Случилось быть...

 
   

    Случилось быть, царю нашему, батюшке Ермолаю, какой уж день в чувствах расстроенных. Кручина сердце гложет, нестало покоя в житие.
  Беда, ох беда приключилась в царстве его. Всё жили, не тужили. А тут, как есть нечистый, лихо наслал. Может  лиходей с войной пришёл, али год неурожайный, мор ли  людской? Таки нет! Снутри царства ссора пошла, склокой по земле его расползлась.
  Народу ныне стало не до дела – битым ходит. У мужиков коих  бороды повыдерганы, бабы так те с лицами расцарапанными. От этого казне царёвой прибытку нет, так  как рыба не ловится, поля не убираются. Всё царство на две половинки разбилось, а посерёд иголка.  Обыкновенная иголка, коей цена красная - копейка.
 
   Уж, поди, годину справили, как не стало в царстве у него кузнеца Савы. Добрый был кузнец. Кто уж ему секреты раскрывал - то Бог ведает, но ремесло знал. И силы-то был необыкновенной. Бывало, у царя Ермолая послы заморские гостят и всё-то им интересно: каково войско, богата ли казна? Ну, а он злого умысла не видя – да, войско-то один солдат служивый – вон на карауле у ворот. А казна уж чего скрывать – богата. Те лицами обрадуются, что-то промеж себя по-своему залопочут, ручки запотирают. А после обеда, царь гостей на прогулку выводит. Идут послы под зонтами от солнышка прячутся, сквозь стекляшки круглые под ноги смотрят, чтоб в лепёшки коровьи не ступить, носики морщат. И как-то всё мимо кузни путь у них пролегал.  Выйдет, бывало Савушка из кузни:
  - Что батюшка, никак опять гости любопытствовали?
Царь Ермолай вздыхая, плечами нехотя пожимает. А кузнец с горна кусок металла добела раскаленного возьмёт, в кулаке сожмёт, давит покуда сквозь пальцы, лентами извиваясь, железо не полезет. Видя это, гости заморские, только головами качают, да языками цокают. И как-то сразу им становится не интересно ни сколько земель плодородных в царстве, ни сколько душ.  А, мол, надо им  домой скорее, мол, дела неотложные появились.
   
   Но, Господь одному всё не даёт. Если в ремесле равных ему не было, то с семьёй худо случилось. Рано овдовел. Оставила ему жена покойница, двух сыновей - близнецов. Пока была жива, различали так:  кто первым родился тот слева - Егор, второй, который справа - Иван. А как не стало её, так он в первый же день их попутал.
   Посчитать, так они с малолетства с ним в кузни. Мякиш хлебный, в тряпицу завёрнутый, сунет им в рот, они сосут, а сам дальше работает. Сполоснуть надо, он их за руки и в чан с водой, где топоры, косы калятся, бульк, бульк. Вот и выросли они калёнными -  такими же, как он, силищи неимоверной. А уж твердолобые – нигде, никому, ни в чём не уступят. Где гулянка, день ли ярмарочный, сквозь толпу бочком не тискаются, грудью вперёд, плечом к плечу идут сквозь народ. За ними как раз лошадь с телегой пройдут.
   
