать сказания и петь песни. Ваша верность будет оплачена. Я первый оплачу… Не я вас убью – даже если всех перебьёте, руку на вас не подниму.
Фолькер крикнул:
 - Если мой друг решил не притрагиваться к вам, я присоединяюсь к нему.
Рюдигер слабо улыбнулся:
 - Вы бы не сомневались, Хаген.
 - Не скажите, - отвечал он.
 - У вас нет щита.
 - Он давно продырявлен и сломан.
 - Возьмите мой! – Рюдигер снял щит с плеча и резким движением протянул Хагену. Тот взял.
 - Думаю, мы попадём в сказания вместе, - со смешком сказал маркграф.
 - Да. Вы этого достойны.
 - Вы тоже.
Они раскланялись. Хаген развернулся идти обратно, но обернулся, встретился с Рюдигером глазами. Когда он вернулся, то заметил, что многие бургунды за ночь не разучились плакать, и пробормотал «Ну надо же». Нибелунги спрятали глаза. Хаген вынул меч из ножен. Рюдигер кивнул и повёл своих наверх.
 - В атаку, - скомандовал Хаген и рассмеялся. – Запевай.
 - Эй, друзья мои, вперёд,
      битва ждёт,
      битва ждёт!
    Эй, друзья мои вперёд, битва ждёт…
    Вместе скачем мы туда,
    Где кончается наш путь.
    Что бы ни случилось там,
       смелым будь,
       смелым будь!..
Первое столкновение было беспорядочным, бургунды отшатнулись, и граф Тронеге приказал:
 - В зал!
Они стали отступать, и, когда бехларенцы пошли за ними, Хаген и Фолькер встали на дверях – путь к отступлению был отрезан.
 - С ветки ворона спугнул
       гром подков,
       гром подков!
    С ветки ворона спугнул гром подков…
    Ворон знает, будет бой,
    Мне погибнуть суждено,
    Ворон знает и кружит
       надо мной,
       надо мной!
    Ворон знает и кружит надо мной…
Это Фолькер продолжал горланить песню. Осатанев, друзья сшиблись в залитом кровью зале уже всерьёз. Хаген оставил нескольких латников вместо себя на дверях и пошёл на помощь Гюнтеру.
 - Как там дальше поётся? – окликнул Фолькер. Хаген развернулся, огрел мечом плашмя одного бехларенца, лёгким взмахом задел второго по горлу – тот упал, держась за смесь кровавой каши и кольчужных колец.
 - Словно злой голодный волк,
       ветер взвыл,
      ветер взвыл!
    Словно злой голодный волк, ветер взвыл.
    Словно вещий серый волк,
    Смерть друзьям моим сулит.
    Ветра волчий вещий вой –
       плач по ним,
       плач по ним!
    Ветра волчий вещий вой – плач по ним.
 - К стене их, к стене!
Хаген пробрался к королю; возле него упал, помертвев, Герхард; Гюнтер, отбиваясь от отчаянно размахивающего мечом Рюдигера, крикнул:
 - Хаген, на помощь!
Тот замер с мечом в руке, но ему не пришлось выбирать: Рюдигер открылся для удара, и Гюнтер почуял свой меч в ещё живом теле прежде, чем успел о чём-нибудь подумать.
Никто так и не узнал, каким на самом деле был последний куплет песни, потому что Фолькер, отбиваясь, выкрикивал слова собственного сочинения:
 - Но я смерти не боюсь –
      ни черта, ни черта!
   Но я смерти не боюсь ни черта!
   Трусом не был никогда,
    Весел буду я вовек,
    Пусть идёт к судьбе своей
       человек, человек!
    Пусть идёт к судьбе своей человек…

 - Почему стало тихо? – удивился Этцель, подняв голову.
 - Битва закончилась, - ответила Кримхильда, вставая со скамьи. На воротах появился Дитрих в сопровождении своих бернцев. Он пропустил всё и потому остановился в недоумении, не видя Рюдигера.
 - О дьявол, - выкрикнула королева. – Он не выполнил приказ. Да он готов хоть сейчас отпустить их на Рейн, знаю его мысли, поганый пёс!
 - Нет, - сказал Дитрих, - не может этого быть. Он отправился… к ним, моя королева?
 - Да, я приказала ему.
Дитрих не мог оторвать взгляда от провала, изображавшего вход в смертный зал.
