Эта статья задумана как рецензия на одноименную книгу В. Пелевина. Она ничего не даст тому, кто книгу не читал. Впрочем, тому, кто прочел ее менее двух раз, она покажется сущим бредом.
/Автор статьи /
Виктор Пелевин «Чапаев и Пустота». Странная книга, удивительный автор. Русский Кастанеда, не меньше. Перечитываю, получая такое же удовольствие, по третьему разу и прихожу выводу, что еще не вся символика книги правильно мною понята.
Первое прочтение дает читателю только поверхностное представление о содержании и наверняка оставит ошибочное впечатление. Глаз еще не замечает сделанных автором намеков, не видит его подсказок и не улавливает внутреннюю связь между героями. Более того, поначалу даже не понимаешь, где, в каком времени и месте происходят события на самом деле, когда герой существует в реальном, а когда - в вымышленном мире. Но уже интересно, и уже понимаешь: это - талантливая иллюстрация буддизма. Уже каким-то третьим чувством догадываешься, что главный герой мучается теми же проблемами, что и я. В нашем странном, противоречивом мире он такая же белая, никем не понятая ворона, как и я, и мне радостно, что я не одинока, что есть такие же люди, что не одна я переживаю подобное.
Второе прочтение книги – абсолютно необходимое каждому, кто хочет узнать подлинного Пелевина - помогает собрать знакомый, но пока еще разрозненный материал в цельную картину. Уже знаешь, на что обращать внимание, и с удивлением и восторгом отыскиваешь расставленные для тебя автором «флажки-указатели». Вдруг начинает казаться, что теперь в этой книге понято всё. Меня наполняет чувство восторга и благодарности. Благодарности случаю, который помог мне наткнуться на эту вещь, ужас, что она могла бы пройти мимо, что я могла засуетиться и не найти времени до конца разобраться с произведением. И вот уже выписаны все понравившиеся цитаты, а чувство собственной важности заставляет меня всем советовать приобрести эту книгу. Я начинаю мнить себя большим авторитетом по части пелевинского творчества.
В итоге выявляю в себе сразу два заблуждения. Во-первых, навязывать другим свое мнение бесполезно, ибо такая книга мало кому нравится, и мало кто ее поймет. Хуже того, ее поймут только на уровне первого, поверхностного прочтения, от чего читатель пожмет плечами и пробормочет: «Бред какой-то… И что мне за дело до Петьки, Анки и Чапаева? И вообще, откуда писатель все это взял, извратил всем известные исторические факты, напридумал тут…» И будет прав. Один мой хороший знакомый когда-то сказал: «Чтобы случилось понимание, нужен психологический настрой, а чтоб был настрой, необходима мера насущности. И еще собственный багаж мыслей по данному вопросу». Вполне возможно, он говорил вовсе не так, но я услышала в его словах именно это, и теперь эта мысль часто вспоминается и помогает мне понять причину нестыковки мнений людей.
Второе заблуждение состоит в моем утверждении, что все, о чем сказал Пелевин, понято мною до конца. Не факт. Не зря случай предоставил мне возможность подержать эту книгу в руках еще раз. (Она опять не моя, она дана мне на время, что для меня всегда служит наилучшим стимулом для ее тщательной проработки. Собственную книгу обязательно положишь на полку, решив, что вернуться к ней я всегда успею. И в результате упустишь в ней самое главное!).
Третье прочтение книги оставило ощущение собственной неспособности внимательно читать текст, ибо в нем снова открылось масса незамеченных прежде, но очень важных фрагментов. Не уверена, что все загадки этой удивительной книги разгаданы, а мне не понадобится еще и четвертое прочтение. Пусть понадобится. Тем лучше. Именно так, по много раз и внимательно нужно читать Кастанеду, именно так - Мориса Николла, ученика Гюрджиева. Помнится, кто-то сказал, что книжку, которую не стоит перечитать, не стоило и читать. Абсолютно согласна. Только вот книг, не исчерпывающих себя за одно прочтение, до обидного мало.
