Книга третья Королева чужого царства

                Часть третья
           Королева чужого царства



                Ты не позволишь мне уйти
                Из сумрачного свода.
                Уж так легли мои пути,
                Что не видать исхода.
                Но хоть бы рыбою уплыть
                Иль прорасти растеньем –
                Тэм Лин недолго проживёт
                Под королевской сенью.
                Оставь меня моей судьбе,
                Прости моё решенье.
                Не суждено Тэм Лину жить
                Под королевской сенью.
                Тикки Шельен

                Каждое событие подобно дивану: в нём должны быть скрытые пружины.

      

      
                ПРОЛОГ
               
Хруст копыт по примороженной земле, перемежавшийся с ледяным позвякиванием сбруи, казался необыкновенно громким за стенами города, но тут же потонул в шуме, стуке и прочих прелестных звуках столицы. Стражник из «синих плащей» побежал до замка, пока новоприбывшие всадники странного вида шествовали туда же с торжественной неторопливостью.
 - Кто это такие? – вопросил Гюнтер.  – Впервые вижу таких гонцов, целый отряд!
 - Ну что, пора, пожалуй, звать Хагена, - осторожно предложил Гернот. Король дёрнул углом рта и ответил:
 - Я ещё не вернул его из ссылки, а ты хочешь, чтобы я его прямо вот так под свои очи пригласил. Послушай, отправим за ним шпильмана, он, во всяком случае, наверняка знает, где Хаген сейчас.
А Хаген был на стене; он стоял, прислонившись к круглому боку сторожевой башенки, смотрел вниз и напевал себе под нос. Фолькер взбежал по лесенке, фыркая паром, словно лошадь, и услышал голос друга:
 - С ветки ворона спугнул
       гром подков,
       гром подков!
   С ветки ворона спугнул гром подков…
   Ворон знает, будет бой, 
   Мне погибнуть суждено,
   Ворон знает и кружит
      надо мной,
      надо мной!
   Ворон знает и кружит надо мной…
Фолькер никогда раньше этой песни не слышал, но не преминул придумать продолжение куплета:
 - Но я смерти не боюсь – ни черта, ни черта! Но я смерти не боюсь ни черта…
Хаген обернулся. На лице его появилось что-то вроде радости: «Я так и знал, что это ты».
 - Что-то случилось? – поинтересовался граф.
 - Ты со стены должен был увидеть. Какие-то всадники скачут к замку.
 - Хм.
 - Вот именно. И тебя, конечно, просят их опознать.
Хаген наклонился вниз, рискуя упасть со стены во двор, прямо на головы пришлецам, уже въехавшим в ворота.
 - Чтоб мне щукой стать! – воскликнул владелец Тронеге. – Это Рюдигер!
Он бегом бросился по лестнице вниз, оглянувшись на Фолькера; тот последовал за ним в полном недоумении.
 - Кто такой Рюдигер?
 - Бехларенский маркграф, - отвечал Хаген на бегу. Дыхание у него не сбивалось. – Вассал гуннского короля.
 - Вот тебе раз!
Всё так же бегом они влетели в Олений зал.
 - Да что случилось? – вскрикнул Гюнтер, глядя на них с испугом и некоторым подозрением. Фолькер ничего не имел сообщить, только глаза блестели с мороза, а Хаген первым делом сказал, что приехал в Вормс не иной кто, как Рюдигер фон Бехларен, и посоветовал поскорее его встретить.
Гюнтер, разумеется, последовал совету опального вассала, и вскоре гуннский риттер уже входил со своими людьми в зал, где бургундский король встретил его, привстав с трона. Однако первым, ещё у дверей, встретил Рюдигера Хаген.
 - Это вы! – поразился маркграф, приостановившись.
 - Идите-идите вперёд, король ждёт, - поторопил тот и повёл маркграфа к середине зала.
 - Сколько лет, сколько зим, - вполголоса сказал Рюдигер. – Хаген, вас не узнать, вы прославленный воин, легенда Бургундии… а я-то всё тот же изгнанник.
 - Если на то пошло, вы посол гуннского короля.   
От этих слов Рюдигер несколько засуетился, поклонился королю, учтиво ответившему на поклон, затем всем окружающим и хотел уже приступить к исполнению своего поручения, но Гюнтер опередил его:
 - Достопочтенный маркграф, предлагаю вам сначала разделить с нами трапезу, а потом можно и о деле поговорить; вы ведь устали с дороги?
Это был любимый приём короля в отношениях с послами и гонцами; удался он и на этот раз. Рюдигер был очень польщён и с радостью принял приглашение, тем более что действительно устал. Этот риттер, крепко сколоченный, ясноглазый, с большим носом и щеками, как-то особенно мягко закругляющимися и придающими его в общем-то некрасивому лицу удивительно располагающее выражение, с пушащимися вокруг большой головы светлыми волосами – он с исключительной серьёзностью относился к еде, с исключительной верностью к друзьям и даже просто знакомым, с подчёркнутым уважением к королям, и, ко всему прочему, совершенно не умел разговаривать с дамами. Правду сказать, менее подходящего человека на роль посла при чужом дворе трудно было найти. Когда во время завтрака Гюнтер, присмотревшись к нему, всё же решил спросить:
 - А что привело вас в наши края, маркграф? –
Рюдигер поднялся с места, встали и все, кто его сопровождал, и посланец объявил:
 - Мой господин вдовеет уже несколько лет, как вы знаете. Он хотел всегда оставаться верным памяти своей супруги, королевы Хельги. Однако мы, вассалы и друзья, убедили его, что государству нужна королева, и он решил жениться вновь. Выбор его пал на прекрасную Кримхильду, бургундскую принцессу, и я послан быть сватом.
Постояв в молчании мнговение-другое, он как-то вдруг смутился и поспешно сел. Гюнтер оглянулся на советника, почуяв, что что-то не так. И впрямь, что-то было совсем не так: Хаген остановившимся взглядом смотрел на Рюдигера, будто не мог поверить, что маркграф способен принести такую новость. Но потом привычно поймал спокойными глазами взгляд сюзерена.
Разумеется, Гюнтер пригласил владельца Тронеге обсудить вопрос о сватовстве, и, начавшись вполне предсказуемо, всё поехало вдруг куда-то не туда.
 - Никогда, - отрезал Хаген, - в жизни не соглашусь.
 - Да из-за чего же? – Гюнтер вскинул бровь.
И Хаген стал объяснять…
Началось всё, как уже сказано, дружески и мирно, но что дальше произошло, то ли сработало восемь лет как утопленное в Рейне кольцо, то ли Хаген помянул золото, а Гюнтер – Вальтера Аквитанского…
 - Пёс, сволочь! – король схватил со стола чернильницу и запустил ею в вассала. Тот неуловимым движением увернулся и крикнул в ответ:
 - Вы, что, с ума сошли?
 - Я – нет! А вот ты – да!
 - Я сошёл с ума? Я говорю правду, а вам золото…
 - Я хочу счастья сестры!! И притеснять её тебе не дам!
 - Хвост Андвари! Этцель – первый рохля Гунненланда. Если бы вы знали его, как знаю я, вы бы не отдали принцессу ему.
 - Какой ты красноречивый стал! Отправлю тебя, такого умного, в ссылку! Снова! Бессрочно! Понял?
 - За то, что я вас хочу спасти!
 - Нет, за то, что ты изводишь мою сестру!
 - Король, какая сестра, чёрт! Что за дурость, Гунненланд…
 - Вон! Как ты говоришь со мной! Вон, вон, говорю, брысь отсюда!
 - Король!
На этот раз полетел стул; тяжелейший, обычно Гюнтер еле его поднимал, но теперь он как-то об этом забыл. Фолькер, холодея всё сильней с каждым речением короля в адрес Хагена, стоял у дверей и слушал. Друг попросил его подождать, хотя и знал, наверное, заранее, что разговор будет трудным.  Вассал и сюзерен не подрались только потому, что Хаген сохранял холодную голову и помнил дистанцию между королём и графом.
Где-то в начале Гюнтер опомнился и даже изумился: «Что же это мы делаем, Хаген?», но всё пошло по новой, и по кабинету летали импровизированные метательные снаряды, шли в ход ругательства вплоть до гуннских, а Фолькер, не бывший при объявлении Рюдигера и ничего ещё не знавший, стоял у закрытых дверей, не зная, что ему делать.
После слышного даже в коридоре заполошного крика «И чтоб я тебя больше не видел!», Хаген, распахнув двери, вылетел в приёмную; не нужно было даже меча, одним своим видом он мог напугать кого угодно. Шрам на лице открылся, чего давно уже не случалось, и кровь запачкала даже воротник и серебряную цепь советника. Раз заглянув в оранжевые глаза, Фолькер поостерёгся делать это снова, однако подошёл к замершему посреди приёмной Хагену. Тот тяжело дышал, вцепившись левой рукой в рукоять меча, и глядел в пол. 
 - Держи, - Фолькер протянул ему платок. Владелец Тронеге вскинул голову, будто не знал, что здесь есть кто-то кроме него, кивнул, взял платок, принялся утирать кровь, выразившись в адрес матери и бабушки того, кто в своё время заехал ему мечом по лицу.
 - Что случилось? – спросил Фолькер. – Вы едва не убили друг друга.
 - Не знаю, что на меня нашло. А на него – тем более. Он хочет породниться с королём Гунненланда.
 - Однако!.. а сам король Гунненланда?
 - В нём и дело. Рюдигер – его сват.
 - И к кому же он сватается? К Кримхильде?
 - Ага.
 - А что же король Гюнтер?
 - Он рад.
 - А что мешает тебе радоваться такому союзу?
 - Сам знаешь, зачем спрашиваешь.
 - Нет, пожалуй, не знаю, - в задумчивости отвечал скрипач. – Я слышал, как ты кричал о мести.
 - Да, кричал.
 - Но вроде бы мести не должно быть.
 - Я не хочу отпускать её к гуннам. Мне нужно, чтобы она была у меня перед глазами.
 - Кримхильда?
 - Да.
 - Хаген, зачем ты так. Ведь она действительно заслуживает счастья.
 - Поэтому я и не хочу, чтобы она выходила за Этцеля.
 - Этцель – это и есть король Гунненланда?
 - Да, - Хаген посмотрел на пропитавшийся почти чёрной кровью платок. – Теперь я точно знаю, откуда пойдёт беда.
 - Я бы на твоём месте надеялся на лучшее. Да и на своём надеюсь.
Граф поглядел на шпильмана с улыбкой в глазах.
 - А в самом деле, - сказал он после паузы. – Король наш вот тоже женится.
 - Возобновляет связи с Истландом, ведь так?
 - Угу.
 - Зачем же ждал восемь лет в таком случае?
 - Ждал, пока невеста подрастёт, - ответил Хаген очень серьёзно. Фолькер посмеялся и заметил:
 - Значит, у нас будет юная и прекрасная королева, из-за которой риттеры станут рьяно ломать копья… А согласится ли Кримхильда отдать свою руку Этцелю, ведь она сама себе хозяйка?
 - Мне отчего-то кажется, что да, - желчно ответил помрачневший Хаген. – Посмотрим.

 
                Авентюра I
Слуга помог Кримхильде спешиться; когда он выполнил эту свою функцию, она отослала и его, и лошадь. Поддерживая подол, вдовица прошла по тропинке  к часовенке.
Внутри было холодно и светло. Надгробие сразу привлекало внимание; на нём вырезанная из мрамора дева стояла на коленях, опираясь о воткнутый в землю (то есть в плиту) мраморный же меч. Ничем не закреплённые волосы падали на плечи, лицо девы было обращено к небу. На возвышении позади сложил руки и крылья скорбящий ангел.
Надгробие Зигфрида в Вормсе было куда как привычней глазу: воин в полном вооружении чинно и торжественно лежит на каменной плите. История похорон Брюнхильд была до комичности скандальной. К архиепископу нанёс визит король; затем приехала Кримхильда; наконец, к прелату нагрянул Хаген, тогда ещё не сосланный. Соответственно, мнение архиепископа колебалось, а труп перетаскивали туда-сюда. Однако решающий удар старшего вассала короля решил дело – на то он и был решающим – и результат устроил почти всех: Брюнхильд похоронили в освящённой земле, но не в Вормском соборе, а выстроили часовню над её могилой близ Вогезен, в местечке Васкенвальд. Памятное место гибели Зигфрида было недалеко; возвращаясь оттуда, Кримхильда свернула к новой свежей часовенке.
Итак, надгробие сразу привлекло её внимание, однако краем глаза она заметила какого-то человека рядом с ним; в минуту этот тёмный силуэт властно отвлёк её от созерцания работы скульптора. Кримхильда вгляделась в того человека, который был не кто иной, как граф Тронеге – он неторопливо обернулся, и она узнала его ещё вполоборота.
 - Бог в помощь, - сказал Хаген, когда принцесса подошла.
 - Привет и тебе, - отвечала она.
Кримхильда носила чёрное, не одела никаких украшений, как подобало вдове, голову укрывал апостольник, скрывая волосы, шею, грудь, оставляя только лицо; она была очень красива, длинные ресницы подрагивали, на губах приостановилась лёгкая улыбка. Хаген, заложив руки за спину, смотрел на надгробие.
 - Великолепная работа, - произнесла Кримхильда.
 - Лучше, чем в Вормсе, - отвечал Хаген. Повернувшись к ней, прибавил: - Король женится.
 - Я слышала об этом. Мне любопытно будет взглянуть на её, - принцесса кивнула на памятник, - сестру.
 - Она не родная ей сестра, двоюродная, но истландцы не видят в этом разницы.
 - Любопытно. А что, она дочь их наместника, Хундинга?
 - Да. Король хочет снова сыграть две свадьбы.
 - О, об этом я тоже слышала. Я не хочу выходить замуж, и откажу всему посольству и каждому свату в отдельности. Если же Гюнтер меня принудит – я захвачу тебя с собой, чтобы всегда иметь возможность избавиться от Этцеля…
 - Пойдёмте на воздух, моя принцесса.
 - Зачем?
 - Не браниться же в часовне.
 - Нет, мне не хочется с тобой браниться. Зачем ты вообще приехал сюда?
 - Каждый месяц приезжаю, когда в Бургундии. Сегодня второе воскресенье месяца – день её смерти.
 - Ах да…
 - Она убила себя через полтора месяца после похорон вашего мужа.
 - Да! – напоминание о похоронах Зигфрида было Кримхильде неприятно. – Пожалуй, и я отдала ей долг. Не хочу больше задерживаться здесь… А кто вернул тебя из ссылки?
 - Король. На то время, что он будет говорить с полным советом вассалов, - прибавил Хаген дипломатичным тоном.
 - Ах да. Где ты пропадал все годы ссылки?
 - Поколесил по разным землям. До Эрина добрался.
 - Эрин – это где-то за Британскими островами?
 - Угу. Поклон вашей  памяти.
 - Я много читала в последнее время, и обыгрываю в шахматы братьев и весь неполный совет.
Хаген отвесил поклон уже не словесно, а по-настоящему.
 - Я пойду отсюда.
 - Я тоже.
 - Ну нет, я не собираюсь ехать в Вормс в твоём обществе!
 - Я давно здесь, мне пора. Я не могу ждать, пока вы уедете.
 - Ну и Бог с тобой.
Он подал ей руку; она оперлась, и они вышли из часовни. На выходе Кримхильда обернулась, Хаген подождал её.
В столицу они, конечно, ехали врозь, хотя остановились на ночлег на одном дворе, Хаген следил за безопасностью принцессиной свиты, и вообще всё время пути они держались вместе.
В Вормсе Гюнтер не мог найти себе покоя; едва ему доложили, что принцесса вернулась из Вогезен, а граф из Васкенвальда, он поспешил спуститься в Олений зал встретить их. Сестру он предупредил, что нанесёт ей завтра визит, а Хагена попросил следовать за ним. Поднявшись в кабинет и плотно закрыв за собой дверь, король, прислонившись к створкам, объявил:
 - Хаген, я… хочу попросить… у тебя прощения.
Тот не поверил.
 - Нет, я, правда, раскаиваюсь за свои, эээ, действия.
 - Мой король, - вассал поклонился. Собравшись, сказал: - Простите вы меня… - Гордость не дала ему закончить покаянную речь нормально: - Ссылка моя не окончена, я могу снова уехать и не мешать вам.
 - Не городи ерунды, Хаген, ты мне нужен. Я впервые так с тобой рассорился… теперь прощаю тебя, если ты меня простил. Ссылка, как ты сам понимаешь, не оттого началась, что я был на тебя зол. Чёрт побери, я не хуже тебя знаю, где ты что утопил! Когда Кримхильда уедет в Гунненланд, я буду очень рад оставить тебя при дворе.
 - Мой король…
 - Помолчи, друг мой. Во-первых, давай обнимемся и забудем эту глупую ссору. Сам не знаю, что на меня нашло. И на тебя, кстати, тоже.
 - Эти восемь лет, - продолжал Гюнтер, обнявшись с вассалом, - были весьма неприятным периодом моей жизни. Однако теперь я больше не мучаюсь тоской, и это, Хаген, в том числе твоя заслуга.
 - Вы не оставляете мне выбора.
 - Это в каком же вопросе?
 - Ради вас я обязан отпустить принцессу в Гунненланд.
 - Да что тебе так не по душе в этом предприятии? Ведь возможность мести – полная глупость!
 - Сказать по правде, да. Но я знаю, что так будет.
 - С какой стати?
 - Просто знаю.  Она должна, вот и всё.
 - О Боже мой! – произнёс Гюнтер так, словно имел к Богу некие претензии. – Сколько можно, Хаген! В делах государственных такими предчувствиями руководствоваться нельзя!.. гм, хотя ты часто и оказывался прав… Если ты ещё на совете будешь моим вассалам расписывать Этцеля, то… нет, в ссылку я тебя не верну, даже пока Кримхильда живёт здесь. Но так и знай… словом, ты и так меня понял.
Однако на совете Хаген действительно принялся расписывать Этцеля, несмотря на предупреждение сюзерена.
 - Это плохой расчёт, король, - твердил он. Гизельхер не преминул заметить:
 - Я полагаю, вам пора бы успокоиться в своём намерении притеснять нашу сестру! Никто не забыл, какой вред вы ей причинили.
Он сильно вытянулся, вырос, вытянулось и его лицо, и вытянулись в высоту глаза; по всей видимости, вытянулся и язык.  Хаген повернулся к нему, но обратился к Гюнтеру:
 - Мой король, у неё на службе будет много людей, будет большая казна. Мы не знаем, что взбредёт ей в голову.
Гизельхер уже открыл рот, но Гернот опередил его:
 - Что с того? Мы не поедем в Гунненланд, не встретимся с её вассалами. А казну её и без того сейчас придётся грузить на сотню лошадей, не меньше, - он покосился на Гизельхера, - и она ничего не сотворила за всё время, что живёт здесь.
 - Да она вдовеет дольше, чем жила с мужем! – прибавил барон Синольт. Хаген упрямо молчал. Когда в том же роде высказались граф Доннерберга и маркграф Гере, фон Тронеге произнёс:
 - И пользы в этом нет, Этцель недолговечный союзник.
 - Польза в этом есть, и ты знаешь её лучше меня, а… - начал король, но Гизельхер даже перебил:
 - Не каждый тут враг Кримхильде! Хаген хорошо помнит историю в Вогезен, и боится, что и она…
Хаген вскочил, отлетел стул. Гизельхер осёкся, побелел, вжал голову в плечи, вассал медленно поставил стул, как следовало, сел и пробормотал что-то нечленораздельное, отдалённо похожее на «Прошу прощения». После этого высказывания он умолк вовсе и ничего не возразил на рассуждения Гернота о тисках, в которых окажется Аустри и о торговле – он действительно знал всё это едва ли не лучше всех. Под конец граф Тронеге, похоже, смирился и даже сделал пару добавлений – но это было часа два спустя, до тех пор он, по всей видимости, был занят тем, что держал себя в руках.
Гюнтер почувствовал сытое ощущение на душе; откинувшись на обитую кожей спинку, он с удовольствием оглядывал свой совет. Из всех вассалов не было только графа Нахтигальштадта; вместо него присутствовал его сын. Ждёт не дождётся графского титула, подумал Гюнтер. Он и сам понимал, что старик умрёт не сегодня-завтра, и тогда расстановка сил опять изменится.
По окончании совета Гернот догнал графа Тронеге у входа в зал; принц имел теперь довольно-таки тяжёлую походку, и если он кого-то догонял, это можно было понять, и не имея глаз на затылке, которые, как кое-кто подозревал, были у Хагена.
 - Мой принц?
 - Ты виделся с Кримхильдой?
 - В Васкенвальде.
 - Она знает, что к ней посватался Этцель?   
 - Да. Сказала: «Я не хочу выходить замуж и откажу всему посольству и каждому свату в отдельности».
 - Возможно, в таком случае свадьбы не будет вовсе, и ты зря распинался перед советом.
 - Не думаю.
 - Я поговорю с ней и тебе обязательно скажу своё мнение по этому поводу.
 - Мне будет интересно послушать. Она тебя отошьёт.
 - Посмотрим!
Фолькер, сунув большие пальцы за пояс, стоял, прислонившись к стене, и наблюдал, как Хаген идёт к нему.
 - Похоже, мне на роду писано постоянно ожидать твоего появления, да к тому же с нетерпением.
 - Не напоминай, - усмехнулся Хаген.
 - А почему бы и не вспомнить? Конечно, я зря отправился за тобой и ты зря вытаскивал меня, дурака, из каменного мешка. Но если бы мне предложили решить этот вопрос второй раз, я всё равно бы поехал с тобой.
Они зашагали по коридору. На тираду Фолькера Хаген заметил:
 - Ну и где твоя слава шпильмана?
 - Ошибаешься, твоя, а, вернее, наша ссылка только прославила нас обоих. О дворе короля Артура я и не вспоминаю.
 - Пойдёшь на обедню?
 - А зачем ты спросил? – лукаво задал встречный вопрос скрипач.
 - Да ты сам понял. Сегодня там будет на что посмотреть.
 - О да, мы увидим настоящее моралите. Думаю, я пойду. К тому же, я давно не был в храме, мне от этого как-то не по себе. Сам ты будешь смотреть моралите?
 - Конечно… Гернот её уговорит.
 - Готов прозакладывать свою скрипку, она ещё заставит послов потомиться в ожидании, пока даст им окончательный ответ.
 - Может.
 - Если «может», как ты говоришь, то, значит, я точно прав.
 - Кому отдашь скрипку, если проиграешь?
 - Да я её уже завещал тебе впридачу к кольчуге и всем потрохам.
 - Я не умею играть на скрипке. И не стану учиться даже ради тебя.
 - Именно поэтому я оставлю её тебе – вот ещё новости, чтобы кто-то после моей смерти да играл на моей скрипке!
«Моралите» было бы занимательным, если бы было хоть что-нибудь слышно. По дороге из собора Гибихунги беседовали с сестрой, ехавший позади Эккеварт смотрел на неё грустным собачьим взглядом, поравнявшиеся с ним фон Доннерберг, фон Рависсант, Хаген, барон Синольт, кюхенмейстер Румольт и шпильман – все дружно молчали, тем более что Герхард со своим соседом – владельцем Тронеге упорно не разговаривал. Всадники следили, как под колокольный звон Кримхильда погнала лошадь в боковую улочку, обернувшись, что-то прибавила и, уже не оглядываясь, поскакала в замок окольным путём.
 - Ох, - только и сказал Гернот, подъехав к Хагену. Фолькер почтительно придержал коня. – Одного меня она бы разгромила в два счёта, нас же троих она разгромила… в три счёта! Я будто впервые её увидел – какая особа! Что за принцессу ты вырастил, Хаген.
Тот пожал плечами.
 - Она наотрез отказалась, - продолжал принц, понизив немного голос, - Королю нужен твой совет, - прибавил он совсем тихо.
 - Здесь Герхард и фон Доннерберг.
 - Именно поэтому он не обратился лично.
 - Прямо сейчас?
 - Он очень обеспокоен.
 - Пусть привлечёт к делу королеву-мать.
Гернот прищёлкнул языком:
 - Я совсем забыл о матушке! Она поддерживала Хильду со времени смерти её мужа… Ну, во всяком случае, навещала. Хорошая мысль пришла тебе в голову, Хаген.
 - Служу бургундской короне.
Гернот улыбнулся и поехал догонять короля.

