Тяжёлый рок Нибелунгов. Книга вторая Младший герой

                Часть вторая
                Младший герой


                И дойдёшь до такой черты, что не перешагнёшь её – несчастна будешь, а перешагнёшь – может, ещё несчастнее будешь… А впрочем, всё это вздор!
                Ф. М. Достоевский


"Это правда? - вот тот великий вопрос, который задают дети", - пишет Лэнг. И я знаю, что они его действительно задают, но отвечать на него нельзя, не подумав прежде хорошенько. Впрочем, гораздо чаще они меня спрашивали: "А он был добрый? Или злой?" Стало быть, им прежде всего хотелось расставить по своим местам Добро и Зло. Ибо вопрос справедливости одинаково важен и для истории, и для Волшебной Страны.
                Дж. Р. Р. Толкиен

                Авентюра I
Королева возвращалась с прогулки. Копыта лошадей прохлюпали по вечным лужам, сапожник, дубасивший по колодке молотком с какими-то одному ему понятными целями, торопливо вскочил со скамеечки, стягивая шапку. Брюнхильд не замечала почтительных поклонов прохожих, она смотрела вперёд, не отрывая глаз от приближающихся ворот замка. Впрочем, те, кто ехали близко к ней, могли заметить, и замечали, что она и ворот этих не видит. Брюнхильд отпустила поводья, лошадь шла по знакомому пути.
В это же примерно время во двор поместья Дахсбау (которое все так и звали – Барсучья Нора), что в Тронеге, въехал его владелец. Ребятня ждала его, чтобы с визгами броситься врассыпную, едва завидев. В этом они находили развлечение. Одной из запевал была шестилетняя Кудруна, и даже толстый сын мажордома, хотя и был старше, не спорил с ней. Возраст – дело наживное, а вот то, что эта особа – дочь такого человека…
Решиться мог только её сводный брат Вольфганг (о том, какой степени он ей родственник, Кудруна представляла смутно). Он заявил:
 - А подойти к нему не сможешь.
 - Я – не смогу?!
Хаген спешился, передал поводья конюху, двинулся было к крыльцу, но его остановил вышедший из конюшен Данкварт.
 - Он вытащит меч и отрубит тебе голову.
 - Ты что! Ей  - не отрубит.
 - Ага, как же.
 - А вот пойду! – сказала Кудруна и стала подкрадываться к графу Тронеге. Тот ещё разговаривал с братом.
 - Ведь фон Рависсант не перестанет жадно поглядывать на наши леса и прочее…
 - У него в гостях был фон Вольфенвальд.
 - И что с того?
 - Не знаю. Что-то там не так.
 - Знаешь ли, Хаген, это ты, мне кажется, сам не свой.
С боевым кличем бойцов Тронеге, как она его себе представляла, Кудруна бросилась на Хагена сзади, пытаясь повиснуть на его плечах, но не допрыгнула и сползла по плащу. Он обернулся и рявкнул:
 - Какого лешего?
Кудруна мигом подрастеряла всю свою воинственность; Данкварт снисходительно рассмеялся и сказал:
 - Да будет тебе, брат. Она смелая девица, раз сумела броситься на такого противника.
Хаген прищурясь глянул в зелёные глаза племянницы:
 - Иди, гуляй.
Кудруна состроила поклон, правда, дядя его не оценил, и убежала к своим. За конюшнями она вновь обрела уверенность:
 - Видели, как я!
 - Ещё чуть, и он отрубил бы тебе голову, точно.
 - Да никогда! Я же его дочка! – Кудруна вздёрнула подбородок.
 - У него жёлтые глаза, а тебя зелёные, - авторитетно заявил сын мажордома.
 - Я слышал, что мессера Данкварта…
 - У него жена! – дёрнула плечом Кудруна.
 - А у него-то жены вовсе нет, так что всё ты врёшь. – По имени они графа практически не звали, это вообще была излюбленная игра «Страшный нибелунг» или как-то в этом роде.
 - А вот я вам расскажу, как бывает, что без жены…
 - Ну?! – Компания сгрудилась вокруг веснушчатого мальчишки. Даже Кудруна преодолела спесь.
 - Ты слишком строг к ней, – сказал Данкварт, едва дочка скрылась за конюшнями. Ему было неприятно говорить с Хагеном о ней, и он начинал терять спокойствие.
 - Я ненавижу детей.
 - Господи Боже! Она твоя дочь или моя? Если уж мы, как ты тогда выразился, списали её на тебя, то... – Данкварт передёрнул плечами и Хаген воспользовался случаем вернуться к прерванному разговору:
 - Говорили о фон Вольфенвальде. Меня тревожит, что он ездил в Рависсант.
 - О, хоть что-то тревожит тебя помимо зантенских короля с королевой!
Хаген вскинул на Данкварта глаза, до сих пор глядевшие мимо:
 - Что ты сказал?
 - Я сказал, что Зигфрид и его супруга волнуют тебя больше, чем твоё собственное графство!
 - Ты из-за девки так взбесился?
 - Я… Никто другой тебе этого не скажет!
 - Не зли меня, Данкварт! – После этого взрыка Хаген замолк, его брат тоже молчал, пытаясь сохранить достоинство. После паузы фон Тронеге сказал, ещё пряча потемневший взгляд, почти спокойно:
 - Извини, брат. Погорячился. Ты прав, но про Зантен зря сказал.
 - Это ты меня извини… Ладно, давай забудем об этом, что ты говорил о фон Вольфенвальде?
 - Что не понимаю, зачем он приехал на восток?
 - В конце концов, разве он не может погостить у друга и родственника.
 - Рависсант с юга граничит с нами, а с востока с Аустри…
 - Ты на Аустри думаешь?
 - Я ни на кого не думаю.
 - Мне кажется, я понял, что ты имеешь в виду. Может, созвать отряд человек в полсотни? Обычный гарнизон, думаю, и тебя более не успокаивает.
 - Да, и меня. Не знаю. – Хаген провёл ладонью по лбу. – Откуда-то идёт угроза. Только не знаю – откуда.  Если созовём отряд, их всех кормить придётся. А то и вооружать.
 - Мне кажется, что лучше  переосторожничать, чем пропустить удар.
 - Ты прав. Наверное, Аустри. Или Рависсант. Чёрт, откуда их ждать! – Хаген, не найдя, кого убить, резко развернулся и пнул бревенчатую стену, Данкварт болезненно поморщился.
 - Может, из Зантена? – спросил младший брат с долей здорового скептицизма.
 - И оттуда тоже. Зачем спросил?
 - Ты всегда ждёшь нападения Зантена или какой-то другой опасности с этой стороны.
 - Я не жду, я знаю. Тьфу, собирай отряд.  Всё равно замок пустует.
Часть замка ещё была деревянной – все подсобные помещения, многие пристройки и даже боковая башенка, – но крепостную стену, бергфрид и прочее ещё Гибика отгрохал из камня, а закончил дело нынешний граф. Здесь не было высоких окон и широких дверей, не висели ковры и гобелены, и привлечь в этом крепком, рассчитанном на штурмы и осады, сооружении могло только ощущение исходящей от него силы и защищённости от всех фон рависсантов. Хаген одобрительно оглядел всё это; глаза его позолотели; затем он направился к крыльцу.
Добровольное изгнание владельца Тронеге началось через некоторое время после отъезда Кримхильды и Зигфрида. Он наотрез отказался следовать за принцессой в Зантен, даже не встретившись с ней и не сказав ей этого лично. Гюнтер решил, что теперь он должен жалеть об этом. Король, кстати, вытащил вассала в Вормс уже через полгода, теперь же тот просто навещал свои поместья. За эти два месяца, что он отсутствовал, король ощутил, как отвык обходиться без Хагена; теперь Гюнтер, нервно вертя в руках перо,  уже измазавшее чернилами его пальцы, читал рапорт от Эккеварта, а на деле был погружён в воспоминания, когда стражник из «зелёных плащей» заставил его всплыть, сообщив, что приехал гонец из Зантена. Гюнтер прошёл в Олений зал и  увидел целую толпу. Постаравшись не возвести глаза к высокому каменному потолку, сходившемуся над ним куполом, король учтиво обратился к посланцам. После приветствий тот из них, кто был собственно гонец, объявил торжественным голосом, что:
 - Король Зигфрид и его прекрасная супруга спрашивают, может ли благородный король Гюнтер принять их как гостей.
Вот тогда-то король в полной мере ощутил, как же ему не хватает уже не раз проклятого им Хагена. Впрочем… он ни о чём не знает, хотя, конечно, догадывается. Гюнтер любезно ответил:
 - Приглашаю пока побыть гостями вас; верно, вы устали с дороги. Ответ же я дам вам завтра.
Едва покончив с гонцами, он сразу же направился к покоям жены. Он так растревожил себя по дороге, что в опочивальню почти вбежал:
 - Брюнхильд?
 - Король? – она сидела над книгой. В спальне были открыты нараспашку окна, свечи горели на столе, Гюнтер сразу продрог и почувствовал, что для него света здесь многовато.
 - Зигфрид с Хильдой хотят приехать в гости. Они прислали гонцов. С какой стати, вот что я хотел бы знать, - сказал он, когда королева медленно встала с места, присела в лёгком поклоне и опустилась обратно на скамеечку. Услышав его слова, Брюнхильд неторопливо подняла прозрачные глаза.
 - Я написала золовке письмо.
 - Так, значит, ты пригласила их?
 - Можно сказать и так.
 - Господи Боже, зачем!
 - Мы не виделись уже семь лет…
 - Что мне теперь делать? – Гюнтер прошёл к постели и присел на край в расстроенных чувствах.
 - Чего вы хотите от меня?
 - Совета!
Она изобразила на лице удивление:
 - Значит, вы совсем перепуганы, раз у меня спрашиваете совета. Моё мнение таково… - Королева опустила глаза на книгу и закончила фразу: - Они должны приехать. Разве вы хотите прослыть неучтивым?
 - Не хочу, но…
 - И мы давно не встречались, вам не хочется увидеть сестру и её мужа? Хотя, Кримхильда ещё не подарила Зантену второго наследника?
 - Нет…
 - Тогда поездку лучше отложить. А пока зовите своего Хагена, своего Эккеварта, готовьтесь достойно встретить гостей. – Ему послышалось что-то зловещее в её голосе.
 - Брюнхильд! – сказал он. – Ты же понимаешь, что именно я имею в виду.
 - Понимаю, - медлительно произнесла она. – Ну и что? Кто об этом знает?
 - Да, да, да, ты права… Но, честно сказать… я не хочу его видеть.
 - Но не можем же мы отказать ему в визите? Это оскорбительно и странно.
 - Чёрт побери, зачем ты их пригласила?
 - Я написала, что мы соскучились по ним, вот и всё.
 - Ты-то наверное хочешь его видеть!
 - Меньше всего на свете я хочу его видеть. – После этих слов она примолкла, а потом в своей появившейся в Вормсе медленной сонной манере прибавила: - Хотя, конечно, я хочу видеть… мужа вашей сестры… Мы за семь лет так и не нанесли им родственный визит… Вы больше ничего не намерены мне сказать?
 - Наверное… нет.
 - Тогда позвольте мне дочитать книгу.
Толстый том был открыт на середине. Когда Гюнтер последний раз заходил к ней – недели полторы назад – она была открыта там же, он запомнил. Помимо этого король был практически уверен, что Брюнхильд так и не научилась читать по-бургундски, хотя и говорила чисто. Зачем она целыми днями сидит над одной и той же страницей или лежит в кровати при распахнутых окнах и тусклых в солнечном свете свечах? Гюнтер время от времени узнавал, что подсмотрели её дамы, но каждый раз было всё то же.
Уже почти семь лет Брюнхильд гаснет, как вон та оплывшая свечка, и где, интересно знать, та девушка, на которой он женился. Гюнтер всё ясней понимал – к этим последствиям привела его и Зигфрида выходка! Вернее, одного Зигфрида, Гюнтер-то тут ни при чём. Боже, как же это вообще так вышло? Жалость и стыд давно прошли, остались злость и стыд. Даже больше, чем просто злость, да, это ненависть! Только стыд мешал этой ненависти, от стыда хотелось сделать так, чтобы никто, никогда, вообще никто и никогда не узнал об этом. Он представил, как Зигфрид во время очередного праздника рассказывает очередным знакомым об очередном своём приключении – при участии бургундского короля и бургундской королевы…Гюнтер употребил одно из выражений, услышанных от Хагена, и со всей очевидностью понял, что хочет причинить зантенцу какое-нибудь зло. Потом вспомнил лицо жены и подумал о том, что хотел бы сделать это так, чтоб никто не дознался. Он ни разу не видел Зигфрида опечаленным, не то что несчастным. А хочется, хочется, чтобы ему было очень плохо, чтобы он понял, что натворил, нет, чтобы он умер, нет, чтобы сдох…
Гюнтер схватился за голову, будто боялся, что туда заползут новые ядовитые мысли, и бросился к столу, чтобы собственноручно написать письмо Хагену – писца он не хотел ставить в известность. С другой стороны, подумал он, уже когда подписывался, зачем зантенцу подыхать? Представив его себе, Гюнтер усмехнулся. Наивный добросердечный мальчик, да к тому же действовал он из лучших побуждений…
Далее он продолжал в том же духе. Успокоившись, запечатал письмо.
Оно дошло до адресата далеко не сразу. И причина заключалась в следующей истории. Когда гонец ещё пробирался через Вольфенвальд, рано-рано утром Кудруна ревмя ревела в коридоре поместья Барсучья Нора перед дверью в спальню графа, отчаянно боясь. Но оставаться одной в пустых переходах было ещё страшнее, и она толкнула дверь.
Стоя у высокой кровати, она думала, как бы обратиться. В конце концов, остановилась на «мессере» и принялась пронзительно это слово выкрикивать. Хаген приподнялся на локте, глядя на Кудруну дикими глазами.
 - Помогите! – крикнула она напоследок, что остановило дядю от немедленного выпирания её из комнаты.
 - Что? – спросил он. – Что случилось?
 - Там, у ворот – человек!
 - Какой человек?
 - Он мёртвый! – Кудруна снова скрутило страхом, она подалась вперёд, чтобы быть поближе к живому существу. – Он весь в крови и не шевелится! Я боюсь!
 - Не реви, - Хаген потянулся за сорочкой, висевшей на спинке кровати. – Сейчас посмотрю, что за мертвец.
 - Ой, не оставляйте меня, я здесь боюсь!
 - Тихо, кому сказал. Вместе пойдём, покажешь.
 - Я боюсь туда идти, он же мёртвый, - Кудруна прижала кулаки к мокрым щекам.
 - Что бояться мёртвого, он же не встанет, - заметил Хаген, натягивая сапоги.
 - А вдруг встанет?!
Он, похоже, серьёзно задумался над этим вопросом, но отвечать не стал; буркнул «идём», и Кудруне пришлось идти, потому что лучше к мертвецу вдвоём с Хагеном, чем совсем одной.
 Ворота были ещё на засове, но низкую калитку запирала легко открываемая изнутри щеколда размером едва ли не со всю калитку.
 - Что ты делала за воротами в такую рань?
Девочка заныла, но, в конце концов, призналась, что следила за кем-то из старших ребят, которые брехали, что пойдут ночью за Золотой Вербой, и пошли, но быстро вернулись…
 - Они пошли, а меня не взяли, а ведь обещали!!
Хаген остановился неподалёку от ворот, у разлапистого куста с хлёсткими ветками, размахнувшегося до ширины приличного дерева. За кустом тенью стояла неприкаянная лошадь, а под кустом лежал человек, суконная куртка которого и впрямь пропиталась кровью. Хаген нащупал на шее жилку.
 - Живой. Беги, зови всех. Готлиба зови!
Кудруна, забыв обо всех страхах, галопом понеслась выполнять задание. Раненый со стоном выдохнул застоявшийся в лёгких воздух и дёрнулся. Хаген поспешно расстегнул на нём куртку и разорвал сорочку. Рана не впечатляла, но представляла опасность. Владелец Тронеге с прищуром вгляделся в красное на липко-белом; глаза его сделались почти лимонного цвета. Через минуту-другую раненого прямо-таки подбросило, и он мучительно раскрыл глаза.
 - Сударь… - прошептал он. – Это Бургундия?
 - Бургундия. Молчи.
Примчался Готлиб, полуодетый, зато с мешочком, где у него хранились средства для оказания срочной помощи. За ним бежал кто-то ещё. Лекарь только что не рухнул возле раненого; торопливо осматривая рану и развязывая мешочек, заметил философским тоном:
 - Надо же, ещё полчасика – и пропал бы.
Хаген, дыша почти так же тяжело как Готлиб, провёл ладонью по лбу и встал на ноги. Раненый в каком-то забытье лежал, полузакрыв глаза; когда его перенесли на второпях справленные носилки, он очнулся, облизнул губы, будто сшитые и затем распоротые, и спросил:
 - Это Тронеге? Или ещё Рависсант?
 - Я Хаген фон Тронеге, - Граф наклонился к нему. – Говори.
 - Сударь Хаген… Рависсант…
 - Что Рависсант?
 - Тренненштрассе… Аустри напала… мой граф там, он меня убьёт, но помогите, они погибнут там, их там сотня или две, а нас и полсотни нет…
Он выдавил ещё несколько фраз, но Хаген не слушал. Поднявшись, он сказал прибежавшим на помощь:
 - Займитесь им, я в замок.
И направился быстрым шагом к воротам, где мялась Кудруна.
 - Не зря спасали, - пробормотал фон Тронеге, обращаясь вроде как к ней. - Надо Данкварта будить.
 - Я разбужу!
 - Я сам.
 Данкварт, ещё не встав с постели, крикнул:
 - Я с тобой поскачу!
 - К лешему ты поскачешь, - грубо ответил Хаген. – Замок охранять надо. Я с отрядом туда, а ты останешься.
 - А если это подготовленное нападение? Если войска Аустри границу перешли, и их там отнюдь не две сотни?
 - Ты всё равно их не напугаешь.
 - А если вы там пропадёте все, сметены, скажем, аустринской конницей?
 - Ты знаешь Тренненштрассе?
 - Ну и название, кстати говоря. Это крепость и прилегающие к ней земли, часть баронства, из-за которого мы всё спорим с фон Рависсантом.
 - Так что там делать силам аустринской конницы.
 - А нашей коннице там тем более нечего делать. Что за мысль пришла тебе в голову – скакать на подмогу Рависсанту!
 - Сам же хотел скакать.
 - Я про него совсем забыл. Вот ещё новости, спасать того, кто спит и видит во сне, как украсит свой герб нашим барсуком, а зал в своём замке – нашими головами, и в первую очередь твоей!
 - Начхать мне на фон Рависсанта. Это граница Бургундии.
 - Хаген, мы даже не знаем, что именно случилось.
 - Мы знаем, что надо ехать.
 - Ладно, что тебя не переспорить, мне известно и так, но хотя бы возьми с собой всех.
 - Десятка два из гарнизона тебе оставлю.
 - Хорошо, согласен.  Моей персоны ты в отряде ты так-таки и не потерпишь?
 - Я сказал, останешься в замке.
Хаген вышел; несколько часов спустя он вывел из ворот без малого сотню человек, правда, вовсе не все из них имели достойных лошадей, а кое-кому пришлось сделаться пехотинцем. Предводитель повёл их к границе графств – до неё было меньше суток пути.
Сын мажордома с обидой и завистью смотрел за ворота, а всадники крупной рысью трюхали по подкисшей дороге на Рависсант.
К вечеру они добрались до земель тревожного баронства, и следующим утром увидели очень старую, мощёную ещё римлянами дорогу, впрочем, почти пришедшую в негодность, так как кто-то целенаправленно старался её разрушить, и всё равно не полностью преуспел. За этой дорогой, давшей название местности, отряду предстало зрелище отбивающихся бургундов. Выглядело это со стороны так: холм, один из многих в окрестностях, на нём коренастая башня с пристройками, деревянная и уже кое-где обуглившаяся (многие из окружавших башню строений вовсе сгорели), а на подступах к ней какие-то силы, ясно только то, что, несомненно, превосходящие, вражеские и уже уничтожившие часть осаждаемого объекта.  Насчитывалось их человек сто да ещё пехота, но на такую крепостушку их было вполне достаточно. Хаген приказал своим выстроиться. Затем скомандовал атаку. Конники пришпорили коней и вслед за предводителем понеслись на осаждающих. Они атаковали развёрнутым строём; со смачным хрустом опущенные копья вошли между кольчужных колец; вскинулись мечи. Конница из Тронеге дружно орала «Бургундия», что заставило осаждённых откликнуться ответным кличем; было окончательно ясно, что вот они – свои и вот они – чужие. Те, которые «чужие», ничего не понимая, беспорядочно разворачиваясь, кричали нечто непонятное для большей части бургундских конников. То есть Хаген-то понял, но переводить аустринский клич не стал, потому что схватился уже с кем-то, попутно отбиваясь от кого-то ещё. Владелец Тронеге даже рассмеялся; теперь он был в наиболее подходящей ему обстановке.

                Авентюра II
Бургунды так рьяно атаковали, что противнику пришлось потесниться; холм был покрыт людьми, с высоты всё это напоминало самый что ни на есть муравейник. Хаген, по всей видимости, вычислил командира, потому что погнал коня мимо схваток к какой-то одному ему ведомой цели. Он искал противника, и вскоре нашёл. 
Бой шёл успешно, однако предводитель конницы Тронеге заехал слишком далеко вперёд; два бургунда только-только заметили его и стали пробиваться на подмогу, а какие-то конники уже теснили Хагена к воротам крепостушки, со стен которой летели стрелы. Меч фон Тронеге слязгнулся с чьим-то чужим, а ушлый аустринец, хорошо размахнувшись, рубанул Хагена по лицу, целя в глаза. Удар прошёл криво, задев край шлема; косой след не был виден, всё залило тёмной кровью, граф с яростным криком взмахнул клинком, потом снова, зацепив и выбив меч, потом погнал коня вперёд. Те, кто были близко, видели, как потекли струйки крови из-под кольчуги, хотя там не было следов меча, как вспыхнул серый огонь в здоровом глазу – и отшатнулись, испугавшись. За  десять минут сразу пять человек упали вниз, покатились с холма, гонимые силой последнего удара.
Между тем несколько брёвен частокола, окружавшего внутренний двор крепости, медленно и торжественно упали, осаждающие, добившиеся своего упорным боданием с укреплением, – осаждающие помчались туда, бургунды – за ними. Побоище продолжалось уже в тесном дворе, где было не развернуться.
Для захватчиков это обернулось к худшему. Осаждённые бросились на подмогу, осаждающим толкотня и давка мало помогали, пусть даже численное преимущество и было за аустринцами. Впрочем, теперь, когда театр военных действий переместился во двор – ещё посмотреть, кого было больше.
Хаген со злобным удовольствием пустил коня проскакать по трупам, среди которых был ушлый аустринец, наградивший его раной, залившей кровью всё лицо. Серый огонь гас, но ярость ещё не сошла на нет. Молодой человек в шлеме с высоким навершием успешно убил кого-то, когда страшной силы удар покрошил его кольчугу и с хрустом отъял руку от плеча. Покалеченный с визгом завалился набок, а оторвалась почти полностью уже его голова от его шеи. Меч Хагена застрял в ещё живом теле; он дёрнул рукоять на себя, продолжая гореть жаждой убийства, но тут некто, дав шпоры коню и оказавшись рядом с владельцем Тронеге, попытался с размаху всадить в него клинок. Умный иноходец графа взбрыкнул, меч попал по кольчуге, однако сила удара вдавила её кольца в самого Хагена. Противник навострил меч для нового удара, но этого ему не довелось исполнить. Хаген, хотя он уже еле координировал свои движения, после недолгой схватки убил его. Убил точно – потому что упавшему под копыта коней не жить. А коней было много, схватки на холме продолжались. Владелец Тронеге цеплялся за лошадиную шею, тот глаз, что ещё не захлебнулся кровью, был тёмно-карий, на кольчугу тоже капало тёмно-красное. Кривясь лицом направо, а телом налево, он направил коня в прореху в частоколе, где рубка шла уже некоторое время. Несколько капель дождя упали и тут же впитались в холодный песок и повисли на траве.
 Хаген загнул что-то вроде «молотом вас через коромысло» и помянул Ёрмурганда. После этого высказывания он, насколько мог, организовал защиту двора. А после жестокого столкновения с очередным аустринцем, от которого графа спасла только круговерть боя, он повис на лошади мёртвым грузом, и иноходец отошёл к стене, где бой затухал.
Осаждающие стали с достоинством выбираться из двора; вскоре достоинства поубавилось, и вот они уже откровенно отступают и даже бегут. Тогда из измочаленных ворот крепостушки выехал всадник на гнедом коне:
 - В погоню! – кричал он во всю глотку.
 - Не нужно, - ответил Хаген. Он был на грани новой потери сознания, но пока держался. Держался и в буквальном смысле слова – опирался о бок своей лошади, держась за луку седла, стоя на земле.
 - Хаген! Боже правый, вы! – Всадник на гнедом коне (впрочем, уже спешившийся) был граф фон Рависсант; эти слишком большие нос и губы на крупном лице, слишком широкоплечую и рослую фигуру (рядом с ним, особенно в броне, даже Хаген не так пугал и даже Зигфрид немножко меньше впечатлял), а главное, голос, ясный, чёткий и недобрый, ну невозможно было не узнать. 
 - Вы! Это вы привели помощь, что ли?
 - Угу.
 - На помощь – мне!
 - Да.
 - А какого, позвольте спросить, чёрта вы делаете с воинами на моей земле?
 - Это моя земля.
 - Сударь, Тренненштрассе… Да вы ранены, что ли?
 Хаген сквозь зубы простонал:
- По-моему, я глаз потерял… Попали мы, Герхард, в пекло. Придётся удар Аустри на себя принимать… Чёрт, мы победили.
 - Да. Помочь вам? Давайте руку.
 - Сам дойду.
 - Вы сами сказали, что нам придётся отбиваться вместе, - с презрением заметил фон Рависсант. – И не принимаете моей помощи.
Хаген с не меньшим презрением дал руку Герхарду. Тот подставил раненому плечо.
 - Как вы вообще узнали о нападении?
 - Воин приехал, раненный.
 - Вы знаете ли, с кем сражались?
 - Я знаю, кого спасал. Этого достаточно.
 - Во-первых, мы вполне бы справились! А во-вторых, - продолжал уязвлённый фон Рависсант, - это были аустринцы, причём среди них много наёмников, профессиональных солдат, однако сразу бежавших, едва они почуяли поражение. Я готов прозакладывать свою голову, кто-то из наших же графов состоит в сговоре с ними…
 - Зачем им? – осведомился Хаген и, как он потом признался Данкварту, снова потерял сознание. Фон Рависсант дошёл с ним до крепости, высказывая на ходу свои предположения, изрядно сдобренные ядом и намёками на самого Хагена, фон Тронеге кивал и даже что-то отвечал почти так же многозначительно и злобно, но совершенно не помнил – что. Герхард же не мог не отметить здравость рассуждений раненого.
Очнулся Хаген в постели, чистый, перевязанный, в тепле; Кудруна сидела на табурете рядом с кроватью. Она была уверена, что сидит так несколько часов, хотя, правду сказать, стерегла сон дяди не более получаса, и терпение её уже подошло к концу, ей хотелось во двор и очень хотелось побегать. Хаген быстро окинул здоровым глазом натопленную комнату, засиявшую племянницу и серое окно.
 - Где я? – спросил он.
 - В Тронеге! Ура, всё в порядке, я пойду – всем расскажу! Вам очень больно? – осторожно спросила она вслед за этим.
 - Нехорошо, - признался он. – Попить дай чего-нибудь.
Кудруна побежала за водой, но, когда она вернулась, Хаген уже спал. Проснулся он, впрочем, скоро – когда пришёл Данкварт.
 - Рассказывай, - так поприветствовал его сводный брат.
 - Что рассказывать? Скажи, тебе лучше?
 - Всё рассказывай. В себя пришел, значит, лучше. Сильно меня?
 - Да, я боялся за твою жизнь, ты потерял много крови. Но всё обошлось с Божьей помощью.
 - Видеть буду?
 - Лекарь сказал, что глаз уцелел. Тебя привезли наши латники. Приехал и фон Рависсант, он всё не может поверить, что ты бросился ему помогать.
 - Говорит о своих землях?
 - О Тренненштрассе? Нет.
 - Ты сам как думаешь – союзник?
Данкварт улыбнулся:
 - Мне кажется даже, что почти друг.
 - Значит, враг больше, чем обычно, - отрезал Хаген и осёкся.
 - Лучше отдыхай, вот тебе мой совет.
 - Всё равно болеть будет, лучше о деле поговорим.
 - И не проси, я пришёл проведать тебя, а не сводить в могилу, – Данкварт несколько смешался. – Ну, я пойду.
Выйдя из комнаты, он наткнулся на Маргариту; жена глядела на него, будто на вестника Апокалипсиса.
 - Он выздоровеет? – спросила она сипло. Барон не мог надивиться её привязанности к Хагену. Он привык, что владельца Тронеге вообще могут любить только он сам, Ортвин, ну, и король в какой-то степени. Для принцессы Кримхильды он был цепной пёс, не более того, для остальных…
Маргарита же кусала губы и повторяла:
 - Ну скажите, мессер! Сразу скажите, пожалуйста!
 - Всё в порядке с ним, - ответил Данкварт. – Но сейчас его лучше будет не тревожить.
 - Конечно, я понимаю… - забормотала она, глядя не в лицо мужа, а на вторую сверху пуговицу его домашней куртки. Он уже привык, что жена страшно стеснительна и долго переживает, если скажет что не так. Данкварт ласково погладил её по щеке и пошёл прочь. Маргарита же осторожно подошла к двери спальни, тихо приоткрыла дверь, но смотреть на спящего Хагена дольше минуты боялась, потому что он умел чуять взгляд, это было известно всему замку. Когда дверь закрылась, граф – вовсе не спавший – настороженно покосился на створку, повернулся к стене напротив кровати и принялся, что-то подсчитывать, шаря взглядом по висевшей на этой стене карте Великих Кочевий. Давным-давно никто по этим Кочевьям не кочевал, но название оставалось пока;  невозможно было представить Хагена говорящим на греческий манер – Европа; да и как можно объединять под одним названием Бургундию, Франколанд, диких гуннов и этих готов, не говоря уже об аустринцах?!
Однако даже тревожная ситуация и усилие воли не смогли продержать его на поверхности сна дольше двух часов; Хаген закрыл-таки глаз и почти сутки после этого провёл в тяжёлом забытье.
Зато, едва проснувшись, он собрался вставать на ноги, заявив, что хватит-де прохлаждаться; по взгляду судя, он что-то придумал и готов был мчать к королю, а, может, стягивать своих вассалов на борьбу с Рависсантом. Однако Готлиб доверительно сказал:
 - Сударь мой, вы же не мальчонка, чтобы в принца Зигфрида играть. Вы тяжело ранены и сами это знаете не хуже моего.
Хаген загнул что-то про Ёрмурганда; малопонятные ругательства вырывались у него только в самые неприятные моменты.
 - Вам, можно сказать, повезло, - заявил Готлиб. – Благодарите Бога, сударь, и не искушайте судьбу.
 - Согласен, - буркнул Хаген. – Тогда прикажи тащить сюда все письма и рапорты, какие пришли, и прочее. Не могу тут просто так лежать…
Что-то не давало ему покоя, но Готлиб не рискнул спрашивать, что именно.
Полусидя в постели, граф принялся разбирать бумаги, что обычно сваливал на Данкварта; тот не без оснований подозревал, что у первого воина Бургундии проблемы с грамотой, хотя северные руны он, как оказалось пару лет назад, разбирал сходу.
Вот тогда-то он и добрался до письма короля. Едва прочитав его, Хаген свистнул лекаря:
 - Готлиб, я должен ехать в Вормс. Король зовёт.
 - Я бы не советовал, сударь мой, совсем не советовал.
 - Что будет, если поеду?
 - Раны только начали затягиваться, вы, при всей вашей живучести, сударь, не провели в покое и недели, а должны бы пролежать месяц-другой.
 - Два месяца! А с учётом живучести?
Лекарь вздохнул.
 - Хотя бы месяц, сударь, вы в дороге потеряете глаз.
 - Мда, - произнёс Хаген сквозь зубы. Потом прибавил: - Король зовёт.
 - Королевский зов от незалеченных ран вас не спасёт.
 - Но он зовёт!
 - А вы ранены, - парировал Готлиб уже не так уверено.
 - Два дня.
 - Ну, если бы хоть ещё две недели… - лекарь уже почти оправдывался.
 - Три дня, не больше
 - Вы смерти своей хотите, сударь! – взбунтовался уже поддавшийся было напору графа Готлиб.
 - Четыре, и всё это время я буду спать.
 - Сударь мой…
 - Всё. Это было последнее слово.
Хаген добросовестно держал слово три дня, но на четвёртый сорвался. С Готлибом он больше не торговался, а просто приказал ему помочь развязать повязку. Отложив корпию и ткань в сторону, Готлиб поднёс господину зеркало. Хаген, глянув на своё отражение, прокомментировал ровным голосом:
 - Красота.
Действительно, красота была необыкновенная: по правой стороне лица, от самого лба и до скулы шёл глубокий след, глаз всё-таки уцелел, хотя и глядел теперь несколько странно.
 - Сглупил я… - с ненавистью прибавил Хаген, его повело вбок, глаза резко заоранжевели, только правый – чуть медленней.
 - Видите? – задал риторический вопрос Готлиб. Посмотрев ещё раз на своё изуродованное лицо в зеркале, фон Тронеге сказал:
 - Выезжаю завтра. Ты, Готлиб – со мной.
 Тот неодобрительно покачал головой, но спорить не посмел. Хагену вообще мало кто умел возражать, а уж когда он говорил таким тоном – отступался не то что благоразумный Гюнтер, но и весь его совет со строптивым Гизельхером заодно.
Утром Кудруну разбудила младшая дочь Данкварта, фрайфроляйн Марихен, то есть, если полностью, Мария.   
 - Идём посмотрим! Там дядя уезжает, а мой батюшка его провожает.
 - Пошли, - мигом проснулась девочка. Наскоро одевшись, она выскочила вслед за Марихен во двор, одним духом преодолев лестницу и коридор.
 - Мессер дядя! – крикнули они разнобойным хором. – Погодите!
Хаген не погодил, но Данкварт, уже собравшийся влезть в седло, остановился.
 - Дочка! – улыбнулся он. – Иди сюда, я попрощаюсь с тобой, хотя и не хотел бы, чтобы ты знала про отъезд… - последнюю часть реплики он сопроводил выразительным взглядом, обе девицы сконфузились, хотя и ненадолго. Пока Данкварт целовал дочь в лоб и что-то ей говорил, Кудруна смогла, наконец, рассмотреть Хагена.
 - Ой! – с неподдельным ужасом она прижала кулаки к щекам.
 - Хорош, а? – поинтересовался фон Тронеге, несмотря всегдашнее выражение лица, даже весело.
 - Нет, - честно ответила Кудруна. – Очень страшно.
 - Что поделаешь.
Она немного успокоилась и даже осмелилась дать совет:
 - А вы завяжите глаз чёрной повязкой. Будет красиво.
Данкварт прыснул, едва сумев вскочить в седло.
 - Дельный совет, клянусь всеми ангелами!
 - Ага, - отвечал Хаген. – Ну, прощайте, сударыни. – Он отвесил нарочито почтительный и несколько неуклюжий поклон и тронул коня с места.
 - Ууу… - восторженно протянула Кудруна, когда всадники выехали в ворота. – У, все лопнут.
 - Ага, - с удовольствием поддакнула Марихен.
 - Это потому что я сказала про повязку! Это потому что я честно сказала, так и надо было.
 - Он кому-нибудь ещё так кланялся?
 - Не знаю.
 - Нет, точно! Всё, Вольфганг помрёт.
 - И Маргерит помрёт! – подхватила Кудруна.
 - Идём скорей.