    Оженил их Сава, каждому жена справная досталась, и как-то вдруг помер. Успел только перед смертью сказать:
  - Хозяйство делить поровну.
Сыновья дети послушные, родителя чтили. Наказ в точности соблюли. В стогах сено до соломинки поделено, в закромах пшеница до зёрнышка. Год делили. Наковальня отцова не делится, пополам пилят, кузню до камешка, избу до брёвнышка. Всё поровну. И ладно так шло в мире и согласии, пока иголка одна не осталась. Хотели, её было сломать пополам, да жены не дали.
  - Эх, вы, головы чугунные, как же шить-то такой?
Кому нужен тупой конец, да и остриё не нужно без ушка. 
  - Ну и пущай у нас останется, - решила Фёкла, Егорова жена.
  - От чего это у вас? Нам памятка родителева тоже дорога, - не уступает Прасковья, то Иванова супруга.
   И давай потихоньку тянуть иглу, каждая себе. Может и разрешился бы спор, тихо, по - семейному.  Да неподалёку оказался отец Фёклы с её братьями. Кто пальцы разгибал у Прасковьи, кто помогал Фёкле иглу тянуть. Осилили, досталась игла Егорову семейству. Ненадолго. Иван видя, что его жену обижают, четверо родственников Фёклы, осерчал. Отбил завещанную иголочку обратно - взял верх. Тут Егору не понравилось, что тесть, как мёртвый на земле лежит, свояки кто за скулу, кто за нос разбитый держится, жена Фёкла удручена. Кинулся на брата, родственники битые помогли, перешла к ним игла. Да только с соседней деревни, откуда Прасковья родом, народ на её крик уже спешил им  на подмогу. На следующий день и дальние родственники присоединились к обеим сторонам. А, вспомнить, так в первый день подрались только четыре деревни, те, что были рядышком.
  По сказке выходит дальше – больше. Народ в царстве дружный, своих в обиду не дадут. Те позвали этих. Эти позвали тех. И уже всё царство разбилось на две половинки, бьются - делят иголку. А силы одинаковой, не одолеть друг друга. Тут Егоровы родственники по жёниной линии, вспомнили, что царёв казначей приходится родней - седьма вода на киселе. Скорёхонько за ним послали. Прибыл казначей, власть государева - отобрал иголку. Егоровы родственники победе радуются, казначея восхваляют. Тот величав, уж указ на подпись царю готовит, что иголка по праву принадлежит Егору.
  Только, Иванова родня с поражением не хочет мериться. Пальцы загибают, родство высчитывают. По всему выходит, что царский генерал, человек чина великого - их родня. Скорей гонца за ним. Прискакал генерал, воинственен, кричит:
  - Именем царя! Кто посмел?
 У казначея указ отобрал – порвал. Иглу у Егора отнял, Ивану вручил. Теперь черёд Иванову семейству победу праздновать.
   Пока те веселятся, казначей ужакой из толпы выскользнул, на коня и прочь. Вскоре царская карета подъехала. С неё царя дочка, Машенька вышла, ей вслед казначей семенит.  На  ушко что-то Машеньке  шепчет, глаза страшные делает, на Иванову родню пальцем кажет.  Машенька строга, суд скорый, отдала Егору иглу.
  Генерал,  видя такое дело, что победа ускользает, тоже на коня и вскачь. Машенька и отъехать не успела, как генерал с царевичем Феденькой обратно прискакал. Тут уж Феденьке никто перечь не мог, после царя он вторым по важности.
   
    А царь Ермолай, как раз в эту пору  сел на балконе чайку испить. Сидит, попивает, только как-то одиноко. Ни тебе казначея с отчётом, ни генерала с докладом, ни Машеньки рядом, ни Феденьки. Где все? Посидел, ерзать на троне начал, оглядывается, не идёт ли кто. Нет - тишина во дворце.   
   Делать нечего, пошёл искать: весь дворец, все залы, комнаты:
  - Ау, – никого!
 У ворот один солдат на посту, он к нему.
  - Скажи-ка, солдат, может празднество, какое, что нет никого? Тогда, как забыли про меня?               
  - Никак, нет, Ваше Высочество, - отвечает солдат царю:
  - Нет в царстве нашем праздника. Народишко, какой день, иглу кузнеца Савы поделить не может. Там сейчас уж и казначей с генералом, и Машенька с Феденькой.
  Огляделся царь ни лошадей, ни кареты  не осталось – не запрячь, не поехать. Солдат на посту, царство охраняет, его трогать нельзя. Пришлось самому, подобрав мантию идти пешком спор разрешать. Успел ко времени, Феденька уж поделил людей на правых  и не правых. Половина народа Иванова сторона пляшет, другая половина Егорова - грозны. Опять быть драке. Так, что б греха не случилось, решил государь пока иглу себе забрать.
 