 - Да что вам от меня нужно?! – вскричала в сердцах Кримхильда. – Я уже сказала, что хочу  сохранить верность мужу и остаться вдовой!
 - Послушайте, дочь, - увещевала её Ута, – ваш вдовий надел у вас отнят, в Бургундии вас держит только могила мужа. Но грех предаваться печали и унынию! Выходите замуж, утешьтесь…
 - Зачем?! Мне и так хорошо!..  – потеряла терпение Кримхильда. - Вы-то сами что же не вышли замуж после смерти батюшки? – сварливо прибавила она.
 - Мой сын – король. Я сама была не первой молодости, о каком замужестве могла идти речь, - со всей возможной искренностью отвечала Ута. Поняв, что официальные речения делу не помогут, она взяла руки дочери в свои; ладони Кримхильды были холодные и сухие.
 - Дочка, - сказала Ута, - я помню, сколько лет назад родила тебя; тебе исполнилось тридцать лет, ты вдовеешь восемь лет кряду. Замуж выдают пятнадцатилетних девушек, через пять лет ты никому не будешь нужна, к тебе уж наверняка никто не посватается, ибо королям нужны сыновья. Выходи замуж, пока ты ещё красива и молода. Нарожай детишек, забудь горе…
 - Я не хочу рожать детишек.
 - Это призвание женщины – быть женой и матерью!
Кримхильда закрыла глаза в раздражении; Ута сочла нужным отпустить руки дочери и посмотрела на неё с жалостью.
 - Хильда, тебе предлагает свою любовь могущественный, богатый король, куда знатнее Зигфрида…
 - Да прекратите поминать Зигфрида, матушка!
 - Нет, послушай, что я говорю: тебе будут оказывать почёт, у тебя будет много вассалов…
 - Вы рассуждаете, как Хаген.
 - Что тебе этот Хаген? Человек без чести и совести, что тебе наполнять  душу мыслями о нём? Он не стоит твоей ненависти!
 - Да не ненавижу я его! Не о нём речь! – Кримхильда в ярости махнула рукой, сметя со стола книгу и какую-то ткань. Ута уставилась на неё в изумлении. – Почему вы все постоянно напоминаете мне о Хагене, когда говорите, как меня любите? Что мне Хаген! – что вам Хаген, матушка? Причём здесь моя ненависть или моя любовь – я не хочу замуж!
 - Дитя, ты хочешь замуж. Разве я не вижу. Ты хочешь любви, ты в расцвете красоты, так успей испытать счастье.
 - Какое счастье? – устало спросила вдова. – Что, гобелены в дальнем покое вышивать?
 - Вовсе не из вышивания гобеленов состоит счастье жены. Хильда, ты просто хочешь, чтобы твои братья и их вассалы добивались твоего решения, ждали твоего ответа и всячески оказывали тебе знаки внимания, ведь сама ты уже решила, я вижу.
 - Да, братья… и вассалы, полный совет… Этцель язычник, - сказала Кримхильда медленно. – Честной христианке невместно выходить замуж за него. Я больше не буду слушать ничьих увещеваний, матушка.
На этом разговор увял. Гюнтер встретил Уту в коридоре; Хаген, как всегда, второй тенью стоял в полушаге от сюзерена.
 - Что говорит моя сестра? – спросил король. Ута вздохнула, глядя поочерёдно на сына, на его старшего вассала, на почтительно отступивших «зелёных плащей».
 - Она отказалась наотрез, - ответила королева-мать. Хаген спрятал глаза, король чертыхнулся про себя.
 - Матушка, прошу вас, перескажите ваш разговор.
 - Простите, сын мой, разговор матери и дочери пусть останется тайной за  семью печатями.
 - Ну, и что теперь делать? – обратился Гюнтер к Хагену, с недовольством подметив, что глаза у того как белое вино, и в них проглядывает почти что гордость.
 - Мой король, я в этих делах ничего не смыслю, я вам не помощник.
 - О Господи! Хаген фон Тронеге отказывает мне в помощи! Куда катится Бургундия?
 - Сын мой, - с улыбкой произнесла Ута, - Кримхильда всегда более всех любила Гизельхера, возможно, к его словам она прислушается.
 - Вон Хагена она тоже любила. Она прислушается, только если Зигфрид встанет из гроба и попросит прекратить мочить слезами его могилу, - мрачно отвечал король. – Хаген, если ты ничего не смыслишь – кто смыслит?
 - Я думал, королева-мать сможет помочь.
Ута улыбнулась теперь кокетливо и прибавила к этой улыбке:
 - Может, вам, граф, посоветовать ей отказать королю Этцелю, и она сразу же поступит наоборот.
 - Чем она объяснила отказ? – спросил Хаген, не среагировав на шутку ровным счётом никак. Королева перестала улыбаться и ответила:
 - Она сказала, что не отдаст свою руку язычнику.
Вернувшись с Хагеном в кабинет, где на столе лежал ворох неразобранных бумаг, возникших Бог весть откуда и почему, Гюнтер с тоской сказал:
 - Я уже предчувствую, что сейчас придёт этот посол… как бишь его…
 - Маркграф Рюдигер Бехларенский. Я знаком был с ним в Гунненланде.
 - Вот ты и говори с ним! Я уже предчувствую, как он придёт и начнёт допытываться окончательного ответа, а что я ему скажу?.. Это ужасно, когда не смеешь дать правдивый ответ, а никакого другого не можешь придумать. То есть, мне, конечно, не с чего бояться Рюдигера… я, так сказать, сконфужен.
 - Я буду говорить с ним, если он придёт.
 - Прекрасно. Надо задействовать всё, что может её убедить! Я не хочу осрамиться перед всем Гунненландом. Ты тоже понимаешь, что союза с Истландом недостаточно… Франколанд… Саксен, ну да ты лучше меня знаешь.
 - Бургунды не любят гуннов.
 - Не знаю уж, за что! Не я это им привил, эта нелюбовь ко всем, кто не похож на бургундов, была всегда. Надо же на кого-то сваливать всю накопившуюся злость, к тому же так легче собирать войско, хоть что-то хорошее…
Хагена повело вбок.
 - А что до союза с Гунненландом, то и Аквитания…
 - После смерти Вальтера Аквитанского с той стороны может быть всякое.
 - Да… Ты так спокойно говоришь о Вальтере, а помнишь ту историю в Ослиной пади?
 - Мой король, я прошу вас.
 - В конце концов, с той поры прошло уже сколько? дай Бог памяти, двадцать с лишним лет. Мне было шестнадцать. Вроде бы и не много времени прошло, а ведь, если вдуматься,  можно сказать, полжизни… Впрочем, Вальтер уже два года как умер, а ничего в Аквитании не изменилось.
 - Хильдегунда жива. Может, поэтому, - выдавил Хаген.
 - Супруга Вальтера? Я помню её робкой девочкой, которая всё тянула лошадь за повод, а ведь она потом стала знатной и величественной королевой.
 - Она похожа на вашу сестру.
 - Чем же это?
 - Никогда не знаешь, что у неё внутри. Подвернётся случай – откроется такое, о чём она сама никогда не знала.
 - Пожалуй, это может напугать. Поэтому ты так противился второму замужеству Кримхильды?    
 - Оно ещё не состоялось. И может не состояться вообще.
 - Не каркай, вассал мой. Я уверен, мы  её уговорим.
 - Вы уговорите. Я здесь ни при чём.
 - Ну, спасибо! Ты снова решил сесть на щит и наблюдать?
 - Мой король, я просил вас. Кажется, я свою вину искупил.
 - Мда, а я так, пожалуй, нет…
 - Мой король, всё уже обговорено.
 - Будет тебе! в конце концов, ты уже принял участие в этой истории со сватовством… А мы могли бы подружиться с Вальтером. Уже второй раз мы вдвоём  валим одного врага.
 - Причём здесь Зигфрид?
 - Какой ты догадливый, Хаген, - недовольно заметил король. – Может быть, я вовсе не о Зигфриде говорил! Да хоть бы и о нём… Ладно, нужно разобрать эти проклятые бумаги. Вот что, Хаген. Я хочу, чтобы Кримхильда была невестой гуннского короля ещё до того, как моя невеста приедет в Вормс, и так оно и должно быть!
 - Если вы хотите, - размеренно ответил Хаген, - так и будет.



