НЕБЕСНЫЕ ГОРЫ
Коллаж
Всюду в священных писаниях – горы.
Моисей беседует с небожителем на горе Синайской.
В псалмах Давида и Соломона – Песни восхождения.
Гора Грифов - любимое место Будды Гаутамы.
Мухаммед читает ниспосланный ему свиток, небесный Коран, на горе Хира.
Пришедшая с Гималаев, Агни Йога зовет в Гималаи.
Нагорная проповедь Христа. Преображение на горе Фавор. Смерть на Голгофе. И воскресенье и новая жизнь – в горах кедровых.
* * *
Уберите с лица Земли горы - и мир станет плоским, как шутка глупца.
* * *
«Когда планетный Создатель трудился над оформлением тверди, он устремил внимание на плодоносные равнины, которые могли дать людям спокойное хлебопашество. Но Матерь Мира сказала: «Правда, люди найдут на равнинах и хлеб, и торговлю, но когда золото загрязнит равнины, куда же пойдут чистые духом для укрепления? Или пусть они получат крылья, или пусть им будут даны горы, чтобы спастись от золота». И Создатель ответил: «Рано давать им крылья, они понесут на них смерть и разрушение, но дадим им горы. Пусть некоторые боятся их, но для других они будут спасением». Так различаются люди на равнинных и на горных» (Агни Йога. Мир Огненный).
***
Горы ассоциируются с вечностью. Только, строго говоря, эту вечность надо понять не как абсолютную неизменчивость, а как постоянное омоложение с присущей ему тягой ввысь, с его устремленностью к росту.
«Впервые северные цепи Небесных гор поднялись со дна океана сотни миллионов лет назад во время каледонских горообразовательных движений земной коры, а более полное развитие они получили в период герценских движений, потрясавших землю примерно 200 миллионов лет назад. В последовавший затем длительный континентальный период горы разрушались, превращались в холмистую равнину, опять затоплялись мо¬рем и снова поднимались ввысь...
Могучие альпийские движения земной коры «омолодили» разрушенные горы, воздвигнув современные складчато-глыбовые цепи Тянь-Шаня...
Многие признаки свидетельствуют о продолжающемся и поныне поднятии северных хребтов Небесных гор…» (Михаил Грудзинский. Дорога ведет в горы).
***
«Притянули людей горы как магнит или они были колыбелью человечества - трудно сказать. Но то, что они являются наиболее сильной питательной средой для души человека, несомненно. <…>
Горы - это особый мир, поражающий воображение и возвышающий человека... Здесь - вечность и миг, идеальная гармония и ужасающие человеческое сознание катаклизмы. Здесь нет лжи, и все делается по заведенному во Вселенной порядку. Иногда этот порядок летит в тартарары, когда происходят землетрясения, сходят сели, лавины... Но это их не портит, а лишь обновляет и дает свежую пищу для восприятия. Жизнь гор - это грандиозное космическое зрелище...» (Аркадий Поздеев. Горные тропы Алматы).
***
Помню, как-то ранним утром я прилетел в родной аэропорт. Было еще совсем темно, вернее – едва-едва светало. И какой-то незнакомец, командированный из Северной Пальмиры, спросил меня:
- Вы местный?.. Скажите, что это там, на горизонте? Облака?..
- Нет, это не облака.
- А что же? - заинтересованно спросил он.
- Небесные горы.
- Небесные?.. А! Значит, все-таки облака?..
Небесные горы! Если путник хоть немного компетентен, он знает, что это – предел его долгого путешествия. Именно здесь, на границе безбрежной степи и растущей все дальше на юг гряды заснеженных гор и раскинулась пестрая, южная, чарующая столица.
***
Жители южной столицы находят в своих горах спасение. Там воздух чистейший, там виды – земного рая, там – исцеление плоти и расширенье души… Словно очистительные магниты, о коих немало сказано в Агни Йоге, любимой мною когда-то давно, горы притягивают к себе и людей, и птиц, и облака, и самый воздух небес. И над вершинами после полудня, как правило, стягиваются тучи, толпятся, ворчат громами и мечут молнии… Горы вызывают огонь на себя.