 - Хильдебранд, - сказал он прерывающимся голосом, - узнай, что произошло… Я… прости, не могу…
Избегая смотреть на Кримхильду, он ушёл со двора за ворота (бернцы встали станом на уважительном расстоянии от дворца). Хильдебранд сказал ему вслед «Будет сделано» и в полном душевном спокойствии зашагал через двор.
 - Дядя, постойте, - окликнули его.
 - Чего тебе, Вольфхарт? – обернулся Хильдебранд. Молодой Вольфхарт нимало не смутился:
 - Мы с вами пойдём, верно, друзья?
 - Да, - поддержали бернцы.
 - Разве можно туда идти одному, к этим зверям?
 - Это не звери, это друзья волков и храбрые воины, - строго поднял палец Хильдебранд. Племянник хмыкнул:
 - Тем более тогда.
 - Ладно, тролли с вами, идёмте.
За Хильдебрандом двинулась вся дружина. Он обернулся было, но потом махнул рукой и пошёл к лестнице. Кримхильда проводила их довольным взглядом и сказала:
 - А я предупреждала тебя, Дитрих. Ну, тебе виднее…
 - Чтоб мне помереть без покаяния, - с мрачноватым юмором заметил Фолькер, - да это бернцы.
Хаген обернулся:
 - Я сбился со счёта.
 - Ты не успел посчитать только меня и Хеннеля. Ну, и себя.
 - Хеннель ранен. Вряд ли очнётся.
Фолькер провёл рукой по лицу:
 - Сколько всего-то?
 - Нас двадцать человек.
 - Значит, недолго осталось. Их, правда, тоже мало. Интересно, зачем сюда идут бернцы?
 - А они сюда идут? – заинтересовался граф Доннерберга. Он двигался совсем тяжело, и пол-лица заливала кровь, но ещё держался. Подошёл и Гюнтер, а следом за ним и остальные.
 - Герхард тоже умер, - сказал король Хагену. Тот опустил голову, глядя вниз на лестницу.
 - Вы сильно ранены?
 - Нет, жить буду, - как бы улыбнулся король. – У тебя кольчуга разошлась справа.
 - Я знаю, я ранен.
 - А я думал, почему ты через силу говоришь.
Хаген с трудом кивнул; голова его, похоже, раскалывалась пополам. Едва взобравшись на крыльцо, Хильдебранд поднял руки:
 - Мы пришли с миром!
 - А, может, и нет, - не преминул прибавить воинственно настроенный Вольфхарт.
 - Кто это там такой смелый выискался? – даже обрадовался Фолькер. Хаген предупреждающе дотронулся до его плеча.
 - А что вам нужно? – спросил он. Хильдебранд несколько успокоился.
 - Мы хотим узнать, что произошло. Вы бились с Рюдигером? – Он обращался к Хагену, чуя предводителя в нём.
 - Бились, - отвечал за него Гюнтер. Хильдебранд посмотрел с удивлением:
 - Вы победили?
Бургунды красноречиво усмехнулись.
 - Рюдигер убит? – Голос бернца сел. Хаген подтвердил:
 - Да.
 - Это ты, сволочь, убил его? – вспылил Вольфхарт. Напускная весёлость сошла с него, осталась только злость. – В спину, а?
Хаген начал медленно звереть:
 - Я поклялся не поднимать на него руку. Ты, вижу, очень хочешь драки.
 - Будь уверен, я меч в руках держать умею.
Хаген сухо спросил:
 - Зачем пришли?
 - Отдайте нам тело Рюдигера, - рявкнул Вольфхарт прежде, чем Хильдебранд успел открыть рот. Дядя замахал на племянника рукой, а Фолькер, сжимая смычок и оскорбительно улыбаясь, чётко произнёс:
 - Идите и возьмите.
 - Придём и возьмём! – парировал кто-то из бернцев, а Вольфхарт посмеялся. Гюнтер посмотрел на старшего вассала, и тот сказал:
 - Вот что:  идите в зал и берите своих, мы не против.
 - Струсил! – восторжествовал Вольфхарт. Хаген вынул из ножен меч; Вольфхарт тут же схватился за свой; Фолькер пошёл другу на помощь; бернцы взлязгнули оружием; двадцать человек, оставшиеся от рати бургундов, с боевым кличем, который больше не был громовым, но внушал страх, в свою очередь, бросились защищать своего предводителя. Гюнтер, оставшийся в стороне, устало прислонился к стене, глядя на побоище. Два бернца, заметив его, пошли его убивать, и Хаген, оттолкнув от себя Вольфхарта, бросающегося на него со злобой, побежал спасать короля. С одним Гюнтер смог управиться и сам, на второго фон Тронеге подоспел.