                Авентюра II
 - Вам должны были передать мой ответ, - сообщила Кримхильда, когда маркграф нанёс ей визит и первым делом объявил о цели этого визита. Она прямо смотрела на него спокойными карими глазами, стройная, высокая, строгая. На чёрном траурном наряде выделялся небольшой кинжал, прицепленный к поясу, на правой руке поблескивало массивное золотое кольцо.  Перехватив взгляд Рюдигера, принцесса сказала:
 - Это подарок старого друга, мне вдруг захотелось надеть его, чтобы не встретить вас совсем уж в трауре, разве можно скорбеть при гостях… Вы видите, я продолжаю носить траур по мужу.
Рюдигер смутился ещё сильнее, чем был сконфужен до того. С дамами он разговаривать точно не умел, тем более с красивыми, тем более с вдовами. Не говоря уже о том, чтобы свататься к такой даме от имени короля гуннов. Напоминание о трауре тем более сконфузило, что он боялся причинить боль этой принцессе, а мог ненароком напомнить ей об её утрате.
 - Гхм, - прокашлялся Рюдигер, - я менее всего желаю подвергнуть сомнению вашу верность, госпожа. Как я уже сказал, мой король увенчает вас двенадцатью коронами – подумайте, двенадцать корон Гунненланда со смертью Хельги лишились владычицы, мы осиротели… Однако король долго скорбел о жене и решился вторично связать себя узами брака только теперь, и он выбрал вас, ибо вы знатнейшая и прекраснейшая дама во всех… во всей Европе.
 - Вы хорошо говорите по-бургундски и не похожи на гунна лицом, - задумчиво сказала Кримхильда; Рюдигеру даже показалось, что она не слышала, что именно он говорит.
 - Я не гунн, госпожа, - ответил он, - я бавар, но стал вассалом короля Этцеля. Всё, что я имею – я имею благодаря ему, все мои заслуги не оплачивают его благодеяний.
 - Вы верный вассал.
 - Это мой первый долг помимо служения Господу, - серьёзно ответил Рюдигер и сразу улыбнулся.
 - Вы сказали, ваш король вдовец? – медленно спросила принцесса.
 - Да, вот уже почти три года он носит траур по ней.
Кримхильда коротко, почти глумливо улыбнулась.
 - Он язычник, как я слышала, - обронила она.
 - Да, госпожа, как и многие пока в Гунненланде.
 - Разве я могу выйти замуж за язычника? Как вы себе это представляете? Разве не видите греха? – пошла в наступление она. – Ведь вы сами христианин!
- Госпожа, у короля Этцеля на службе немало христиан, в его столице стоят церкви… да и… Да и что мешает вам склонить супруга к истинной вере? – поколебавшись, он прибавил: - Он должен прислушаться к доводам, исходящим из столь прекрасных уст.
Кримхильда помолчала; потом спросила небрежно:
 - Вы знакомы с Хагеном фон Тронеге?
 - Да, и ещё как, - улыбнулся маркграф. – Я помню его шестнадцатилетним мальчишкой. Король Этцель посвятил его в риттеры и отпустил из заложного плена.
 - В Гунненланде есть риттеры?
 - Только христиане, разумеется…  Короля об этом попросил сам Хаген, когда король решил отпустить его. Это было после того, как Хаген отличился в битве, - Рюдигер поспешил оставить эту тему, - он сражался рядом с Вальтером Аквитанским… также заложником… После того, как король отпустил Хагена на все четыре стороны, Вальтер, представьте себе, сбежал… Прошу прощения, госпожа, если уж я начну говорить, то никак не останавливаюсь, - виновато оборвал свою речь он.
 - Почему же, мне интересно вас слушать.
 - Госпожа, я прошу вас дать окончательный ответ, - произнёс Рюдигер с нажимом. – Путь домой нам неблизок, и неизвестность нас смущает. Мы гостим здесь уже полмесяца. Госпожа, скажите «Да» или «Нет».
Кримхильда поняла, что перегнула палку. Она поняла и то, что Рюдигер, Гюнтер, Гернот, Гизельхер, Ута и сам гуннский король не отвяжутся от неё до скончания веков. И так ей стало от этого тоскливо…
 - Ну что вы злитесь, господин маркграф, - ласково и с нотками детской капризности произнесла она. – Святые небеса, конечно, я дам вам ответ!.. Послушайте, вы по душе мне, я вижу в вас благородство и храбрость, - объявила она. – Могу я просить вас о защите в случае беды?
 - Конечно, госпожа! – вскочил осчастливленный Рюдигер.
 - Достаньте меч из ножен и поклянитесь на клинке.
Рюдигер торжественно дал ей клятву оберегать, защищать и выполнять приказы.
 - Сударь, - не менее торжественно промолвила Кримхильда, когда маркграф отпустил её руку после принесения клятвы, - если бы послом от Этцеля приехал кто-то другой, я бы даже не приняла его, но вы любезны моему сердцу. Я много слышала о вас от Хагена… - Вот он и пригодился, - и была рада, когда узнала, что встречу вас.
Рюдигер растаял окончательно.
 - Сударь, - закончила свою речь вдова, - я принимаю любовь вашего короля и согласна стать его женой.
 - Госпожа!.. – выдохнул маркграф. Кримхильда с улыбкой изящно подала ему руку, он бережно принял и ещё более бережно поцеловал. Принцесса с самого начала показалась ему чем-то полувоздушным, одновременно величественным и беззащитным. Теперь она была вовсе недосягаема; и при этом она зависела от него, Рюдигера, он будет оберегать её в дороге и до самой свадьбы…
Встретив в Оленьем зале Хагена, Рюдигер зашагал к нему со всей возможной для достопочтенного посла торопливостью. Тот стоял у окна и, показывая во двор, что-то энергично разъяснял маркграфу Гере. Рюдигер подал знак следовавшим за ним вассалам подотстать.
 - Хаген, что вы здесь делаете?
 - Смотрю, каким концом принц Зигфрид меч держит.
 - Зигфрид? Какой Зигфрид? Мне вспоминается только покойный зантенский король.
 - Сын короля Гюнтера, - кратко ответил Хаген. Маркграф Гере пояснил:
 - Я имею честь состоять наставником принца, - и покосился на владельца Тронеге с нескрываемой неприязнью. Тот и бровью не повёл – спросил:
 - Вы спешите, Рюдигер?
 - Нет, я как раз хотел побеседовать с вами.
 - Пройдёмся, - предложил Хаген. На выходе из зала он спросил: - Вы были у принцессы?
 - Я только что от неё! Это необыкновенная дама, восхитительная душа! Ей довелось много пережить, но она так… величественна, даже не знаю, как сказать. Вы хорошо знакомы с нею?
 - Я состоял при ней десять с лишним лет, пока она не вышла замуж. При случае все вспоминают, что я её вырастил.
 - Хотя, между прочим, вы сами ещё были зелены. Согласитесь, это необыкновенная женщина.
 - Согласен.
 - О, она подобрала ключ и к вам?
 - Она подбирает ключ ко всем, кто ей в эту минуту нужен. Она дала согласие?
 - Да. Я привезу своему королю красавицу-жену, это меня просто несказанно радует! Я и пришёл поделиться с вами своей радостью.
 - Поздравляю, - даже тепло сказал Хаген.
 - Вы не знаете, отчего умер её первый муж? До нас дошли туманные слухи, а я сам последние годы не выезжал из своих владений.
 - Он был убит, - отвечал Хаген. – В лесу, на охоте.
 - Убийцу нашли?
 - Убийца я.
Рюдигер отшатнулся, потом покачал головой.
 - За что, Бог ты мой!
 - За оскорбление.
 - О-о… Вы всегда были жестоки и отважны…
 - Спасибо.
 - Я бы не посмел лишить её мужа!
 - Давнее дело.
 - Странное дело, она ссылалась на вас, говорила, что вы рассказывали ей обо мне.
Хаген покосился на собеседника:
 - О чём? О Красном лесе?
 - Хаген, зачем вы так говорите.
 - А, вам не хочется вспоминать. Может, я что и говорил, - всё-таки пошёл на попятный владелец Тронеге. – Всё-таки не один Красный лес был. Я благодарен вам, если хотите знать.   
Рюдигер улыбнулся, опустив глаза:
 - Вот теперь я скажу «Кто старое помянет, тому глаз вон».
 - Может быть.
Из-за угла вынырнул Фолькер, едва не столкнувшись с бехларенцем.
 - Извините великодушно, мессер! – поспешил сказать он. – Я не видел вас из-за поворота… Хаген, а я тебя ищу!
 - Вы познакомите нас? – осведомился Рюдигер.
 - Маркграф Рюдигер из Бехларен – скрипач Фолькер из Альцая.
Оба раскланялись.
 - Вы от принцессы, мессер?
 - Да, а вам интересно узнать, что она мне сказала?
 - Чтоб меня молнией пришибло, если я не помираю от любопытства, мессер.
 - Она выходит замуж за моего господина, - объявил Рюдигер, - и я сейчас пойду и сообщу это королю Гюнтеру.
 - Вот это да! – произнёс шпильман. Они перемолвились ещё парой фраз; когда Рюдигер откланялся, скрипач повернулся к другу:
 - Вот так история. Что же теперь?
 - Ничего. Будет свадьба. А мы будем пировать на свадьбе нашего короля.
 - Не верю своим ушам: ты – и надеешься на лучшее? – мрачновато пошутил Фолькер.
 - Я не надеюсь ни на что. Поэтому я спокоен, мне нечего ждать – исполнится, не исполнится…
 - Ты не надеешься в том значении, что не веришь в счастливый исход?
 - Нет, я не ожидаю от судьбы ничего.
 - Ни желаемого, ни пугающего.
 - Угу.
 - Что ж, тогда и меня не пугает эта свадьба. Почему ты так возражал против неё?
 - Потому что был против. Но что случилось, то случилось. Это было решение принцессы.
 - А мне кажется, это только к лучшему, она уедет подобру-поздорову, возможно, заживёт счастливо, и король ещё будет ездить в Гунненланд на племянников смотреть…
 - Может, - не стал спорить Хаген. Фолькер с лукавинкой улыбнулся; он знал, что граф Тронеге неисправимый фаталист, да он это и не скрывал, не верит в счастливые исходы и просто ленится спорить. И хорошо бы он пореже оказывался прав…
Когда они привычно вышли на крыльцо, Хаген воскликнул:
 - Хвост Андвари, куда Гере глядит? Полюбуйся, что учудил. И это сын Брюнхильд.
И он целеустремлённо зашагал в сторону принца Зигфрида.
 - Не боишься навлечь на себя недовольство Гере? – задал вдогонку глупый вопрос Фолькер. Хаген обернулся, ответил:
 - Нет, -
и продолжил движение.
 - Принц, - окликнул он. Зигфрид обернулся; лишним поводом для сомнений служило его сходство с Брюнхильд, он был тонок в кости, темноволос, не похож ни на короля Зантена, ни на короля Бургундии, только ярко-синие глаза заставляли вельмож опускать собственные.
 - Да? – с вызовом спросил он. Меч валялся на песке, так как владелец его завёл разговор с двумя молодыми риттерами, поспешившими плавно исчезнуть при появлении Хагена.
 - Возьмите меч, - сказал старший вассал Гюнтера, и Зигфрид, к немалому своему удивлению, нагнулся за оружием.
 - Вы собрались вызвать меня на поединок? – насмешливо осведомился принц, вошедший в славный возраст пятнадцатилетних.
 - Я собрался преподать вам, как за меч держаться.
Зигфрид глянул на Хагена исподлобья; следующие отдельные фразы, реплики и выкрики были слышны только что не в Оленьем зале; о способности владельца Тронеге перекрывать шум битвы уже известно, а Зигфрид, как и покойный король Зантена, обладал весьма звонким  голосом, обещающим с годами стать зычным. Услыхал даже Гюнтер:
 - Ай!
 - Держите удар!
 - Я не могу!
 - Всё можете.
 - Не могу!!
 - Возьмитесь за меч по-человечески.
 - Да что вы от меня требуете? Я ещё не  понял…
 - Нечего понимать! Влево!
 - Погодите!
 - Врага тоже просить будете?
 - Да какое ваше право со мной так говорить?
 - Вот такое. Смотри.
Двор с интересом дружно косился на демонстрацию боевых приёмов, которую устроил Хаген; Зигфрид был впечатлён и поэтому заявил:
 - В бою вас сразу убьют, вы же двигаетесь медленнее трупа!
Хаген, как и ожидал Фолькер, не стал объяснять, что это была демонстрация, а не бой; меч просвистел возле одного уха Зигфрида, потом у другого и почти сразу на уровне пояса, затем замер у горла. Принц тоже замер, заворожено глядя на клинок.
 - Ранен и три раза убит, - сообщил Хаген. – Берите меч, принц. Обеими руками, вот так. Нет, за ухо заводить не надо – теперь да…
Гюнтер решил выйти только к концу урока.
 - Вижу, ты принялся за второе поколение, - сказал он чуть позже Хагену, ковыряя песок носком туфли. – Будешь заниматься им и дальше?
 - Если успею.
 - Мне нужно скорее справить свадьбу, наследника-то до сих пор нет…
 - А с Зигфридом как?
 - С мальчиком? Я не знаю, но я не хочу оставлять корону ему, в этом я уверен!
Вскоре Кримхильда уехала из Вормса в сопровождении Рюдигера и его бойцов. Проводы были обставлены скромно, но почти все вассалы Гюнтера присутствовали, и даже Хаген. Рюдигер обнялся с ним на прощание, дружески кивнул Фолькеру; вскочил на коня. Проехали мимо копейщики, знаменосец, процессия девушек Кримхильды, и, наконец, сама она. Загодя она сняла что-то с шеи и, наклонившись в лёгком поклоне, почти кинула – Хаген поймал. Его ответный полупоклон – её пристальный взгляд. Следом проехали ещё вооружённые всадники, учтиво поклонившиеся Хагену почти как до того королю. Следом – обоз.
 - Что это такое? – полюбопытствовал Фолькер. Владелец Тронеге разжал ладонь и продемонстрировал амулет на шнурке: бегущий волк, вырезанный из тёмного дерева.
 - Откуда у неё подобное? – Скрипач глянул по сторонам, чтобы убедиться, что рядом с ними, как и на всех официальных мероприятиях, никто не стоит ближе чем в пяти шагах.
 - Я дал, - Хаген кивнул в сторону, и они с Фолькером пошли прочь от Вратных башен. – Когда мы ездили свататься к Брюнхильд, я не знал, вернёмся мы или нет. Знал, что Зигфрид вернётся.
 - Ты не думал, что госпоже вассалы подарки не дарят? Только господа – вассалам, это же как обязательства, можно даже сказать, путы.
 - Кто сказал, что подарок? Может, я на сохранение его оставил.
 - Тьфу ты! – рассмеялся Фолькер. – Ты хитрец, Хаген. А зачем ты оставил амулет принцессе? На удачу?
 - Зачем спросил – сам же и ответил.
 - Интересно, все годы вдовства она носила его…
 - Теперь я буду носить, - и в подтверждение своих слов Хаген надел амулет и заправил за ворот. Фолькер скосился на этот ворот из плотной чёрной ткани – сам он уже продрог в своей лёгкой, короткой и яркой куртке. – Вот что-то от неё осталось.
 - Не верю ушам своим, ты вдруг тоскуешь по Кримхильде!
 - Без шуток, Фолькер.
 - Прости. Волк… Любопытно… Свящённый зверь?
 - Священный зверь и зверь смерти.
 - Это зловещий символ, Хаген, это недобрый символ. Почему Вотана изображают вместе с волком и с вороном на плече?
 - Знаешь, как говорят, Фолькер: «Серый волк наблюдает за обителью богов».
 - О Господи, - сказал скрипач. Друзья как раз проходили мимо небольшой церкви. Фолькеру почудился неодобрительный взгляд с той стороны улицы; он перекрестился на храм. Хаген приостановился, ожидая его.
 - Что это значит? – спросил шпильман, когда они продолжили свой неторопливый путь. – Что смерть следит даже и за богами?
 - Да. Этот волк поглотит Вотана.
 - И Вотан знает об этом?
Хаген сквозь верхнюю тунику притронулся к амулету.
 - Он хорошо это знает.
 - И… и что?
 - Ничего. Он схватится с Волком и погибнет, но за него отомстят. Это будет в последней битве, она случится, когда боги запятнают себя преступлениями, и – как бы сказал ты – чаша переполнится.
 - Да минует нас чаша сия! – со смехом отвечал не на шутку потревоженный Фолькер. – Между прочим, это говорит о том, что над Вотаном есть кто-то, кто выше его и всех прочих, высшая справедливость.
 - Твой Бог, что ли? Не начинай сначала, Фолькер.
 - Хорошо, не буду. Но зачем тебе этот резной волк?
 - Если ты не веришь, что на удачу, - чтобы он наблюдал за мной.
 - Ну в самом деле, как может эта кровожадная тварь приносить удачу!
 - Волки и вороны – это могила падших.
Фолькер был впечатлён этой мыслью.
 - Это красиво звучит, лучше, чем слова о тлене и червях. Право слово, Хаген, очень красиво! Прекрасно. Когда ты вдруг скажешь что-нибудь подобное, мне сразу вспоминается Истланд, такая красота, как  там, истландские скалы и ветер, наверное, я сбивчиво говорю…
 - Я понял.
 - А я не сомневался! Просто у меня никак не получается достойно описать это словами.
 - Зачем описывать словами? И так же ясно. Скалы – это скалы, Истланд – это Истланд, а слова – так… - Хаген пожал плечами.
 - Так ради красоты же! Её вот и нибелунги видят, и истландцы с гуннами, и даже бургунды.
Хаген улыбнулся и тут же с ругательством прижал ладонь к глазу.
 - Чёрт!
 - Что?
 - Боюсь, скоро повязку придётся всё время носить. Закончится тем, что глаз потеряю окончательно. Ладно, леший с ним.
 - Леший так леший, - легко согласился шпильман. – А повязку тебе обязательно нужно наложить.
Кримхильда не думала, что путь окажется настолько долгим; да ещё столь неравномерным, через Аустри пронеслись на одном дыхании, пока не истёк срок разрешения аустринского короля для послов, и невеста гуннского царя так и не увидела знаменитого собора святого Олафа; потом долго плелись вдоль Дуная, ища переправу, принцесса зверски скучала и развлекалась только сказками о здешних русалках, которые рассказывал ей преданный Рюдигер; потом осторожно, но быстро, скакали через Баварскую марку, о которой в Бургундии рассказывали страшные истории. Потом темп замедлился до недельных остановок в каждом мало-мальски крупном городе. Тут уж скучать в основном не приходилось, и Кримхильда несколько ожила. К тому времени, когда они прибыли в Пассау, Рюдигер трясся над невестой сюзерена как над хрустальной статуей Девы Марии, не меньше. Он готов был оберегать её даже от почтенного епископа Пассау, добрейшего человека и дальнего родственника Бургундского дома. Кримхильде был больше не интересен маркграф Бехларен; но она беседовала с ним, и наслушалась вдоволь рассказов о короле Этцеле, о его брате Блёделе, о покойной Хельге, о лучших вассалах короля – Дитрихе фон Берн, Иринге фон Турнек и других («Гунны говорят «Дитрих Бернский», просто я произношу на бургундский лад, как вам привычнее» - пояснил Рюдигер). Кримхильда ещё в Бургундии представляла себе варварскую роскошь, тараканов на золотых блюдах и застеленный соломой пол, но, когда отряд въехал в гуннские пределы (задувал ветер, трепал по щекам, норовил забраться под плащ и закинуть туда мокрые капли, витающие в воздухе), была несколько удивлена; у Трайзенмауэра, ещё в поле, их встретили всадники, пожалуй, не меньше трёх сотен. Возглавлял их господин лет тридцати в странной для Кримхильды длиннополой одежде с пышным меховым воротом (куда наверняка не забивался ледяной ветер!), в такой же пушистой шапке, украшенной развевающимся на ветру волчьим хвостом. Под меховой опушкой помещалось круглое, даже пухлое лицо, узкие тёмные глаза, острая улыбка небольшого рта; он основательно, крепко сидел в высоком седле и глядел орлом. Знамя, обитое по краю мехом рыси (о чём Кримхильда догадалась, конечно, только уже вблизи) не трепыхалось по упомянутому ветру, а деревянно держалось на высоко поднятом копьё. Кримхильда, не ожидавшая, что гунны так почтительно выедут её встречать,  с интересом всмотрелась в приближающихся всадников. Помимо гуннских лиц здесь были баварские физиономии, и даже люди из Киевской земли, о которой никто ничего достоверного не слышал (кроме, может быть, Хагена, который, о чём не спроси, знал что угодно). Рядом с предводителем ехал молодой воин, в лице которого что-то было, что заставило принцессу задержать на нём взгляд. Очень светлые глаза она увидела издалека и углядела в них спрятанную застарелую печаль; мягкие, плавные, но вместе с тем строгие черты лица, отливающие рыжиной волосы, выбивающиеся из-под странной в Гунненланде готской шапки и свободно развевающиеся на скаку. Он перехватил её взгляд; когда два отряда встретились, этот воин смотрел на Кримхильду с полнейшим изумлением, а предводитель – с неприкрытым восторгом.
 - Король – один из них? – спросила она вполголоса у Рюдигера.
 - Нет, госпожа, это всё его вассалы. Предводитель – господин Блёдель, рядом с ним Дитрих фон Берн, а вон там…
Кримхильда вполуха слушала дальнейшие объяснения добросовестного маркграфа. Она внимательно смотрела то на одного всадника, то на другого, слегка надув губы, в основном глядя на двоих вышеописанных. Блёдель увидел в этом взгляде одно, Дитрих, похоже, другое, но оба как-то вдруг вгляделись в неё и посерьёзнели.