Гюнтер получил неприятную новость, неприятную в первую очередь тем, что приезд Зигфрида становился скорым и неминуемым. Он ждал ответа от Хагена, а лучше его приезда, и с каждым днём всё ясней ощущал, что, похоже, не дождётся. Фон Вольфенвальд почтительно сообщал о схватках на юго-востоке и нарушении мира между вассалами. Из его письма мало что можно было понять, но Гюнтер пришёл к выводу, что зачинщиком был никто иной, как Хаген, который опять не смог унять свою гордыню. Вроде бы никаких дурных вестей не дошло до Вормса, но на плечи королю словно два «зелёных плаща» сели. Гюнтер внезапно понял, что хочет видеть Хагена не как советника и не Хагена как ответчика за неизвестно какие события на границе, а Хагена как Хагена.
Вот тогда он по-настоящему испугался отсутствия вестей из Тронеге и Рависсанта – и тогда же владельцы обоих графств пожаловали ко двору. Короля оповестили ещё когда вассалы подъезжали к Вормсу, но, увидев их, он всё равно был взволнован, чтобы не сказать поражён. Во-первых, фон Тронеге и фон Рависсант въезжают в город будто друзья-приятели, во-вторых, Герхард необычно присмирел, а у Хагена на лице повязка, в-третьих, у обоих недобрый взгляд, будто Аустри уже границу перешла или ещё что случилось. Ну и, конечно, Гюнтер давно не видел старшего вассала.
 - Где тебя носили черти? – вопросил сюзерен вместо приветствия. Хаген, как всегда, ответил на этот вопрос буквально:
 - На востоке. Аустри атаковала.
 - Боже мой, мы же в прошлом году их с Инна согнали!
 - Вот они и атаковали.
 - Не они ли, так сказать, оставили на тебе метку?
 - Они, мой король.
 - Позвольте, я расскажу, - оживился фон Рависсант. – За этим я и присоединился к графу на дороге в Вормс. Он со своей конницей…
Гюнтер поднял руку, предостерегая от немедленного начала рассказа:
 - Мессер, мессер, передохните с дороги, а за обедом поговорим.
 - Я не устал, - хмуро ответил Хаген. – Вы как, сударь?
Такая учтивость, да ещё в подобном тоне, сразила Герхарда наповал. Он с нескрываемой злобой ответил:
 - Я не устал совсем, но вам, сударь, надо бы отдохнуть!
 - Не надо.
 - Дело ваше!
Король подвёл черту:
 - Что ж, тогда я жду вас, когда вы, так сказать, приведёте себя после скачки в надлежащий вид.
Графы поклонились.

                Авентюра III
 - Так, - многозначительно произнёс Гюнтер, зная, что совета у Хагена ему при фон Рависсанте всё равно не спросить. Владелец Тронеге с каменным лицом попивал какой-то травяной настой от лихорадки, король и Герхард тянули вино.
 - Оказывается, слухи не совсем лгали о войне между вами. Думаю, нужно отложить решение вопроса о спорных землях…
 - Мой король! – возмутился фон Рависсант. – Это, в конце концов, пятнает честь короны! Граф Хаген… при всём уважении… он даже графством Тронеге владеет без всякого права.
 - Я ещё здесь, - сказал Хаген. – И меч при мне.
 - Я говорю чистую правду, и вам нечем мне возразить!
Оба графа уже смотрели друг на друга волками, но Гюнтер пресёк начавшийся конфликт:
 - Мессеры, мессеры! Вот что, я предлагаю созвать неполный совет, тем более что вы сейчас, скажем так, ещё не остыли, и решить вопрос на совете. Хаген, мне нужно переговорить с тобой по ещё одному делу.
Фон Рависсант удалился, не зная, есть ли у него повод для злорадства, всё равно злорадствуя и при этом догадываясь, что Гюнтер своего отношения к графу Тронеге не изменил и сейчас ещё его, Хагена, мнения спросит.
Вассал допил настой и спросил:
 - Зантен?
 - Как только ты догадался.
 - Зигфрид?
 - Да, Зигфрид. Он хочет навестить дражайших шурьёв, то есть меня, Гернота и Гизельхера, тем более что моя супруга подала к этому повод, она написала письмо Хильде.
 - Когда, мой король? Когда он приедет?
 - Письмо пришло уже почти месяц назад. Я отсоветовал ему ехать, пока Хильда не разродится. Я думал, у меня есть не менее двух месяцев, но… человек предполагает, а Бог располагает, так сказать…
 - Что принцесса? – спросил Хаген. – Что она?
 - Родила преждевременно мёртвого ребёнка, как уже было раз. Так что Зигфрид в скором времени приедет.
 - С ней?
 - Разумеется, он же поедет к родственникам жены. До Вормса ему неделя пути, так что ждать гостей следует, может быть, со дня на день.
 - Вы не хотите его видеть.
 - Да, не хочу. Ты можешь что-нибудь сделать?
Хаген, прикинув что-то в уме, покачал головой; заговорил он после этого не сразу, опустив голову на руку, оперевшись локтём о стол.
 - Неучтиво. Слишком. Разве что в дороге подстроить. Но вам так не по душе?
 - Разумеется, не по душе. Что ж, хотя бы встретимся в Хильдой.
 - Лучше бы нам не встречаться с ней, мой король! - ответил фон Тронеге с явственной тоской.
 - Я, знаешь ли, скоро забуду её лицо. Почти семь лет! Странно, Хаген… Мы отхватили у Аустри берег Инна, заключили «вечный мир» с Саксен, изловили готского прознатчика, вместе с истландцами почти уничтожили Дат, заключили несколько торговых договоров… а она родила сына, и более ничего. Размеренная мирная жизнь, ребёнок… я-то, пожалуй, пойму это, у меня у самого сын растёт, а тебе до мирного очага – словно мне до Луны.
 - Наверное.
 - Конечно! Кто толкал меня Инн захватывать? Земли там, спору нет, плодородные, но сколько землепашцев пришлось туда послать… Впрочем, аустринцы до сих пор не прорвались через защиту… Что ж, нужно управиться с ними снова. Странно, кстати сказать, что они не попытались отбить обратно Иннский берег, а атаковали Рависсант. Ты думал об этом?
 - Да.
 - И что же ты придумал?
 - Во-первых, личные счёты с Герхардом. Во-вторых, аустринцы почуяли здесь слабину. И правильно почуяли. Герхард готов скорее уступить Тренненштрассе врагу, чем поделить со мной.
 - А ты готов делить баронство пополам?
 - Я готов уже убить Герхарда.

Хаген собрался отправляться на войну сам, но Гюнтер разгромил его двумя ударами:
 - Ты нездоров, и принесёшь больше вреда, чем пользы,
и:
 - Сказать по правде, Хаген, ты мне здесь весьма и весьма нужен.
Последний аргумент заставил вассала сдаться; он только мрачно спросил:
 - Кто тогда будет обороняться от Аустри?
 - А кому ты доверяешь? – перевёл стрелки король.
 - Если так… Данкварт.
 - Хорошо, он вполне сможет тебя заменить. В конце концов, ты можешь слать ему указания или советы.
 - Что делать мне, мой король?
Гюнтер вздохнул.
 - Смотря что именно случится… Но я хочу видеть тебя рядом. Зантенец… скажем так… я… - Он не знал, как продолжить, но Хаген пришёл ему на помощь:
 - Я понял.
Он посмотрел королю в лицо; глаза вассала были почти карие, как бывало практически всегда, когда речь заходила о Зигфриде. Во взгляде же Гюнтера мелькнул какой-то отблеск, угол рта нервно дёрнулся; после почти полуминутных гляделок король опустил глаза, словно устыдившись чего-то – то ли того, что прочитал во взгляде Хагена, то ли того, что Хаген мог увидеть в его собственных глазах.
Позднее он думал, а не тогда ли всё и тронулось с места, эта история, которая закончилась куда хуже, чем началась, покатившаяся с горы повозка, неостановимый обвал…
Данкварт ничего не понимал. На границе было тише, чем в монастыре, ни одного лихого человека, не говоря уже о воинах Аустри. Странно – забросить в Бургундию сотню человек и на этом успокоиться! Наверняка готовится новый удар! Данкварт чувствовал явный подвох, явнейший из явных. Он несколько дней ломал себе голову, придумав несколько кампаний, которыми очень заинтересовались бы аустринские воеводы; так вот, он едва не сломал голову окончательно, когда вечером к нему заглянул человек из прислуги.
 - Мессер… тут такое дело…
 - Что-то случилось? Говори скорее.
 - У ворот граф Рависсанта стоит, - выпалил посланец.
 - И что он там делает? – поинтересовался Данкварт.
 - Просит, чтобы вы его приняли.
 - Конечно, его надо впустить.
 - Так он с вооружённой свитой и оружия не снимет, точно говорю.
 - Так что ж, его свита больше нашего гарнизона? Вот что, собери-ка всех наших бойцов, пусть будут готовы, а, главное, нагоним этим на него страху.
 - Слушаюсь, мессер!
Едва оказавшись в зале на первом этаже, фон Рависсант сказал:
 - Я требую ответа, мессер Данкварт!
 - Ответа на какой вопрос? – осведомился тот, расстроенный тем, что не успел поприветствовать гостя как подобает. Двери зала закрыли, граф и барон остались практически наедине, если не считать вооружённого десятка из свиты одного и столько же человек из гарнизона другого.
 - Я приехал прямиком из Вормса и узнал такие вести, что немедленно прибыл сюда. Ответьте мне, по какому праву ваш брат пытается оттягать моё графство?!
 - Ваше графство?
 - И по какому праву он уговаривает короля взять под власть короны Вольфенвальд, хотя его граф – мой друг и родственник, законный владелец!
 - С чего вы всё это взяли!
 - Знающие люди сказали!
 - Я не буду вам отвечать, потому что это наглая ложь и потому что я не должен отвечать вам за мнимые грехи своего брата.
 - Вы законный владелец Тронеге, вы отвечаете за честь вашего герба. Я не потерплю, чтобы наглый гуннский ублюдок…
 - Прекратите, мессер, оскорблять графа Тронеге в его замке. Чем вы докажете ваши слова?
 - Тем, что я узнал это от приближённых к трону и достойных людей, которых ваш Хаген ещё не успел отправить на тот свет!
 Данкварт вскипел, несмотря на всю свою осмотрительность:
 - Да сколько повторять вам! Это я не потерплю вашей наглости, мессер! Молчите, или я вас вышвырну из замка к чертям…
 - Меня, графа Рависсанта, никто…
 - Так я первым буду! – ответил обычно вежливый Данкварт, представив, что бы сказал на его месте Хаген.
- Вы, грабители, строите грязные козни, - с сердцем воскликнул Герхард, - и я же выхожу виноватым! Так было всегда, но теперь так не будет!
И он потащил из ножен меч.
 - Уберите оружие, по какому праву…
 - По праву сильного, ублюдок гуннский! Моё должно принадлежать мне.
Данкварт оглянулся на своих – девять человек, один уже побежал за подмогой – и хладнокровно улыбнулся. Герхард с рыком бросился вперёд, его десятка за ним.

Зигфрид въехал в город очень красиво; да и не мог он, в силу своего характера и положения, прибыть потихонечку, с маленькой свитой и единственной запасной лошадью. Гюнтер встретил его не менее торжественно, выехал навстречу в богатом плаще поверх не менее богато украшенной туники, складками спускающемуся с крупа лошади, и в короне для особо особых случаев. По левую руку от короля ехал Хаген, как и семь лет назад, с всегдашним мечом, бирюза на длинной рукояти; по правую руку – Гернот, ещё более серьёзный, чем обычно. За ними в строгом порядке чинным шагом ехало остальное дворянство. Зигфрид, завидев встречающих, погнал коня рысью; супруга его не отстала. Две процессии встретились у Вратных башен; тогда, собственно, и была выражена радость после долгой разлуки. Кримхильда обняла и поцеловала братьев, затем развернула лошадь к Хагену.
Семь лет – срок растяжимый, тем более это заметно на детях и взрослых в сравнении. Для Кримхильды эти семь лет были дольше, чем предыдущие пять и последующие тринадцать. Она стала красивей, черты лица замерли, детство ушло из них напрочь, Хильда пропала, и, похоже, навсегда; карие глаза, в которых, кажется, ещё жил их мягкий свет, почему-то в первое мгновение показались Гюнтеру серыми. Какая-то усталость… да, усталость и тоска, что ли, появились в её лице. Она не сразу подняла взгляд на брата, будто стыдилась чего-то; встреча с Хагеном далась ей ещё тяжелее, как она ни скрывала это дрожащей улыбкой и рассеянным поглядыванием на знакомые с детства башни.
 - Здравствуй! Как же я рада тебя видеть. – Она обняла Хагена, подала ему руку для поцелуя и спросила: - Что у тебя с лицом? Вражеские мечи, а?
Хаген, не перевязывавший более лица, кивнул, молча глядя на неё.
 - Ну, скажи что-нибудь, - улыбнулась она (без задора, но с нежностью).
 - Я тоже рад, моя принцесса. – Улыбки не сдержал даже и он.
 - Извини на минутку, - быстро сказала она и крикнула куда-то: - Ортвин, эгей! – и по губам её пробежала быстрая гримаса, не отразившаяся в глазах. Хаген тоже не остался равнодушен к этому зигфридовскому «эгей». Пока Ортвин пробирался к ней через возникшую из-за обоза сумятицу, Кримхильда обернулась к Хагену, дотронулась до шрама через щёку. Пальцы её, тонкие и длинные, были теперь будто совсем прозрачные.
 - Свежий след-то, - сказала она. – Кого ты победил на этот раз, а?
 - Аустри напала.
 - Надо же.
Ортвин появился возле них со следующей речью:
 - Расступитесь! Посторонитесь, господа! Только я было решился пасть ниц перед принцессой, а мне даже развернуться негде!
Кримхильда улыбнулась.
 - Ортвин, ты всё такой же, и это хорошо.
Он поклонился, заставив и своего коня нагнуть голову и изобразить лошадиный реверанс. Она смотрела в сторону, и Ортвин глянул туда же: Зигфрид, крутя и без того лихо закрученный ус, смотрел на Хагена, а Хаген смотрел на него. Зантенец – с неудовольствием, полукровка – непонятными оранжевыми глазами.
Фон Тронеге поклонился в седле, прижав ладонь к сердцу. Зигфрид отпустил милостивый кивок, а потом присовокупил какой-то очень дружелюбный, почти нарочитый жест, мол, привет, Хагано, давно не виделись, а, кажется, только вчера датцев по Саксенским холмам гоняли! Подъехав, он сказал:
 - Здравствуйте, Хаген! Сколько лет, сколько зим, а, кажется, только вчера датцев по Саксенским холмам гоняли!
И он направил коня к воротам со смехом, которого никогда не скрывал. Хаген порысил за Кримхильдой.
Вечером на праздничном ужине Кримхильда добросовестно улыбалась. Зигфрид развлекал разговором королеву Брюнхильд, она слушала его с каким-то болезненным вниманием. Гюнтер тревожился, улыбался и оглядывался иногда на Хагена; тот не пытался изображать радость встречи, и король шепнул ему:
 - Хоть не делай такое лицо, на тебя смотреть страшно!
 - А что мне, песни петь? – угрюмо отвечал вассал. Гюнтер вскинул брови.
 - Ну, знаешь ли… Что такое произошло, объясни мне, слепцу.
 - Вы видели принцессу, мой король?
 - Ах, вот оно что. Да, она уже не та девочка, которую ты учил ездить верхом… - меланхолично произнёс Гюнтер.
 - Мой король, я не про то говорил.
 - Ну да, да. Знаешь ли, на беду ты вырастил её слишком гордой, нашу маленькую Хильду. Она не переносила никого над собой… Да и в конце концов, она недавно, так сказать, потеряла дитя. Но, например, моя матушка родила пятерых, прежде чем появился я, и все, кто родился передо мной, рождались мёртвыми! Слышал я про проклятие Гибихунгов, но мы сидим на троне вот уже двести лет.
Гюнтер увлёкся разговором на другую тему, но Хаген не поддержал его:
 - Мой король, посмотрите на Брюнхильд.
Гюнтер посмотрел. И ужаснулся. Зигфрид рассказывал о том, как в дождь ехал вдоль Рейна и обогнал волну воды, Кримхильда смотрела в стол, а Брюнхильд глядела на них обоих – лицо её было искажено какой-то несусветной смесью ненависти, страсти, страха, горя, презрения и даже вроде чего-то ещё. Перехватив взгляд, она отвернулась, так как скрыть чувства не могла. Кримхильда тоже заметила, что привлекла чужое внимание и подняла голову, чтобы принять достойный вид. Посмотрела на Зигфрида с улыбкой, с тоской, усталостью, почти со злобой…
 - О Господи, - только и смог сказать Гюнтер, почуяв, что в воздухе над столом скрестились молнии. Зигфрид же весело рассказывал уже какую-то другую историю, а риттеры поддерживали его смех.
На следующее утро, рано, Кримхильда вышла на стену. Дозорные полуночного караула усталые, шли вниз, а поднимались стражники из рассветного, хмурые и ещё не проснувшиеся как следует. Они с удивлением смотрели на королеву, но, разумеется, ничего не сказали. Кримхильда поняла их изумление, когда увидела на участке стены возле башенки Хагена – не на неё одну напала утренняя бессонница. Она давно уже не могла спать по утрам, вскакивала, что называется, чуть свет и пыталась скрыться куда-нибудь. Хаген издалека смотрел на неё, ожидая, по всей видимости, что она подойдёт, но она стояла на месте; тогда он сам двинулся навстречу ей, и Кримхильда прикусила губу. Сейчас он заговорит с ней, спросит о жизни в Зантене, о сыне, о Зигфриде… При взгляде на Хагена лицо её закаменело, в глазах заблестела горечь. Однако, когда он подошёл, она улыбалась чуть колюче.
 - Тоже не спится? – спросила она.
 - А вы зачем здесь, принцесса.
 - Я давно королева, Хаген.
 - Я не привык.
 - Ну, зови меня принцессой! Как в старые добрые времена!
 - Не такие уж старые.
 - Старые, ужасно старые… Как идут дела в Вормсе?
Хаген поглядел за крепостные стены.
 - Как вы живёте, моя королева, - медленно спросил он.
 - Всё хорошо, всё очень хорошо, Хаген, я счастлива. Расскажи, как идут дела в Бургундии.
Они двинулись вдоль стены. Хаген сказал, что Данкварт женат и у него двое детей, Кримхильда порадовалась, Хаген сказал, что он охраняет бургундские пределы и ждёт повторного нападения Аустри, Кримхильда покачала головой, Хаген сказал, что Брюнхильд больна, Кримхильда посочувствовала… Так они дошли до поворота и северной башенки. Кримхильда осторожно стала говорить о Зантене, отвечая на вопросы вассала, но это было для неё томительно и трудно; фон Тронеге быстро отступился от расспросов и только спросил:
 - Я ничего не могу для вас сделать?
Она хотела повторить, что всё хорошо, но вместо этого вздохнула:
 - Ничего, Хаген, ничего. Разве что – вот смотрю я на тебя и… вспоминаю детство, ты ведь давний друг мой, иногда мне кажется, что сколько я себя помню… Расскажи мне что-нибудь.
 - Вам больше не снился сон о соколе? 
 - О каком соколе… А, сокол, ты не забыл. Вроде бы да, мне снилось, как моего сокола клюют два орла, и рвут его на куски клювами, и кровь хлещет! – Она слегка рассмеялась, глаза блеснули. – Нет, давай оставим все эти кошмары и поговорим о чём-нибудь другом. Расскажи, пожалуй, как Гизельхер здесь, без меня?
Хаген, глядя на неё, начал рассказывать. Кримхильда прислонилась к стене башенки, рядом, и стала слушать с тихой улыбкой.

                Авентюра  IV
События пошли не по праздничной программе через несколько дней, на турнире.
Гюнтер выехал на поле, приветственно вскинул копьё, зрители засвистели и закричали. Можно в душе относиться как угодно к королевству и его королю, но на таком вот состязании всё это становится дороже раза в два, правда, в ущерб другим государствам, в частности, Зантену. Гюнтер, кстати сказать, не рискнул вызвать Зигфрида. Он вполне достойно управился с двумя гостями Бургундии, и, разгорячившись, предложил устроить непредусмотренную сшибку «стенка на стенку», и Хаген первым присоединился к одной из «стенок», возглавляемой Гюнтером. Ортвин мигом тоже пошёл под его начал, присоединился к ним и молодой граф фон Доннерберг, и барон Румольт и ещё двое риттеров; против них вышел сам Зигфрид, никогда не остававшийся в стороне, а с ним несколько его дружинников; потом решились ещё несколько участников турнира. Одного из собственных вассалов предусмотрительный Хаген отправил на сторону зантенца, чтобы турнир не выглядел столкновением двух королевств.
Двинулись с разных концов ристалища, развёрнутым строем, с турнирными мечами наголо. В какой-то момент у зрителей возникло ощущение, что это – война, это битва; и хотя в каждой «армии» было по десять человек, на мгновение стало страшно; ну, и конечно, азарт быстро позахватывал трибуны. 
 - Хаген, сделай так, чтобы он не стал победителем турнира, - сказал король вассалу. – Прошу тебя.
Тот кивнул.
С топотом и деревянным стуком они сошлись. Гюнтер после первого столкновения схватился с кем-то в чёрном шлеме; Хаген упорно пытался добраться до Зигфрида, но ему не менее упорно мешал оказывавшийся перед самой мордой его коня риттер с турнирной палицей наперевес…
 - Зигфрид лучший из всех ныне живущих воинов, - сказала Кримхильда. Брюнхильд, сидевшая рядом с ней, издала смешок, а Гернот даже и не услышал – он увлёкся турниром.
 - Если бы мой муж захотел, - Кримхильда резко повернулась на смешок, - он бы мог захватить Бургундию с лёгкостью!
 - Сестра, вы ведь о своей родине говорите, - заметила Брюнхильд. Кримхильда с неистовым желанием сказать ей что-то, что пробьёт её спокойствие, ответила:
- Вам, сестрица, просто нечем возразить.
 - Род Гюнтера знатнее, - размеренно ответила королева. – Он король большого государства, а не мелкого графства, ставшего королевством без году неделя, сестра.
 - Я вам такая же сестра, как вы – жена Зигфриду!
Теперь уже Брюнхильд обернулась к золовке; она была бледна, ноздри раздувались, лицо дрожало.
 - Зигфрид – холоп моего мужа!
 - Да как вы только смеете такое говорить…
Хаген, размахнувшись, сильным ударом выбил турнирную палицу из руки противника, она упала в песок, а сам противник согнулся с криком, говорящим, что рука, скорее всего, сломана. Ортвин и Гюнтер вместе успешно теснили зантенского риттера в чёрном шлеме. Зигфрид налетел на Румольта, тот не выдержал натиска, упал под копыта своей лошади и остался лежать. По счастью, здесь проходил край стычки, и барона не втоптали в арену, во всяком случае, не растоптали до состояния каши.
 …- Ха, Гюнтер победил вас, вот вы его и выставляете лучшим героем земли! Зигфрид одержал победу посущественней…
 - Что вы знаете о победах Зигфрида.
 - Я… я его жена! Я принадлежу Зантенскому дому, а вы…
 - Умолкните, вы мешаете мне своим квохтаньем смотреть турнир.
 - Да как ты… - начала Кримхильда, и судьба стала делать поворот.
Хаген добрался-таки до Зигфрида и атаковал осторожно, по всем правилам. Король Зантена бросился в наступление, иноходец графа шарахнулся, но всадник удержал его и отбился от атаки Зигфрида, а затем стал нападать, целя в голову. Гюнтер тем временем подступился к одному из оставшихся зантенцев. Поединок шёл уже четверть часа с лишним, и почти столько же вели разговор дамы в королевской ложе…
 - Ведьма! Чёртова ведьма!
 - Наглая торговка, молчи и не позорься.
 - Ага, не нравится, шлюха!
 - Недобитая тварь, ты говоришь с королевой!
 - Да я не ниже тебя королева!
 - Все знают, что ты приживалка в собственном королевстве, и таких королев у Зигфрида ещё штук десять найдётся.
Гернот посреди азартных криков и свиста услыхал, наконец, невероятные оскорбления и обвинения. Кримхильда с яростными слезами в голосе прокричала почти навзрыд:
 - Шлюха, шлюха! Это не оскорбление – правда! Гюнтеру-то ты уже попорченной досталась!
…Король вместе с Хагеном слаженно теснили Зигфрида, беспечно отбивающего не более половины их ударов, и всё такого же невредимого. Прочие частью выбыли, а те, что остались, замерли, наблюдая за поединком главных участников сшибки. Стало тише, и тогда сразу несколько трибун вокруг королевской ложи услышали рык Брюнхильд:
 - Ложь!
 - А это, скажешь, не твой перстенёк? – Кримхильда почти хохотала.
Бой приостановился.
 - Зигфрид с тобой прежде мужа был. А кольцо твоё отдал мне!!
 - Ты воровка. – По лицу Брюнхильд текли слёзы, сдерживаемые, а потому словно концентрированные.
 - А вот и нет, ты не хуже меня знаешь!
Гюнтер, Зигфрид и Хаген дружно опустили мечи.
 - Господи Боже, - прошептал первый.
 - Хм, - с весёлым удивлением заметил второй.
 - Хвост Андвари! – сквозь зубы выжал третий.
 - Хильда, ты что, - растерявшийся Гернот ещё пытался свести всё на нет. – Месстрес, не слушайте её…
Гюнтер почувствовал, что взгляд Хагена переместился с Кримхильды на него, и осторожно поднял глаза на вассала. Тот смотрел на короля так, будто до него дошла какая-то давно известная истина, с просто безграничным удивлением, такого выражения Гюнтер никогда раньше (да и после) на его лице не видел. Зигфрид же, похоже, понял, что дело, похоже, серьёзное.
 - Кримхильда, вон отсюда! – прокричал он. Она обернулась на голос, растерянная и жалкая, будто это не она сейчас исступлённо обвиняла королеву Бургундии.
 - Я сказал, вон! В замок, в покои, и не выходить оттуда!
Кримхильда медленно перекинула шлейф через руку изящным движением, медленно спустилась из королевской ложи (толпа ужалась, давая дорогу) и медленно ушла. За оградой ристалища её, как и других знатных господ и дам, ждала лошадь, и томился стерегущий её паж.
 - Продолжим? – осведомился Зигфрид.
 - Супруг мой! – Брюнхильд стояла в королевской ложе, прямая, но словно сдерживающая боль внутри. – Ваша сестра оскорбила меня обвинением. Я требую разбирательства!
Гюнтер вздохнул и спросил во всеуслышание:
 - Друг мой Зигфрид, говорили ли вы вашей жене, что якобы обесчестили королеву?
Вопрос был с хитринкой: на обсуждение выносилось не то, сделал ли зантенец это, а сказал ли он об этом Кримхильде.
 - Нет, конечно! Злой женский язык, по чести сказать! – добродушно возмутился Зигфрид. – Знаете что, друг Гюнтер, преподайте вы урок вашей жене, а я Кримхильде дам, нужно, будь она хоть трижды королева, убояться жене своего мужа, вот! А я ничего не говорил ей. Я могу поклясться, если хотите. – И он подал Гюнтеру руку, чтобы дать клятву, но тот не принял. Облизнув губы, сказал:
 - Мессер, я вижу, что вы не солгали!
Зигфрид развёл руками, как бы говоря «Ваша воля». Перед тем, как свидетели стали переговариваться, выражать разнообразные предположения, возмущаться, смеяться в кулак, размахивать руками, ругаться – перед тем на минуту на трибунах стало совсем тихо. «Если верит, то почему не дал принести клятву?», повис всеобщий невысказанный вопрос среди множества других вопросов.
 - Властью, данной мне от Бога, объявляю закрытым это дело, а обвинения моей сестры – ложными и злонамеренными, и запрещаю обсуждать произошедшее верным подданным короны, не желающим бросить тень на честь рода Гибихунгов, - заявил Гюнтер, и вопрос так и остался невысказанным. Решился задать его один Хаген, и то, конечно, предпочёл сделать это наедине:
 - Почему вы не дали ему присягнуть? – спросил он, нагрянув в кабинет сюзерена.
 - Потому что не брать же мне с него клятвы после каждой женской сплетни, - пожал плечами Гюнтер. Он прекрасно знал, что Хаген его уже раскусил, даже хотел, чтобы тот уже вывалил на его голову все вопросы и обвинения, всё разочарование… Нет, пожалуй, он хотел потянуть время – чем больше, тем лучше.
 - Мой король, - начал Хаген, опершись руками о стол, - я что-то знаю. И хотел бы всё узнать.
 - И что же ты знаешь?
 - Что вы проиграли Брюнхильд вторую схватку, в брачную ночь, что она не подпустила вас к себе и ранила. Что вы что-то сказали Зигфриду. И он на следующую ночь пропал, а появился только под утро.
Гюнтер не ответил, молчание продолжалось ещё пару минут; оба ждали непонятно чего.
 - Мой король, - сказал, наконец, Хаген, - вы никогда от меня ничего не скрывали. Вы не верите мне теперь. Что случилось?
Наверное, он один из всех знакомых Гюнтеру людей мог произносить такие слова столь деловым тоном. Глаза вассала, правда, были оранжевые.
 - Ну… так сказать… понимаешь ли, семь лет молчал, а теперь рассказать?
 - Расскажите.
 - Знаешь ли, - Гюнтер вертел в пальцах перо, измазал руки чернилами и мог поэтому не поднимать на вассала глаз. – Это некрасивая история, более того, подлая, не говоря уже о том, что недостойная бургундской короны.
 - Мне всё равно.
Король сам не ожидал, что этот ответ так утихомирит его душу.
 - Ну, во-первых, – об этом Брюнхильд не знает, хотя я полагаю, что догадывается – на бой с невестой вместо меня вышел Зигфрид! – После этой тирады Гюнтер перевёл дух, глядя на невозмутимого Хагена с какой-то робостью. Продолжил: - Он пришёл, понимаешь, он не оставил мне выбора! Ладно, поздно уже оправдываться. Брюнхильд я бы не одолел, теперь я могу это со всей уверенностью сказать. В первую брачную ночь она действительно меня победила, а потом повесила на крюк в стене… - Гюнтер не выдержал, спрятал лицо в ладонях. Потом неожиданно легко продолжил: - Зигфрид расспрашивал меня наутро, так расспрашивал, что я, в конце концов, рассказал. Он сказал, что придёт ночью. Помогать… Я решился на это от отчаяния, Хаген, клянусь чем угодно, я был готов наложить на себя руки от такого унижения! – Он знал, что не сделал бы этого, но теперь говорил и был почти уверен в этом, смотря в лицо вассалу, который прятал глаза.  – А Зигфрид сказал, что непременно всё разрешит… Он не спросил меня, а так сказать, говорил как об уже решённом деле. Я даже не знаю, права Хильда в своих обвинениях или нет, - вполголоса прибавил он. – Зачем он ей рассказал, да ещё кольцо отдал?! Зачем он вообще забрал у Брюнхильд кольцо!
 - Сначала принцесса говорила, что у них с Брюнхильд одинаковые перстни, - сказал Хаген спокойно. – Ведь  глупость.
Гюнтер был рад, что фон Тронеге ушёл от основной темы.
 - Наверное, он придумал это сходу, а рассказал жене только в Зантене. Можно сказать, я влип в это… словно муха в мёд. – В кабинете снова заплавало молчание.
 - Почему она назвала сына Зигфридом? – спросил Хаген. 
 - Брюнхильд? Зигфридом? Я думал об этом. Но, Хаген, в конце концов, Зигфрид крестил своего сына Гюнтером, это честь… К тому же имя наделяет человека особыми свойствами, так считается…
 - Всем рот не заткнуть, - продолжал Хаген, не став разубеждать и без того ни в чём не убеждённого сюзерена. Гюнтер чувствовал себя в каком-то почти сне, вассал высказывал его собственные, Гюнтера, мысли. Король снова посмотрел на владельца Тронеге, даже не бледного, а серого, мрачного, как никогда, оранжевые глаза светились сами по себе. Гюнтер едва ли не впервые в жизни испугался своего друга и подданного; одновременно он понял, что вся его надежда, ни на чём не основанная надежда, что «всё кончится хорошо» – надежда на одного Хагена, который всегда и из всего находит выход, что полагается на полукровку больше, чем на самого себя. Что уже хочет услышать от него какую-нибудь грубость или резкость, только чтобы он не смотрел так непроницаемо…
 - Теперь пойдут слухи. Что ваш сын не ваш. Что королева вам изменяет. – Фон Тронеге методично загибал пальцы, считая. – Что Зигфрид может захватить Бургундию, а он может. Что вы плохой король. Что вы ненастоящий король. Что королева…
 - Прекрати! – с облегчением махнул рукой Гюнтер. – Почему ты не можешь остановиться, пока не перечислишь всё? Давай, скажи, как быть.
Хаген вдруг резко махнул рукой куда-то в сторону, похоже, еле удерживая прорвавшуюся ярость.
 - Мой король!  - теперь голос вассала сделался по-настоящему грозным.
 - Что? Давай, говори, не тяни.
 - Вы сами что думаете? Принцесса сказала правду?
 - Она уже давно королева, Хаген, давно королева… Зигфрид, боюсь, провёл всех нас… Ох, Боже мой, я не знаю! Он этой выходкой не её, он меня, меня обесчестил, нас обоих! Что делать, Хаген?
 - Убить его.
Это предложение подействовало на Гюнтера весьма сильно; его аж отбросило назад, впечатало в спинку трона.
 - Убить? – с недоверчивым смехом произнёс он. – Убить? Ты что, Зигфрида – убить! Ты в своём уме?
 - В своём.
 - Нет, ну надо же, в своём! Иди к дьяволу, нельзя убивать друзей и союзников, тебе этого никогда не объясняли?
Хаген подался вперёд:
 - Он оскорбил вас, он оскорбил королеву, он… - Фон Тронеге осёкся. После этих горячо сказанных слов он буднично прибавил: - Время его настало. Пора.
 - Ну, знаешь ли, время… Зачем нам терять Зантен? Если уж ты не понимаешь моих душевных побуждений, внемли, так сказать, голосу разума.
 - А зачем Зантен посла к готам отправил?
 - Иди к дьяволу, повторяю снова, и со своим разумом.
 - Мой король, ответьте мне.
 - А что ты хочешь спросить?
 - Вы ненавидите его?
Гюнтер посмотрел на Хагена, пошевелил губами. Вид его был весьма растерянный. Три секунды или чуть меньше он смотрел в глаза вассалу.
 - Да, - резко ответил он. – Да! Вот ненавижу! И, клянусь, есть за что!
 - Вы оскорблены им, мой король?
 - Я страшно, я смертельно оскорблён!
 - Зигфрид запутал нам наследование трона и разрушил внутренний мир, так, мой король?
 - Да, чёрт возьми, да!
 - Тогда прикажите убить его.
 - Нельзя его убить, - Гюнтер потерял весь свой то ли нервический, то ли полученный от Хагена запал. – Он, можно даже сказать… бессмертен. К тому же, я не варвар. О чём мы вообще с тобой разговариваем? Какая-то глупость, оскорблённое достоинство, месть, убийство, Господи, прости меня, грешного! Об этом нельзя даже думать. Да никто и не знает ничего.
 - Как пресечь слухи?
 - А, ты наконец-то заговорил о деле. Это я предоставляю тебе, справься, как можешь.
 - Слушаюсь, мой король.
 - Это отвлечёт тебя от твоих кровожадных планов.
 - Прикажете идти?
 - Иди.
Вслед ему Гюнтер приказал:
 - И чтобы я больше не слышал от тебя ни о каких убийствах!