Вольфхарт, оставшись без противника, огляделся. Бой плавно переместился в зал тем временем; тогда-то Хильдебрандова племянника увидел Фолькер:
 - Хотел боя? Получи!
Вольфхарт и скрипач встретились, ожесточённая рубка заслонила от них всё. Бернцы были хуже вооружены, но их было больше, и первым упал граф Доннерберга – просто от усталости.
Вольфхарт страдал излишней самонадеянностью, за что и поплатился. Понял ли он что-то, оказавшись нанизан на смычок Фолькера – осталось неизвестным. Хильдебранд не своим голосом коротко закричал, увидев, что племянник деревянно падает на труп какого-то бургунда. Фолькер отодвинул со лба кольчужный капюшон, вытер лоб. Хильдебранд бегом понёсся к нему, занося меч. Фолькер поднял глаза, потом смычок – но немного не успел. Он упал, заливаясь кровью; кровь темнила его рыжие волосы, глаза стали как два голубых камешка с острыми гранями. Он дёрнулся и затих, а кровь текла из раны на голове. Хильдебранд опустил меч, тяжело дыша.
 - Фолькер! Фолькер!
Старый бернец животом ощутил ужас, сердцем опасность, и обернулся. Хаген был уже близко, глаза его стали тёмными и нечеловеческими. Подавившись криком, Хильдебранд оглянулся на тело племянника и побежал к лестнице. Хаген – за ним. Он не выкрикивал бранных слов, угроз или военного клича, его мёртвое молчание заставляло Хильдебранда едва не падать от страха. На крыльце Хаген догнал его и рубанул сплеча. Хильдебранд колобком покатился по лестнице, зажимая рану на плече.
Хаген хотел было погнаться за ним, чтоб добить, но не смог. Вцепился в перила, зажимая рану на боку, стиснул до скрипа зубы, замер, перетерпел боль. Открыв помутневшие глаза, он не стал догонять Хильдебранда, а вернулся в зал, дошёл до места, где упал и умер Фолькер, рухнул на колени. Скрипач был уже мёртв, конечно; Хаген уткнулся окровавленным лицом в плечо шпильмана и взвыл волком.
Прошло немного времени. Пошатываясь, он пошёл искать надёжно запрятанную Фолькером скрипку. Найдя, вернулся, положил её другу на грудь, сложил ему руки, закрыл глаза. Скрипка была сломана, только гриф и ещё натянутые струны как-то удерживали её обломки. Копоть на его лице была размыта.
 - Ты плачешь? – спросил Гюнтер.
 - Нет, мой король. Я знал, что будет и это. И он знал. Он умер с оружием в руках.
Гюнтер, хромая, ходил по залу, как неприкаянная тень, наклоняясь к телам.
 - Они все мертвы, - сказал он наконец. – Все, Хаген. Мы остались вдвоём.
Тот не ответил. Гюнтер подошёл к нему, сел рядом.
 - Мы слишком давно вместе, чтобы теперь расстаться, - сказал он. – Я страшно устал, Хаген, я ранен.
Вассал открыл глаза:
 - Куда?
 - В спину, - Гюнтер кашлянул. – Сбоку. Несильно.
Хаген с натугой повернулся к нему:
 - Скоро мы будем её, мой король.
 - Я уже хочу умереть скорей. Посмотри, здесь мертвецы лежат в два слоя. Сотен десять, быть может. Её вина.
 - Наша вина.
 
                Авентюра XII
 - Ну, что? – в нетерпении спросил Дитрих, ждавший за воротами. – Где ты был столько времени? Я почти час стою здесь.
 - Простите, - придумал ответ Хильдебранд, садясь на траву и страдальчески морщась.
 - Что Рюдигер?
 - Мёртв.
Дитрих ахнул, в глазах поплыло.
 - Мёртв…
 - И Вольфхарт мёртв…
 - Постой, причём здесь Вольфхарт? Как мёртв?
 - Наши со мной пошли. Один я теперь у вас, один как перст, все полегли…
 - Что произошло?!
 - Ввязались в бой с нибелунгами. И… и всё. Хаген меня ранил, - с некой гордостью прибавил он.