                Авентюра III
В ворота славного города Трайзенмауэра влетали с лихим гиканьем всадники; Кримхильда смеялась и одновременно боязливо держалась поближе к Блёделю; тот обращался к ней весело и покровительственно. Когда Дитрих Бернский в числе прочих подъехал выразить почтение, невеста короля сказала ему, как бы извиняясь за свою робость:
 - Так трудно привыкнуть к чужим обычаям, все вокруг мне незнакомы… Хотя я, конечно, рада. 
 - Хорошо понимаю вас, госпожа, - поклонился в седле Дитрих.
 - Вы так хорошо говорите по-бургундски! – с чувством воскликнула Кримхильда. – Вы бывали на моей родине?
 - Нет, - покаялся он, - но знаю людей из Бургундии, от них и научился.
 - Здесь есть бургунды, сударь?
 - Если и есть, то немного, сударыня, - Кримхильда улыбнулась на бургундское «сударыня», и Дитрих улыбнулся в ответ. Блёдель ревниво осведомился:
 - Не знаешь, скоро будет король?
 - Должен скоро прибыть, господин.
Кримхильда наморщила лоб, вылавливая знакомые слова в тягучем гуннском наречии.
 - А с кем из бургундов вы знакомы? – живо осведомилась она у Дитриха. Блёдель хмыкнул:
 - А с кем, кроме как с Хагеном из Тронеге. Мы его звали «Хаген из Нибельхейма», или просто Нибелунгом.
 - О, это очень известный воин, - уважительно произнёс Дитрих. – Впрочем, я разное слышал о нём. Меня же самого он несколько пугал и шестнадцати лет отроду, однако человека храбрее я не встречал, - в его устах это, похоже, была высшая похвала.
 - Он был верный мой друг, - сообщила Кримхильда, и бернец удивлённо поднял брови. Удивление сменилось общей задумчивостью; Кримхильда, задержав взгляд на его лице, повернулась к Блёделю:
 - Но ни по стати, ни по благородству он не сравнится с гуннскими вельможами.
Тот улыбнулся с прищуром и промолчал.
 - А вот и король! – воскликнул Дитрих. Кримхильда всмотрелась в процессию, въезжающую в ворота.
 - Кто он? – спросила она одновременно у Дитриха и Блёделя. Ответил первый:
 - Под знаменем.
 - В шлеме?
 - Нет, левее.
Улыбка сползла с лица Кримхильды, но тут же вернулась вновь; оба её собеседника это заметили, но постарались не подать виду.
 - Ну, - просто сказала она, - пожелайте мне счастья, господа.
Этцель был не стар, да и государственные думы морщин на его лбу не прорезали; он схож был с братом только круглотой лица. В отличие от Блёделя – это было видно – король был физически не способен к подозрительному пристальному взгляду. В его крупных чертах заметно было некое беспокойство, словно почти мучительная неуверенность.
 - Хельга не принесла королевству наследника, - не преминул негромко заметить Блёдель, растягивая по-гуннски слова; Кримхильда оглянулась на него. Позади Блёделя кучковались бревенчатые дома и пара каменных, какие-то столбы вроде верстовых, толкотня лошадей и всадников. – За все годы, что жила за моим братом.
 - Если он не оставит после себя наследников, королём станете вы?
 - Нет, я младший брат, и трон мне заказан, - несколько грубо отвечал он.
 - Когда я вас увидела, я подумала, что вы – король, - шепнула невеста. Блёдель на это раз в волнении хотел что-то сказать, но Кримхильда тронула поводья и направила лошадь навстречу жениху; напоследок она с робкой и одновременно спокойной улыбкой оглянулась на королевского брата и бернца.
 - Ангелы Господни, - произнёс Дитрих, остававшийся в стороне последние минуты разговора.
 - Упасть и не встать, - хрипло сказал Бледель.
 - Она истинная королева, - продолжал Дитрих, подъехав, - но вместе с тем такая… беззащитная. Такой, только такой даме должен служить риттер.
 - Это чем же служить? – спросил Блёдель с враждебностью, от которой насмешка не удалась. Дитрих посмотрел на него убийственным взглядом и ответил очень корректным и уничижительным тоном:
 - Ничем таким, о чём вы думаете, по вашему тону судя.
Принц горделиво вскинул бровь, но Дитрих на него уже не смотрел.
 - Не дело готских приживальщиков читать мне свои проповеди, - едва ли не на самое ухо ему прошипел Блёдель и поехал навстречу брату.
В застеленной камышом зале Кримхильда принесла все клятвы, степенный и курносый священник провёл обряд венчания – в сокращении, зрители и так шаркали и нетерпеливо переговаривались.
Снова невеста, теперь снова жена… Кримхильда чувствовала, как из груди рвётся почти крик. Перед ней всплыло лицо Зигфрида, которое она успела забыть, которое очень не хотела видеть, страшная тень повисла за спиной… Сжав руку короля Гунненланда, она напомнила себе, что то – прошлое, а вот – настоящее. Страшная тень вертелась где-то в глубине души, на самом дне, но кто сказал, что на дно надо заглядывать?
Кримхильда обернулась к Этцелю, нежно и осторожно поцеловала его. Накидка сползла с густых, отражающих оконные блики пепельных волос, лицо разрумянилось, глаза блестели. Этцель вздохнул; Рюдигер, выполнявший роль отца невесты, шепнул с почтением:
 - Моя госпожа, вы должны поцеловать вассалов мужа. Конечно, - он смутился, - не всех… но самых знатных.
Все прочие знали это и так. Блёдель пробился вперёд первым:
 - Позвольте мне, госпожа! – Если бы не только что проведённый обряд, поцелуй мог бы показаться не очень пристойным. Кримхильда опустила глаза и улыбнулась в пол. Блёдель встал рядом с братом. Королева сама подошла к Рюдигеру и по-родственному чмокнула его; затем в Хаварту Датцу и его вассалу Ирингу, которых дружески и покровительственно облобызала; примерно так было и с прочими. Последним оказался Дитрих, улыбавшийся с изображённым на лице отношением к этому обычаю как немного значащему. Кримхильда робко и ласково прикоснулась губами к его щеке и отступила. Потом отошла и поклонилась всем присутствующим глубоким полным поклоном.
 - Ура нашей госпоже! – закричал Рюдигер. Разноязычные клики смешались в общий приветственный шум. Кримхильда встала рядом с мужем, с улыбкой глядя на него; он, как ни пытался сохранить серьёзность, улыбнулся в ответ. 

 - Стой, скотина! – гаркнула Кудруна и понеслась корове наперерез. Та, тряся выменем и кося глазом, трюхала со всей возможной быстротой к заветной границе между полузаросшим деревьями лугом с молоденькой чахлой травкой и обихаживаемым людьми полем. Кудруна перехватила-таки её у самого рубежа, схватила за рога, корова отчаянно рванулась и хапнула всё-таки целый пук.
 - Кудруна.
 - А? – Юная особа тащила коровью голову от едва проросшей пшеницы, скотина сопротивлялась. Что-то, правда, заставило её отвлечься от коровы. По дороге через лес скакал всадник, замеченный ещё ранее краем глаза; теперь он остановил коня неподалёку – это был граф Хаген.
 - Сударь! – Кудруна отпустила рога и, подобрав юбку, бросилась к нему. Корова углубилась в пшеницу; Хаген поверх головы племянницы цыкнул на животное, скотина замерла, задумалась и отошла на луг…
 - Вы вернулись, - в восхищении произнесла Кудруна. Хаген оглядел её внимательно, растрёпанную, с обветренными губами, сияющую, в старом платье, которое «не жалко», только что не прыгающую на одной ножке, в больших ладных сапогах, прячущую руки за спину – четырнадцать лет в Тронеге и четырнадцать лет в Вормсе суть две разные вещи.
 - Подсаживайся, - пригласил её Хаген. Кудруна взобралась в седло впереди всадника, подняла лицо:
 - Вас возвратили из ссылки? За всё последнее время вы у нас всего три раза были!
 - Что делать, дела.
 - А какие дела в Вормсе? У вас снова повязка снова на лице! А вы поседели… немного… Почему у вас копьё с собой? Какие-то враги?
 - Копьё по привычке взял. – Оружие было хорошо закреплено на ремнях сбоку, то самое копьё с вырезанными на древке рунами.
 - Извините, я вас так заболтала, просто я очень рада вас видеть… Так какие дела в Вормсе?
 - Король женится. Принцесса Кримхильда уехала в Гунненланд, её просватал правитель гуннов. Я разругался с фон Нахтигальштадтом.
 - Что с него взять, он старый…
 - Старик помер, теперь новый граф Нахтигальштадта. На первом же совете срам вышел.
 - Какой?
 - Интересно? – скептически поинтересовался Хаген. – Дошло до драки.
 - Правда?!
 - Угу. Он швырнул подсвечником. Я выбил ему пару зубов. Король был недоволен.
 - А кто его невеста?
 - Принцесса из Истланда. Оддрун.
 - Она красивая? Сколько ей лет?
 - Я её не видел, - отвечал Хаген, но Кудруна не поверила в его неосведомлённость.
 - Мне, правда, интересно! Что вам стоит пару слов  о ней сказать?
 - Да ты её сама увидишь.
 - Как?
Залитое холодным солнцем поле закончилось, слякотная дорога упиралась в крепостной вал. В Бургундии уже в полной мере началась весна.
 - Я думаю взять тебя в Вормс для свиты новой королевы. Королю это понравилось. Она не намного старше тебя.
 - Ой, Господи, Боже мой! Вы не сами это придумали, - после паузы прибавила Кудруна.
 - Фолькер о тебе вспомнил. Он тебя спас в войну с Аустри.
 - Уууй! -  Кудруна прижала кулаки к щекам. – Я поеду с вами в Вормс, матушки мои!
 - Если не будешь из-за этого орать на всё графство.
 - Извините, извините! – Кудруна даже закрыла рот руками. Хотя не испугалась всерьёз, потому что видела, что Хаген сейчас в благодушном настроении.
 - И чтоб без коров, - прибавил фон Тронеге. – Ты чья дочь, пастуха или графа. Станешь фрейлиной, будешь на виду, завидная невеста.
 - Да кому я нужна, - очень взрослым голосом отвечала Кудруна.
 - Как – кому. Красивая, голова на плечах есть, приданое хорошее положу. Главное, сдружись с королевой.
 - Ну, тут не поручусь, сударь, я же её и не видела!
 - Одна, в чужой стране, как не сдружиться.
 - А вам-то это к чему? Вы же тоже её не встречали, вам, простите, и жалеть её не с чего.
 - Я не хочу вражды с ней. Знай на будущее – ты мой человек при королеве.
 - Вот так-так…
Лошадь вошла во двор, Хаген соскочил на землю и помог слезть с седла будущей фрейлине.
 - А что это значит? – спросила девочка, нахмурившись. – Что я должна за ней следить, что ли?   
 - Да зачем.  Ты будешь ей помогать, её поддерживать. Сделаешь так, чтобы она полюбила Бургундию. И чтобы не звала меня хмырём хотя бы в глаза.  Если и за глаза не станет –  совсем хорошо. Мы оба при короле. Я хочу найти союзника.
 - Если она вас невзлюбит, то может даже снова изгнать!
 - Не думаю. Но перья полетят. Так как, поняла?
 - О, я поняла…
 - Возражений нет?
 - Нет.
 - Вопросы есть?
 - Пока нет.
 - Ясно.
- Нет, один есть: когда мы уедем? – поспешила спросить Кудруна, увидев, что на крыльцо вышла баронесса Маргарита.  Если красота Кримхильды продолжала расцветать, то супруга Данкварта, хотя и была её ровесница, напоминала увядающую лилию или другой подобный печально никнущий цветок – по-своему красивый грустной осенней красотой. Правда, теперь на лице Маргариты написалась явная неприязнь; когда же она увидела, что девочку привёз Хаген, неожиданно возникший после почти восьми лет отсутствия с редкими появлениями, она ахнула, пошатнулась, сделала несколько шагов вперёд…
 - Из-за неё? – тихо спросил Хаген, остановившись с конём в поводу.
 - А вы разве не видите, что с ней? – ещё тише спросила Кудруна.
 - Вижу. Но что я сделаю, это не ко мне вопрос.
 - А к кому тогда?
Хаген не ответил: баронесса подошла со своей робкой улыбкой.
 - Сударь Хаген… Какими судьбами? Вас вернули из ссылки? Вы останетесь?
 - Я ненадолго, сударыня. Скоро в Вормс, король женится.
 - Ох Господи… А как же вы, вас помиловали?
Кудруна надула губы и отошла. Хаген, отвечая на вопросы баронессы, кинул повод подбежавшему конюху и направился вместе с женой брата к крыльцу.

Ладьи впереди были украшены резными драконьими головами, по бортам – ярко раскрашенными щитами, а сзади и даже по мачтам какими-то нарядными гирляндами. Гюнтер наблюдал за медлительным ходом ладей с высоты своего роскошного белого коня, покрытого изысканной и весьма дорогой попоной. Хаген, конечно, находился при нём, а рядом с Хагеном держался Фолькер. Владелец Тронеге время от времени переглядывался со скрипачом; шпильман ощущал неясную тревогу, передавшуюся ему от друга, а тот временами всё-таки несколько светлел лицом (вернее, становился чуть менее мрачным), глядя на развеселившегося в преддверии праздника Фолькера. Так, в двойственном состоянии, они и наблюдали, как на причал сводят невесту. Гюнтер, который до этого всеми своими радостными и дурными мыслями делился с вассалом вслух, теперь сказал:
 - Хаген, сколько ей лет?
Тот чистосердечно ответил:
 - Двенадцать-тринадцать.
 - Значит, мне не мерещится! Я, конечно, знал, что она, так сказать, юна, но чтобы… Она годится мне в дочери, хотя дело не в том. Какие супружеские обязанности?!  - понизил голос он. – Какие дети? Она сама ещё ребёнок!
 - Сделка – одно, сам брак – другое. Но истландская сторона потребует.
 - К чему клоню и я! – восторжествовал Гюнтер. – Боже мой… Хаген, встреть её. Я возлагаю эту почётную обязанность на тебя.
 - Фон  Нахтигальштадт.
 - Но надо же мне ему как-то ответить, Хаген!
Фон Тронеге через плечо кинул взгляд на Фолькера, тот согласно кивнул и в подтверждение своего кивка двинул лошадь вслед за конём Хагена. В десятке шагов от ждущих их истландцев они спешились, и остаток расстояния прошли пешком, как требовал церемониал.
 - Наши друзья-графы, в конце концов, подстерегут меня в тёмном переулке, - заметил Фолькер.
 - Надо ставить их на место, - парировал Хаген.
 - Чтоб мне умереть без покаяния, - не удержался шпильман, посмотрев вперёд, - это же Брюнхильд в четырнадцать лет.
Она и впрямь была очень похожа на двоюродную сестру; но черты её были более гармоничны, спокойны, вблизи она выглядела совсем ребёнком, хищной птичности Брюнхильд в глазах не наблюдалось, а только задумчивость, любопытство и некоторый испуг. То, что она ещё не развилась физически, истландских сватов, похоже, мало заботило. Её сопровождали вооружённые воины с лебедиными крыльями на шлемах, старик с надменным и настороженным лицом держал Оддрун за руку. Фолькер подумал о том, как же выглядят они с Хагеном всего лишь вдвоём напротив этого грозного отряда, но тут же взял свои мысленные слова обратно. Тем более что к его седлу были приторочены ножны с мечом, а Хаген, не расставшись при том и с Бальмунгом, так и оставил прикреплённое к сбруе копьё.
На этом копье скрестились взгляды истландцев. Старик посмотрел Хагену в лицо; тот ответил спокойным холодным взглядом. Правый глаз закрывала повязка, и Фолькер подумал, уж не она ли так удивила истландцев. Старик что-то пробормотал по-истландски чуть ли не робко, после секундного колебания решил произнести по-бургундски:
 - Не для меня честь встретить Гримнира.
 - Что ты, - удивился Хаген, - я не отдавал глаза за мудрость. Я Хаген из Тронеге.
Послы переглянулись; старик сконфуженно сказал:
 - Мы рады видеть славного воина, убийцу Зигфрида.
 - Я тоже рад видеть храбрых истландских мужей.
 - Мы привезли вам Оддрун, дочь Будли.
 - Я подтверждаю это.
После обмена официальными фразами старик вручил вассалу Гюнтера невесту; девочка смотрела на него с неподдельным испугом, смешанным с восхищением. Хаген, оставив коня, за руку повёл её к бургундским риттерам с королём во главе. Фолькер двинулся за ним, ведя в поводу лошадей, свою и графа.
Всё время церемоний он ждал удобной минутки, чтобы переговорить с Хагеном; уже у самой церкви, когда владелец Тронеге привычно остался снаружи, Фолькер не пошёл в собор, а задержался рядом с другом.
 - Кто такой Гримнир? – сходу спросил скрипач.
 - Да, им было от чего смутиться, - отозвался Хаген. – Гримнир значит «Скрывающийся под маской», это одно из имён Вотана.
 - Вот это да! 
 - Его зовут Игг, Хникар, Один… У него много имён.
 - Они, что же, приняли тебя за бога?
 - Вроде того.
 - Из-за повязки на глазу и копья!
 - Может, что другое углядели.
 - Выходит, встреча с Вотаном – это не нечто чудесное? Шёл я как-то вдоль реки и повстречался, между прочим, с верховным богом.
 - А что?
 - Ну… а это интересно! Если вдуматься, раньше люди могли видеть Бога; Моисей Его видел. А теперь такого не случается…
 - Кто сказал? Может, видел, да сам не понял. Ну, повстречал я Вотана. Что, я побегу всем об этом рассказывать?
 - Пожалуй, ты прав. Одни тебя посчитают тебя великим праведником, а то и пророком, а другие будут считать сумасшедшим…
 - Я про другое: это может не понравиться самому Вотану.
 - Хм… Да.
Когда Оддрун и Гюнтер вышли из собора, Хаген, уловив приказ сюзерена, занял своё место в процессии; Фолькер пристроился в хвосте, так как к высшей знати не относился даже издалека, а потому не стоял рядом с ней даже близко – в буквальном смысле. Хагена это раздражало, и он повторял, что надо бы им на пару завоевать для Фолькера баронство, скрипач отшучивался.
Оддрун оглядывалась по сторонам, жмурилась на яркое солнце, время от времени стискивала руку Гюнтера, но, опомнившись, смущалась и бормотала что-то по-истландски. Король, не меняя величественного выражения лица и продолжая торжественно ступать во главе процессии, вполголоса спросил Хагена:
 - Что она говорит?
 - Извиняется, что не знает, как надо себя вести в Бургундии.
 - А по-бургундски она совсем не говорит?
Хаген наклонился к девочке и заговорил с нею на истландском наречии. Она вскинулась на знакомые слова, вгляделась в вассала, закаркала что-то по-своему.
 - Знает пару слов.
 - Они… эти, так сказать, господа ничему её не научили? Там же теперь много бургундов.
Хаген перевёл вопрос; Оддрун, пожав плечами, ответила.
 - Говорит, что умеет ездить верхом, стрелять из лука и не посрамит предков, если возьмётся за меч.
 - О Боже…
Оддрун с некоторым смущением прибавила.
 - Ещё умеет рисовать.
 - Мне нужно, чтобы моя жена умела рожать детей и учтиво обращаться с моими вассалами!
 - Это дело нехитрое. Говорить по-бургундски тоже выучится.
 - Ладно, Хаген, я верю твоим словам. Могу я просить тебя о помощи в этом деле?
Тот даже удивился:
 - Конечно, мой король.
 - Продолжим разговор, когда прибудем в замок, - всё время беседы Гюнтер не менял выражения лица и говорил углом рта.
В замке Гюнтера ждал ещё пир, продолжение которого было запланировано и на завтра;  пока король отвлекался на вино и (без преувеличения) яства, Оддрун обратилась в сидевшему слева от неё Хагену:
 - Как тебя зовут, ярл?
 - Хаген из Тронеге.
 - Так это ты убийца! Ну надо же, вот так вот запросто болтать с самим Хагеном из Тронеге…           Послушай, ярл, что это такое одели мне на шею? – Она вытащила из-за ворота крестик.
 - Это нательный крест, молодая хозяйка. Вы теперь христианка, это нужно было, чтобы мой хозяин смог взять вас в жёны.
 - О-о… - Оддрун спрятала крестик обратно. – Они, что, думают, если они надели это мне на шею, я стану по-другому думать? Я, что, теперь должна ходить в эту здоровую дуру?
 - В собор.
 - Да, я, что, должна там жертвы приносить?
 - Там не приносят жертвы.
 - Да что за бог, если ему жертвы не нужны?! Это, что, шутка такая?
Хаген вздохнул:
 - Я вам потом объясню.
Позже, когда пир, наконец, был окончен, Гюнтер отвёл молодую жену и вассала в свой кабинет. Оддрун, сложив руки на столе и положив на них голову, дремала; Гюнтер тихо бушевал:
 - Как мне теперь быть? О собственно браке не может быть и речи!
 - Но выдают же в пятнадцать лет.
 - Я никогда этого не одобрял! Тем более что здесь, так сказать, пятнадцать, а здесь тринадцать!
 - Сколько вам лет, молодая хозяйка? - спросил Хаген по-истландски. Оддрун, не открывая глаз, ответила:
 - Тринадцать исполнилось. Неделю, что ли, назад… Не зови меня хозяйкой, - со зевком прибавила она. – Лучше зови по имени. Могу я тебя звать просто «Хаген»? Может, мне ещё придётся тебя именем заклинать…
 - Зовите. – Вслед за этим Хаген перевёл диалог королю. Тот подозрительно осведомился:
 - Что значит «заклясть именем»?
 - Даже – как это  – исчадие ада можно заклясть его именем. Не говоря об альвах.
 - Прелестно. Итак, эта маленькая язычница – моя жена, договор с Истландом незыблем. Брачная ночь, разумеется, будет года через три.
 - Если истландцы завтра спросят? Брак ещё не совсем брак, для них есть лазейка в договоре. Три года мы будем ходить под мечом.
 - О Господи! Вот ты и заключай «окончательный брак» с ней, а я не собираюсь!
Оддрун, услышав злость в голосе короля, открыла глаза.
 - Что случилось? – спросила она Хагена.
 - Всё в порядке.
 - Я ничем не прогневала конунга? Он ведь зол, я вижу. Пусть он дурного не думает, я уже взрослая! Я буду рожать одних сыновей и стану хорошей хозяйкой, честное слово.
Услышав перевод, Гюнтер взвыл.
 - Хаген, - почти уже заснувшая Оддрун проснулась снова, - Хаген, а ты не видел кольцо моей сестры?
- Брюнхильд?
 - Да, дочери моего дяди. Мне говорили об этом кольце.
 - Его больше нет.
 - А… Жаль, что оно пошло в погребальный костёр. Мой отец очень хотел его вернуть.
 - Зачем?
 - Говорил, что  сам не знает, но очень хочется. Память о дочери, наверное. А я не хочу его видеть, это кольцо, у него слава такая, что ну его, честное слово, к троллям! – Голова Оддрун снова стала опускаться на столешницу.