Довольно отступлений. Как смогу, напишу свою рецензию (мое излюбленное занятие!) на пелевинскую «Чапаев и Пустота». Наверняка, не все удастся, наверняка, получится бессистемно и без нужной глубины, понимания, но я рискну. Вдруг это кому-то окажется нужно. Мне-то точно окажется: всякая попытка описать явление лучше всего помогает это явление понять.
«Особый взлет свободной мысли» - так автор определяет жанр своего произведения, целью которого он полагает «фиксацию механических циклов сознания с целью окончательного излечения от так называемой внутренней жизни». Лучше не скажешь. Вот первый и главный флажок, который, я, конечно, сразу не заметила. По идее, такое заявление должно отсечь прочь всех «незваных». Много ли среди нас таких, кому потребно излечиться от внутренней жизни? Чрезвычайно мало. О том, что это действительно нам надо и составляет нашу проблему, догадываются только отдельные последователи «Четвертого Пути» да еще жалкая кучка интуитивно пришедших к тому же открытию самостоятельно. Вообще-то, воображаемые миры и фиксированные идеи нашей внутренней жизни - это проблема всех людей, но не все про то догадываются.
В своем предисловии Пелевин пишет: «автор пытается скорее непосредственно указать на ум читателя, чем заставить его увидеть очередной сплетенный из слов фантом». И далее - «это попытка отразить художественными средствами древний монгольский миф о Вечном Невозвращении». По-видимому, под «вечным Невозвращением» Пелевин имеет в виду буддистскую нирвану, откуда мы все родом, и откуда единожды попавшим туда уже не нужно будет возвращаться в наш иллюзорный мир страданий.
Герои книги – Чапаев, Петька и Анка. Совсем не такие, как в известной книжке Фурманова. Хотя они и бьются на стороне красных, в пелевинском «Чапаеве» они все отнюдь не пролетарского происхождения, мало того, все они - не от мира сего: то ли мистики, то ли искатели истины, то ли уже достигшие освобождения. Почему именно эти личности, гуляющие в русских анекдотах, были избраны Пелевиным в качестве героев? Не знаю. Могу только предположить. Может быть, чтоб анекдотичностью образов разрушить наши фиксированные идеи обо всем, что мы полагаем истиной, имея о том заезженное представление, полученное из единственного, не проверенного опытом сомнительного источника. Может быть потому, что Петька времен Гражданской войны – мнимая ипостась главного героя, так же, как и его вторая ипостась – наш современник Петр Пустота, интеллигент, запутавшийся в парадоксах своего внутреннего мира – оба живут в переходный исторический период времени, когда привычные стереотипы бытия вступают в болезненное противоречие с кардинальными изменениями в обществе. В такие времена внутренний мир человека ломается о внешний, не успевая за ним, и заставляет искать выход. Впрочем, какая, в сущности, разница, как зовут героев, если наша задача «указать на ум читателя, а не изобразить словесный фантом»!?
Для начала приведу и прокомментирую две самые значимые цитаты книги.
«Вы принадлежите к тому поколению, которое было запрограммировано на жизнь в одной социально-культурной парадигме, а оказались в совершенно другой. Мир, который находится вокруг нас, отражается в нашем сознании и становится объектом ума. И когда в реальном мире рушатся какие-нибудь установившиеся связи, то же самое происходит и в психике. В замкнутом объеме вашего Я высвобождается чудовищное количество психической энергии. Все дело в том, в какой канал эта энергия устремляется после взрыва – наружу, к внешним объектам, или остается внутри. Одни устремляются к новому, другие так и остаются выяснять несуществующие отношения с тенями угасшего мира».
Эта цитата дает ключ к пониманию причины внутренних конфликтов в душе всех главных героев.. Этот конфликт привел их в психиатрическую лечебницу, где лечащий врач и большая умница Тимур Тимурович использует новый метод «групповой терапии по профессору Канашникову», позволяющий его подопечным «достичь катарсического выхода патологического психоматериала на поверхность своих представлений и перестать отождествляться с ними». Ну чем не Успенский с его борьбой с отождествлениями методом наблюдения себя в разных и необычных условиях? «Вообще, гоните от себя само это понятие – сумасшедший дом, - предлагает Петру его необычный доктор. – Воспринимайте это как интересное приключение». И Петр, следуя этому совету, становится участником удивительных событий.