Хаген не стал устраивать грандиозную кампанию с указами короля, объявлениями герольдов, приказами, сажанием под стражу и пр.; Гюнтер позднее одобрил это, понимая, что в таком случае вышло бы подобие Геростратовой славы, которого приказывали забыть и которого, разумеется, все поэтому запомнили. В тот же день пошли горячие споры в харчевнях, в которых принимали участие и люди из «зелёных плащей» и личности, никому решительно не знакомые… На следующее утро, когда уже сложились несколько песенок на животрепещущий сюжет, появились среди фривольных о короле-рогоносце и тому подобных – хитро-оправдательные. Потихоньку стали вертеться колёсики и прочие детали механизма убеждения. Кого там Хаген подкупил, уговорил или припугнул, осталось, конечно, неизвестным, но в один эпизод вечера после знаменательного турнира владелец Тронеге всё же попал.
Он ехал по кривой улочке, а улочки в Вормсе были кривые все, за исключением главной площади, которая была круглая, уже небо наливалось темнотой, только за собором ещё клубились фиолетовые, малиновые и оранжевые облака, выделяя его шпили. Когда он оказался в конце улочки, где ночь уже наступила, то приостановил коня; причина была такова, что её услышал бы любой, кто проходил бы этим закутом. Печальные, вечерние звуки скрипки шли откуда-то, словно из самых сумерек, а не из таверны, где на самом деле играл скрипач. В уже практически не полумраке, а темноте, качалась плошка с маслом и фитилём, являвшаяся ничем иным, как фонарём, чуть освещавшая край вывески с изображённой на ней двуострой секирой. Скрипка там плакала и заливалась этими слезами, и даже на улице сквозь шум было слышно. Хаген, как уже сказано, приостановил лошадь; сам он казался тенью или чем-то даже пострашнее, может, блуждающей душой умершего на бледном коне. Он тронул поводья, направляя иноходца к таверне, но тут скрипка умолкла, а потом кто-то звонко и громко крикнул с ироничными нотами: «Не ослышался ли я?». И уже серьёзно: «Ах ты, скотина!», потом раздался какой-то шум и топот, даже звон, затем ругань, и через несколько минут – Хаген терпеливо ждал, чем всё это закончится – из дверей таверны буквально вылетел человек. Даже в темноте было видно, что он задирист, молод и рыж. Рыжие эти волосы были собраны в растрепанный хвост ремешком, чтоб не мешали; в руках человек что-то держал, бережно  вместе с тем цепко прижимая к себе. Могло показаться, что ребёнка. Оказалось, что скрипку. Парень остановился, не отбежав и на три шага от двери, не видя в паре шагов от себя неподвижную фигуру на коне.
 - Ну! – воинственно и так же звонко крикнул он, обращаясь к таверне. – Подходи, кому жить неохота!
Кто-то выглянул наружу, но тут же исчез, а дверь закрылась. Скрипач раздельно, громко и издевательски рассмеялся, адресуя свой смех трусам в таверне. Обернувшись и увидев всадника, он от неожиданности вскрикнул.
 - Так вот почему они сбежали, - заметил он, - оказывается, они не моей грозной персоны испугались.
 - Вряд ли меня увидели, - ответил Хаген.
 - Имею ли я честь знать вас, мессер? – учтиво, но с долей усмешки осведомился скрипач.
 - Ты сам кто?
 - Позвольте представиться, Фолькер из Альцая, шпильман, скрипач, лютнист, флейтист, и многое другое.
 - Хаген из Тронеге.
Фолькер, уже принявшийся осторожно ощупывать свою скрипку, на мгновение замер.
 - Вот тебе раз, - заметил он, снова взявшись за инструмент. – Не думал, что встречу графа на тёмной улице возле распоследней таверны.
 - Зачем играл там, если распоследней?
 - Как зачем, мессер, за это можно денег заработать. Впрочем, могут заплатить и так, как сейчас. Вообще же я состою при дворе, но нечасто в последнее время мне доводилось пожить на хлебах короля. Куда вы направляетесь?
 - В замок.
 - Позволите с вами дойти? – Хаген в ответ пожал плечами. – Я без лошади, кстати сказать.
 - Берись за стремя, и идём.
Широко шагая, Фолькер внимательно вгляделся в едва различимое жёстко очерченное бледное лицо. Сам он виден был куда лучше, возможно, из-за рыжины, которая оранжево переливалась даже в темноте и, можно сказать, освещала его лицо словно небольшой факел.
 - Могу я спросить, что вам кататься здесь по вечерам? – негромко поинтересовался он. Хаген отвечал, также понизив голос:
 - Выполняю приказ короля.
 - О, тогда мне остаётся только замолчать, ведь так? – Фолькер усмехнулся. Хаген в свою очередь всмотрелся в него и, похоже, увидел больше, чем углядел скрипач в его собственном, Хагена, лице.
 - У тебя странная речь для шпильмана. Какого будешь рода?
 - Вам интересно? – не поверил Фолькер. Ему очень польстило, что этот человек, который так его заинтересовал, сам интересуется им. – В общем-то, я риттерского рода, можно сказать, что и зажиточного… Знаете, - вдруг понесло его, - мне всегда было ужасно этого стыдно!
 - Почему?
 - Ха, почему, мессер! Я хотел и хочу добиться признания, и кое-чего добился, а разве приятно мне было состязаться со шпильманами, которые, увидев на моём плаще герб, начинали прятать глаза и вот эдак что-то лепетать? Или, уж не знаю, что хуже, начинали петушиться и намекать на то, что скрипка моя куплена на деньги моего батюшки. Не много вы найдёте людей благородного происхождения среди нашей братии, мессер! Это ужасно, слышать, что твоя скрипка куплена на отцовские деньги! Я поэтому из Альцая приехал в Вормс. Поиздержался в дороге, кстати, и скрипка-то меня и прокормила… Вы, может быть, не поймёте, что я имею в виду, о благородстве я не говорю сейчас…
 - Я понял.
До этих слов Хаген был будто погружён в какие-то свои недобрые мысли, и неожиданный ответ приятно Фолькера удивил. Хотя сначала любопытство шпильмана было скорее боязливым, он почувствовал ещё раньше тепло к графу Тронеге, и эта теплота возросла от его «Я понял» – скрипач был почему-то уверен, что действительно понял. Он едва ли не впервые в жизни заговорил об этом, да ещё с чужим, да ещё с вышестоящим человеком, да ещё с пользующимся очень противоречивой славой.
 - Значит, собираешься всего добиваться своими силами?
 - Именно так, мессер. Самое забавное, что скрипку мне подарили, я с раннего детства мечтал о скрипице, и наш сосед, риттер из знатных, и добрейший человек, подарил мне её… - Улыбка звучала в его голосе; говоря о «ней», он будто рассказывал о любимом человеке. – Отцу это пришлось по душе, но лучше бы он был против! Я чувствовал себя будто уродом, который сам ничего не может, а как доказать, что это не так, ведь я и сам в этом уже не был уверен? Когда я почувствовал, что более или менее готов – футляр со скрипкой на плечо, и в Вормс! Вот, собственно, и вся история.
 - Происхождение, - бросил Хаген. – Эта штука бросает тень. Длиннее, чем она сама, раза в три. Добро бы хоть было о чём говорить. Так у тебя даже думать не о чем. Тем более – говорить… Нечего стыдиться, шпильман.
 - Спасибо, мессер. – Фолькер удивился про себя неожиданной речи владельца Тронеге, но виду не подал, а если ненарочно и подал, то вряд ли это было особенно заметно. Сам он стал вдруг рассказывать о ссоре в таверне, о скрипке, о матушке своей, о скрипке, о старшем брате – риттере, о скрипке, и так они добрались до замка. Хаген слушал, а Фолькер чувствовал себя необыкновенно открытым, и зачем он только так болтал, нет, стыдно ему за свои речи не было, потом он только корил себя за то, что так надоедал графу Тронеге. Фолькер откланялся ещё у ворот и долго не мог успокоиться; у себя в комнате он, настраивая мяукающую скрипку, всё беседовал сам с собой, и отругал себя, и улыбнулся пару раз.

                Авентюра V
Данкварт гнал коня. Он никогда не бил и не шпорил лошадей, но теперь дошёл и до этого, он забыл обо всём, кроме того, что надо как можно скорее прискакать в Вормс. Фон Рависсант спас свою шкуру, сбежал, как трус, разразившись напоследок речью о том, что заберёт «своё баронство» и что даже аустринцы лучше тупых бургундов, которые позволяют доить себя гуннскому гадючнику.
Он приступил к действиям сразу же; было сделано несколько нападений, одну деревню он даже сжёг, крестьяне, вооружившись у кого чем было, пришли в замок, прося защиты графа. Данкварт понимал, что Герхард может воздействовать и через своих союзников, что, возможно, пишет письма королю, а поэтому лучший способ – рассказать сюзерену обо всём самому. Оставив в качестве начальства Готлиба и сотника из тех, что были в хагеновском клине на Саксенских холмах и стояли у Инна, барон поспешил в столицу. С одной стороны, он должен был предстать перед королём, с другой, он оставлял свои земли обезглавленными – впрочем, он был уверен, что его голова всё равно не поможет, тут нужен Хаген, или Ортвин, а лучше они все трое. 
Границу между Тронеге и Вольфенвальдом он уже пересёк; чем ближе была столица, тем сильнее он беспокоился, выезжая из поместья, он был сосредоточен и спокоен, а теперь резко оборачивался на любой звук.
Рано утром Данкварт с двадцатью всадниками сопровождения въехал под очередную сень леса, который покрывал и Тронеге, и Вольфенвальд, только иногда раздаваясь вокруг небольших городов, деревень и укреплённых замков. Было здесь и несколько монастырей и поля, какие-то почти жалкие по сравнению с днями и днями путей по лесу.
Лес, как ему и полагалось, был сумрачен, тёмно-золотист, тёмно-зелён и по большей части хвоен. Пришлось перейти с рыси на шаг – деревья росли густо.
Вскоре стали появляться и листья, кое-где уже жёлтые. Лиственные эти ветки находили как-то способ, чтобы высунуться меж сосен и внаглую помахать кому-нибудь, кто окажется на дороге. Увидев впереди купу, похоже, ясеней, Данкварт остановил лошадь. Что-то внушало ему смутные подозрения; это было не предчувствие даже, он что-то заметил и не мог вспомнить – что.
 - Друзья, - сказал он, более-менее оформив свои подозрения, - там, впереди – подходящее место для засады. Сердце подсказывает мне, что нам здесь не рады.
 - Если сердце подсказывает, сударь, - ответили ему, - то лучше будет поверить.
 - Что нам делать прикажете?
 - А кто там может быть?
 - Я не знаю.
 - Это ведь земли графа Вольфенвальда.
 - Это я как раз знаю. Похоже, фон Рависсант пытается добраться до нас и здесь.
 - Что прикажете, мессер?
 - Давайте проскачем поскорее через то место. Если там засада, то, скорее всего, это лучники на деревьях. Они не успеют, спуститься, не так ли? А если там никого нет, то… словом, никого нет. Вперёд, друзья, оставим фон Рависсанта с носом.
 - Слушаемся, мессер! – ответило сопровождение практически заговорщицким шёпотом.
Они с разгону пролетели ясеневую кучу на полном скаку, но очень хорошо знакомый свист несколькими голосами вмешался в лошадиный лёт. Данкварт успел ощутить чувство, выражаемое словами «Я же говорил…», но тут же устыдился, чего не изжил бы и за полгода, если бы не обилие последующих событий. Свист, как и следовало ожидать, закончился звуком попадания в цель и несколькими вскриками. За деревьями, насколько это можно было увидеть на скаку, замелькали люди, и отнюдь не мирные.
 - Быстрей! – крикнул Данкварт, понимая, что теперь важные вести до столицы просто так не доходят. Двадцатка его, впрочем, и так припустила во весь опор.
С нестройным топотом они проскакали по подобию дороги, мимо пасущихся свиней с открывшим рот свинопасом, мимо совершенно необхватной ели; наконец, кони вынесли их на более-менее открытое пространство.
  - Ага! – сказал барон, немного сбивчиво дыша. – Скоро мы доберёмся до усадьбы фон Вольфенвальда. Хотя его, вроде бы, нет сейчас дома, нас должны принять радушно. Однако кто это так невежливо нас встретил в лесу, как думаете?
 - Разбойнички, - первым откликнулся десятник, которому в плечо попала стрела, и теперь выражавший героическую стойкость всем своим видом.
 - Может, сами вольфенвальдские это и есть! – запальчиво возразил мальчишка с недавними, а потому выставляемыми напоказ, усиками.
 - Зачем это графу, а?
 - Так он же родственник фон Рависсанту и должен с ним заодно быть! Ведь правда, мессер.
 - Господин Герхард, хоть и паскуда, но человек чести, зачем ему втягивать других в своё дело?
 - А разве это будет пятно на его чести, друзья мои.
 - Граф хитёр для такой засады, разбойники это!
 - Слушайте, сударь, давайте поспешать, вдруг догонят.
 - Смешно бояться каких-то разбойников, - пожал плечами Данкварт. – Поедемте шагом.
 - А если это убийцы подосланные, мессер?
 - Убийцы на то и  убийцы, что бой не примут. К тому же, усадьба уже недалеко, если мне не изменяет память. За мной, друзья, вечер близко, нас может застать в пути темнота.
 Привратник сообщил, что граф дома; узнав, что приехал сюда Данкварт из Тронеге, он быстро отпер ворота. Въезжая, Данкварт увидел, что открыл ему старик, плешивый, с еле удерживающимися у подбородка щеками, но ещё крепкий; лицо его, казалось, выражало почти брезгливую неприязнь. Что он слышал о бойцах из Тронеге, чтобы, почти не скрываясь, так смотреть?
Данкварт почувствовал себя виноватым и злым; между тем старик проводил их до дверей в залу, оповестил управляющего. Тот оказался старшим дружинником, совсем не похожим на слугу фон Вольфенвальда, как Данкварт их себе представлял.
Потом в зале их встретил сам граф; он с видом радушным и учтивым поприветствовал гостей и сообщил, что как раз накрывают на ужин; Данкварт поблагодарил. Солдаты его отправились есть и отдыхать с людьми фон Вольфенвальда, на прощание посмотрев поддерживающе на своего барона, а сам барон сел за стол с хозяином.
 - Как прискорбно, - сказал граф с прискорбным лицом, услышав о засаде. – Барон, должен вам сказать, это не разбойники, разбойники в этих местах давно повыведены.
 - Кто же тогда?
Граф положил себе на тарелку кусок пирога и долго занимался им. Когда поднял лицо на Данкварта, то на этом лице была жалость.
 - Мой юный друг, - неторопливо произнёс фон Вольфенвальд, - (надеюсь, вас не обидело подобное обращение), я могу сказать вам только то, что это не мои люди и не случайные разбойники.
 - Граф… послушайте, это фон Рависсант?
 - Как вы, однако, откровенны, барон…  - Фон Вольфенвальд улыбнулся. – Герхард с лёгкостью приезжает ко мне, охотится в моих лесах, заезжает в гости… Я не могу ничего сказать по этому поводу.
 - Он говорил мне, что мой брат якобы хочет отнять его графство и что король намерен взять ваши земли под власть короны. Это бред, согласитесь, бред, но кто мог всё это ему рассказать? Вас действительно притесняют, он что-то видел подобное?
 - Боже мой, конечно, нет! Барон, откровенно говоря, мне жаль вас. Вы оказались в пренеприятной ситуации. Герхард… мой кузен ничего подобного не видел и ни от кого не слышал, он просто намерен свалить вашего брата, уничтожить его власть, а, может, и весь ваш род.
 - Пресвятая Дева, - выдохнул Данкварт.
 - Если уж я начал откровенничать с вами, то скажу и то, что Герхард давно это задумал. Он ненавидит вашего брата, что вы и сами могли заметить.
 - Он… не может быть так хитёр, он совершенно другой человек.
 - Посудите сами. Почему он столько говорит о незаконном происхождении вашего брата? Если король перестанет доверять Хагену, то, быть может, удастся, простите, оттягать у него графство Тронеге.
 - Но тогда графом стану я.
 - А если вы безвременно погибнете? – в упор спросил фон Вольфенвальд, – вы, и ваш племянник.
 - О Боже!
 - Теперь понимаете?
 - Низкая сволочь! Но как, как он отхватит Тронеге себе, он, слава Богу, нам не родственник?
 - А как королю наградить верного советника и победителя Аустри? Тем более что прервался род графов Тронеге.
 - Ещё не прервался, чёрт побери! Спасибо вам, граф.  – Данкварт глотнул вина. – Я даже не подозревал, что всё так… подло…
 - Не за что, - хмыкнул фон Вольфенвальд. – Я же верный слуга короля и друг его друзей. Приглашаю вас заночевать в моём скромном жилище.
 - Спасибо ещё раз, граф. Завтра же выезжаю, с петухами, надо спешить, рассказать всё королю.
 - Одна надежда у вас – что влияние графа Хагена ещё сильно. Если же нет… - фон Вольфенвальд пожал плечами со спокойным и печальным лицом.

Гюнтер по достоинству оценил весь ужас ситуации, в которой оказался, когда отправился верхом на Улицу Оружейников в сопровождении Хагена и двух «зелёных плащей». Собственно, он собирался просто прогуляться, а оружейник был нужен только в качестве предлога; король хотел уехать подальше от шушуканья и быстро отводимых взглядов. Он только теперь понял, что недооценил влияние известия о королевском позоре на бургундов (а Хаген, думал он раньше, а что Хаген, он всегда слишком болезненно реагирует на подобное…).
Но ведь, действительно, каково узнать, что Гюнтер, один из лучших правителей за последние сто лет, так… даже не опозорился, оказался рогоносцем, дураком и безвольным слабаком?
Не успел он немного успокоиться под влиянием мерного шага спокойной вороной лошади, как выехал на людную улицу. И понял, что зря выехал из замка и вообще зря остался жить королём. Стало тише, воздух потяжелел. Прохожие, снимая шапки, что-то шептали друг другу. Гюнтер чувствовал рядом Хагена, это несколько успокаивало; однако вассал сделался ещё мрачнее обычного, и это было плохо. Король ощутил стыд, страшный, самый настоящий; он видел, его подданные жестоко разочарованы в нём. И то уважение к нему, больше, чем просто к королю и графу Вормскому, больше не вернуть…
 - Король, кто муж твоей жены?
Хаген выгнал своего коня вперёд, копыта замелькали над головой тощего парнишки.
Холопы! Чёртовы прихвостни! Какое там уважение, дело не в этом простонародье и его чувствах, дело в нём самом, Гюнтере. Его честь запятнана, он теперь не король, потому что вождь и правитель жалким и смешным быть не может!
Насмешник упал в грязь, держась за грудь, где на рубахе проступило пятно крови. Хаген вернулся к сюзерену. Король, и вассал за ним, повернули коней, следом поехали и оба растерявшихся «зелёных плаща».
 - Что же ты не загасил слухи? – спросил Гюнтер.
 - Нужно немного времени, мой король. День прошёл, - ответил Хаген.
 - Надо было его убить, - сказал Гюнтер, – или вызвать стражу.
 - Вряд ли после такого удара он долго проживёт, - отвечал Хаген, глядя на украшенную серебряными колечками уздечку. Он ни намёком, ни взглядом не выразил мысли «А ведь я предупреждал!» и не вернулся к разговору «С Зигфридом надо что-то делать», даже когда они остались одни. Гюнтер за это был ему всей душой благодарен.
 - Скоро осень, мой король, - говорил Хаген. – До Истланда трудно добраться, пойдут штормы.
 - Да, надо скорее пересылать им зерно, да и их самих следует поторопить. Зови писца, я отправлю Хундингу, так сказать, вежливое… 
 - …но настойчивое…
 - …письмо. Да.
Хаген, открыв дверь, кликнул писца.
За делами они провели некоторое время. Гюнтер был больше погружён в свои мысли, чем в известия и послания. А мысли короля, надо заметить, были мало понятны ему самому, он впал в полусонную тяжёлую задумчивость, только в груди жгло и жгло, требуя что-нибудь сломать, разрушить, ударить, изувечить, выместить… Хаген! подумал он, глядя на вассала. Он тоже знает, он знает всё. Что он думает, чтоб его черти на вилы подцепили?! В эту минуту Гюнтер его ненавидел.
Не знал Гюнтер за собой такого никогда.
Выйдя во двор – отдохнуть минутку – спускаясь по наружной лестнице, он увидел, как Зигфрид упражняется с мечом. Молодой, весёлый, красивый. Делал он это не столько из желания потренироваться, сколько из-за зрителей в окнах и во дворе, зачарованных зрелищем его грации и силы – король и сам замер, сжав пальцами резной узор на перилах. Казалось, Зигфриду так и осталось восемнадцать…
Зантенский король обернулся, увидел бургундского короля и отсалютовал ему мечом. Гюнтер приветственно кивнул и решил, что надо что-то спросить.
 - Друг Зигфрид, а где ваша пригожая жена, моя сестрица?
 - А, она сидит в покоях, носа не высовывает, со вчерашнего утра. Я думаю, её замучил стыд, - авторитетно прибавил он.
Гюнтер улыбнулся, снова кивнул и поднялся по лестнице. Возле дверей в кабинет он прислонился лбом к стене и замер, хотя зубец малой короны впился в кожу, и мешала длинная туника. Когда стоять неподвижно стало невтерпёж, он со сдавленным ругательством двинул кулаком по стене, больно ушиб руку. Когда он уже почти готов был залиться слезами, двери кабинета открылись – открыл их Хаген, и сюзерен посмотрел вассалу в лицо. Граф Тронеге всё, похоже, понял.
 - Мой король.
 - Хаген… - Гюнтер перевёл дух. – Его надо убить. Его надо убить, мы убьём его, мы отомстим… Он больше жить не будет!

                Авентюра VI
- Как, собственно, это сделать? Стрелы не помогут, как мы уже выяснили, что до прочего оружия, то никому ещё не удавалось даже, так сказать, царапинку на нём оставить.
 - А если панцербрехером попробовать? – спросил Ортвин.
 - Ты говорил об этом вчера, - напомнил памятливый Гернот. Король насторожился:
 - Вчера?
 - Мы говорили об этом… - смутился брат.
 - Если бы панцербрехер помогал, его бы убили ещё саксенцы, - сказал Хаген.
 - Да, - кивнул Гернот и добросовестно сообщил: - у них панцербрехеры появились раньше, чем у нас, они более распространены и…
 - Брат мой, - возвысил голос Гюнтер, - я предлагаю прекратить разговор о панцербрехерах. Есть ли у вас, мессеры, эээ, так сказать, другие предложения?
Гернота не удалось сбить с панталыку; он скороговоркой, пока не прервали, сказал:
 - Я читал древние сказания, у любого неуязвимого героя есть слабое место. Вспомните Ахиллеса!
 - Мой принц, значит, нужно зантенцу пятку отрезать? – Ортвин не мог не съязвить и не показать, что не хуже принца знает об Ахиллесе. Хаген прибавил:
 - Я попытаюсь вызнать.
 - Вот видите, и Хаген со мной согласен, - мягко произнёс Гернот.
 - А если просто его задушить?
 - Молчи. Не тот способ.
 - Действительно, Ортвин, это будет недостойная месть, - заметил Гюнтер.
 - Мой король, вы когда-нибудь раньше мстили кровавой местью?
 - Признаться, нет.
 - А к чему ты клонишь, Ортвин? – спросил Гернот.
 - К тому, что главное убить, а как – не так уж важно, верно?
 - Нет.
 - Тьфу, милейший дядюшка!
 - В конце концов, наверное, можно ядом…
 - Я думал об этом, брат мой. Но меня, так сказать, гнетут сомнения, подействует ли на него яд.
 - Да, может, у него и глотка с желудком покрыты бронёй.
 - Лучший яд – меч. А в таком деле лучший меч – топор или молот.
 - Это вовсе нериттерское оружие.
 - Да его и молотом не убьёшь, - печально заметил Ортвин. – Дядя, ты же бил его по голове на турнире?
 - На турнире он от удара даже не пошевелился, - ответил за Хагена король.
 - И это при том, что у дяди моего тяжёлая рука, весьма… Мда…
 - Чёрт его забери, его, что, совсем никак не убить?! Он может творить, что хочет, и оставаться безнаказанным!
 - Ну, он король, в конце концов…
 - А мой брат разве не король более знатный и благородный, чем он?
 - Гернот, а ты… зачем, скажем так, присоединился к нам?    
 - Я, - Гернот задохнулся, - я думал, он настоящий риттер! Он был похож на… на героев легенд. А он оказался не просто таким же, как мы, он оказался подлецом, низким подлецом. Вот вам моё слово.
Глаза Хагена посветлели до цвета белого вина; а Гюнтеру стало в душе стыдно. Это мы с ним два подлеца, подумал он, а, вернее, я один подлец.
А кто меня толкнул на эту подлость? Он! Почему герои всегда остаются чисты, а пачкаются только простые смертные?
От философских мыслей его отвлёк голос Хагена, зазвучавший вдруг зловеще:
 - У него должно быть уязвимое место, и оно есть. Я его узнаю.
Ортвин поинтересовался:
 - А кто же совершит саму месть, или мы положимся на Бога?
 - Не шути такими вещами, барон, - одёрнул его Гюнтер.
 - Но вы ответите, мой король?
Хагена этот разговор раздосадовал и, похоже, ещё развеселил:
 - Я убью!
 - Конечно, если ты вызнаешь это уязвимое место. А если его нет?
 - Есть. Увидишь.
 - А если нет – будем душить и травить! – фыркнул Ортвин. – Я полагаю, до самой гибели зантенца Хаген нам тайного местечка не откроет, а то вдруг кто-то его опередит?
Хаген замахнулся на него пустым кубком.
У Зигфрида нет уязвимых мест, снова понесло в сторону короля, ничто не способно поколебать этого героя хоть на какое-то время. Он защищён изнутри, как снаружи. Что ему Кримхильда, что ему Брюнхильд… Но должна же быть хоть одна щёлочка, слабость, не в душе, так в теле, нельзя человеку без неё, на то он и смертный человек! Откровенно говоря, Гюнтер не мог вынести мысли, что есть на свете непогрешимые люди – кроме святых, конечно, но они-то святые и они не бесчестили его, Гюнтера, жену, его королеву, они не предлагали непрошенной (хотя, надо признать, своевременной) помощи!
Нет такого закона, чтобы его обвинить, – несло его дальше – что с того, что Брюнхильд как измельчавшая река, что Кримхильда два дня не выходит из опочивальни, и глаза у неё серые, что сам Гюнтер… Ох, Господи!
 - Какая гадость, - сказал Ортвин в коридоре.
 - Что именно? – спросил Гернот.
 -  Мы, фактически, просто завидуем зантенцу. И идём на это из зависти.
 - Я уже сказал, почему я согласен с Хагеном! – вспыхнул Гернот. – По чести сказать, я зантенцу совсем не завидую! И никогда не завидовал. А твоя, друг Ортвин, зависть – разумеется, только твоё дело.
 - Было бы чему завидовать.
 - Ну, как же, есть чему…
 - Ага!
 - Ну тебя, Ортвин, к зантенской бабушке, - обиделся Гернот.
Когда принц и барон вышли, король обернулся к вассалу, снимавшему нагар со свечи.
 - Ну, гордый и безжалостный защитник, - сварливо и с иронией сказал Гюнтер, - объясни теперь, как вышло, что столько народу впуталось в это дело?
 - Вы же и впутали, мой король.
 - Да, ты прав… пожалуй, что и я. Уже, наверное, весь Вормс догадался…
Хаген, подсчитав в уме, поправил:
 - Чуть больше половины двора. Горожане – с четверть.
 - Между прочим, мы не спросили ту, чью честь защищаем.
 - Я поговорю с ней.
 - Хорошо. Завтра же.
 - Могу идти?
 - Иди, - Гюнтер устало откинулся на спинку кабинетного трона. Хаген вышел, и король почувствовал окончательный упадок сил. Не хотелось ни звать слуг, ни гасить свечи, ни даже спать… Мысль об убийстве толкала его изнутри то в один висок, то в другой. На него нахлынуло разом столько всего, что он преодолел безволие, вскочил, резко открыл дверь и выглянул в коридор.
 - Хаген!
Вассал, уже дошедший до лестницы, услышал и вернулся. Гюнтер смотрел, как он идёт по коридору, совершенно несчастными и потерянными глазами.
 - Мой король?
 - Ты не спешишь никуда?
 - Нет.
 - Тогда задержись.
Уже в помещении Хаген спросил:
 - Не можете решиться или что другое?
 - И это тоже… Мне страшно, я ужасно боюсь… А ведь я полагал себя смелым человеком! Ну, садись. Господи, я, возможно, схожу с ума. Ты, Хаген, удерживаешь меня от безумия, так и знай!
 - Мой король, вам надо выпить, - вынес вердикт вассал. – И лечь спать.
 -  Я не хочу спать. Просижу всю ночь здесь.
 - Тогда и я посижу.
 - Спасибо, - обрадовался король. – Ну, что ты говорил о выпивке?
Так они и просидели всю ночь в кабинете, с вином и за разговорами. Замок спал; честные христиане мирно лежали в своих постелях, но в кабинете короля горел едва заметный свет свечей. На весь Вормс только Хаген и в дрова пьяные завсегдатаи «Головы» не боялись бодрствовать ночью. В его обществе был спокоен и король; его теперь уже ничто не пугало. Утром Гюнтер лёг спать, а Хаген отправился к себе, дабы принять надлежащий для визита к королеве вид. Он появился в приёмной раньше всех возможных посетителей, не говоря уже о портных и ювелирах. Владелец Тронеге возник тихо, как туман, но девушка королевы, дремавшая над пяльцами, мгновенно ощутила чьё-то чужое присутствие – будто подул сквозняк. Сначала она, открыв глаза, увидела рукоять меча в ладонь с лишним длиной, украшенную одинокой бирюзой, пустые рукава верхней туники, выше серебряную цепь, и, наконец, подняв взгляд, упёрлась этим взглядом в жёлтые глаза королевского советника, ожидающего, пока она проснётся, и торопливо вскочила.
 - Королева спит?
 - Нет, мессер.
 - Она может принимать посетителей?
 - Да, мессер.
 - Доложите обо мне.
 - Конечно, мессер.
Выскользнув минуту спустя из деликатной щели между двумя створками дверей, девушка со смущением сказала:
 - Королева… она не готова… но говорит, что примет.
Хаген раздражённо передёрнул плечами:
 - Так примет или нет?
 - Говорит, что да, но, мессер, лучше не…
Вконец смутившись, она посмотрела на визитёра, тот без должного почтения открыл створки и вошёл в покои Брюнхильд.
Теперь стало понятным смущение девушки: королева сидела на краю кровати, растрёпанная, вся в слезах, с неживым восковым лицом. Всё вокруг неё было лишним: сундуки по углам, цветы, столик с вином и фруктами, какие-то гобелены, занавеси, кровать, раскорячившаяся на пол-комнаты, всё было очень далеко от истландки. Только на одном свободном участке стены висели кольчуга, меч и щит, такие же чужеродные, как сама Брюнхильд.
Она пересыпала золотую цепочку из одной ладони в другую. Туда, сюда. На постели на покрывале лежал золотой нательный крест, снятый с этой цепочки. Её крестили торопливо, перед свадьбой…
Хаген поклонился, она кивнула; он перешёл сразу к делу:
 - Моя королева, кто довёл вас до слёз?
 - Как будто тебе интересно его имя, ярл, - ответила она по-истландски.
 - Кто, хозяйка? – перешёл на другой язык и он.
 - Надо же, я не знала, что трусливых альвов волнует честь их господ.
 - Ты меня оскорбляешь.
 - А я знаю это и без тебя.
 - Зачем? Я пришёл с добрыми намерениями.
 - Желтоглазый приходит к дочери Будли с добрыми намерениями! Великий Вотан, впервые в жизни вижу такое чудо. 
 - Тебе просто скучно, - мрачно хмыкнул вассал.
 - Да, мне скучно, - неожиданно легко согласилась она. И добавила: - Мне скучно жить.
 - Кто довёл тебя до слёз, хозяйка?
 - А то ты сам не знаешь.
 - Слова Кримхильды.
 - Слова Кримхильды.
 - А на деле – то, что сделал Зигфрид. Я прав?
Брюнхильд посмотрела на Хагена с проблеском внимания:
 - Да, - медленно произнесла она по-бургундски. – Зачем вы пришли, сударь?
 - Чтобы предложить свою помощь.
Она вскочила, воск на её лице стал трескаться и таять.
 - Ты! Да, это рука судьбы… Это воля богов… - торопливо говорила Брюнхильд, перейдя снова на истландский. - Да, и ты знаешь это не хуже меня. Во что я превратилась, Фрейя великая, я не смею отомстить за себя сама… Я зря оскорбила тебя.
 - Я не в обиде на мою королеву. Что мне сделать с ним?
 - Это решай сам, - пожала плечами она. Провела ладонями по лицу, глаза её блеснули, как было до… словом, до всех известных событий.
 - Обвинения Кримхильды правдивы? – спросил Хаген по-истландски.
 - Да! – Она рассмеялась ему в лицо. – Я вижу, тебя это не удивляет, - прибавила она.
 - Если так, он должен умереть. Я прав? – Более риторически вопрос «Я прав?», наверное, ещё в ничьих устах не звучал.
Брюнхильд явно не ожидала подобного:
 - Как это? Его – убить? Нет, ты что! Как посмел подумать, отродье альва! Его – убить!
 - А как мстить прикажете?
Она потеряла весь свой гнев. Опустилась обратно на край постели.
 - Да, - вылетело у неё шёпотом. – Нужно убить его… но я его смерти не хочу, не желаю, как вообще можно представить, что он будет гнаться за вепрем там, а мы останемся здесь! Ты сам видишь, он был суждён мне, а судьба обижается, когда её обманывают… - После этих спокойных слов она поспешила закрыть искривившееся лицо руками. – Он подлый… мерзкий… сын тролля… Я люблю его, ярл… Отвернись, не смотри на меня.
Хаген послушно отвёл глаза и дождался, пока она успокоится.
 - Хозяйка, - сказал он. – Вы решили мстить. И что теперь плачете? Вас унизили прилюдно, вас зовут шлюхой – вы говорите мне, что любите его. Валькирии я здесь больше не вижу, осталась глупая баба.
Она не возразила на это ни жестом, ни минутным взглядом, не разгневалась, а склонила голову под напором жёстких слов.
 - Я ненавижу его, - сказала она, когда Хаген выговорил ей всё, что собирался. – Я люто его ненавижу, я хочу его смерти, но…
 - Хозяйка, решите, чего вы хотите, я исполню ваш приказ.
 - Я не знаю, золотая Фрейя, я не знаю!!
 - Ты ещё поминаешь Фрейю, дочь Будли, - с презрением, насколько к королеве можно было обращаться презрительно, ответил на это вассал. – Раньше тебя ничто не остановило бы.
 - Тебе откуда знать?
 - Знаю.
 - Ты понимаешь хоть, кого хочешь убить, низкое отродье альва?
 - Знаю. И не зови меня отродьем альва, у меня есть имя и титул.
 - Ты ещё недоволен! Ты говоришь, что знаешь, но ты не знаешь, какого героя хочешь убить!.. Твой хозяин тоже намерен мстить?
 - Да. Всё совершается, как должно, хозяйка.
 - Нет! Ты сам видишь, всё пошло не так, как должно, великое и страшное дело… тонет в грязи!
 - Решайся, королева, - заявил Хаген и замолчал. После длинной, длинной паузы она медленно встала, подошла к вассалу и всмотрелась в него, пытаясь что-то сказать. Он смотрел на неё и ждал; в жёлтых глазах могло примерещиться даже сочувствие.
 - Убей его, - сказал она. Хаген вздохнул. Он добился своего.
 - Я хочу, чтобы он истекал кровью и мучился, - продолжала она. – Я хочу его смерти. И не смотри на меня так, я не хочу больше видеть тебя.
Он поклонился и собрался уходить.
 - Моя королева, - произнёс он напоследок, - я клянусь волком и вороном отомстить за вас.
Она, раздавленная, стоявшая посреди покоя, кивнула и ответила:
 - Спасибо. Я знаю, что ты отомстил бы и без моего согласия, я ведь предлог – но всё равно спасибо тебе.
Хаген приостановился у дверей, оглянулся на королеву.
 - Вы не просто предлог, королева. Причин много, но мщу я за вас.
Она усмехнулась и ничего не ответила на его прощание. В приёмной Хаген снова глубоко вздохнул, словно после тягостных похорон или после трудного поединка. Брюнхильд, оставшись одна, с тихим стоном легла на постель.