                Авентюра IV
 - Я видела, он туда поскакал! – с азартом выкрикнула Кримхильда. Изо рта у неё с каждым выдохом вылетал пар, на секунду замиравший в холодном воздухе (зима, уже оставившая в покое Бургундию, ещё вовсю гуляла в Гунненланде), и Дитрих почему-то внимательно следил за этим, будто видел в морозном паре что-то жизненно важное. Поправив пушистый меховой ворот, Кримхильда продолжала:
 - Надо заходить справа! Из сухостоя он не быстро выберется.
 - Ваша правда, - отвечал Блёдель. – Давайте мы зайдём справа, а Дитрих и Иринг слева его погонят.
Иринг хмыкнул. Кримхильда дружески подмигнула Дитриху и самым спокойным и собранным видом направила лошадь вслед за Блёделем. Бернец, кинув взгляд на них, помчался в противоположную сторону, подзывая свистом собак.
 - Вот он, - прошипел Блёдель, когда после скачки по покрытой белыми пятнами снега земле леса они осторожно выехали к старой ели, шагах в полуста от которой замерла стройная тень – сайгак зализывал рану на задней ноге. Загнанный охотниками, он с перепугу ломанулся через участок редколесья и очень сильно ошибся в этом.
Собаки немного отстали от всадников; Блёдель осторожно потянул из чехла лук. Сайгак дёрнулся, вскинул горбоносую морду, прислушиваясь. Гуннский лук был короткий, тугой, причудливо изогнутый, и делался часто из рога, Блёдель сноровисто  обращался с этим оружием. Сайгак бросился прочь, и стрела настигла его на лету.
 - Ура! – Кримхильда выбросила вперёд руку в победном жесте и поскакала к месту гибели сайгака. Он был ещё жив; королева с самым серьёзным и деловым видом вытащила из ножен на поясе кинжал. Лицо её разрумянилось холодным румянцем от мороза и ветра; по чёрным слипшимся прошлогодним палым листьям растекалась кровь.
 - Ну, госпожа, вы и кинжал-то держать не умеете, - сказал Блёдель, когда Кримхильда опустилась на колени перед добычей. Наклонившись к королеве, он взялся за рукоять кинжала поверх её пальцев. – Вот так, смотрите.
Вдвоём они и добили сайгака. Блёдель, однако, далеко не сразу отпустил кинжал и, стало быть, руку Кримхильды; она, отворотясь в сторону, на облинялые берёзки, следила за участившимся дыханием деверя; не долго думая, он обнял её, до степени лапанья, она дрогнула, обернулась, вырвалась.
 - Сударь, - сказала она по-бургундски. – Я… зачем… вы…ведь…
Блёдель, легко выпустивший её, поднялся с земли. На лице его было недоумение.
 - Да, по-моему, к этому и шло, - заметил он. Кримхильда покраснела со всей возможной мучительностью.
 - Блёдель, вы… Но не так же… не здесь… в конце концов, нас могли заметить! И… вы подумали о брате своём, о моём муже?
 - Милая моя, - рассмеялся Блёдель, - ты уже три месяца замужем, должна была всё понять. Ты станешь королевой, только когда родишь Этцелю сына. Пока ты не королева. Даже всякий Иринг может на тебя хмыкать.
 - Прекрати, Блёдель, прошу тебя! – Кримхильда отвернулась. На лице её можно было прочитать испуг; она ждала этого момента, но не сейчас, и понимала, что нужно или направить Блёделя в мирное русло, или продемонстрировать ему свою любовь прямо здесь же, у трупа сайгака, или оттянуть решение вопроса.
 - Хотя ты прав, - после короткой паузы со слезами в голосе произнесла она. – Я не королева… И никогда ею не была… Я не видела в своей жизни истинного короля. Брат мой Гюнтер слаб, хитёр и жесток. Его вассал… держит в руках и его, и весь дворец. Этцель… про него ты знаешь лучше моего.
Блёдель, пока не очень понимая, к чему это она клонит, молча слушал, хотя и подбирался к золовке поближе.
 - Я встретила короля здесь, в Гунненланде – хотя ты, Блёдель, не король, но ты достоин им быть! Я могу даже сказать тебе, что полюбила тебя! И ты, король, обрался завалить меня на земле в лесу, рядом с битой дичью. Я уверилась уже, что и я тебе не безразлична, а ты… 
 - Змеи зелёные, сколько болтовни-то! – рассмеялся обрадованный и даже несколько смутившийся Блёдель. – Да ещё такой… красивой. Вы всегда так говорите в своей Бургундии? Понятно, что у вас днём с огнём… ладно. Милая моя, да я тебе… С кем не бывает, больно ты мне в душу запала.
 - Запала? – Кримхильда обернулась на него.
 - Ну! – Блёдель уже был рядом с ней. – Какой же дурак Этцель, такое сокровище под боком… - Он снова обнял её. – Какая ты… - Повисло полусекундное молчание.
 - Сюда скачут, - быстро сказала Кримхильда, осторожно и как-то испуганно и воровато поцеловала Блёделя и вывернулась из его хватки. Тот под впечатлением несколько мгновений следил, как она идёт к лошади, взбирается в седло, едет навстречу охотникам. Потом он сам направился к коню.
Королева вела себя так, что никто не мог и заподозрить каких-то душевных потрясений, была спокойно-весела и беседовала с вассалами; Блёдель, напротив, больше отмалчивался, только иногда на его лице появлялась острая улыбка, направленная явно на брата. Этцель же упорно старался не замечать всего того, что считал обыкновенной завистью младшего.
 - Вы ведь не гунн родом? – спросила королева у Дитриха, пригласив его к себе (точнее, к королю; в Гунненланде король и королева не имели отдельных покоев).
 - Да, госпожа, - отвечал он, - я гот. Более того, я изгнанник, я и моя дружина.
 - Сколько лет вы не были на родине? – глубоким и полным сострадания голосом спросила Кримхильда.
 - Да вот уже более десяти, - Дитрих сделал попытку улыбнуться, и это ему вполне приемлемо удалось. – Ещё юнцом оказался здесь.
 - Как это произошло, почему?
 - Зачем вам подробности моих бедствий, госпожа? Мои земли были захвачены, родичи убиты…
Кримхильда привстала со скамьи, прижимая ладонь к губам.
 - О Боже, сударь Дитрих…
 - Я же просил, не стоит говорить об этом. У меня осталась только надежда, что я когда-нибудь смогу вернуться, больше ничего. – Дитрих говорил размеренно, спокойно, не глядя на Кримхильду. – Если б я не нёс ответственности за своих дружинников, я бы не счёл нужным оставаться в живых.
 - Не надо так говорить! – воскликнула королева. – Вы нужны не только дружине! Вы нужны королю Этцелю, вы нужны мне… Вы единственный человек из всех, кого я знаю, с кем я могу говорить откровенно, по-дружески! Я бы хотела поддержать вас… правда, не знаю, что бы мне для вас сделать, - она виновато улыбнулась. Дитрих с теплотой посмотрел ей в лицо.
 - Да мне ничего не нужно, госпожа, если вы относитесь ко мне как к другу – мне этого до конца моих дней достаточно! Позвольте вашу руку.
Кримхильда охотно подала ему руку для поцелуя.

 - Моя королева, просыпайтесь, - осторожно сказала Кудруна. Очень странно было смотреть на эту Оддрун, мирно спящую, совершенно по-детски сжавшую кулачки, уже королеву. Кудруне было сказано стеречь её сон и разбудить в часу первом, когда зазвонят колокола на заутреню (час первый – значит не час дня, а час первой церковной службы). Солнце уже почти взошло, и свежеиспечённая фрейлина решила, что пора. Оддрун не откликнулась на её призывы, и, разозлившись, юная особа принялась расталкивать свою госпожу. Оддрун села в кровати, выхватив из-под подушки кинжал, и Кудруна  тут же склонилась в изящном поклоне, который всё ждала случая показать. Оддрун вгляделась в лицо прислужницы, которую до тех пор видела лишь мельком.
 - Зачем ты меня разбудила? – спросила она, с трудом подбирая слова.
 - Уже час первый, моя королева, - отвечала Кудруна – Мне было сказано разбудить вас к заутрене.
 - Зачем?
 - Чтобы вы посетили службу.
 - Чью службу?
 - Церковную.
 - Тебя как зовут?
Кудруна не сразу поняла, что именно у неё спросили; поняв, представилась:
 - Кудруна из Тронеге.
 - Ого, - удивилась Оддрун и спрятала кинжал под подушку, похоже, передумав поднимать бунт. – Мне неудобно так говорить. Я буду звать тебя «Гудрун». Это то же самое. 
 - Как вам угодно, так даже красивее звучит. Итак, на заутреню вы идёте?
 - Иду.
Кудруна помогла королеве надеть сорочку, блио и прочее. В прихожей к парочке присоединились ещё две дамы; Оддрун стала проявлять явное беспокойство и, спускаясь по наружной лестнице, решилась спросить Кудруну:
 - А пусть они уйдут? Зачем они за нами?
 - Тогда отпустите их.
 - Как?
 - Махните вот так рукой.
Оддрун махнула, и дамы исчезли самым быстрым образом. С лестницы обе девицы увидели
 во дворе белую лошадь, которую разминали конюхи, и троих человек – больше никого.
 - А конунг на заутреню не идёт, - с обидой заметила Оддрун. Кудруна философским тоном ответила:
 - Ну так он же король.
На ступеньке крыльца сидел шпильман Фолькер; по песку двора кружили двое – Хаген и мальчишка (вернее, молодой риттер) лет пятнадцати, в котором Кудруна не сразу узнала принца Зигфрида. Граф, разумеется, тут же заметил стоящих на лестнице юных особ и отсалютовал им мечом; Оддрун  в ответ что-то сказала на истландском наречии и, подобрав подол, стала спускаться во двор. Кудруна поспешила за ней.
Принц изредка ёжился – задувал  сквозной холодный ветерок; Хаген, оставивший верхнюю тунику на крыльце, перебрасывал меч из руки в руку, похоже, совершенно не мёрз, и объяснял ученику:
 - Не держи руку так, как сейчас держал. От сильного удара она у тебя на другую сторону вывернется.
 - Это потому что вы так бьёте, сударь! Так, чтобы руку сломать. Обычный противник так не делает!
 - А я, что, необычный? Любой саксенец может так ударить.
Не тратясь больше на слова, Хаген пошёл в атаку; меч он держал одной рукой, бил в полсилы, а то и в четверть. Зигфрид стал отбиваться, стараясь, несмотря на свои недавние возражения, держать руку правильно, действуя осторожно – по всей видимости, он уже знал о несвоевременных шуточках Хагена (ибо когда у графа Тронеге было оружие в руках, у него проявлялось весьма странное чувство юмора).
 - Сударыни, - Фолькер вскочил со ступенек и поклонился. Кудруна, удерживая улыбку в допустимых пределах ширины, поклонилась в ответ, а Оддрун сказала «Привет», правда, практически проглотив все гласные.
 - Моя королева, мы идём? – спросила Кудруна, которой самой уже страшно не хотелось никуда идти.
 - Погоди, - обрадовала её Оддрун. Королева смотрела на поединок, продолжавшийся, несмотря на то, что Хаген «убил» противника уже раз шесть. Фолькер не преминул посоветовать:
 - Мой принц, смелость города берёт! Бросайтесь вперёд и цельте в глаза.
Зигфрид, выждав немного, бросился. Удар был легко и с лязгом отбит, а Хаген развернулся к скрипачу:
 - Скотина!
 - Да будет вам, милостивый государь.
 - Иди сюда, я и тебя поучу.
 - Это вызов, милостивый государь? – продолжал дурачиться Фолькер. – Ах, чёрт, железная перчатка в починке, обычные перчатки я заложил в кабаке, так что придётся прямо вот так от слов перейти к делу!
Всё это он говорил, не трогаясь с места, однако в следующую секунду уже стоял возле Хагена со смычком в руке. За последовавшим представлением Оддрун, Зигфрид, Кудруна, конюхи и даже лошадь наблюдали, разинув рты.
После пятиминутной эффектной и громкозвонной рубки Фолькер опустил смычок:
 - Ну, я мёртв уже не помню сколько раз, но один раз я тебя всё же убил!
 - Не убил, а ранил.
 - Да нет же, убил!
 - Если бы убил, я бы честно и сказал.
 - Ага, как же, ты никогда не признаёшься в убийствах, смертях и ранах.
Они бы пререкались ещё некоторое время, если бы Оддрун не подошла на пару шагов поближе:
 - Можно я?
 - Что, королева? – с неприкрытым презрением осведомился Зигфрид. Хаген кивнул ему:
 - Вот вы и берите меч. Королева, вас одолжить?  - Рукоятью вперёд он протянул девочке прославленный Бальмунг, тот меч, что принадлежал Зигфриду Драконоубийце. Оддрун осторожно взяла, покачала в руке.
 - Это тот самый меч, - сказала она даже без вопросительного знака. – Это верно он. Послушай, им же закололась моя сестра.
 - Да, это меч Зигфрида.
Зигфрид-младший настороженно глядел на Бальмунг. Оддрун посмотрела Хагену в лицо:
 - Это всё, что осталось от клада Нибелунгов.
 - Я знаю.
 - И… и что?
 - Ничего. Не могу же я от этого перестать его носить.
Королева перевела взгляд на меч, сжала рукоять.
 - Тяжёлый, - посетовала она другим тоном. – Ну ладно.
Принц фыркнул, но шагнул вперёд.
 - Вы могли отдать меч мне, - заметил он. Оддрун размахнулась широким жестом.
 - Никогда не выходите на бой с таким презрительным видом, - шепнул Фолькер Кудруне. – А если проиграете?
 - Ну, мне-то не браться за меч, - отвечала она.
 - А я не только о мечах говорю. Противнику, которого уважаешь, гораздо менее больно проигрывать, чем презираемому, проигрывать Хагену мне не больно вовсе, он мой друг и он первый воин Бургундии, притом что я поставил целью непременно доказать ему, что найду на него управу.
 - Ай! – Зигфрид упал, перекатился на спину и упёрся взглядом в острие голубоватого клинка. Оддрун, вся красная, торжествующе смотрела на него.
 - Что я говорил, - заключил Фолькер свою короткую речь.
 - Моя королева, нам нужно быть на заутрене, - виноватым тоном произнесла Кудруна. Она почуяла ярость принца и решила, что надо делать ноги с поля победы. Хаген обернулся к ней:
 - Моя королева, мы вас сопроводим, если хотите.
 - Хочу, - отвечала Оддрун, а Зигфрид, отряхнув куртку от песка, заявил:
 - Эту язычницу нельзя пускать в церковь, она там всё запачкает, - и испарился; после позорного поражения оставаться во дворе у него не было никакой возможности. Оддрун недоумённо пожала плечами:
 - Чего он так обижается?.. Слушай, а что он имел в виду?
Кудруна попыталась объяснить; Оддрун в ответ прорычала по-истландски:
 - Кем он меня назвал?!
 - Он стыдится поражения, - ответил Хаген.
 - Надо уметь терпеть поражения!
 - Надо, - согласился владелец Тронеге. – Он не умеет.
 - Ладно, - успокоилась Оддрун, вздохнув, и обратилась к Хагену: – Веди меня в эту вашу часовню.
Вчетвером они отправились, Хаген по дороге объяснял ей, почему возле Вормса не осталось ни одного капища и все в городе христиане. Фолькер галантно предложил руку Кудруне, та слегка краснела на протяжении всей прогулки. У дверей часовни, прилепившейся к основному корпусу замка, фон Тронеге обернулся:
 - Фолькер.
 - А?
 - Ты красиво говоришь. Расскажи королеве о христианстве. Я, пожалуй, переведу.
 - Зачем?
 - Это на родном-то языке ни черта понятного, где уж по-бургундски.
Войдя в часовню, они на два голоса шёпотом принялись разъяснять Оддрун суть вероисповедования бургундов, а Кудруна шмыгнула вслед за ними – внутри уже собрались те из обитателей замка, кто уже встали.