Более значима для понимания сюжета вторая цитата. «Цзе Чжуану часто снился один сон – что он красная бабочка. И когда он просыпался, он не мог понять, то ли это бабочке приснилось, что она занимается революционной работой, то ли подпольщик видел сон, в котором он порхал среди цветов».
Как то, что кажется нам реальностью, так и то, что представляется сном – равно иллюзорно. Это типично буддистская истина. На нее указывает нам и фамилия Петра – Пустота. Сущность видимого мира есть пустота, способная принимать любую форму благодаря нашему воображению. К пониманию этого и к выходу этого понимания на уровень личного осознания подводят Петьку – петербургского интеллигента, вынужденного стать красным комиссаром в отряде Чапаева - сразу несколько «врачевателей»: «красный командир» Василий Иванович Чапаев, балующийся кокаином Григорий Котовский и, особенно, барон Юнгерн. Все они – исторически существовавшие личности, представленные Пелевиным в совершенно незнакомом нам, новом обличье. В сущности все они – Петькины Гуру - проводники в неведомую страну Внутреннюю Монголию, откуда и куда движется все сущее, и куда к концу книги возвращается Петр Пустота.
Кто такой Петр, и почему он «нуждается в излечении»? В том, что Пелевин не считает своего героя психически больным, не вызывает ни малейших сомнений. Скорее наоборот, болен мир, а Петька – один из немногих, кто остро чувствует абсурд окружающего и пытается постичь истинную природу происходящего. Такие, как Петр, чаще всего одиноки, но рано или поздно они все собираются в одном месте – либо в общей палате психушки, либо у костра барона Юнгерна, либо в тесном отсеке бронепоезда Чапаева, несущегося по разрушенной гражданской войной стране.
«Его мысль углубляется в сущность того или иного явления, анализирует каждое слово, причем, в голове существует «торжественный хор» многих Я, ведущих между собой спор. Стал нерешителен, потому что ему трудно разобраться в вихре гамм и красок внутренней противоречивой жизни. Жалуется на одиночество и непонятость окружающими, на то, что никто не в силах мыслить с ним в резонанс». – Такую запись делает Тимур Тимурович в истории болезни Петра. Такую же запись вполне можно оставить и в отношении меня. Даже озноб идет по коже: насколько же все похоже! А еще мне становится радостно, что я не исключение. Может, и меня когда-нибудь вылечат!?
Метод коллективной терапии весьма необычен – пациентам вкалывают какое-то снадобье, и на время они все делаются участниками одного и того же «сновидения». Проблемы одного из пациентов становятся коллективными, каждый разделяет состояние погрузившегося в воображаемый мир и на время проникается его идеями и настроениями, но по окончании сеанса все опять возвращаются к своим собственным маниям. Этот возврат помогает ощутить относительность своих переживаний, которые только кажутся реальностью.
Петру делают укол, и его душа погружается в тяжелое и тупое безразличие. «Самым неприятным в нем было то, - отмечает Петр, - что оно словно бы овладело не мной, а каким-то другим человеком. А этого другого человека и в самом деле можно было вылечить».
Вместе с Петром в психиатрической лечебнице подвергаются научному эксперименту доктора еще трое пациентов – Мария, Сердюк и Володин. Мария – это молодой, плечистый мужчина, вообразивший себя в своих «сновидениях» женщиной, отождествляющей собою Россию, которой навязывают «алхимический брак» с Западом. История его заболевания упирается в события 93 года в Москве, когда стреляли по Белому дому, а несколько зарядов пролетело сквозь окна прямо в его квартиру. Марию менее всех остальных пациентов больницы волнуют проблемы духовности, при всей необычности его бреда, он самый «нормальный» среди них и по выражению Сердюка даже «сильно ссучился в духовном смысле».
