Стоит заснуть, и начинается ЭТО. Сны приходят не каждую ночь, но они приходят. Иногда картинки повторяются, иногда ты видишь что-то совершенно новое. Но проснувшись, ты чаще всего не помнишь своих снов. Ты можешь вспомнить лишь обрывки, клочки сновидений. Это как демо-трейлер игр, в которые играет наше подсознание. Но полную версию не купишь — ни за какие деньги.
...Вокзал пуст. Нет привычного людского гомона, нет переливчатых сигналов, объявляющих посадку, нет басовитых тепловозных гудков. Нет ничего, кроме вязкой и тягучей тишины. Эта тишина не просто давит на уши — она мешает идти. Тело вязнет в ней как в трясине, все движения получаются скованными и замедленными. Шаааааг — другоооой, шаааааг — другоооой... C шумом взлетает с проросшего жесткими кустиками неведомой бурой травы асфальта ворона. Хлопанье крыльев рвет тишину на куски, и она отпускает меня. Я шагаю размашистым шагом, не экономя сил, к вокзалу — и все новые и новые птицы взлетают передо мной...
Просыпаюсь.
...С высокого берега открывается просто шикарный вид вниз, на другой берег реки. Обрыв странно высок, не как в реальности, и я это понимаю, но почему-то не удивляюсь этому. Домики заречной слободы выглядят отсюда игрушечными, нереально крохотными — со спичечный коробок. Людей не разглядеть. Вокруг слободы снега, снега... Темно-зеленый, почти что черный снизу сосновый бор сверху прикрыт белым покрывалом снега. Красиво. Очень красиво. Мороз. Из труб-спичек поднимаются тонкие струйки дыма. По далекой дороге едет одинокая машинка-игрушка, сворачивает к мосту через старицу. Гляжу вниз. Прямо подо мной — изрезанный темными трещинами синеватый лед реки. Потом в поле зрения вплывают растущие на обрыве кусты вербы. И еще памятник. Покосившийся деревянный крест, почему-то накрытый сверху двускатной крышей. Бьет по голове: тут не должно быть никакого памятника! Резко вскидываю голову. За слободой, за черно-белым лесом до самого горизонта бушует багровое огненное море. Я не могу различить ничего, кроме колышущегося пламени. А внизу, в слободе, люди. Машины ездят. Они не знают, что идет Пожар. И ничего не сделать. Мне не докричаться на тот берег, но я все равно пробую закричать...
Просыпаюсь.
...Циферблат огромных вокзальных часов расколот пополам. Минутная стрелка уродливо загнута вверх. Часовая отсутствует. Зеленая краска фасада местами сколота... Главное — не оборачиваться, иначе тишина вновь возьмет в плен и не отпустит больше. Обхожу невысокое деревце с красноватыми листьями, трепещущее на ветру. Оно выросло прямо на ступенях, ведущих в темный портал входа. Странное дерево. Я не помню, как оно называется. Облупившийся синий почтовый ящик на стене. «Входа нет» - на табличке, небрежно вставленной в стеклянную дверь. Отлично. Я туда и не пойду... Мне нечего там делать. Мне — на перрон. Нужно встретить поезд. Да-да, мне нужно успеть встретить поезд...
Просыпаюсь.
...Уродливый деревянный дом — скорее не дом, а барак, с почерневшими от времени стенами. Здоровенный до нереальности. Стеклянные прямоугольники без подоконников — окна. Три этажа. Вдоль подножия этого деревянного монстра — густая трава. Я смотрю на нее и не узнаю ни одного знакомого растения. Это не одуванчики и не крапива. За спиной что-то происходит! Оборачиваюсь. В десяти шагах от меня на землю падают пылающие доски, ударяются оземь, разбрасывая искры. Поднимаю голову. Точно такой же барак напротив — горит. Ослепительное белое пламя охватывает его снизу доверху, крутится в диком и прекрасном танце. Беззвучно лопается оконное стекло. Огонь завораживает, и я невольно делаю шаг вперед. Потом еще шаг. Лицо опаляет чудовищным жаром...
Просыпаюсь.
...Рельсы, рельсы, рельсы — целое море рельсовых ниток, причудливо пересекающихся между собой. Рельсы до самого горизонта. Где-то там, вдали, катится состав, я даже различаю цистерны, товарные вагоны... Странно, я никогда не подозревал, что на вокзале столько веток. Не попасть бы под поезд, когда я буду переходить на ту сторону... Я почему-то знаю, что мне надо перейти все эти рельсы. Одинокий вагон, застывший возле самого обрыва платформы. Почему-то я не хочу подходить к нему ближе. Ветер гонит по платформе скомканную газету,очень напоминающую футбольный мяч. Забавно — ветер играет сам с собой в футбол. Забавно... Я говорю это слово про себя. Я внушаю себе, что это действительно забавно. Но мне на самом деле страшно. Очень...
Просыпаюсь.
... «Это последняя.» - говорит голос. - «Она качает воздух в этот район. Сгорит она, нам нечем будет дышать.»
Вот оно — громада здания, напоминающего не то мельничный элеватор, не то заводской цех. Черные от копоти стены. Застекленный переход на высоте второго этажа. Какие-то трубы, уходящие вверх. Мрачные оконные проемы с торчащими тут и там осколками стекла. Темнота внутри — ничего не возможно разглядеть даже с пяти шагов. Здание нависает над головой, ощутимо давит на меня. Оно... оно пугает, да еще как! При этом я нахожусь у себя во дворе, а смотрю на это здание как бы сквозь забор. В реальности забор есть, за ним находится почта. Здесь забора нет, а здание не похоже на почту ни с какой стороны.