Дитрих закрыл лицо руками.
 - Мои люди… мои люди…
Хильдебранд молчал. Дитрих, наконец, отнял руки от лица.
 - Идём за мной.
 - Куда?
 - К нибелунгам.
 - Без кольчуги, вдвоём.
 - Да! За мной!

 - Я предупреждала тебя, Дитрих, - встретила их Кримхильда. Она была бодра, свежа и взволнована.
 - Я приведу к вам этого Хагена, - пообещал Дитрих. – Клянусь чем угодно. Уйдите со двора, моя королева.
 - Я хочу посмотреть на бой.
 - Не нужно, прошу вас.
 - Если ты так хочешь, Дитрих…
Бернец про себя удивился, что она зовёт его на «ты». Поднял на неё глаза: Кримхильда казалась совсем юной, под глазами залегли синие тени, в глазах отражались огни ночного пожара.
 - Он идёт, - сказал Хаген, открыв глаза.
 - Кто? – спросил Гюнтер, не открывая глаз.
 - Дитрих фон Берн, наш судья, - Хаген поднялся, опираясь на меч, и пошёл к выходу из зала. Гюнтер следил, как он идёт.
 - Нибелунги! – со двора закричал Дитрих во всю силу своих лёгких. Хаген неторопливо вышел на крыльцо. Стоял он очень прямо, вскинув голову и улыбаясь. Хильдебранд смотрел на него во все глаза.
 - Зачем пришёл, Дитрих?
 - За вами, за всеми нибелунгами. Выходите!
Хаген оглянулся на выход в зал; на крыльце уже стоял Гюнтер и просительно смотрел на вассала.
 - Я жду! – крикнул Дитрих.
 - Зря ждёшь.
 - Вы… хотите сказать, вас осталось только двое?
 - Именно так, - ответил Хаген.
Дитрих посмотрел на них и вдруг взбежал по лестнице до середины.
 - Послушайте, я не могу мстить вам, - сказал он. – Давайте поступим так: вы сдадитесь мне в плен…
Хаген рассмеялся вороньим смехом.
 - Нет, выслушайте меня… Вы сдадитесь мне, и я выведу вас отсюда, клянусь честью, я довезу вас до самого Рейна! Вы вернётесь на Рейн!
Лица сюзерена и вассала застыли масками.
 - Мне будет довольно, что я держал вас в руках, я не хочу крови… Вы должны этим отплатить мне за дружину. Подумайте о Бургундии… о родине… - У Дитриха прервался голос. – Мои бернцы не вернутся домой. Так вы вернётесь.
Хаген сказал хрипло:
 - Ты благородный человек, Дитрих. Так что, хочешь нас обесчестить? Думаешь, мы согласимся. Вот там тысяча наших воинов лежит. От них не уедем.
 - Хаген… - прошептал Гюнтер.
 - Смешно. Мы двое суток держимся, всех убили, одни остались, теперь сдадимся! Ха!
Теперь голос Хагена был совершенно вороний грай; он вздохнул несколько раз и повторил:
 - Нет.
 - Хаген, дай я скажу тебе пару слов. – Гюнтер за руку потащил его к входу в зал. Хильдебранд подошёл к воспитаннику и сказал ему:
 - Теперь я вижу – он Гримнир. Зачем я убил его друга?
 - А зачем.
 - За племянника. Вольфхарт погиб от руки отважного воина.

 - Я теперь хочу жить, - шептал Гюнтер в это время. – Мы отомстим этой ведьме, Хаген.
Тот покачал головой:
 - Я убийца, но не трус. От неё я не побегу, я жду встречи с ней. Да и зачем мстить нашей королеве.
 - О Боже! – Гюнтер повесил голову. – Хаген, Хаген…
Повисла пауза. Неожиданно король сказал:
 - А, идём!
 - Мой король?
 - Я слишком привык полагаться на тебя, и погибать нам вместе… Идём, Хаген!
 - Идёмте, мой король.
Они троекратно расцеловались и пошли.
Едва выйдя на крыльцо, Гюнтер объявил:
 - Не видать вам нашей чести, мессеры.
 - Тогда я вынужден вызвать вас на бой, - сказал Дитрих.
 - Вызывай, - обрадовался Хаген и перехватил Бальмунг. – Хильдебранд, подходи сюда, я с тебя ещё не спросил.
Хильдебранд почтительно поклонился ему. Хаген кивнул в ответ.