***
Но горы и потрясают город – в буквальном смысле слова. Я говорю о землетрясении. Оно гонит людей из домов, под открытое небо. Наиболее сознательные и дисциплинированные из жителей, спешно собрав пожитки и выбежав на улицу, сидят на своих узелках и чемоданах часами, в ожидании, когда же начнет бушевать стихия, - ибо настоящего землетрясения так и нет, хотя, по слухам, быть ему надлежит непременно, причем быть ужасным. Есть, разумеется, и тот, который относится к судорогам земли иначе. Когда ему кричат со двора: «Выходи! Скорее! Вот-вот затрясет!», - он отвечает: «А я, знаете, люблю смотреть, как качаются люстра и мебель, и слушать перезвон бокалов и рюмок в буфете».
Люди живут надеждой. В конце-то концов, все зависит от них самих, в том числе и возможность реальных проявлений подземной активности, и их частота, и степень их разрушительности.
***
Мои горожане - это живой поток близких друг другу индивидуальностей. В шортах и джинсах, в сари и сарафанах, в кепках и малахаях, пешком и на велосипедах, на роликах и на лыжах, в кроссовках, вибрамах и босоногие, - жители города гуляют, едут, бегут, минуя мечети, соборы, синагоги, молельные дома… Все они как на подбор смуглые, светловолосые, черноокие, синеглазые; и каждый десятый из них – студент, каждый шестой – ученик. Эти необыкновенные люди знают все травы, цветы и коренья Небесных гор, по воскресеньям – дарят любимым эдельвейсы, в поисках легендарного мумиё взлезают на неприступные скалы, зимою ныряют в ледяные воды горной реки и, заключая в круг звезду и лотос, полумесяц и крест, исповедуют все религии на свете. И самый Свет.
***
Cтарый город… Твои мальчишки играли в футбол и асыки, а девчата – в «классики» и бадминтон прямо на проезжей части улиц, потому что по улицам почти никто не проезжал. Помню одинокий троллейбус, за которым мы, ребятня, бежали вверх по проспекту, словно за чудом… Но, как правило, в городе стояла тишина.
Разве иногда в этот застой врывался мотоциклетный рев: это проносился по городу в своем красном шлеме, сосредоточенный и аскетичный, соседский парень Валерий, в будущем - первовосходитель на Эверест.
***
В жизни души имеет значение каждая мелочь. Важно, например, куда выходят окна твоей квартиры, какой пейзаж за твоим окном.
Хорошо, например, если в детстве твоем из окон видны горы - вся панорама гор, весь распахнутый вширь, с запада на восток, высокий хребет.
С тихим внутренним пением ты глядишь, как выныривает он из кипени яблоневых садов, пригибающихся, шумя, под порывами ветра; как серебрятся горы сединою, осыпанные зимним снежком; как в нерушимо-величавой созерцательности стоят в безветреные летние дни.
От подножия поднимаются рощицы яблонь, берез, стройные сосны и мощные ели. Дальше к югу волнами перебегают бурые гребни, безжизненные, каменистые, с чуть красноватым отливом; они сменяются снеговыми шатрами, башнями и седловинами. Этот волнообразный рельеф прерывает резко взнесенная над ним пирамидальная ледовая громада Большого Пика.
Часами ты следишь за неторопливой жизнью Пестрых Гор. Зачарованно смотришь, как меняют они окраску с течением дня; как преображается рельефность их очертаний и склонов при ярком свете полуденного солнца, при мягкой подсветке утра или на закате погожего дня, когда в небесах разворачивается гигантский божественный транспарант кумачового цвета, а еловые леса ненадолго разгораются огненными отсветами и языками... Перламутровые и темно-зеле¬ные, желто-коричневые и багровые, белоснежные, словно молочный кок¬тейль, бежевые, кремовые, шоколадные... «Как океан меняет цвет», так они, горы, расцвечивают твою душу - то нежными, то строгими оттенками.
Важно, куда выходят окна твоей квартиры, какой пейзаж за твоим окном.
***
Где-то, когда-то я прочитал: «Философские факультеты должны быть в горах». Да, в тишине и в величии вечности приходят лучшие мысли. Как говорят тибетские Махатмы, «ляжет смысл в порядок, когда посмотрите с гор».
***
Зачем люди ходят в горы? Что они хотят найти среди льдов и камней, разреженного воздуха и безлюдья? С огромными рюкзаками, тяжко дыша, они шаг за шагом взбираются по крутому склону все выше и выше. Зачем? Ведь это трудно и опасно!