За завтраком Гюнтер и Брюнхильд проявили себя радушными хозяевами, Зигфрид проявил себя не менее любезным, чем они, вассалы дружелюбно и почтительно беседовали с гостем. Все улыбались. Принц Гернот предлагал затеять турнир, королева воспротивилась этому, за столом повисло неловкое молчание, но Хаген спас мир между сотрапезниками:
 - Лучше охота, - предложил он. 
 - Только я хотел высказать эту прекрасную идею! – обрадовался Зигфрид. – Куда поедем?
 - В Вогезен, я думаю, - ответил король. – Я люблю травить там кабанов и оленей.
 - А мне можно поехать? – осторожно попросил Гизельхер.
 - Король, позвольте брату, - Брюнхильд с улыбкой поддержала принца.
 - Конечно, я буду рад, - ответил Гюнтер.
 - Я вообще люблю охотиться в одиночку, - рассказывал Зигфрид. – Мне достаточно одного ловчего и одной собаки, чтобы выследить медведя или зубра! Конечно, если никто не мешает. Знаете ли, в Зантене водятся такие волки, что голова любого из них будет возвышаться над этим столом, и как-то мы вместе с моим отцом устроили большую облаву…
Всё прошло мирно; Кримхильда приказала принести еду к ней в покои, по-прежнему не желая показываться на глаза бургундам. В её прихожей без всякой надежды дожидался маркграф Эккеварт, ещё сидели две дамы, очень похожие друг на друга, несмотря на различную внешность, какой-то неприметный господин что-то с ними обсуждал, и всё это продолжалось уже долго. Служанка сообщила только, что королева лежала больна все эти три дня, новых новостей не было. Все зверски скучали, когда появился владелец Тронеге с неизменным мечом и непроницаемой физиономией. Прихожая оживилась, но ровно на две секунды, а потом все разговоры стали плавно увядать. К счастью для общества, Кримхильда вскоре согласилась принять Хагена, а потому все оставшиеся почувствовали, что их словно отпустило.
В опочивальне было тепло, уютно, чем мало какие покои могли похвастать. Кримхильда сидела перед столиком с зеркалом, глядя на своё отражение. На ней было простое серое домашнее платье, тугие косы спускались к полу.
 - Привет, - сказала она, продолжая сидеть вполоборота. – На моей памяти так уже было.
 - Да, - ответил Хаген, подходя. Замер у самого столика. – Моя принцесса…
 - А, ну да, ты дождался, когда я выздоровею, чтобы прийти пенять мне на историю с Брюнхильд? Я повела себя недостойно, так, эдак и разэдак… Ты до сих пор пытаешься меня воспитывать. Она сама виновата, да и потом, - она повернулась к нему лицом, - смотри, меня уже поучили.
Один глаз сделался щёлкой в припухлой лиловой синеве, на скуле до самого виска всё было почти чёрным, у губы подсохла ссадина. Хагена проняло.
 - Хвост Андвари!
Кримхильда усмехнулась половиной лица, глядя на него почти с удовольствием.
 - Красота, - сказала она. – Это ещё на одном лице. Вижу, ты оценил по достоинству.
 - Позвольте, - он осторожно притронулся к синяку на скуле, потом к заплывшему глазу. – Это так оставлять нельзя.
 - Ты, что же, будешь, - голос у неё дрогнул, - затевать ссору с Зигфридом? Из-за этого? Он не сделал ничего… необычного…
 - Нет, я не о том. У глаза надо сделать надрез. И примочкой… Сейчас схожу за чем-нибудь.
 - Погоди, успеется. – Остановив его, она некоторое время молчала, не зная, зачем остановила и о чём говорить. Когда она подняла глаза, в них была нерешительность.
Хаген, верно, что-то для себя понял. Но разговор повёл издалека.
 - Давно так?
 - Вечером после турнира, ты об этом ли спрашивал?
 - Нет, я спрашивал, давно он так с вами обращается.
 - Непослушных жён бьют, - пожала плечами она. Потом, поглядев на Хагена, вдруг произнесла сдавленно: - Я принцесса Бургундского дома! Моя гордость – она осталась в Зантене… Если бы только это! Первое время было тяжело... А впрочем, я привыкла.
 - Вы не привыкли.
 - Пусть так.
 - Вы его любите сейчас?
 - Сию минуту? – Она снова усмехнулась половиной лица. В душе её промелькнуло что-то, что почти не отразилось в глазах; она после этого вдруг испугалась.
 - Не спрашивай, - попросила она. – Не спрашивай, я не хочу сейчас ни о чём думать…
 - Я принесу вам чего-нибудь от синяков.
 - Постой, не уходи. Зачем ты хоть пришёл?
 - Увидеть вас.
Кримхильда посмеялась. Из удававшихся ей до сих пор смехов этот был самый неудачный – и оттого звучал жутко.
 - Полюбовался ты на меня?
 - Ещё нет.
 - Что ж уходить собрался?
 - Вы сказали, что не хотите ни о чём думать. И слышать вопросы.
 - Нет, почему же, говори, спрашивай, только не о моём муже. Меньше всего на свете я сейчас хочу думать о нём.
 - Вы носите то кольцо?
Кримхильда подняла кисть – тонкие пальцы, одинокое кольцо. Действительно, то самое, с щукой.
 - Это мой «утренний дар», я обязана его носить.
 - Зачем вы вообще затеяли ссору?
 - Ты сам лучше меня знаешь. Я хотела сделать что-то такое… Я была зла, я была… оскорблена! Я… говоря откровенно, я отыгралась на Брюнхильд.
 - И?
 - В том-то и дело, что всё осталось как было! – Она ударила рукой по столу, вскрикнула от боли (рука тоже была ушиблена во время поучений после турнира), прикусила губу, но попала острыми мелкими зубками по ссадине. От усилившейся боли её захлестнула злость.
 - Гордячка! – выкрикнула Кримхильда, вскочив. – Ты не знаешь, как она на меня смотрела! Варварка, крыса… А он! Я семь лет ношу это кольцо, Хаген.
Она остановила себя, притихла, отошла к окну. Хаген следил за ней взглядом
 - Помнишь, шёл дождь?
 - В день приезда Зигфрида.
 - А, ты понял, что я имею в виду. Помнишь, ты принёс мне котёнка? Шёл дождь, ты весь вымок, и котёнок был мокрый, я очень хорошо помню… Помнишь?
 - Да. Зигфрид вызвал короля на смертный бой. Где теперь этот котёнок?
 - Клаус? Он сбежал… вскоре после того, как мы приехали в Зантен. – Она вдруг обернулась. – Хаген, почему ты не поехал со мной в Зантен? Может, если бы ты был там, всё не закончилось бы… так.
 - А если бы был – как закончилось?
 - Пожалуй, ты прав. Было бы ещё хуже. Я бы не подняла на тебя глаз… - Внезапно у неё вырвался рык: - Если бы у меня был тот котёнок, Хаген, я бы его придушила!
 - Со злости?
 - Со злости? С ярости!
 -  Я всегда знал, что вы можете. И что нельзя было выдавать вас за него.
После паузы она позвала тихо:
 - Хаген.
 - Что?
 - Не знаю… Скажи что-нибудь мне.
 - Да что я скажу, моя принцесса. – Он подошёл сзади, остановился. Кримхильда смотрела за окно.
 - Я королева, Хаген.
Вассал не ответил. Она тихо рассмеялась:
 - Что ж ты не скажешь мне что-нибудь вроде «Для меня вы всегда останетесь моей принцессой», а?
 - Зачем, вы же изменились. Я не привык звать вас так, а вы действительно королева.
Она набрала воздуха, обернулась:
 - Хаген, ты должен понять, я… - Со злостью резко отвернулась обратно. Опустив голову, некоторое время так и стояла. Хаген смотрел на неё; затем дотронулся до её плеча.
 - Меня мучает тревога, - сказала она, будто ждала этого прикосновения. – Мне снились зловещие сны о моём муже. Что двор собирается предпринять в ближайшее время?
 - Скоро двор отправится на охоту в Вогезен. Травить кабана.
 - Я понимаю…  - Она действительно всё поняла. – Это очень опасно, - отвечала она, подняв голову. Развернулась к нему: - Зигфрид тоже поедет?
 - Конечно.
 - Я тревожусь за него, - быстро отозвалась Кримхильда.
 - Он неуязвим, вам нечего бояться. – Хаген будто знал, что она скажет.
 - И всё же… - Они стояли вплотную друг к другу.
 - Разве в его броне есть брешь?
 - Хаген, ты мой друг и я скажу тебе: когда Зигфрид убил дракона и омылся в его крови, листок липы упал на него, и часть тела осталась уязвимой.
 - Неужели.
 - Да, и я страшусь одной мысли о том, что мой муж может рисковать в схватке со зверем или с человеком.
 - Скажите, где он уязвим, я загорожу его.
 - Неужто, Хаген? Не устаю изумляться твоей отваге и верности… - Кримхильда говорила  всё это как-то лихорадочно, скороговоркой. Собравшись с духом, она сказала: - Лист упал между лопаток. Вот здесь. – Приобняв Хагена одной рукой, она очертила контур листка липы.
Хаген кивнул.
 - Не обману доверия короны, - фраза то ли приветствия, то ли присяги, Кримхильда не помнила. Она удержалась от того, чтобы снова закусить губу и как-то очень по-детски прислонилась лбом к плечу владельца Тронеге. Он приобнял её за плечи, и некоторое время они простояли в таком положении. Отстранившись, она увидела, что Хаген улыбается, так, как это неожиданно случалось с ним, и сама неуверенно улыбнулась. Улыбка вышла кривой и тут же сползла.
  - Ты запомнил? – спросила она.
 - Да.
 - Точно запомнил?
 - Я не худший воин в Бургундии.
 - Служи моему мужу верно, Хаген, сбереги его.
 - Положитесь на меня, принцесса.
Она кивнула, глядя в пространство. Подняла на него глаза – потерянный взгляд, решительно сжатые губы. Он быстро дотронулся до её щеки, провёл ладонью к виску, отступил на шаг, поклонился и пошёл к дверям. На выходе остановился:
 - Я принесу вам чего-нибудь от синяков, моя принцесса.
Она снова кивнула.
 
                Авентюра VII
Подготовка такого предприятия, как охота, занимала не меньше нескольких дней; в Вогезен должны были встретить короля как подобает, всех оленей и кабанов поднять с лёжек, доспехи начистить, вывесить флаги и всё такое в том же роде. Хаген, как и всегда, руководил этим; однако ему удалось улучить минутку, чтобы поупражняться во дворе. Он провёл с час в королевской оружейной, перепробовав все кинжалы, пару мечей и несколько пик, остановился на тяжёлом копье. Воин с таким оружием наперевес мог не только один раз метнуть его, как это происходило с новомодными лёгкими «шпейерами», с ним можно было показать себя в рукопашной, тем более, если держит это копье Хаген фон Тронеге.
Пока граф, скинув верхнюю тунику, освежал в памяти способы убивания тяжёлым копьём, называемым чаще «гер», там же; во дворе, Ортвин в конюшне снова выводил на чистую воду конюха, скрипач Фолькер появился и стал репетировать какую-то плавную мелодию, и в очередной раз пересчитывалось нужное охотникам количество провизии, о каковом спорили возле грузимого воза кюхенмейстер Румольт и старший егерь. Больше никого во дворе не было, ветер задул холодный, а тучи сделали освещение сумрачным и ещё сильнее навели холод, ощущение осени возникало при одном взгляде на тусклые цвета и холодный песок, хотя осень-то ещё и не наступила.
 - Сколько можно играть? – Хаген перекинул копьё из правой руки в левую.
 - Это для скрипача необходимо, как воину упражняться с мечом, - объявил Фолькер, последние несколько минут придумывавший, как бы ему завести разговор. – Вам же, мессер, не наскучило воздух копьём резать.
 - Наскучило, - владелец Тронеге покрутил древко в пальцах. – Не хочешь сам за меч взяться? Что-то я без противника затосковал.
 - Почту за честь, мессер! – Фолькер вскочил со ступени. – Всегда рад, только не против копья.
Хаген положил «гер» на ступени крыльца и со стальным свистом вынул из ножен меч. Фолькер, бережно положив скрипку в футляр, перехватил поудобнее смычок.
 - Ты бы меч взял.
 - Смычок стальной, в чём вы сейчас убедитесь сами. Всех бед, если вы конский волос на нём перережете, но я в этом сомневаюсь. – И шпильман отсалютовал противнику с озорной миной.
Меч Хагена красиво и мощно описал дугу, зазвенело даже в углах двора. Фолькер, хотя и знал, с кем имеет дело, был удивлён и слегка отступил; с честью отбив последовавшие затем удары, он с беспримерной наглостью пошёл в наступление. Хаген хмыкнул и довольно скоро, что называется, сбил с него спесь. Клинок вжикнул возле самого лица Фолькера, тот отскочил; на щеке осталась царапина, а чуть выше блестели одновременно испуганные и весёлые глаза.
 - Предупреждайте в следующий раз, мессер, - высказал пожелание шпильман, вычертив в воздухе достойный художника финт блеснувшим клинком-смычком. В следующую минуту блеск этот возник уже в шаге от Фолькера – оружие, кувыркнувшись, упало в песок, а меч Хагена был пристален к груди скрипача.
 - Мог бы и не отпускать, - заметил фон Тронеге.
 - А если бы я руку себе сломал? – возразил Фолькер. – У вас сила медвежья.
 - Продолжим?
 - Почту за честь, мессер!
 - Прекрати мессерить, шпильман… У тебя хороший учитель был.
 - Только я ничему от него не научился.
 - Нет, меч-то ты тем концом держишь. А зарабатываешь на хлеб песенками, - Хаген был несколько удивлён.
 - Таково моё призвание, ничего не попишешь, - с прискорбием ответил Фолькер, но глаза его снова искрили, а потом и улыбка на лицо вылетела.
Теперь он был осторожнее, однако Хаген не только выбил смычок у него из рук, но и самого заставил споткнуться.
 - Сила есть – ума не надо, - несколько обиделся шпильман, отряхнув песок с куртки, и попытался взять ловкостью. Однако всё закончилось мечом у горла. Фолькеру пришлось признать, что ему далеко до владельца Тронеге, однако сдаваться он не был намерен. С молодецким кличем он бросился на противника в надежде сделать что-нибудь эффектное напоследок, но тот отступил, как-то заставил скрипача потерять равновесие, и Фолькер не сумел отбить вражеский клинок, замерший возле него и касавшийся самой ткани куртки.
 - Убит.
 - Смерть, ты свои являя знаки
   На теле старого рубаки,
   Таишь их в свежести лица
   Сластолюбивого гуляки… - Остаток строфы не сразу нашёлся в закоулках соображения, -
   Охотника и забияки…
Дальше не помню, - был вынужден прибавить он, когда стало ясно, что больше ничего ему в голову не придёт.
 - Всё со стихами? Продолжать-то будем, или мечи в ножны?
 - Я не буду убирать меч в ножны – я что-нибудь сейчас сыграю. Спасибо за поединок, мессер.
 - Не мессерь, шпильман.
 - Я не привык говорить «сударь», - Фолькер осмотрел смычок, подтянул конский волос.
 - Зови по имени, - пожал плечами Хаген. Скрипач был сильно этим удивлён.
 - Уж не удостоился ли я чести попасть в круг ваших друзей?
 - Друзей не друзей, а звать меня по имени никто не запрещал.
Фолькер улыбнулся. Хаген взялся за копьё.
 - Что вам сыграть?
 - Что-нибудь повеселей, - хмуро отвечал тот. Фолькер ударил смычком по двум струнам разом, заиграв танцевальную мелодию, из которой то тут, то там, торчали диссонансные уши. Хаген раскрутил копьё, музыку он вроде бы не слышал, хотя в ритм с лёгкостью попадал, один выпад переходил в другой, словно танцевальные фигуры; вообще выглядело это весьма впечатляюще, Фолькер, глядя поверх грифа на этот странный танец убийства, забыл смотреть на струны и с какой-то момент всё же сбился. Мелодия шла дальше, с последней нотой Хаген добил своего условного противника, наконечник копья вонзился в песок.
 - Здорово, - не стал подыскивать других слов шпильман. Румольт с егерем, тоже наблюдавшие за демонстрацией возможностей тяжёлого копья, издалека даже поаплодировали.
 - А в рифму? – Хаген прищурился, но, похоже, был польщён, во всяком случае, так показалось Фолькеру.
 - Увы, все рифмы вылетели из моей головы после моего поражения в поединке.
 - Ну прямо-таки.
 - Клянусь лошадиными рогами и медвежьим хвостом!
 - На охоту поедешь?
 - Думаю, мне не позволят пугать дичь песнями о любви. Кстати, я вспомнил продолжение стиха.
…Охотника и забияки,
Что мнит тебя прогнать с крыльца.
Пусть он удачлив до конца,
Пусть зверь выходит на ловца,
Пусть кони мчатся и собаки,
Ты от плеча и до крестца
Мечом разрубишь гордеца,
И сгинет тень его во мраке.
Вот видите, чем всё это может закончиться.
 - А если серьёзно?
 - Тогда отвечу, что хотел бы поехать. Я люблю, когда кони мчатся и собаки. – Уложив скрипку в футляр, завернув её и упаковав, Фолькер повесил её себе на плечо и поднялся. – Мне кажется, должно что-то произойти. Сейчас такое затишье, какое должно быть перед грозой.
 - Поезжай, коли хочешь, даю разрешение как распорядитель.
 - Спасибо.
Хаген, взяв копьё и не ответив, пошёл прочь и в коридоре встретился с королём. Мимо сновали люди, в стороне замерло сопровождение, но слышать короткий разговор мог только находившийся рядом Гернот.
 - Так, значит, копьё? – спросил король. Хаген кивнул. – Ты снова оказался прав. – Понизив голос и наклонившись к вассалу, он задал ещё вопрос: - Что за слабое место?
 - Листок на спину упал, когда он купался в крови.
 - О. Как ты узнал?
 - Узнал, мой король.
Гюнтер отпустил Хагена жестом; тот, однако, задержался:
 - Мой король, могу я взять копьё себе?
 - Бери, конечно, а зачем?
Хаген снова сделал неопределённое лицо; Гюнтер отступился:
 - Поступай, как тебе удобнее.
Он отметил про себя, что раньше мог выпытать у Хагена, кто сообщил и зачем ему копьё до настоящего дела, а теперь вассалу не нужно делать и страшные глаза, чтобы даже собственный сюзерен не лез в его мысли и намерения. Это очень не понравилось Гюнтеру; он-то почти уверил себя, что сам первый подумал о мести и практически отдал Хагену приказ!
 - Послушай, - Гернот догнал графа, - а откуда ты знал об этом заранее?
Владелец Тронеге кинул быстрый взгляд сначала в один конец недлинного коридора между кухней и Оленьим залом, потом в другой. Навстречу им шли слуги, кто-то из стражи прошёл мимо…
 - Это разговор надолго, - ответил вассал. – И не для чужих.
 - Разумеется! Идём ко мне, там не подслушают, в чём я ручаюсь.
…Закрыв собственноручно дверь, Гернот обернулся к Хагену:
 - Кримхильда сказала тебе?.. Она, больше некому знать.
 - Она, - не сразу признался он.
 - Итак, откуда ты знал заранее?
Хаген как-то и сам задумался:
 - Да вот знал… Ты сам сказал, что должна быть брешь.
 - Ну да, но это было всего лишь моё мнение, даже не мнение, а надежда, но ты знал точно, и оказался прав.
 - Пожалуй, попытаюсь объяснить. Разве что сам потом рад не будешь, Гернот.
 - Да, объясни, кстати, королю ты ничего подобного не говорил.
 - Зачем ему говорить, тебе – да, или, может, одному знакомцу моему, скрипачу, он тоже из другого теста. – Собираясь с мыслями, он начал: - Всё это уже было. Это как песня, которую поют, а потом ещё раз поют. Я не смог остановить это раньше, может, потом смогу, но убийство будет.
 - Да что – «это»?
 - Сватовство, женитьба, ссора, месть – всю эту историю. Был Сигурд, был Сигиберт. Ещё раньше – Бальдр.
 - Бальдр? Но… это же…
 - Что сейчас говорить о том, что забыто. Ты понял, что я имел в виду.
 - Значит, всё предопределено?
 - Может. Он должен пасть жертвой, и он падёт.
 - Значит, иначе не могло быть, - произнёс Гернот почти в ужасе.
 - Иначе – могло, - усмехнулся Хаген. – Так с любым, - он не сразу вспомнил слово, - грехом. Иначе могло, но не будет. Да и я не хочу, чтоб было иначе.
 - Почему?
 - Потому что не знаю, чем придётся заплатить за это. Короля могут свергнуть…
 - Ты что!
 - До этого, думаешь, не дойдёт?
 - Что же… было всё это, была Брюнхильд и наша Хильда… Жена выдавала тайну мстителю…
 - Убийце, - с серьёзным видом поправил Хаген.
 - Хаген, ты о себе говоришь!
 - И что? Были Гуннар и Хёгни. Были Локи и Хёд.
 - А теперь?
 - Я один теперь, сам придумал, сам и сделал, - язвительно отвечал вассал Гюнтера. – Ничего лишнего.
 - А зачем мы с Ортвином… попали в эту историю?
 - Чтоб королю было легче. Ты покончил с вопросами?
 - Я не знаю… Просто не укладывается в голове.
 - И не должно.
 - Нет уж, я хочу понять! Откуда ты знаешь, что это уже было?
Хаген посмотрел на принца одновременно с теплотой и с недобрым подозрением; редко когда Гернот видел в нём два чувства зараз.
 - А откуда ты знаешь про Ахиллеса? – ответил он вопросом на вопрос.
 - А… ну да, разумеется. А почему подобное повторяется?
 - Не знаю. Не моё дело. Моё дело – выполнить. Остаётся надеяться, что всё пойдёт как надо, потому что уже теперь вкривь и вкось пошло.
 - Почему же? Не может же эта твоя история в наш век повторяться, как в древние времена? – от ужаса Гернот перешёл к живой заинтересованности.
 - Может. Смог же Зигфрид дракона завалить.
 - Да. Он был похож на героя сказки, он пришёл из какого-то героического прошлого. И оказался… - Принц махнул рукой. – Я только сейчас подумал, что есть что-то несправедливое в его неуязвимости. Он убивал врагов, как мясник!
 - Ничего несправедливого. Я его убью, и я тоже буду мясник, - пожал плечами Хаген. – Не ищи здесь справедливости, Гернот. Хочешь справедливости – делай её сам, может, что и выйдет. Мы-то здесь не по христианским законам живём.

Охотники выехали из Вормса ранним утром, с тем, чтобы заночевать уже в Вогезен. Там к услугам короля был относительно небольшой охотничий домик; при всей своей любви к роскоши и утончённости Франколанда, Гюнтер посовестился, а, если быть честными до конца, и пожадничал строить целый замок, тем более что Хаген отговаривал, и, как всегда, отговорил. Да и охотился король не очень часто, гораздо больше этой страсти были подвержены Кримхильда со своим верным спутником владельцем Тронеге, а когда она уехала в Зантен, в Вогезен и Шпессарте, приезжая туда вместе, охотились врозь Хаген и Брюнхильд, а с недавнего времени и Гизельхер.
Солнце ярким светом сделало похожей на цветную миниатюру кавалькаду всадников, скачущую по время от времени исчезающей среди деревьев и широко раскидывающейся в полях дороге. Хаген скакал впереди, прикреплённое к сбруе коня копьё подлетало на ремнях в такт лошадиной рыси. Зигфрид не знал дороги, да и предпочитал оставаться там, где общество было веселее. Гернот не поехал, слишком много сильных чувств разом он испытывал. Гюнтер, с достоинством державшийся в центре процессии, всё смотрел на Зигфрида глазами сомнамбулы. Гизельхер, что ехал рядом с братом, тоже не отрывал взгляда от зантенца, но не по столь же жуткой причине, а затем, что тот привлекал всеобщее внимание своим заразительным смехом и очередной речью. Ортвин хмуро слушал, прочие смеялись рассказу; про свои подвиги Зигфрид всегда рассказывал весело и увлекательно. Каждый раз у него на языке оказывалась новая история – при том, что все вроде бы уже были в курсе малейших подробностей жизни Зигфрида Зантенского.
Фолькер, ехавший на пристойной лошади, попытался догнать Хагена, для чего пришлось припустить галопом. Владелец Тронеге, которого от остальных всадников, не говоря о медлительном обозе, отделял уже десяток шагов, услышал топот по пыльной дороге и обернулся.
 - Что случилось?
 - Ничего не произошло. Вы-то зачем обогнали всех нас и скачете в гордом одиночестве? – Фолькер поравнялся с Хагеном. При вежливом, ненавязчивом и одновременно слегка шутливом тоне, глаза шпильмана смотрели пристально и вдумчиво. Кстати сказать, эти глаза имели цвет неба картин северных живописцев, неописуемого в своих переходах  от холодной серой голубизны над верхушками деревьев до глубокой сини высоко-высоко… Если без изысков – серо-голубые глаза с зеленоватым оттенком, встречающиеся у рыжих.
 - Да так, - с неохотой ответил Хаген, думая о своём. – Ты-то зачем присоединился? К гордому одиночеству.
 - Возможно, потому что короля Зигфрида сделалось слишком много, - Фолькер покосился назад. – Я внезапно почувствовал себя молчуном и решил избавиться от этого неприятного ощущения в вашем обществе… Вам не скучно одному?
 - Нет, - Хагена, похоже, удивил такой вопрос.
 - А в самом деле, вокруг такие пейзажи, что излечишься от любого уныния. Я излечился. Если б ещё тишину…
 - Так зантенец надоел? А, шпильман?
 - Не знаю, знаю только, что хорошо ехать или идти по дороге, слушать пение птиц и не думать о дурном.
Хаген презрительно скривился:
 - Миннезанг?
 - Причём здесь поэзия? Вся эта красота была до любовных стихов.
 - Иди со своей поэзией к чёрту, он из ада от неё сбежит.
 - Ещё бы! Не думаю, что у дьявола есть чувство прекрасного и хорошая шутка.
 - Вот зантенец там хорошо шутит.
 - О нет, он говорит о себе, а о себе мало кто любит шутить. – Взгляд Фолькера скользнул по копью – он увидел, что на древке вырезаны руны, причём совсем недавно. – Зачем эти надписи, если не секрет?
 - На удачу.
Полуулыбка вдруг исчезла и лица шпильмана; он бросил на Хагена внимательный взгляд. Что-то заставило обоих одновременно обернуться назад. Зигфрид, дойдя до развязки рассказа, подал слушателям пример, захохотав первый. Гюнтер улыбался, и улыбка его слегка кренилась влево.
 - Что это с королём? – встревожился Фолькер. – Он даже бледен.
 - У него болит голова.
Фолькер снова обернулся:
 - Похоже на то.
 - Так и есть.
 - Вы хорошо его знаете.
 - Обязан.
 - Я чувствую, его будто мучает что-то. Может, недавний случай?
 - Интересуешься людьми, шпильман?
 - Конечно, человеческие характеры мне ни разу в жизни не наскучили, да и не тех я ещё лет, чтобы мне наскучило…
Владелец Тронеге покосился на скрипача; разговор затух; Фолькер в тревоге собрался что-то сказать, не знал, как всё-таки обратиться, и уже хотел начать «сударём», но у него неожиданно легко вылетело:
 - Хаген… - Тот обернулся. – Хаген, послушайте, что-то ведь затевается, и вы об этом знаете. Скажите, что! Мне кажется уже, что никто ничего не знает, все, как и я, только подозревают, но делают вид, будто им-то известно всё на свете, и я уже запутался...
 - Что подозреваешь?
 - Не знаю сам. Чувствую, что сгущаются тучи, и собираются они над головой короля.
 - Зигфрида?
 - Да, и это тревожит. Весь двор не похож уже сам на себя, один он ничего не замечает.
 - Как всегда.
 - Удивляет, что он после этой скверной ссоры остался в гостях, а не уехал, простите мне мою прямоту, подобру-поздорову…
 - Может.
 - Так что случилось?
 - Увидишь сам.
 - Понятно… я не должен был спрашивать.
 - Обидно?
 - Откровенно говоря, да! Неприятно, что я как слепой котёнок в темноте. Впрочем, я не имею права совать нос в чужие дела…
 - Угу.  – Глянув на собеседника, Хаген счёл нужным прибавить: - Дело не в тебе. Так что не держи обиду.
 - Спасибо. А обиду я и так не держу, на вас не хочется обижаться – да и опасно ведь! – Он хмыкнул. Вечером Хаген выдержал куда более целенаправленную атаку, подкреплённую королевским правом и происхождением. Гюнтер вызвал вассала к себе; войдя в низкую дверь, Хаген застал короля нервно вертящим в пальцах кольцо-печатку, бледным с лица и разбитым. Гизельхер сидел на скамье и поглядывал то на потолок, то на забранное деревянной решёткой окно с вечерней густой звенящей синевой, то на брата.
 - Я всё знаю! – приветствовал воспитателя принц.
 - Тише, - попросил Гюнтер. Кольцо вращалось у него в руках всё быстрее, голос был больной. – Тише, ради всего святого.
 - Что знаете?
 - Что ты хочешь убить Зигфрида! – Гизельхер подрастерял свою уверенность, когда появился Хаген, но козыри были на руках у принца, а потому он держался.
 - Откуда знаете? – ровно продолжал спрашивать вассал. Гюнтер исполнился надежды на решение проблемы.
 - Я всё слышал, я слышал, как вы с Гюнтером об этом говорили, вместе с Ортвином и Гернотом!
Гюнтер перестал исполняться надеждой, однако, та, что уже накопилась, осталась.
 - Да, говорили. И что?
 - Как «что», я всем расскажу, что вы предали друга и союзника.
 - Зачем? Чтоб мне не удалось?
 - Ну… да. – Гизельхер потерял и остатки уверенности. – Ты же, полагаю, не хочешь, чтобы твоего короля порочили на всех углах? Зигфрид тоже узнает!
Гюнтер прикрыл глаза, выронил кольцо и не заметил этого. Голова его хотела треснуть. Хаген наклонился подобрать печатку.
 - Король, - сказал он, положив перстень на стол, - отговаривал меня и даже приказывал. Гернот и Ортвин отказались от мысли убить зантенца. А я нет. Действую на свой страх и риск.
 - Так про тебя все узнают!
 - А мне плевать, - вежливо ответил Хаген.
 - Как это плевать?
 - Идите и рассказывайте.
Гизельхер увял.
 - А если я Зигфриду скажу? – предпринял он последнюю попытку.
 - Так скажите.
 - Это подло! – объявил принц, видя, что Хаген никак не собирается пугаться разоблачения. – Твоя честь будет втоптана в грязь!
 - И ладно. Вам угодно пройти к себе?
 - Не угодно!
 - Вам угодно пройти к себе, принц.
Гизельхеру стало угодно, и он сразу же ушёл.
 - У меня болит голова, - пожаловался Гюнтер. – Зато сердце больше не тревожит. Слушай, я ведь действительно, как бы это сказать, отговаривал тебя.
 - И сейчас отговариваете.
 - Хаген, из тебя не выйдет героя, как ни старайся. Особенно в таком деле. Предлагаю объявить, что его убили разбойники или задрал вепрь.
 - Всё равно не скрыть. Вам не поверят и вас же обвинят.
 - Так, что, я не виноват разве?!
 - Вы – ни в чём не виноваты.
От его тона Гюнтер успокоился и почти поверил.
 - Хорошо, замечательно, чёрт возьми… Делай, что хочешь.
 - Могу идти?
 - Я бы тебя задержал, но уж очень хочется спать. Спокойной ночи.
 - Спокойной. Так могу идти?
 - Иди.
Это превратилось уже в какой-то ритуал – эти вопрос с ответом. Гюнтер расслабился, головная боль отступила, и он уснул спокойным сном.