Этцель распрощался с женой с явной неохотой; весь Трайзенмауэр видел, что он привязался к ней. Однако Кримхильда сослалась на лёгкое недомогание, и король уехал вершить суд и сбирать налоги со смутной надеждой на возможного наследника. Расцеловавшись с супругой, он взобрался в седло и во главе отряда богато одетых и вооружённых всадников выехал из ворот. Кримхильда стояла на поросшей прошлогодней травой земле улицы и махала рукой, пока король не скрылся из виду (в другой руке у неё была огромная связка ключей, имеющих не символическое, но практическое значение – она оставалась за хозяйку). Блёдель помог ей прикрепить связку на пояс.
 - А почему вы не поехали с братом? – осведомилась она.
 - Ну как же я оставлю всё на вас одну, - со смехом отвечал он. – Должен же быть при вас советник и помощник, а то даже маркграф Рюдигер бросил вас и уехал с королём.
Ночью он сварливо поинтересовался:
 - Какого лешего ты на людях мне такие вопросы задаёшь? Да ещё тоном таким? Ты, что, хотела, чтобы я уехал?
 - Блёдель, конечно, нет, - Кримхильда, опершись локтём о подушку, смотрела на него. – Теперь никто не подумает, что я отличаю тебя среди прочих и – тем более – что люблю… 
Блёдель, хмыкнув, привлёк её к себе:
 - У тебя и при первом муже такие порядки были?
 - Никого я не знала прежде Зигфрида, - оскорбилась Кримхильда, - и никого, кроме него, во времена нашего брака! И никого после! И теперь я знаю только одного мужа – Блёделя Гунненландского… Если ты не веришь мне, то иди и оставь меня! – Она укрылась одеялом, отвернулась и прибавила: - Ещё пронюхает кто-нибудь, что ты ночуешь у меня, иди, иди.
 - Да будет тебе, Хильда, - Блёдель дотронулся до её плеча. – Я ж в шутку сказал…
 - Я не понимаю таких оскорбительных шуток!
 - Ну милая, я ж в том смысле, что в тебя весь двор был влюблён, что в Бургундии, что в Зантене.
 - Может быть, - лукаво ответила Кримхильда, обернувшись к нему. – Но никого, стоящего хотя бы половины тебя, я не видела.
 - Какой половины – верхней нижней?.. Всё, всё, молчу!
 - Ладно, видя твоё искреннее раскаяние, я тебя, так и быть, поцелую.

                Авентюра V
 - Я очень рад беседовать с вами, - сказал Дитрих, когда они с королевой однажды прогуливались по крепостной стене. – За  всё время, что вы живёте здесь, мы говорили всего два раза, и всё о моих горестях. А я очень желал бы послушать вас, госпожа.
 - Мне тяжело вспоминать прошлое, сударь. Это снова  будет разговор о горестях.
 - Простите, госпожа… Расскажите тогда, как живут бургунды, о вашем брате, о Хагене фон Тронеге – вы говорили, что близко знакомы с ним.
В небе хрипло каркнуло; на выступ стены опустился и принялся складывать крылья большой старый ворон. Он был потрёпан жизнью – несколько выдранных перьев, одного глаза нет.
 - Один и асы! – пробормотал дружинник Хильдебранд; он в своё время был воспитателем Дитриха и так и остался его преданнейшим бойцом. Этот коренастый, шумно вздыхающий, неглупый воин лет пятидесяти с лишним был неисправимый язычник, погрязший, ко всему прочему, в целой тьме суеверий. Вот и теперь он что-то пробормотал, как-то сложил пальцы и тому подобное. Ворон насмешливо каркнул. Дитрих, шедший на расстоянии нескольких шагов от дружинника, приостановился и заметил:
 - Хильдебранд едва ли не каждого ворона считает посланником Одина, - в голосе его не было насмешки, а только снисходительная улыбка – заговоры и наговоры Хильдебранда были привычны до родственности. – Но, простите, я отвлёкся. Правду говорят, что Хаген – первый советник бургундского короля?
 - Его имя неотделимо от моих печалей, - объявила Кримхильда. – Он причина моих горестей, и я клялась стать его смертью.
  - Что же он такое сотворил?
 - Он убил моего мужа.
 - О Господи… Госпожа, я слышал, что Зигфрид был неуязвим после того, как искупался в крови дракона.
 - Да, но у него было уязвимое место между лопаток – туда Хаген его предательски ударил!
 - Простите, а откуда он знал об уязвимом месте? Ведь, думается мне, это была тайна?   
 Кримхильда нахмурилась; после минутного раздумья она ответила:
 - Не знаю… Знаете, сударь, я сама не помню. Хоть убейте, забыла. Он прознал эту тайну каким-то коварным способом. Мой муж был так доверчив и чист душой! Он никогда не смог бы ни на минуту заподозрить друзей в подобном!
 - И Хаген не был наказан?
 - Нет, конечно, он мстил за честь королевы Брюнхильд, во всяком случае, все в это поверили. Не успела прорасти трава на могиле моего мужа, как он похитил моё вдовье достояние – это был клад Нибелунгов…
 - Клад Нибелунгов?
 - Да. Он где-то скрыл его. Остался один только меч Бальмунг, и Хаген сейчас ходит с ним на поясе, - горячо воскликнула она.
 - За что он вас так ненавидит?
 - Мы ненавидим друг друга. Я говорила уже – я поклялась стать его смертью. Но за годы вдовства я… смирилась. Месть противна христианке. Бог воздаст. И я снова вышла замуж.
 - Вы правы, - сказал ей Дитрих. – Вы правы!
 - Спасибо вам, Дитрих. Я знала, что вы всё поймёте, почему-то я была в этом уверена…
Когда они возвращались в прогулки, бернец проводил королеву до её покоев, где с нею распрощался до времени.
 - Как вас все здесь полюбили, госпожа, - сказала Кримхильде гуннка Геррата, знатная невеста – племянница прежней королевы, а теперь наперсница новой. Её несколько неправильное, но миловидное лицо исказилось какой-то ненасытной болью, и ещё состраданием и радостью, когда она смотрела Дитриху вслед – но на минуту, не более. Взяв себя в руки, Геррата прибавила: - Хельгу тоже очень уважали, но вас действительно любят.
Кримхильда устало откинулась на спинку скамьи.
 - Знаешь, Геррата, - вздохнула она, - я от них устала. Они постоянно напоминают мне о неприятных вещах, им чего-то надо от меня… а любовь бывает разная… Знаешь, Геррата. Это в общем-то очень легко.
На светлого дерева скамью вспрыгнул рыжий котёнок; кошек и котят здесь вообще жила уйма, и гунны относились к ним с симпатией. Мысль Кримхильды, заметившей котёнка, приняла отчётливую форму.
 - Вот смотри, - сказала она, взяв зверёныша на руки. – С ними как с этим котёнком: если возьмёшь его за шкирку… - она взяла; котёнок приподнялся на цыпочки, морда его приняла задумчивое выражение, глаза сделались косыми и невероятными по чистоте отсутствия в них сознания. – Видишь, может, ему и больно, но он не вырывается. Вот и мужчину надо знать, за что брать.
Геррата покраснела и спрятала глаза. Кримхильда рассмеялась на это:
 - Глупая, я не только это имею в виду! Может его, как Дитриха, нужно взять за руку, ему льстит, что я ищу его дружбы и надеюсь на его защиту. Честно скажу тебе, я его немного боюсь. В нём есть что-то странное.
 - Да, - тихо и нежно отозвалась Геррата. Королева усмехнулась:
 - Заметь это себе на будущее, Геррата, вот тебе мой дружеский совет.
Она принялась ослаблять туго скрученные косы, от которых начала болеть голова.
 - Вы так проницательны, госпожа, - покачала головой Геррата; в глазах её на секунду возник жёсткий прищур. – Мне так никогда не сообразить.
 - Я всегда умела нравиться людям. Особенно если они сами нравились мне, - я сразу находила способ сделать им приятное. Вообще же, знаешь, Геррата, всему можно научиться. Ничто так не действует на человека, как обыкновенная ласка! Доброта и участие. И он твой – мне это всегда было так странно…
 - Вам не кажется это… неискренним? Разве можно подлавливать человека, если ты его любишь?
 - А ты не влюбляйся, Геррата, весь ум отшибёт, это я тебе говорю!

 - А это кто?
 - Это ты.
 - Ого! А похоже, честное слово, похоже… - Кудруна наклонилась поближе к листу бумаги, глядя на картинку: девочка в короне, Оддрун, сидела на троне рядом с королём, по левую руку стояла Кудруна, за ней ещё две-три дамы справа же от трона, рядом с Гюнтером, стоял владелец Тронеге, опиравшийся на копьё, за ним риттеры. Дамы оживлённо болтали, король обернулся к советнику, будто они вели какой-то тихий разговор. Над Хагеном в самом верху листа парила обозначенная несколькими штрихами птица. Краски на рисунке ещё не просохли, а рядом лежали две уже готовые работы: на первой богато одетый господин с ключом в руке стоит перед дверью, больше на рисунке не было ничего, кроме ещё линии пола, не обозначена даже стена. Эта дверь неизвестно куда и человек с ключом производил на Кудруну жутковатое впечатление; она легко поддавалась мистическому чувству, впрочем, оно так же легко проходило.
 - А это принц Зигфрид? – спросила фрейлина, поглядев на второй готовый рисунок.
 - Да, - ответила Оддрун с некоторым смущением и занялась новым рисунком с удвоенным вниманием. Зигфрид на рисунке был горд, даже спесив, и с достоинством держал руку на рукояти меча.
 - Он нас самом деле не такой риттер, каким вы его нарисовали.
 - Я нарисовала его, каким хотела бы его видеть.
 - А по мне, так вообще бы его не видеть! – с сердцем воскликнула Кудруна.
 - Ты, что, Гудрун? Чем он тебе так не по душе?.. Он дурень и спесивец, - поспешно прибавила Оддрун, - но в нём королевская кровь, а это что-то да значит.
 - Мне нет дела до его крови, моя королева, он просто дурень и спесивец, и глаза его синие так нагло смотрят!
 - У него очень красивые глаза.
 - Ага, знаю я, откуда у него такие глаза, говорят, он не сын короля.
 - Не городи глупостей, чей же тогда?
 - Я слышала, что короля Зигфрида…
 - …которого твой отец убил?
 - Да, и за дело убил.
 - Он герой, спору нет, но причём здесь принц?
 - Да… да и ни при чём…
 - Тогда не будем о нём говорить, Гудрун, он и так довольно вертелся у меня в голове, - и Оддрун уткнулась в рисунок.  После этого она не отвлекалась на разговоры. Заскучавшая Кудруна, пользуясь предоставленной ей свободой, потихонечку ушла. Лестницу между вторым и первым этажом вовсю починяли каменщики под присмотром барона Синольта, уверенного в их нечистоте на руку, и фрейлина привычно спустилась по наружной лестнице во двор, поднялась на крыльцо и вошла в Олений зал. Там происходило что-то занятное: Хаген с кипой бумаг и пергаментов в руках что-то втолковывал королю, тот, судя по выражению лица, возражал очень спокойно и аргументировано. Говорил он вот что:
 - Я не хочу их видеть, и всё, не хочу! Разве этого недостаточно? Так и скажи.
 - Они не так поймут, в Истланде другой порядок.
 -  Я знаю, но ведь нам нечего им сказать.
 - Придумаем, что сказать.
 - Это-то – конечно. Но, видишь ли, так как мир с Саксен трещит по швам…
 - Есть гунны.
 - О, так ты начал учитывать мужа Кримхильды! Кстати, есть ещё Провансэ.
 - Истланд им не запугаешь.
 - Да зачем пугать? Слушай, я думаю, они не станут долго обсуждать этот вопрос. Скажу им то, что они хотят слышать,  и на этом дело будет закончено. В конце концов, кому они больше поверят, королю или Бог знает кому?
Хаген кивнул.
 - Прекрасно. Тогда предлагаю тебе исчезнуть на, скажем так, десять минут по причине деликатности разговора.
 - И прийти, когда пойдёт о Саксен.
 - Вот именно, - Гюнтер заметно успокоился и расслабился. – Ну, я надеюсь на твою поддержку. Ах да, из прошений какие-то требуют внимания Королевского суда?
Хаген порылся в своих бумагах.
- Донос на нахтигальштадсткого барона. С Улицы Ювелиров чуть не мешок золота стащили. Прошение от какой-то Кетхен из Гейльбронна – она требует королевского правосудия, думаю, дело серьёзное.
 - Прекрасно. Ну, всё?
 - Всё.
 - Тогда иди.
Хаген поклонился, направился прочь из зала и у дверей столкнулся с Кудруной.
 - Ты что здесь делаешь.
 - Я  - ничего.
 - Что королева?
 - Рисует. А что такое случилось у вас?
 - Истландцы спрашивают, когда брак будет заключён.
 - Так ведь королева уже… - Кудруна поискала слово, - королева!
 - У них другой обычай. Сама королева как себя чувствует?
 - Вроде всё хорошо. А, она сказала вчера, что хотела бы вас видеть.
Хаген даже оторвался от документов, оглянулся на Олений зал, потом вернулся к Кудруне:
 - Да? Пойдём сейчас.
 - Идёмте… Так вот, она просто великолепно рисует – вот как в книгах миниатюры…
Кудруна болтала всю дорогу до покоев королевы. Раньше в этих комнатах жила Брюнхильд, здесь она умерла. Хаген с бумагами подмышкой прошёл через прихожую так стремительно, что племянница еле поспела за ним, а девушка у дверей не стала останавливать; он, однако, сам сказал ей:
 - Доложите королеве.
Оддрун, не отрываясь от рисунка, крикнула «Пусть идёт».
Хаген быстро оглядел разложенные на столе листы и остановился на недоделанной картинке. Кудруна, подходя,  издалека разглядела на рисунке даму и риттера, преклонившего перед ней колено. Закономерно предположив романтический сюжет, Кудруна подошла к столу вплотную и тогда увидела, что дама занесла над риттером меч, а у риттера связаны руки.
 - Ой, - сказала Кудруна, но проглотила следующую фазу – о том, что заметила у риттера жёлтые глаза и некоторое общее сходство с тем, кто тоже наблюдал за творческим процессом (Оддрун прорисовывала складки платья дамы-палача). Кстати сказать, точёный профиль дамы вышел весьма красивым, на правильном высокоскулом лице не было буквально на кровинки, она глядела жертве в глаза, а он смотрел на неё.
 - Здравствуйте, - сказала королева, оторвавшись от рисунка.
 - Кто эта дама? – спросила Кудруна.
 - Это Смерть, - когда Оддрун взглянула на Хагена, её вдруг осенило. – Хм, - заметила она, покосившись на результат своих трудов.
 - Моя королева, зачем вы так? – шепнула фрейлина.
 - Я не знаю, так вышло! – возмутилась та с прорвавшимся акцентом. – Ярл, ты же видишь, что просто так получилось! Я – не знаю, почему.
Хаген кивнул и осведомился, глядя на рисунок:
 - Королева, вы видели принцессу Кримхильду? Сестру нашего короля.
 - Нет, а что?
 - Я подумал, что, может, встречали. Как вы здесь? Вы скучаете, я вижу.
 - Нет, ты что, столько интересного… - затараторила Оддрун по-истландски.
 - Моя королева, привыкайте говорить по-бургундски.
 - Золотая Фрейя! Тебе самому разве не хочется поговорить на родном языке?
 - Я не истландец родом.
 - А кто тогда-то?
 - Никто, вам нужно говорить по-бургундски. Если хотите научиться говорить хорошо.
 - Ладно, ладно, - сдалась Оддрун, обмакнула тростинку в краску и, покосившись на зрителей, перекрасила камень на рукояти меча из зелёного в синий цвет.