Нибелунги сошли во двор и на середине встали напротив бернцев.
 - До тех пор, пока сражающиеся могут стоять на ногах, - предложил Дитрих.
 - До смерти, - ощерился Хаген. Дитрих, подумав, согласился.
 - Вперёд!
У Хильдебранда было копьё, меч остался в ножнах; Хаген сумел выбить его из рук противника; они сцепились в рукопашной, и в самый неподходящий момент Гюнтер вскрикнул:
 - Хаген!..
 - Мой король!
Дитрих ранил бургундского короля; отчаянно отбиваясь, Гюнтер зажимал глубокий след на бедре и едва не падал. Хаген, забыв о противнике, атаковал Дитриха. Мечи сцепились, копьё упало, из раны Хагена с силой забила кровь, Гюнтер отступил от сражающихся, и в довершение всего подоспел Хильдебранд и ударил попросту кулаком, целя в обожжённую и пришибленную левую руку.
Схватка продолжалась ещё не более полуминуты; Хаген упал, Бальмунг откатился в сторону, Дитрих собрался связывать побеждённого своим поясом, Хильдебранд стал помогать.
 - Гюнтер…
Он назвал меня по имени, подумал король, глядя, как вассала вяжут, а тот простонал:
 - Гюнтер... – и осёкся.
Дитрих приставил меч  его горлу:
 - Считайте, что я вас убил.
 - Не связывайте, - прохрипел Хаген.
 - Вы иначе нас перебьёте, сударь, - ответил Дитрих. – Вам помочь?..
 - Обойдусь! – задушено рявкнул он, белый от позора, с трудом поднялся. Дитрих смотрел на него почти с восхищением, а Хильдебранд – так и в полной мере с восхищением.
 - Вы меня едва не убили... – сказал он.
 - Копьём-то? – усмехнулся Хаген, неотрывно глядя на своего короля, которого Хильдебранд крепко взял под руки. Дитрих поднял Бальмунг с песка, меч Гюнтера оставил.
В приоткрытые ворота вошла Кримхильда, в руках у неё был медный кувшин.
 - А где король Этцель? – спросил Дитрих, оглядываясь. – И королева…
 - Я здесь, а король за воротами, - сказала она, подходя. - Идите к нему, и Гюнтера возьмите с собой. Я хочу поговорить с Хагеном.
 - Королева, их жизни принадлежат мне, - быстро сказал Дитрих.
 - Клянусь вам крестом Господним, - торжественно произнесла она, прижав к груди кувшин, - я сохраню обоим жизнь. Да оставьте Хагену его меч, вряд ли я смогу с ним что-нибудь сделать.
Дитрих положил меч на песок.
 - Вам бы отвести Этцеля в ваш лагерь, он удручён… а Хильдебранд ранен.
 - И то верно, - пробормотал Дитрих, а вассал его поклонился Хагену.
 - Как же так вышло? – тихо спросил он.
 - Серый волк наблюдает за обителью богов, - ответил пленный. Хильдебранд опустил взгляд.
 - Идём, - сказал ему Дитрих. Они пошли со двора, поддерживая Гюнтера и переговариваясь:
 - Дядька, свяжи ему руки. С ним это не бесчестно. И оставим его у ворот.
 - Да, не водить же его, раненного, от дворца до стана и обратно.
 - Я чувствую, он понадобится… ей.

Кримхильда и Хаген остались одни. Он смотрел на неё, словно не мог насмотреться, а она плеснула из кувшина воды на руку и подошла.
 - От тебя разит кровью, как от мясника, - попеняла она, отирая мокрой ладонью кровь и копоть с его лица. Хаген не шевелился и даже будто не дышал, глазами следя за её рукой.
 - А, впрочем, - она плеснула на ладонь ещё воды, - всякий, взявшийся за меч, погибнет от меча.
Она задержала ладонь на его лбу.
 - Ну, вот и всё, - сказала она недобрым тоном.
 - Моя королева… я…
 - А?
 - Делайте что хотите, мне всё равно.
 - Всё равно? – Она приблизила своё лицо к его лицу. – Нет, ты боишься.
Хаген улыбнулся ей:
 - Волнуюсь.
 - Это меня радует. Хочешь жить, Хаген? Или лучше так – хочешь умереть с честью?
 - Смотря что вы имеете в виду.
Она сделала паузу, прежде чем ответить:
 - Вот, с оружием в руках. Кинжал у меня с собой, иди прямиком в свою Вальхаллу.