Но, похоже, они к этому готовы. Больше того: они были бы рады остаться в горах навеки.
Почему одни идут в горы, а другие смотрят на этих людей с удивлением или с насмешкой? И почему у одних сияющие вершины вызывают восторг, а у других - ужас?
А почему так близки, так созвучны два слова - «горный» и «горний»?..
Медленно движутся вверх люди с огромными, тяжелыми рюкзаками.
Глядя на них с сочувственным изумлением, праздные горожане, остающиеся внизу, вопрошают:
- Зачем вы туда идете? Вам, наверное, много платят за эти мучения?
- Не платят нисколько. Мы сами оплачиваем эту радость, - отвечают идущие вверх.
***
«...Альпинизм, устремленность человека
к вершине выходит за рамки
материального, это духовная жизнь человека.
То, что мы стараемся здесь понять, - вопрос
человеческого бытия. Альпинизм же только
повод, фон, так сказать, для размышлений»
(Александр Кузнецов. Воcхождение).
***
«Благословенны препятствия - ими растём». Такова заповедь искусства духовного роста и преображения человека. Такова и заповедь альпиниста.
Преодоление препятствий - закон духа и гор.
***
Из интервью 1992 года с Валерием Хрищатым, казахстанским первовосходителем на Эверест:
- <…> Человек, вступая в борьбу с силами Природы, преодолевает на пути к цели не только физические препятствия, но и собственные слабости. Значит ли это, что альпинизм - средство духовного самосовершенствования человека?
В. Хрищатый: - Я согласен с этим объяснением. Но почему только борьба? Во время восхождения мы растворяемся в стихии, становимся ее частью, органично в ней существуем.
***
Горы - бесплодные холмы? Так может сказать лишь тот, кто видел горы издалека, а значит, не видел их вовсе.
В горах есть яблоневые сады и осиновые рощи, реки, озёра, грибные чащобы, степи альпийских лугов и арктические льды высокогорья. В горах есть водопады и скалы, заросли шиповника и малины, сырые каньоны и солнечные поляны - природа на любой вкус и на любое настроение. В один и тот же день ты можешь найти в горах лето и зиму.
Но чтобы все это увидеть, надо пройти через несколько ступеней, подняться на несколько уровней вверх.
Берёзы предгорий, сосновый лес и густой ельник радуют сердце, ему здесь легко и приятно. На просторах альпийских лугов с их низкорослой травой и ветрами сердце встревоженно всматривается в даль. А в зоне вечных снегов - душа замирает в духовном созерцании, в благоговейном трепете общения с Небесами.
***
Чем дальше от душного города, чем выше по склонам гор, тем чище воздух. В тебя вливается Прана - космическое начало жизни, дающее тебе дыхание. И возрождается к жизни не только плоть с ее дыханием и кровью, но и душа - с ее любовью. Она расширяется, она все объемлет, всему радуется и все благословляет.
И вот, поднявшись на каменистый гребень, видишь далеко, на мно¬гие километры вокруг, слышишь отчетливо каждый звук, точно твой слух обострился. Иной воздух, иной дух, иные пространства... Эффект высо¬ты.
***
Я стоял над обрывом.
Внизу шумела река – так же, как годы, столетья назад, и только ветерок порою менял ее звук по силе и окраске; вокруг меня молча толпились громадные мохнатые ели – тоже как будто бы как всегда.
Но взгляд мой блуждал по ущелью горестно.
Крутые склоны берегов, меж которыми бежала река, были грубо срезаны и обнажены: в длину - сплошь, в высоту - где метров на пять, а где на все пятнадцать. По склонам зияла серо-желтая глина с темными потеками. Из нее тут и там торчали обломки досок, тряпья, мёртво лежали павшие ели, нелепо выставив кверху растопыренные корни. Всюду, насколько я мог увидеть, покоились гигантские валуны на траве, усеянной песком, щебнем, древесной трухой, корою, обрубками веток, так что собственно травы было почти и не видно.