 - Госпожа, - Геррата заглянула в дверную щель, - к вам пришёл господин Блёдель.
 - Задержи его на минутку! – громким шёпотом отвечала Кримхильда. Она торопливо оглядела своё отражение в зеркале, посмеялась, и тут как раз вошёл Блёдель.
 - Что это твоя Геррата встала на дверях и меня не пускает? – вопросил он. – Ты, что, видеть меня не хочешь?
 - Блёдель… - тихонько произнесла она, потом снова рассмеялась и, подойдя, чмокнула его в губы, для чего её пришлось едва не подпрыгнуть.
 - Да что случилось-то? – встревожился он.
 - Господин мой, у вас будет дитя, - торжественно объявила она. – И это дитя оденет когда-нибудь двенадцать княжеских корон Гунненланда.
Блёделю понадобилось время, чтобы в полной мере понять смысл её слов; затем он издал что-то вроде «Ууу», закрутил Кримхильду, торопливо заговорил, и в его речи мало что можно было понять, в основном междометия.
 - А на троне-то сидеть моё потомство будет! – заключил он. – Какой подарочек! Мне и братцу! Братцу особенно! Ну, Хильда… Ну, Хильда… Я так понимаю, зваться-то он будет сыном Этцеля?
 - Конечно, - отвечала она. - Мне совестно нанести ему такой жестокий удар, иногда ложь лучше правды…
Блёдель прыснул:
 - Он специально взял в жёны вдову. Ты, милая моя, уже родила сына Зигфриду, значит, мол, и ему родишь. Заметь, он тебя как племенную кобылу выбирал. Девица-то, может, и вовсе ему никого не родит. Дурень, ничего не скажешь. Очень хочет наследничков иметь. Поверит он, что его отпрыск?
 - Не беспокойся, - улыбнулась Кримхильда. Блёдель прищурился:
 - Э, да это мой ли будет? Может, ты нас с Этцелем как двух коров доишь?
 - Господин мой! – вскричала Кримхильда, встав тут же на колени. – Прикажи мне пройти с раскалённым железом в руках через город ради тебя – я сделаю! Прикажи прыгнуть в кипящую воду – я прыгну! Ты увидишь, что я говорю тебе одну правду…
 - Да ладно, ладно тебе! – даже испугался Блёдель. – Что ж вы в Бургундии вашей такие обидчивые… Я пошутил! Ну, дай я тебя поцелую, и помиримся. Всё, не злишься больше? Если хочешь знать, я за такой подарок что угодно для тебя сделаю…. Раскалённое железо, правда, таскать не буду, хе… Я лучше что-нибудь с ощутимой пользой… ну, всё? Успокоилась?
 - Успокоилась.
 - Вот и славно. Ты смотри, береги себя.
Кримхильда кивнула, улыбнулась, потом улыбка вылилась в смех, и отсмеяться она не могла долго. Когда Блёдель ушёл, Кримхильда махнула рукой, выглянула в прихожую и сказала Геррате:    
 - Ну, что ты здесь сидишь? Иди сюда, побеседуем. Мне хочется с кем-нибудь поговорить, а во всём замке одна ты и есть. Что за жизнь! – прибавила она как бы себе.
В середине разговора о всякой всячине в прихожей раздался голос:
 - Эй, есть тут кто живой?
 - Ой, это Этцель! – воскликнула Геррата.
 - Скорей выйди к нему и скажи, что я прошу его зайти, - приказала Кримхильда. Геррата, подобрав юбки, побежала к дверям.
Когда Этцель вошёл с обычным относящимся к супруге мягким выражением лица, Кримхильда поклонилась  ему глубоким поклоном, чем вызвала его не менее глубокое удивление.
 - Милая жена, что с вами?
 - Давайте говорить по-гуннски, господин! Эта страна теперь моя родина!
 - А что случилось? Вы веселы даже более обычного…
 - Я надеюсь даровать Гунненланду наследника.
Этцель слегка дёрнулся, напряжённо глядя на неё.
 - Нет, господин, я имею в виду: вот он, наследник, здесь! – Кримхильда показала на себя. Глаза Этцеля округлились. – У меня будет ребенок, - пояснила она снисходительно.
 - Ох… - сказал на это Этцель и поскорее сел на скамью, не отрывая от улыбающейся жены дикого взгляда.
 - Вдруг ему сейчас сделается плохо? – вполголоса спросила Геррата.
 - Думаю, ему слишком хорошо, - отвечала так же тихо Кримхильда. Глаза её были холодны.
На следующий день она отказалась вставать с постели. Королева лежала со скорбно приподнятыми бровями, искривлёнными губами, на лице видны были дорожки слёз.
 - Госпожа, вы, что же, таки будете лежать, неодеты, неубраны? – Геррата была уже испугана.
 - Я не хочу вставать.
 - Почему, госпожа? Будет праздник, всё будет хорошо… – Геррата стала говорить с ней, как с больным ребёнком.
 - Не будет никакого праздника. Меня никто здесь не любит. – Слёзы сами собой потекли из глаз, и вскоре всё лицо было мокрое. – Меня зовут безродной… В Зантене все любили меня… Там мой сынок, я так давно его не видела… Какая я дрянь, ядовитая гадина…
 - Госпожа, не наговаривайте, муж вас любит, деверь вас любит, я вас люблю…
 - Не за что меня любить! – тихо и тоскливо плача, Кримхильда уткнулась в подушку.
 - Как – не за что? вы всегда были так добры… вы дадите мужу сына! – нашлась Геррата.
 - Мой муж – Зигфрид!.. Я виновата, что его убили… Его убили... – Кримхильда захлебнулась рыданиями. Геррата, ахнув, побежала за лекарями, дамами, королём, хоть за кем-нибудь. К моменту её возвращения королева билась головой в подушку, повторяя:
 - Хаген… Хаген… Хаген…
Никто не понимал, почему всё так изменилось буквально за одну ночь.
 - Нет, вы не понимаете, я гадина, злая гадина, я грешница… Уйдите, уйдите от меня!
Вечером, когда в очередной раз пришли Блёдель и Этцель, Рюдигер, дежуривший в прихожей, поклонился им – глаза у него были по-собачьи печальные, волосы растрепались, у короля с братом физиономии были совершенно опрокинутые. Из опочивальни вышла Геррата.
 - Что она? – спросили все трое почти хором.
 - Ей полегче, - успокаивающим тоном ответила наперсница королевы. – Она согласилась встать, я убрала её, она покушала. Теперь читает книгу… такую толстую… - на лице её проступил почти ужас, потому что в прихожую вошёл Дитрих.
 - Какую книгу? – сходу спросил он.
 - Не… не знаю… На обложке нарисован крест.
 - Значит, это Библия. Господа, - Дитрих поклонился, Этцель и Блёдель кивнули. Бернец провёл ладонью по лицу, продолжил:
 - Я только сейчас узнал, был на другом конце города…
 - Да уж не оправдывайтесь, - буркнул Блёдель. Этцель же молчал с видом почти таким же скорбным, как у Кримхильды. Геррата стояла у дверей в опочивальню, глядя на Дитриха.
 - Господин, - сказала она, заставив себя подойти на пару шагов, - господин король, могу я просить вас не ночевать сегодня здесь? Королева так плохо себя чувствует… наверно, ей лучше остаться одной?
Этцель несколько раз кивнул:
 - Да, да, конечно, главное, чтобы она поскорее выздоровела. Геррата, я на вас надеюсь, - объявил он, стараясь принять достойный вид. Блёдель явственно подавил желчный смешок. Дитрих, когда король и его брат ушли, задержался сказать Геррате:
 - Я знаю, она вас любит. Если вы будете при ней, ей точно полегчает. Помню, как вы ходили за Хельгой – у вас золотые ручки, сударыня.
 - Спасибо, сударь…
Дитрих дружески кивнул ей и, посмотрев в последний раз на двери Кримхильдиной опочивальни, вышел. Геррата с улыбкой и слезами смотрела ему вслед; потом лёгким шагом отправилась обратно к госпоже.

                Авентюра VI
 - Сударь! – с этим криком Кудруна ударилась о дверь кабинета. Дверь открывалась внутрь, и юная особа влетела в помещение.
 - Ой, - сказала она, оказавшись под взглядами Гюнтера и Хагена; первый сидел на кабинетном троне, второй, опершись рукой о стол, за секунду до вторжения Кудруны что-то показывал на карте, да так и замер с вытянутой рукой.
 - Какого лешего?
 - Принц Зигфрид королеву Оддрун убивает! – скороговоркой сообщила ошалевшая Кудруна.
 - Да что ж ты мне всё время городишь! – изо всех сил сдерживался Хаген.
 - Сударь, честное слово…
 - Да и с какой стати ей врываться сюда просто так, - резонно заметил Гюнтер, и граф поостыл.
 - Пойти выяснить? – спросил он.
 - Будь добр. Моё же присутствие, думаю, будет, скажем так, чересчур.
Хаген кивнул и направился к дверям, на ходу бросив Кудруне:
 - Не стой дохлым саксенцем, веди.
Подобрав юбки, девушка королевы бросилась догонять, в дверях задержавшись, чтобы поклониться королю; тот улыбнулся в ответ – он не был всерьёз обеспокоен.
 - Моя королева пригласила его к себе, - говорила Кудруна на ходу. – Отослала меня. Они поссорились, по-моему, дошло до поединка, я испугалась и побежала искать вас. Я знаю, он вас боится.
Хаген молча слушал и только прибавил шагу. Хотя при дворе бытовало предание, что владелец Тронеге всегда появляется именно в нужное время  в нужном месте (особенно если для всех остальных это как раз совсем не нужно и нежелательно), но на этот раз он, как ни странно, опоздал. Оддрун резко развернулась к распахнувшейся двери – она была в покое одна, только на полу валялся короткий лёгкий меч.
 - Ты пришёл, - обрадовалась она Хагену. – Я так и знала. Он убежал.
 - Что случилось?
 - Я хотела помириться с ним и предложила дружить. Он…. ну… - она пояснила что-то по-истландски. Потом холодно прибавила уже по-бургундски: – на прощание посоветовал убираться в мой вшивый Истланд. Я достала кинжал, он достал меч. Закончилось тем, что он убежал.
 - Найти его, что ли… - произнёс Хаген задумчивым и злым голосом.
 - Если ты, ярл, найдёшь его, я буду рада поглядеть на его кровь.
 - Это кровь родственника.
 - Именно поэтому я ещё не убила его сама! – Помолчав, Оддрун махнула рукой: - А, что я говорю… Конечно, я ему ничего не сделаю… А мечом он теперь гораздо лучше машет…
Кудруна почувствовала, что её госпожа хочет заплакать. Хаген, поклонившись, пошёл прочь:
 - Найду его.
Он пошёл во двор. Там ему встретился Данкварт, вышедший из конюшни.
 - Ты не принца, случаем, ищешь? – осведомился барон.
 - Да.
 - Он недавно пробежал в конюшню. Любопытно, что случилось?
 - Теперь он враждует с королевой.
 - С мачехой? – Данкварт подавил смешок, церемонно кивнул брату и ушёл восвояси.
Зигфрид спрятался в пустом стойле; настоящий принц-наследник не позволил бы себе подобного, и ему бы не позволили другие. Он довёл себя почти до того градуса ненависти, когда бросаешься душить врага, или сам вешаешься от невозможности ничего ему сделать – в данном случае, ей. Он едва не колотился головой о стену.
 - Эй, ты, ясень сраженья, - сказал Хаген, появившись на пороге. Зигфрид затих, но фон Тронеге уже оказался перед стойлом, где принц спрятался.
 - И что это было? – насмешливо, хотя без улыбки, осведомился Хаген.
 - Уйди отсюда, а не то я…
 - А кто дал тебе право звать меня на «ты»? Угрозы учителю – тебе не стыдно?
Зигфрид опешил от столь странного издевательского вопроса.
 - Вас король послал? – зачем-то спросил он.
 - Я сам пришёл. Стыдиться, вижу, не собираешься. Ты мне двор раскалываешь. Слышал, что на северной границе опять?
 - А это здесь при чём?
 - При том. Опозорился – не забивайся в стойло, не осёл. Хочешь одолеть Оддрун – берись за меч.
 - Да тебе-то кто право дал мне указывать?! Ты вообще в ссылке! Я даже знаю, за что! Потому что ты гуннский хмырь и друга убил!
Хаген наклонился к нему:
 - За эти слова я убил бы и тебя. Если бы ты не был сын Брюнхильд. Понял?
И Зигфрид понял, что действительно в шаге от смерти, глядя владельцу Тронеге в глаза и тут же опустив взгляд. От страха он сжался и замер, почти не надеясь, что имя Брюнхильд остановит Хагена надолго.
 - Я даже не хотел с ней сражаться, - пробормотал он. – Меня оскорбило, что она ещё дружбу мне предлагает и глазами такими глядит… - Замолчал.
 - Слушай сюда, - сказал ему граф. – Я вижу, если выкинешь блажь из головы, вырастешь хорошим воином. Если повезёт, то правителем. И я тогда сделаю из тебя короля, вот тебе моё слово.
Зигфрид уставился на Хагена во все глаза; тот уже стоял в нескольких шагах. Повернувшись уходить, прибавил:
 - Помни, чьё имя носишь. Это полезно помнить.
 - Вы о том, что меня тоже убьёте? – уже с обидой спросил принц.
 - Нет. О том, что ты из тех, кто может убить дракона. Это не каждый может, чтоб ты знал. Ну, что сидишь, пошли.
 - Куда? – спросил Зигфрид, торопливо поднимаясь и отряхиваясь от соломы, прилипшей к одежде.
 - На двор. Лучше на задний. Ты хочешь смыть позор или нет?
 - Хочу!
 - Тогда пошли. Я перед королём взялся возиться с тобой, ничего не попишешь.

 - Не надо, Геррата.
 - Да почему же?
 - Я так тебя донимаю…
 - Вовсе нет!
 - Да. Больная, вздорная, мучаю тебя. Вдруг моя болезнь повредит наследнику? Я страшно виновата.
 - Вы говорите глупости.
 - Зачем ты на меня кричишь!
 - Я… я не кричу.
 - Уйди, уйди, я тебя прошу, я не могу больше слушать твои упрёки!
В последнее время Кримхильде несколько полегчало, она больше не звала ни Хагена, ни Зигфрида, но Геррата продолжала ночами при многочисленных свечах сторожить её покой и уже чувствовала, что скоро сама заболеет. Когда она вышла из покоев, то, краем глаза заметив вечного Рюдигера, едва не врезалась в Дитриха Бернского и ахнула.
 - Это вы?
 - Никто иной, - ответил он, улыбнувшись. – Как чувствует себя королева?
 - Могли бы не спрашивать, я знаю, что вы только за этим и приходите, - с напускной долей нахальства заметила Геррата; затем, вдруг смутившись, прибавила: - Ей лучше.
 - Что значит это «лучше»?
 - Она больше не рыдает и не заламывает руки, - сварливо пояснила Геррата. – Слава всем богам, какие есть, не пробовала наложить на себя руки, как собиралась… после той истории с мёртвой девочкой. И её она больше не видела.
 - Это продолжается уже два месяца… Отчего вообще с ней такая перемена, так и не стало ясно?
 - Господин, - честно сказала Геррата очень грустным голосом, - я не знаю.
 - Расскажите, как всё началось. Вы согласны, что надо добраться до истоков болезни?
 - Иногда мне это кажется просто блажью… - Посмотрев на Дитриха, она поспешно прибавила: - Но только иногда. Видно, что это именно болезнь. Ведь девочку с серыми глазами она на самом деле видела. Лекарь уже хотел ртутью её лечить; он всегда, чуть что, сразу ртутью лечит. Но я его отговорила.
 - А чем, в таком случае, он её лечит?
Зардевшись, польщённая вниманием бернца Геррата объявила:
 - Её лечу я! Всё больше по старинке, отговорами, настоями всякими…
Дитрих со всем возможным уважением кивнул; они ещё немного поговорили о лекарской науке, когда дверь опочивальни изнутри открылась и в прихожую выглянула сама Кримхильда в плаще поверх длинной белой сорочки. Дитрих остолбенел, Геррата обернулась. «Ох, - была её первая мысль, - я же оставила её, наверное, на четверть часа. Без присмотра!».
 - Госпожа, - почти хором сказали они с Дитрихом.
 - Здравствуйте, - Кримхильда слабо улыбнулась. – Да не смотрите на меня так, всё хорошо. Разве я не могу уже выглянуть из покоев?
 - Госпожа… - начала было наперсница.
 - Геррата, постой; я хочу извиниться перед тобой, я действительно больна была, будто бес, прости Господи, вселился. Я, наверное, очень затруднила тебя!
 - Нет, что вы! – вскричала Геррата в полном восторге. И тут её осенила мысль, что бернец больше не придёт спрашивать о самочувствии королевы. – С вами верно всё в порядке? Вы бледны. Лучше вернитесь поскорее в покои.
 - Ну нет, Геррата, я там задыхаюсь. Хочу на воздух!
Конечно, новость каким-то неизвестным образом в ту же минуту стала известна всем. Вряд ли здесь постарался Рюдигер, тем более что он грудью стал на защиту прихожей от любопытствующих разной степени почтительности.
 - А что случилось, что вам вдруг стало лучше? – спросила Геррата госпожу, заплетая ей косы.
 - Не знаю, - отвечала та. – Солнышко в окно заглянуло… Возможно, время просто истекло. Или та девочка, наконец, ушла…
 - А что за девочка, вы так и не объяснили?
 - У вас в Гунненланде верят в призраков? Она сказала мне, что она – смерть, и я её сестра. Чего не привидится в бреду, Господи спаси. Я уверена, что всё должно быть хорошо! Главное… главное, чтобы этого просто не повторялось, Геррата.