                Авентюра VIII
Утром, ещё затемно, залаяли собаки и затрубили рога, задавая наступающему дню тему свирепого веселья охотничьего праздника. Зигфрид, которому не могла не идти зелёная куртка, рядом с которым Гюнтер, любивший щегольнуть своей холёной статью, как и всегда, казался чем-то незаметным, Зигфрид, говорим мы, встал раньше всех и был, как обычно, душой компании. Собаки рвались со сворок, чуя соблазнительные запахи из колтуна лохматых веток за границей охотничьего лагеря.
Зигфрид предложил:
 - А давайте разделимся. Кто больше набьёт дичи…
 - …тому хвала и честь, - с азартом подхватил Гюнтер. – Каждый наберёт собак, возьмёт с собой ловчего, и вперёд!
 - Ходить по лесу в одиночку неосмотрительно, - заметил Ортвин. – извините великодушно, мой король, но если вы не хотите потерять вашу весьма ценную голову…
 - Не ворчи, это прекрасная мысль, - заявил Хаген. Он был даже не похож на себя, так весел. – Если что и случится, у каждого есть рог, пусть трубит. А ты можешь остаться здесь.
 - Мда, всё равно победит Зигфрид, - произнёс Ортвин.
 - Да, но побеждать, когда все остались в лагере, неинтересно, - засмеялся зантенец.
Лай, азартные возгласы и топот копыт вспугнули лес. Хаген вышел последним, без собак и ловчего, пешком, с копьём в руке. Деревья дверями закрылись за ним, отрезав от притихшего лагеря. Хаген быстро разобрался в наложенных друг на друга следах коней и собак, нашёл след лошади Зигфрида. Вздохнув, полукровка провёл ладонью по вырезанным на древке копья рунам и начал медленно и понизив голос называть имена, никому в Бургундии не знакомые, читать перечень детей тумана. Многое было не более чем неслышимый человеку шелест, мало что смог бы услышать случайный слушатель, если бы осмелился наблюдать за этим.
 - Ан и Анари,
   Аи, Мьёдвитнир…
Собаки напали на след. Зигфриду не пришлось долго гоняться за оленем, в отличие от травивших вепря Гюнтера, Гизельхера и Ортвина. Олень отчаянно развернулся, чтобы встретить врагов, собака из смелых прыгнула ему на спину – вцепиться в шею, а Зигфрид натянул тетиву лука.
 - Нар и Нюрад,
   Регин и Радсвинн…
Хагена практически не было видно, только верхушки деревьев взлетали вверх и был слышен заклинающий нибелунгов голос. Тень полукровки скользнула по высокой траве, ярко золотившиеся глаза сверкнули в зелёном ёлочном полумраке, именно сверкнули, секундным отражённым светом драгоценных камней. Убийца шёл по следу Зигфрида.
 - Фундин, Нали,
   Хефти, Вили,
   Ханар, Свиор,
   Фрар и Хорнбори,
   Фрег и Лони,
   Аурванг, Яри,
   Эйкинскьяльди…
Хрипя, молодой олень бросился вперёд, и тут-то его и настигла стрела зантенца.
 - Дув и Андвари,
   Скирвир, Вирвир,
   Скафиннн и Аи,
   Альв и Ингви,
   Эйкинскьяльди…
 - Какой подсвинок! – Зигфрид подкинул в воздух рогатину. – Будет что подать на ужин. Отнеси в лагерь.
 - Слушаюсь, мессер.
 - Тут есть ручей поблизости? Руки мои в крови, - шутливо прибавил он и со смехом взмахнул руками.
 - Да, мессер, если вы вот туда повернёте…
Хаген прошёл мимо лужи крови и каких-то ошмётков, повествующих о победе над оленем. Взблеснул наконечник копья; небо сделалось сумрачно.
 - Тьфу! – разозлился Зигфрид, остановившись у высокой сосны. – И где же этот ручей? Ну, лучший ловчий, берегись…
Хаген стоял за елью и смотрел на подходящего к ручью зантенца. Ручей этот был с каменистым звонкожурчащим дном, и раскинулся шага на три шириной.
Последние слова на никому не знакомом языке Хаген прошептал едва слышно, но лес подхватил их ветром, донеся, казалось, до дальних подземелий короля нибелунгов. Зантенец склонился над ручьём. Хаген шагнул вперёд, подошёл почти к самому ручью, копьё в его руке было наготове. Он окликнул:
 - Зигфрид.
 - А?
Копьё взметнулось и опустилось.
Гюнтер вскачь пронёсся через лес, он гнал кабана, но одновременно понимал, что мчит куда-то, куда должен прискакать. Ортвин слегка отстал, Гизельхер вместе с егерями вовсе остался позади. Кабан сгинул где-то среди деревьев. Гюнтер вылетел к купе елей, конь стал. Потерявшие след собаки мешались под копытами. Король увидел ручей – вода его была розовой. Вскоре цвет уплыл, дно стало снова видно, но Гюнтер успел заметить эту странность и понял, что здесь охота закончилось успешно. Что-то (впрочем, понятно – что) заставило его позвать:
 - Хаген?
Никто не ответил. Спешившись, король привязал коня поводом к старому кусту и пошёл за еловую занавесь. Собаки, учуявшие кровь и разлаявшиеся, оказались там куда раньше короля. Гюнтеру сначала попался на глаза Хаген, лежавший на земле лицом вверх и глядевший на верхушки деревьев, впрочем, тут же севший, чтобы отбиться от собак, решивших было попробовать его на зуб. Псы отпрянули от него, похоже, испугавшись, но Гюнтер на всякий случай ещё прикрикнул на них и обратился к вассалу с внутренним замиранием:
 - Хаген, что стряслось?
Тот поднялся с некоторой неловкостью; лоб его пересекала ссадина, налившаяся чёрной кровью.
 - Живучий, чёрт, - ответил он, утерев кровь.
 - Кто?
Хаген показал глазами в сторону ручья. Гюнтер, откладывавший этот момент до последнего, посмотрел туда и увидел тело Зигфрида, лежащее поперёк течения ручья. Из его спины торжественно вырастало копьё.
 - Ну, вот и всё, - сказал Гюнтер. – Мне даже странно – столько говорили и думали – и вот, всё. Даже слишком быстро, так сказать… Чем он тебе лоб рассёк?
 - Щитом.
 - При нём был щит? – удивился Гюнтер. – Зачем ему щит?
 - При нём и меч был.
Король посмотрел в траву и увидел искорки мелких блестящих камней, осыпавшихся с украшенного щита, а затем и сам щит, отскочивший, по всей видимости, от Хагена. Король подумал про себя, что у вассала лоб, верно, чугунный, и улыбнулся.
 - Ну, что теперь будем делать? – буднично спросил он.
 - Созовём всех. Мне нужно в лагерь.
 - Зачем?
 - Нужно, мой король.
 - Тогда поторопись. Хорошо, что тебя не будет здесь, когда все соберутся.
Хаген, упершись ногой в труп, выдернул копьё. Услышав чмокающий звук, Гюнтер поморщился, однако затем подошёл к убитому. Ощупав рану, он почувствовал край чего-то твёрдого – знаменитой брони. Брешь в ней была совсем небольшая, как раз с листок липы.
 - Какая меткость, - похвалил он вассала и, поднявшись, с чувством выполненного долга пнул труп.
 - Имейте уважение, мой король.
 - Достаточно я оказывал ему уважение! С того самого дня, как он приехал в Вормс, чтобы убить меня и захватить Бургундию!
Хаген смахнул кровь с лица и скрылся. Собаки с интересом обступили труп; Гюнтер сказал вполголоса:
 - Прости, Зигфрид. Впрочем, ты-то чист и свободен, а на мне висит грех и, видит Бог, тебе я не навредил так, как себе.
Он снял с пояса сигнальный рог и затрубил.
Хаген, теперь без всяких церемоний, продрался через лес и вышел к лагерю. Это его появление увидел Фолькер.
 - Хаген, вы? – удивился и обрадовался он, оторвавшись от лося, которого начал свежевать. – Смотрите, какого мы свалили! А вы?
 - Я убил такого зверя, долго не забудется… - Хаген осёкся. – Выслушай меня, шпильман.
 - Да, конечно, а что такое?
 - Я, Хаген, сын Альдриана и Зиглинды, сейчас убил Зигфрида, сына Зигмунда, чему ты свидетель. Я заколол его копьём в спину.
Не только глаза Фолькера, но и всё выражение его лица сделалось как холодное серо-голубое небо над верхушками осенних деревьев. Он несколько раз порывался что-то сказать, но не мог пока.
 - Я убил его из долга мести, за оскорбление моего короля, - заключил Хаген.
 - Ну…ну… - нашёл, наконец, слова скрипач. – Ну, милостивый государь, вы и пёс! Господи Боже…
Хаген с сожалением пожал плечами и не без иронии ответил:
 - Я знал, что ты оценишь, Фолькер.
Шпильман про себя отметил, что фон Тронеге вдруг назвал его по имени. Несколько раз мигнув, потерев ладонью лоб, поглядев в землю, он слегка отошёл от изумления и принялся сыпать вопросами:
 - Но как же так? И почему? Да и ведь король Зантена был неуязвим! А я… а мне вы зачем сказали? Да как же вообще вышло столь… столь…
Но Хагена рядом уже не было, и слова из головы вылетели. Фолькер чертыхнулся, пнул какую-то кадушку, забытую здесь псарём, снова чертыхнулся, схватился за голову и попытался уразуметь, не померещился ли ему этот безумный разговор.

 - Верно, это разбойное нападение, - сказал Гюнтер, наконец. Бургунды, мрачные и подавленные, собрались в комнате нижнего этажа охотничьего домика. Зигфрид лежал на столе; Хаген лично занялся его проводами в последний путь, на глаза покойного были положены монетки, руки сложены поверх рукояти меча, возложенного убитому на грудь. Не успел никто и ответить на предположение короля, как Хаген испортил сюзерену всё предприятие:
 - Не нападение, мой король. Господа, это я его убил.
Когда взрыв эмоций улёгся и, образно говоря, пыль осела, многие выразили недоверие признанию владельца Тронеге. Хаген поклялся, и все сомнения отпали сами собой.
 - Как ты смел! – необычно сильным и даже грозным голосом вскричал Гюнтер. – Ты, подлый предатель, как поднялась у тебя рука на величайшего из героев! Ты в спину убил его, потому что в бою против него не выстоял бы никто, ты запятнал свою риттерскую честь, и мою честь, убив нашего друга, каким промыслом дьявола у тебя не дрогнула рука!
 - Мой король, - осторожно произнёс барон Румольт, - что случилось, то случилось, я бы советовал решить, что делать сейчас.
 - Молчи, советник! Он, это нибелунгское отродье, убил Зигфрида Зантенского! Хаген, ты мой друг, соратник и помощник почти восемнадцать лет, неужели всё это время ты скрывал от меня свою подлость, за что, за что ты убил его?!
 - Я мстил за оскорбление, - ответил Хаген, опустившись перед сюзереном на колено, на головы не опустив. – Я защищал Бургундию от опасности со стороны Зантена.
 - Ты человека убил, благородного, верящего нам, беззащитного человека!
 - Мой король, под суд его! – крикнул молодой риттер из Вольфенвальда.
 - Мой король, прошу снисхождения! Граф защищал вашу честь!
 - Он запятнал честь всех нас, мессер! Его нужно лишить риттерского сана…
 - Его казнить мало!      
 - Я бы и сам убил зантенца и не боюсь это говорить!
 - Молчи, Ортвин, - приказал подсудимый.
 - Да чего взять с гунна! Они все грязные твари без совести, с чего он вообще был посвящён в риттеры?
 - Ещё слово, и ты покойник, я не позволю оскорблять Хагена!
 - Ортвин, кому сказал, молчи.
 - Мессеры, барон Меца прав, нам нужно благодарить графа, а не под суд его отдавать.
 - До чего мы докатились, если о чести короля печётся не король, а готский пёс, да ещё столь ревниво и строго печётся.
 - Да откуда мы знаем, до чего докатимся ещё, если корона рогами украшена…
 - Молчать! – рявкнул Хаген, и все замолчали. Он продолжал стоять перед королём, преклонив колено. Все смотрели на него, ожидая слова. – Мы о рогах говорим или о зантенце? Оскорбление смыто. Может, ещё кого убить, или вы сами начнёте думать головой?
Гюнтер в наступившей после этого высказывания тишине произнёс:
 - Вы все высказались, мессеры? Теперь я скажу: я не хочу, чтобы это стало известно всей Бургундии, тем более что мнения моих вассалов разделились.
Ортвин счёл нужным отпустить рукоять меча.
  - Хаген, - продолжал король, - что бы кое-кто ни говорил о его происхождении, благороднорождённый владетельный граф и один из лучших моих вассалов, он принёс короне много побед. В память о его заслугах я… благодарность обязывает меня… предложить не предавать дело огласке.
 - Мой король, вы же были разгневаны его злодеянием, вы сами предлагали предать его суду…
 - Во-первых, я не высказывал этого предложения, о суде первым заговорил вон тот молодой человек. Я же не хочу видеть свою честь запятнанной ещё сильнее. Приходится признать, что убийца действовал из риттерских побуждений.
 - Мой король… - Хаген склонил голову.
 - Благодарность свою выскажешь потом. Мессеры, согласны ли вы со мной!
 - Да! – первым ответил Ортвин, сразу же за ним сказал «Да» Синольт, затем молодой граф фон Доннерберг, Румольт, несколько риттеров, многие остались в молчании.
 - Что ж, - с облегчением в душе сказал король, - теперь другой, так сказать, вопрос: чем нам объяснить смерть Зигфрида?
 - Ничем, - ответил Хаген, поднимаясь с колен. – Я его убил, и отнекиваться не буду.
 - Вот это храбро, вот это по-бургундски, - одобрил Синольт, а Ортвин покачал головой.
По крыше застучало, и зашуршало по стенам – полил дождь. Все примолкли на несколько секунд.
  - Мой король, я предлагаю действовать, судя по обстоятельствам, - подал голос Ортвин. – Возможно, всю эту весёлую охоту не удастся скрыть, а, может, и действительно не стоит.
Кое-кто покивал в знак согласия. Гюнтер, подумав, тоже кивнул.
 - Надо сегодня возвращаться, - решил он. – У нас мертвец.
 - И лагерь затопит от такого дождя, - прибавил Хаген.
 - Молчи и не встревай, я знаю это и сам! Едем в Вормс прямо сейчас, - отрезал король, - пока ещё не стемнело.
 - Но, король…
 - Сейчас темно, а путь… - попытались возразить, но Хаген встрял вопреки приказу:
 - Вы все слышали, что сказал король! Едем в Вормс.
 - Я сказал – едем, - Гюнтер оглядел вассалов, вздохнул и обратился к тому, к кому слишком хорошо привык обращаться: - Хаген… распорядись насчёт лошадей.
Под проливным дождём бургунды приехали в Вормс к утру. На улице не было никого, только неслась мутная вода и завешивали дома, церкви и крепостные стены серые струи дождя. Тело на второпях сработанных носилках оставили прямо в зале; промокшие и замёрзшие, некоторые охотники отогрелись вином из заветного шкафчика в углу, кое-кто лёг вздремнуть прямо на лавке. Хаген проводил короля в его покои, зашёл на кухню, разбудил слуг и потребовал еды и вина, однако всё это так и простояло нетронутым на крышке сундука, потому что, едва оказавшись у себя, убийца рухнул, как убитый, на кровать, хотя до того был невозмутим и вроде бы не устал, как всегда. В таком виде Ортвин и застал дядю, когда пришёл к нему часов в десять утра; впрочем, до того успело случиться ещё кое-что.
Кримхильда всегда просыпалась к заутрене раньше всего остального двора; она привыкла к этому ещё в Зантене. Теперь ей захотелось поспать подольше, челюсти сводило от зевоты, но королева решила следовать раз заведённому правилу. Дамы с молчаливым осуждением подали ей наряд и заплели волосы; помимо головной повязки замужней дамы она надела чепец со спускающимися на грудь лентами и, главное, закрывающей лицо вуалью – опухоль на глазу стала поменьше, но сам глаз практически не открывался, и зрелище левой половины лица Кримхильды не поражало красотой.
Она, чинно и изящно подобрав подол, пошла к выходу из своих покоев, одна дама шла впереди, другая позади. В прихожей наперерез Кримхильде и сопровождению бросилась молодая женщина из обслуги.
 - Лиза? – удивилась королева. – Доброго утра. Что это на тебе лица нет?
 - Моя королева, не ходите туда, - шёпотом ответила та. Если раньше глаза её делались круглыми, то теперь они стали квадратные.
 - Что там? – Кримхильда шагнула вперёд, и такая холодная властная сила прозвучала вдруг в её голосе, что Лиза подалась назад.
 - Там… вы не ходите, Христом-Богом заклинаю.
 - Что там? – Властный холод быстро закончился.
 - Там мёртвый мужчина лежит на пороге, - призналась Лиза с такой повинной, будто это она его положила у порога. Кримхильда пошла к дверям, дамы предпочли остаться на месте. Распахнув обе створки, королева в самом деле увидела труп. Опустившись на колени, она приподняла рукой его голову.
 - Нет, - сказала она со спокойным недоверием и недоумением. – Нет-нет-нет.
 - Что? – выдохнула Лиза, боясь подойти. Кримхильду трясло, она неуклюже поднялась, отступила, с отвращением держа на отлёте руку, которой касалась мертвеца, прижимая пальцы другой к губам. Пальцы эти дрожали, и губы дрожали.
 - Зигфрид, - прошептала она. Наконец, она окончательно осознала случившееся и закричала, или даже завизжала, во весь голос. Согнулась почти пополам, её прямо крючило, как рассказывала потом Лиза. Дамы не решились броситься к ней, так и замерли с бестолковым видом. Кримхильда выдохлась; Лиза побежала за дверь, позвать кого-нибудь.
Первым прибежал полуодетый и напуганный Румольт, за ним пажи, женщины, знатные и незнатные лица; последними, разумеется, появились «зелёные плащи». Кримхильда снова нашла в себе силы для крика; сначала она звала мужа, потом поминала Бога, а потом только сипом повторяла:
 - Хаген… Хаген…
 - Я могу что-нибудь для вас сделать, моя королева? – спросил Румольт с неким любопытством. Она вздрогнула:
 - И я хотела, и я! Боже мой… - она вцепилась пальцами в вуаль, в щёки. – Приказ… он же спросил, а я знала, я знала… я сама… я… Зигфрид…
 - Королева, прошу вас, вам нужно уйти отсюда. Идите, лягте в постель…
 - Я не хочу спать! Я хочу видеть Хагена! И я хочу видеть брата! Я хочу… - Она растеряла свою уверенность. – Ничего в жизни больше не хочу… он… помогите, кто-нибудь…
Румольт кивнул дамам, те нерешительно подступились к Кримхильде, и, наконец, взяв её под руки, увели в опочивальню. Королева плакала, и вскоре забылась; дамы в кои-то веки смогли выспаться.
 - Что это такое было?! – возопил Гюнтер, услышав от Румольта рассказ о происшествии у порога Кримхильды. – Хаген!
 - Я здесь ни при чём, - сказал тот. – Кто-то пошутил.
 - Что это за шуточки такие?! Кто-нибудь, объясните мне, почему, так сказать, мертвецы по лестницам передвигаются.
 - Одно объяснение – ходит покойник, - сказал Румольт. Гюнтер медленно обернулся к Хагену, и тот прибавил к объявлению кюхенмейстера:
 - Неупокоенная душа.
 - В церковь, - прошептал Гюнтер, лицо его посерело почти как у владельца Тронеге, на лбу выступил пот. Руки тряслись, он был на последнем издыхании. – В церковь, отпеть, пожертвую сотню марок на помин души, да, сотню марок… Надо скорей отнести его в собор!
 - Он уже там, - ответил Хаген. – Я распорядился, когда меня разбудили.
 - Что бы я без тебя делал… - пролепетал Гюнтер.
 - Мой король. Мой король!
 - Что?
 - Возьмите себя в руки. 
Голос Хагена, в котором звучали почти повелительные ноты, несколько отрезвил короля.
 - Да, - сказал он. – Да. Сегодня же требу за упокой души.
Хаген и Румольт дружно поклонились и так же дружно отпросились. За дверьми барон сказал:
 - Страшно смотреть на короля, а на королеву Кримхильду ещё страшнее.
 - А что с ней?
 - Она стала спокойна, как, прости Господи, вот та башня! – Румольт показал на Башню Служанок за окном. – Никогда не видел такого лица, какое у неё теперь. Святые небеса, как только Зигфрид на беду приехал в Вормс, и король, и королева словно постарели лет на двадцать. Думается мне, дело скоро станет ещё хуже, хотя, куда уж хуже…
 - Есть куда, сударь Румольт, - ответил Хаген, глядя неотрывно на дверь в покои короля. – И ещё как есть.

                Авентюра IX
Три дня должно было тело лежать в церкви, должно было быть отслужено определенное количество заупокойных месс, спето столько-то псалмов и пожертвовано столько-то марок. Кримхильда не выходила из своих покоев первые два дня, хотя и сделала большие вложения в богоугодное дело; на третий она пересилила себя и пришла собор, чтобы отдать последний долг покойному. Гюнтер также почувствовал себя обязанным быть на мессе, так что в собор приехал едва ли не весь двор. Люди стояли в проходах, во всех нишах, упасть здесь могло разве только небольшое яблочко-дичок. Сложившие ладони ангелы сверху смотрели на прихожан. Золотилось убранство собора, кресты, статуи святых гнездились высоко-высоко на выступах стен, будто охраняли покойника. Кримхильда, по-прежнему прятавшая лицо под вуалью, изящно подобрав длиннейший подол, опустилась на скамеечку для коленопреклонения;  запел хор, и казалось, что голоса звучат откуда-то словно с небес. Гюнтер, преклонив колени и потупив глаза, думал о том, что он должен сейчас чувствовать, торжество, раскаяние, или, может, боль утраты. В конце концов, он непричастен к смерти Зигфрида, к тому же, сан, данный Гюнтеру Богом, обязывает его защищать королевство от врагов… Конечно, он искупит грех попустительства, и всё будет в порядке… Хаген остался у дверей собора, высоких, украшенных резными фигурами; Гюнтер не чувствовал сейчас потребности в нём – напротив, с кем он не хотел встречаться, так это с ним, даже Кримхильда не так беспокоила его (особенно после писем от графа Вольфенвальда, намекающих на какие-то интриги). Впрочем… Брюнхильд. Она отсидела все мессы без всякого участия, лицо её застыло, она не замечала, что делает. Она сидела и теперь на женской половине, преклонив колени и глядя перед собой. Гюнтеру показалось, что она будто обдумывает что-то. Ему стало до презрения жаль её; он отвернулся.
Едва прозвучало слаженное «Аминь» (кое-кто стал прикидывать, как пробраться к выходу), вдова поднялась с места и обернулась к прихожанам:
 - Господа, я попрошу вас всех задержаться и склонить слух к речам бедной вдовицы.
Голос её подрагивал, под стать словам; Гюнтер, будучи близко к ней, видел, как её руки мнут ткань подола. На пальце, выделяясь даже на фоне белого траура, маслянисто блестело кольцо.
 - Никто не знает, кто убил моего мужа, однако у многих честных людей возникли подозрения…
 - Месстрес, зачем в Божьем храме разъяснять убийцу… - подал голос священник (епископ был болен и службу поэтому не служил). Кримхильда бросила на служителя церкви такой взгляд сквозь вуаль, что тот умолк.
 - Я хочу, чтобы Хаген фон Тронеге подошёл к телу.
 - А больше ты никого не подозреваешь? – с иронией осведомился Гюнтер. – К чему изображать из себя невесть что, уймись.
Кримхильда обернулась к нему; она стояла, как уже сказано, близко к брату, шагах в четырёх от козел, на которых был установлен гроб.
 - При приближении убийцы из раны убитого потечёт кровь, и ты это знаешь. Если Хаген боится…
 - Что ж вы сами, месстрес, к гробу не подходите близко? – подал голос кто-то, по всей видимости, Синольт. Со стороны дверей собора раздались шаги, и в возникшей непонятно откуда тишине Хаген пошёл к алтарю. Руку он держал на рукояти меча и весь выглядел настолько угрожающим и готовым к атаке, будто выходил на бой, что волна холодка явственно прокатилась по бургундам.
Хаген стремительно подошёл к гробу и даже поводил над ним ладонью.
 - Ну? – поинтересовался он, похоже, у Зигфрида. Тот промолчал, а Гюнтер сказал, поразившись про себя уверенному звучанию своего голоса:
 - В Вогезен орудуют разбойники, всем известно, что это они убили нашего гостя.
 - И я с этими разбойниками хорошо знакома,  - ответила на это Кримхильда, глядя на Хагена. Сквозь вуаль только приходской священник видел её лицо, на котором была словно бы даже надежда.
 - Ну? – тихо спросила теперь и она почти с мольбой.
 - Подойдите, моя принцесса, - посоветовал Хаген. – Смотрите.
Вдова отшатнулась, но, вспомнив о зрителях, подошла.
 - Убийца! – с надрывом закричала она, показывая на гроб. Гюнтер, вытянув шею, увидел, как разбухло шитьё на богатых одеждах покойника и как расплывается под ним лужа крови, затопляя белые цветы, которыми был украшен гроб.
 - Это ничего не доказывает! – сказал Гюнтер, чувствуя, что сипнет. – Я не поверю, что мой верный вассал совершил убийство… я…
 - Ты? Ты ничтожество, Гюнтер, - заявила Кримхильда, глядя на Хагена и ради него не повернув головы к брату. Хаген в ответ спокойно смотрел на неё, как никогда не смотрел раньше. Кровь текла из тела, мёртвого уже несколько дней. Такие чудеса были в порядке вещей.
 - Какие смелые слова! – вскипел король. – Думай, что говоришь и кому говоришь, сестрица! Да и откуда тебе знать, что значит это знамение, может, убийца тоже стоит рядом с гробом…
 - Я? – спросил священник, захлопал глазами и впал в изумление. Хаген ухмыльнулся, похоже, ему весь этот балаган доставлял удовольствие.
 - Бургунды, - произнёс он, оглядев собор, - зантенца убил я. Я это говорил, и ещё скажу.
Поднялся шум, в котором явственно выделялась общая мысль «Так вот оно что…» и следствие: «Значит, было, было у Зигфрида с королевой». Гюнтер провёл ладонью по лицу. Владелец Тронеге сделал последний ход. Обернувшись, к королю, он сказал:
 - Я нарушил приказ. Вы вправе наказать меня по своему усмотрению. Я приму любой приговор.
Кримхильда зашипела. Лихо, подумал Гюнтер, кто теперь скажет, что Хаген действовал по приказу сюзерена? Он снова провёл ладонью по лицу, по уставшим  от свечей глазам, не зная убить ему Хагена или расцеловать, мерзавца верноподданного.
Мерзавец тем временем раскланялся и вышел. Удивительным образом на его пути не оказалось ни единого человека, хотя собор и был набит битком. Кримхильда, очнувшись, крикнула ему вслед:
 - Убийца! Предатель, Иуда! Чтоб тебе умереть страшнейшей из всех смертей и гореть в аду! Ничего, Бог воздаст! Нигде и никогда тебе не найти покоя! Никому из вас не найти покоя! Все вы ещё вспомните Зигфрида Зантенского…
Фолькер благоразумно выскочил одним из первых, не дожидаясь толкотни в дверях, и едва не задел какого-то невысокого паренька, странно посмеивающегося. Глаза его на миг сверкнули золотом, но Фолькер отметил это только краем глаза и краем сознания. Паренёк однако крикнул «Виват графу Хагену!», и кто-то даже подхватил… Грозила начаться не только давка, но и драка.
Оказавшись на воздухе, Фолькер оглядел серое душное небо, неуютную осеннюю холодную даль, плиты возле собора и пожухлую слякотную траву остальной улицы, приземистые добротные дома, узорные флюгера на крышах. Шпильман с тоской вздохнул; ещё не выдохнув весь воздух, он увидел Хагена, поправляющего на лошади седло. Фолькер, склонив голову набок, всмотрелся в него, чувствуя сумятицу в душе. А ведь он всегда полагал, самодовольный грешник, что уж добро-то от зла отличить сумеет! Хаген обернулся, его глаза потемнели.
 - Что смотришь? Я не урод балаганный, - грубо окоротил он скрипача и вскочил в седло.
 - Я хотел с вами поговорить, - поспешил ответить Фолькер, боясь, что Хаген сейчас уедет.
 - О чём? О подлости моей? – Владелец Тронеге с прищуром посмотрел на скрипача. Фолькеру померещилось что-то такое в его взгляде, что он осмелел.
 -  И об этом тоже. Как вы могли, как вообще такое случилось, и…
 - Знаю я, что ты мне скажешь, - по лицу убийцы пробежало что-то вроде гримасы. – Жаль, что так вышло, шпильман.
 - Хаген, постойте, - Фолькер попытался собраться с мыслями.
 - Я тебе ещё «пса» не забыл, и больше слушать не обязан, - Хаген тронул лошадь с места.
 - А что я, должен был сказать, что вы подвиг совершили?! – спросил Фолькер ему вслед и со злости прибавил: - Пёс вы и  есть!
Хаген не обернулся и вообще никак не среагировал.
 - Зря ты так сказал, он не забывает подобного, – заметил голос Румольта у шпильмана за спиной.
 - Здравствуйте. Спасибо за совет, - уныло отвечал тот. – Сами вы что думаете о случившемся?
 - Да так… Это долгий разговор. Кстати, не спешишь ли ты куда?
 - Нет, сейчас двор в трауре, и мои песенки не к спеху, - Фолькер развёл руками, и Румольт улыбнулся. – А к чему вы спросили?
 - Хотел бы я с тобой побеседовать. Говорят, ты едва ли не свидетель убийства.
 - Ну, не совсем свидетель, это Хаген удостоил меня такой чести.
 - Так идём, расскажешь. Отсюда недалеко до таверны «Голова».
 - Это мне по душе, мессер. Но хорошо ли в такой день?..
 - И ты спрашиваешь меня, весёлый шпильман! Это ты должен убеждать меня, а не я тебя.
 - Меня, кажется, мучает совесть, - признался Фолькер. – Или, вернее, стыд. Это очень нехорошая история, мессер.
 - Ещё бы, ну, рассказывай. Я пеш сегодня, так что пойдём, как горожане, по улице.
Пока скрипач, неторопливо шагая к таверне «Голова», рассказывал кюхенмейстеру о том, как Хаген взял его в свидетели, мимо Вратных башен проскакал всадник. Конь был уморен, да и  наезднику пришлось не лучше. Он проехал напрямик, к замку; одежда его была грязная и пыльная, вид весьма неухоженный и второпях перевязано предплечье. Несмотря на всё это, барона Данкварта в нём ещё возможно было узнать. На воротах его задержали, и он бы мусолился подозрительными «синими плащами», пока не упал бы с лошади, если бы к замку не подъехал в гордом одиночестве Хаген.
 - Данкварт! – Он был ещё в дальнем конце площади, и вот он уже здесь.
 - Я вижу, у вас здесь много чего случилось, - мрачно заметил тот. – Во всяком случае, о провинциях король забыл вовсе.
 - Он не разбирал письма. Герхард засыпал его кляузами. Больше ничего не доходит. Что случилось?
 - Фон Рависсант бунтует и пытается захватить твоё, брат, графство, а также пытался сделать так, чтобы я обрёл вечный покой в земле Вольфенвальда. Я потерял в двух стычках почти всех воинов, что были со мной. Если даст Бог, трое доберутся вскоре до Вормса, мы разделились. У них могут быть, к тому же, ценные сведения. Но и я кое-что знаю…
 - Так, - оборвал его Хаген. – приведи себя в порядок, передохни. Потом – к королю.
 - Совет не выйдет собрать?
 - Не думаю.
Проехав во двор, Данкварт с трудом спешился, потом посмотрел на чёрные полотнища на флагштоках и спросил:
 - Что здесь всё-таки произошло? Кто-то умер?
 - Я Зигфрида убил. Потом об этом, ради Вотана.
 - Кого убил?!
 - Сказал, потом.