Мария пострадавший от зримых, материальных факторов, намеренно не хочет сомневаться в реальности мира и надеется на процветание России через «брак» с Западом. Он не случайно использует по прямому назначению тяжелый, но пустой внутри гипсовый бюст Аристотеля, который, по словам Володина, «придумал реальность с шестисотыми Мерседесами, куда ты, Мария, выписаться хочешь», то есть, он с размаху опускает бюст на голову Петра – инцидент, впоследствии ставшим знаменитым Петькиным «сражением на станции Лозовая». Мария активно хочет вырваться из больницы в мир, который кажется ему реальным, и он этого добивается. «Марию выписали через неделю после того, как он разбил бюст Аристотеля о мою голову, а Володину, нормальнее которого я не видел человека в жизни, недавно назначили новый фармакологический курс».
Володин – более сложная личность. «Склонившийся надо мной господин напоминал одного из торгующих чем попало спекулянтов, которые в изобилии появились в Петербурге. Их отличали две основных черты – чудовищное количество жизненной силы и интерес к последним оккультным веяниям в столице». Володин умен и образован, в их палате именно он всегда берет на себя роль комментатора происходящего, его речь логична, она нисколько не смахивает на бред душевнобольного.
По профессии Володин предприниматель, «новый русский», что не мешает ему быть напичканным самыми разными философскими знаниями и представлениями о мистической стороне мира. Он все знает об этом таинственном мире, понимает его законы, но только не может в него проникнуть. Только один раз, по чистой случайности, «за компанию» со своим подельщиком, Володин оказывается в таинственных владениях барона Юнгерна, защитника Внутренней Монголии, и тут же с треском изгоняется им оттуда, как попавший по недоразумению. «Слушай, а ты что, сам туда просто так можешь попадать?» – спрашивает Володина его приятель, которому он долго и очень доходчивым языком объяснял истинную природу человеческой сущности. « - Не, Я.. Не пролезаю… Очень много духовных богатств за жизнь собрал. А от них потом избавиться сложно. Я обычно нищего духом вперед посылаю, чтоб он через игольное ушко пролез и дверь изнутри открыл».
Третий пациент клиники Тимура Тимуровича – светловолосый и голубоглазый Сердюк, как раз и является «нищим духом». Во многом он представляет собою полную противоположность Володина, но, как и тот, тоже не подлежит «выписке». Воображаемые образы психического мира Сердюка остаются живыми даже тогда, когда сам Сердюк переживает свою символическую смерть. Он подчиняется своим галлюцинациям даже попадая в другой, более «реальный» мир, например, он целеустремленно складывает бумажные самолетики, подчиняясь своей, выдуманной логике, и пока еще не способен избавиться «от своей так называемой внутренней жизни».
Сердюк – типичный представитель спившегося интеллигента, не утратившего способность мыслить, но потерявшего желание что-либо делать ради живота своего. Сердюк попал в лечебницу «за отрешенность». Однажды его нашел в подвале, где он ночевал «в полном мучительном сознании», разговорчивый милиционер, который, как оказалось, кончал философский факультет. Он взял с Сердюка, как с бомжа, положенную дань и, разговорившись с ним, разозлился, что тот сомневается в реальности мира: «я в университете диплом по Гегелю писал, а теперь хожу тут с автоматом, а ты лежишь и думаешь, что можешь залезть в подвал и в реальности мира сомневаться!?» Милиционер оформил Сердюка в психушку, как «бродяжнический синдром на фоне белой горячки».
«Бредовое видение» Сердюка представляет собой абсурдное сочетание несовместимых миров – мира сомнительной русско-японской фирмы «Тайра-Инкорпорейтед», образованной группой отморозков, делающих свой бизнес на торговле подержанными иномарками и снимающих офис в первом этаже серой восьмиэтажки на заброшенном московском пустыре, и мира японцев, исповедующих древние восточные традиции, включая кодекс чести самурая и совершение ритуала харакири. Сердюка подвергают испытаниям, которые он шутя проходит, и принимают на работу в фирму, посвятив в самураи. Так Сердюк оказывается причисленным к таинственному клану Тайра. По словам его нового друга Кавабаты, в его работе нет ничего сложного. «Внешне все, как в других фирмах, за исключением того, что ваше внутреннее отношение к происходящему должно соответствовать гармонии космоса». Некоторое время Сердюк пребывает в обществе чудаковатого японца, созерцающего мир, подобным «пузырям на воде», что, впрочем, нисколько не мешает ему предаваться хорошо знакомым Сердюку пагубным страстям и выпивке. Гармония космоса быстро оборачивается трагическим концом – приходит известие о крахе фирмы, и японец предлагает Сердюку до конца выполнить взятый на себя долг самурая - совершить харакири.