   Как не быть после этого опечаленным? Это ему, царю решать, чья игла. А тут, то казначей на ухо шепчет, мол,  по праву Егорова игла. Генерал за рукав тянет – нет Иванова игла. Машенька губки надула, носик красненький - обидели, не дали суд вершить. Сыночек Феденька глаза хмуры, не разговаривает, не дали значит поцарствовать. Раскололось государство на две половинки. Народ, дети родные в ссоре! А, отдай одним, других потеряешь. Быть войне.
  С дум тех горьких у царя слеза набежала. Он украдкой глаза платочком промокнул, заодно и нос опростал. Иглу в руках крутит, то на солнышко заходящее сквозь ушко посмотрит, то пальцем остриё попробует.
  А внизу под балконом, чуть подале, у ворот – солдат на посту. Народ его обступил, теребит. И руки - то ему жмут, и за плечи приобнять пытаются. Егоровы, Ивановы стороны, лестью, посулом манят, к себе тянут. Того гляди, порвут. Ещё б, иметь такого товарища. Только видимо надоели солдату. Он саблю вытащил, округ себя очертил. Люди кричат, руками машут, каждый правоту свою доказывает, но за черту не ступают.
  Видя это с балкона, решил царь Ермолай к солдату спуститься, совет держать. Не ровен час примет солдат одну из сторон, перевес на той стороне. Чтоб уровнять, волей неволей ему другую половину принять придется.
   Когда так было, что б солдата, царём ровняли. Спешит государь, за ним казначей с генералом еле поспевают. Машенька с Федей во след потянулись, тоже интересно.
  Народ перед солдатом расступился, к нему царь с иглой:
  - Надо решать солдат, что с иглой делать.
  - А чего решать, Ваше Царское Величество, - говорит солдат: - Поделить, и нет заботы.
  - Слышь солдат, не нужны, говорят им  сломанные концы, острый да тупой.
  - Я, батюшка Ермолай её ровнёхонько, по вдоль, саблей рассеку. Две иглы с одной сделаю.
Тут казначей из-за царского плеча голову тянет:
  - Ни как не можно посерёд иголки саблей угадать.
С другого плеча генерал, голос зычный:
  - Наш солдат может!
Ну, решили отдать иглу солдату. Он её на валуне чёрном умастил. Встал, чтоб солнце в глаза не било, замах сабельный попримеривал. Народ замер, не шелохнётся.    Служивый саблей взмахнул:
  - Хэк!
От звона стали о камень, царь глаза зажмурил. Поди, сломал солдат имущество казённое о валун. Глаза открыл на камне чёрном полоса белая от сабельного удара. А по краям от неё две царапинки блестящие в свете солнечном. Осторожно, чтоб не сронить, в руки взял Ермолай, эко чудо – две иголки, аккурат пополам, и по ушку у каждой осталось. Передал Егору с Иваном, те глазам не верят:
  - Уж не колдовство ли солдат, не чёрт ли руку твою вёл?
  - Вон и сабелька целая, а железу супротив камня не устоять.
А солдат в усы усмехается:
  - Да, ворожба не нужна саблей управляться. На то воинское умение. А, что цела, осталась, так то её ваш покойный батюшка ковал. Гляньте - его клеймо.
  - А ваши клейма гляжу, вон синяки под глазами, да носы у людей побиты.
  - Я вам иглу поделил, а люди-то в раздоре остались.
  - Думаю, вы народ через иголку рассорили, вам и замирять.
Срамно братьям, головы повесили:
  - Уж подскажи как, служивый.
  - Мыслю так - срастите половинки иголки, и народ сплотите. Перестанет он зло друг на друг держать.
Тут казначей из-за царского плеча:
  -  Шибко мелка работа, не осилят. Век распре быть.
С другого плеча генерал:
  - Наши братья-кузнецы всё осилят.
   
     В день всем народом кузницу скидали. Сели в ожидании, когда братья иглу срастят, невмоготу стало жить в ссоре. Раз сказал солдат, через иголку мир прейдет, ждут. Одни слева, другие справа. И только царь Ермолай посерёд.
  Из кузницы дымок вьётся, молоточки - тюк, тюк. То вдруг затихли, видать не получается. Слышно спорят. Народ у кузни замер, кабы опять не подрались. Какой час спорят.  Вдруг Иван из кузни выскочил, рассержен, дверьми хлопнул. Ходит вокруг, успокоиться не может. Егор один молоточком стучит. Постучал, затих. Тоже видать не выходит. Ивану невмочь, он опять в кузню. Опять заспорили. Тут Егор выскочил, Иван один пытается делать. Бегали, бегали так, то один то второй, а делать-то надо. Потом слышно – угомонились. Что-то промеж собой решают. Опять молоточки  - тюк, тюк. Видать заладилась работа!
   Через некоторое время вышли они из кузни, упревшие. Иван довольнёхонький, царю ладонь протянул, на ней иголка. Ермолай её в руки взял, давай разглядывать. Крутит и так и сяк. Как новая! Из-за плеча казначей:
  - Поди, новую выковали?
Опять же с другого плеча генерал:
  - Да нет же, нет! Вон глянь - слепень - шовчик посерёдке. 
 И царь присмотрелся, точно две половинки срастили, только шов остался.
  - Как же вы так умудрились?
Тут Егор  царю руку протянул, ладонь раскрыл, а там молоточки малюсенькие, клещики.
  - Ак сообразно тонкости и инструмент.
Казначей разглядел:
  - Впору тараканам инструмент.
Генерал услышал, засмеялся:
 - Гы, гы, гы. Народ смотри – таракашкин инструмент.
Смешно стало всем от тех слов, с тем и пошли к солдату на пост иглу казать.
Только позади Егор с Иваном отстали, головы чешут.
  - А, чё ж иглу рубили? Коли сращивать пришлось!
  - Эх, брат, кабы знать всё наперёд!

        Сидят, как-то на балконе своего дворца, царь Ермолай со своим военачальником - генералом. У каждого в руке блюдце – чай прихлёбывают. За спиной казначей царский бормочет:
  - … итого зубов выбитых три десятка штук. Глаз битых – пять десятков. Из них левых…
Царь Ермолай, слыша это, головой укоризненно качает:
   - Ты, смотри генерал, мала иголочка, а урону сколько нанесла, чуть до смертоубийство дело не дошло.
   - Зато сегодня батюшка Ермолай, как мирно и покойно. Будто и не дрались вчера.
   - Вот, вот! Настоящая-то дружба ссорой испытуется!