 - Я не знаю, что мне думать, - в «Голове» было темновато, и возникало ощущение, будто уже наступил вечер, хотя ещё только пробил полдень, и от этого находило странное состояние будто полусна. Тем более, Фолькер не выспался и теперь хорошо поел и выпил стакан-другой, от этого хотелось задремать прямо за столом или выговориться. Румольт, на которого напал стих общительности, живо заинтересовался рассказом скрипача и его теперешними рассуждениями, а скрипачу, в свою очередь, всё сильней хотелось более побеседовать с кем-нибудь, чем задремать. Ему давно уже было нужно, чтобы кто-нибудь его или разубедил, или согласился с ним.
 - Об убийстве? Мне как раз кажется, что здесь всё просто. Не подумай, что я не благочестивый христианин, я знаю, что мы все мы одно во Христе Иисусе… Но, знаешь ли, вызывает сомнения, что мы, бургунды, можем быть одним с готами, гуннами или франками.
 - Вы к тому клоните, что Хаген не совсем бургунд?
 - Скорее, я подвожу свою речь к тому, что, хотя я искренне уважаю его, и выступил на его стороне тогда, в Вогезен, по чести сказать, я его… эээ, побаиваюсь. У него в руках многовато власти будет, и убивать зантенца он не имел никакого права, однако это не сказать чтобы действительно предательство… Словом, сослать его надо бы.
 - Вы, мне кажется, тоже запутались, мессер.
 - Ничуть.
 - Тогда простите, просто я сужу по себе.
 - А что для вас есть тёмного в этом деле? Убийство оно и в Гунненланде убийство.
 - В том-то и дело, что это преступление, злодейство, - Фолькер облизнул пересохшие губы. – Однако я не могу видеть в Хагене преступника! Возможно, потому что я никогда не преклонялся перед покойным королём. Я считал, и считаю и сейчас, что он был несправедлив и… Но это не оправдывает преступления! – Фолькер загорелся. – Даже будь он злодеем…
 - Ну, тут ты загнул, друг. Злодею не грешно воздать за злодеяния.
Фолькер энергично помотал головой:
 - Мессер, вы сами сказали, что убийство и в Гунненланде убийство. Хаген убил короля, который доверял нам, бургундам, считал нас друзьями… Он при этом так обошёлся с королевой, но я не о том речь веду… Так вот, он мнил нас друзьями и получил предательский удар копьём. Разве это оправдывает убийцу – то, что убитый подавал много поводов для ненависти?
 - Нет, конечно.
 - Вот именно, мессер. Однако у Хагена своя правота, и вопрос в том, чья правота правее… То есть, нет, что это я говорю! вопрос в том, где добро и где зло, или где меньшее из двух зол. Убийство – преступление, но зантенец…
 - Выходит, что лучше бы Хагену и Зигфриду убить друг друга, и воцарилась бы справедливость.
 - Так ведь короля невозможно было убить! Не один я, многие другие своими глазами видели, как отскакивали от него саксенские копья и турнирные мечи… Я, собственно, говорил о том, что не могу видеть в Хагене злодея, хотя он и есть злодей и прочее. В душе я чувствую, что он прав!
 - Так, может, он действительно прав.
 - Но это же не так! – Фолькер пребывал в полном расстройстве. – Я знаю, что такое честный поединок и что такое убийство из-за угла. И все прочие это знают, порицают Хагена и так далее. Ничто его не оправдывает, но я оправдал его. И почему я один, словно… - Фолькер осёкся. – Да что это я говорю об одном себе, вы, мессер, чью сторону приняли в душе?
 - Ты-то сам можешь на этот вопрос ответить?
 - Нет, - признался шпильман. – Не могу. Разумом я вижу Зигфрида невинной несчастной жертвой, а он и есть жертва, но сердцем я… я уверен в благородстве Хагена. Или у меня непорядок с сердцем, или у всех прочих, и, я думаю, непорядок – у меня. Вы, мессер, что думаете?
 - В общем-то, один другого стоит, один гунн, другой зантенец… Впрочем, Зантен нам ближе. Что за причина для убийства – оскорбление? Что он, изувечил короля Гюнтера, ограбил его? нет, он его «оскорбил», а Хаген преисполнился жажды убийства оттого, что «оскорбили» даже не его самого, Хагена, а короля! Если это так ощутимо, то король бы и мстил.
 - Мне кажется, причина глубже.
 - Всё-таки Зигфрида стоило убить, а Хагена теперь надо казнить.
Фолькер подавил смешок:
 - Вот она, высшая справедливость. Вы говорите, Зигфрида стоило убить. Беда в том, что Зигфрид тогда, когда король женился на королеве Брюнхильд, хотел помочь королю и действовал из благих побуждений, и Хаген тоже действовал из благих побуждений, может, даже ещё более благих. И за это ему позволено убивать? Нет, конечно.
 - Слушай, шпильман, кто в нашем споре на стороне Хагена – ты или я?
 - Наверно, всё-таки вы. Я согласен с вами только наполовину. Я уже говорил, что Хаген был спокоен и доволен, когда пришёл в лагерь искать свидетеля, в нём не было даже вот такой крошки совести. – Фолькер пальцем показал на хлебную крошку на столешнице.
 - Ты пытаешься убедить самого себя, - заметил незнакомый и странный голос. Обернувшись, Фолькер и Румольт увидали маленького человека в плаще с капюшоном. Лицо его при этом легко можно было разглядеть, но скрипач потом, хоть убей, не мог вспомнить, как же он выглядел.
 - Ты сам не веришь в своё собственное мнение и собственные чувства, - равнодушно, но будто с интересом, продолжал человек, глядя на оторопевших собеседников. – А своё-то мнение следовало бы уважать, оно тебе ближе, чем чьё-то чужое.
 - Вы, что, подслушивали? – вспыхнул шпильман.
 - Если не хотите, чтоб вас слушали, запирайтесь в тайных покоях, - холодно ответил человек.
 - Да, вы правы, пожалуй, - примирительно сказал Румольт, подозрительно приглядываясь к неожиданному собеседнику. Фолькер задумался над словами о собственном мнении и собственных чувствах.
 - А вы сами что думаете? – спросил он.
 - А тебе интересно? Ты начнёшь спорить, если я с тобой соглашусь, и спорить, если я с тобой не соглашусь.
Фолькер улыбнулся:
 - А вы, похоже, правы! Да, что-то я слишком много об этом думаю… Присаживайтесь к нам, если хотите.
 - Нет, благодарю, - несмотря на вежливость слов, и у Румольта, и у Фолькера возникло неприятное ощущение, будто странный человек облил их презрением. – Когда увидишься с Хагеном, скрипач, передай ему, что он зря старался, всё уже идёт по пути, что давно назначен. Запомнил?
Шпильман кивнул, чувствуя тяжесть в голове.
 - А как вас зовут, от чьего имени передавать?
 - Он сам поймёт, от кого. Моё почтение, - с лёгким поклоном человечек практически мгновенно исчез с глаз. Фолькер, поминая Бога, Деву Марию и всех святых, вскочил с места и хотел броситься вслед туманному существу, но остановился и сел обратно, так как никого выходящего не было уже ни в таверне, ни у дверей.
 - Что такое? – удивился Румольт.
 - Не сойти мне с этого места, у него были золотые глаза!
 - У кого?
 - У этого человека, если он вообще человек, - Фолькер потёр висок. – Как странно.
 - Зачем ты согласился передавать какие-то странные сообщения, да ещё самому Хагену?
 - Не знаю, может, он колдун, этот человек? У меня разболелась голова после того, как он на меня посмотрел.
 - Это не колдун, сам понимаешь, это какой-то гуннский цверг. Он даже ростом настоящий гном.
Скрипача осенило:
 - Нибелунги! Вот это да!
 - Если у Хагена такая родня, ему не позавидуешь.
 - Скорее, не позавидуешь этой самой родне, - усмехнулся Фолькер. Помолчав, негромко произнёс:
 - Знаете, а ведь он прав, кругом прав…
 - Насчёт убийства?
Шпильман кивнул и сказал:
 - Давайте выпьем за упокой души зантенского короля и забудем обо всём этом!
Румольту эта мысль пришлась по душе.
 
 - Какой же мерзавец этот фон Рависсант! – воскликнул Гернот, когда Данкварт закончил своё повествование. – Нужно скорее собирать войско и усмирять его, вы согласны со мной, господа?
 - В общем – да, но посмотри, брат мой, что пишет сам фон Рависсант, - Гюнтер взял письмо в руки. – Что Хаген хочет захватить Рависсант под свою руку.
 - Так я этого не делал, чёрт! – вспылил Хаген. Убийцу как заинтересованное в деле лицо пропустили на совет только после долгих препирательств с графом Нахтигальштадта и вольфенвальдскими баронами. – Он там ещё пишет, что вы собираетесь утянуть в казну Вольфенвальд. Это бред!
 - Разумеется, это бред, - сказал Гернот. – Он не знает, в чём бы ещё таком тебя, Хаген, обвинить. Хитёр-то он хитёр, да недостаточно, чтобы придумать нечто более правдоподобное.
 - Нет, принц, - отвечал Хаген чуть ли не с печалью. – Герхард ничего не придумал, вообще ни черта. Всё за него придумали.
 - Не может быть!
 - Кто? Кому это было нужно? – вклинился граф Доннерберга. – Такую свинью подложить и Рависсанту, и Тронеге!
 - Ну как же. Фон Вольфенвальд.
 - Причём здесь граф? – проскрипел старик фон Нахтигальштадт.
 - Я уже ничего не понимаю, - признался король.
 - Что он тебе рассказал, Данкварт? Что Герхард собрался оттягать у меня Тронеге, а вас поубивать, и получить второе графство.
 - Да!
 - Да кто даст ему это графство? Смотри: он отсудит титул у меня, он убивает тебя, Ортвина. Остаются твои дети – хорошо, он их тоже убил. Род прервался. Графство отходит ближайшему родственнику – а это обратно я как твой сводный брат.
Данкварт дико посмотрел на Хагена и хлопнул себя по лбу.
 - Чёрт меня возьми!
 - Вот именно, - заметил Ортвин.
 - Меня с самого начала смущал этот план, - объявил Гюнтер. – Но если виновник всего произошедшего фон Вольфенвальд, как это сделал и зачем?
Хаген подошёл к карте, развешенной на стене, и обвёл пальцем контуры графства Вольфенвальд.
 - Точно, - вскрикнул фон Доннерберг, - Вольфенвальд перекрывает все пути в Вормс с востока! Я всё понял, он же мог просто не пропускать через свои земли никакие вести из Рависсанта в столицу!
Хаген кивнул.
 - И зачем же ему это? – сварливо спросил фон Нахтигальштадт.
 - Вот фон Вольфенвальд мог отхватить второе графство, - сказал владелец Тронеге. – Он двоюродный брат Герхарда. Он сталкивает нас лбами. Если меня убьют – хорошо, есть путь к королю и первому месту в совете, никто не помешает.
 - О Господи, - сказал король.
 - Герхард – бунтовщик и лишается титула. Или, ещё лучше, убит. Графство отходит ближайшему родственнику, детей у него нет. Ближе всех – кузен, фон Вольфенвальд.
 - Собственного родственника… подлость…
 - А если бы и не родственника, менее подло это не было бы!
 - Не верю, господа.
 - Я  - верю, - веско сказал король. – Его выгода видна здесь очень ясно.
 - Мда… - протянул Гернот. – А те вооружённые люди, что преследовали барона Данкварта на пути в Вормс?
 - А зачем фон Рависсанту отряжать туда людей, если вся эта история с захватом Тронеге шита белыми нитками? – ответил фон Доннерберг. – Да у него каждый человек должен быть на счету, если он пытается отвоевать Тренненштрассе.
 - Зачем же, по-вашему, графу Вольфенвальда придумывать этот глупый план? – осведомился фон Нахтигальштадт. – Чтобы убедить барона Данкварта в нём?
 - Чтобы ещё больше всё запутать, - ответил Хаген. – Пока кто-нибудь вообще поймёт, что к чему, войну будет уже не остановить.
 - А как остановить её сейчас? Он же бунтовщик, нужно его усмирять… Что делать, если Аустри нападёт, а, может, уже напала? Ведь теперь никаким вестям верить нельзя. Давай, Хаген, скажи своё веское слово, если уж ты взялся держать речь.
 - Нужно быть готовыми к войне с Аустри, - отвечал Хаген. – И переманить Герхарда на нашу сторону.
 - Герхард, правда, считает, что аустринцы всё же лучше бургундов, потому что бургунды-де позволяют моему брату себя доить, - заметил Данкварт.
 - Представляю себе Хагена в виде доярки, - не преминул вставить слово Ортвин.
 - Ну, каким образом его переманить, давай, говори, - сказал король. – Просвети нас.
 - Во-первых, убедить, что Аустри его сожрёт. Во-вторых, - Хаген по обыкновению загибал пальцы для наглядности, - простить ему бунт. В-третьих, разобраться с Тренненштрассе.
 - Вы – я спрашиваю всех троих бойцов из Тронеге – вы готовы уступить ему спорные земли? – спросил Гюнтер.
 - Сказать по правде, нет, - ответил Хаген, а Ортвин и Данкварт красноречиво улыбнулись.
 - Тогда это обман, - сказал граф фон Нахтигальштадт. – Господа, Хаген опять заведёт нас туда, где мы потеряем гербы и шпоры! – Голос его задребезжал, но глаза были ясны. Хаген ответил на это:
 - Я сказал «разобраться». Это надо решить раз и навсегда.
 - А фон Вольфенвальд? – ввернул Гернот.
 - Фон Вольфенвальд, - Хаген покосился на принца. – С ним нам поможет Герхард. Мы его прищучим сначала силой, потом законом. Он злоумышляет против короля.
 - Но сначала нам нужна поддержка фон Рависсанта, не отправитесь же вы к нему сами?
 - Почему нет. Отправлюсь.
 - Полно, Хаген, он откажется с тобой говорить, да ещё сошлётся на Гунненланд или на Зигфрида. Я не хочу окончательно потерять восточные земли.
 - Я согласен с братом. Может, поеду я? Он послушает меня, я думаю…
 - Ехать должно войско, - сказал Хаген. – Или мы малым числом. Это наше родовое имение и наше дело, - гордо прибавил он.
 - Хорошая мысль, - обрадовался Гюнтер. – Но помните, несмотря на то, что это ваше дело, от вас зависит многое, весьма важное для королевства.
Совет молчанием одобрил короля. Никому, кроме Гернота, не хотелось лезть в драку с фон Рависсантом, да, впрочем, и принц был готов только к переговорам.
 - А теперь, так сказать, вопрос о войске.
Хаген сразу же ответил:
 - Нам нужно прорваться через Вольфенвальд…

                Авентюра X
Фолькер слонялся по городу почти весь день, для его профессии не было зазорно гулять по деревянным настилам и вдоль грязных колей, в которых шастали свиньи. Впрочем, для прогулок вдоль колей Фолькер слишком ценил свои ладные короткие сапоги; однако он дошёл до самого края города, почти случайно дошёл до харчевни с вывеской в виде двуострого топора и замер перед ней. Чертыхнувшись, двинулся дальше, дошёл до какой-то поросшей травой улицы, увидел вдоль ограды какого-то дома мелкие в мелких же колючках кусты. Ветки переплелись, сцепились шипами, и на скрещении их светились красными огоньками ягоды, похожие на капли крови. Вот так, подумал Фолькер, на перекрещении судеб всегда проливается кровь. Особенно когда такие острые судьбы и колючие души. Идя прочь, он оглянулся пару раз на кусты, и уже стал придумывать рифму к слову «судьбы», когда его вдруг будто стукнуло по голове. Он замер посреди улицы. Уже наступал вечер. Шпильман устал и физически, и душевно, так как уже с самого полудня ничего не ел и слишком много всего перебирал в душе. Он развернулся и пошёл к замку; по дороге ему опять попалась вывеска с секирой, он на этот раз только покосился на неё.
Ему пришлось стучать в уже запертые ворота замка, «синие плащи» открыли далеко не сразу и с недовольным ворчанием. Фолькер вошёл во двор полный решимости отыскать Хагена, однако решимости этой поубавилось, когда он увидел владельца Тронеге собственной персоной, прислонившегося спиной к стене возле крыльца в вечерней тени. Он и сам был похож на такую же тень. Фолькер повёл плечами и направился к крыльцу.
 - Хаген, - окликнул он. Тот отделился от стены. Разговор шпильман решил начать с нейтрального. – Послушайте, сегодня после мессы в таверне «Голова» ко мне подошёл странный человек и просил передать вам кое-что, когда я с вами встречусь.
 - Откуда ему знать, что ты со мной встретишься?
 - Откровенно говоря, я и сам этого не знал, а уж откуда ему знать…
После паузы Хаген спросил:
 - У него были золотые глаза?
 - Да.
 - Что он сказал?
 - Что вы зря старались и всё идёт по давно назначенному пути.
Хаген резко подался вперёд:
 - Так и сказал?
 - С места этого не сойти.
 - Но… - Впервые Фолькер видел его растерянным. – Тогда… он… Он меня провёл! Хвост Андвари! Волки и вороны, он меня обманул… Чёрт, а я-то хорош… Ладно, - с решимостью заключил он. Фолькер осторожно спросил:
 - Вы можете сказать, что случилось?
 - Зачем тебе? – мрачно ответил полукровка. – Что тебе с псом разговаривать.
 - Собственно, из-за этого я и пришёл.
 - Да?  - Хаген вскинул на него глаза. – Тогда слушай: есть предсказание. Месть за убийство героя будет страшной. Этот герой был Зигфрид. И ещё Мунин знает сколько людей погибнет из-за того, что я убил Зигфрида. Говорить больше не о чем.
 - Зачем вы мне сказали это?
 - Мне кажется, мы могли даже друзьями стать. Но не судьба, так что иди подобру-поздорову, - грубо отвечал владелец Тронеге.
Фолькер опустил глаза, потом поднял их на Хагена. Тот, похоже, ждал, что шпильман скажет на его объявление.
 - Ну, знаете ли… - Скрипач издал смешок, не зная, чем закончить фразу. – Я хотел сказать вам, и сейчас говорю это, что раскаиваюсь за свои слова, и, чтоб меня молнией на месте пришибло, вы не преступник! Да, а предсказание предсказанием, Бог с ним, виновен тот, кто его сделал, а вы – лучший человек королевского двора!
 - Это уж чересчур, - заметил Хаген с улыбкой в голосе.
 - А всё равно я от своих слов не откажусь! – отвечал шпильман, чувствуя, что на душе стало, наконец, легко, и противоречия отошли в область юридических казусов. Теперь он уже не сдержал смеха. Хаген тоже хмыкнул, а потом махнул рукой:
 - Ты не понимаешь, чем всё закончится, - сказал он. – И не знаешь, что я сотворил.
 - Тем лучше!
 - Прекрати меня оправдывать. Если сам погибнешь?
 - Где суждено погибнуть, там смерть тебя найдёт!
На владельца Тронеге это произвело впечатление: он всё-таки рассмеялся.
 - Ну надо же, - произнёс он.
 - Действительно!
 - Ты, что, мне в друзья навязываешься?
 - А хоть бы и так, - ответил Фолькер, не подумав. – После всего, что я за этот день передумал, я не боюсь даже вашей дружбы.
 - Значит, всё-таки судьба, - заключил Хаген и протянул Фолькеру руку. Они обменялись рукопожатием.
 - Сыграть вам что-нибудь?
 - Можно на «ты», раз такое дело.
 - Какая честь, вот это да. Что ж, я… тебе что-нибудь сыграю, а ты взамен расскажи, что произошло. Даже на воротах только о том и говорят, что король созвал советников.
 - Я и сам расскажу. Фон Рависсант бунтует. Хочет отхватить моё графство.
 - Как? Почему?
 - Потому что ему хочется, - Хаген пожал плечами.
 - Какого дьявола, прости меня Господи! Нужно хорошенько ему наподдать, и, мне кажется, не один я так думаю.
 - Не один ты. Мы и поедем ему наподдавать.
 - Кто это «вы»?
 - Я, Ортвин, Данкварт и с полтысячи всадников.
 - Таким малым числом.
 - А голова на что?
 - Я могу отправиться с вами? – спросил скрипач после паузы.
 - Отправляйся, - ответил Хаген с удовольствием. – Ты сыграешь, а мы споём.
 - Глядишь, бунтовщики и разбегутся, - прибавил Фолькер.
 - Что мы стоим, идём, - Хаген взбежал на крыльцо, шпильман поспешил за ним, продолжая разговор:
 - Какие слухи по городу ходят, один краше другого! Краше, я бы сказал, в гроб кладут.
 - Об убийстве?
 - Да, кое-кто уже думает, что короля Зигфрида отравила его жена. – Хаген на это обернулся не без недоверия. – Разумеется, в убийцы записали уже и короля, и королеву, и твоего племянника, и даже тебя самого!
 - Да ну? – усмехнулся Хаген. Они вошли в Олений зал, где накрывался стол для позднего ужина, так как король и его совет, заседая, проголодались.
 - Причём, не так уж много, по сравнению с теми, например, кто считает убийцей королеву, прости Господи.
 - Не радует. Королеву не любят. Герольда, что ли, послать…
 - Сообщить горожанам, что ты убил? Они ещё ниже будут кланяться, честное слово.
 - Иди ты, друг мой шпильман. Не говори, чего не знаешь. Герольда, правда, не пошлю.
 - «Лги обо мне! Тебе я отомщу:
   Я о тебе всю правду сообщу».
Граф оценил двустишие по достоинству.

 - Горемычные настали времена,
  Ты мучительно больна, моя страна.
   Но болезнь твоя особенно страшна,
   Ибо ты не понимаешь, что больна.
Вот.
 - Сходу придумал?
 - Нет, это не мои слова, они пришли мне на ум, когда мы мчали через Вольфенвальд, будто какие-то зайцы… Странно, что мы вообще остались целы, столько разбойничьих засад не бывает за раз, наверное, даже в Баварии.
 - В Баварии их меньше, чем думают в Бургундии. А в Вольфенвальде я осторожничал. Сейчас будет гораздо веселее. Я тебя предупредил.
 - Это не может не радовать!
 - Да, - ответил Хаген будто своим мыслям и оглянулся на подтягивающийся отряд. – Вроде все. Поехали. К вечеру должны быть на месте.
 - Хаген, лошади устали, - сухо сказал Данкварт, всё последнее время старавшийся с братом не разговаривать. – Если так гонять их, они могут пасть, мы столько времени идём без отдыха.
 - Герхард там, - парировал Хаген. – И скоро узнает, что мы рядом. Надо поторапливаться, поехали, - и он пустил коня с поросшего лесом пригорка, на котором задержался, поджидая нескольких отставших. Укреплённая усадьба графа Рависсанта была, как сказал Хаген, уже близко. С пригорка можно было угадать её башню.
Только с сумерками фон Тронеге остановился, и все смогли, наконец, передохнуть; впрочем, опять же все знали, что люди фон Рависсанта, возможно, снуют по окружающему крепость лесу, что наверняка смотрят со стен…
Хаген стоял под старой берёзой, с которой каскадом спускались тонкие ветви с пожелтевшими по осени листьями, трепыхающимися на ветру, и смотрел туда, где находилось поместье – закатные тени и придвинувшиеся поближе друг к другу деревья скрывали и крепость, и того, кто на неё смотрел, остались только смутные тени.
Судорожно вздохнув, Хаген оторвал взгляд от замка, снял с пояса кошель и высыпал на ладонь деревянные дощечки. К этому он присовокупил вытащенный из ножен кинжал – тот, что был украшен изображением играющей в волнах щуки.
Ссыпая таблички на землю, он опустился на колени над ними. Глаза Хагена стали менять цвет на ярко-жёлтый, почти лимонный  - правый медленней левого.
Часовой на стене вздрогнул, услышав сначала какой-то шелест, а потом словно глухой рокот. Старые серые камни стены дрогнули под его ногами; он замер в страхе, но рокот прекратился.
Хаген, тяжело дыша, откинулся назад. «Волк и ворон» - произнёс он сквозь зубы. Потом запустил пальцы в волосы и задумался, с сомнением косясь на окроплённые кровью руны. По-видимому, решив «Была не была», он вскочил и направился к купе елей, возле которой разместилась большая часть его воинства.
 - Фолькер!
 - Да?
 - Иди сюда.
Уже возле берёзы Хаген спросил его:
 - Скрипка с собой?
Фолькер, почуявший, что дело серьёзное, да у Хагена и не могло быть несерьёзных, кивнул на футляр у себя на плече.
 - Сюда. Доставай скрипку и играй.
 - Хаген… Музыку могут услышать люди фон Рависсанта, и время неподходящее…
 - Играй тихо. Время самое подходящее.
 «Ладно, потом расспрошу» - решил Фолькер и спросил, развязывая футляр и стараясь принять невозмутимейший из своих невозмутимых видов:
 - Что играть-то?
 - Что угодно, - торопливо отвечал Хаген, дёрнув ворот верхней туники, одетой поверх кольчуги. У березы он упомянутую тунику на ходу снял и зашвырнул к корням, туда же отправился пояс с мечом.
Скрипка, которую вообще-то не мешало поднастроить, всплакнула разок-другой и потом привольно стала выводить мелодию песни, так хорошо знакомой, что временами забывается её название. Хаген опустился на колени над разложенными в каком-то порядке дощечками и что-то такое сотворил, что сначала Фолькеру померещились серые и синие отсветы, потом над головой замелькала тень, показавшаяся скрипачу вороном.
Часовой, не успевший дочитать молитву и успокоиться, снова почувствовал дрожь камней и какой-то словно глухой стон, вой, тихий, низкий, неслышимый. «Ой» - только и сказал он и стал потихонечку спускаться со стены от греха подальше.
Что-то пошло не так, это было понятно даже по Хагену; чересчур спокойный, он кинжалом принялся вырезать руны на тонкой дощечке, резанул по руке, кровь медленно закапала на деревяшку и на землю. У людей, отметил Фолькер, она капает быстрей, а у него кровь будто тяжелее человеческой.
На кровь камень откликнулся; западная стена дрогнула, будто от небольшого землетрясения. Волна ветерка прокатилась по лесу, и всё успокоилось. Фолькер опустил смычок:
 - Хаген?
 - Объяснений ждёшь? – Хаген аккуратно укладывал дощечки обратно в кошель. – Чёрт же дёрнул за язык… - Он утёр со лба испарину и кровь. – Должен был сам справиться.
 - Что случилось-то?
 - Погоди, сейчас, - он встал на ноги и взмахнул рукой:
 - Пусть произойдёт, что подготовлено. – После паузы повернулся к Фолькеру: - Музыка великое дело. Лучший ключ из всех, какие я знаю.
И направился к берёзе, у которой бросил пояс и верхнюю тунику.
 - Ключ?
 - Угу. Отпирает почти всё.  Спасибо, кстати.
 - Не стоит благодарностей. Ты наворожил, да?
 - Вроде того. Если хочешь знать, маги – это одно, нибелунги – другое. Я всего понамешал, во мне-то крови только наполовину.
 - Постой, я не понял. Что ты, собственно, сделал?
 - Поговорил с камнем по-свойски, - отвечал Хаген, завязывая пояс.
 - Ты шутишь?
 - Увидишь, как я шучу. Если повезёт, пролезем в замок.
Фолькер, задумавшись, теребил ремешок скрипичного футляра.
 - Я бы хотел такое уметь, - сказал он наконец.
 - Не советую, - ответил Хаген, затягивая порезанную руку откуда-то возникшей тряпицей.
 - Почему?
 - Может, вообще не понадобится, - он вдруг хмыкнул: - Чёрт, я лет двенадцать с этим делом не знался
 - А… те руны на копьё?
 - Это совсем другое.
 - А пояс зачем…
 - Потому что надо! – Хаген прищурился. – Вроде шпильманы не дураки были наговоры читать.
Фолькер помотал головой и прибавил к этому:
 - Волшебство – это вовсе не знаки и руны,
   Волшебство – только скрипки звенящие струны.
 - Лихо, - одобрил фон Тронеге. – Снова сходу придумал?
 - Ага, - шпильман расплылся в улыбке, к похвалам он был чувствителен, тем более что Хаген на похвалы был скуп.
 - Вот что, помалкивай об этом лучше… Хотя, вижу, и так смолчишь.
 - Спасибо, Хаген.
 - За что?
 - За доверие.
 - Не за что, - буркнул владелец Тронеге.

 - Сейчас солнце зайдёт, - говорил Хаген. – Вы пойдёте. Всё, как я говорил.
Воины дружно закивали.
 - Командование за Данквартом. Ортвин, Фолькер и ещё, кому я скажу – за мной. Ну, по местам.
 - Куда мы двинемся, если не секрет? – поинтересовался Фолькер. – Мне кажется, я могу знать, раз уж принимаю в этом участие.
 - Можешь, - без улыбки кивнул Хаген. – К западной стене замка. Йорг, ты тоже за мной, и Хеннель, ты, и Христоф. Всё, хватит.
Всемером они вооружились, основательно проверили все кольца и ремни, и отправились к крепости через сосны и мелкий чахлый ельник. Хаген остановился шагах в двадцати ото рва, где проходила граница; он оглядывал тёмные среди почти такой же темноты постройки, - ночь наступала рано, и в этом уже ощущалась зима – ища что-то одному ему ведомое. Наконец, он с величайшей осторожностью шагнул на открытое пространство и тут же почти исчез.
 - За мной, ползком, - приказал он своим.
Уже пропресмыкавшись половину расстояния, Фолькер спросил шёпотом:
 - Что мы, воры разве, или у нас риттерской чести нет, что мы ползаем в темноте, как гады?
 - Молчи.
Добравшись до рва, Ортвин заметил также шёпотом:
 - Была у нас риттерская честь, да вся вышла, зантенец всё с собой забрал…
 - Накликаешь, дурень! – Несмотря на тихий-тихий тон в голосе Хагена чувствовалось столько ярости, что все молчали на  эту тему ещё долго после того.
 - Куда теперь? – прошептал Фолькер, когда почувствовал, что можно задать вопрос. Оглядывавшийся по сторонам Хаген отвечал:
 - Плывём через ров, -
и первым подал пример, закинув щит на спину и погрузившись в воду – она доходила Фолькеру до груди, Хагену, верно, повыше. Скрипач сделал страдальческое лицо, когда пошёл вторым. Вода явно затухла, потому что этот запах ни с чем не спутаешь, у Фолькера возникало помимо гадливости неприятное ощущение, будто у него гноится что-то на щеке и это от него разит. От этого ощущения он потом пару дней не мог отделаться.
Ров был неглубок. Но по скользкому дну оказалось весьма трудно ступать; однако бургунды добрались без приключений, только с несколькими всплесками. Хаген, державший ножны с мечом над головой, выбрался на сушу, привязал их обратно на пояс и сказал до невозможности тихо, но внятно:
 - К стене.
Наверху мелькнул огонь, они услышали шаги на стене; прижимаясь к шершавой холодной поверхности, бургунды двинулись вслед за вожаком вдоль этой стены. Вдруг Хаген резко остановился, и Фолькер подумал «Ага». Шаги утихли где-то невдалеке; Хаген колдовал над камнями стены (а, кто знает, может, и правда колдовал), шарил по кладке, в какой-то момент камень хрустнул.
Наверху снова мелькнул огонь.  Фолькер для себя понял, что это дружинник проверяет посты. Свистнуло узнаваемым свистом стрелы, и тут же кто-то наверху закричал от боли, кто-то закричал «Тревога!», а кто-то просто принялся ругаться. По стене затопотали чьи-то ноги. Хаген сказал:
 - За мной.
В стене чернела длинная узкая трещина, извиваясь между линиями границ камней, из которых стена была сложена.
 - Там же дальше кладка, сударь!
 - Нет, это проход. Сказал, за мной. – И владелец Тронеге снова принялся подавать пример, протискиваясь в трещину, со стороны  казавшуюся не шире пяти пальцев.

                Авентюра XI
 - Ну, дядя! – только и смог сказать Ортвин, отчихиваясь и отряхиваясь от пыли и каменной крошки. Потом всё же спросил: - Откуда ты знал про ход?
 - Был как-то здесь, - ответил Хаген. вынув меч и оглядывая горницу, в которой лазутчики очутились после перебежек по двору между подсобными помещениями. – После одной истории. У него и тогда всё руки до западной стены не доходили.
 - Да будет тебе, не могло нам так подвезти, древние это называли «бог из машины», может, и ты решил им побыть? – Также выхватив меч, Ортвин вслед за дядей, латниками и Фолькером пошел к выходу из горницы. За дверью оказалась просторная кладовая, занятая в основном мешками с овощами и висевшими на крюках тушами. Где-то совсем неподалёку шумели люди, слышались крики и какие-то команды. Лазутчики с опаской вошли в кладовую, старясь не задевать залежи провизии. 
 - Вот эта дверь, - сказал Хаген.
За вот этой дверью со ступеньками наверх оказался опять двор, и перед самым носом – вооружённые люди, причём бургундам здесь делать было нечего, да и сорвавшийся у развернувшихся к двери воинов клич «За Рависсант!» явно указывал на то же. Хаген сказал «Чёрт», шагнул назад, и драка началась в узком пространстве между бочками, корзинами и мешками, а не во дворе, где кучку бургундов легко окружили бы.
Сначала лазутчиков отбросило назад, но они быстро соорентировались и заняли более-менее упорядоченную оборону; правда, пришли в себя и рависсантцы. Кто-то закричал «Измена» и «Бургунды» и так увлёкся этим, что нашёл смерть, однако крик был подхвачен и, верно, услышан во дворе. Фолькер понял, что нужно спешить, если они не хотят появления ещё десятка врагов, и заявил:
 - Бургунды, так ведь и вы тоже бургунды!
 - Иди к дьяволу и его бабке! – нет, отвлекаться на разговоры во время беспорядочной свалки, когда в ход пошли уже и удары щитами и пинки, никак нельзя. Фолькер прислонился к стене, стараясь не кричать, что, разумеется, не могло ему удаться. Хаген занял брешь и кивнул одному из латников, кажется, Хеннелю, чтобы подсобил скрипачу; после этого, по всей видимости, также решил, что хватит тянуть с рависсантцами, рявкнул «За короля!» и с места рванулся вперёд, все прочие – за ним как вожаком, и без того струхнувшие уже рависсантцы были, можно сказать, сметены.
Несколько человек бросились бежать, верно, за подмогой, но Ортвин догнал их вместе с двумя латниками; владелец Тронеге провёл ладонью по лбу и сказал, когда племянник с компанией вернулись:    
 - Сейчас ещё прибегут. Идём скорее. Фолькер, ты как?
 - Мне что-то нездоровится, - криво улыбнулся тот, зажимая след от ещё удачно чиркнувшего по рёбрам меча, из раны хлестала кровь. Хаген поглядел на него даже, похоже, с уважением.
 - Надо тебя вывести отсюда.
 - Да как отсюда выйдешь? – возразил Ортвин. – Нас уже заметили!
 - Я выведу, - предложил Хаген.
 - А, ну тогда пожалуйста, - вскинул ладони племянник, как бы сдаваясь.
 - Вы – к воротам.
 - Конечно, я всё помню, не подведу. Удачи, дядя. Друзья, за мной!
Когда бургунды скрылись, Хаген, заимствовавший край сорочки у трупа его же ножом, снятым с пояса, кратко прокомментировал:
 - Дорвался.
 - Кто, Ортвин? – переспросил Фолькер. Он, тяжело дыша и жмурясь, отодрал рубашку и стёганую куртку от раны. Длинный глубокий порез с расходящимися краями заставил его болезненно скривиться. Кровь текла и останавливаться не собиралась.
 - Знаешь что, - сказал Хаген, - тебе нужна кольчуга. Хорошая, может, с самого Герхарда снимем.
 - Что ты, зачем мне графская кольчуга… - Когда Хаген принялся за рану, Фолькер зажмурился так, что в глазах ещё долго скакали круги и зелёные пятна. Следующая минута прошла в молчании, а потом скрипач не выдержал: - У, да что ж ты такое делаешь!
 - Терпение.
 - Боже мой, что же будет, когда рану станут прижигать…
 - Весело будет, - последовал угрожающий ответ. Когда Фолькеру стало совсем невмоготу, Хаген, наконец, оставил его в покое.
 - Как-нибудь потом объясни мне, как останавливать кровь на месте, как сейчас, - сказал раненый. Фон Тронеге кивнул. Недавний шрам через лицо на лбу открылся, капала кровь.
 - Идти можешь?
 - Вполне.
 - Будем выбираться?
 - Я, конечно, хотел бы открыть ворота или захватить фон Рависсанта, и даже чувствую себя к этому способным.
 - Да ну?
 - Честное слово.
 - Тогда пойдём.
 - Как – пойдём? – Фолькер несколько растерялся. – А, впрочем, идём, действительно!
Они вышли во двор и в темноте вдоль стены пробрались к дверям в каменное строение – большой зал и примыкающую к нему башню. Хагену неоткуда было знать, где в данный момент находится фон Рависсант, но его вело, по всей видимости, охотничье чутьё. Фолькер же в душе стал жалеть о своём намерении поймать мятежника, имея вражескую метку на рёбрах, и именно поэтому твёрдо решил непременно поймать его даже со сломанными рёбрами и руками-ногами впридачу…
Хаген надвинул шлем на лоб и стремительно пошёл через залу, предварительно подставив спутнику плечо, так что тот гарантированно не отставал. По зале носились люди, гремя вооружением, где-то плакала женщина, кто-то громко ругался, отдавал приказы и всё повторял, что бежать нужно к воротам, а не к восточной стене. Некто издалека проорал:
 - Эй, ты, что здесь делаешь, к стене беги, я к тебе обращаюсь, цвергов сын!
 - Не видишь, у меня раненый, - сквозь зубы отвечал Хаген, и Фолькер постарался терпеть боль не так мужественно, как он поставил себе целью. Больше их никто не останавливал, все были слишком заняты и напуганы…
 - А я считал тебя прямолинейным человеком, - покачал головой скрипач, когда владелец Тронеге затащил его в широкую и низкую дверь, обитую двумя железными полосами. – Как же так? Они нас не узнали…
Хаген жестом изобразил шоры, какие надевают на лошадей.
 - Им не до нас, - прибавил он к этому, - никогда не теряй голову со страху, Фолькер, - и двинулся по коридору, какому же низкому, как дверь. Шпильман несколько раз стукнулся головой и преисполнился воинственности – как не убить изувера, спланировавшего этот коридор! Там, где проход заканчивался площадкой с двумя дверками, оба лазутчика остановились. Фолькер прошептал:
 - Как войдём мы со склонёнными головами, в такую дверь – тотчас наши головы и отрубят.
 - Угу. Будем готовы.
 - В какую дверь пожалуем?
Хаген колебался не дольше секунды:
 - Сюда.