 - Я за это что-то должен вам?
 - А ты готов выполнить условие?
 - Ради вас в пекло пойду, - криво усмехнулся он. Кримхильда посерьёзнела, вгляделась в него, положила руки ему на плечи. Он замер не дыша.
 - Я хочу от тебя подарка, Хаген, - сказала она. – Того, что ты мне не привёз. Где моё золото? Клад Нибелунгов?
 - На дне Рейна.
 - Это знают все, скажи, где ты его спрятал, сделай мне подарок.
Её пальцы дотянулись до его связанных рук, стали распутывать туго затянутые узлы.
 - Может статься, ты ещё живым приедешь на Рейн, Хаген… - шептала она ему в лицо. Он теперь был не связан; его рука перехватила её ладонь и крепко сжала. Он улыбнулся:
 - Моя милая принцесса, клад переходит от одного владельца к другому. У него есть хозяева, и я никому его не отдам.
 - Мои братья, что ли? – Она попыталась вырвать руку; он осторожно разжал и отпустил:
 - Они, принцесса.
Кримхильда помрачнела, отстранилась от Хагена:
 - Не зови меня принцессой. Я королева, Хаген. И я сейчас тебе это докажу. Пора уже положить конец…
Она взяла с песка меч и направилась к воротам. Хаген рванулся за ней, но не смог сделать и шага – вцепился в разъятую кольчугу, из-под которой потекла кровь. Глядя ей вслед, он взял себя в руки. Смотрел, как она уходит. Она скрылась за тяжёлой створкой, и стало тихо.
 - Хаген… - позвал голос Гюнтера, и стало тихо. Вода из оставленного опрокинувшегося набок кувшина вся вылилась на песок, и стало совсем тихо. Больше ни единого звука не было слышно. Хаген снял шлем, подшлемник, отшвырнул, убрал волосы с шеи, расстегнул ворот кольчуги, вскинул глаза на ворота, ожидая возвращения королевы с несколько перекошенным лицом – саднящую рану приходилось зажимать, кровь всё шла. Кримхильда вышла из-за створки. Она шла к Хагену с лукавой улыбкой, волоча одной рукой меч, а другой пряча что-то за спиной. Он всё понял и помертвел лицом, перестал зажимать рану.
 - Кримхильда…
 - Как приятно слышать собственное имя из твоих уст, Хаген. Вот тебе мой подарок. – И она протянула ему на вытянутой руке отрубленную голову Гюнтера, которую держала за волосы. Хаген смотрел на это две секунды и со сдавленным вскриком упал на колено. Кровь из измочаленного неумелым обращением с мечом обрубка шеи капала на песок и на подол королевы.
 - Кримхильда, - выдавил он сквозь зубы. – Кримхильда… ты дьяволица.
 - Я знаю, ты не со зла. – Отшвырнув голову в сторону, она опустилась тоже на колени, опираясь на меч, почти заискивающе заглядывая ему в лицо. – Н-ну?..   
Он поднял на неё глаза:
 - Ты всё привела к концу. Только я и Рейн знаем, где клад. И скорее Рейн тебе это скажет, чем я.
Она слегка отстранилась:
 - А ты поистине отважен, Хаген.
 - Ты никогда не получишь клада, - повторил он.
 - Тогда… я возьму меч… - она провела рукой по рукояти Бальмунга, по зелёному камню. – Это меч моего мужа, Хаген.
Он то ли кивнул, то ли просто опустил голову.
 - Теперь я исполню своё обещание, - продолжала она. – Давно мечтаю я об этом, давно жду.
 - Я тоже, - сказал он. Она смутилась:
 - Правда, Хаген!
 - Да. Всегда я ждал тебя, Кримхильда. Дождался. Достоин.
Кримхильда заулыбалась. Встала, перехватила меч. Он поднял лицо, они посмотрели друг другу в глаза длинным взглядом.
 - Ступай к своему королю! До встречи, Хаген!
Она с залихватским криком размахнулась мечом; клинок описал дугу и закончил свой путь в шее Хагена. Она неудачно отрубила ему голову, меньше чем наполовину; он упал навзничь, зажимая дёргающейся рукой страшную рану. Кримхильда стояла над ним, глядя ему в лицо, словно не могла наглядеться.