«Последний Пожар был недавно.» - говорит голос. - «Здесь все сгорело, ничего не осталось.»
А как же здание — хочу спросить я. И вижу густой клуб дыма, всплывающий над черной громадиной. Я знаю, что это такое. Это Пожар. Надо бежать. Но я не могу. Я стою и смотрю, как разрастается черное облако, поглощая все вокруг. Огня не видно, но я знаю, что он есть. Дым окутывает меня, но я не чувствую его запаха — совсем. Пахнет сыростью и осенью...
Просыпаюсь.
...Низкие деревянные дома выглядят заброшенными. Окна заколочены крест-накрест досками. Крыши кое-где обвалились. А вот здесь здоровенное сухое дерево с светло-серым стволом рухнуло прямо на кровлю, раздавив и разметав черные доски. Кривая деревенская улочка, уводящая вдаль. Кусты сирени, покрытые пылью. Кажется, лето. Навстречу мне ковыляет сгорбленная старуха, согнутая пополам от ветхости. В руке у нее самодельная клюка, вырезанная из соснового корня — точно такая же была у моей бабушки. Да и черный в красный цветочек платок на голове — почти один в один. Старуха несет в руке корзину — обыкновенную плетеную корзину, накрытую белым вышитым полотенцем. Я знаю эту корзину! В ней всегда носят на кладбище пироги и ватрушки в поминальные дни. Именно из нее бабушка доставала всегда такие вкусные ватрушки — громадные, размером с шапку, их приходилось резать пополам... Бабушка... А ведь ты умерла? Как же тогда...
Просыпаюсь.
...Ярко пылает гигантский костер — я никогда в жизни не видел таких костров, уверен, но не удивляюсь его размерам. Он сложен колодцем и напоминает сруб для деревенской бани. Пламя — темно-красное, зловещее — лижет его стенки, мечется на зябком ветру. Да, мне холодно, хотя я стою у самого костра. Какие-то фигуры в темном подносят завернутые в белую ткань длинные предметы. Я вижу красные, ярко-красные пятна на ткани! Кровь! Предметы бросают в огонь, и появляется странный запах, напоминающий запах больницы. Я знаю, что это сжигают людей, и еще откуда-то знаю, что они живые. Но при этом абсолютно уверен, что все правильно, так и надо! Где-то за пределами пляшущих теней костра прячется нечто темное, зловещее и глухое, и если не поддерживать пламя — оно придет и возьмет меня. Люди летят в костер один за другим, а я смотрю, смотрю...
Просыпаюсь.
...Высокая насыпь тянется справа, параллельно дороге. Слева — болото, из которого зловеще торчат безлистые остовы мертвых деревьев. Я знаю это место! Это же совсем рядом с городом! И с пониманием приходит ощущение, что это сон. Но в то же время это и не сон. Машина останавливается, я выхожу, не закрыв дверцу. На обочине стоят красные пожарные машины, «скорая», какие-то мрачные люди стоят и смотрят вперед. А там... Там — перегородивший дорогу страшный черный изуродованный остов поезда, рухнувшего с насыпи. Почему-то вагоны не расцепились, и лежат целиком, связкой, полностью закрыв путь... Я не хочу смотреть туда, мне жутко, но я смотрю, и чем дольше я смотрю, тем сильнее мне кажется, что что-то не так. Я вижу вдруг, как на берегу болота разворачивается самый настоящий бронетранспортер с наглухо закрытыми люками, даже смотровые окна закрыты, и мельком удивляюсь: как он едет, ничего не видя? И тут я понимаю, что мне так не понравилось — мертвый поезд лежит здесь уже давно, огонь погас, на стенках смятых как пивные жестянки вагонов ржавчина!
«Пассажирский...» - равнодушно произносит голос...
Просыпаюсь.
...Волна за волной накатывается на берег, шевеля мелкие камешки. Я сижу на перевернутой деревянной лодке и смотрю в воду. Рядом на пустых деревянных ящиках — четверо людей. Они моложе меня — девушка, даже скорее девочка лет шестнадцати, и трое парней постарше в сером камуфляже. Я совершенно уверен, что не знаю этих людей, но тем не менее мы разговариваем как старые знакомые. Чуть поодаль сушатся на высоких шестах темные зеленоватые сети. Этот берег — берег моря, но я тем не менее знаю, что у меня за спиной, за серыми домишками рыбачьего поселка, находится обрыв. А на обрыве — город. Мой город. Меня не смущает, что до ближайшего моря от нас — тысячи верст. Все правильно, все логично. Мы сидим и беседуем, а море упорно плещется о камни, пытаясь окатить нас, сидящих. Нам хорошо здесь и совсем не хочется идти в поселок, где мрачные дома, вросшие в землю, какие-то сараи и угрюмые люди, все как один одетые в черное и коричневое. Я откуда-то знаю, что это плохой поселок, неправильный. Но вот откуда?
«Они там все пьяницы.» - произносит кто-то из четверых. Произносит с отвращением. Кто? Я не успеваю понять...
Просыпаюсь. Черт. Черт, черт и черт. Какое море? Какой поселок? Это что-то новенькое... Я никогда не бывал ни в каком поселке у моря! Ох, подсознание-подсознание, в какую игру ты сыграешь со мной завтра?