В момент смерти, ярко пережитой им во время этого необычного «бреда», Сердюк неожиданно постигает ничтожность своей земной жизни, о которой нет смысла сожалеть. «То пространство, откуда прилетают телефонные звонки и ругань Кавабаты, и где вообще что-то происходит, находится от него очень далеко и представляет собой до такой степени ничтожный сегмент реальности, что нужно изо всех сил сосредотачиваться, чтобы следить за происходящим в этом сегменте. Между тем никакого смысла в этом мучительном сосредоточении - а оно и есть жизнь – не было. Оказалось, что все его долгое, полное тоски, надежды и страха человеческое существование было просто мимолетной мыслью, на секунду привлекшей его внимание».
К концу повести Сердюк остается пациентом Тимура Тимуровича. Его иллюзии остаются для него реальностью. Даже в больнице он продолжает исполнять свои «Ом и Гири» - долг благодарности вассала к сюзерену и обязательство по отношению к себе – готовность принести себя в жертву во имя определенного принятого им кодекса поведения. Сердюк складывает из бумаги сто тысяч журавликов, что, видимо, присоветовали ему его самураи в одной из его новых галлюцинаций.
Только у единственного пациента клиники – Петра Пустоты «психоз исчерпал сам себя». У Петра были хорошие учителя – Чапаев, Котовский и барон Юнгерн. Можно предположить, что они – всего лишь более яркие и убедительные повторения персонажей из психиатрической больницы. В Петькиных видениях они из странных, разуверившихся в реальности мира пациентов клиники превращаются в мистиков и мудрецов, достигших освобождения и ставших способными творить миры по собственному усмотрению.
Например, Володин, который в больничной палате обычно умно и доходчиво объясняет суть происходящего своим соседям, в снах Петьки трансформируется в Чапаева, с блеском исполняющим ту же миссию. Уверовавший в возможность алхимического брака с Западом Мария и бездомный Сердюк, тоже уверовавший в кодекс чести и в верность долгу, превратились в употребляющего кокаин мистика Григория Котовского, «сотворившего» своим больным воображением этот ужасный, современный мир времен перестройки. Тимур Тимурович выступил в роли в барона Юнгерна.
Юнгерн – это прототип реально существовавшего белогвардейского офицера, немецкого аристократа, пытавшегося создать орден «Буддийских крестоносцев» в Монголии, барона Унгерна фон Штернберга, имя которого изменено автором с намеком на врача психиатра Карла Густава Юнга. Юнг добивался того, что на поверхность сознания его пациентов свободно поднимались символы, по которым можно было ставить диагноз. Правда, по мнению Чапаева, «Юнгерн презирает все символы, к чему бы они ни относились». Он защитник Внутренней Монголии и инкарнация бога войны, который реально принимает решения, кого после смерти еще раз необходимо отправить в мир сансары, а кого, как получившего определенное понимание, можно зачислить во Внутреннюю Монголию, иными словами - «выписать из клиники».
Теперь, когда, как мне кажется, расшифрованы все хитросплетения сюжета, пора разобраться, что же такое – Внутренняя Монголия или ее синоним – река УРАЛ (условная река абсолютной любви), в которой «тонут» главные герои повести в конце книги. «То, что я увидел, было подобием светящегося потока, начинавшегося в где-то в бесконечности и уходящего в такую же бесконечность. Свет, которым он заливал нас, был очень ярким, он был милостью, счастьем и любовью бесконечной силы. Все, о чем я только мог подумать или мечтать, было частью этого радужного потока, а еще точнее – этот радужный поток и был всем тем, что я только мог подумать или испытать, всем тем, что только могло быть или не быть, - и он, я это знал наверное, не был чем-то отличным от меня. Он был мною, а я был им. Я всегда был им, и больше ничем. Мы то становимся им, то принимаем формы, но на самом деле нет ни форм, ни нас, ни даже УРАЛА».