Чуть раскосые глаза его ярко золотились, кровь текла, меж губ тоже пробилась струйка пузырящейся крови, по телу пробегали судороги, но он не отрывал от неё уже ничего не выражающего взгляда. Из разрубленного горла рвался хрип.
«Так он долго будет умирать» - подумала Кримхильда. Она перехватила мужнин меч клинком вниз. Куда? Сердце – это на два пальца ниже лопатки? Она с силой вонзила меч меж рёбер Хагену, пригвоздила к земле. Он изогнулся дугой на клинке, сквозь сжатые зубы брызнула кровь и вырвался вскрик, и тело ослабло, нанизанное на меч, расслабилось и успокоилось. Один глаз стал совсем чёрным, другой, по которому проходил шрам, так и остался золотым.
«Вот и всё» - подумала Кримхильда и с трудом, без знания дела, выдернула окровавленный меч. Опустилась на колени, опустила Хагену веки, поцеловала.
 - Земля напилась крови… - сказала она вполголоса. – Где я об этом слышала?
Она перекинула меч в левую руку, встала, глубоко вздохнула. Из глаз её текли слёзы, она, улыбаясь, вытирала их свободной рукой. Небо было настолько ярко-голубым, что попросту слепило. Сзади раздался неразборчивый возглас.
 - А, это ты, Хильдебранд. Подойди, не бойся, посмотри на него. У таких людей, как он, в смерти прекрасное лицо.
Сзади послышались нечёткие, слабые шаги, на слабых ногах.
 - Подходи, подходи, - повторила Кримхильда.
Шаги стали твёрдыми и быстрыми – и Кримхильда откинулась назад – из груди у неё вылез наконечник копья. Она беззвучно закричала, не имея более сил даже на крик в голос, она упала на колени, Хильдебранд выдернул копьё. Она медленно опустилась со стоном на песок. Её головка легла на окровавленное плечо Хагена, дымчатые косы ему на грудь, её рука с мечом – между ними, словно знак целомудрия, меч, разделяющий ложе.
Хильдебранд снял шлем, постоял, одел снова, наклонился к Кримхильде – она уже не дышала, и глаза были закрыты.
 - О-хо-хо, - сказал он. – Страшное дело.
 - Эй, а что здесь произошло, Хильдебранд? – Это был голос Дитриха. – Я с ума сошёл, или это тело Гюнтера лежит обезглавленное? А… это?
 - Они оба убиты, - ответил Хильдебранд.
 - Кто? Кем? – вошёл вслед за Дитрихом перепуганный Этцель.
 - Его – она, а её – я, - ответил Хильдебранд лаконично, его лицо вдруг сморщилось, скривилось, и он заплакал. Этцель, подойдя, закрыл глаза, и слёзы у него потекли легко и незаметно.
 - А Гюнтера убила тоже она, - прибавил Дитрих, глядя на отрубленную голову.
Чёрный котёнок подошёл к Хагену и Кримхильде. Стал осторожно обнюхивать пальцы королевы. Дитрих почувствовал, что  у него наворачиваются слёзы, поднял глаза.
 - Смотрите, вороньё уже слетается, - сказал он.
 - Лежат… - прорыдал Хильдебранд. – И меч между ними… как два голубка…
 - Скорее уж два ястреба, - проворчал Дитрих. Хильдебранд всхлипнул:
 - Тогда два орла, орёл и орлица.
 - Трупоеды эти птицы – орлы, - откликнулся Этцель. Дитрих продолжал глядеть в небо. Ворон сделал четыре круга над Хагеном и Кримхильдой, спустился, приземлился на песок.
 - Кыш, не твоя добыча, - прикрикнул Хильдебранд.
Ворон не испугался, подскочил поближе. Он был одноглазый и очень большой, в развороте крыл чувствовалось что-то, внушавшее почтение, хотя он и был изрядно потрёпан. Никто больше не решился его гонять. Он подскочил к Хагену и Кримхильде, зыркнул золотым глазом и улетел.
 - Прилетал удостовериться, - зачем-то сказал Хильдебранд, успокоившись. Дитрих смотрел теперь на залитую кровью лестницу.
 - Идёмте отсюда, - сказал он. – В жизни не видывал такого праздника. Теперь он кончен; надо уходить, не будем им мешать.

                26.01.09


















Часто в конце книги автор получает возможность всем сказать спасибо – кто помог ему, дал справку и проч. Автор долго не мог решить, стоит ли это делать, но пришёл к выводу, что «всяко хуже не будет», да к тому же, очень хочется озвучить свои благодарности – думаю, адресатам будет приятно, даже если помощь не послужила для создания чего-то значительного.