Взор мой угрюмо сместился выше, я начал разглядывать мыс, на котором когда-то была туристская база, где в недавние школьные годы я проводил лето за летом. В нижней, восточной части мыса уже не было уютной беседки на высоком скальном уступе, не было и следа ее. С северной стороны тоже стало безнадежно голо; а ведь еще каких-нибудь месяц-полтора назад здесь возвышалась изящная двухэтажная гостиница с просторной террасой, и была в той гостинице крохотная комната, где стояла кровать из темного дерева, шифоньер, круглый столик, на котором, сколько помню, к моему удовольствию всегда была вазочка с альпийскими цветами и графин с родниковой водой. Я любил выглядывать из окна этой комнатки: у меня упоительно захватывало дух при виде необычного для горожанина пейзажа снаружи. Сразу под окном начинался глубокий обрыв в ущелье; там, внизу, гудела река; оттуда, снизу, вздымалась высокая ель, и я мог потрогать ее верхушку.
Ни гостиницы этой теперь, ни комнатки… На западных террасах урочища нет больше белых палаточных рядов, лишь выше по склону осталось несколько заброшенных коттеджиков. Ныне август, разгар отпускного сезона, но никого не видно здесь, на турбазе, куда прежде съезжались со всего Союза, где звенели голоса, где играли в теннис; где по утрам из репродуктора неслась бодрящая музыка - и молодежь выскакивала на зарядку; где живописными группами в штормовках, с рюкзаками и ледорубами, люди, провожаемые цветами, уходили в дальние походы. Здесь дружили, влюблялись, фотографировались у водопадов, отсюда шли на горные перевалы…
Все смыто селевым потоком, Большою Водою с тающего ледника.
Вода в июле этого года (семьдесят третьего. – С.К.) переполнила моренное озерко, выплеснулась в реку и принялась с диким ревом биться об узкие высокие склоны берегов, крушить их, как ненавистные узы, ломая деревья и утаскивая с собою, точно вериги, массу камней, грязи и хлама. Сель снес турбазу до половины и убил сотни людей, не успевших свернуть с его яростного пути…
И вот сегодня, едва осилив тяжелый переход через циклопическую насыпь плотины по живым камням и песку, я наконец добрался к турбазе. «Вновь я посетил…» Однако тот уголок земли, где я провел подростком сотни блаженных дней, теперь вызывал во мне печальные чувства.
Но я долго не мог понять, что же все-таки гложет меня больше всего при виде последствий катастрофы.
Я стоял на обрывистом склоне над турбазой и размышлял до тех пор, пока не осознал: меня угнетает тишина безлюдья.
Синее небо, скалы далеких и близких вершин были теми же, что и всегда; гребни, густо поросшие ельником, были такими же, как прежде. И хотя турбазу, вероятней всего, закроют отныне и во веки веков, все-таки и ее можно было бы восстановить, воссоздать до многих деталей. Но вот людей… Людей здесь уже нет, нет никого из тех, кого я знавал, с кем делил горные мои дни.
А ведь чудесную здешнюю атмосферу – только теперь я это понял – создавали именно люди.
***
У Томаса Манна в «Докторе Фаустусе» есть любопытное и глубокое суждение: «...Музыка - действенная сила в себе, действен¬ная сила как таковая; и не как идея, а как реальность. Подумай, ведь это чуть ли не определение Бога».
Эту характеристику действенной силы в себе можно отнести не только к музыке, но также и к тишине.
Божественная тишина - голос Безмолвия - нигде не бывает явственнее, чем в высоких горах в безветреный знойный день. Именно таким много лет назад был один из дней лета, когда, поднявшись на каменную гряду близ вершины, я присел отдохнуть и полюбоваться окружающим видом.
Слева, метрах в двухстах от меня, с громады пика Маяковского рухнул очередной камнепад, с грохотом прокатился по висячему леднику и по осыпям - и затем все стихло. Стихло так, словно в мире не было ничего, ничего вообще. Я был окружен множеством видимых, чувственных предметов: невдалеке надо мною высилась вершина Антикайнена, еще выше - сверкало небо, а перед глазами в широкую даль простирались моренные валы, - но не было ни единого звука. Не было человеческих голосов; не летали ни птицы, ни насекомые; и сам ветер, казалось, раздумал нарушать незыблемость воздуха.
В те минуты я услышал тишину. Тишину настоящую, абсолютную, что вызывала звенящий зуд в ушах и трепет в душе...