Много тысячелетий назад, задолго до того, как в мир пришли Будда Дипанкара и Буда Шакьямуни, жил Будда Анагама. Он не тратил времени на объяснения, а просто указывал на вещи мизинцем своей левой руки, и сразу же после этого проявлялась их истинная природа. Они исчезали. Пустота, являющая собой сущность мира, в котором мы живем, есть главная тема книги. Петьку, который не случайно носит фамилию «Пустота», на протяжении всей книги учится видеть мир именно таким образом, о пустоте мира говорят все приходящие к нему в «сновидениях» учителя – Котовский, Чапаев, Юнгерн, Володин. Петр постигает, что он является и всегда был той возможностью, благодаря которой «все эти психбольницы и гражданские войны приходили в его жизнь». В таинственном, запредельном мире между жизнью и смертью – в мире вечности Юнгерна - оба его навязчивых состояния вдруг оказались одинаково иллюзорными.
Внутренняя Монголия находится внутри того, кто видит пустоту. Было бы глупей всего пытаться описать, что это такое. Но очень стоит стремиться туда всю жизнь. И не бывает в жизни ничего лучше, чем оказаться там. Как же увидеть эту пустоту мира? Необходимо, говорит Пелевин устами своих героев, увидеть самого себя и ответить на три «чапаевских» вопроса: где? когда? и кто? И если не лениться думать, то окажется, что наше Я находится в нигде, не существует во времени и в сущности представляет из себя того, о ком можно было бы сказать только «никто». Наше Я это нечто, вроде отблеска света на лампе, если под лампой символически представить себе наш ум – творец наших воображаемых миров.
«…Воску очень сложно понять, что он воск. Осознать свою изначальную природу практически невозможно. Единственное, что воск замечает, это свою временную форму. А форма произвольна – каждый раз она возникает под действием тысяч и тысяч обстоятельств. Путь к бессмертию для капли воска, это перестать считать, что она капля и понять, что она и есть воск. Но капля всю свою короткую жизнь молится Господу Воску о спасении своей формы, хотя эта форма не имеет к ней никакого отношения. При этом любая капелька воска обладает теми же свойствами, что и весь его объем. Как заронить эту мысль в каплю? Ведь именно мысли мчат к спасению или гибели, потому что спасение и гибель – это тоже, в сущности, мысли.
- Форма, воск – кто это создал?
- Ум.
- А где он?
- Ум – это лампа. Была…
- Если ум – это лампа, куда ты пойдешь, если она разбилась? – Чапаев еще раз выстрелил, и пуля превратила лампу в облако брызг».
Юнгерн посоветовал Петьке выписаться из больницы. Он уподобил дому душевнобольных мир этих постоянных тревог и страстей, этих мыслей ни о чем, этого бега в никуда. Все построения нужны только для того, чтобы избавиться от них навсегда. «Где бы ты ни оказался, - сказал он, - живи по законам того мира, в который ты попал, и используй сами эти законы, чтобы освободиться от них. Выписывайся из больницы».
Мир, где мы живем, - просто коллективная визуализация, делать которую нас обучают с рождения. Это то единственное, что одно поколение передает другому. Но какие бы формы ни были нам предписаны прошлым, на самом деле каждый из нас видит в жизни только отражение своего собственного духа. Если мы видим темноту, значит наше внутреннее пространство подобно ночи. Обычное состояние человека – сидеть в темноте возле огня, зажженного чьим-то милосердием и ждать, что придет помощь. Внутренняя Монголия как раз и есть то место, откуда приходит помощь.
« …Чтобы оказаться в нигде и взойти на этот трон бесконечной свободы и счастья, достаточно убрать то единственное пространство, которое еще остается, где вы видите меня и себя самого. Что и пытаются сделать мои подопечные. Почему бы вам не оказаться в нигде при жизни? Это - самое лучшее, что в ней можно сделать. Это то же самое, что взять и выписаться из дома умалишенных». …