Они вломились в небольшое помещение с криками «Бургундия» и «За короля», с лязгом, с мечами наголо. В помещении было всего два человека – один у окна, другой в почтительных трёх шагах от него и в почтительном же полупоклоне. Фолькер не стал разгоняться и вылетать на середину кабинета, а это был кабинет; чувствуя соратника, он стал на дверях. Хаген же бросился на тех двоих так стремительно и, не побоимся этого слова, грозно, что никто, кроме самого Хагена, ничего сделать не успел. Меч описал дугу, тот, что стоял в столь удобном для удара полупоклоне, упал, заливая пол кровью, и клинок остановился у самого лица второго человека. Он не сдержал крика; на щеке его застыли капли крови, брызнувшие с меча. Убитый лежал на полу с чисто отрубленной головой.
 - Боже… Боже… - сказал фон Рависсант – Фолькер только сейчас узнал его. Даже голос графа побледнел, не говоря о его лице, и скрипач был склонен жалеть его.
 - Вот это да, - сказал сам Фолькер, поглядев на труп.
 - Теперь перейдём к переговорам, - предложил Хаген, смахнув с лица кровь из открывшегося шрама. Сразу после этой фразы в дверях с воинственными криками возникли вооружённые люди.
 - Стойте, если жизнь дорога! – Фолькер развернулся к ним и отступил на полшага. Хаген, для наглядности приблизив клинок к горлу Герхарда, несчастнейшему из несчастных, судя по глазам, пояснил:
 - Его убью, и вас всех поубиваем.
Рависсантцы по достоинству оценили серьёзность угрозы. Один из них посмотрел на обоих бургундов диким взглядом и с раскаянием заметил:
 - Какой же я был дурень…
 - Что да, то да, героев нужно знать в лицо, - шутливо заметил Фолькер, не опуская меча.
 - Герхард, - обратился Хаген к мятежнику, - прикажите им убрать оружие. Я должен дойти до стен живым.
Фон Рависсант попытался сохранить остатки достоинства:
 - Вы хотите остановить штурм?
 - Да.
 - Хорошо. Друзья, уберите оружие.
Бросая друг на друга дружелюбные взгляды, вся компания с мечами в ножнах прошла во двор, к воротам, где Хаген обменялся парой фраз со своими людьми, после чего как-то получилось так, что бургунды оказались в замке вполне мирным путём. У Фолькера возникло ощущение словно сна; это ощущение усилилось, когда Герхард, снова оказавшись в кабинете, воспользовался тем, что Хаген что-то обговаривал с его, Герхарда, вассалами, и спросил:
 - Как же вы сюда пробрались, подлые бешеные суки?
 - Через брешь в стене, мессер, - отвечал шпильман.
 - Какую брешь?
 - Трещину в западной стене.
 - Ты дуришь меня, подлец! Я спросил тебя серьёзно, а ты издеваешься, грязное твоё сословие!
 - Я благородного сословия, - оскорбился Фолькер, - а пробрались мы действительно через брешь.
 - Да нет там никакой бреши, чёрт! Я знаю, вы кого-то подкупили… - Фон Рависсант так напрягся, что, казалось, тронь его – и он подпрыгнет, как мяч. – Вы не знакомы даже со словом «честь», где вам вести благородную войну, вы, гуннские выродки…
 - А вы, значит, бургунд? – вспыхнул шпильман. – Вы рвёте Бургундию на куски, и вы бургунд, а мы верно служим королю, и мы уже какие-то гунны!
 - Не слушай, - посоветовал Хаген, подходя. – Надо же ему злость выместить, оставь. Ну, Герхард, поговорим?
Вместо ответа тот зарычал, вскочил, отбросив стул, к которому его не привязали, ибо с пленным риттером не поступают так, и бросился на Хагена, который успел вытащить меч только до половины. Зазвенело, залязгало, рависсантцы воспряли духом, бургунды исполнились ярости, и пошло…
Гюнтер впервые за долгое время чувствовал покой и удовлетворённость. Он шёл из молельни в покои к жене; последние дни она выглядела очень подавленной, и он решил навестить свою королеву. В прихожей он отпустил своих «зелёных плащей» и приказал дежурной девушке доложить Брюнхильд. Та, похоже, была растеряна:
 - Мой король, она сказала, чтобы её не тревожили до вечерни.
 - Вечерню, должен сказать, уже отслужили.
 - Я… мой король…
 - Давай, говори, что тебя смущает?
 - Мой король, некоторое время назад из опочивальни раздался такой стон…
 - Какой?!
 - Как от сильной боли, но вместе с тем… Я не знаю…
 - Так я посмотрю и узнаю! – И Гюнтер пошёл к дверям и лично открыл их. Отшатнулся, вошёл, взглянул на постель, снова отшатнулся.
Брюнхильд лежала на подушках, в кольчуге поверх нижнего платья. Стальные кольца были разъяты на груди, образуя дыру, приводящую дорогую экипировку в негодность. Из этого проёма торчал меч, глубоко вдавленный в тело, кровь стояла в кольчужных колечках. Руками Брюнхильд держалась за рукоять, ещё чувствовалось усилие, с которым она вгоняла в себя клинок, но лицо её было спокойно, даже глаза закрыты – словно какая валькирия сошла по радуге веки ей опустить… Между пальцев королевы виден был ярко-зелёный камень, наверное, яшма, Гюнтер так точно и не узнал. Меч Зигфрида.
 - Господи… - тонко и жалобно проскулила девушка. Гюнтер сжал пальцами виски. В глазах у него всё поплыло.
 - Брюнхильд… - хрипло сказал он. – Брюнхильд. – Потом, когда в лицо ему пахнуло смертью и зарождающимся лихорадочным жаром, у него вырвалось: - Зигфрид… его меч… Брюнхильд…
Потом прибежала стража, придворные, пришли оба брата, появилась не скрывавшая тусклого вдовьего торжества Кримхильда, не сказавшая ни слова… Гюнтер только что не упал, его спасли столбики кровати. Потом кто-то подставил ему плечо, подал руку; оказалось – Синольт и Гернот, Гернот, правда, больше мешал, бестолковый от испуга и слёз… Из всех только у него и девушки из свиты навернулись слёзы. Гюнтер же слёг в горячке.
 - Так что же с ходом в стене? – спросил Фолькер после мучительного прижигания раны, когда он отдыхал, а Хаген сидел рядом за конторкой и грыз кончик пера, тщетно пытаясь сочинить письмо. Половина лица его снова была перевязана, приложена какая-то лечебная жутко жгущаяся трава; от открывшейся раны голова королевского советника раскалывалась, что было видно и по потемневшему левому глазу.
 - Ты так и не сказал мне, так скажи, я хочу умереть, зная, как пробрался в замок. Была трещина или ты наворожил, и как это вышло?
 - Если ты был уверен, что ход был, значит, он действительно был, - несколько путано ответил владелец Тронеге.
 - Вот это да, - пробормотал шпильман. – Значит, всё-таки волшебство? Мы, что, прошли сквозь целую стену?!
 - Почему же. Камни так просто не тают.
 - Тают – как туман?.. Хаген, будь другом, объясни, как ты это сделал.
 - Есть старая стена, которая уже крошится. Есть ваша уверенность. Есть я и моя кровь. Вот и готово.
 - Так ведь ты сам сказал, что камни так просто не тают.
 - Плавить стены я не умею. Но там всё было удобно и… да и вы были. Вы все поверили мне на слово. И вылезли с другой стороны.
 - Это какими же путями мы лезли, - произнёс ошеломлённый и усталый Фолькер.
 - Путями нибелунгов, - с иронией ответил Хаген.
 - А если бы кто-то не поверил?
 - Вы все мне верили, я вас с таким расчётом и брал.
 - Ну, а если всё же нет?!
 - Пролезли бы. Кровь – она тоже на кое-что сгодится. Теперь доволен?
 - Значит, ты это сотворил волшебной силой?
 - Всей моей силы, накопленной за десять лет, на такое не хватило бы. А если человек верит…   
 - Ты отговариваешься!
 - Ну, и немного головы приложить, я не отрицал, - прибавил Хаген, ухмыльнувшись.
 - Что-то не помню я, чтобы там головой прикладывался.
 - Не острил бы.
 - Я не острю, я, если хочешь знать, несколько в обиде на то, что ты колдуешь и через стены нас водишь, а объяснить все эти фокусы не хочешь.
 - Да как я тебе объясню? Ты мне про музыку свою объясни, почему от неё у Данкварта слёзы наворачиваются.
 - От кого у меня слёзы наворачиваются? – переспросил Данкварт, заглянув в приоткрытую дверь. – Я не побеспокоил?
 - Что вы, мессер.
 - Хаген, тебя дожидается фон Рависсант.
 - Сейчас, - фон Тронеге встал. – Он вовремя. Вместе письмо и напишем.
…После взаимных угроз, оскорблений и хватания за мечи, оба графа, наконец, пришли к отдалённому подобию единого мнения. Если бы фон Рависсант не был бы поражён поступками своего кузена фон Вольфенвальда, а фон Тронеге не бросал на него столь красноречивые взгляды, что напугали даже Герхарда, возможно, не было бы и этого результата. Точнее, в результате был бы, скорее всего, труп владельца Рависсанта. Когда Хаген, вконец измочалив оппонента, отошёл к окну, мятежник упрямо сказал:
 - А вопрос в совете я всё равно подниму.
 - Как бы я вопроса не поднял, - огрызнулся владелец Тронеге. - О вашем мятеже.
 - Мы же договорились забыть об этом досадном недоразумении.
 - Я вам ещё Инн напомню.
 - А и напомните! За сотрудничество с чужаками, с врагами…
 - Ваши игры с Аустри.
 - Не мои, а моего родственника фон Вольфенвальда… от которого я такого совсем не ожидал, совсем… Я не знал, что тут может быть замешан кто-то кроме Аустри. Я требовал и сейчас требую от вас, чтоб вы дали мне написать письмо королю, я объясню всё сюзерену без всяких посредников-доброхотов…
Хаген вдруг резко обернулся, граф Рависсанта сделал вопросительную паузу, да так и проглотил остаток фразы. Фон Тронеге смотрел на мятежника несколько ненормальным взглядом и пытался перевести дыхание.
 - Надо ехать в Вормс, - сказал он. – К королю. Поедем вместе, всё ему и скажете.
 - Зачем? Я думаю, можно…
 - Я знаю, нужно ехать, - Хаген прошёл к столу, на котором лежала дорогая карта и принадлежности для письма. Фон Рависсант сидел на постели, нога его, перевязанная, торжественно покоилась на подушке. – Даже… даже сюда доходят тревожные вести.
 - Какие вести? Я ничего не слышал.
 - Хотите без посредников, будет без посредников.
 - О, хорошо, тогда, я думаю, отправимся в путь через неделю-другую.
 - Завтра, - отрывисто возразил Хаген.
 - Но я не могу ехать, и, между, прочим, из-за вас! Не будете же вы отрицать, что в присутствии двух десятков свидетелей хватили меня мечом по колену, из-за чего я, возможно, так и останусь хромым…
 - Я поеду вперёд.
 - Ну уж нет! Мне известно ваше влияние на короля!
 - Что мне вам ещё придумать, чёрт бы вас, езжайте в повозке.
 - Вам меня не унизить, гадюка вы гуннская! Я предстану вместе с вами пред глазами короля, чтобы даже он увидел суть дела.
 - А фон Вольфенвальд?
 - Он теперь притихнет, ручаюсь вам. Но я его прищучу. Конечно, если наш давно канувший в Лету вопрос будет окончательно предан забвению…
Хаген кивнул. Наутро они эффектной кавалькадой выезжали из замка фон Рависсанта. Фолькер, глядя в окно, с тоской сказал Данкварту:
 - Жаль, что я не могу поехать с ними.
 - Ты хотя бы ранен, а я здоров, но мне приходится сидеть здесь и зорко следить за Рависсантом. Что ж, это хотя бы дело. Я уже привык, что Хаген вечно норовит запереть меня и Ортвина и мчать на дело самому – впрочем, так было раньше… Но в первую очередь, он, конечно, запирает короля, - со злостью прибавил он, вспомнив историю с убийством. Успокоившись, заметил: - Похоже, и ты попал к нему в исключительные особы.
 - Вовсе нет, мессер, а если и попал, то без всякой видимой причины. Мне кажется, он мало кого и с трудом пускает себе в душу.
 - Говорят, он при первой же встрече поклялся королю, а тогда ещё принцу, служить ему верой и правдой, да к тому же страшной клятвой.
 - Судьба.

                Авентюра XII
Когда «случилась беда» с королевой – самоубийство упорно продолжали называть так, – двор находился не в Вормсе, а в Шпессарте. Первое время после похорон Зигфрида Гюнтера поражало главным образом то, что случившееся не вызвало не то что, упаси Господь, бунта, но и войны с Зантеном. Это был первый по-настоящему тяжёлый груз на совести короля, да и тот он предпочёл по здравом размышлении отдать на таскание Хагену. Гюнтер уже успокоился и даже сумел получить всё возможное удовольствие от произошедшего, когда на него, опустившего, образно говоря, иголки и подставившего судьбе мягкое брюшко, обрушилось – такое. 
Труп лежал в церкви, хотя самоубийц туда вообще-то не пускают ни под каким видом, король лежал в спальне, под душным одеялом, в кровати с душным балдахином, и бредил. Дождь хлестал, залетал в незастеклённое окно, на полу уже натекла лужа. Гюнтера лихорадило, и двор не мог выбраться в Вормс, тем более что и дороги раскисли для повозок, приходилось сидеть в холодном замке, протопить который было не под силу даже «всем чертям, если бы их срочно согнали бы сюда из ада со сковородками и вилами» (так говаривал Синольт). Гюнтер поминал Зигфрида и Брюнхильд; звал Хагена, хотя чувствовал, что к нему сейчас не то что Хаген – родные братья не придут. Его колотило холодом, глаза слезились, болели и ломались все косточки и жилочки. Лекарь твердил, что недуг исходит из поражённой горем души, и двор тихо ярился, скучая в залитом дождём Шпессарте.
Наконец, когда с королём началась уже какая-то немыслимая лихорадка, то выворачивавшая его, то вворачивавшая обратно, лекарь шепнул Герноту, что опасность слишком велика, и, кто знает… 
Гюнтер, придя в разумение, понял это и сам.
 - Я умру, - объявил он, глядя тусклыми глазами в серый балдахин. – Всё оставляю брату. Всё Герноту, похороните меня в Вормсе, в Вормсе…
Выйдя из спальни, Гернот сказал лекарю:
 - Но он пришёл в себя, это ведь к лучшему, разумеется…
 - В том и дело, мой принц, что это краткое улучшение перед началом конца, - утешил его тот.
Во время «краткого улучшения» после недельной болезни Гюнтер утопал в слезах, раздирающе кашлял и надиктовал письмо Хагену.
Гонец встретился с адресатом в Унгарне. Фон Тронеге отправил посланца назад, а письмо прочитал в седле, вернее, читал его вслух Герхарду, которому тоже очень хотелось уже узнать, что случилось. Послание было весьма туманным, официальные фразы, вставленные писцом, ничего не говорили, главной мыслью письма являлось слово «Приезжай!».
 - Ничего не понимаю, - признался Хаген после короткого молчания. – Он разве болен.
 - Да, я как раз хотел это сказать – ревниво отозвался фон Рависсант. – Однако с чего королю вдруг болеть?
 - А что такого.
 - Вроде бы последний раз эпидемия была, слава Богу, шесть лет назад, в Вормсе солнечно.
 - Он в Шпессарте. Или – его могли отравить.
 - Неужто?
 - Может быть всё. Хотя я думаю, он болен. Но нужно спешить, это серьёзно, какая причина – неважно.
 - Да, если король умрёт, наследником…
 - Какой наследник, чёрт! Король умрёт! Закройте рот и погоняйте, если хотите увидеть свою часть земель.
Фон Рависсант даже не оскорбился, потому что понял, что сейчас не того; да и мысли о смене короля привели его скорее не в гнев, а в уныние, особенно когда перед его внутренним взором развернулась картина правления маленького Зигфрида при Брюнхильд-регентше… Боже, сохрани нас от этого, заключил он и дал шпоры коню.
Когда они въехали в небольшой двор, окружённый стеной из красного кирпича с грубовато отделанными узорными зубцами, там оказался Гизельхер, заливавшийся воплем. Конюхи понимающе и растерянно переглядывались, Гернот наводил порядок, и вполне успешно навёл бы, если б не опасался подступаться к брату. Все дружно оглянулись на хоровой топот копыт, и Гизельхер в испуге замолчал, а конюхи, если это только было возможно, растерялись ещё сильнее. Гернот же не сдержал облегчения и радости.
 - Рад видеть вас обоих, мессеры, - учтиво сказал он, а потом перешёл на обычный тон. – Хаген, здравствуй, как дела на востоке?
 - Лучше, чем могло быть, - уклончиво отвечал тот, спешившись. – Я тоже рад. Что король?
Гернот оглядел его, оставившего, наконец, кольчугу, хотя не оставившего меч (без меча его уже почти невозможно было представить), с повязкой на глазу, в плаще с низко надвинутым капюшоном, влажным от мороси, делающим его несколько похожим на монашескую тень – правда, при одном взгляде на него Гернот ощутил в душе барабанную дробь и невольно вспомнил те схватки (весьма немногочисленные), в которых ему довелось побывать.
 - Король тяжело болен, - ответил принц. Он повёл вассала в сквознячную залу, пустую и бесприютную, по дороге говоря: – Те, кому стало невтерпёж, отпросились в столицу…
 - Гизельхер тоже хотел сбежать?
 - Да… из-за этого и вышла ссора. Жизнь короля в опасности… Всё очень, очень плохо! – с прорвавшимся восклицанием он подался вперёд, остановившись в зале. – Знаешь, отчего король болен? Разумеется, не знаешь даже ты. Королева наложила на себя руки, вот отчего. Он потерял сознание почти сразу, как вошёл в спальню и увидел… Я потом сам чуть не упал, она лежала на кровати, такая гордая, величественная, в кольчуге и с мечом в груди…
Хаген молча слушал. Гернота, в одиночестве занимавшегося всеми делами уже почти две недели и наконец позволившего себе заговорить, - Гернота понесло.
 - Она закололась мечом Зигфрида и тот меч, ты только представь себе, сейчас висит на стене в покоях Гюнтера! – Он даже звал теперь брата по имени. – А он бредит… между прочим говоря, тебя зовёт время от времени, часто. Восток горит, от Франколанда отсоединилась Провансэ и гунны набирают силу, Гюнтер почти при смерти… Я сбился с ног и отчаялся… Это наказание! Хаген, нас карает небо!
 - За что? – спросил тот спокойно.
 - За Зигфрида, за его убийство, разумеется, Хаген, мы убили великого героя и предали друга…
 - Не «мы», а я.
 - Объясни, наконец, почему ты-то этого хотел! Из-за Бальдра этого? Или из-за бургундской короны? Почему мы сделали это, я уже затрудняюсь ответить, но мы предатели и убийцы.
 - Восток горит, а при чём тут Зигфрид? Франколанд с Провансэ нам и вовсе на руку. И здесь Зигфрид ни при чём. Королева покончила с собой. Кто знает, из-за чего? Мои грехи оставь мне. Давай закончим на этом, скажи, где король. Я должен его видеть, - теперь Хаген проявлял уже нетерпение и тревогу.
В залу вошёл отставший фон Рависсант.
 - Ну дела! – обратился он к принцу и графу. – Мне рассказали, что королева закололась!
 - Это правда, - ответил Гернот. – Многие видели это, так что вам расскажут подробнее. Я же, к великому своему сожалению, вынужден лишить себя удовольствия беседы с вами, так как занят, ни минуты свободного времени. Сейчас я навещу вместе с графом Хагеном короля и отправлюсь к архиепископу. Ох… - Гернот провёл ладонью по лицу и улыбнулся. Он выглядел теперь абсолютно держащим себя в руках, в меру усталым и в меру дружелюбным.
 - Конечно, принц, не смею вас отвлекать, - сказал фон Рависсант. – Я навещу короля позже, когда ему станет лучше. – С этими словами он ретировался, прихрамывая.
 - Ох, хитрая сволочь, - заметил Хаген. – Всё сообразил.
 - Зачем ты меня передразниваешь, - обиделся Гернот. – Я сбился с ног, о чём уже говорил тебе.
 - Я? Я о Герхарде говорил.
 - А «ох» к чему?
 - К тому, что он меня допёк. А всё-таки не дурак он, как хочет казаться, - в голосе Хагена мелькнуло одобрение «хитрому сволочизму» Герхарда. – Теперь к королю скорей.
Гернот повёл его к крутой, тёмной лестнице.
 - Он не в разумении.
 - Всё равно.
 - Боже мой, зачем мы только решили остановиться в этом замке? Вот так два дня превращаются в месяц… - Гернот, стараясь не дотрагиваться до перил, стал подниматься по лестнице. Хаген за ним, беспокойно торопясь.
 - Мы наказаны, говорю тебе, это кара небесная…
 - Сколько тебе лет, Гернот? – спросил Хаген в раздражении.
 - Двадцать пять. Ты же знаешь это и так.
 - Ага. Ты сам только забыл. К чему тебе в двадцать пять лет верить в это? В двадцать пять только в счастье верят.
 - Не думаю, чтобы ты верил в счастье в двадцать пять лет.
 - Так я не принц. Во мне кровь дурная, а тебе жить ещё. Вот мы скоро тебя женим, только веди к королю быстрей. Ты на себя все беды вешаешь.
 - Так разве я не приложил руку к его смерти?!
 - Я один и приложил. Рана на нём одна, в спине. Мне одному и нести, сколько раз ещё повторять. Идём скорее!.. Да зачем здесь смерть?
 - Я боюсь, Хаген. Я очень боюсь. За брата, и за тебя… И за себя, разумеется, тоже боюсь.
 - А ты не бойся. Последнее дело. Когда погибать – погибнем, что делать. Иди быстрее, принц, ради Бога. Налево?
 - Да. Вот уже двери в покой короля. Ты не знаешь, Кримхильда будет что-то предпринимать?
 - Я не знаю, - ответил Хаген и взялся за ручку двери – если  эту внушительную скобу можно было назвать «ручкой», наверное, стоило хотя бы «рукой».
 - Это ты! – вскричал Гюнтер, увидев визитёров, вынырнувших перед ним из сырости и горячечного чада. – Это ты…
 - Мой король.
 -  Я зову, а никого нет, совсем никого, где ты был? Возьми меч, скорей.
 - Зачем? – моргнул Гернот, смущённый таким началом разговора. Гюнтер же был явно испуган, до смерти испуган, и уже устал от страха.
 - Я не сплю, - пояснил он вполне здраво. – Уже три или четыре дня. Ты тоже их видишь?
 - Да, - ответил Хаген, проследив за взглядом сюзерена.
 - Я не могу уснуть, - в смертной тоске продолжал Гюнтер. – Они всё время здесь. Я никогда не был трусом! но я боюсь, боюсь, Господи Боже! Хаген, меч!
Откуда в руках вассала появился меч Зигфрида, висевший на стене, Гернот не успел разглядеть. С клинком наголо Хаген встал у изножья кровати. Принц посмотрел по углам спальни, ощущая неясный страх; никого, конечно, он не увидел. Гюнтер же вскоре стал успокаиваться. Наконец, он забылся, из тени раздался голос, и Гернот вздрогнул:
 - Он действительно не мог уснуть несколько дней. Удивительно, что этот меч успокоил его, раньше он его пугал.
 - Ещё бы нет, им закололась королева, - буркнул Гернот.
 - Извините, я этого не знал, - сказал на это лекарь, а это он до поры скрывался от принца в тени. – Видите ли, мой господин Гернот, я…
 - Тише, - оборвал их Хаген. Он казался вырезанным из дерева или чем-то ещё более неживым, только чужой меч поблескивал, отражая холодное небо за окном. – Он спит.
 - Ты будешь охранять его покой?
Хаген кивнул, покосился на лекаря и прибавил:
 - А если проснётся.
Лекарь, по всей видимости, уловил в его словах намёк:
 - Нам с вами, наверное, лучше уйти, чтобы не тревожить больного.
 - Короля.
 - Больного, мой господин.
Гернот и лекарь потихонечку вышли. У принца возникло чувство, будто Хаген не зря его торопил, будто они успели в некий последний, или просто своевременный, момент.

Гюнтер проснулся на следующее утро; ощутил, что жар спал. Хаген сидел в ногах кровати, опершись подбородком на рукоять упёртого в пол меча.
 - Ты со вчерашнего дня сидишь?
 - Угу.
 - А приехал-то ты вчера? А не, скажем, неделю назад?
 - Вчера, мой король.
 - Хаген, я… страшно рад тебя видеть!
Тот улыбнулся.
 - Я тоже. Вам лучше?
 - Как ни странно, да. Гораздо. Откуда у тебя… этот меч?
 - Вы приказали взять. Вас преследовали всякие, - Хаген кивнул на тёмные в утренней уютной рассеянности углы. Гюнтер вздрогнул, поправил одеяло и устроился поудобнее на подушках.
 - Мне нехорошо, - пожаловался он. – Однако это не сравнить с теми муками, что я испытывал недавно! А сам ты что?
 - Скоро вас посетит Герхард.
 - Он тоже здесь?
 - Мы вместе приехали.
 - Хм… - Гюнтер бережно опустил тяжёлую от ломоты голову на подушку. – Ты поразительный человек. После всех треволнений – привезти сюда фон Рависсанта, ко двору… Ну да Бог с ним, я просто рад тебя видеть.
Хаген прислонился к рукояти меча уже щекой, чтобы видеть сюзерена.
 - Мой король, - сказал он, - вам будет угодно помириться с сестрой.
 - Ну конечно, мне будет угодно… - Гюнтер закрыл глаза. – Впрочем, более всего мне угодно вина. Хочу выпить, и есть, наверно, тоже. Последнее время меня кормили чуть не силком, страшно вспоминать. Будь добр, распорядись, заодно и ты поешь, ведь ты с дороги.
Хаген встал и пошёл распоряжаться. Некоторое время спустя, когда взбаламученные слуги второпях принесли всё, что было в тот момент готового, Гюнтер, больной, но довольный жизнью, поставив себе на колени блюдо, раздраконивал куски на кусочки и говорил:
 - Знаешь, это великая мечта моего детства – вот так, как сейчас, сидеть в кровати и завтракать, и не идти на заутреню по холодному коридору и не сидеть за длинным столом с отцом и матерью… Я мечтал об этой ерунде в своё время сильнее, чем позднее о боевом коне или короне. Была ли у тебя подобная мечта?
 - Нет.
 - Как я, собственно, и полагал… Ты человек действия, а не рассуждений и мечтаний. А для меня эта вот, так сказать, сладкая мечта была важнее её исполнения. Я мог представить, что говорю графу Гибике всё, что я о нём думаю, порадоваться и остановиться на этом, не собираясь приводить мечту в исполнение. Понимаешь?
 - Понимаю.
 - Ты бы сказал Гибике всё, что о нём думаешь?
 - Я и сказал.
 - О, это я помню… Я имел в виду – если бы ты был на моё месте. Когда его затоптал конь, мне было совестно, будто я накликал на него беду... Помню, как ты предупреждал его, а зачем предупреждал?
 - Долг выполнил. Предупредил, а дальше его дело.
 - Он не послушал… Знаешь, мне кажется, - Гюнтер откинулся на подушку, держа в руке кусочек мяса, - что Зигфрид никогда не имел таких мечтаний. Он получал всё, чего хотел. И, главное, не хотел большего. И Брюнхильд не мечтала – она была человек действия, как и ты. Меня удивляет, что она так не любила тебя, ведь вы похожи. Один я среди вас слабый грешный человек.
 - Просто враждебная кровь. Ваше вино, мой король.
 - Дай-ка мне, что ли, вот то яблоко, во мне проснулся голод. Да я ведь, по-моему, вчера ничего не ел…
 - Тогда не ешьте много.
 - Нет уж, я хочу есть, - Гюнтер поднял бокал. – В память моей жены!
Хаген поднял бокал в ответном жесте.
 - Я знаю, отчего она умерла. Зигфрид убил, он до сих пор витает над нами, будто какой-то дурной ангел. Он высосал жизнь из Брюнхильд, и когда умер он – умерла и она. Слушай, Хаген, она же любила его! – Гюнтер надкусил яблоко так, словно оно было Зигфридом. – Никогда ни тебя, ни меня никто не будет так любить!
 - Вы бы хотели высасывать жизнь из Брюнхильд? – парировал Хаген, по всей видимости, настроенный скептично.
 - Хм, пожалуй, ты прав… Я ведь тоже любил её, несмотря ни на что. Её теперь нет здесь, и мне это так странно… Хотя, я уже сам не знаю, какую Брюнхильд любил я, и какая Брюнхильд любила Зигфрида. Помнишь, какой она была в Изенштейне? Ууу, королева королев, а потом? Говорю тебе снова, Зигфрид выпил её, как вот этот кувшин вильдервейна, её, гордую, скажем так, валькирию! Да и себя я не могу считать тем самым Гюнтером, - доверительно прибавил он. – Возможно, потому что я тоже любил Зигфрида и был горячо ему благодарен, хотя иногда я его ненавидел… мучился от унижения… Нельзя подходить близко к ангелам. То есть, нет, к ангелам можно. Нельзя подходить близко к дурным ангелам и обжигаться о них, вовек гарь не отмоешь. Налей-ка мне ещё вина. – Отхлебнув, Гюнтер всмотрелся в пространство, потом поглядел на Хагена, который в свою очередь смотрел на него, держа в пальцах бокал.
 - Я не разбираюсь в этом, - произнёс вассал, взяв с блюда кроличью лапку. – Но ангелы могут быть только ангелами Дурные ангелы – это ваши черти?
 - Не совсем. Я это выражение, так сказать, несколько неправильно употребил… Я когда-то читал длиннейшую поэму о рае и аде, которую так и не дочитал до конца. Я уже ничего не помню, но о дурных ангелах там было сказано так: «И с ними ангелов дурная стая, что»… которые, не восстав, были и не верны Господу… «Всевышнему, средину соблюдая»… «Их…» словом, небо свергло их, но и ад их не принял. Но я  говорил о другом.  Он ангел, который не несёт свет и покой, он такой ангел, который будит в человеческой душе такое… страшное. Я сам себя боялся в дни перед той охотой. Хаген, почему ты не обжёгся о Зигфрида, ты-то – тот самый Хаген, что давал мне клятву верности и вытаскивал меня из канавы у Грюне Линден, я готов поручиться. Почему так?
Хаген пожал плечами, помолчал.
 - Так я и сам… как дурной ангел, - Он мрачно улыбнулся, как, наверное, один он умел. – Ваши монахи рассказывают, что усомнившихся ангелов Бог сбросил на землю. И они зовутся у людей эльфами или альвами. Они называют их «серые ангелы».
 - Сам ты в качестве серого ангела скажи, правда это?
 - Не знаю. Я верю в другое. Но легенда хороша. Что хуже, те, кого даже в ад не пускают, или те, кого низринули?
 - Ну и вопросы ты задаёшь! А на мой вопрос так и не ответил.
 - Опалил Зигфрид вам всем крылья с рогами, люди вы теперь, мой король. А я – не знаю. Налить вам ещё вина?
 - Нет, боюсь, войду во вкус и захмелею. Вот что, когда уйдёшь, встреться с Хильдой и помирись с ней сам.
Хаген от комментариев воздержался. Эти комментарии он высказал в тот же день Герноту.
 - А он хочет мириться с ней! – воскликнул принц. – Она же жаждет мести и вражды. Почему ты не сказал ему?..
 - Пожалел, - признался Хаген. – Я не хочу, чтобы он считал вину за собой – может, его минует…
 - А я?
 - А ты и так ни при чём.
 - А Гизельхер?
 - А с ним как получится.