А спустя годы не на шутку задумался. Как возможно «слышать» -тишину? Разве это не всё равно что не слышать ничего? Но ведь при этом я именно слышу. Слышу «ничто». Чем же я его слышу, чем воспри¬нимаю отсутствие всякого звука?
«Не то, что слышит ухо, но то, чем слышит ухо, - знай, есть Брахман». Вдумавшись в эти строки Упанишад, я начал понимать: тишина высокогорья не просто удивила меня в те минуты у пика Антикайнена, не просто заворожила - она обронила в меня новые капли веры. Веры чему-то, что глубже, чем видимый мир, и чему-то во мне, что глубже и выше меня...
***
Из интервью с Валерием Хрищатым (1992 год);
- Что вы думаете о гипотезах и религиозно-философских представлениях о божественной природе гор, о том, что в горах в наибольшей степени проявляются паранормальные свойства окружающего мира, что здесь наибольшая связь человека и Космоса, что здесь человеку открываются истины, недоступные в иных местах? Подобные описания можно обнаружить не только в древних религиях, а также в теориях некоторых современных ученых (Рерихи, академик Вернадский…), но в рассказах крупных альпинистов. В своем очерке о ночном штурме вершины Эвереста в 1982 году «Фотографии памяти» вы сами сказали, что вас не покидало ощущение присутствия невидимого существа. То же самое рассказывал и ваш партнер Казбек Валиев. У него это чувство возникло параллельно. Подобное же описывает Месснер и другие «гималайцы».
В. Хрищатый: - Я склонен связывать свое ощущение с влиянием гипоксии. О существовавших по данным проблемам гипотезах узнал еще перед первой своей экспедицией на Эверест из беседы с руководителем засекреченного тогда Института сознания. Но лично с проявлениями такого рода не сталкивался. Однако ничего не отрицаю.
***
Олег Космачёв, выдающийся советский скалолаз и альпинист-высотник, рассказывает о вещах удивительных:
«После больших восхождений организм претерпевает гипер-восстановление. И тогда на некоторое время - от одного дня до недели - пе¬ред глазами возникают и держатся видения: великолепные дома и дворцы, здания величественной архитектуры, какой на Земле не бывает; и эти видения сопровождаются состоянием эйфории...
А потом - об этих видениях остается яркая память».
***
Поднявшийся высоко в горы чувствует порой, как вокруг него, невидимые, живут существа из иных миров: он слышит их шепот, он ловит странные, новые, пространственные мысли, которые принадлежат не ему; а иногда эти существа из иных измерений приоткрывают себя на минуту в виде неопознанных летающих объектов, непонятных следов на снегу или энергийных фантомов - сгустков танцующего марева над гребнем в верховьях ущелья.
В горах нет одиночества, даже когда ты один. Альпинисты-высотники могут вам рассказать, как в их восхождениях в Гималаях кто-то идет с ними вместе, незримый, неотступный и словно бы говорящий: «Не бойся! Ты не один». Ангел-хранитель? Астрал погибшего альпиниста? Кто знает... Но в горах нет одиночества, которое столь деспотически властвует в многолюдных городах.
***
На заоблачные вершины редко ходят в одиночку. Восхождение - дело общее, работа коллективная. И потому восхождение - оселок братства.
«...Человеку бывает очень нужен отказ от эгоизма, единение со своими близкими, с друзьями. И если это не удалось в жизни, люди ищут удовлетворения этой потребности, уходя в горы. Сколько их было, эгоистичных, самовлюбленных мужей, которые в горах жертвовали жизнью ради товарища!» (Александр Кузнецов. Восхождение)
***
«Работа в связке при кажущейся простоте (первый лезет, второй страхует) таит в себе много сложностей и неожиданностей. Причем первый испытывает в основном технические и физические трудности, а на второго ложится главная психологическая нагрузка. Он должен мысленно слиться с ведущим, одинаково с ним видеть, чувствовать, думать. Его обязанность не просто держать веревку на случай срыва первого, а тонко понимать состояние партнера, предвидеть его действия (в том числе и срыв) и всячески помогать в работе. Казалось бы, как можно помочь на расстоянии десяти-двенадцати метров, иногда даже не видя напарника за выступом? Но веревка при этом - не просто сплетение капроновых нитей, но и связь между людьми, нерв, соединяющий два организма в единое целое» (Владимир Балыбердин, ленинградец – первый советский восходитель на Эверест//Из дневника «Эверест, юго-западная стена»).