Во-первых, я настаивала (и продолжаю это делать) на том, что это не просто роман, а тетралогия – в первую очередь по аналогии с Рихардом Вагнером создавалось, поэтому в некоторой связи со структурой его оперы. За первые два названия («Старший герой» и «Младший герой») – благодарность Л. Барковой («Функции «младших героев» в эпическом сюжете»), за четвёртое – Мифологическому словарю, за третье, в общем, В.Я. Проппу («Исторические корни волшебной сказки»). За общее название – в первую очередь мне и моей маме, а во вторую Б.Гребенщикову (у него есть песня под названием «Тяжёлый рок», с такой же игрой слов; ему также благодарность за песню «Волки и вороны»).

Так, эпиграфы: Дж.Р.Р.Толкиен «О волшебной сказке», С.Кинг «Баллада о блуждающей пуле», Ф.М. Достоевский «Преступление и наказание», песня «Дорога сна» группы «Мельница», песня «Тэм Лин» группы «Башня Rowan»и даже два Интернет-ресурса – готский сайт Gothic City и беседы толкиенистов об экранизации «Властелина Колец».

Официальное заявление: автор не умеет писать стихи, и любит стихи чужие. Потому романс о менестреле принадлежит перу А.Н. Майкова,
баллада о гонце – перу (ещё хлеще) Г.Гейне,
строчки «Его не спасти, ему смерть суждена…» - из баллады А.К. Толстого «Канут». Далее бесстыдно цитированы:
средневековый поэт Элинан из Фруамона («Смерть, ты свои являя знаки…»),
другой средневековый поэт, Жоффруа Рюдель («Длиннее дни, аллей рассвет….», авторство указано прямо в тексте),
две английские эпиграммы (Лги обо мне! Тебе я отомщу…» и «Ты мучительно больна, моя страна…», всё это цитирует Фолькер, признаваясь, что это не его стихи),
Э. По («Обручена кольцом, вдыхая ладан синий…», перевод Брюсова),
М. Метерлинк («И видел я, то смерть была...»),
Старшая Эдда (На орлиной скале ты будешь сидеть, не глядя на мир, Хель озирая…», список имён альвов также оттуда).
Эй, друзья мои, вперёд…» выдавлено из закоулков мозга автора благодаря Р.Бёрнсу, а точнее, его «Ye Jacobites by name».

Наконец, второе официальное заявление: Бургундия не имеет практически никакого отношения к той Бургундии, что часть Франции, и весьма условное сходство с Бургундским королевством на Рейне, которое в своё время разрушили гунны. Также, кстати сказать, гунны и Гунненланд, как и Саксен и Истланд, отдалённо похожий на Исландию, ничего не имеют общего с историей. Шпессарт, Вогезен, Унгарн и т.д. не стоит сравнивать с реально существующими городами, потому что здесь нарушена вся география.

Собственно, главное – благодарность и посвящение моей маме, которая была мне Румольт, когда я была Фолькером, которая была мне Геррата, когда я была Кримхильдой, которая вообще критик и читатель;
конечно же, главному здесь человеку – автору (или авторам) «Песни», без которой не было бы не только моей фитюльки, но и доброго ломтя мировой культуры;
благодарность и посвящение Ф.М.Достоевскому – если я этого стою, конечно, - за произвольные и непроизвольные заимствования и собственные мысли;
благодарность Рихарду Вагнеру – за музыку, разумеется, за имя, и за то, что очень хотелось с ним спорить о личности Зигфрида;
также за музыку – благодарность тем, кто и не подозревают о своём благотворном влиянии – «Мельнице» за романтику, «Nightwish» за скачки и боёвки, «Rammstein» за все эффектные моменты и все возможные подтексты, «Siegfried» за тяжесть рока, пожар и убийства, как известным, так и анонимным средневековым композиторам за средневековость, «Apocaliptica» за квартеты, «Башне Rowan» за все песни, хотя они у меня появились только во время работы над четвёртой частью;
также низкий поклон А.Хойслеру и А.Я.Гуревичу за… за всё;
а также И.Оказову и ЖЖюзеру hagen_2, которые не просто кладезь информации, но и (вольно и невольно) идейная поддержка;
и вообще всем.