 - Ах, подлец! – воскликнул Гюнтер. – Что же теперь делать?
 - Может, откупиться от него? – предложил Гернот. Гизельхер не преминул поставить его на место:
 - Он сам от кого угодно откупится.
 - Вообще от кого угодно, - осведомился Хаген, на которого сюзерен уже третий раз бросал взгляд с ожиданием. – Есть кто-то, от кого Саксен не откупится?
 - Ну, конечно, - Гизельхер поморщился от глупости вопроса. – Хаген, я от вас не ожидал такого. Конечно, есть Готенланд, есть Его Святейшество… вот, пожалуй,  и всё.
 - Негусто, – невозмутимо заметил на это Хаген. Гюнтер оглядел троих своих собеседников:
 - Боюсь, что придётся, выражаясь мягко, прибегнуть к помощи Истланда. Я не хочу, чтобы повторилось то, что было у Грюне Линден. После хвори позапрошлого года, когда и я сам едва не умер, нам нельзя воевать, вряд ли мы соберём действительно грозное для Саксен войско.
 - Да, у них людей даже чересчур много, - прибавил Гернот с тоской. Хаген в присутствии Гибихунгов, сидевших за столом, оставался на ногах; теперь он подошёл к большой карте, висевшей на стене – главному украшению кабинета, стоящему баснословную сумму и ещё более дорогого кропотливого труда.
 - Истланд поможет нам на море, но, пока его воины прибудут сюда, на границу, мы успеем трижды истечь кровью.
 - Не нужно истекать кровью, - подал голос владелец Тронеге. – У нас есть две вещи, от которых Саксен не отобьётся.
 - Господи, Хаген! – вскричал Гюнтер. – С тех пор, как саксенский Якоб отхватил Дат вместе с княжеской короной, он куда сильнее, чем был в своё время Людегер, а нашему благополучию нужно ещё устояться.
 - Да и чем нам вдруг может помочь Готенланд, - спросил Гернот. А Гизельхер просто скептически улыбнулся.
 - Готенланд – ничем, а Папа Римский – может, - ответил Хаген.
 - Да чем, чем? – взорвался младший из Гибихунгов, не выдержавший скептической мины до конца. – Якоб примернейший христианин, он жжёт ведьм не переставая! Да и чем слово Папы поможет против оружия, против этого саксенского Георга, графа не помню чего! Чихать они хотели на Его Святейшество!
 - Так он же примернейший христианин, - хмыкнул Гюнтер.
 - Ну…  - протянул Гизельхер со всё тем же уверенным видом.
 - Молчи, Гизельхер, - наконец, оборвал его Гернот. – Хаген, разъясни, что ты придумал, будет обходиться намёками.
Хаген тряхнул головой, откинув пряди волос с заметной проседью назад.
 - Саксен сильна, но червоточина есть.
 - Ну да, не любят Якоба бароны, из-за того, что – вся Европа знает – он содомит, словно из Гоморры прямиком, - вклинился снова Гизельхер. – И что?
 - Принц, - произнёс Хаген, - дай сказать.
От слов этих и тона этого распетушившийся Гизельхер замолк.
 - Прав он, - отдал принцу должное граф Тронеге. – За это Якоба бароны и не любят, наследников нет, а королева, я слышал, доживает в монастыре.
 - Но так и фаворит его – Георг Бра… Брен… Тьфу!
 - Бангарейтский, мой король.
 - Да. Полководец не чета многим.
 - Содомия  - смертный грех? Не ошибаюсь?
 - Ну да, конечно.
 - Так почему Якоба не прищучить.
 - Хаген, не смеши людей! он король, а сан извиняет многое.
 - А фаворит? – коротко ответил на это Хаген. Гюнтер задумался:
 - А ты прав, он наверняка попадёт под удар…
 - Господа, что за низости вы говорите, - воззвал к ним Гернот. – Чужие грехи использовать для решения судьбы государства…
Гизельхер прыснул.
 - А ты войны хочешь? – даже будто обрадовался Хаген. – Я так непрочь.
 - Ладно, ладно, о том молчу! Но как ты собираешься втянуть в это дело Понтифика?
 - Может, он сам тем же грешит, - сказал Гизельхер; Гернот глянул побелевшими глазами на него и, пожалуй, началась бы драка за честь Папы Римского, если бы Гюнтер не сидел между ними.
 - Братья, братья! – возвысил он голос. Хаген терпеливо ждал, пока все успокоятся.
 - Нужен толковый посол, - сказал он затем. – Нужен верный человек в Саксен, который расшевелит баронов и напугает Якоба. Посла в Рим надо слать срочно, пусть лошадей загоняет. Но въедет торжественно, будто не спешил. После Якоба Саксен станет не до войны, после Папы Георгу станет не до трона.
 - Какого трона? – спросил Гюнтер.
 - Слух пошёл, что Якоб хочет посадить на трон друга, - корректным тоном ответил Гернот. – Насколько помню, он держал речь перед своим советом.
 - «Я не ангел, я смертный человек, - принялся цитировать Хаген, - и я признаю, что люблю дорогих мне людей и отличаю их. Я люблю графа Бангайретского больше, чем других, и больше, чем присутствующие здесь. Я не стыжусь говорить об этом открыто, потому что Христос делал то же самое…»
 - Что? Что он сказал? – ахнул Гернот. Хаген договорил:
 - «У Христа был Иоанн, а у меня есть Георг». Это Якоб сказал перед своим советом.
 - Он, верно, совсем разума лишился, - покачал головой Гюнтер, по привычке вертя в руках кольцо. – Да и зачем об этом так… открыто говорить.
 - Да чтоб ему в аду гореть! – высказал своё мнение разгневанный Гернот. – Вот странное существо человек: праведники себя истязают и грешниками великими считают, а грешники гордятся своей добродетелью так, что тошно! Ничего я уже не понимаю!
 - Ты сам-то – праведник или грешник? – спросил владелец Тронеге. Гернот поднял на него глаза и растерянно рассмеялся:
 - Горазд ты подобные вопросы задавать… Я грешник, конечно… Но не такой же, как Якоб!!
 - Господа, мне скучно, - пожаловался Гизельхер. – Мы собрались, чтобы говорить об угрозах саксенского короля, а говорим о грехе и добродетели. Давайте решим, как быть, и разойдёмся!
 - Я считаю совет Хагена верным, - подвёл черту Гюнтер.
 - Кто бы сомневался.
 - Да, и послом к Папе предлагаю отправить Ортвина Мецкого.
 - Везде уже эта семейка, - пробормотал младший Гибихунг, но ничьей другой кандидатуры не предложил.
 - А в Саксен отправиться самому Хагену, - продолжил король. – В нём я уверен более, чем во всех прочих.
 - Брат, - снова забеспокоился Гизельхер, - на Хагене и так порядочно висит обязанностей, может, поручить это кому-то другому?
 - Я не верю своим ушам: уж не ты ли хочешь заменить Хагена? – насмешливо осведомился король.
 - Конечно, нет! Меня другое заботит… - Гизельхер принялся искать слова, и этим воспользовался Гернот:
 - А что ты, Хаген, собираешься учинить? Убить Якоба, как грозился? Неужели… опять?
 - Ну, Якоб-то враг, - пробормотал Гизельхер. Даже он, почти непричастный, понял, какое «опять» средний брат имел ввиду.
 - Смотря как повернётся, - ровно отвечал Хаген. – Если что – можно и опять.
 - Ты, что же, снова грех на душу возьмёшь?
 - Возьму, возьму, не беспокойся, - в раздражении отвечал владелец Тронеге. – И дождусь всего, что мне за это причитается. Недолго уж осталось.
 - Так что же, я опять соучастник! – Гернот вскочил с места. – Да…
 - Брат, успокойся, - осёк его Гюнтер. – Никто ещё не убит.
 - Разумеется, но…
 - Послушай меня, и вы оба послушайте, - Гюнтер выдержал паузу, проверяя, не вставит ли кто слово. Все молчали. – Давайте не будем без конца вспоминать прошлое. Я говорю с вами об этом в последний раз: я ничего не помню и не знаю, но после того дела я уже ничего не боюсь. Не боюсь я и Якоба, понятно, братья? Хаген знает, что нужно делать, и не остановится ни перед чем. Он уже лично ездил в ставку князя Дата девятнадцать лет назад. Я ручаюсь, что цели наши будут достигнуты. Вот, собственно, и всё, что я хотел сказать. А с обязанностями советника, я думаю, справится и Гернот.
Хаген, похоже, это одобрял; Гернот вздохнул, но возражать не стал; Гизельхер выпятил губу и не стал ничего говорить, хотя сказать имел много.
Фолькер, конечно, узнал о замышляющемся путешествии в Саксен, более того, Хаген предложил ему ехать вдвоём, и скрипач сразу же согласился. Сборами занялись как можно скорее, стараясь не привлекать внимания; так как Фолькер был из тех людей, у которых с деньгами взаимная несовместимость, то он никакими закупок для себя не делал. Когда шпильман как-то в конюшне примеривал на лошадь потёртую сбрую, туда неслышно прошмыгнул Зигфрид; Фолькер, не поворачивая головы, скосил глаза на двери, но больше никак не проявил того, что заметил вошедшего принца.
 - Шпильман, - позвал тот, когда пауза несколько затянулась. Скрипач обернулся:
 - Мой принц, а я вас и не заметил…
Зигфрид, однако, приметил улыбку в уголках губ и долю холода в глазах шпильмана.
 - Послушай, вы с Хагеном ведь куда-то едете, - подступился принц.
 - А что вам с того?
Зигфрид заторопился:
 - Ну, ну, он же мой учитель, я хочу тебя попросить, чтобы ты сказал ему, чтобы я поехал с вами.
Фолькеру пришлось оставить перетёршийся ремешок и обернуться к мальчишке с неприятным разговором.
 - Мой принц, а почему вы меня-то просите?
 - Ну, ты же его друг, тебя он хоть послушает. Если я к нему сам обращусь, он просто скажет «Нет» и слушать не станет.
 - А зачем, в таком случае, вам ехать с нами? По правде говоря, вы нам только помешаете.
 - Как – помешаю?! – Зигфрид вскинул голову, явно копируя Хагена. – Я делаю успехи, а лишняя пара рук вам не помешает.
 - Принц, скажите мне честно, чего вы от этого похода хотите.
 - Я? – в тоне Зигфрида послышалось «Так я тебе и сказал», а потом он неожиданно смешался. – Ну… Во-первых, Оддрун…то есть королева… уже сидит у меня  печёнках. Во-вторых… сам понимаешь, я хочу Хагену доказать, что достоин трона.
 - Трона? А Хаген-то здесь при чём?
 - Он обещал сделать меня королём. Если увидит, что я достоин сана.
 - Вот это да! Он, выходит, готовит себе смену… - пробормотал Фолькер, обращаясь скорее к себе, чем к принцу. Лошадь ткнулась бархатным носом шпильману в плечо, и он отступил от стойла.
 - Я знаю, что обо мне говорят, - произнёс Зигфрид в порыве злости и откровенности. – Что я вообще не сын короля!
 - А кто вам это сказал?
 - Да будет притворяться! Мне сам Хаген сказал. И прибавил, что я должен к этому привыкнуть и не бояться. Кто боится – тот первый и получает от судьбы то, чего боится. Словом, я всё знаю. Они думают, что я сын короля Зантена.
 - А мне вы зачем это говорите?
 - Да это все знают, - очень небрежно ответил Зигфрид. – Очень смешная и глупая история, над ней до сих пор смеются.
 - Смеются? – переспросил Фолькер, почувствовав сочувствие к юному принцу. Тот передёрнул плечами:
 - Мне и самому смешно.
 - Знаете что, принц, смеяться всегда легче, чем быть серьёзным. Я имею ввиду, - скрипач загорелся мыслью, как и всегда с ним бывало, - что высмеивать всегда удобнее, ты не впускаешь себе в душу ничего, что могло бы её ранить, да к тому же выглядишь таким умным и остроумным... Не любить, смеяться над любовью и, простите за глупый оборот, не любить её – легче, чем любить, гораздо легче. И мы, кто с таким человеком рядом, боимся плакать, можем только смеяться, нам стыдно наших слабостей, не говоря уже об идеалах, потому что их могут высмеять. И мало что может быть хуже такого смеха, вот что я вам скажу, мой принц… - Не зная, как заключить свою короткую речь, он на секунду задумался и выпалил фразу, ярко вспыхнувшую в голове: - «И не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не затоптали его ногами и, обернувшись, не растерзали вас».
 - Вот Хаген вообще не смеётся, а есть у него слабость или нет, никто не знает, - парировал Зигфрид, которому нечего было ответить на слова евангелиста и который поэтому зацепился за другое.
 - Он другого склада человек, - увернулся Фолькер.
 - Я знаю, что ты тоже знаешь, что говорили, что это он убил короля Зантена.
 - Вы боитесь, что он должен стать вашим врагом?
 - Да нет, я хочу знать наверняка.
 - Я знаю наверняка – он убил.
 - О, понятно, - очень спокойно кивнул Зигфрид. – Так как с моей просьбой? Ты поможешь?
 - Вы всё ещё хотите ехать? А хоть знаете, куда?
 - Конечно, уже, наверное, полдвора знает, в Саксен.
 - Мать честная! Да откуда знают?
 - Вроде дядя Гизельхер рассказал; мне сказала Кудруна, а ей передала королева.
 - О Господи.
 - Так что с моей просьбой? Если не поможешь, так сразу и скажи.
 - Я попытаюсь.
 - Ну, спасибо, Фолькер! – попытался важно кивнуть принц, но не удержался и улыбнулся шпильману как союзнику.
На предложение друга Хаген задал встречный вопрос:
 - Это он тебя попросил?
 - Ага. Он действительно может вырасти достойным риттером.
Хаген смотрел на осеннее серо-синее небо, которое оживлял только кружащий над лесом ворон; Фолькер же смотрел на бесстрастное лицо друга, перечерченное повязкой, закрывающей глаз. Наконец, граф Тронеге произнёс:
 - В Саксен мы будем подстрекать баронов и по-всякому создавать Георгу и Якобу развлечения. Чтобы им до войны и вообще ни до чего не было дела. Зигфрид может оказаться полезен.
 - Он наследник трона, можно ли подвергать его опасности?
 - Какой трон, если он не знает опасности. Да и не знаю, как повернётся, что с наследованием.
 - Так, значит, мы едем втроём?
Хаген привычным жестом дотронулся до резных рун на древке притороченного к седлу копья. Фолькер свой вопрос задал без вопросительного знака в конце, потому что и так понял, что Хаген решил насчёт воспитанника.
Когда они вернулись с небольшой поездки по окрестностям, их встретила у ворот замка Кудруна.
 - Сударь, меня поставила ждать вас моя королева, - поспешила сказать она, подойдя к коню графа и взяв его за повод. – Она очень желает с вами поговорить.
Оддрун разгуливала по покою; на звук открывшейся двери она обернулась и встретилась взглядом с глазами Хагена – то есть теперь уже одним глазом.
 - Наконец-то, ярл! Скажи скорей, правда, что принц Зигфрид отправляется с вами в поход?
 - Да. Но не в поход, а в небольшую поездку.
 - Послушай, я прошу тебя, не бери его!
 - Почему?
Оддрун потеряла свой запал, вздохнула и ничего не ответила. Хаген, посмотрев ей в опущенное лицо, вдруг хмыкнул:
 - Хвост Андвари. А я, старый дурак, и не заметил…
 - Да нечего замечать! – Оддрун отвернулась. – Просто я… ну да, я ещё не могу рожать сыновей. Если  Зигфрид погибнет там, кто станет королём?
 - Моя королева, я думал об этом. Это не помешает.
 - Как не помешает? Как не помешает?! Я не хочу, чтобы он ехал туда, этого довольно!
 - Он не малое дитя, чтоб его опекать. Он даже старше вас.
 - Всего на два года, даже меньше! Ну да, не малое он дитя, он… - Оддрун села прямо на край стола. Собравшись с силами, подняла на Хагена лицо, совершенно по-детски потерянное. – Ха-аген, пожалуйста… 
 - Да что я должен? – вспылил он. – Связать его и вам принести? Он ваш пасынок.
 - Он старше меня на целых два года! Какой он мне пасынок!
 - Сами выясняйте свои отношения с ним, королева. Я тут не помощник.
 - Хаген, Хаген, мне больше не к кому обратиться! Мне очень плохо! Я не могу это перенести! Пусть он останется, слышишь. Я боюсь своих дам, я не хочу говорить Гудрун – Гудрун сама, мне кажется… Она такая весёлая и хорошо говорит по-бургундски…
 - Ёрмурганд, - пробормотал Хаген сквозь зубы. – Хозяйка, меня ждут дела. Я уже понял, что вы его любите. Поделать с этим я ничего не могу.
 - Да не люблю я! Я…
 - А что?
 - Я за него беспокоюсь.
 - Он хочет вам доказать, что достоин зваться риттером, а мне доказать, что достоин трона. Это вас успокоит?
 - Нет! Тогда я тем более не могу ему помешать, потому что такая цель стоит того…. нет, честное слово… Ох, ярл, что мне делать?
 - Ничего, - коротко ответил он. – Пусть идёт, как идёт. Один раз так уже было.
Этот ответ, как ни странно, успокоил её.
 - А правда, - сказала она, утерев слезинки. – Ох, золотая Фрейя…
Хаген поклонился и молча вышел. В прихожей он издал что-то вроде смешка, покосившись на ждавшую окончания разговора Кудруну, потом выругался вполголоса, помянул Вотана и ушёл. Фолькеру он ничего не сказал.
Можно рассказать в подробностях, как они инкогнито пробирались к границе; как не находил себе места от тревоги Гюнтер; как в каком-то городке женщину почему-то посчитали валькирией и хотели сжечь, а Фолькер, конечно, не мог не вмешаться и не втянуть в это дело и Хагена; как в Вормсе Гернот и Гизельхер безуспешно пытались упорядочить порядок наследования; как Хаген совершил пару убийств на большой дороге, и как троица бургундов подоспела аккурат к волнениям в южных провинциях Саксен; как у Зигфрида очень многое перевернулось в голове; как за отравленным вином (а, может, и не отравленным, это придавало беседе понятное напряжение) сговаривались с одним саксенским графом и как на охоте подловили другого; как чуть не нос к носу столкнулись с самим королём Якобом и его фаворитом; как в эту сумасшедшую авантюру, над которой посмеялся бы и Зигфрид Драконоубийца, вмешался его сын Гюнтер, юный король Зантена; как он требовал поединка чести с убийцей своего отца; как всё закончилось переделом Рюбецалевых гор, военно-торговым союзом и парой закрепляющих его свадеб… Но, пожалуй, лучше в другой раз, всё-таки это имеет малое отношение к Кримхильде и тому, что она совершила.
Пока Саксен и Бургундия выясняли отношения, Гунненланд буйно ликовал. Кримхильда родила сына; все вассалы Этцеля, гордились этим так, словно лично приложили руку к славному событию, а Блёдель так и имел для этого причины.
 - Супруг мой, - сказала королева мужу. Она сидела за прялкой, неторопливое скручивание нити успокаивало её. – Я хочу, чтобы наш сын был крещён.
Безумно счастливый Этцель на минуту пришёл в себя и поспешил сменить тему:
 - Милая жена, а зачем вы прядёте сегодня? Это недоброе предвещает.
 - Я пряду судьбу, так верят у нас в Бургундии. – Она заливисто рассмеялась. – Себе и сыну… А эта ниточка – для ещё одного человека… Нет, я хочу, чтобы наш сын был крещён.
 - Что за человека?
 - Одного моего доброго знакомца. Я хочу встретиться с ним снова, всё про него думаю, вот и пряду ему ниточку. Вы крестите нашего сына?
 - Да зачем? Зачем его крестить?
 - Я так хочу! – без всякого перехода взорвалась Кримхильда. – Хочу крещение!
Она несколько раз саданула кулаками по столу, повторяя, что хочет крестить сына.
 - Да ладно, хорошо, будет тебе крещение! – тоже перешёл на крик перепугавшийся Этцель. Кримхильда приостановилась, тяжело дыша. – Каким именем назовём его? – несколько успокоился и даже улыбнулся он.
 - Ну вот, вы наносите мне такие обиды, а потом сразу соглашаетесь! Зачем вы так сделали? – со странным смехом сказала она. – Я хочу назвать его Ортлибом, что он принадлежал месту, где родился, Гунненланду!
 /Ort – место, lieben – любить/
 - Хорошо, хорошо, - успокаивающим тоном подхватил король. – Конечно, мне по душе это имя.
 - Супруг мой, позвольте мне вас поцеловать!
Когда Дитрих по привычке прогуливался по крепостной стене, Хильдебранд сказал ему:
 - Какая радость! Но знаки плохие.
 - И какие же? – добродушно подначил его бернец.
 - Волки выли. Костры и факелы все пошли чёрным дымом.
 - И что?
 - Маленькому принцу грозит смерть в молодости, когда он ещё не успеет совершить ни одного достойного памяти деяния!
 - Ну да, как же…
 - Господин, да кто угодно, да сам Хаген из Тронеге вам бы это подтвердил! Трудная жизнь суждена принцу. Да ещё матушка его…
 - Что ты имеешь против королевы? – резко спросил Дитрих. Хильдебранд смутился:
 - Да ничего, господин… Мне жалко её, больна ведь она.
 - Она здоровее иных будет, дядька, руку правую на отсечение.
 - Да не лихоманкой она больна, а ненавистью, такое моё мнение.
 - За всю жизнь я не встречал подобной ей женщины. Даже… даже в Готенланде!
Хильдебранд, покосившись на воспитанника, улыбнулся в бороду. Ворон сел на штырь флагштока и демонстративно прокаркал трижды, но ни Дитрих, ни даже Хильдебранд, занятые разговором, не услышали. В Вормсе, в неделях пути, откликнулся на крик ворона его собрат, и завыли в Саксен волки, но Хаген, услышавший вой, знал всё и без них. Он привычно провёл ладонью по лбу и обернулся на притихших Фолькера и Зигфрида:
 - Ну, что стоим дохлыми саксенцами? Вперёд!

                2.12.08