***
Альпинизм не есть спортивное состязание. Он - нечто иное и большее: наилучшая модель человеческих взаимоотношений и человеческого духовного развития.
Альпинисты идут к вершине. Каждый из них состязается не с другими, а с горой, т.е., строго говоря, с собственной тяжестью, одышкой, слабостью, страхом. Поднимаясь к горе, каждый из них возвышается не над другими альпинистами, а над собой. Такова специфика «coстязания» в восхождении. Каждый должен быть лично готовым к подъему и к высоте, ибо в противном случае его придется тащить силком, и он станет кричать о насилии над его волей; другим же, тем, кто его тащит, его слабость создаст дополнительную проблему.
Итак, в восхождении каждый должен полагаться прежде всего на себя, ревностно следить за каждым собственным шагом. Но – представим, что в этом восхождении каждый за себя. Тогда все разбредутся по горной круче, каждый будет искать свой путь; кто-то уйдет вперед, кто-то вбок, кто-то начнет подрезать снежный склон. И вот уже загремели лавины, и вот уже кто-то погиб, а кто-то, израненный, тщетно зовет на помощь.
Нет, на восхождение идут в связке, и если кто-то сорвался, eго страхуют; а если кому-то тяжело - ему помогают, да и сам он, не желая быть обузой, подтягивается вслед за идущим впереди.
Только так на вершину поднимутся все.
***
«Небольшой камин, полка, еще камин - и, протиснувшись через разлом, я оказываюсь на гребне контрфорса. Восприятие жизни резко меняется. Здесь солнце! Сразу стало теплее. Насколько сильно все мы зависим от него, особенно остро понимаешь только в горах. Слишком жидкая здесь атмосфера, чтобы аккумулировать лучистую энергию. Све¬тило признает только личный контакт, только прямую сиюминутную связь. <…> Пожалуй, немного было в тот момент лю¬дей на земле, так близко находившихся к всемирной «грелке» и не эк¬ранированных от нее обшивками самолетов и космических кораблей» (Владимир Балыбердин // Эверест, юго-западная стена).
***
Поднявшийся на вершину преображается целиком.
Когда-то он был низинным; он был одномерен, он не ведал ни высот, ни глубин, ни просторов. Теперь равнинный становится горным и многомерным, каким и должен быть по человеческому предначертанию своему.
Сколько их, считавших, будто вершины - это скучные, бесплодные холмы! И сколько их, заболевших горами навеки и исцелившихся ими! «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя», - теперь говорят они вслед за стихами псалма. Ибо лишь с горных вершин открывается сердцу мир божий, а взгляду - библейский простор...
***
«Важно видеть перед собой дорогу вверх. Не должно быть такой жизненной вершины, с которой бы ты сказал: «Во все стороны пути идут только вниз» (Владимир Балыбердин).
***
Но приходится спускаться с вершин и вновь становиться «равнинным».
Впрочем, «равнинным» ли? Ведь с тобой навсегда остается живая память об иных измерениях бытия.
Не забываются их чудеса: пещеры «черного альпиниста» на отвесных скалистых склонах; солнечные поляны, где ущелье распахивается на юг, открывая взгляду великую панораму сверкающих льдов; ночи на моренах, когда над скально-ледовыми гребнями восставала Луна, придавая пейзажу вид неземной, овевая его дыханием Космоса. Не забываются высоченные эдельвейсы в истоках большой реки; рогатые тау-теке, возникшие на вершине гигантской скалы; мохнатые яки в Лисьем ущелье и парящие над тобою орлы. И осыпи, фирн, трещины ледника, движение в связке с надежным напарником. И - зрелище, что открывается со снегового вершинного купола: громадные мощные реки внизу, имя которым - ледники; далекие и близкие, суровые и манящие хребты, исполинскими волнами уходящие вдаль: Иле-Алатау и Кунгей, Терскей-Алатоо и Центральный Тянь-Шань, Каракорум и Гималаи...
А главное - не забываются люди, которых встретил в больших горах, люди, у которых в душе - высота.
Горы - магниты земли и небес. Вечностью веет от гор. Вечная тяга - в горы.