                Авентюра XIII
Гизельхер же в это время гулял с Кримхильдой по разбитому возле замка саду. Листья почти уже облетели, трава ещё силилась быть зелёной, но только подчёркивала мёртвость листьев, лежавших на ней. Между деревьев кое-где плавал туман. Свиту отослали, и Гизельхеру было не по себе.
 - Ну кто же знал, что так выйдет, - бестолково бормотал он. – Я совсем ничего не знал…
 - Послушай, - произнесла Кримхильда, - ты сам горюешь о нём?
 - Конечно, - неуверенно ответил брат. Сестра, думая о своём, медленно заговорила:
 - Я хочу остаться в Бургундии. Мой вдовий надел – клад нибелунгов – его уже везут в Вормс, я распорядилась.
 - Ого, - Гизельхер подавил улыбку. – А много там золота?
 - Немало. Раньше я не ценила этого, а теперь мне душу греет мысль о том, что я буду богата, теперь я смогу тратить это золото, на что сама захочу! Или не тратить, просто знать, что оно есть у меня…
 - Зигфрид, что…
 - Не надо о нём. Я не хочу ничего знать о Зантене, - Кримхильда вдруг всхлипнула. – Он любил меня, на самом-то деле он меня любил… Как я буду жить бок о бок с Хагеном?!
 - Ну, это тебе самой решать, ты же решила остаться в Бургундии.
 - Моя принцесса.
 - Святые небеса!
У разлапистой яблони стоял Хаген. Верно, он пришёл с другой стороны, где была калитка в ограде.
 - Вы звали? – почти не вопросительно произнёс он. – Я короля оставил, чего угодно?
 - Мне кажется, это ты хотел со мной поговорить, - смешалась вдова.
 - И это тоже, моя принцесса.
Гизельхер, беспокойно поглядев на Хагена, поспешил сказать:
 - Пожалуй, я пойду.
Кримхильда вздохнула. Когда принц отошёл уже на некоторое расстояние, владелец Тронеге сказал:
 - Король желает встретиться с вами.
 - Я не приму его.
 - Я ему нужен, что делать. Так бы он мог отрубить мне голову.
 - Мой сын остался в Зантене, и он сумеет отомстить, так и знай.
 - Я не боюсь ни сына Зигфрида, ни кого ещё.
 - Я должна тосковать по нему… - бормотала Кримхильда. – Но я страшно не хочу его видеть… Я вообще не хочу возвращаться в Зантен. Ни после похорон Брюнхильд, никогда.
 - Зачем вы мне это говорите?
 - Я теперь вдова, я свободна!
 - Ещё недавно вы по-другому говорили.
 - Да… Да, и я была искренна, слышишь!
 - Когда мы стояли перед гробом, и кровь текла?
Она отшатнулась, с ужасом глядя на него.
 - Я… действительно свободна. Я говорю это затем, чтобы ты понял, что я хочу остаться в Бургундии.
 - Это могут не так понять.
 - Буду я их слушать, святые небеса, я просто хочу жить на родине, у брата!
 - Который не отрубит мне голову.
 - Я об этом и хотела сказать. Уезжай и никогда больше не попадайся мне на глаза.
 - Легко сказать. Я советник короля.
 - Ты же не хочешь, чтобы я истребила тебя со всем твоим родом? – с угрозой улыбнулась она.
 - Не хочу.
 - Тогда слушай мой приказ: никогда больше я не хочу видеть тебя. Я… не хочу становиться регентом и мстить тоже не хочу. Я страшно, страшно устала… Считай, что тебе повезло, - другим тоном прибавила она.
 - Я не имею никакого права уезжать, когда нужен королю. Отдыхайте, если устали, не мстите, если не желаете, что я могу сказать. Зачем тогда был нужен балаган у гроба.
 - Прекрати напоминать мне о гробе! Зачем говоришь об этом!
 - Потому что, - с яростью в голосе ответил он, - это последнее дело пускать кровь трупу. Я бы сам себя уличил, какого дьявола вы… устроили это, эту глупость. Скандал на всю столицу, - другим тоном прибавил он, - для того, чтоб вам стало легче.
Кримхильда вздохнула, держа руку на груди:
 - Слишком… слишком много всего… ты знаешь.
 - Знаю. Забудьте к чертям.
 - Ты, подлец! Ты тогда запутал меня, как змей Еву, вот, ты растравил мне душу и вынудил сказать!
 - Вы лучше меня знаете, вынудил я вас или нет. Я хочу спросить вас о кладе.
 - А что ты хочешь узнать? это моя вдовья доля, я распоряжусь ей по своему усмотрению.
 - А кольцо?
 - Какое кольцо.
 - Подарок вашего мужа.
Кримхильда подняла правую руку. На пальце блестел перстень.
 - Принцесса, отдайте его мне.
 - Что ты сказал? – не поверила она.
 - Или сами выбросьте, в Рейн. В самом глубоком месте. Выбросьте его, моя принцесса!
 - Ты сам понимаешь, что говоришь? – она передёрнула плечами и пошла прочь. Хаген догнал её и схватил за руку.
 - Да как ты смеешь!
 - Принцесса…
 - Это король простит тебе всё! Я – никогда и ничего не прощаю!
 - Не прощайте, - он отпустил её руку. – Но избавьтесь от кольца. Я бы просил избавиться от всего клада, но знаю, что на это вы не согласитесь никогда.
 - Да. Я хочу это золото! Оно моё! И как бы ты его не хотел, ты ничего никогда не получишь. Почему я должна терять хоть монетку, хоть цепочку из моего клада! Да ещё по твоей просьбе, хмырь!
Он отступил от неё на шаг, словно для того, чтобы рассмотреть получше, как картину. Потом кивнул:
 - Вижу я, что ничего с этим не поделаешь.
 - Да! Зачем тогда просил?
 - Кольцо должно исчезнуть. Его надо бросить в Рейн. Так было и так будет. Ну что ж… Мне жаль, что приходится поступать так. – Он поклонился. – Очень жаль, принцесса.
Посмотрев на неё в последний раз, Хаген развернулся и ушёл. Когда тёмно-зелёная туника и конец меча полностью растаяли в жёлто-зелёных листьях, Кримхильда всмотрелась в кольцо. Слёзы навернулись на её глаза; потом на слезы навернулась влажно сверкнувшая злость. Закусив губу и всхлипнув, она тряхнула рукой, кольцо сползло вниз по пальцу. Руки её похудели. Раньше перстень ещё держался на руке…
- Хаген, - она позвала негромко, зная, что он услышит и сейчас придёт. И в самом деле, он быстро вернулся.
  - Моя принцесса?
Она знала для себя, что от кольца надо освободиться красиво. Она швырнула перстень в траву; Хаген наклонился и поднял.
 - И передай своему хозяину, что я приму его и выслушаю его оправдания.
Хаген поклонился, дождался величественного жеста, которым Кримхильда его отпустила, бросил на неё взгляд, сводивший всю внешнюю почтительность и величественность на нет, и тогда скрылся.
Когда Гюнтер почувствовал себя окончательно здоровым (Хаген не оставлял его практически ни на минуту), он решил первым делом встретиться с сестрой. Перед дверьми в её покои он остановился, вдохнул, выдохнул и посмотрел на Хагена. Прочие стояли в стороне, многие опаздывали.
 -  Как тебе мой вид? – тихо осведомился король. Вассал оглядел его и успокоил:
 - Достойно бургундской короны. Постойте, - он из-за пазухи вынул булавку с фигурным навершием в виде изогнувшегося дракона, по телу которого шли какие-то знаки. По всей видимости, эта булавка была до сих пор воткнута в подкладку его плаща. – На удачу. – Прикрепляя амулет к вороту короля, Хаген торопливо говорил: - Если что, сразу зовите. Главное отскочить от неё скорее, ничего серьёзней кинжала у неё не может быть. Если и есть – заметите. Если будет предлагать что-то съесть или выпить, - продолжал он, - не берите.
 - Ты всерьёз думаешь, что может учинить надо мной расправу?
 - Я знаю. Может, не сейчас. Но мира вы не добьётесь.
 - Ты всегда веришь в худшее, а я так нет.
Снова вздохнув, Гюнтер отворил одну из створок и боком вошёл. Несколько минут прошли в ожидании; наконец, барон Синольт завёл обоюдоострый разговор с фон Рависсантом, фон Нахтигальштадт стал жаловаться на больные ноги и обязанность придворного день-деньской на них стоять, Румольт, откашлявшись, что-то нерешительно спросил у Хагена; тот, односложно ответив, продолжал смотреть на двери в покои Кримхильды. Заставил его обернуться голос одновременно звонкий и мягкий:
 - Мессеры, прошу прощения за столь неожиданное появление, но могу я узнать, чего вы ждёте?
 - Фолькер, - удивился и, как это для него ни было странно, обрадовался Хаген. – Ты-то что здесь делаешь?
Фолькер пересёк просторную прихожую и оказался рядом с владетельными вассалами. Вид у него был усталый, глаза красные, но через усталость просвечивала всегдашняя с лукавинкой улыбка, а скрипка, разумеется, пребывала на своём месте за плечом.
 - Я приехал по поручению барона Данкварта, - отвечал он, - ну, и по собственному желанию, конечно, ибо шпильмана никто не может неволить. Что случилось на границе, я расскажу отдельно графам Тронеге и Рависсанта, и да не сочтут прочие уважаемые господа это за грубость, такова просьба барона.
Хаген явственно подавил ухмылку.
 - А ответите ли вы на мой вопрос? – перешёл к другой теме скрипач.
 - Мы ждём короля, король разговаривает со своей сестрой, - ответил фон Тронеге.
 - О, - оценил Фолькер. – Что ж, надеюсь, он выйдет оттуда живым и здоровым.
 - Зря ты так говоришь, накличешь, - плохим тоном произнёс Хаген. Фолькер смутился:
 - Прошу прощения.
 - А что дела на границе? – спросил фон Рависсант.
 - Я уже сказал, что расскажу только с глазу на глаз.
 - Ну что ты, шпильман, право слово!
 - Нет, мессеры.
Некоторое время его уговаривали, делали предположения, на которые скрипач неизменно отвечал «Может быть»; когда все перестали пытать гонца, двери изнутри открылись, и Гюнтер вышел, держа под руку свою сестру. Кримхильда чуть улыбалась, король широко улыбался.
 - Мессеры, радуйтесь, между мною и моей дорогой сестрой нет отныне вражды, нет малейшего недоразумения – Бургундский дом снова един и готов к любым бедам, равно как и к любым радостям.
Кримхильда со своей стороны подтвердила это. Присутствующие дружно стали поздравлять короля и принцессу. Кримхильда отвечала, даже слегка рассмеялась, Гюнтер больше вежливо кивал, что-то твердил фон Рависсант, кряхтел фон Нахтигальштадт и посмеивался от удовольствия Фолькер. Молчал один Хаген – он был ошеломлён и поражён. Шпильман заметил это и, в свою очередь удивлённо взглянул на него.
 - Всем спасибо, - сказал Гюнтер.
Кримхильда поспешила удалиться к себе, стали откланиваться вассалы, прихожая и коридор почти опустели.
 - Так, значит, ничего не будет, - сказал Хаген, который, разумеется, остался. – Мести не будет. Сработало, выходит.
Он покачал головой и запустил пальцы в волосы, будто упустил какую-то мысль. Окончательно сразило Фолькера то, что сам Хаген фон Тронеге непосредственно после этого пробормотал:
 - С ума сойти…
 - Знаешь что, я, пожалуй, эту булавку себе оставлю, - сказал король. – В конце концов, никто не знает, что это подарок вассала. У меня возникло чувство, будто она и впрямь приносит удачу.
 - Да, мой король.
 - А теперь пусть этот молодец скажет, что он здесь делает в столь неподобающем для королевского двора виде, - возвысил голос король, вперив в Фолькера подозрительный взгляд.
 - Этот шпильман – гонец с границы от барона Данкварта, - сказал Герхард, поняв, что можно подойти, и подойдя (до этого он стоял в нескольких почтительно-осторожных шагах от сюзерена). – Надеюсь, от короля он своих вестей скрывать не будет.
 - Не буду, мессер. Аустри перешла границу с большими силами. Барон Данкварт держится, но он не знает, не прошли ли аустринцы где-то ещё. Он просит помощи и поддержки воинами, особенно настоятельно требует прибытия графа Хагена. Также он напоминает графу Рависсанта о его обязательствах и передаёт, что он может потерять не только Тренненштрассе, но и всё своё графство. Барон предполагает, что недели две он продержится без ощутимых потерь, и ещё неделю с лишним  выдержит как может, а затем без поддержки не обойтись. Говоря о сроках, я пытаюсь отсчитывать от сегодняшнего дня, ведь я полторы недели скакал сюда. Мой король, господа, у нас есть три недели, а затем, я опасаюсь, Рависсант может попасть в руки Аустри. Тронеге продержится сколько угодно долго, но нам нельзя терять восточные баронства, прошу простить за прямолинейность.
 - То есть, выходит по твоим словам, до Тронеге они ещё не добрались, а Данкварт обороняет моё графство?! – оторопел Герхард.
 - Ведь граф Хаген оставил его в замке Рависсант следить за порядком.
 - А… ну да, но… какое он имел право защищать моё графство!
Король жестом приказал ему молчать и хмуро сказал:
 - Надо собирать всех.
 - Знаете что, - снова вклинился фон Рависсант, - тут не обошлось без козней моего кузена!
 - Опять фон Вольфенвальд? Бог ты мой…
 - Барон Данкварт, да, откровенно говоря, и я тоже, так вот, барон подозревает, что у Аустри есть тайный союзник или хотя бы прознатчик.
 - У Данкварта всегда заговоры и тайные союзники, - попытался уцепиться за соломинку Гюнтер.
 - Откуда тогда им было знать, что оба графа в отъезде и скоро будет ещё одна тяжба, - заметил Хаген. – Если не фон Вольфенвальд, так кто другой.
 - Хорошо же! – процедил король. – Хаген…
Тот поклонился:
 - Будет сделано.
Позже они бранились над картой; Фолькер, разумеется, старался помалкивать, зато фон Рависсанта хватило бы на двоих, но у него и причина была. Даже Хаген горячился и порывался иногда переставлять чернильницу, подсвечник и книги, чтобы разъяснить всё на них, а не объяснять словами. Обедали в кабинете; ужинали там же, за составлением посланий к владетельным вассалам и городам, а потом грозным письмом королю Аустри; за полночь, когда всё уже более или менее установилось и даже, можно сказать, устаканилось, Гюнтер как король первым посмел признаться, что устал.
 - Господа, - сказал он, - предлагаю закончить на этом наш совет.

 - Надо было мне молчать, - подосадовал Фолькер, оказавшись за дверью. – А я полез со своими советами.
 - Так и дельные были советы, - ответил Хаген. Фолькер со смешком покачал головой:
 - Наверное, мне не следовало и этого говорить. Наверное, мне хотелось, чтобы ты мне возразил.
Они прошли по коридору, по лестнице, спустились в зал и вышли во двор. Над крыльцом горел факел в настенном кольце под маленьким навесом на случай дождя. Воздух замер в ночном холоде.
 - Спать совсем не хочется, - сказал Фолькер. Хаген не ответил, он стоял, склонив голову, пряди волос закрывали лицо. Фолькер заметил в их тёмной рыжине раннюю седину.
- Почему ты так удивился тому, что Кримхильда простила брата? Откровенно говоря, мне её миролюбие тоже показалось странным, но с ума от этого не сойти.
Не поворачивая головы, Хаген глянул на скрипача.
 - Друг мой шпильман, - произнёс он, подбирая слова, а, может, просто задумавшись. – Ты знаешь, что истории часто повторяются. Наша из таких. Я потом могу тебе рассказать, если хочешь. Лучше не теперь, когда всё закончится – да. Кримхильда должна была страшно мстить, должна была быть бойня из-за клада Зигфрида. Я думал, что всё удалось остановить, или хоть скостить. Но ты тогда передал мне, что всё пойдёт как суждено. Я и ждал мести. А вышло всё-таки по-другому. Выходит, есть надежда. Вот чего я никогда в жизни не ждал! И не видел, - он повёл плечами, подводя черту своему недоумению.
 - А кто был тот желтоглазый человек?
 - Заинтересован он в этой истории. Хочешь знать, кто?
 - Ну да. Я же спросил.
 - Был это мой почтенный батюшка, - желчно отвечал Хаген. – Неприятный господин. Мы друг друга стоим.
 - Тут я с тобой не согласен! Не мне решать, нибелунг ты или нет, но ты и близко не стоял с этим… созданием. В нём нет ничего живого. И нет ничего хуже этого, так я думаю.
 - Спасибо, Фолькер, - Хаген с чем-то вроде неудержавшейся улыбки поглядел на скрипача.
 - А почему ты так уверен, что принцесса теперь не отомстит?
 - Я видел по её глазам. Я знаю её и знаю её глаза… и знаю, что такое ненависть.
 - У неё очень красивые глаза.
 - Да. Даже нибелунги решили, что она похожа на опал.
 - Они всё равняют с камнями?
 - Большая часть мира хуже камней.
 - Но Кримхильда даже для них сравнима с драгоценностью. Может, она и раньше не хотела мстить?
 - Ага. Как же. Я ждал… ждал мести. Она недавно наговорила чёрт знает что, но ты же сам видел её на похоронах.
 - На мессе? Мне кажется, она сама не знала, чего хотела.
 - И это тоже. Но ненависть была. Может, всё поменялось из-за кольца.
 - А что за кольцо?
 - Перстень Брюнхильд, - из кошеля на поясе Хаген извлёк на свет Божий перстень. – Владеешь кольцом – владеешь кладом нибелунгов. Клад твой – ты Нибелунг. Если ты Нибелунг, проклятие тоже твоё.
 - Что за проклятие?
Хаген помедлил с ответом, убирая кольцо обратно, но всё же сказал:
 - Я не знаю, за что так доверяю тебе, Фолькер, но знаю, что наша встреча – это неспроста.
 - Неужели одна судьба, Хаген, а я сам никакого значения здесь не имею?  - даже обиделся Фолькер.
 -  Я же сказал, что доверяю тебе. А кольцо это проклято очень давно нибелунгом Андвари, когда его у него отняли. Само по себе это просто кольцо. Но  что-то с людьми случается – с теми, кто его надел. Все они погибают.
В тишине двора это заявление заставило шпильмана вздрогнуть.
 - Все?
 - Все. И сами убивают. Мы все втянулись в эту историю из-за Зигфрида. А история, поверь мне, очень старая. Кому-то она уже наскучила. И, может, скоро закончится совсем. И мне бы уже хотелось конца.
 - Ты убил Зигфрида, выполняя проклятие, так получается.
 - Причин много. Брошу кольцо в Рейн, и только он будет знать, где оно лежит.
 - Но дело ведь ещё и в кладе.
 - Ага. – Хаген отколол свою мрачную усмешку, отчего Фолькеру сделалось таинственно и страшно, будто фон Тронеге рассказывал ему жуткую сказку. – Может, она сама его разбазарит. Может, я подгадаю случай запрятать этот клад.
 - Не думаю, что это придётся по душе  принцессе.
 - Что делать. Ты скрипку, смотрю, захватил.
 - Да, - Фолькер со злостью посмотрел на футляр. – Как я с ней намаялся по дороге, одни беды и лишения! Но не мог же я оставить её в Рависсанте.
Хаген тряхнул головой, посмотрел в темноту. Там мелькнула тень. Луны не было видно, но глаза владельца Тронеге засветились сами собой золотым светом – блеснули и вскоре погасли. Фолькер почувствовал, что сейчас ахнет, и поспешил загнать ах внутрь, а потому получился какой-то судорожный вдох.
 - А ты только сейчас заметил, - произнёс Хаген спокойно. – У меня и уши острые, если хочешь знать. Яблоко от яблони всё-таки близко упало.
 - Это пословица?
 - Гуннская.
 - Ну… ну и хорошо, - брякнул Фолькер. Глаза Хагена снова засветились, и он взгляд отвёл, чертыхнувшись вполголоса.
 - А кто такие всё-таки эти нибелунги, можешь ты мне сказать?
 - А кто такие люди? Ага. Я ни то, ни это, я не разбираюсь. Спроси кого другого.
 - Да будет тебе издеваться!
 - Я серьёзно сказал. Ты ответь про людей сначала.
 - Ну, люди для меня… они похожи на меня самого видом, и…
 - А гунны? Или всадники с востока? Люди они?
 - Конечно, если оставить вопрос о язычестве в стороне.
 - Так они ни черта общего с тобой не имеют.
 - Мда, вопрос. Что у людей такого общего, если они разные. Наверное, бессмертная душа.
 - Про себя я этого не знаю. Человек Зигфрид или тоже нет…
 - Он… он, безусловно, больше, чем человек. Но… возможно, чем-то и меньше.
 - Хорошо, - отозвался Хаген. – Думаю, это ближе к правде, чем то, что я раньше слышал.
 - Спасибо. А сам ты ответа не знаешь?
 - Не знаю. Нибелунгам было за что ненавидеть его.
 - Я слышал, что он стал их королём.
 -Тогда я щука. У нибелунгов нет короля.
 - Кто же тогда ими правит?
 - Они одиночки. Или держатся стаей, но только если много золота в одном месте скоплено.
 - Они так любят золото?
 - Это смысл жизни.
 - Для тебя тоже?
 - У меня не много золота. Больше земли. Я служу своему королю. А ты?
 - О… Я не могу вот так вот сразу ответить.
 - Не отвечай. Архиепископ артачится.
 - Не хочет хоронить королеву в освящённой земле? К чему ты об этом вспомнил?
 - К тому, что я не могу здесь помочь королю. Архиепископ человек слишком образованный. Он сомневается в моём существовании. Как тебе нравится?
 - Однако! – Фолькер развеселился, но заставил себя успокоиться, отчего стало ещё веселее. – Как же он сомневается, если вот он ты, видим и осязаем?
 - Леший его знает, я к нему в голову не лез. Он считает, что зло – вроде духа. Ничего, как ты сказал, осязаемого.
 - Уж не хочешь ли ты меня убедить, что ты – зло?
 - А кто, добро, что ли. Добро я только для короля.
 - А графство? А королевство?
 - В гробу я их видал, - грубо отвечал Хаген. – Королю нужно великое королевство, и он его получит. Дай мне ещё лет пять.  Если б не чёртов Герхард с Зигфридом, раньше управились.
 - И ты после этого осмеливаешься считать себя чем-то злым!
 - А убийство твоё любимое. Сам-то ты знаешь, где что?
 - Где добро и где зло? Ну… есть же у меня чувство справедливости, совесть. Есть христианские заповеди.
 - Я ведь плотнику вашему не поклоняюсь, Фолькер.
 - Плотнику? – Скрипач растерялся. – О ком ты говоришь?.. Об Иисусе Христе, что ли?
 - Угу. Старые боги сильнее. Я слушал норн и буду слушать.
 - Ну, знаешь ли!.. Впрочем, долгий это разговор, но, будь уверен, я ещё к нему вернусь, и тогда…
 - Тогда тогда и будет. Скрипка, ты говорил, с собой?
Фолькер снял футляр с плеча и развязал тесёмки.
 - Убийственный инструмент, всю дорогу я больше оберегал её, чем себя. Сыграть что-нибудь? Хотя бы не зря взял её с собой.
 - Сыграй. Чтоб разговор заесть.
 - А что там заедать?
 - Нибелунгов с плотником твоим. Проклятье ещё аукнется.
 - Ты очень спокойно об этом говоришь.
 - Кто-то из вашей братии сказал: «Где суждено погибнуть, там смерть тебя найдёт». Ты сам и повторял.
 - Понятно. Ладно, я, пожалуй, действительно сыграю, - и Фолькер осторожно и неторопливо положил скрипку на плечо, прижался к полированному дереву щекой, как к любимой. Заиграл «Ветер в ивняке»; Хаген смотрел в темноту и, верно, видел шмыгающие там тени, странные, угловатые, чёткие и одновременно незаметные, с жёлтыми глазами… Грустная песня плавно двинулась вместе с облаками над двором, над замком; Хаген покосился на Фолькера, и, наверное, потому, что тот сам посмотрел на слушателя. Переглянувшись так, они одновременно посмотрели снова в темноту двора. Фолькер, играя, ощутил вдруг печаль и вместе с тем желание пройти всё до конца. Хотя бы чтоб посмотреть, чем всё закончится и не предоставить Хагену одному смотреть во тьму.
Несмотря на свою нелюбовь к излишнему пафосу, Фолькер не посмеялся над собственной мыслью – он играл, Хаген слушал, они стояли на крыльце будто на страже. И у шпильмана возникло ощущение, что это уже когда-то было или будет.
Когда песня закончилась, они синхронно обернулись друг на друга; странное дело, Хаген почти улыбался, по-человечески, даже в глазах это отразилась, а сами глаза были тёмно-золотые. Фолькер тоже улыбнулся.
 - Уже поздно. Пора по домам.
 - Ага.
Хаген первый взялся за дверную скобу, Фолькер пошёл за ним, и вскоре во дворе не было никого, кроме желтоглазой тени, теперь уже одной, смотревшей на освещённое бликами крыльцо. При желании в ветерке можно было расслышать слова на никому не знакомом языке – но, в конце концов, при желании можно ведь можно и не то услышать, поэтому к ночным ветеркам лучше особо не прислушиваться…


                ЭПИЛОГ
               
Уже пару недель спустя Фолькер оттеснил тот странный разговор  с Хагеном в те застенки памяти, куда Кримхильда упрятала памятный разговор с ним же перед охотой. Правда, по другой причине; места загадочным порывам и золотоглазым теням просто не осталось. Войско собирали второпях, чтобы подойти на подмогу хоть с чем-то, а те, кого стянет под своими знамёнами король, подойдут позже. Хаген всех заражал своей злобой; иной раз, встретив его взгляд, Фолькер пугался и шутливо кричал:
 - Я ни в чём не виноват!
Потом события так накладывались одно на другое, что короткая война за Рависсант могла бы стать темой для отдельной истории или даже песни. Фолькер позднее вспоминал скорее образы, фразы, картины, чем последовательность событий.
Первое страшное поражение, когда Хаген вытащил из-под обстрела раненного фон Рависсанта, а тому потом пришлось тягать обратно свою часть баронства. Аустринцы ворвались в лагерь бургундов, и Фолькер помнил только смутно, как он с воплем «Моя скрипка!!» отбил бургундский обоз у отряда аустринцев. Хорошо ещё, что кое-кто из своих пришёл ему на подмогу, иначе шпильман так и нашел бы там свой конец вместе со своей скрипкой…
Когда отбивали замок Рависсант, какой-то аустринец упал в ров, и после этого Хаген приказал кидать все полученные трупы именно под ту стену, под которой, как оказалось, ров был мельче. В конце концов, он подъехал к замку по трупам.
Появился фон Вольфенвальд, который уже непонятно кем притворялся, и Хаген никак не мог «прищучить» его, пока Данкварт, войдя, не крикнул «Да это он, тот, кто засаду на меня устроил!». Фон Вольфенвальд струхнул ровно на три секунды; он участливо спросил: «Разве вас пытались убить?» - «А разве вы не знаете? Знает всё королевство…» - с этого начался долгий и трудный разгром фон Вольфенвальда. Трудный главным образом потому, что он просто отрицал всё без всяких причин, повторял одно и то же, глядел куда-то мимо снулым взглядом, ни на что не поддавался, вяло ругался, и в конце Хагена пришлось едва ли не держать, чтоб он не убил графа. Фолькер потом всё никак не мог вспомнить, как же фон Вольфенвальда звали по имени.
Ещё была лихая атака под Тренненштрассе, когда едва не умерли от ужаса и восторга почти все участники событий, и Фолькер размахивал чужим знаменем и орал какую-то песню, а Хаген едва ли не впервые в жизни хохотал в голос…
Ещё брали аустринский пограничный замок, и Данкварт, морщась от болезненной раны в голову, долго уговаривал Хагена не сжигать все окрестности, и всё-таки уговорил; замок этот брали, потому что ещё до того безуспешно искали баронессу и детьми и свитой, Данкварт даже спал с лица, а потом аустринцы стали требовать от барона сложить оружие, если он хочет увидеть супругу и отпрысков, и Ортвин придумал самый нахальный из своих планов. Когда подошло подкрепление с Гернотом во главе, Хаген невозмутимо сказал «Вы вовремя», и тогда же с этими силами отправился сметать с лица земли аустринский замок.
Ворвавшись в донжон, он, глянув на Данкварта, рыкнул «Где моя дочь?», Фолькер несказанно удивился и четверть часа спустя нашёл вместе с латником Хеннелем чумазую, плачущую и зажимающую длинный порез на руке девчушку.
 Потом Хаген, загоревшись, хотел идти дальше и отхватить от Аустри ещё кусок, но вражеские силы стали действовать успешней, и Гюнтер, мудро решивший, что самое время предложить ничью, отозвал воинство обратно. Хаген как представитель своего короля подписал «Вечный мир» с аустринским принцем – главнокомандующим, с которым они раскланялись и даже признались во взаимном уважении.
Потом всё же была стычка с какой-то шайкой, и Фолькер после пропущенного удара и падения с лошади очнулся только к тому времени, когда Хаген уже несколько часов вёз его на своей лошади, оглядываясь назад в поисках возможных преследователей; преследователи объявились возле полуразрушенного замка Рависсант (так уж вышло, что замок дал название графству, и теперь они были тёзки), где содержался фон Вольфенвальд. Тот вышел на стену погулять и – Герхард утверждал, что кузен пытался бежать, а Хаген отмалчивался – после пробежки по этой стене то ли зубец подломился, то ли Хаген вдогонку копьём толкнул – словом, хитрости графа Вольфенвальда на этом закончились, чем Гюнтер остался вполне доволен. Данкварт вплотную занялся налаживанием дел в графстве, Ортвин, помогавший ему, чувствовал себя почти маркграфом. Хагена позвали ко двору; между делом король в письме сообщал, что вдовье достояние Кримхильды привезли в Вормс, и вдовица только что не в открытую набирает себе дружину – по всей видимости, чтобы иметь возможность проезжать под окнами брата в окружении всадников с копьями…
 - Ну, - сказал Хаген. – Теперь есть повод. Король зовёт. И о кладе предупреждает.
 - Ты возвращаешься в Вормс? – уточнил Фолькер.
 - Угу.
 - Тогда я поеду с тобой, если не возражаешь. С головой у меня уже всё в порядке, синяки и шишки зажили.
 - Поехали, - легко согласился Хаген.
В Вормсе, в Оленьем зале, в присутствии всего двора король опоясал своего старшего вассала мечом Зигфрида Зантенского. Конечно, о том, что это его меч, никто в открытую не сказал, но все это знали и так. Кримхильда не подошла к Хагену, но аплодировала вместе со всем двором.
                ***
 - Делай, что хочешь, - сказал Гюнтер, - я доверяю тебе в этом вопросе.
 - Да лучше опустить его на дно, чем вечно с ним маяться! – воскликнул Гернот. Гизельхер промолчал, но когда Хаген уже подал сюзерену руку для клятвы, быстро спросил:
 - А как мы его потом достанем, с рейнского дна?
 - Это моя забота, принц, - ответил Хаген. Клятва была принесена, и только оставшись с Гюнтером наедине, вассал ответил на невысказанный вопрос:
 - Да, мы его не достанем вовсе.
 - Почему? Посмотри, ты посмотри, какое богатство!  - Гюнтер обвёл рукой комнату, уставленную сундуками.
 - Вы сказали, что доверяете мне в этом вопросе.
 - Я так сказал, и от слов своих не отказываюсь, но разве мы ничего не оставим себе?
 - Мой король, я вам говорил.
 - Да, конечно, она узнает, но ты попробуй объяснить это Гизельхеру! А сама Хильда?
 - Пожалуйте ей всё моё графство – клад надо утопить!
 - Смотри, как бы я не поймал тебя на слове, - пробурчал Гюнтер, и на этом разговор был окончен, так как король уже не думал о том, что вассала можно просто не послушать.

                ***
Хаген гнал коня вперёд, и за ним послушно шли везущие телегу лошади, а с ними были связаны ещё, и ещё. Легендарный клад уместился в три воза, тяжёлых, массивных, а стоило это богатство гораздо и гораздо больше, чем те же три воза чистого золота. Шёл снег. Хаген гнал коня по чёрной дороге через забелённое поле, к Лохгайму на Рейне.
Кримхильда, по-хозяйски с удовольствием гремя ключами, открыла дверь и замерла. Сундуки все были распахнуты и пусты.
На возах были плотно уложена и привязаны солидные тюки – в них Хаген погрузил проклятый клад.
Кримхильда упала на колени. Губы её дрожали, отказываясь издать хоть какой-то звук. Наконец, она взвыла, закричала не своим голосом, колотя кулаками по каменному полу. Сбежались люди…
Хаген остановил коня на обрыве. Стал и его караван. Придирчиво оглядев глубокую, широко размахнувшуюся реку, он, похоже, остался доволен, так как подвёл первый воз, вскочил на него и, отвязав тюки, пинками столкнул на землю несколько. Сколько было веса в тюках, никто не знает, но Хагену каким-то образом удалось столкнуть их с обрыва.
 - Каков подлец! – горячился Гизельхер. – Клянусь сестра, если бы я знал о его замысле – я бы помешал!
Кримхильда кивала, глядя, как служанка Лиза заботливо мажет ссадины на её ладонях каким-то целебным средством.
Хаген вёл коня в поводу по берегу Рейна. Лошади послушно везли телеги за ним, слушаясь какого-то безмолвного приказа. Один воз был уже пуст, а Хаген даже по виду сильно устал. Следующие тюки он развязал, и россыпями полетели в Рейн золотые украшения, монеты, кубки, корона, кольчуга – словно какое-то жертвоприношение, со всплесками исчезали в чёрной от холода воде…
 - Пёс! – будет кричать Гюнтер, когда вернётся из поездки в Вюльпензанд. – Напрасно я тебя прощал, напрасно миловал! Как ты смел!
 - Его мало казнить, - согласится Гизельхер.
 - Братья, братья, зачем вы… - станет робко заступаться Гернот. Хаген же будет слушать всё это, преклонив колено посреди зала и опустив голову с одновременно покорным и гордым видом. Гюнтер поглядит на него, ощутит слабость, сядет на трон и объявит, что отправляет Хагена фон Тронеге в ссылку.
Золото летело вниз, блестя даже в сумерках. Опустошив воз, Хаген двинулся дальше, и несколько глубоких мест реки ему не понравились – теперь он выискивал более придирчиво.
Королю сделается стыдно и будет немного тяжело дышать. Вассал поднимется с колен, поклонится и выйдет из зала с таким видом, будто его уже в сотый раз отправляют в ссылку…
Наконец, уже  в полной темноте, Хаген с высокого берега оглядел долину реки, вдоль которой он за одни сутки проделал такой долгий путь. Даже здоровым человеческим глазам могла привидеться на миг кишащая тенями бездна под рябой чёрной водой, что же видел там Хаген – известно только ему самому. Он вынул что-то из кошеля на поясе и сильным броском отправил вниз – кувыркнувшись беспомощно несколько раз, в воде с тихим бульком навсегда пропало кольцо Андвари.
                14.10.08